Перейти к содержимому
Социология религии. Социолого-религиоведческий портал

Поиск по сайту

Результаты поиска по тегам 'рефлексии'.

  • Поиск по тегам

    Введите теги через запятую.
  • Поиск по автору

Тип публикаций


Категории и разделы

  • Сообщество социологов религии
    • Разговор о научных проблемах социологии религии и смежных наук
    • Консультант
    • Вопросы по работе форума
  • Преподавание социологии религии
    • Лекции С.Д. Лебедева
    • Видеолекции
    • Студенческий словарь
    • Учебная и методическая литература
  • Вопросы религиозной жизни
    • Религия в искусстве
    • Религия и числа
  • Научные мероприятия
    • Социология религии в обществе Позднего Модерна
    • Научно-практический семинар ИК "Социология религии" РОС в МГИМО
    • Международные конференции
    • Всероссийские конференции
    • Другие конференции
    • Иные мероприятия
  • Библиотека социолога религии
    • Научный результат. Социология и управление
    • Классика российской социологии религии
    • Архив форума "Классика российской социологии религии"
    • Классика зарубежной социологии религии
    • Архив форума "Классика зарубежной социологии религии"
    • Творчество современных российских исследователей
    • Архив форума "Творчество современных российских исследователей"
    • Творчество современных зарубежных исследователей
    • Словарь по социологии религии
    • Наши препринты
    • Программы исследований
    • Российская социолого-религиоведческая публицистика
    • Зарубежная социолого-религиоведческая публицистика
    • СОЦИОЛОГИЯ РЕЛИГИИ В ОБЩЕСТВЕ ПОЗДНЕГО МОДЕРНА
  • Юлия Синелина
    • Синелина Юлия Юрьевна
    • Фотоматериалы
    • Основные труды
  • Лицо нашего круга Клуб молодых социологов-религиоведов
  • Дискуссии Клуб молодых социологов-религиоведов

Искать результаты в...

Искать результаты, которые...


Дата создания

  • Начать

    Конец


Последнее обновление

  • Начать

    Конец


Фильтр по количеству...

Зарегистрирован

  • Начать

    Конец


Группа


AIM


MSN


Сайт


ICQ


Yahoo


Jabber


Skype


Город


Интересы


Ваше ФИО полностью

Найдено 13 результатов

  1. DOI: 10.18413/2408-9338-2020-6-2-0-4 eLIBRARY ID: 43145219 Великая Отечественная война 1941-45 гг. глазами подростка Олег Николаевич Яницкий Аннотация. В статье излагается и подводится итог воспоминаниям нескольких подростков времен Великой Отечественной войны 1941-45 гг. (далее ВОВ). Автор, опираясь на письменные (десятки семейных архивов) и устные (in-depth interviews and oral histories) источники, излагает взгляд 8-12-летнего подростка на события той войны и, прежде всего, в тылу страны. В то время фронт и тыл были неразделимы, и все, что происходило на фронте, так или иначе проявлялось и отражалось на тыловой жизни воюющего народа. ВОВ изменила общественное сознание всех слоев населения и национальностей, живших тогда в СССР, причем не только в ходе самой ВОВ, но и много после нее. В статье выделяются следующие разделы: (1) страшные следы войны; (2) общение подростка с ранеными в госпитале; (3) повседневная жизнь тылового города (улица, двор, дом); (4) последствия ВОВ глазами подростка; и (5) великая Победа и последующее время. Отмечается, что по сравнению с периодом ВОВ сегодня гражданская оборона сильно отстает от разрушительного потенциала новой войны, а население больших городов всецело полагается на силы МЧС, тогда как полное название этого могущественного ведомства «Министерство по чрезвычайным ситуациям и гражданской обороне». Утверждается также, что отечественная социология по-прежнему избегает исследования скорости, форм и социальных последствий современных войн. Социологии нужна современная, нелинейная и вероятностная методология и теория исследований, отвечающая характеру произошедших в мире кардинальных перемен. И – соответствующие методы полевых исследований и практических предложений, в том числе информационных и биосоциальных с тем, чтобы предотвратить саму возможность новой войны. Информация для цитирования: Яницкий О. Н. Великая Отечественная война 1941-45 гг. глазами подростка // Научный результат. Социология и управление. 2020. Т. 6, № 2. С. 51-61. DOI: 10.18413/2408-9338-2020-6-2-0-4 Ключевые слова: адаптация, ВОВ, гражданская оборона, общение, подростки, вероятностная социология, фронт и тыл, Россия. [URL: http://rrsociology.ru/journal/annotation/2029/].
  2. Oksana отправил(-а) В ленте вспоминают русское православие 90-х годов. Скажу нечто и я. Эту эпоху я помню хорошо – хотя была в это время ребенком и подростком. Крестились с мамой в 1990-м, в начале 1992 года я пошла в воскресную школу – и с этого началась наша активная церковная жизнь. Приход был вполне адекватный, однако неофитский угар взрослых я хорошо себе представляю – и по своим воспоминаниям, и по их откровенным разговорам, которые велись в моем присутствии. Я сама религией искренне интересовалась, в восемь лет прочла Библию (была в восторге от Ветхого Завета с убийствами и приключениями и откровенно скучала на Новом Завете), в десять лет – «Лествицу» ; кризис детской веры переживала очень остро в течение нескольких лет. Словом, представляла собой, эээ, очень специфическое зрелище В общем, в духе эпохи. Что я о ней думаю. 1. Снисходительные попреки из серии «да истинное христианство было то и вот это, вы просто ничего не понимали» - мимо кассы. В Церковь хлынула масса неофитов, которые искренне жаждали изменить свою жизнь и получить духовное руководство – однако наставников было крайне мало на такое количество людей. Люди пришли с позднесоветским бэкграундом и атеистическим воспитанием (откуда взять другие параметры?), с неофитским пылом – и с полным отсутствием и личного духовного опыта, и возможности этому опыту научиться. Интернета, если кто забыл, не было, из книг были репринты святоотеческой и аскетической литературы, из которых люди, понимая эти книги очень по-своему, пытались лепить разные модели духовной жизни. Понимать что-либо было невозможно – опыт враз не родишь, без хороших наставников заблудишься. «Понимание» нынешнего времени – результат проб и ошибок 90-х, того, что людям все-таки удалось построить и воплотить. 2. На неофитскую ревность не по разуму накладывалась обстановка эпохи – независимо от того, ненавидели люди Советский Союз, любили его или относились к нему равнодушно, крах привычной системы и рождение какой-то непонятной новой воспринимался как огромный стресс – и не мог восприниматься иначе. Люди были потеряны, напуганы, многие озлоблены и обижены. Сочетание вороха подобных эмоций и неофитской жажды переделать себя и других за раз – это термоядерная смесь. На искренний поиск Бога и богообщения накладывается куча неврозов и комплексов, которые совсем было непонятно, как лечить, и как вообще отделять мух от котлет. 3. Претензия типа «почему вы не включали голову, когда священники пороли откровенную чушь?» тоже не по делу, и об этом я отдельно писала. Люди пришли в совершенно другой мир, ничего о нем не знали, нуждались в помощи и наставничестве, устали от откровенной лжи и мошенничества в миру и пришли в Церковь, надеясь на то, что уж там-то ничего такого нет (наивно, но откуда это знать новичкам, которые про Церковь ничего не знают?) – естественно, что они доверяли наставникам куда больше, чем себе. Многие включили потом голову – и в результате кто-то остался в Церкви, а кто-то ушел из нее. Включение головы в подобных случаях всегда бывает ПОТОМ. Кто очень уверен в своей адекватности и трезвости – тот излишне самоуверен. 4. Ощущение потерянности и несостоятельности, непонимание, куда двигаться, нехватка личного опыта приводила к жестко и неоправданно авторитарным формам духовного руководства, к стремлению делать все четко так, как написано в авторитетных книгах, резкому неприятию всего «светского» без разбора, строгому уставщичеству. Нормальна субкультура верующих людей, естественно, что по своим установкам они должны отличаться от людей внешних (иначе какой смысл быть верующим? Это хороший вопрос нынешним христианам), однако «допрыгнуть» до главного сложно и не понятно, как, а тут хотя бы внешняя граница есть. Которая, к тому же, создает чувство хоть какой-то безопасности и принадлежности к сплоченной группе – что естественно в период острого кризиса. Что касается страсти к обрядовой стороне – опять же, в периоды кризиса «рутина» очень важна, она выстраивает повседневный быт и повседневную духовную жизнь, дает ощущение упорядоченности. 5. Среди наставников той эпохи были люди несомненно святые, были психопаты, мошенники и циничные манипуляторы – но и тех, и других было не так много. Большая часть священников – это те же самые потерянные люди, пережившие тот же крах, что и все остальные, с тем же маленьким опытом духовной жизни. Да что там духовной жизни – просто жизненным опытом. Священников не хватало, ставили молодых и неопытных (откуда взять других?). И самый обычный человек, искренне, как и его паства, желающий служить Богу, оказался в ситуации, когда он сам мало что знает, но должен наставлять. Прихожане смотрят на него, как на посланника небес (не потому, что они плохие и тупые, а потому, что – см. п. 3), у него появляется невиданная власть над чужими душами – но опыта нести эту власть у него нет. А вот искушения злоупотребить, решить, что священный сан делает тебя «старцем», когда тебе 30-40 лет от роду – выше крыши. Власть – огромное искушение, и для неподготовленных людей, за которыми не следит, опять же, мудрый наставник, эта ноша оказалась непосильной, что закончилось для их прихожан не самым лучшим образом. 6. Естественно ожидание, что в христианской общине тон должны задавать люди добрые и милосердные – это так же естественно, как ждать, чтобы в общине буддистов тон задавали люди уравновешенные и по крайней мере не буйные. Естественны надежды людей той эпохи на то, что в Церкви таких людей много. Беда в том, что христианами становились все те же потерянные, испуганные, зачастую озлобленные люди, страстно ищущие любви и нуждающиеся в ней, но совсем не умеющие ее давать и принимать. Вызовы эпохи требовали, чтобы церковные структуры отстраивали люди активные, деятельные, решительные, не боящиеся риска – словом, герои (употребляю это слово безо всякой иронии). Таких было много; проблема в том, что героический склад личности далеко не всегда сочетается с добротой и состраданием; герой очень часто ждет от других такой же силы и таких же подвигов и накладывает на ближних бремена неудобоносимые. И как-то так получилось, что герои оказались более востребованы, чем человеколюбцы. Часть людей такого склада, сунув нос в Церковь, ушла, решив, что будет любить людей в менее трэшовой обстановке, часть, встретив Христа, осталась, решив тихо делать свое дело. Суть в том, что не они задавали тон в общей атмосфере – и я не знаю, могло ли быть по-другому. Была активная мимикрия под «любовь» - однако из-за нехватки людей истинно, а не напоказ и по «должности» добрых, это осталось мимикрией. Можно ли все это было сделать по-другому – я не знаю. Задним умом все крепки.
  3. Российский Университет Дружбы Народов Кафедра сравнительной политологии» ФНИСЦ РАН Центр «Религия в современном обществе» Интервью о взаимоотношениях религии и общества в России на современном этапе, о проблемах социальной и ценностной консолидации. 1.Как Вы думаете, почему любое событие, даже в самой небольшой степени связанное с религиозной проблематикой, вызывает такой пристальный интерес? Во-первых, потому, что религия в своей сущности связана с предельным и запредельным измерениями жизни, Тайной и мистикой, которые носят универсальный характер и потенциально касаются любого человека. Во-вторых, и это уже специфика современности (общества и культуры Modernity), потому что в наше время люди, воспитанные и сформировавшиеся в контекстах светской культуры и секулярных отношений, открывают для себя религию заново. Здесь срабатывает «механизм» культурной адаптации: перекодировки религиозных смыслов и символов в такие, которые близки и понятны светскому представлению. В этой связи религия воспринимается и позиционируется нами полярным, парадоксальным образом: либо редуцируясь к секулярным предметам и явлениям, либо, напротив, выносясь за скобки всего знакомого и привычного, как нечто радикально «иное». В тех случаях, когда происходит редукция, мы этого чаще всего не замечаем. Но во многих случаях светская культура, стоящая за нашим восприятием и мышлением, проявляет повышенную чувствительность к «маркерам» религии, что выражается в не всегда объяснимом явными причинами повышенном интересе общественности к тому, что ассоциируется с «религией». ________________________________________________________ 2. Сегодня религиозные лидеры все чаще высказывают свою позицию по различным проблемам. Как Вы считаете, должны ли религиозные лидеры высказывать своё мнение по социальным и политическим проблемам, или ограничиваться внутрирелигиозными проблемами? Религиозные лидеры не столько «должны», сколько имеют право и основания для подобных высказываний. Любое религиозное объединение объективно включено в систему (пост-)секулярных отношений «большого общества», а значит, что его касаются все основные проблемы этого общества – не только специфические вопросы общественно- и государственно-конфессиональных отношений. Они же с необходимостью в большей или меньшей степени включены и в культурно-смысловое пространство светского мейнстрима, не будучи замкнуты в своём специфическом дискурсе. Поэтому, как общественный, гражданский субъект они могут высказывать и отстаивать публично свои позиции, если им есть что сказать. _________________________________________________________________ 3. Социально-экономическая ситуация в России сегодня достаточно сложная. Растет бедность, увеличивается социальное неравенство. Что могли бы в данной ситуации сделать религиозные организации для облегчения ситуации? По большому счёту, они могли бы предложить социуму собственные культурные «know-how»: способы, подходы и «рецепты» преодоления или хотя бы смягчения неравенства и его последствий. Например, в «культурных запасниках» (термин В.Ф. Чесноковой) русского православия есть наследие нестяжателей – св. Нила Сорского и его школы, которое, будучи «активировано» сегодня, могло бы существенно помочь в решении проблем как самой православной церкви, так и всего общества в отношении экономического неравенства, причём на всех уровнях – от принципиально-концептуального до практико-прикладного. На концептуальном уровне подобные идеи развивал, в частности, знаменитый отечественный политолог А.С. Панарин. Как минимум – религиозные организации могут активно выступать против наиболее тяжёлых форм и проявлений социального неравенства с их осуждением с религиозно-нравственной точки зрения. _________________________________________________________________ 4. Одним из оснований политического единства является единство ценностное. С Вашей точки зрения, в чем состоит роль религиозных организаций? Должны ли религиозные организации ставить своей целью гражданственность и ценностное единство общества? Безусловно, религии призваны его поддерживать, легитимируя в обществе такое единство всеми доступными им средствами и, напротив, осуждая разобщённость и вражду. Они же призваны подавать общественности примеры конструктивной гражданской активности. _____________________________________________________________ 5. В российском обществе созрел запрос на перемены. Возникают стихийные протесты. Могут ли религиозные организации стать драйверами перемен? Должны ли религиозные организации и лидеры высказывать позицию по происходящим событиям? Теоретически религиозные организации стать «драйверами перемен» могут, но, во-первых, в конкретной религиозной ситуации они могут быть к этому не готовы, и не всегда они обязаны ставить себе такую задачу. Во-вторых, традиционные религиозные объединения – как правило, консервативные социальные «агенты». Если они ориентированы на перемены, то это перемены не радикального, а медленно-эволюционного характера. Но вот помочь обществу осознать происходящее и сформулировать его оценку они должны, так же как должны предлагать конструктивные сценарии решения общезначимых проблем. Данная работа была многообещающе начата около 20 лет назад «Социальными концепциями» РПЦ и других традиционных российских религий. В этой связи они призваны вырабатывать и высказывать свои позиции по текущим, в т.ч. политическим, событиям и процессам. _________________________________________________________ 6. Как Вы думаете, можно ли связать политическое развитие с повышением присутствия религии в жизни общества? Если да, то в каких формах? Если развитие понимать как прогресс, т.е. увеличение разнообразия и свободы, то роль религиозных объединений в политическом развитии общества мне видится не в качестве носителей непосредственной «жёсткой» власти, а как особого типа субъектов гражданского общества, имеющих в нём большой моральный авторитет и связанное с ним влияние по принципу «мягкой силы» (М.М. Мчедлова). Если развитие понимать как изменение вообще, то здесь возможны и регрессивные метаморфозы власти (Э. Тоффлер) – по типу клерикализма, теократии и т.п., связанные с возвращением отдельным религиозным объединениям функций прямого административно-политического управления в масштабах «большого общества». _______________________________________________________________ 7. Сегодня складывается ситуация, когда мораль и нравственность становится сферой деятельности только религиозных организаций. С Вашей точки зрения каковы могут быть следствия этой ситуации? Я не согласен с утверждением, что «только религиозных…». Светскую мораль и нравственность никто не отменял, и в повседневности подавляющего большинства современных людей именно они реально определяют их оценки, выбор и поведение. Хотя, надо признать, что это происходит в значительной мере по инерции: сверхценности, скрепляющие светскую мораль и светскую нравственность, сегодня размыты на концептуальном уровне, они деконструируются. И в этом отношении приоритет перехватывают религии. Следствия этой ситуации, на мой взгляд, зависят от успешности диалога религиозных и светских субъектов на поле морали и нравственности, от меры достигнутой ими в этом диалоге взаимопонимания и взаимного обогащения. Узурпация вопросов морали только религией чревата рисками «конфессиональной «приватизации» морали, которая в обществе секулярного мейнстрима лишь усилит процессы энтропии, «размывания» и «выветривания» нравственного сознания. Недостаточное участие религии в легитимации нравственных ценностей будет вести, с большой вероятностью, к тем же последствиям – светская культура, предоставленная самой себе в фазе «перестойной чувственной культуры» (П.А. Сорокин) и «деконструкции» (Ж.-Фр. Лиотар) своих универсальных ценностно-мировоззренческих систем, скорее всего, не справится с задачей морально-нравственной «перезагрузки» и даже простого «удержания» морально-нравственных образцов в обществе. 8. С одной стороны, сегодня частыми стали конфликты между светским и религиозным в области искусства. С другой стороны, религиозные организации используют современные форматы массовой культуры, например, реалити-шоу РПЦ «Остров». Не вызовет ли отторжения общества подобные проекты, и считаете ли Вы необходимой для снятия конфликтов цензуру в каких-либо формах и со стороны кого? Религиозные сообщества всегда осваивали «наличную» культуру тех социумов, в которых они существовали – в т.ч. и формы культурной коммуникации, рецептируя то, что имело ценность для существования, распространения и развития их религиозной традиции. Сейчас происходит активный поиск и «нащупывание» ими таких форматов и содержания в контекстах светской мейнстримной культуры. Это закономерный и «естественный» процесс. Какая реакция общественности на подобные эксперименты Православной церкви и других религиозных организаций устойчиво возобладает, и какие из них «приживутся» – покажет время. Цензура неприемлема в жёстких, принудительных, «командно-административных» формах. Однако в «мягких по форме, твёрдых по существу» вариантах она, по-видимому, необходима – как со стороны светской общественности, так и со стороны авторитетных для социума конфессиональных сообществ. Оптимальный вариант – «диалог цензур», институциализация регулярной «сверки часов» как взаимопонимающего соотнесения оценок между выразителями мейнстримно-светской и традиционно-конфессиональных ценностных систем на различных площадках цивилизованной по форме коммуникации. ______________________________________________________________ 9. Сегодня одним из доминирующих дискурсов является гендерный (однополые браки, трансгендерность, свободный выбор пола и т.д.). Многие религиозные организации формулируют свое видение и ответ. Можно ли это рассматривать как столкновение современности и традиции? На мой взгляд, этот дискурс может рассматриваться как столкновение между традицией и вырожденной («перестойной») Modernity, но не между «современностью» и «традиционностью» вообще. Скорее, это столкновение различных версий современности – традиционной и антитрадиционной. Можно сказать, что Традиция и антитрадиция конкурируют на поле современности, и какая версия современности возобладает – пока ещё неясно. Но представляется ясным, что победа антитрадиции в таком ключевом витальном вопросе, как гендерные ценности, убьёт человеческое общество, поэтому вопрос жизнеспособной интеграции традиционных (религиозных в своей основе) и современных (светских) ценностей и институциональных форм социальности есть вопрос сохранения и развития человеческой цивилизации. _______________________________________________________ 10. Много споров вызвали так называемые «поправки Яровой». Каково Ваше мнение о соотношении политической целесообразности, национальный безопасности и прав и свобод человека, в том числе на свободу совести и свободу вероисповедания, закреплённых в Конституции? Необходимо постоянно, систематически, с использованием всех интеллектуальных ресурсов и арсенала научных методов искать и находить оптимальное соотношение этих трёх параметров, исходя из динамики религиозной и в целом социокультурной ситуации. __________________________________________________________________ 11. Сфера милосердия и благотворительности, социального служения - традиционная сфера деятельности религиозных организаций. Как Вы думаете, возможны ли какие-либо иные формы присутствия религиозных организаций в жизни общества, в том числе в политической и гражданской сфере? Да, по большому счёту – в качестве институциализированных в «большом обществе» морально-нравственных авторитетов. _______________________________________________________________ 12. Согласно законодательству, в России запрещены партии, созданные по религиозному принципу, однако в других государствах они существуют. Есть ли потребность в современной России в снятии такого запрета, чтобы верующие получили возможность политического представительства? Как Вы считаете, есть ли сегодня необходимость наличия священнослужителей в числе народных избранников на различных уровнях и на постах в государственных и муниципальных органов власти? В сегодняшней российской ситуации снятие такого запрета на религиозно-политические партии может быть преждевременно; на мой взгляд, подобное решение необходимо длительное время основательно готовить, и, самое главное, потребность в этом должна созреть в самом обществе, и создание и деятельность таких партий должны руководствоваться устойчивым приоритетом общесоциальных интересов над частными интересами небольших социальных групп. Что касается допуска священнослужителей в законодательную и исполнительную власть, то это, на мой взгляд, допустимо и может быть целесообразным. _______________________________________________________________ 13. По Конституции РФ религиозные институты отделены от сферы образования. Сегодня много споров идёт о преподавании теологии в вузах и основ религиозных культур в школе. Каково Ваше мнение по данному вопросу? Эти образовательные практики в России уже почти четверть века устойчиво существуют по факту, имеют заметную поддержку в обществе и государстве и вряд ли могут быть отменены чьим-то решением. По существу, они превратились в институциализированную подсистему национальной системы образования. Вопрос состоит в том, что необходимо внимательно и системно изучать накопленный нашей школой опыт (позитивный и негативный) и живой процесс такого преподавания, и на основе этого постоянно искать и находить более оптимальные формы образовательной коммуникации на предмет религии, исходя из интересов и ценностей всех основных субъектов образования – прежде всего, обучающихся. То есть следует не отменять и не оставлять «на откуп» стихийным политическим умонастроениям решение вопроса «религия и современная школа», но максимально окультуривать и цивилизовать содержание и формы сложившегося присутствия знаний о религии в светской образовательной коммуникации. Этому призваны служить институциональные механизмы гражданского диалога, научной экспертизы и просветительства. ___________________________________________________ 14. Как Вы считаете, что должна включать в себя национальная идея России? Каковы, по Вашему мнению, наиболее релевантные идеи, символы, лозунги, которые могут способствовать преодолению противоречий в обществе? Национальная идея России непременно должна включать в себя идеи и ценности человеческого достоинства, социальной справедливости и человекосбережения. «Каждый ценен»; «Тебя не бросят (не оставят)»; «Помни: ты не один!» (Константин Битюгин, журналист); «Отдай, чтобы получить; получай, чтобы отдать»; «Берегите человека!» (Виталий Шенталинский, поэт). «Достоинство каждого + человекосбережение + справедливость = Соборность». В этой связи, на мой взгляд, должны получить актуальное переосмысление такие национальные православные святые, как Нил Сорский и Иосиф Волоцкий, предложившие альтернативные программы действия Церкви в мiру. Необходимо их современное прочтение и новый богословско-философский и социально-практический синтез, при приоритете нестяжательских и веротерпимых принципов Нила Сорского. __________________________________________________________________ С уважением – С. Лебедев Опубликовано в издании: Религия в современной России: контексты и дискуссии : монография / М.М. Мчедлова [и др.]; отв. ред. М.М. Мчедлова ; РУДН ; ФНИСЦ РАН. -- Москва: РУДН, 2019. -- 393 с.. : ил. С. 383-390.
  4. САМОЛИКВИДАЦИЯ СУБЪЕКТА. Часть 1 (Попытка рефлексии во время тотальной паранойи, или как пережить вот это всё, чтобы потом не было стыдно) ЧАСТЬ 1 Примечание. Текст вчерне был подготовлен к вечеру 24 марта, но обращение Президента РФ внесло некоторые сомнения, как в справедливость высказанных тезисов, так и в необходимость публикации. Вечером 27.03 эти сомнения развеялись, как говорится, «без объяснения причин». В субботу-воскресенье текст был подредактирован в отдельных местах и дополнен некоторыми вставками, а затем разделен на две части (вторая часть публикуется отдельно). ( Свернуть ) Никогда не страдал иллюзией, что социальные сети, и особенно facebook, представляют все российское общество. В «мордокниге», судя по опросам, зарегистрировано меньше 20% взрослого населения страны, а уж активничает раза в два меньше. Вместе с тем следует признать, что эти условные 10% как раз та самая «просвещенная общественность», которая во всяком контексте склонна ощущать себя самостоятельным СУБЪЕКТОМ, старающимся понять ситуацию, рефлексирующим, публично самоопределяющимся и в той или иной степени действующим. В этой связи интересно и важно понаблюдать за тем, как эта публика самоопределяется в условиях, когда впервые за время существования современной России открыто ставится под сомнение сама возможность оставаться самостоятельным в таком до сих пор сугубо личном вопросе как собственное здоровье, а затем и вообще в социальной жизни, общении и профессиональной деятельности. Отчетливо видно, как мучается российский (и не только российский) интеллектуал, находясь, с одной стороны, под далеко не рядовым прессом навязываемых ему информационной повестки и новых норм поведения, а с другой - с отсутствием должной и убедительной аргументации этого навязывания. Он (как интеллектуал!) не может признать, что ограничил свою свободу и активность сам без должного на то основания (см. недавние высказывания Дж. Агамбена), что действует в состоянии непрерывного и затяжного аффекта, в которое его технологично ввели. Интеллектуал привык думать, что понимает действительность и сам принимает осознанные решения. А тут получается, он должен принять на веру сверхсерьезность угрозы некого непонятного covid-19 и необходимость беспрецедентных чрезвычайных мер тогда, когда никакие якобы пугающие цифры и графики не подтверждают чего-то из ряда вон выходящего, превосходящего до сих пор существовавшие угрозы, к которым он уже привык. Этот главный вопрос «Почему именно так?» (варианты: «С чего бы это?», «Зачем?!», «В чем смысл?») заставляет нашего просвещенного человека искать иные объяснения происходящего и порождать версии, несколько отличающиеся от доминирующей, но хоть как-то достраивающие картину мира до целостности и непротиворечивости. А главное, эти версии дают более приемлемые основания для осознанной адаптации к внешнему контексту без насилия над собой и своей субъектностью (или ощущением ее). Постараюсь сформулировать кратко те версии случившегося катаклизма, которые в том или ином виде порой фрагментами, а порой и весьма целостно, гуляют по Сети как результат мучительных размышлений над происходящим. Не могу сказать, что список исчерпывающий, и полагаю, что в ближайшее время в зависимости от развития ситуации будут рождаться новые объяснения или гибридные комбинации уже существующих. Для системной полноты опись «объяснений» происходящих процессов и стоящих за ними движущих сил надо начать, конечно, с «нулевой гипотезы» о естественности и значительности угрозы эпидемии коронавируса, а также ее необычной смертельной «эффективности». Нулевая версия. Коронавирус естественен и необычайно страшен. В рамку такой версии объяснения происходящего вполне укладываются чрезвычайные меры государственных машин всех стран мира, которые должны быть признаны оправданными, в той или иной степени разумными и соразмерными угрозе. То, что таких беспрецедентных и согласованных мер никогда не было ранее, объясняется в нулевой версии событий лишь тем, что со времени предыдущих смертельных эпидемий мир существенно изменился, и в отличие от губительных итогов прошлого (типа «испанки» 1918г.) правительства, во-первых, должны нести и принимают ответственность за каждую отдельную жизнь своих граждан, а во-вторых, сейчас знают, как эффективно предупреждать негативное развитие эпидемий на ранней стадии, и могут осуществлять соответствующие действия. Если согласиться с этими положениями данной версии, то можно признать оправданными временные (?) беспрецедентные ограничения самостоятельности и активности граждан. Все должны согласиться с рекомендациями и указаниями властей, по возможности самоизолироваться (а кто-то и более жестко «окарантиниться»), строго соблюдать обряды личной гигиены и по возможности пройти проверку на наличие SARS nCov-19 (ну, и на всякий случай на наличие еще всего разного для включения в единую базу данных). самоизоляция В настоящем тексте я не ставлю перед собой задачу подтверждения/опровержения «нулевой версии», доминирующей на сегодняшний день среди наблюдаемой общественности (хотя для меня эта версия не является убедительной изначально, и опровержений в сети куча). Но в любом случае полезно дополнить такое понимание мира другими описаниями, также имеющими право на существование. UPD. Далее я не предполагаю обсуждать собственно ПАНДЕМИЮ COVID-19, я буду обсуждать только ГЛОБАЛЬНУЮ ИНФОРМАЦИОННУЮ КАМПАНИЮ УСТРАШЕНИЯ «COVID-19» И СЛЕДУЮЩИЕ ЗА НЕЙ ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЕ МЕРЫ как явление параллельное пандемии, связанное с ней, но не объясняемое ею. По мнению многих наблюдателей, эта «непропорциональная» кампания страха не может быть понята как простая РЕАКЦИЯ массмедиа и общественного мнения на естественную угрозу. Есть предположение, что такая кампания по изменению массового сознания и социального поведения может являться ИНСТРУМЕНТОМ для достижения иных целей, нежели предотвращение пандемии. Собственно на таком базовом предположении основаны следующие версии-объяснения. Версия 1. Коронавирус как информационная «операция прикрытия» Это первая по времени происхождения версия, очень естественная для российского интеллектуала, уже привычного к информационным «бурям в стакане воды», раздутым для отвода глаз публики от действительно серьезных процессов, явлений, событий в политике и/или экономике (передел власти, собственности и т.п.). Кстати, не только в России (см. https://inbusiness.kz/ru/news/ekspert-koronavirus-eto-informacionno-psihologicheskaya-specoperaciya ). И в случае с коронавирусом многие диванные эксперты бросились искать эти реальные процессы, которые должна была бы скрыть «пандемия», и некоторые из них даже нашли таковые. В нашем российском пространстве это, безусловно, процессы «инвентаризации» и «переучета» собственности (от «Мелодии» до Сбербанка и «золотого запаса») в условиях Большого транзита власти (я, кстати, до сих пор думаю, что транзит осуществится в обозначенные первоначально сроки, если не ранее, но это отдельная тема). Ясно, что такие дела реальные субъекты не предполагают обсуждать вместе с широкой общественностью, дабы эта общественность не переругалась и не втянулась лишним образом в разборки больших людей. Причем, Россия в данном случае не уникальна, есть сигналы того, что и в других странах у элит есть такие же вопросы, к которым не хотелось бы привлекать лишнее внимание. Поэтому «управление дискурсом» переводит стрелки и внимание граждан (и мыслящих, и не очень мыслящих) на пандемию covid-19. При этом управление актуальной повесткой осуществляется старым многократно проверенным образом – через страх. Угроза – это самое эффективное средство в борьбе за главный ресурс XXI века – внимание. Версия 2. Коронавирус как Большая «отмаза» и/или Большой антракт В последние год было сказано много слов о перенапряжении многих отраслей мировой экономики и готовности некоторых активных субъектов сбросить это напряжение через «Большую отмену» – то есть по возможности тотальную отмену взятых обязательств, договоров, кредитов, накрученных дерривативов и разных обременяющих обязательных транзакций. Создается впечатление, что Мир («золотой миллиард»?) уже давно хотел найти какой-нибудь всеобщий форс-мажор (он же «Божья кара»), на который можно было бы списать накопившиеся недоделки, неудачи и пр., и, в конечном счете, как будто договорился сам с собой о том, чтобы сбросить напряжение нерешенных проблем, переведя стрелки на бедный covid-19. В этом смысле показательно согласие почти всех ведущих мировых агентов на Большой Антракт (отмену почти всех публичных взаимодействий, дискуссий и прочих совместных «ивентов»), в рамках которого можно было бы осуществить пересмотр приоритетов, «обнуление» и перезагрузку. Конечно, для части бизнеса и политической элиты «коронавирус» - безусловный форс-мажор (если не катастрофа), но очевидно есть и стейкхолдеры, которые заинтересованы хотя бы на время сбросить ответственность и выйти сухими из надвигающейся мировой рецессии за счет других. Мы это видели в ходе экономического кризиса 2008-2009 гг., когда ряд бизнес-субъектов активно продвигал тему катастрофичности кризиса в России, хотя никаких оснований именно для катастрофичности не было, но надо было форсировать тему, иначе трудно было бы списать на «обстоятельства непреодолимой силы» свои огрехи, чтобы получить господдержку. (См. «Спасать некого. Кризис как миф», http://www.zircon.ru/publications/publitsistika/spasat-nekogo-krizis-kak-mif-russkiy-zhurnal-vypusk-23-37/ ) Поразительная согласованность пандемии коронавируса и давно ожидаемого экономического кризиса (включая вхождение в зону турбулентности базовых параметров мировой экономики типа цен на ключевые ресурсы) естественным образом наводит на мысль, что пандемия является тем самым желанным форс-мажором, на который можно списать многие ближайшие катаклизмы, которые произошли бы и без нее, но тогда пришлось бы нести за них ответственность. "не выходи из комнаты..." Версия 3. Коронавирус – пятая мировая информационно-психологическая война между ведущими центрами силы Данная версия одна из самых очевидных. Главные мировые субъекты (государства) давно ведут информационно-психологические войны с целью ослабления чужих экономик и снижения эффективности их soft power (в первоначальном понимании этого термина как «привлекательности страны», в том числе привлекательности товаров и стилей жизни). Понятно, что приведение общей морально-психологической атмосферы в какой-либо стране в состояние тотального ощущения катастрофы, печали и безысходности просто «тупо» снижает производительность труда, креативность и мотивацию к социальной активности. Равно и форсированный показ слабости («неприличности», «нецивилизованности», «изгойности» и т.п.) какой-то страны снижает ее экспортно-коммуникационный потенциал. Поэтому когда в очередной раз внимание всего мира стало насильно приковываться к Китаю с негативными коннотациями по его поводу («третья загадочная эпидемия за два десятилетия», «отсталое общество», «летучих мышей едят», «не могут остановить инфекции», «все беды от китайцев» и т.п.), многие эксперты со скукой констатировали, что это Запад (США) опять пытается «опустить Китай». Ну, и еще Иран туда же за компанию…. Но в этот раз не «проканало». Китай уже оказался способным не только производить достойные товары, но и управлять общественным дискурсом, на что ранее монополия была у совсем другого мирового гегемона. Для начала Китай признал «страшность» инфекции и тяжесть положения (см. «36 китайских стратагем», стратагема 34 «Нанесение увечья самому себе»), потом классно показал образцовые «чрезвычайщину» и активность, на которую не все способны, задав при этом новый стандарт реагирования на биоугрозы, а после этого перекинул мячик на сторону конкурентов - «попробуйте и вы теперь так же, или слабо?». И вот, как уже бывало в первых двух «горячих» мировых войнах, начавший войну агрессор начинает отступать, более того - терпеть катастрофические (в данном случае репутационные) поражения на своей же территории (Европа). Китай начинает управлять мировым информационным полем, при этом великодушно помогая своими медицинскими разработками «отсталой» Европе. Россия в этой войне участвует пока на стороне Китая, немного подыгрывает ему в нагнетании мировой паранойи, проводит войсковые операции по демонстрации своих медицинских возможностей (Италия), и в чем-то даже копирует китайский опыт ведения войны (мы, например, тоже хотим построить новую мега-больницу, ну, хоть и не за неделю, так хотя бы за несколько месяцев, и продемонстрировать это реальное супер-достижение). А Запад со своим глобализмом, либерализмом и отсутствием социальной дисциплины, похоже, идет к капитуляции под лозунгами активизировавшихся новых левых о «конце капитализма». И вообще миру навязывается новое олимпийское соревнование, у кого круче не промышленность и товарное производство, а социальная инфраструктура и эффективность государственного управления. Не знаю, какие у нас шансы в таком соревновании, но повоевать на этом поле мы вроде готовы, и вообще «не догоним, так согреемся». Версия 4. Коронавирус - Большие военно-гражданские Учения Меры, предпринятые правительствами многих стран, настолько всеобщи и необычны для мирного времени, что ряд экспертов, принимая отчасти версию номер 3, идут дальше и допускают, что мировая война уже может быть не только информационной. Возможно, власти и спецслужбы знают что-то такое, что действительно оправдывает действия, на первый взгляд, несоразмерные угрозе. Возможно, есть угрозы реального биологического терроризма, а распространение коронавируса хороший повод (или способ) протестировать на прочность системы противодействия биологическому оружию. При такой версии экстраординарные меры по закрытию границ, изоляции, карантину, переводу граждан на домашнюю работу, закрытию мест общественного пользования, ограничения в перемещениях и т.п. могут быть интерпретированы как вполне необходимые Большие Учения по гражданской обороне. А раз это учения (в которых, как известно, порой тяжелее, чем в бою), то давайте проверять всё, в том числе готовность средств массовой коммуникации (включая «новые медиа») к оперативному и убедительному донесению сигнала угрозы до населения, готовность граждан действовать в соответствии с объявленной угрозой и согласованно (коллективно) следовать указаниям, готовность предприятий и учреждений оперативно перестраиваться на иной чрезвычайный режим работы, готовность органов управления к принятию жестких мер противодействия угрозе и контролю над их соблюдением. В рамках такой версии можно, конечно, попенять властям на очередное недоверие гражданам и предположение, что в случае открытого объявления Учений население в массе своей проигнорирует управленческие меры и призывы. Однако, возможно, в данном случае такое недоверие имеет основания, а значит, для реальной Проверки надо просто постараться по-настоящему «нагнать страху». Версия 5. Коронавирус – катализатор перестройки мирового порядка в сторону кибер-фашизма и цифрового тоталитаризма Пятая версия, конечно, самая радикальная, и ее не хочется сильно развивать. Вместе с тем многие большие интеллектуалы говорят о том, что операция «Коронавирус» это вполне ожидаемый комплекс мероприятий по переводу всего мира к новому мироустройству, к которому мир во многом уже подготовлен в ходе развития IT, AI и NBIC-технологий. Этот миропорядок, в котором поведение людей довольно сильно определяется соответствующими интеллектуализированными платформами (в свою очередь контролируемыми узкой «элитой»), их собственная субъектность и инициатива в общем уже не так необходима (по крайней мере, в массе) и может (должна?) быть ограничена, да и в целом количество людей для этого миропорядка в общем избыточно и могло бы быть сокращено. Для установления такого «нового мира» надо сначала поменять ценностные приоритеты (в том числе через сильные эмоциональные переживания и нейрофизиологические манипуляции), а затем «паттерны поведения» (устойчивые социальные практики), в том числе максимально десоциализировать (индивидуализировать) деятельность человека и его поведение. Социальное дистанцирование естественно для мира, где человек в основном общается с техноплатформами и с виртуальными партнерами. Надвигается тотальная «уберизация» человека. Тут можно многое повторить вслед за известными визионерами, но любопытно (и страшно) наблюдать, как на практике происходит реализация того, что еще совсем недавно казалось совершенной фантастикой. Дж. Агамбен почти кричит: «нам надо задуматься о той легкости, с которой все общество согласилось чувствовать себя зараженным, изолировать себя в домах и приостановить нормальные условия жизни, трудовые отношения, дружбу, любовь и даже отодвинуть свои религиозные и политические убеждения. Почему не было протестов и возражений, как это обычно бывает в таких случаях?». А Ю.Харари отвечает: «… да мы [общество] уже давно к этому готовы», определяя сегодняшнюю ситуацию с «пандемией» как нахождение мира между «1984», «451 по Фаренгейту», «Новым дивным миром» и «Заводным апельсином». Короче, приплыли. самоликвидация субъекта Итого Нетрудно видеть, что все представленные версии совсем не противоречат друг другу. Очень может быть так, что на наших глазах разворачивается смешанный сценарий, когда разные действующие лица играют свою роль в соответствии с разными стратегиями. Кто-то использует объявленную пандемию как «операцию прикрытия», кто-то как «большую отмазу во времена глобального форс-мажора», кто-то как инструмент «информационно-психологической и экономической войны», кто-то как тест на управляемость («учения»), кто-то, может быть, пытается играть в долгую, ориентируясь на кардинальную перестройку социальных практик и политического устройства. И по сути возникает та самая ситуативная «коалиция смыслов», которая на время объединяет общество (ну, или по крайней мере, элиты) в готовности к «борьбе» и «чрезвычайке». И что в таком случае делать т.н. просвещенному гражданину, которого при любом из представленных сценариев пользуют «в темную», запугивая и лишая воли к самостоятельному действию, призывая к «самоизоляции» (слово то какое подобрали символичное) и заставляя самого отказаться от собственной субъектности? Вообще-то все версии, включая нулевую, фактически подталкивают к Самоликвидации Субъекта. С чем мы никак не можем согласиться, несмотря на свои 60+. Совсем не хочется. И «об этом я подумаю завтра» (с). Не позднее. https://igor-zadorin.livejournal.com
  5. «ПРОБЛЕМА 1917», ИЛИ О НЕСОСТОЯВШЕЙСЯ ПОЛЕМИКЕ ФИЛОСОФА С ПАТРИАРХОМ КИРИЛЛОМ­­ Александр Щипков Святейший Патриарх Кирилл на церемонии открытия мемориала памяти жертв политических репрессий «Стена скорби». Фото: Патриархия.Ru Один известный музыкант хотел прекратить отношения с продюсером и не нашел иного повода, кроме как заявить: «Мне не нравится ваш галстук». Похожее ощущение возникает от статьи-реплики, или, может быть, лучше сказать – публицистического монолога философа Александра Ципко «Спор с патриархом Кириллом: слово “грандиозная” неприменимо к программе уничтожения»[1]. Ключевые слова в названии статьи – «спор с патриархом». Вот только, вопреки названию, этот текст менее всего является спором. Хотя бы потому, что для спора необходим общий предмет, признаваемый его участниками, несмотря на различие их позиций. А предмет этот толком не определен даже одной стороной – самим Александром Ципко. Статья построена на многократных проходах одной антикоммунистической темы и движется вокруг понятия «грандиозный». При этом в тексте нет ссылки на первоисточник, не приведены фразы патриарха, из которых это понятие изъято. Читателю как бы предлагается самому домыслить «недостающий» контекст и воспринимать в этом русле дальнейшие рассуждения автора статьи. Разумеется, все это больше напоминает манипуляцию, нежели аргументацию. Мы не пойдем этим путем и начнем с того, что сделаем за автора его работу и приведем необходимую цитату. «Почему жители одной страны, соседи, сослуживцы преследовали и убивали друг друга? Каким образом грандиозная идея построить мир свободным и справедливым привела к крови и беззаконию?» – сказал патриарх Кирилл на открытии «Стены скорби» 30 сентября 2017 года[2]. Вот именно эта мысль вызывает у Ципко возражения. Философ утверждает, что «патриарх Кирилл был неправ, называя коммунистическую программу переделки человека, идеалы вождей Октября “грандиозными”». В речи патриарха философу Ципко слышится неоднозначность оценок. Но – «кровь», «беззаконие», «страшная трагедия», «репрессивная машина», «подчинение нравственности идеологией» – вряд ли этот лексический ряд патриарха может трактоваться как-то неоднозначно. Претензия явно безосновательна. Зачем же тогда А. Ципко сконструировал для себя виртуального оппонента и его тезисы, а также посвятил значительную часть своей статьи разбору «Манифеста Коммунистической партии» и положениям марксизма? Дело отнюдь не в «грандиозности». Эпитет «грандиозный» подходит к тем идеологиям, которые заявляли свои претензии на мировое господство. Все идеологии Нового времени одинаково объявляли себя великими и были при всех своих разногласиях частями одного большого исторического явления – секулярного модерна. Поэтому их сложно расцепить. Слишком туго затянут клубок. Коммунизм был встроен в пеструю парадигму либерального модерна, куда более «грандиозную» в исторической перспективе, нежели ее отдельные компоненты. А вот к христианству как историко-культурному и религиозному феномену менее подходит определение «грандиозное» (как и термины «идея», «проект»), поскольку оно с самого начала занималось каждым конкретным человеком, сосредоточившись на фундаменте нравственной жизни. Присутствуя во всех без исключения сферах жизни человека, включая идеологию, христианство по природе всегда внеидеологично. Иными словами, «грандиозность» – не оценка, а констатация. И для Ципко это лишь повод высказаться, причем неубедительный. В чем же заключается истинная причина? По-видимому, философа смущают в речи патриарха не оценки, а их мотивация. То есть внутренняя логика православного взгляда на трагические события начала XX века. Его не устраивает стилистический уклон в разговоре о «проблеме 1917». Пока только стилистический, но даже стилистического отклонения от «единственно верной» либеральной трактовки быть не должно. Александр Ципко придерживается либеральных идей. Чутье прирожденного цензора, свойственное большинству либералов, подсказывает ему: здесь кроется явная крамола, за неконвециональной стилистикой могут скрываться чуждые идеи. Не те, которые нужны антикоммунистам такого типа – борцам не столько против «советскости», сколько за либеральный идеологический стандарт. И это, на мой взгляд, главное. Сколько бы они ни твердили о бесчеловечности и антигуманности коммунистического режима, осуждение репрессий советского времени важно для них не само по себе. Но лишь как отправная точка перехода от большевизма к либеральной идеологии. Только с таких позиций позволительно осуждать «совок». Христианский взгляд недостаточен, это – опасное вольнодумство. Взгляд Ципко и его единомышленников на «проблему 1917 года» привязан к определенной точке. Это всегда крупный план, он как бы дан из условного 1991 года. Этот взгляд не терпит исторической дистанции, поскольку с этой дистанции открывается много неудобных, «ненужных» обстоятельств. Например, тот факт, что после ухода коммунизма модернистская модель общества в очередной раз ужесточается, являя миру в веке нынешнем ту же самую «программу уничтожения», о которой говорит Ципко применительно к событиям века минувшего. С другой стороны, стоит немного повернуть исторический окуляр, и мы увидим, что репрессии – атрибут не только большевизма, но вообще всякой революционности. Достаточно вспомнить, что классовые чистки, проскрипционные списки, термин «враг народа» – всё это широко применялось и в ходе Французской революции. Которая была не социалистической, а буржуазной, но крови аристократов и духовенства пролила немало и которую французы сегодня легко называют грандиозной, не испытывая при этом никаких симпатий к якобинской диктатуре. Ведь одно дело – моральные оценки, а другое – причинно-следственные связи исторических событий. Концлагерь – это тоже более раннее изобретение. Например, небезызвестные Талергоф и Терезин существовали еще в период геноцида галицких русин, да и раньше, в ходе англо-бурской колониальной войны, были такие. ГУЛАГ и Освенцим появились позднее. Но увеличивать дистанцию и смещать точку наблюдения очень не хочется Ципко. Он не может привыкнуть к тому, что эпоха либерализма как сверхидеологии проходит. Либеральный язык уже не контролирует все области общественной жизни. Он обнаруживает свою искусственность, технократичность, недостаточность. Для многих этот язык уже чужой и представляется набором варваризмов. Но дело в том, что для Церкви он никогда и не был «своим». Церковь говорит и думает самостоятельно. Церковь устами патриарха реализует свое право говорить о советском прошлом без либеральных штампов, свободно и вдумчиво. Бессмысленно обвинять Церковь в том, что она якобы снисходительна к трагедиям ХХ века, которые отнюдь не исчерпываются коммунизмом и нацизмом. Церковь осуждает репрессии, классовые и этнические чистки, но осуждает не так, как хотелось бы бывшим хозяевам дискурса. Осуждает – иначе. Именно это пугает старых либералов. Александр Ципко ругает советскость, марксизм, «Коммунистический манифест». Ругает – здесь и сейчас. Но при советской власти он мог бы точно так же критиковать царизм дореволюционной России. Ципко, пользуясь мощностями либерального дискурса, вынужден быть постоянным революционером в риторике. Согласно внутреннему механизму либерального дискурса, кто участвует в отказе от прошлого, тот приобретает власть. Это определенные метод и культура мышления. Церковь мыслит принципиально иначе. И причины репрессий она видит не в «Коммунистическом манифесте», а в отказе от целостного христианского мировидения, в подверженности греху. Церковь видит эти причины в соблазне использовать ближнего своего как средство, а не как цель – в интересах ли тотального равенства или тотальной конкуренции, для отмены ли прибавочной стоимости или повышения нормы прибыли, во имя коммунистического или капиталистического светлого будущего. Полагаю, что подлинное недовольство А. Ципко связано вообще не с обсуждением «проблемы 1917» и не с употреблением эпитета «грандиозный». Совсем другие места в речи Святейшего Патриарха Кирилла вызывают у него раздражение. Например, напоминание о «справедливом мире», «мире без эксплуатации, без бедности». Или о том, что «трагические страницы нашего прошлого не должны быть поводом для разжигания ненависти, а осуждение террора не должно из нравственного акта превращаться в политический ритуал». Стилистические нюансы в церковной риторике приоткрывают разницу, лежащую между либеральной политической идеологией и христианским мировоззрением. Выясняется, что Церковь мыслит самостоятельно, а либеральный язык уже не контролирует культурные, политические и религиозные процессы в современном мире. Это вызывает иррациональный страх у хранителей либерального дискурса. Александр Щипков, доктор политических наук, профессор философского факультета МГУ им. М.В. Ломоносова 29 декабря 2017 г. [1] Ципко А. Спор с патриархом Кириллом: слово «грандиозная» неприменимо к программе уничтожения // МК. 2017. 19 декабря //http://www.mk.ru/social/2017/12/19/spor-s-patriarkhom-kirillom-slovo-grandioznaya-neprimenimo-k-programme-unichtozheniya.html. [2] Святейший Патриарх Кирилл принял участие в церемонии открытия мемориала памяти жертв политических репрессий «Стена скорби» // http://www.patriarchia.ru/db/text/5050912.html. http://www.pravoslavie.ru/109638.html
  6. По Шпенглеру конец истории — подавление бунта ценностей против жизни СПРАШИВАЕТ Любовь Ульянова Кандидат исторических наук. Преподаватель МГУ им. М.В. Ломоносова. Главный редактор сайта Русская Idea ОТВЕЧАЕТ Борис Межуев Историк философии, политолог, доцент философского факультета Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова. Председатель редакционного совета портала "Русская идея". РI: Мы продолжаем разговор об одном из самых загадочных философов ХХ века Освальде Шпенглере. Современен ли Шпенглер, актуальны ли его теории и построения сейчас, спустя сто лет после выхода в свет «Заката Европы»? Может показаться, что сама постановка вопроса намекает на отрицательный ответ, но это не так. Председатель редакционного совета Русской Idea, философ и политолог Борис Межуев считает, что в работах Шпенглера, особенно в менее известном широкой публике втором томе «Заката Европы», содержится код, с помощью которого можно расшифровать многие смыслы современной истории России – и не только России. Действительно ли интеллигенция – иная страта людей не только в социальном, но и в антропологическом смысле? Что заставило мирных аскетов пифагорейцев перебить развращенных жителей Сибариса? Что общего у Кромвеля и большевиков? Сможет ли «Полдень» Стругацких стать эстетической основой русского викторианства? Ответы на эти и другие, не менее захватывающие, вопросы – в предлагаемом читателю Русской Idea интервью Бориса Межуева. Любовь Ульянова Борис, на твой взгляд, какая работа Шпенглера сегодня является самой актуальной и важной? Лучше всего воспринимается с позиции сегодняшнего дня? Борис Межуев Единственная работа Шпенглера, о которой интересно говорить в сегодняшнем контексте – это второй том «Заката Европы», вышедший в 1922 году c подзаголовком «Всемирно-исторические перспективы». Вадим Леонидович Цымбурский, большой поклонник именно этой работы Шпенглера, был абсолютно прав – это самая непопулярная, но и самая важная работа немецкого мыслителя. Пожалуй, никто, кроме самого Цымбурского, во всей мировой истории философии к этой работе толком никогда не обращался. Первый том «Заката Европы» — а я читал его в переводе Карена Араевича Свасьяна – воспринимался мной как большой интеллектуальный роман. Некая историческая культурология, совмещенная с цивилизационным подходом, новый взгляд на культуру, образ судьбы, образ гельштата – это интересно, но, по большому счету, это мифопоэзия. Во втором же томе, переведенном на русский язык Игорем Маханьковым, довольно тяжелом для чтения, написанном совсем не так красиво, как первый, есть одна, очень яркая мысль. Именно во втором томе Шпенглер как никто другой – особенно если речь вести о среде консервативных писателей – попробовал понять и осмыслить историческую роль интеллектуала. Или – как я его называю, в каком-то смысле генерализируя этот термин – интеллектуального класса. Монашество, духовенство, впоследствии – протестанты, попытавшиеся создать монашество в миру – это один и тот же слой людей. И сегодняшние интеллигенты – не в социальном, но в более глубоком – антропологическом смысле — тот же самый слой. Шпенглер выделяет два слоя людей. Один слой он характеризует растительным началом, привязанным к месту своего происхождения, другой — животным. Один маркирует категорией существования, другой – категорией бодрствования. Один связывает с тотемом, другой – с табу. Одни – это феодалы, рыцари, люди воли к власти. Другие – монахи, брахманы, а впоследствии – интеллигенты, люди воли к истине. Вне связи со Шпенглером как-то в разговоре с Цымбурским я придумал такие две такие характеристики – партия жизни и партия ценностей. А Цымбурский эти определения развил уже в контексте Шпенглера. Потом я уже обнаружил само выражение «партия жизни» в Ecce Homo Фридриха Ницше. Итак, есть люди с очень ясно выраженной волей к жизни, к силе, к завоеваниям, к могуществу. А есть люди, отличающиеся волей к истине, ориентированные на поиск истины, а, следовательно, на мир ценностей, на ценностный суд над миром. Любую властную иерархию эти люди будут всегда стремиться опосредовать высшим ценностным смыслом. В отличие от них люди первого сословия, первой страты уверены, что они имеют право обладать властью, поскольку они просто по природе сильнее других людей, потому что они как бы альфа-самцы. И им всегда будут противостоять люди истины, убежденные, что властью позволительно пользоваться только тогда, когда ты опосредуешь эту власть какими-то высшими ценностями, какой-то сверхзначимой идеологией. Любовь Ульянова Любой идеологией? Борис Межуев Да, в данном случае, в контексте самой типологии, не важно какой – коммунизмом, протестантизмом, марксизмом, национализмом. И, честно говоря, мы видим людей этих двух партий, жизни и ценностей, эти два антропологических типа среди нас. Людей, которым важно иметь много денег, много женщин, которые стремятся к власти, в том числе посредством соперничества с конкурентами. Единственный идеалистический момент в их жизни – они желают передать достигнутую ими полноту жизни наследникам. Они живут в своих потомках. И есть люди, которые совершенно не способны жить подобной жизнью. Для них любая научная, интеллектуальная, духовная деятельность, особенно если это секуляризированный интеллектуальный класс – не монахи, не религиозные книжники, не брахманы – а люди, влюбленные в познание, важнее власти. Они не могут жить ради власти. Власть не представляет для них особого интереса, она просто условие для обеспечение какого-то осмысленного бытия. А эта осмысленность почти всегда обусловлена для них познанием – либо созерцанием высших религиозных истин, либо поиском научных открытий. Причем, по Шпенглеру, буржуазия не представляет собой особый антропологический тип. В антропологическом смысле «третьего сословия» не существует. В «третьем сословии смешиваются люди и первого типа, и второго типа. В среде буржуазии есть обмирщенные феодалы, которые просто сменили приоритетную сферу деятельности. «Капиталисты поневоле», как назвал их впоследствии социолог Ричард Лахман – бывшие дворяне, которые в новых условиях поменяли род деятельности, выбрали новый тип господства. И, наоборот, есть люди интеллектуального класса, вынужденные стать предпринимателями, чтобы отвоевать у «капиталистов поневоле» свое социальное положение. И те, и другие на самом деле предприниматели поневоле. По Шпенглеру, никто не является предпринимателем по своей внутренней природе. Выводы Ричарда Лахмана, современного социолога, лишенного всякой мистики, далекого от всякого социального психоанализа, в какой-то степени подтверждают этот тезис Шпенглера. Сегодня мы действительно видим в одном классе предпринимателей людей, нацеленных на победу в жизни, и людей, нацеленных на утверждение истины. Для них само предпринимательство и добывание денег, равно как и власть, не являются самоцелью. Для них самоцелью является произведение чего-то нового и внедрение этого нового в жизнь. В нашей конкретной постсоветской жизни второй тип активности явно подчинен первому. Мы не поймем ничего, что происходит сейчас в России, если не введем эти категории – и в первую очередь категорию интеллектуального класса, особого типа людей, ориентированных на поиск истины. Любовь Ульянова Это открытие принадлежит именно Шпенглеру? Борис Межуев Отнюдь. Это в целом взгляд консервативной социологии, которая видела в Новом времени инобытие прежних средневековых феноменов. Шпенглер был не первооткрывателем, он шел в определенной традиции, которая усматривала в капиталистическом мире и в Новом времени продолжение каких-то внутренних дистинкций, восходящих ещё к Средневековью. С этой перспективы Новое время – это не замена Средневековья новым типом производства и тому подобным. Согласно этому взгляду, Новое время – это просто новая среда, в которой старые, восходящие к примордиальным феноменам сущности выявляются в ином свете. Последняя фраза Цымбурского, которую он произнес мне лично перед своей смертью – «Шпенглера надо поставить на место Маркса». Я бы так не сказал. Все-таки, мне кажется, Шпенглер не был ученым. У него был потрясающий мифо-поэтический взгляд на историческую действительность. Он, например, схватывал многие вещи, которые очень важны для понимания постмодернизма, для понимания Мишеля Фуко, например, с его критикой «воли к истины». Тем более Ницше. Шпенглер социологизирует то, что Ницше представлял в таких несколько поэтических образах. Шпенглер кладет поэзию Ницше на приземленную реальность. И что-то в этой реальности действительно обнаруживает. Признаемся, не научными, но тем не менее очень познавательными методами. Любовь Ульянова Получается, Новое время, по Шпенглеру, противостоит Средневековью антропологически? Борис Межуев Новое время противопоставляется Средневековью обычно в силу появления Третьего сословия, которое поднимается против феодализма, рушит старые феодальные отношения. Собственно, Шпенглер с этим не спорит, он только считает, что Третье сословие – явление, не фиксируемое только социально-экономическими характеристиками. Шпенглер при этом полагает, что о Новом времени можно говорить применительно к другим цивилизациям, в частности, он усматривает Новое время в эпоху античности, с этим можно спорить. Но в отношении западноевропейского Нового времени он действительно обращает внимание на важное явление: возникает ситуация, не очень понятно чем вызванная, когда духовенство, живущее высшими ценностями, отвлеченное от страстей, от борьбы за власть, за славу, за женщин, вдруг выходит из своего уединения. Как Лютер, например. Оно в лице изгоев своего класса, своей страты вдруг начинает бороться за лидерство в социуме. И выбивать это лидерство у людей, которые думали, что власть принадлежит им по праву рождения. Эту эпоху Шпенглер называет во втором томе эпохой Пифагора-Мухаммеда-Кромвеля. В жизни каждой цивилизации наступает такой «час икс», когда духовное сословие, живущее духовной истиной, внезапно покидает места своего уединения, вырывает власть у наследственной аристократии и начинает менять социум в соответствии со своими идеальными конструкциями. Пытается подчинить его неким высшим ценностям. Соотнести реальную жизнь с представлениями о долге, трансцендентной истине, общественных интересах. Так, пифагорейские аскетические кружки, которые жили уединенно, в какой-то момент, по непонятной причине напали на соседний Сибарис, перебили его развращенных жителей и попытались создать общество, основанное на аскетических пифагорейских ценностях. Точно также пуритане, на которых долгое время смотрели как на какую-то странную секту, как чудиков с их нелепыми одеждами, с их длиннополыми шляпами, неожиданно возглавили бунт парламента против короля и аристократии и учредили протестантскую республику. Которая существовала с 1649 по 1660 года, чуть больше 10 лет. Цымбурский считал, что большевизм – это был ровно тот же феномен в рамках русской цивилизации. Это была та же самая эпоха Пифагора-Мухаммеда-Кромвеля, городская революция. Момент, когда люди истины, партия ценностей, обмирщенные, секуляризированные монахи, а также увлеченные этой новой силой выходцы из дворянского сословия, стремятся построить общество для себя. Новую Атлантиду, в духе Фрэнсиса Бэкона – общество для ученых, в котором высшей целью является наука, познание. Большевизм в его идеальной форме, а не в форме сталинской тирании, — это движение, устремленное к обществу, существующему не ради пролетариата, конечно, но ради свободной интеллектуальной деятельности. Именно поэтому, когда ностальгируют о советской эпохе, то вспоминают братьев Стругацких и «Девять дней одного года» Михаила Ромма. Не вспоминают «Синюю блузу» и РАПП, скажем. Любовь Ульянова Или научно-техническую интеллигенцию. Борис Межуев Да, вспоминаются эти люди, которые были готовы жить в бедности, но заниматься любимым делом. Как герои «9 дней одного года». Кто-то выдерживал такую жизнь. Кто-то нет – как жена Гусева, героя Алексея Баталова, которая была готова уйти от него в фильме и ушла бы, вероятнее всего, если бы муж не заболел лучевой болезнью. Цымбурский был здесь прав. Это особый, большевистский тип пуританизма. В эпоху оттепели, когда чистая мобилизационная тирания все-таки ушла, стало понятно, в чем привлекательность советского строя – во всяком случае для его главных бенефициаров – интеллектуального класса. Другое дело, что достаточно быстро произошла деконструкция этой привлекательности. Причем был элемент сознательной дискредитации, но был и элемент естественный. Шпенглер – и в этом его достижение – показал, что представители интеллектуального класса — это особый тип людей, который не получится понять через классовый анализ, не достигая глубинной антропологии. Фуко, кстати, прекрасно понимал, против какого типа человека он борется, когда отрицал волю к истине. Любовь Ульянова Шпенглер симпатизировал людям ценностей? Борис Межуев Наоборот. Он симпатизировал людям жизни. Вообще Шпенглер – в ценностном отношении мой антипод. Для него главное в истории, момент ее триумфа – это посрамление людей истины, и он связывает этот момент связывает с приходом цезаризма. Причем что касается цивилизации Запада, ее всемирно-исторических перспектив, то он предвидел цезаризм в мировом масштабе, такой глобальный цезаризм. По большому счету, он хотел обосновать германский империализм, владычество германской нации. Не скажу расы, для Шпенглера биологический компонент не играл особой роли, в отличие от культуры. Германство, ведомое пруссачеством, должно было, по Шпенглеру, стать мировым гегемоном. Мировым Римом. Как некогда Рим объединил всё Средиземноморье, так и Берлину он отводил роль столицы всего человечества. Конечно, Шпенглер не ожидал, что эту роль глобального гегемона будут выполнять американцы, а мировой столицей станет Вашингтон. По Шпенглеру, конечный пик истории будет состоять в окончательном подавлении бунта ценностей против жизни, революции духа против воли, воли к истине против воли к жизни. Шпенглер полагал, что этот нечестивый бунт уже дискредитирован в буржуазном обществе. Истина коррумпируется. Потому что этот бунт ценностей против силы приводит только к одному – к господству денег, к финансовому капитализму. Интеллектуальный класс оказывается в плену у развративших его денег. И все возможные попытки апеллировать к морали, или к какой-то альтернативной идеологии – в Риме это был стоицизм, в Европе роль стоицизма выполняет марксизм – ничего не дают. Все коррумпировано. Каждое слово проплачено. И это ведь и в самом деле печальная реальность современного общества и современных СМИ. Интеллектуальный класс, который добился свободы от дворянства, от феодального слоя, который вроде бы победил, вдруг неожиданно для себя оказывался в мире товарно-денежных отношений. Фактически он вырыл сам себе могилу, потому что без аристократии его сила иллюзорна. Ничего нельзя сделать в обществе достойного вне безоговорочного господства воли к власти, без людей, которые должны обладать властью по праву происхождения, по праву благородной крови. Конечная историческая перспектива – в контексте мировой исторической задачи Германии объединить весь мир, в котором, естественно, не будет никакой демократии, никакого равенства, никакого этнического равноправия – это подчинение интеллектуалов аристократам. Отчасти принудительное, отчасти добровольное. Интеллектуалы с радостью побегут служить феодалам, лишь бы не служить деньгам. Только эта власть спасет их от силы желтого дьявола. Отсюда – исток всего этого общего увлечения в наше время идеями Эволы или же Константина Леонтьева – этого контр-модерного преклонения перед миром сословных иерархий, в котором самим преклоняющимся не нашлось бы никакого почетного места. Шпенглер предвидел, что представители интеллектуального класса, эти поздние отпрыски городской революции, промотавшие свое наследство наследники восставшей партии ценностей бросятся за помощью к партии жизни. Уж лучше их откровенная гегемония, чем всепроникающая коррупция. Любовь Ульянова Возможно ли как-то преодолеть эту ситуацию – принять нарисованную Шпенглером картину, но не согласиться с его выводами? Борис Межуев Да, я вижу в истории Европы, и в истории России, которой я сейчас больше занимаюсь, некую возможность Второй реформации. Первая городская революция – у нас это большевизм – провалилась. Провалилась окончательно. Невозможно нам сегодня жить идеалами большевизма всерьез. Точно также людям конца XVII века и тем более начала XVIII века было понятно, что невозможно жить идеалами Кромвеля. Да, он великая фигура, но ведь его послужной список не лучше, чем у Сталина или Ленина. Геноцид ирландцев, репрессии, подавление всякой независимости. Это, конечно, чудовищная фигура и его кальвинистская вера не менее чудовищна. Вера в Бога, который уже до твоего рождения мог бы предопределить тебя к погибели. А с другой стороны – его эпоха, эпоха Common Wealth, онтологически важна, исторически значима для англичан. Этот его «парламент святых», который жестко был нацелен против коррупции, этот жесткий морализм в политике. Опора на эти положительные воспоминания о Кромвеле и его времени — своего рода залог самостояния интеллектуального класса. И от этого невозможно просто так отречься, невозможно проклясть все это целиком. Как и нам сейчас невозможно полностью отречься от большевизма. Если мы это делаем, то немедленно попадаем в компанию к Андрею Борисовичу Зубову. Дело даже не в том, что ты сразу начинаешь работать на американцев, условно говоря, объединяться с другой цивилизацией и руководствоваться ее интересами, а дело в том, что ты сразу отсекаешь от себя то историческое событие, которое поставило твой класс на вершину общественной пирамиды. Ты как бы отвергаешь целиком и полностью тот социальный проект, в котором твой класс, люди истины, партия ценностей, добился максимальных для себя результатов в истории. Ты должен отречься от своего класса, сказать, что лучше любой другой социальный порядок, в котором твой класс не играет такой важной, первенствующей роли. И тогда – либо к кшатриям, либо к МВФ. Любовь Ульянова А была ли эта Вторая реформация в Европе? Борис Межуев В Европе подобную роль сыграло Просвещение, причем я имею в виду Просвещение консервативное. В Англии вариантом этого консервативного Просвещения стало викторианство. В нем, конечно, налицо элементы пуританства, но без всех ужасов пуританизма. Викторианство – это некая новая культура, соединившая в себе элементы реформации, городской революции в ее крайне радикальной, крайне болезненной форме, добавив ко всему этому привлекательные – с этической и эстетической точки зрения — черты. Это были черты, связанные с Просвещением, наукой, медленным вовлечением интеллектуального класса в политический процесс, расширением избирательных прав, с добровольным аскетизмом, стремлением не подчеркивать свою роскошь, со снижением демонстративных форм потребления, с некоторым представлением о национальном единстве, основанным на идее взрослости твоего народа. Это, конечно, не возвращение интеллектуального сословия на былую вершину. Это не то же самое, когда в парламенте будут святые, а в Кремле будут править фанатики социальной утопии. Это не новая Атлантида. Это не утопия, когда у власти только ученые, и все общество работает на их прорыв к новым тайнам природы. Это и не кровавая утопия, которая требует жертв для достижения нужного идеала тоталитарного толка. Именно здесь и возникает консерватизм в духе Берка, возникает понимание, кто мы такие, и какой консервативный идеал защищаем. И почему нам не надо верить Шпенглеру и бежать кланяться феодалам в ситуации, когда интеллектуальный класс оказался под ударом – после кризиса большевизма, с одной стороны, а с другой – из-за понимания последствий кризиса большевизма. Невозможно жить идеалами большевизма, который не отвечает на некоторые фундаментальные вопросы, на вопросы о жизни и смерти. Но уже в конце XVII века людям было понятно, что более невозможно верить в протестантского бога. Как гениально показал в своем знаменитом исследовании Макс Вебер – и здесь он близок Шенглеру, — происхождение лучшего типа современного человека объясняется распространением идеологических религиозных убеждений, в которые современный человек уже не может верить. Ну не может он верить, что Бог предопределил человека либо к погибели, либо к спасению ещё до его рождения. Надо быть изувером, чтобы верить в такого Бога. Но тем не менее вера именно в такого Бога, абсолютно жесткая, несовместимая ни с каким гуманизмом, и производит настоящего человека с большой буквы. Производит джентльмена, способного не только к потреблению, но и к систематическому повседневному труду без надежды на прижизненный дауншифтинг. Как только эта вера исчезает, человек духовно обмякает и превращается в раба своих удовольствий. Но где грань? И люди конца XVII века уже понимали, что они не могут в верить в Бога Кальвина, как мы сейчас не можем верить в коммунизм. Но они хотели сохранить «джентльмена», рожденного этой верой. Как сейчас мы хотим сохранить этот потрясающий тип советского инженера, рожденного советской эпохой, этот идеальный антропологический тип, который где-то еще сохранился, но для развращенных современным обществом людей является скорее объектом насмешек. Так рождается новый тип духовной связности. Можно назвать его викторианским, чтобы не искать других слов. Это такая своеобразная осень реформации. Такой, по-настоящему, и должна быть консервативная осень советского проекта. Когда люди такого толка могут вступать в коммуникацию друг с другом, договариваться, задавать определенный культурный тип, культурные вкусы, в том числе аристократии или тем людям, которые претендуют на позицию аристократии. Задавать определенную моральную норму. Такой поиск не безнадежен. Это все возможно. В том числе в России. Возрождение на новом витке человека, ориентированного на истину, на подчинение жизни духовным ценностям, на то, чтобы власть служила не власти, но определенной идее, на то, чтобы деньги служили этой идее, станет настоящим консервативным просвещением. Если люди истины вернутся в наш мир, они смогут задать определенный стиль обществу, придать ему определенную форму. При этом важно понимать, что иногда эти люди могут приносить и огромный вред. Тоталитаризм исходит частично именно от них. Но если их убрать из общества, то общество очень быстро станет такой стаей приматов, в нем просто победит животное начало. Именно люди истины, если они правильно организованы, если они руководствуются верной социальной программой, создают историю, задают ей вектор. Кстати, постмодерн был ведь тоже своего рода предложением от имени финансовой олигархии людям истины, предложением академической среде. Предложением, по сути, променять их особый статус в обществе на некий глубинный тип удовольствия, на легализацию разнообразных перверсий и фантазий, в обмен на социальное первородство, на социальное лидерство. И очень многие пошли на эту сделку. И в самом деле людям воли к истины очень легко оступиться в магический мир вытесненных фантазий, как это, кстати, нам ярко показывают братья Стругацкие в «Хищных вещах века» или другие братья в первой части «Матрицы». В этом смысле консерватизм будет полем борьбы. Будет популярен консерватизм статус-кво. Но будет и консерватизм, который все время будет требовать от общества исполнения требуемых ценностных постулатов. И этот консерватизм, конечно, несовместим с постмодерном, как не могли быть совместимы пифагорейцы с Сибарисом. Поэтому Шпенглер представляет для нас подлинное введение в проблематику Нового времени, и именно через него мы лучше поймем, что на самом деле хотели сказать о современном обществе Вебер, Ницше и Фуко. Источник: http://politconservatism.ru/interview/po-shpengleru-konets-istorii-podavlenie-bunta-tsennostej-protiv-zhizni
  7. 11 сентября 2017 года, 08:52 Александр Щипков. Как нам понимать светскость государства Эх, Россия! Всё больше в тебе признаков приближающихся перемен. И чем более осознанными будут эти перемены, тем меньшую цену придется платить тебе за очередную "революцию сознания". И тем больше ценного опыта уходящей эпохи удастся сохранить русскому обществу. Именно поэтому сегодня нуждаются в переосмыслении многие привычные понятия, которые раньше не вызывали у нас вопросов. На площадках Общественной палаты стартовала серия круглых столов и семинаров, нацеленных на обсуждение новых трактовок понятия "светское государство". Понятие "светскость" ("секулярность") представляет собой сложную проблему. Именно поэтому странно было слышать скоропалительные предложения упразднить существующий федеральный закон "О свободе совести и о религиозных объединениях", принятый ровно 20 лет назад осенью 1997 года, и принять новый закон, который будет базироваться на иных концептуальных основаниях и регулировать российское религиозное пространство с помощью "светскости". Было предложено разделить сферы религиозных и нерелигиозных сегментов социума и их компетенций, отделив, например, "клерикализацию" от религиозного духовно-нравственного влияния строкой закона. Или проявления антирелигиозной ксенофобии отделить циркуляром от некоей "естественной" свободы самовыражения. Наконец, чего уж останавливаться на малом, просто отделить сферу светскости от сферы религиозной. Делать это все предлагается, вбив в перечень социальных норм некие дополнительные "флажки". Выглядят такие предложения, прямо скажем, доктринерскими. Уместно ли понимание роли религии и идеологии как сценариев социальных игр? Как согласовать между собой интересы и мировоззрения разных социальных и идеологических групп? Как именно предлагается размечать социальное поле, исходя из каких критериев, как добиться консенсуса? Например, как быть с противоречием между положениями Конституции, когда одно из них утверждает отсутствие в обществе общепринятой идеологии, а другое предлагает набор идеологических стандартов, продиктованных одним из вариантов светских идеологий? Пока не будет решен этот базовый вопрос, бессмысленно приступать к переписыванию законов - это вызовет дополнительное напряжение в обществе и приведет к размыванию других, более или менее эффективно работающих дефиниций. Удовольствие рассказать читателю о перипетиях принятия "закона девяносто седьмого года" и его глубинных смыслах я отложу на некоторое время. Не горит. А вот о светскости (секулярности) необходимо говорить именно сейчас. Ниже вы поймёте почему. I Секулярность долгое время было принято считать синонимом "нерелигиозности". При этом мало кого смущал негативный, апофатический характер такого определения. В самом деле, какое, собственно говоря, позитивное определение можно дать светскости - без приставки "не" и без привлечения синонимов, ничего не проясняющих, но загоняющих попытки определения в ситуацию логического круга? Попробуем подойти к ответу на этот вопрос. 1. Секулярность не монолитна. На деле существует множество идейно не схожих секулярностей, как и множество религий. Поэтому говорить по старинке о "секулярности вообще" так же странно, как говорить о "религиозности вообще". 2. Секулярность идеологична. Сегодня уже не вызывает сомнений тот факт, что понятие светскости-секулярности - идеологическое. Отсюда и термин "секуляризм" ("секуляристский") - обозначающий радикальный и авторитарный вариант секулярности. Отсюда и знаменитый совет избегать "вульгарного примитивного понимания светскости" как антирелигиозности, который озвучил Владимир Путин в 2013 году. 3. Секулярность не антирелигиозна. Отделение церкви от государства - важный принцип светскости, но он не означает отделения религии от государства в большей степени, чем отделение атеизма или агностицизма. Иначе было бы непонятно, почему атеизм или позитивизм в школе и в парламенте уместны, а религиозность - нет. 4. Секулярность (как и религиозность) не может быть критерием социальной или культурной "полноценности". Понятие "секулярность" долгое время было сцеплено с классической дихотомией "современное - традиционное". Но как показывает наблюдение, современному обществу свойственен скорее комбинированный сценарий развития, когда новые социальные явления и институты не вытесняют, а наслаиваются на предыдущие. Поэтому в социальных науках происходит отказ от вышеупомянутого жесткого разделения истории на время "традиционного общества" и время "общества модерна". 5. Секулярность (как и религиозность) мифологична. Сегодня вполне очевидно, что между светским и религиозным гораздо меньше кардинальных, глубинных различий, чем казалось прежде. Более того. Если дать какому-то варианту светскости превратиться в завершенную идеологическую систему, в ней, как во всякой идеологии, легко будет отыскать квазирелигиозные основания. Например, современный позитивизм и эволюционизм имеют собственную "священнную историю": это концепция социального Прогресса, понимаемого как освобождение от догматизма и косности. Иными словами, мы сегодня имеем дело с открытием и осознанием мифорелигиозных оснований светскости-секулярности. До недавнего времени об этом было не принято говорить. Но сегодня не говорить об этом уже нельзя. Феномен неочевидности, условности границ религиозного и секулярного ученые анализируют в рамках проблематики постсекулярности. Они отмечают, что современные формы секулярного позитивизма порождают все больше иррациональных и гибридных понятий, формализация которых затруднена. Без прояснения данной проблематики невозможно построить сколько-нибудь удовлетворительное социологическое описание современного общества и упорядочить отношения различных по образу жизни социальных групп, избежав конфликтов между ними. II К сожалению, некоторые сегодняшние определения светскости грешат либо логической некорректностью, либо дискриминацией представителей традиционных и классических религий. К первому случаю относится, например, следующее распространенное определение: "Светское государство... регулируется на основе гражданских, а не религиозных норм; решения государственных органов не могут иметь религиозного обоснования". Очевидно, что сравниваются несравнимые категории, "белое с горячим". Гражданских, а не церковных - было бы более понятно. Ведь что такое гражданские нормы? Это нормы - близкие большей части общества. Но таковыми могут быть любые нормы, включая религиозные. Разве католические убеждения не играли важную роль в идеологии польской "Солидарности"? Протестантизм - во взглядах электората Дональда Трампа? Иудаизм - в израильском обществе? Конфуцианство - в Китае? Разве исламскую революцию в Иране делало не гражданское общество? Иными словами, противопоставление по линии "гражданское - религиозное" абсолютно некорректно. Это либо логическая ошибка, либо заведомый обман. Второй случай - это наследие той самой, по словам В.Путина, "вульгарной трактовки светскости", для которой религия - это просто архаичная, несовершенная система знания, которая якобы "преодолена" наукой. Данная точка зрения давно устарела. От "единого научного мировоззрения" мир отказался в период падения коммунизма. Как известно, полная формализация системы знания невозможна, она будет либо противоречивой, либо неполной. Сегодня даже внутри самой науки нет единой сложившейся картины мира, единого мировоззрения, научно-методологические споры продолжаются, в том числе о самих принципах научности. Неудивительно, что и границы самих феноменов религиозности и светскости научно не определены. Будем откровенны: в понимании светскости огромную роль играл исторический фактор - первоначальный импульс антирелигиозности, отрицания религии. Но сегодня это не работает. Дискриминация традиционной (классической) религиозности, характерная для ХХ века - это дань определенной, причем довольно трагической эпохе. III Светское государство должно быть равноудалено от разных мировоззрений, поскольку любой другой подход означал бы дискриминацию одних мировоззрений и привилегию для других. Если, например, строго придерживаться принципа равноудаленности, то "светскость" не будет иметь ничего общего ни с религиозностью (классической и неклассической), ни с атеизмом, ни с различными позитивистскими, этноцентрическими и прочими учениями. По всей видимости, такое государство окажется на позициях агностицизма: "Я знаю, что я ничего не знаю". Правда, при этом государство всё равно будет вынуждено считаться с традициями данного общества - какими бы они ни были - поскольку традиция значительно облегчает общественное строительство и управление. Это значит, в частности, что в мире могут существовать "более атеистические" и "более религиозные" государства, хотя крен в ту или иную сторону будет сглажен на уровне государственного управления. При этом и те и другие государства должны считаться светскими. Резюмируя сказанное, я бы дал следующее определение современного светского государства: "Это государство, чьи нормы и идеалы определяются независимо от отношения к религии, идеологии или иной системе знания, но исходя из их исторической роли в жизни конкретного народа". То есть в соответствии с демократическим принципом большинства, перенесенным в историческую перспективу. Последнее и, может быть, самое важное. Разбираться со сложным понятием светскости на одном только экспертном уровне недостаточно. И даже недопустимо. Обсуждать проблематику и концептуальные основания светскости необходимо всему обществу - ведь решается наша судьба, судьба одного из краеугольных камней нашей коллективной идентичности. И условием такого обсуждения является честное и открытое решение вопроса об общепринятой идеологии - есть она или ее нет. Только после этого можно будет перейти к проблеме светского-религиозного. Автор - доктор политических наук, советник председателя Госдумы, член Общественной палаты РФ http://www.interfax-religion.ru/?act=analysis&div=223
  8. Астрология и логика, или Шесть вопросов к астрологам Сергей Арктурович Язев, кандидат физико-математических наук «Химия и жизнь» №6, 2008 Начало. Окончание Астрология пользуется популярностью и, несомненно, занимает важное место в нашем сознании. При этом есть люди, придерживающиеся полярных позиций по отношению к этому феномену: кто-то истово верит в астрологию, кто-то не менее яростно ее опровергает. Ясно, что проблема есть, и неплохо бы в ней разобраться. Можно ли вообще называть астрологию наукой? Какова ее концепция? Что у нас получится, если к анализу астрологии мы применим правила научного метода, рассмотренные в прошлом выпуске журнала («Химия и жизнь», 2008, №5)? Почему некоторые ученые так резко критикуют астрологию? Какие доводы есть у ее приверженцев? Займемся рассмотрением этих вопросов. В чем смысл астрологии? Если говорить кратко, всё сводится к следующему. Известно, что Солнце, Луна и планеты Солнечной системы заметно перемещаются по небу на фоне некоторых созвездий, которые традиционно называют зодиакальными. Некоторые планеты при этом движутся на фоне звезд сложным образом, меняя «прямое» направление движения на «обратное» и описывая таким образом своеобразные петли. От дня ко дню смещения планет невелики, но за недели и месяцы перемещения некоторых из них становятся значительными и вполне заметными. Идея астрологии заключается в том, что положение планет, Солнца и Луны относительно конкретных созвездий в момент рождения человека влияет на его судьбу. Поэтому, анализируя расположение светил в нужный момент, можно сказать о человеке многое, включая его характер, склонности, предрасположенность к тем или иным болезням и т. д. Более того, можно сказать о наиболее вероятных поворотах его судьбы на протяжении всей жизни. Считается, что каждая планета, находясь на фоне того или иного созвездия, влияет на судьбу вполне определенным образом. Суммарное воздействие всех рассматриваемых планет дает некий результат, который может вычислить «опытный» астролог. Что касается алгоритма анализа расположения светил, то он появился очень давно и принципиально не менялся на протяжении последних двух тысяч лет. Существует более мягкий вариант концепции. Речь идет о том, что положение планет не влияет на судьбу человека, но указывает на нее, подобно тому, как перемещение стрелок часов не вызывает наступления вечера, но напоминает об этом. Такой версии, впрочем, придерживаются далеко не все астрологи. Большинство настаивает на прямом воздействии светил. Однако в обоих случаях имеется в виду, что Вселенная — это единая самосогласованная система и судьбы отдельных людей (а в наше время говорят о судьбах фирм, самолетов, городов, стран) каким-то непостижимым образом связаны с перемещениями небесных светил. Процедура составления астрологических прогнозов сопряжена с довольно сложными математическими построениями. Прежде всего, надо, разумеется, знать положение на звездном небе всех светил, влияние которых предполагается учесть. Раньше это требовало довольно сложных расчетов, что объединяло астрономию и астрологию. В наше время существуют совершенные и доступные компьютерные программы, которые позволяют в считанные секунды определить положения светил на небе в нужный момент времени. Это, так сказать, астрономическая часть составления прогноза. Дальше начинается собственно астрология. Давно замечено, что пять видимых простым глазом (без биноклей и телескопов) планет, а также Солнце и Луна перемещаются не как попало, а вдоль некоего круга, пересекающего на небе двенадцать созвездий. Строго говоря, на этом круге их тринадцать, но при первом рассмотрении это не очень существенно. Со времен древних греков созвездия называются зодиакальными. Названия созвездий преимущественно обозначают животных — например, Овен, Скорпион, Рыбы, Телец, Рак. Само слово «зодиак» по-гречески означает «круг животных», «звериный круг». Астрологи разбили пояс зодиака на двенадцать равных частей и каждую часть протяженностью в 30 градусов назвали знаком зодиака. Их названия такие же, как у зодиакальных созвездий (Весы, Рыбы и т. п.). Можно добавить, что не стоит слишком преувеличивать само понятие «созвездие». Под созвездием понимается участок неба в пределах определенных границ. Границы можно провести, как кому вздумается, и долгое время в разных странах так оно и было. Так, Птолемей выделял на небе 48 созвездий, а монголы в XIX веке — 237. Строго говоря, можно было разбить небо на сто созвездий, а можно было на два — всё зависело только от желания и удобства. В 1922 году комиссия квалифицированных экспертов Международного астрономического союза предложила установить единую мировую систему созвездий. Небосвод был поделен на 88 участков (созвездий), а в справочники всего мира были занесены согласованные названия. Для списка созвездий, лежащих в плоскости земной орбиты (их оказалось, по новому раскладу, 13 штук), были сохранены исторически сложившиеся названия двенадцати зодиакальных созвездий плюс название тринадцатого созвездия — Змееносец. То, что все планеты, Солнце и Луна перемещаются только на фоне этих 13 созвездий из 88, связано лишь с тем, что Солнечная система оказалась плоской, и при наблюдениях с Земли все указанные светила видны на фоне удаленных звезд, находящихся именно в созвездиях, которые случайно оказались в этой плоскости. Астрологи делят небо на 12 секторов — так называемые дома. Эти дома охватывают всё небо — как его видимое полушарие (над горизонтом), так и невидимое, которое закрыто для наблюдений Землей. Если мы проведем на небе воображаемый круг через точки востока и запада на горизонте, а также через точку у нас над головой — зенит, то на этом круге дома будут представлены как сектора с раствором опять-таки 30 градусов. Астрологи утверждают, что дома управляют разными сторонами жизни человека и даже частями его тела. Из-за вращения Земли вокруг своей оси, а также из-за перемещения светил и постоянного смещения границ домов относительно знаков зодиака картина непрерывно меняется. Астрология как раз и предлагает рассматривать схему расположения знаков зодиака, домов и светил, если смотреть на небо в конкретный момент времени из конкретной точки на поверхности Земли. Такая схема получила название «гороскоп». Задача астролога — выполнить правильную интерпретацию гороскопа, составленного для конкретного момента и места рождения человека. Итак, теперь мы в общих чертах представляем себе, что такое астрология. Попытаемся проанализировать ее с позиций одного из важнейших правил научного метода — принципа логичности. Всюду ли концепция астрологии последовательна и логична? Нет ли противоречий? Оказывается, есть. Можно даже сказать так: вся идея астрологии представляет собой сплошной комок противоречий, о которых сами астрологи стараются не думать. Давайте рассмотрим несколько противоречий, для чего зададим шесть вопросов воображаемым астрологам. Возможно ли, чтобы каждый день для одной двенадцатой человечества выпадала одинаковая судьба? Этот вопрос, как и некоторые другие, приведенные ниже, задал член Тихоокеанского астрономического общества США Эндрю Фрэкной. Поясним вопрос. В публикуемых астрологических прогнозах (ежедневная астрологическая колонка печатается в более чем 1200 американских газетах) информация зависит только от вашего знака зодиака. Если вы Овен, вы читаете про себя то, что относится к прогнозу для Овнов. К каждому знаку может отнести себя примерно одна двенадцатая часть населения Земли, или пятьсот миллионов человек. Хотелось бы спросить у астрологов: неужели они считают, что каждый день для полумиллиарда человек должен быть одинаковый прогноз? Понятно, что среди пятисот миллионов Овнов на Земле в один и тот же день кто-то родится, кто-то умрет, кто-то женится, кто-то заболеет, кто-то вкусно пообедает в Новой Зеландии, а кто-то будет голодать в Эфиопии. Астропрогноз же для них будет один и тот же. А в то же время едва ли у всех пассажиров «Титаника» был на день катастрофы одинаковый астропрогноз? Конечно, астрологи защищаются. Они говорят, что газетные гороскопы приблизительны, а для точного прогноза нужны более детальные гороскопы, зависящие от точного (до минут и секунд!) времени рождения каждого человека. Об этом мы поговорим чуть ниже. А пока сделаем вывод: по крайней мере, газетные астрологические прогнозы суть полная ерунда, поскольку они предназначены одновременно для сотен миллионов самых разных людей, живущих, а также рождающихся и умирающих под одним и тем же знаком по всему миру. Почему для астрологии так важен момент рождения? Многим астрология именно потому и кажется точной наукой, что она использует для своих прогнозов точное время рождения человека — чуть ли не до секунды. Нередко, когда гороскоп не хочет сбываться, астрологи утверждают, что неточность прогноза обусловлена тем, что неизвестен точный момент рождения человека, — как будто несколько секунд или часов кардинально изменят его характер или судьбу. Много столетий тому назад, когда астрология, собственно, и появилась, считалось, что именно момент рождения и есть момент начала новой жизни. Сегодня мы знаем, что на самом деле новая жизнь начинается значительно раньше — в момент оплодотворения. Что же касается рождения, то это процесс довольно случайный. В зависимости от внешних факторов роды могут начаться раньше или позже, причем разброс по времени может достигать нескольких недель! Мы понимаем, а биологи и врачи это подтверждают, что к моменту рождения младенец уже вполне сформировался в утробе матери. И если он появится на свет на несколько часов (или суток, а тем более минут или секунд) раньше или позже, то вряд ли его личные качества изменятся из-за мифического влияния какой-то планеты. Каждый из нас не раз имел возможность убедиться, как удивительно проявляются в детях гены родителей. Мы видим, что свойства характера, внешность, темперамент, предрасположенность к тому или иному виду деятельности и многое другое определяются двумя факторами — наследственностью и средой. Кто из нас не замечал, что ребенок «весь в папу» (бабушку, тетку и т. д.). Это кажется нам естественным и хорошо объясняется биологией. Однако в высшей степени странным кажется убеждение астрологов, что характер человека и его судьба будут совершенно иными, если он родится на сутки раньше или позже. С точки зрения логики имело бы смысл, наверное, рассматривать для составления гороскопов момент зачатия, а не рождения. Итак, можно сделать вывод, что традиционное составление астрологического прогноза, основанного на моменте рождения, мягко говоря, нелогично. Каким образом планеты могут влиять на судьбу человека? Дело в том, что планеты чудовищно удалены от Земли. Самая близкая к нам планета Венера, находясь в беспрерывном движении вокруг Солнца, никогда не приближается менее чем на 40 миллионов километров. Марс, который в девять раз меньше Земли по массе, лишь изредка подходит к нам на кратчайшее расстояние в 53 миллиона километров — как, например, в августе 2003 года. Остальные планеты Солнечной системы находятся на еще более значительных расстояниях. Непонятная астрологическая сила должна действовать, во-первых, на огромных расстояниях, во-вторых, избирательно: на двух людей планета действует почему-то по-разному, хотя они живут в одинаковых условиях в соседних квартирах. Интересно, откуда планета Сатурн с расстояния больше миллиарда километров «знает», как надо повлиять на каждого из шести миллиардов человек на Земле, если с такого расстояния саму Землю можно рассмотреть только в телескоп. Но допустим, что так называемая астрологическая сила все-таки существует. Может быть, это какая-то из уже известных физических сил? Сегодня физикам известны четыре типа сил. Первая из них — сила тяготения, или гравитационная, она описывается законом всемирного тяготения. Каждое физическое тело обладает свойством, которое физики называют гравитационной массой, или просто массой. Чем больше масса, тем больше притяжение. В то же время чем дальше массы друг от друга, тем притяжение слабее. Любой школьник может рассчитать, с какой силой притягивается человек, например, к планете Юпитер. Из-за громадного расстояния до этой планеты сила притяжения к ней мизерна! По сути, нет таких приборов, которые могли бы эту силу зарегистрировать. Можно сказать, что автомобиль на соседней улице притягивает вас к себе куда сильнее, чем Юпитер. Масса у автомобиля, конечно, гораздо меньше, чем у царя планет, но зато автомобиль ближе. Уже упоминавшийся Эндрю Фрэкной привел такой наглядный пример. Акушер, принимающий ребенка, оказывает на него гравитационное воздействие в шесть раз более сильное, чем Марс. В общем, по всем параметрам сила тяготения никак не годится на роль астрологической силы, влияющей на наши судьбы. Вторая из известных сил — это сила электромагнитного взаимодействия. Описывается она законом Кулона, также хорошо известным каждому школьнику. Электромагнитная сила, как и гравитационная, быстро убывает с расстоянием (если расстояние вырастет в два раза, сила уменьшится в четыре). Эта сила гораздо мощнее гравитационной, однако возникает она только между электрически заряженными телами. А электрически заряженные тела в нашей Вселенной — большая редкость. Хотя отдельные частицы, содержащиеся в звездах и атмосферах планет, могут нести электрический заряд, но по численности положительные и отрицательные заряды уравновешивают друг друга. Это значит, что все планеты, включая нашу Землю, Марс, Венеру и так далее, в целом электрически нейтральны. А стало быть, никакие электромагнитные силы, которые могли бы влиять на человека со стороны того же Марса, просто не возникают. Конечно, «продвинутый» астролог может сказать, что, поскольку мы видим на небе Марс, это значит, что лучи света (электромагнитные волны) от Марса попадают на сетчатку глаза. На это можно возразить: Марс сам не светится — он просто отражает мизерную часть падающих на него лучей Солнца. То есть мы видим тот же самый свет, что и солнечный, только гораздо более слабый. Свет далекой автомобильной фары в тысячи раз сильнее света Марса. Было бы очень странно, если бы этот отраженный солнечный свет мог бы почему-то влиять на судьбы людей. Ведь тогда любой предмет на Земле, который мы видим, тоже должен учитываться в гороскопах: если мы видим предмет, значит, на сетчатку глаза попадают лучи света, отраженные предметом, — в точности такие же, как от Марса, только более интенсивные. Остаются еще две силы. Это так называемые силы ядерного взаимодействия, сильного и слабого. Но вся штука в том, что эти силы работают только на фантастически малых расстояниях, сравнимых с размерами ядра атома. Что уж тут говорить о дистанциях между планетами. Итак, ни одна из известных на сегодня физических сил не может претендовать на статус астрологической силы. Но если известные силы не могут отвечать за астрологическое влияние, может быть, есть некие неизвестные силы? Астрологи, как правило, на это и ссылаются. Они говорят, что физики зря воображают, будто им известно всё на свете, и что астрология как раз и занимается теми воздействиями и влияниями, которые науке пока не по зубам. Конечно, на это можно возразить, что вначале надо доказать, есть ли вообще эти самые воздействия и влияния. Ведь если их нет, то нет никакого смысла искать соответствующую силу. Предположим пока, что влияние есть. Это значит, что существует некая таинственная астрологическая сила, которую нельзя свести к известным физическим взаимодействиям. Однако анализ показывает, что предположение о существовании такой силы неизбежно ведет к неразрешимым логическим противоречиям. Это можно показать, задав еще несколько трудных для астрологии вопросов. Почему для составления гороскопов учитывается только влияние планет? Ответ на этот вопрос понятен каждому астроному. В те времена, когда создавалась астрология, еще не было телескопов. Поэтому планеты, которые двигались на фоне удаленных и казавшихся неподвижными звезд, выглядели странно и загадочно. Их непонятные движения — то прямые, то попятные — наводили на мысль, что они что-то означают, что в этом есть какой-то смысл. Поэтому делали попытки интерпретировать именно движение планет. Ведь никто и предположить не мог в те годы, что помимо планет, с точки зрения астрономии — маленьких и неэнергоемких небесных тел, во Вселенной существуют многообразные космические объекты, размеры и энерговыделение которых порой в триллионы раз превосходят планетные показатели. Последние десятилетия привели к открытию множества удивительных объектов в космосе. Вспомним, например, о сверхмассивных черных дырах — монстрах, располагающихся в центрах гигантских звездных скоплений. Только в нашей собственной Галактике, куда, помимо Солнца, входит еще примерно 150 миллиардов (а по некоторым оценкам, триллион) звезд, имеется черная дыра массой более двух с половиной миллионов масс Солнца! Такие чудовища обнаружены в центрах уже многих галактик. Сегодня известны удивительные нейтронные звезды с громадной плотностью. В чайной ложке вещества нейтронной звезды может поместиться масса в сотни миллионов тонн. При этом магнитные поля на поверхности таких звезд могут достигать величин, в квадриллионы раз превышающих значение магнитного поля Земли. Обнаружены так называемые квазары — компактные активные ядра галактик, излучающие как сотни миллиардов звезд одновременно, выбрасывающие с гигантскими скоростями струи вещества, которые простираются на миллионы световых лет. Известны явления так называемых сверхновых — колоссальные взрывы звезд, во время которых вещество звезды разлетается в пространстве со скоростью в тысячи километров в секунду, а яркость во время взрыва возрастает в миллионы раз. По сравнению с этими, громадными по массе и энерговыделению, объектами и явлениями планеты выглядят жалкими и малоинтересными кусочками вещества. Тем не менее астрологи строят свои прогнозы только на основе определения положения планет, совершенно не учитывая возможного влияния квазаров, черных дыр, массивных звезд и т. п. Могут ли быть правильными гороскопы без учета тех объектов, которые по всем параметрам превосходят планеты? Если нет, то все гороскопы, составленные за тысячи лет, можно спокойно выбросить: экзотические объекты Вселенной там не учтены, поскольку астрологи вообще ничего о них не знали. Если даже предположить, что влияние оказывают почему-то только планеты (а не звезды, квазары и т. п.), что уже выглядит совершенно нелогичным, то гороскопы всё равно следует признать неточными. Во-первых, внешние планеты Солнечной системы открыты сравнительно недавно: Уран — в 1781 году, Нептун — в 1846-м, Плутон — в 1930-м. Астрологи до этого ничего не знали об этих планетах и не учитывали их в гороскопах, следовательно, их прогнозы в прошлом были заведомо неправильными. Но сейчас мы знаем, что Плутон, например, — это самая большая ледяная глыба из так называемого пояса Койпера, находящегося за орбитой Нептуна. Таких глыб (правда, чуть поменьше) за Нептуном открыто уже сотни. Астрономы признали, что Плутон только с большой натяжкой можно назвать планетой. У него, судя по всему, нет ядра, мантии и коры. Но если мы учитываем Плутон в гороскопах, то нужно учитывать и громадное количество таких же по строению тел, плавающих на периферии Солнечной системы в поясе Койпера. Если же мы учитываем Марс, Меркурий и Луну, то нужно учесть и десятки тысяч малых планет — астероидов, которые вращаются вокруг Солнца точно так же, как и крупные планеты. Дело в том, что многие астероиды устроены так же, как планеты, и отличаются только меньшими размерами (например, Церера и Паллада). Надо заметить, что некоторые нынешние астрологические школы, пытаясь осовременить свою концепцию, начинают учитывать при составлении гороскопов астероиды. Немедленно возникает вопрос: а почему только некоторые, а не все? Уж если астероиды влияют на судьбу, то без полного учета хороший гороскоп не составишь. Однако, продолжая рассуждать логически, мы придем к следующему положению. Предположим, что астероиды оказывают-таки на нас астрологическое воздействие. Но что такое астероид? Это глыба из камня и железа. Грубо говоря, то же самое можно сказать и про планеты земной группы — Меркурий, Марс, Венеру, Землю, а также Луну. Если мы считаем, что глыба из камня и железа почему-то должна влиять на судьбу человека, почему мы не учитываем влияние точной такой же глыбы у нас за окном? Я имею в виду обычные горы, холмы, месторождения железной руды и т. п. Древние астрологи, глядя на движения планет, представления не имели о том, как планеты устроены. Им казалось, что это нечто особенное, небесное, не имеющее ничего общего с нашей земной реальностью. Планеты виделись им как загадочные сверкающие огни на фоне черного неба, непостижимым образом перемещающиеся среди звезд. Теперь, когда земные аппараты исследовали грунт Венеры и Марса, а с Луны доставлены несколько сотен килограммов породы, мы прекрасно понимаем, что никаких принципиальных отличий у Земли и этих планет просто нет. Поэтому приписывание гигантским камням, летающим вокруг Солнца, каких-то особенных свойств, позволяющих им влиять на нашу жизнь, выглядит нелогичным. Я, во всяком случае, не взялся бы объяснять кому-либо, почему его личные успехи в любви и бизнесе на этой неделе должны зависеть от глыбы из гранита и базальта, припорошенной песком с большим содержанием железа, с ледяными наслоениями на полюсах и вечной мерзлотой под слоем грунта. Глыбы, которая называется Марс и летает вокруг Солнца в 230 миллионах километров от него. Напоследок еще одно. С 1995 года началась триумфальная серия открытий планет возле других звезд, так называемых экзопланет. Каждый год добавляет к этому списку десятки новых и новых объектов — планет, похожих на Юпитер. Чтобы быть последовательными, астрологи, по-видимому, должны учитывать и эти объекты. Откуда астрологи узнают, как на нас влияют вновь открытые объекты? Здесь астрономы просто посмеиваются над астрологами. Когда речь идет о влиянии, скажем, Юпитера, Марса или Венеры, астрологи ссылаются на многовековой опыт наблюдения этих планет. Эти яркие объекты на небе никто никогда не открывал, поскольку они всегда были видны и заметить их могли даже наши далекие предки. Но как быть, например, с тем же Плутоном? Он был открыт Клайдом Томбо в 1930 году — по сути, совсем недавно. Откуда астрологи узнали, как Плутон влияет на людей? Ссылки на опыт предков тут уже не проходят: предки вообще понятия не имели о существовании Плутона. Если современные астрологи начнут учитывать воздействие астероидов и других ранее неизвестных объектов, то как они узнают, на что и как влияют эти объекты? Ни один астролог вам этого не расскажет, поскольку эти влияния не измеряются и не определяются в опыте, а просто домысливаются. Я был в полном восторге от некой статьи в отечественном астрологическом журнале. Там говорилось, что астероид «Ленинград» имел некую мистическую связь с судьбой великого города. Когда же городу было возвращено имя Санкт-Петербург, эта связь была утрачена! Хотелось бы знать, как всё это происходило и откуда астролог обо всем этом узнал. Ученые, привыкшие пользоваться научным методом, пересказывали друг другу эту статью как анекдот, в очередной раз подтверждающий нелепость астрологии. Зависит ли сила астрологического воздействия от расстояния? Это чрезвычайно важный вопрос. Дело в том, что целый ряд вопросов к астрологии может быть объяснен зависимостью величины астрологической силы от расстояния. В самом деле, почему астрологи не учитывают влияние квазаров и мало интересуются звездами? Ответ простой: потому что эти объекты невероятно удалены и поэтому их влияние гораздо меньше небольших, но близких к нам планет. Но как только астрологи дадут такой ответ, они немедленно попадут в логическую ловушку, выбраться из которой невозможно. Если гипотетическая астрологическая сила зависит от расстояния, то почему это никак не учитывается в гороскопах? Марс, например, может оказаться с той же стороны от Солнца, что и Земля, а может разместиться и с противоположной стороны. При этом его расстояние от Земли изменится примерно в пять раз. То же самое характерно для любой другой планеты. При этом может случиться так, что Марс в обоих случаях окажется на фоне одного и того же созвездия (знака). Поэтому астролог даст одинаковую трактовку влиянию Марса, не учитывая изменения расстояния до него. Почему так происходит, предельно ясно. Когда создавалась астрология, считалось, что Земля находится в центре мира и все планеты движутся вокруг нее по хрустальным сферам. Значит, расстояние от Земли до любой планеты всегда было одинаковым и его можно было вообще не принимать во внимание. Что, собственно, до сих пор и делается в астрологии, которая молчаливо использует все построения многовековой давности, опровергнутые ходом развития науки. Итак, астрология сталкивается с неразрешимым парадоксом. Если таинственная астрологическая сила зависит от расстояния, то астрологи делают ошибку, не учитывая в прогнозах постоянные и значительные изменения расстояний между Землей и каждой из планет Солнечной системы. Если таинственная астрологическая сила не зависит от расстояния, то астрологи делают ошибку, не учитывая в прогнозах влияние квазаров, пульсаров, черных дыр и других удаленных космических объектов. Попутно заметим, что в природе пока не обнаружены силы, которые не зависели бы от расстояния. С точки зрения логики такие силы вряд ли существуют, поскольку тогда мы должны были бы ощущать суммарное воздействие громадного количества удаленных космических объектов. Ничего подобного, однако, не наблюдается. Принцип логичности астрологией явно не соблюдается. Самое любопытное, что астрология и не пытается как-то разрешить те несообразности, о которых шла речь. Читатель может в этом убедиться, заглянув в любую книгу по астрологии. Там об этих вещах даже не упоминается. А это значит, что нарушается и принцип честности: если ты знаешь о слабых местах теории, ты должен сам о них сказать. Уже с этой точки зрения астрология не тянет на то, чтобы называться наукой. Недоверчивый читатель может сказать: мало ли что говорят консервативные ученые! Всем рассуждениям о принципе логичности грош цена, если окажется, что на самом деле астрологические предсказания верны, поскольку практика — критерий истины. О том, какова же практика, какие астрологические закономерности всё же существуют и как они могут быть объяснены, — обо всем этом мы поговорим в следующем выпуске журнала. Книгу С. А. Язева «Мифы минувшего века» можно купить в интернет-магазине по адресу http://www.sibran.ru в разделе научно-популярные книги. (Окончание в следующем номере) Источник: http://elementy.ru/lib/430628
  9. По случаю православной Пасхи у меня есть мнение, которое понравится тем, у кого все мои прочие взгляды способны вызвать лишь рефлекторное желание запретить «Сноб», интернет и русский язык. В школах, считаю я, надо изучать Новый Завет. Скажем, в десятом классе. Обстоятельно, не менее полугодия. А лучше целый год. Ниже я приведу более-менее объективные причины ввести такой предмет. Но сначала пара абзацев о субъективном. Раннюю христианскую литературу я люблю давно. В конце восьмидесятых родители купили невзрачный перестроечный томик под названием «Новый Завет. Псалтирь» (в Синодальном переводе). Купили для порядка, чтобы было. Никто, кроме меня, его тогда не открыл. Да и я поначалу осилил только Евангелие от Матфея (оно первое) и Откровение Иоанна Богослова (оно про конец света). Остальное прочитал позже, когда проглотил замечательную «Ночь в Гефсиманском саду» Алексея Павловского и несколько научно-популярных книжек вроде «Тайных писаний первых христиан» Ирины Свенцицкой. Большинство из них были позднесоветские, полные милых марксистских штампов («Вторая половина I в. до н. э. и весь I в. н. э., — пишет Свенцицкая, — были временем непрерывных выступлений народных масс Иудеи»). Но их научное содержание, как я позднее обнаружил, лежало вполне в русле западной библеистики. Научная библеистика — обширная, процветающая дисциплина с двухвековой историей. В своих лучших проявлениях она сплетает герменевтику, литературоведение, лингвистику, археологию и социологию в одно детективное расследование, проливающее свет сразу на все на свете. Если западная философия, по выражению Альфреда Уайтхеда, — это примечания к Платону, то западная цивилизация в целом — это многовековой сериал, в пилотном эпизоде которого римский префект провинции Иудея казнит бродячего еврейского проповедника из деревни Назарет. Из популяризаторов науки, посвященной этому эпизоду, на русский исправно переводят, например, Крейга Эванса и Барта Эрмана (хотя Эрмана, конечно, лучше даже не читать, а слушать — он прекрасный лектор). Называю Эванса и Эрмана еще и потому, что один верит в воскрешение и божественность Иисуса, другой не верит, но признанными специалистами являются оба. Другими словами, для добросовестной библеистики не требуется ни вера в Христа, ни ее отсутствие. А требуются, как и в прочих научных дисциплинах, любознательность, аналитические способности и критическое мышление. И если мы хотим развивать у подростков и то, и другое, и третье, Новый Завет — отличный учебный материал. Предоставляет столько педагогических зацепок, что даже не знаю, с чего начать. Фрагмент папирусной рукописи Евангелия. 3 век н. э. University of Pennsylvania Можно, например, с языка. Все книги Нового Завета написаны на греческом койне, главном языке восточного Средиземноморья после походов Александра Македонского. Греческий был языком образования, дипломатии, коммерции. Его роль в Римской империи I века н. э. сопоставима с ролью английского сегодня. На стенах римских Помпей, погребенных под пеплом Везувия в 79 году н. э. (примерно в то же время, когда создавались Евангелия), то и дело попадаются греческие граффити. Однако «народные массы» большинства римских провинций в быту по-гречески не говорили. В частности, в Иудее и Галилее, на родине Иисуса, говорили на арамейском — близком родственнике древнееврейского, который к тому времени уже перестал быть языком повседневного общения. Престижной греческой речью ремесленник Иисус (гр. «тектон», от Марка 6:3) из захолустного Назарета владел вряд ли, а читать если и умел, то, скорее всего, только по-древнееврейски. Среди тех, кому Иисус проповедовал, абсолютное большинство говорило только по-арамейски, а читать и тем более писать не умело ни на каком языке. Таким образом, прямая речь Иисуса в Новом Завете, к счастью, с самого начала была переводом. Предполагаемые арамейские оригиналы, вроде крика распятого Иисуса «Элои, Элои, лама савахфани», встречаются в Евангелиях крайне редко. Я написал «к счастью», потому что явно «переводная» природа Евангелий спасла христианство, а с ним и всю европейскую культуру, от мифологической удавки, подобной исламской догме о совершенстве и неизменности древнеарабского текста Корана. «Вторичный» греческий текст Евангелий, полный цитат из Септуагинты (греческого перевода Ветхого Завета), не позволил мифу заслонить разношерстное человеческое авторство Нового Завета. Хотя попыток объявить тот или иной перевод Нового Завета неприкосновенным хватало. Католическая церковь много веков отказывалась заменить окаменелую латинскую Библию переводами на живые европейские языки. РПЦ до сих пор использует церковнославянский текст, ядро которого сложилось тысячу лет назад. Синодальному переводу Евангелий скоро исполнится двести лет, но он остается для многих единственным «правильным» русским переводом. Увидеть, почему люди цепляются за мертвые языки и устаревшие переводы (а заодно и много чего узнать об истории русского литературного языка), может любой школьник. Сравните, что происходит, когда Иисус воскрешает дочь Иаира (от Марка 5:42, 43). Илья Репин. Воскрешение дочери Иаира В недавнем переводе: «Девочка сразу встала и начала ходить (ей было лет двенадцать). Все были сильно удивлены. Но Иисус строго наказал им, чтобы никто не узнал о случившемся, а девочку велел покормить». В Синодальном: «И девица тотчас встала и начала ходить, ибо была лет двенадцати. Видевшие пришли в великое изумление. И Он строго приказал им, чтобы никто об этом не знал, и сказал, чтобы дали ей есть». В церковнославянском: «И абие воста девица и хождаше: бе бо лет двоюнадесяте. И ужасошася ужасом велиим. И запрети им много, да никтоже увесть сего, и рече: дадите ей ясти». Чем непривычней и непонятней, тем действенней. На современном русском сцена подозрительно напоминает визит участкового терапевта («девочку велел покормить»). По-старославянски за кадром гремит «Всенощное бдение» Рахманинова, а те, кто «ужасошася ужасом велиим», как минимум лежат ниц у ног исцелителя. Помимо формы школьникам вполне по силам сравнивать и содержание. Преподаватели библеистики постоянно советуют читать все четыре Евангелия параллельно, глава к главе. Так легче заметить сходства и различия в анонимных рассказах, которые потом приписали апостолам Матфею и Иоанну, переводчику апостола Петра Марку и спутнику апостола Павла Луке. Так видно, например, сколько «Матфей» и «Лука» позаимстовали у «Марка» — по мнению специалистов, самого раннего евангелиста (он писал через 35-40 лет после смерти Иисуса). Видно, как трогательно «Матфей» подгоняет биографию Иисуса под отрывки из Ветхого Завета. Заметны разные родословные Иисуса у «Матфея» и «Луки». Бросается в глаза, как мало похоже на тексты коллег Евангелие «Иоанна». Помимо любопытных мелочей, проступают и важные детали. Например, то, как римский чиновник Пилат от Евангелия к Евангелию становится все белей и пушистей, а евреи вокруг него — все кровожадней и твердолобее. Для начала, конечно, школьникам надо пояснить, что римские префекты выносили смертные приговоры без какого бы то ни было участия «народных масс». Конкретно Пилат, по свидетельству Иосифа Флавия и Филона Александрийского, презирал население вверенной ему провинции от всего сердца и прореживал его «беспрерывными казнями без суда». Евангелисты сообщают, что Иисус «опрокинул столы менял и прилавки торговцев голубями и не позволял ничего проносить через дворы» иерусалимского храма. Если это предание восходит к реальным событиям, то надо думать, что безжалостный исторический Пилат мигом расправился с таким несанкционированным майданом. Однако рефлексирующий евангельский Пилат, знакомый всем по «Мастеру и Маргарите», ведет себя иначе. У всех четырех евангелистов он отправляет Иисуса на крест со страшной неохотой, подчиняясь воле иудейской толпы. У «Марка» эта толпа кричит: «Распни его!» У «Матфея» «весь народ» хором добавляет: «Кровь Его на нас и на наших детях!» Пилат при этом умывает руки, а жена его видит во сне, что Иисус — праведник. У «Луки» Пилат, желая спихнуть с себя ответственность, отправляет Иисуса к Ироду Антипе, тетрарху Галилеи. Тот, не найдя в Иисусе никакой вины, шлет его обратно к Пилату, где толпа по-прежнему вопит «Распни, распни Его!» и «в конце концов криками» «добивается своего». У «Иоанна», в самом позднем из канонических Евангелий, написанном примерно через 70 лет после смерти Иисуса, Пилат тянет с распятием целых 28 стихов, ведя беседы с осужденным о природе истины. Он даже предлагает толпе линчевать Иисуса самостоятельно («Берите Его сами и распинайте»). Но евреи шантажируют префекта: «Если ты отпустишь его, то ты не друг Кесарю». Антонио Чизери. Се, Человек! Пуще того, сам Иисус от Иоанна видит евреев насквозь задолго до своего распятия. «Вы принадлежите вашему отцу, дьяволу, — объясняет он им в 8:44, — и хотите исполнить желания вашего отца». А логического завершения эволюция еврейского злодейства достигает в неканоническом «Евангелии от Петра», где евреи (а никакой не Пилат) распинают Иисуса, прекрасно понимая, что он Сын Божий: «они, взяв Его, гнали и бежали, толкая Его, и говорили: “Гоним Сына Божия, получив власть над ним”». Из этих пассажей, как из первых злокачественных клеток, со временем вздулась опухоль европейского антисемитизма. Погромы, «Майн кампф», Холокост и даже юродивые, недавно «изгонявшие бесов» из «еврейских детей» и Людмилы Улицкой прямо в центре Москвы — все так или иначе выросло из ненависти ранних христиан к иудеям, «отвергнувшим» «Сына Божия». И здесь задача учителя в том, чтобы помочь школьникам увидеть, откуда эта ненависть взялась. Прежде всего, надо объяснить, что большинство евреев первого века н. э. не стали христианами по той же причине, по которой большинство современных христиан так и не уверовали в Джима Джонса, Сёко Асахару, Марину Цвигун, Сергея Торопа и легион других пассионариев, объявлявших себя вторым пришествием Христа. Иудеи времен Иисуса не представляли себе мессию в виде безвестного пролетария из Назарета, которого распнут римляне, — так же, как сегодняшние православные не мыслят второе пришествие Христа в виде журналистки из Донецка, которую Киевский горсуд посадит в ИТК общего режима за попытку поджечь Софийский собор. Центральная идея христианства — что мессия пришел в мир сыграть роль жертвенного ягненка и искупить своей святой кровью все грехи человечества — самый впечатляющий в истории пример теологии задним числом. Иудеи ждали, что бог спасет мир не символически, а в самом прямом смысле: пришлет сверхчеловека, который наведет порядок, покарает грешников и наградит праведников. Первые христиане и, вероятно, сам Иисус ждали от бога того же самого, причем со дня на день. Но Царствие Небесное на земле, как водится, так и не наступило. Хуже того, в 70 году н. э. римляне успешно подавили еврейское восстание и разрушили иерусалимский храм, а Судного Дня все не было. После этого христианский рай постепенно переехал в загробный мир и далекое будущее. Распятый проповедник превратился в бога, умирающего на целых три дня ради духовного спасения мира. А иудеи, которых не впечатляло такое спасение, стали неблагодарными свиньями и кровожадной толпой из Евангелий. Я привел всего лишь несколько примеров того, о чем можно говорить со школьниками на уроках Нового Завета. Можно перечислить десятки других тем, не менее важных и увлекательных: как ищут и сверяют древние рукописи, как жанр апокалипсиса служил эквивалентом нынешних фильмов-катастроф, как складывалась этика Нагорной проповеди, как вдохновлялись христианскими сюжетами тысячи художников, писателей и композиторов. Я прекрасно понимаю, что большинство людей, которые мечтают ввести в российских школах Закон Божий, вовсе не хотят, чтобы дети изучали Новый Завет. Они хотят, чтобы дети бездумно зубрили «священное писание» в блаженном культурно-историческом невежестве. Именно так всегда мусолили Библию в церковных школах. Именно так «изучают» древнеарабский текст Корана в тысячах исламских медресе. Но закончить этот текст надо на праздничной, воистину пасхальной ноте. Мое любимое Евангелие — от Марка. По времени оно ближе всего к жизни исторического Иисуса из Назарета и, видимо, поэтому кажется самым «человеческим». Иисус от Марка еще не называет себя богом. Он без конца просит хранить свои чудеса в секрете, и даже апостолам (они у «Марка» довольно глуповатые) все никак не понять, кто он, собственно, такой. Концовка Евангелия от Марка в древнейших рукописях более всего достойна завязки сериала под названием «западная цивилизация». Три женщины приходят к могиле Иисуса, видят отваленный камень и загадочного юношу в белом, который наказывает им пойти и сказать апостолам, что Иисус воскрес. Но женщины убегают и никому ничего не говорят — «так сильно они испугались». И все. Конец пилотной серии. И там же, у «Марка», проще всего разглядеть главную заслугу евангельского сюжета в истории европейской культуры. До бедного галилейского проповедника, угодившего на римский крест, религии вокруг Средиземного моря были культами силы. Бедность, слабость и рабство считались печатью божественной немилости и заслуживали презрения. Когда христиане задним числом сделали бога из распятого бедняка, они подложили под это естественное, животное мировоззрение идеологическую мину замедленного действия. Из Нового Завета вырос не только антисемитизм и тысячи шедевров европейского искусства. Из бога бедняков, прокаженных и блудниц, скрещенного с греческой философией, в конце концов получилась и Хартия Европейского союза по правам человека, и туалеты для инвалидов, и трескучие светофоры для слепых на пешеходных переходах. Вот почему я, атеист с пожизненным стажем, от всей души поздравляю вас с Пасхой. Христос воскрес, дорогие товарищи. https://snob.ru/selected/entry/107791
  10. Тезисы лекции, прочитанной студентам Мастер-Студии Университета Белграда (Республика Сербия) по направлению подготовки "Религиоведение" 28 февраля 2015 г. С 1990-х гг. социология религии в западных странах после периода некоторого «застоя» в 1970 – 1980-е гг. переживает очередной подъём. Объективным основанием этого стала бурная «ревитализация религии» в современных секуляризованных обществах (М. Благоевич) во всём многообразии её конфессионального содержания, общественных и культурных форм и социальных последствий. В европейских странах и США отмечается всплеск в развитии социологических теорий религии и актуализация эмпирических исследований, среди которых выделяется подход «Религия и ценности» (Р. Инглегарт и др.) В последние 10-12 лет признаки такого подъёма обозначились и в российской и, по некоторым признакам, в сербской социологии религии. При дефиците собственно теоретически разработок, следует отметить активизацию учёных в области исследовательской методологии, увеличение количества и спектра прикладных исследований, а также активные «подвижки» в организационной области. В этой связи представляется важным соотнести мировую и российскую (восточноевропейскую) социологию религии с тем, чтобы лучше оценить перспективы развития этой отрасли социологической науки в наших странах и её интеграции с социолого-религиоведческими направлениями исследований в ведущих в социологическом отношении странах. Прежде всего, необходимо определить базовые понятия. Автор науковедческого термина «парадигма» Т.С. Кун определяет парадигмы в науке как «наборы предписаний для научной группы» и «общепризнанные образцы», указывающие на конкретные решения «головоломок». Конкретизацией данного понятия служит концепт «исследовательская программа». По И. Лакатосу, исследовательская программа – это непрерывная последовательность научных теорий, включающая отрицательную эвристику (правила, каких путей исследования избегать) и положительную эвристику (правила, какие пути исследования избирать и как по ним идти). В дальнейшем мы будем использовать указанные понятия как синонимы. Известный российский социолог религии А.А. Игнатьев предлагает выделить и рассматривать пять основных исследовательских программ в мировой социологии религии. 1. Мониторинг религиозной ситуации. Им занимались советские религиоведы, и сейчас многие российские социологи религии продолжают им заниматься. Религиозная ситуация определяется как состояние религиозности общества или его части, которое «рассматривается в двух аспектах или на двух уровнях: массового сознания и институциональном. В первом случае это характеристики религиозности населения, во втором – деятельности религиозных организаций» (Р.А. Лопаткин). По мнению А.А. Игнатьева, в данной программе религия априори понимается как пережиток, поэтому в СССР и были столь популярны подобные исследования. Собственно, сохраняющаяся инерция такого отношения к религии может рассматриваться как культурно-мировоззренческий базис функционирования данной программы в качестве актуальной. 2. Программа, основанная Э. Дюркгеймом и связанная с термином «Священное». Эмиль Дюркгейм рассматривал религию как, прежде всего, институт социальной интеграции, солидарности людей вокруг сакральных оснований, осуществляемой через соответствующие коллективные представления и ритуал. Данная программа была очень популярна в начале ХХ века, а также в среде советских религиоведов. А.А. Игнатьев отмечает, что это программа, в рамках которой о религии могут «убедительно» говорить даже очень далёкие от религии люди. В качестве предмета изучения речь идёт здесь о неустранимом функциональном аспекте любой религии, для понимания которого зачастую не требуется глубокого проникновения в её внутреннее содержание. Именно в этом ключе «классики» советского религиоведения, как представляется, говорили о «социальной сущности религии», а Ю.А. Левада обосновывал в своей известной работе расширенную функциональную трактовку феномена религии как такового. По существу, эта программа «работала» в наших странах под видом марксистской. 3. Программа, основанная М. Вебером в его работе «Протестантская этика и дух капитализма» («тезис Вебера» – положение об определяющем влиянии религиозных идей и ценностей на формирование социальных качеств верующих, разработанное главным образом на материалах европейского протестантизма в его гипотетической связи с капитализмом). Суть исследований такого типа состоит в выявлении влияния религии на экономику, политику, научную деятельность, демографию и т.д. Эта программа, отмечает А.А. Игнатьев, была очень популярной вплоть до 1970-1980 гг. В российской социологии она распространения не получила по причинам объективного характера: религия в СССР была фактически изолирована от основных институциональных областей общественной жизни, поэтому отсутствовал актуальный предмет изучения, а в обществоведении доминировал догматический марксизм, диктующий критическое отношение к «веберианству». В современные исследования по социологии религии в России включаются разве что её отдельные фрагменты, в основном когда речь идёт о качественном анализе (работы И.В. Забаева, Л.И. Григорьевой). 4. Программа, которая зиждется на трудах П. Бергера и Т. Лукмана. Это попытка синтезировать Дюркгейма и Вебера; в её рамках понятие священного не является трансцендентным предметом аффекта, а есть идеальное представление об обществе. Эта программа, по мнению А.А. Игнатьева, знакома нам как «Теория секуляризации». Иными словами, здесь акцент делается на «субъективных смыслах» (Вебер) или «коллективных представлениях» (Дюркгейм), посредством и в рамках которых социальные субъекты осваивают доступную им реальность – и прежде всего реальность социальную. Собственно религиозная предметность здесь не отрицается, как в классическом дюркгеймианстве, но при этом она вовсе не исключает значимости «земной» реальности как второй и по-своему не менее значимой референции религии. Как следствие, религии и конфессии формируют собственные версии интерпретации и оценки реальности, которые претендуют на её генеральное определение. Религиозные смыслы, «совмещающие опыт сверхъестественного и опыт священного» (П.Л. Бергер), и светские (секулярные) смыслы, выносящие сверхъестественное за рамки дискурса о священном, конкурируют между собой в обществе, «форматируя под себя» те социальные отношения и практики, над которыми им удаётся получить когнитивный контроль. В данном парадигмальном русле находится и теория социокультурной динамики П.А. Сорокина с её циклической сменой «идеациональных» и «чувственных» эпох, в основе которой лежит смена базовых социальных ценностей. 5. Наконец, пятая программа, которая, по мнению А.А. Игнатьева, является наиболее актуальной в мировой социологии религии за последние 20 лет, строится вокруг понятия «обращение», причём имеется в виду не только обращение из атеизма в религию, но и из одной религии в другую и внутри религии (конверсия). Основной вопрос здесь – «Как люди становятся верующими? Ведь никто верующим не рождается — верующим становятся». По существу, как нам представляется, она вырастает из программы № 4, актуализируя одно из наиболее актуальных в ней направлений исследования и чётко соотносясь с микросоциологическим контекстом. Религиозность есть не что иное, как качество сознания социального субъекта, ставящее его в то или иное отношение к религиозным и косвенно – к светским институтам. На наш взгляд, проблематика социологического критерия религиозности не случайно начинает разрабатываться именно в 1960-е гг. – годы активного развития «альтернативных социологий», среди которых выделялась теория социального конструирования реальности «шютцеанцев» Бергера и Лукмана. Парадигмальный подход «альтернативистов» с его акцентом на микросоциальные взаимодействия, субъективные смыслы и «персонализм» сделал возможным и необходимым постановку вопроса о религиозности как значимом и даже центральном социально-религиозном явлении. У первой программы очень сложные отношения с социологией религии как с академической дисциплиной. Как отмечает А.А. Игнатьев, «Пожалуй, только в нашей стране мониторинг религиозной ситуации рассматривается как социология религии». Тем не менее, на наш взгляд, данное противоречие снимается, если рассматривать программу «религиозной ситуации» без претензий на особую парадигму, но как «служебный» раздел, прикладной модуль социолого-религиоведческих исследований, потенциально совместимый с различными научно-исследовательскими программами. При этом дискуссионным является вопрос о границах применимости каждой из этих программ при анализе религиозных ситуаций. Программа Дюркгейма, по оценке А.А. Игнатьева, сегодня развивается уже вне социологии религии. Здесь в качестве предметных областей выступают на первый план социальная / культурная антропология, политология, социальная психология. У автора этой лекции и его коллег есть интересный опыт применения дюркгеймовской парадигмы к изучению локальных идентичностей населения российских регионов (руководитель проекта П.Л. Крупкин). Веберовская программа в её классическом варианте уже во многом себя исчерпала (так, возражения обычно вызывает преувеличенная, по мнению критиков (Тауни и др.), роль религиозного фактора в формировании европейской капиталистической системы. Считается также, что в постиндустриальную эпоху веберовские идеи далеко не всегда вообще применимы. Из уважения к авторитету Вебера некоторыми исследователями предлагалось ввести «мораторий» как на критику, так и на использование ряда его «устаревших» положений – М.Ю. Смирнов). Соответственно, самой актуальной на сегодняшний день, по мнению автора, является пятая программа. А.А. Игнатьев несколько обходит вниманием четвёртую программу, а именно она, на наш взгляд, представляется наиболее эвристичной в силу своего универсализма. Соединяя институционально-функциональный и «знаниевый» подходы, данная программа (парадигма) представляется способной порождать языки описания и моделирования самых различных социально-религиозных явлений. Из наиболее известных современных штудий в этой области следует упомянуть «культурсоциологию» Дж. Александера. В этом теоретико-методологическом русле весьма интересны попытки анализа религиозных феноменов (в России – Д.Ю. Куракин). Что касается такой популярной сегодня темы, как «индекс религиозности», то, по мнению А.А. Игнатьева, она может быть встроена и в программу мониторинга религиозной ситуации, и в программу религиозного обращения. Тем не менее, возможно, наиболее эвристичные и плодотворные решения этой «научной головоломки» (так же как и ряда других) ожидают нас в горизонте программы Бергера – Лукмана. Именно здесь предполагается наиболее гармоничный «баланс» и творческая интеграция качественной и количественной исследовательских стратегий, возможность точек соприкосновения функционалистов и эссенциалистов, макро- и микросоциологических подходов и рефлективного переосмысления научного наследия, накопленного на сей день в русле разных исследовательских парадигм. На пути такой интеграции нам видится дальнейшее творческое развитие научной отрасли социологии религии. Сергей Лебедев Ссылки: http://sociologyofreligion.ru/topic/1584-reportazh-s-seminara-komiteta-«sotciologiia-reli/ http://summa.rhga.ru/edin/pers/detail.php?rraz=2&ELEMENT_ID=5349
  11. По просьбе автора публикуется его текст из готовящегося к изданию сборника этой конференции. Р.А. Лопаткин (Москва, ССА – РОС) ОБ ОПЫТЕ СОВЕТСКОГО ПЕРИОДА ОТЕЧЕСТВЕННОЙ СОЦИОЛОГИИ РЕЛИГИИ Аннотация. Статья представляет собой исторический очерк советского периода в становлении и развитии отечественной социологии религии. Масштабный обзор основных вех развития научной отрасли (исследовательских проектов, имён и публикаций) совмещается с методологической рефлексией и критической оценкой достигнутого. Благодаря уникальному жизненному и профессиональному опыту автора, являющегося одним из старейших и авторитетных социологов религии в России, в очерке сочетается взгляд на проблему изнутри и извне. Ключевые слова: история и методология социологии религии, советский период отечественной истории, религия, религиозность, атеизм Lopatkin R.A. (Moscow, Russian Sociologist Society – Soviet Sociological Assotiation ) TOWARDS THE EXPERIENCE OF SOVIET PERIOD OF NATIONAL SOCIOLOGY OF RELIGION Abstract. The given article is a historical sketch of Soviet period during the formation and development of national sociology of religion. Amplitudinous review of the main milestones of scientific field development (research projects, names and publications)is combined with methodological self analysis and critical appraisal of the achieved issues. Due to the unique life and professional experience of the author being one of the oldest and most respected sociologists of Religion two views of a problem are mixed in the article: internal and external. Key words: history and methodology of Sociology of religion, Soviet period of national history, religion, religiosity, atheism Что считать отечественной социологией религии? Сейчас, применительно к нашим дням, ясно – это российская социология религии, отрасль научного знания, функционирующая в современной России, Российской Федерации. Но на разных этапах исторического развития нашим отечеством были и Российская империя, и Советский Союз. Каждая научная дисциплина становится таковой не вдруг, а проходя длительный путь от предпосылок, первоначал – через период становления и развития – к ее ставшему состоянию. Это единый научно-исторический процесс, в котором каждая ступень играет свою роль, становясь, образно говоря, необходимым кирпичиком или блоком в будущем здании научной дисциплины. Я делаю это предварительное замечание потому, что в 90-х годах, видимо, на волне религиозного бума (или возрождения, если хотите) к социологическому изучению религии обратилось сразу большое количество социологов, религиоведов, чиновников, многие из которых, страдая синдромом неофитов, были искренне убеждены, что именно с них начинается российская социология религии. Истоками этого заблуждения были или невежество (они не удосужились познакомиться с тем, что уже было вспахано и засеяно на этом поле до них), или идеологическая зашоренность (это, мол, писали атеисты, так я это и читать не буду, там-де все неправда). А незнание того, что делали твои предшественники, какие допускали промахи, действуя часто методом проб и ошибок, какие набивали себе шишки и как эти ошибки исправляли, обрекает таких исследователей на повторение тех же ошибок. А все это было опубликовано, надо только не лениться и не чваниться, а внимательно изучить опыт ваших коллег – предшественников. К тому же содержащиеся в публикациях и хранящиеся в архивах результаты социологических замеров могут служить точкой отсчета при исследовании динамики религиозных явлений и процессов в разных социально-экономических и политических условиях. Итак, советский период отечественной социологии религии – важный этап ее становления как самостоятельной научной дисциплины, каковой она сейчас является. При этом надо принять во внимание, что в ее становлении участвовали не только россияне, но и ученые Украины, Белоруссии, Казахстана, и других республик Союза. Это было единое научное пространство, и работали мы все вместе, тесно и дружно, перенимая опыт и находки друг друга. В данном докладе я буду обращаться в основном к собственно российскому опыту, т.к. считаю, что об опыте украинских, белорусских и др. социологов религии лучше попросить рассказать их самих. Собственно термин социология религии для обозначения особого направления исследований религии стал употребляться в СССР с начала 1960-х гг., может быть, даже с конца 50-х. Он пришел из западной социологии, и вначале употреблялся, как и термин социология, с уничижительным определением буржуазная. Не без упорной борьбы в научной и партийно-политической среде и социология, и социология религии в том числе, отвоевали свое место под научным солнцем и для вящей легитимации получили определение советская. За эту легитимацию особая признательность Ю.А. Леваде и Д.М. Угриновичу, которые, с одной стороны, первыми познакомили нас с опытом западной социологии религии, с другой стороны, закрепили за отечественными социологами и религиоведами право называть такие исследования соответствующим термином. Свой вклад в этот процесс внесли также А.И. Клибанов, Л.Н. Митрохин, И.Н. Яблоков, ученые Института научного атеизма. Как я уже сказал, любая научная дисциплина возникает не вдруг и не на пустом месте, а имеет свои предпосылки и этапы становления. К таковым нужно отнести активно развивавшиеся в XIX веке этнографические и фольклористические исследования, преимущественно в крестьянской среде, народного быта, обычаев, верований и обрядов. Уже тогда были наработаны такие методы получения информации как интервью, наблюдение, сбор документов и различных артефактов, которые социологи позднее заимствовали у этнографов и фольклористов, краеведов. Большой вклад внесли писатели и публицисты, знатоки народного быта, такие как П.И. Мельников (Андрей Печерский), С.В. Максимов, Г.М. Успенский, А.С. Пругавин, В.Д. Бонч-Бруевич. Собственно социологами были уже М.М. Ковалевский и П.А. Сорокин, переписывавшиеся с Э. Дюркгеймом. Из статистических материалов дореволюционного периода следует отметить результаты Первой всеобщей переписи населения Российской империи 1897 г., содержавшие информацию о вероисповедании, и земскую статистику, учитывавшую расходы на удовлетворение религиозных нужд. В послереволюционный период (20–30-е гг.) эпизодически проводились опросы различных групп населения на местах, в основном, видимо, силами актива Союза воинствующих безбожников. Так, мы обнаружили в Архиве Пензенской области сведения об опросе, проведенном в 1926 г. Сведения о некоторых опросах, в том числе школьников, встречаются на страницах журналов «Антирелигиозник» и некоторых местных изданий. В 1932 г. был издан сборник «Воинствующее безбожие в СССР за 15 лет» (М., 1932), где есть статья об опросе московских рабочих. Есть упоминание о том, что в 20-х гг. разработал анкету и провел опрос сектантов Ф.М. Путинцев. В основном в этот период полевые исследования проблем религии в разных регионах СССР проводили этнографы и краеведы. Здесь следует отметить особую роль Н.М. Маторина, ставшего первым директором Музея этнографии в Ленинграде. В 1931 г. вместе с А.А. Невским он разработал и опубликовал «Программу по изучению бытового православия», которая реализовывалась посредством организации ряда экспедиций в Поволжье и на Севере. И, наконец, в 90-х гг. был снят гриф секретности с так называемой «репрессированной переписи» 1937 года, где был пункт об отношении к религии, который дал не ожидавшийся показатель высокого уровня (свыше 56%) приверженности к религии. Интересно, что вопрос об отношении к религии был вставлен в переписной лист лично И.В. Сталиным. Опрашиваемым предлагалось сделать выбор между двумя позициями: верующий – неверующий. Эта упрощенная умозрительная конструкция, как мы увидим дальше, повторялась и в первых социологических исследованиях религиозности населения. После войны, в 50-е годы в партийно-политическом руководстве страны постепенно происходит осознание необходимости нового подхода к проблеме преодоления религии, отказа от парадигмы воинствующего безбожия, необходимости научного обоснования атеистической пропаганды и воспитания. Из партийно-идеологического лексикона и из директивных документов постепенно исчезают термины «антирелигиозная работа», «антирелигиозная пропаганда» и т.п. На их место приходят термины «научный атеизм», «научно-атеистическая пропаганда», «атеистическое мировоззрение» и «воспитание». Это направление занимает видное место в работе Всесоюзного общества «Знание». В вузах создаются кафедры научного атеизма. С 1959 г. Начинает издаваться журнал «Наука и религия». В 1964 г. ЦК КПСС принимает решение о создании в структуре Академии общественных наук при ЦК КПСС Института научного атеизма. Возникает парадоксальная ситуация: с одной стороны, ЦК предпринимает все эти меры для интенсификации процесса преодоления религии, а с другой – создание религиоведческих по своей сути научных учреждений открыло возможность для глубокого научного исследования реальной ситуации в этой сфере. Другой парадокс заключался в том, что курс на научное обоснование процесса преодоления религии и установки партийных постановлений на необходимость избегать оскорбления чувств верующих на деле сопровождались усилением администрирования в этой сфере, массовым закрытием церквей, преследованиями духовенства и верующих. Я говорю об этом для того, чтобы была понятна вся сложность обстоятельств возникновения и развития реальной социологии религии в этих условиях. Теперь сделаем небольшой обзор того, как развивались социологические исследования религии, как шло совершенствование методик и накопление эмпирического материала о религиозной жизни в СССР. Первым наиболее значимым событием на этом пути стали экспедиции Института истории АН СССР под руководством А.И. Клибанова по изучению современного религиозного сектантства в Воронежской, Липецкой, Тамбовской и Рязанской областях в 1958–1960-х гг. Работали экспедиции в основном методами, заимствованными у этнографов. Результаты были опубликованы в институтских ежегодниках «Вопросы истории религии и атеизма» и в монографии А.И. Клибанова «Современное религиозное сектантство» (И., 1962). В этих экспедициях принимала участие группа научной молодежи, из которой выросли известные религиоведы: академик РАН Л.Н. Митрохин, Г.С. Лялина, И.А. Малахова, Э.Я. Комиссарова, В.Ф. Миловидов, З.А. Янкова и др. Примерно в это же время начинают проводиться небольшие локальные опросы в масштабе отдельного села, трудового коллектива. Свои экспедиции организовали кафедра научного атеизма МГУ, сектор исследования религии Института философии АН СССР, Государственный музей истории религии и атеизма (Ленинград). Д.М. Табакару провел исследование в молдавском селе Копанка, было проведено исследование отношения к религии сельских жителей на базе одного села на Ставрополье (автора не помню) и др. Серьезный импульс к развитию социология религии получила после создания в 1964 году Института научного атеизма АОН при ЦК КПСС. Большую роль в этом сыграл ректор АОН академик Ю.П. Францев. Сам известный религиовед, работавший ранее директором Музея истории религии в Ленинграде, он вместе с академиком А.М. Румянцевым добился признания отечественной социологии как легитимной науки. В АОН он ориентировал ряд аспирантов на выполнение своих диссертаций на основе конкретно-социологических исследований, инициировал разработку религиоведческой проблематики с применением социологических методов. На кафедре философии эти вопросы курировал тогда молодой доцент П.К. Курочкин, впоследствии доктор философских наук, профессор, заместитель директора и директор ИНА. С созданием Института научного атеизма все аспиранты кафедры философии, занимавшиеся религиоведческой проблематикой, стали аспирантами ИНА. В наборе 1963 года П.К. Курочкин образовал из трех аспирантов: Н.П. Андрианова, Р.А. Лопаткина, В.В. Павлюка – проблемную группу по комплексной теме «Особенности современного религиозного сознания» и предложил нам провести для ее раскрытия социологическое исследование. Сам он не был социологом, но предугадывал эвристические возможности этой науки для изучения религиозных явлений. И мы тоже впервые услышали об этом виде научного исследования. Но идея нас увлекла, и мы буквально вгрызлись в эту проблему. Сейчас смешно об этом говорить, но мы тогда не имели представления о репрезентативности, о выборке. Знали только одно – надо провести опрос достаточно большого числа людей, чтобы можно было сделать научные выводы. Мы решили, что все они должны быть верующими. Но где их было взять? Поступили следующим образом: отобрали пять областей – Ивановскую, Псковскую, Тамбовскую, Ярославскую в РСФСР и Ровенскую на Украине (из которых мы сами приехали или где имелись люди, на помощь которых мы могли рассчитывать). В каждой области с помощью партийных органов и общества «Знание» привлекли большое количество добровольных активистов, которые согласились нам помочь. Это были лекторы общества «Знание», слушатели вечерних университетов марксизма-ленинизма, учителя, студенты. Им было предложено найти в своем ближайшем окружении одного, двух или трех верующих (родителей, дедушек-бабушек, соседей, сослуживцев, односельчан), с кем можно было бы без напряга обсуждать эти тонкие темы, и побеседовать с ними по предложенному плану интервью. Эта программа содержала три блока: мировоззренческие установки и основные религиозные представления, религиозно-нравственные представления и религиозные чувства. Нам поступило 906 отчетов. Опять-таки, мы не имели представления о машинной обработке информации, да и вряд ли такая возможность тогда была. Мы разложили на полу склеенные листы ватмана, расчертили их соответственно блокам и пунктам интервью, ползали на коленках по этой «простыне», отмечая палочками ответы из очередного отчета. Но самое ценное – это были записи конкретных суждений и объяснений самих верующих, которые содержались в отчетах. Позднее, и весьма скоро, мы поняли, что цифры, которые мы поместили в своих диссертациях и в монографии, недостаточно репрезентативны, поскольку не было репрезентативного отбора респондентов, но тем не менее они оказались очень информативны в плане выявления широкого набора вариантов представлений и установок, бытующих в сознании современных (того времени) верующих. По сути дела это были зачатки качественного метода в социологических исследованиях религиозности. Часть полученных результатов были по тем временам настоящим открытием. Прежде всего, это касалось веры в бессмертие души, в загробную жизнь и воскресение из мертвых. Мы были абсолютно убеждены, что если человек верит в бога, то он, само собой, верит и в бессмертие души. У нас же оказалось, что 13% верящих в бога не верят в бессмертие души и столько же сомневаются в нем. Это были реальные показатели ослабления веры, размывания религиозного сознания. Причем у этих же людей фиксировалось и ослабление признаков религиозного поведения. Позднее мы узнали, что это явление описано и зарубежными социологами, а современные отечественные исследования показывают, что таковых среди верующих – до 30% и более. Другой новостью, с которой мы тогда встретились, было то, что некоторое количество опрошенных верят во Христа, но не относят себя ни к какой христианской конфессии. А также среди респондентов оказались и такие, которые верят в бога, в сверхъестественное, но не относят себя ни к какой конкретной религии. Таким образом, это исследование, не претендуя на высокую репрезентативность количественных показателей, оказалось новаторским и очень полезным для качественной характеристики современной религиозности, что нам очень помогло впоследствии при разработке инструментария для Пензенского исследования 1968 г. Итогом нашей работы стала монография Н.П. Андрианова, Р.А. Лопаткина и В.В. Павлюка «Особенности современного религиозного сознания» (М.: Мысль, 1966). Одновременно в таком же направлении на Украине проводил свое исследование А.С. Онищенко. Схожесть некоторых результатов позволяла уже говорить, что выявлялись некоторые общие тенденции размывания массового религиозного сознания. Нужно отметить, что это исследование и опубликованная по его итогам монография дали толчок и к целой серии исследований различных аспектов массового религиозного сознания, привлекло внимание к фигуре реального верующего человека того времени. В этот же период в ИНА были выполнены еще два интересных исследования социологического плана. А.Г. Твалтвадзе защитил кандидатскую диссертацию на тему «Секуляризация как фактор общественного прогресса». В.Г. Пивоваров провел монографическое исследование церковного прихода в с. Саконы, Ардатовского района Горьковской области и написал работу «Религиозная группа прихожан в структуре церковного прихода (Опыт моделирования)», вошедшую в сборник «Человек, общество, религия» (М: Мысль, 1968). Институтом научного атеизма была создана сеть опорных пунктов во многих республиках и областях страны, а также три филиала Института (в Киеве, Вильнюсе и Ташкенте), которые начали активно проводить социологические исследования религиозности (Воронеж – М.К. Тепляков, Казань – Р.Г. Балтанов, Пермь – М.Г. Писманик, Минск – Е.С. Прокошина, Вологда – Елфимов, Орел – Н.П. Алексеев, Рига – А.А. Подмазов, Петрозаводск – А.Я. Степанов, Алма-Ата – В.А. Черняк и др.). Самым значительным было проведенное ИНА в 1968 г. социологическое исследование по теме «Процесс секуляризации в условиях социализма» в Пензенской области, которое сыграло большую роль как в развитии социолого-религиоведческих исследований, так и в оценке религиозной ситуации властными структурами. Из более 900 тыс. взрослого населения области было опрошено 9015 респондентов практически во всех населенных пунктах области. Кроме того, на этой же базе параллельно было проведено еще пять исследований, конкретизирующих проблему по отдельным группам населения, выполненных аспирантами института под темы своих диссертаций. Инструментарий исследования был тщательно разработан группой в составе П.К. Курочкина, В.И. Евдокимова, А.И. Клибанова, Д.М. Угриновича, А.Д. Сухова, В.Г. Пивоварова и Р.А. Лопаткина, предварительно апробирован на одном объекте и скорректирован. Результаты исследования были весьма репрезентативны и во многом неожиданны как для научного сообщества, так и для партийных органов разных уровней (вплоть до ЦК). Дело в том, что внешние проявления религиозности уходили в тень, с одной стороны, под влиянием объективного процесса секуляризации, повышения уровня образования населения, пропаганды научного мировоззрения и достижений науки, с другой стороны, в силу жесткого административного давления на религиозные организации и верующих. Создавалось впечатление, что религия уже доживает свой срок, и появлялся соблазн для партийного руководства – еще немного поднажать и с религией будет покончено. Мол, верующие – это какие-то темные старики, которые скоро уйдут из жизни, а с ними уйдет и религия. И тут появляются наши результаты: верующие составили 19,6% опрошенных, колеблющиеся, то есть тоже в какой-то мере находящиеся под влиянием религии – 8,9%. Мы объединили их в одну группу религиозного населения, и уровень религиозности оказался 28,5%. Эти данные, хотя и были приняты с большим сопротивлением, но произвели отрезвляющее впечатление, что нашло потом отражение в тональности атеистической пропаганды и текстов партийных документов, меняло в сторону большей лояльности отношение к верующим. Результаты исследования были опубликованы сначала в сборнике под грифом Для служебного пользования «Атеизм и духовный мир человека» (Пенза, 1969), а затем в книге «К обществу, свободному от религии (Процесс секуляризации в условиях социалистического общества)» (М.: Мысль, 1970) и в целом ряде других публикаций. Разработанная нами методика, инструментарий исследования и типология отношения к религии и атеизму оказали большое влияние на последующие исследования в регионах. Но поскольку во многих исследованиях на местах продолжался разнобой в построении вопросников, терминологии, типологиях, институт в 1984 г. разработал и направил на места «Типовую методику изучения религиозных проявлений и состояния атеистического воспитания в городе, районе, трудовом коллективе». Из других социологических исследований, проведенных институтом, отмечу два наиболее существенных: в 1983 году было проведено исследование в Ставропольском крае, где мы обследовали г. Невинномысск, Ипатьевский сельский и Карачаевский районы, и исследование состояния религиозности в регионах традиционного распространения ислама (Азербайджан, Дагестан, Татарстан, Таджикистан, Узбекистан и Туркменистан). Большое исследование, охватившее всю Воронежскую область, провел в 1969–1970 гг. М.К. Тепляков, исследование городского населения в Ленинграде осуществил В.Д. Кобецкий. Там же Д.М. Аптекман изучил отношение к религии рабочих ряда промышленных предприятий. Чрезвычайно интересной и информативной была практика повторных и мониторинговых исследований. В 1971 и 1981 гг. по одной программе провел исследования А.А. Лебедев в г. Калуге и Калужской области. Так же по одной программе В.С. Соловьев осуществил исследование духовного мира населения Республики Марий-Эл в 1973 и 1985 гг. Аналогичное исследование в Карельской АССР в 1975 и 1985 гг. провел А.Я. Степанов. В Перми уже несколько десятилетий, начиная с 60-х гг. и до настоящего времени, ведет мониторинговые исследования религиозности М.Г. Писманик. Это только краткий обзор, но, надеюсь, что и он даст представление о реальном состоянии социологии религии в советский период нашей истории. Теперь я хочу обратиться к некоторым проблемам и урокам того периода, которые, на мой взгляд, заслуживают внимания. 1.Мы с самого начала столкнулись с тем, что когда в одной шкале совмещаются отношение к религии и конфессиональная принадлежность, происходит аберрация реальных показателей того и другого. Например, «Православный, мусульманин, протестант и т.д., неверующий». В этом случае многие неверующие отмечают себя как православных, мусульман и т.д., имея в виду не свою религиозность/нерелигиозность, а свою этнокультурную идентичность. И с тех пор мы разделили в вопросниках эти две шкалы. Однако и теперь бывают исследования, в которых они смешиваются. 2.Типология отношения к религии. Это трудная проблема, из-за которой сломано немало копий. Шли методом тыка и путем прозрений. Сначала в первых опытах встречалось простое дихотомическое деление на верующих и атеистов. Однако вскоре стало ясно, что есть люди, затрудняющиеся определить себя в этой жесткой паре. Так появилась категория колеблющихся. Однако и это не удовлетворяло на обоих полюсах типологии. Было очевидно, что и верующие неодинаковые, и далеко не все неверующие готовы назвать себя атеистами. Дело в том, что для многих людей старшего возраста, недостаточно образованных, для многих сельских жителей это слово атеист было незнакомо и как все незнакомое – отпугивало. Кто-то же еще по дореволюционной традиции и по пропагандистской лексике 20–30 гг. отождествлял его со словом безбожник, которое было ругательным и осуждающим. И наконец, среди тех, кто знал это слово, было немало таких, кто считал, что атеист – это тот, кто не просто не верит в бога, но ведет активную борьбу с религией, кто так для этого подготовлен, что в споре любого попа или сектанта в два счета положит на лопатки. И поэтому мы пришли к необходимости разделить эту группу на две – неверующих и убежденных атеистов. Это сразу дало результат: в Пензенской области 11% назвали себя убежденными атеистами и 46% – неверующими. Сложнее было с категорией верующих. Тут предлагалось много вариантов: и фанатик, и простой верующий, и верующий по традиции. Такие характеристики можно дать, наблюдая за поведением человека и беседуя с ним. Но вряд ли кто даже в анонимной анкете отметит себя в графе «ФАНАТИК». Поэтому для массовых опросов решили оставить категорию «верующий», а их дифференциацию производить по дополнительным показателям религиозного сознания и религиозного поведения. Потом исследования показали, что есть и такая группа респондентов, которые безразлично относятся как к религии, так и к атеизму. Так в шкале типологии появилась категория индифферентных (безразличных и к религии, и к атеизму). Но по сути это тоже нерелигиозные люди. Поэтому их вместе с убежденными атеистами и неверующими мы при определении уровня религиозности объединяли в укрупненную группу нерелигиозного населения. И наконец, мы вернулись к группе колеблющихся. Исследования выявили существенную неоднородность этой группы. Ее представители сильно различались по наличию и характеру религиозных представлений, по степени связи с общиной, по интенсивности религиозных практик и переживаний, в конце концов, по самоощущению своей религиозности. Поэтому данную группу мы разделили на две: колеблющиеся, но ближе к вере и колеблющиеся, но ближе к неверию. Так сложилась оптимальная, на наш взгляд, шкала отношения к религии. Вообще надо отметить, что проблема типологии отношения к религии и критериев религиозности постоянно становилась предметом дискуссий, которые имели целью преодоление разнобоя в подходах и достижения сравнимости получаемых результатов. Среди них заметное место занимает дискуссия, организованная Институтом научного атеизма в апреле 1968 г., материалы которой были опубликованы в специальном выпуске «Информационного бюллетеня» № 2 (М., 1968). 3.Критерий или критерии религиозности. Эта проблема также вызывала много споров, а решение приходило на практике. Одна точка зрения состояла в том, что признание веры в бога (в сверхъестественное), самоопределение себя в качестве верующего – достаточное основание считать человека таковым. Ей противостояла точка зрения о необходимости не одного, а нескольких критериев. На ней особенно настаивал Д.М. Угринович. Он считал, что в критерий религиозности личности должны входить и признаки религиозного сознания, и признаки религиозного поведения. Мы с ним соглашались, сами пытались реализовать на практике этот подход, но всегда упирались в одну и ту же проблему: респондент отметил, что он верующий, но не соблюдает религиозных практик или соблюдает их минимально и от случая к случаю, или вовсе не относит себя ни к какой определенной религии или конфессии, но, тем не менее, определенно называет себя верующим. Какие же у нас основания не считать его верующим? Можно говорить о том, что степень его религиозности очень низкая, но это не исключает его самосознания в качестве верующего. То есть в таких случаях правильнее будет по дополнительным показателям саму группу верующих разбить на подгруппы в зависимости от силы и интенсивности проявления отдельных признаков и сознания и поведения. Но этот вопрос для дискуссии не закрыт и сейчас, и его дальнейшее обсуждение, а главное – апробация в ходе практических исследований могут принести пользу нашей социологии религии. Надо только иметь в виду, что как в вопросе критериев, так и в вопросе типологии отношения к религии для науки важна сопоставимость результатов, получаемых различными исследовательскими коллективами. На мой взгляд, решение этого вопроса в каждом конкретном случае будет зависеть от цели исследования. Если таковой является определение уровня религиозности на обследуемом объекте, то достаточно самоопределения респондента по типологической шкале отношения к религии. Это, так сказать, минимальный количественный показатель религиозности. Если же мы хотим иметь углубленную характеристику массового религиозного сознания и религиозной жизни в целом, выявить тенденции процессов, протекающих в этой сфере, их направленность и интенсивность, то нам потребуется применить комплексный критерий. А это в свою очередь потребует разработки специальных сложных шкал, которые позволят дать качественную характеристику религиозности. 4. Проблема достоверности и надежности социологических данных того периода. Очень часто высказывается упрек, что исследования того времени были идеологически ангажированными. Но тут, во-первых, надо принять во внимание, что на начальном этапе формирования советской социологии, как и социологии религии, это было делом относительно небольшого круга энтузиастов-первопроходцев, которые не были профессиональными социологами. Тогда в СССР вообще отсутствовала система социологического образования. За дело взялись философы, историки, этнографы, экономисты, инженеры и др. При этом большинство слабо владело иностранными языками, да и западная социологическая литература была мало доступна, в основном оседая в спецхранах. В этих условиях кто-то упорно искал информацию, набирался опыта и становился в большей или меньшей степени социологом-профессионалом, а кто-то застрял в своем развитии или просто следовал появившейся моде на проведение анкетных опросов, пользуясь примитивным инструментарием. Было много разных исследований, и не все они были профессиональными. Впрочем, и сейчас качество далеко не всех исследований можно считать вполне удовлетворительным. Во-вторых, на качество ряда исследований того времени не могли не оказывать влияние собственные идейные позиции их авторов. И речь здесь идет не о подгонке методики под получение желаемого и заранее ожидаемого результата, а в том, что исходное представление о том, что религия – это пережиток, который должен быть преодолен (а кто-то выражался и грубее – искоренен), невольно ориентировало исследователя на поиск аргументов о вреде религии и пользе атеизма. Вероятно, нашему поколению социологов необходимо было пройти через это искушение, чтобы в итоге научиться разделять науку с идеологией, а тем более – пропагандой. Между прочим, я наблюдаю, что и ныне определенная часть социологов религии, особенно конфессионально ангажированных, испытывают то же искушение, только с обратным знаком. Искренне желаю им преодолеть это искушение, как в свое время преодолели его и мы. Во всяком случае, мы всегда стремились быть предельно объективными, давать реальную картину религиозной ситуации, независимо от того, соответствовала ли он представлениям заказчика или власть имущих. Я уже привел пример с Пензенским исследованием. Предоставление наших результатов и получение права на их публикацию стоило немалых нервов директору института проф. А.Ф. Окулову, да и нам самим. Однако это была важная ступень нашего научного роста, усвоения нравственных норм служения науке. Но обстоятельства того времени неизбежно накладывали свой отпечаток на выбор проблематики, лексику, стиля изложения наших материалов, в которых атеистические пассажи нередко выпирали на первый план, снижая научный уровень отчета или публикации. Поэтому, когда вы берете в руки издания того времени, учитесь отделять зерна научных истин от плевел неизбежной тогда идеологической риторики. Часто сомнения вызывают процентные показатели уровня религиозности/нерелигиозности. Некоторые пытаются судить о достоверности тех исследований, меряя их сегодняшними мерками. Но дело просто в том, что изменилась социальная парадигма. Да, исследования советского периода показывали сокращение уровня религиозности в каждой более молодой возрастной группе респондентов. И очевидную обратную зависимость религиозности от уровня образования. Но так оно и было, а теперь тренд общественного развития изменился, изменились и показатели уровня и степени религиозности в различных слоях и группах населения. И дело сегодняшних социологов понять, осмыслить и объяснить этот процесс изменения отношения к религии в постсоветской России. Кстати, там, где исходные материалы исследований советского периода сохранились, в архивах ли, или в виде публикаций, интересно было бы попытаться провести вторичный анализ этих публикаций и их методик, и вообще осуществить выборочную републикацию изданий советского периода, сохранив полученные данные и очистив от идеологической шелухи. 5. Об истории отечественной социологии религии. Любую научную дисциплину можно считать вполне состоявшейся только тогда, когда она будет иметь свою написанную историю. У отечественной социологии религии пока таковой нет, хотя уже сделаны первые шаги в этом направлении. Я имею в виду, прежде всего, ряд публикаций доктора социологических наук М.Ю. Смирнова. Эту проблему можно решить как путем создания фундаментального коллективного труда, так и подготовкой ряда кандидатских и докторских диссертаций, посвященных как истории нашей научной дисциплины в целом, так и её предпосылкам, отдельным этапам формирования и развития, отдельным методологическим направлениям и подходам, вкладу отдельных ученых и научных коллективов. Здесь мы столкнемся с рядом объективных трудностей. У нас нет специализированного архива материалов социологических исследований. Часть таких материалов хранится в архивах Института российской истории РАН, Института этнологии и антропологии РАН, Музея истории религии. Другая – не систематизированная и неописанная – возможно, сохраняется в шкафах различных кафедр и институтов, причем там часто уже нет людей, которые знали бы, что это за материалы и откуда они взялись. Вполне допускаю, что, наткнувшись на эти папки и не понимая их исторической и научной значимости, новые люди просто выбросят их или сдадут в макулатуру. Часть архивов исчезла в 30-е годы. Социологический архив института научного атеизма, хранившийся в специальной комнате, бесследно исчез в августе – сентябре 1991 года, во время ликвидации Академии общественных наук при ЦК КПСС, её здание и его содержимое перешло в ведение Администрации президента РФ. Когда в октябре мы вернулись на свои рабочие места, то обнаружили, что богатейший архив исчез, а комната отдана для хранения инвентаря уборщиц. Сохранилось немногое, что было заперто в моем шкафу. Отчеты о многих исследованиях, проводившихся ИНА, имеются в Российском Государственном Архиве социально-политической истории (в фондах бывшего Центрального партийного архива ЦК КПСС), а также в фондах партийных комитетов в архивах областей, краев, республик РФ. Часть таких материалов имеется в личных архивах социологов религии тех лет, ещё живущих и уже ушедших. Эти материалы постоянно находятся под угрозой полного исчезновения. Эту трагическую для нашей науки проблему можно было бы решить путем создания централизованного хранилища, но кто за это возьмется? Частично её можно было бы решить, инициировав передачу личных архивов в государственные, федеральные и местные. И, наконец, для создания истории нашей научной дисциплины и для ее сохранения, неплохо было бы иметь свой сайт в Интернете и на нем раздел «Библиотека», в котором максимально полно выложить публикации прошлых лет и десятилетий по социологии религии. 6. Проблема институционализации отечественной социологии религии. Для становления новой научной дисциплины, для получения ею академического статуса очень важен факт её институционализации. Для этого необходимы, на мой взгляд, ряд условий, реализуемых в процессе её развития. Во-первых, наличие стационарного научно-исследовательского центра или центров (государственного, академического, общественно-научного – все равно), осуществляющего теоретико-методологическую разработку проблем данной дисциплины, систематическое проведение и координацию практических исследований. Естественно, сразу такие центры не рождаются. На ранних этапах развития, говоря непосредственно об отечественной социологии религии, она становилась предметом интереса и деятельности отдельных ученых – энтузиастов, таких как А.И. Клибанов или Ю.А. Левада, вокруг которых образовывался круг их учеников и последователей. Постепенно социологическое изучение проблем религии в качестве отдельных тем завоевывало себе место в планах академических институтов, например, истории и философии, отдельных вузовских кафедр. На местах периодически создавались небольшие коллективы для проведения конкретного исследования, опять-таки при наличии такого энтузиаста (в Воронеже – М.К. Тепляков, в Казани – Р.Г. Балтанов и др.). Отдельными ступеньками по пути институционализации нашей дисциплины было создание в Институте научного атеизма специальной проблемной группы по социологии религии, на основе которой была затем создана социологическая лаборатория, преобразованная в 1984 г. в отдел социологии религии и атеизма. Параллельно происходило институциональное оформление отечественной социологии религии в рамках научного социологического сообщества: в структуре Советской социологической ассоциации (ССА) в начале 60-х годов было создана Центральная научно-исследовательская секция социологии религии (ЦНИС), которую возглавил Д.М. Угринович, а с 1984 по 2012 г. – Р.А. Лопаткин. ЦНИС стремилась к объединению и координации творческих усилий социологов-религиоведов, оказывать им методическую помощь, содействовала публикации их работ, установила и поддерживала связи с Исследовательским комитетом №22 Международной социологической ассоциации. В начале 90-х годов преемник ССА – Российское общество социологов (РОС) подняло статус секции до уровня Исследовательского комитета (ИК). Все это способствовало институционализации отечественной социологии религии как самостоятельной научной дисциплины, хотя этот процесс на тот период вряд ли можно было считать завершенным. В постсоветский период процесс создания научных центров и подразделений по социологии религии активизировался. Сначала сектор, а затем отдел социологии религии был образован в Институте социально-политических исследований РАН. По инициативе и под руководством М.П. Мчедлова был создан Исследовательский Центр «Религия в современном обществе» в Российском независимом институте социальных и национальных проблем (Институте комплексных социальных проблем РАН), входящий ныне в структуру Института социологии РАН. Социолого-религиоведческая проблематика стала одним из важных направлений в работе ведущих российских социологических служб – Левада-Центр, ВЦИОМ, ФОМ. Успешно развивается деятельность службы «Среда», специализирующейся именно на социологии религии. То есть, в деле институционализации отечественной социологии религии сделан большой шаг вперед. Однако у нас до сих пор нет единого центра, который мог бы выполнять функцию координации исследований в этой области, а главное – мог бы создать единый архив и банк информации о результатах социологических исследований по проблемам религии и государственно-конфессиональных отношений. Вторым важным элементом институционализации научной дисциплины является, на мой взгляд, наличие специального образования и аттестации кадров социологов религии высшей квалификации. Я уже отмечал, что в советский период социологическими исследованиями проблем религии начинали заниматься люди самых разных профессий, не имевших специального социологического образования, тем более в области социологии религии. Отрадно, что с созданием в России системы социологического образования в социологию религии все больше приходит профессиональных социологов. Это дало существенный импульс повышению качества социолого-религиоведческих исследований. Но в государственном реестре профессий (специальностей) НАШЕЙ СПЕЦИАЛЬНОСТИ НЕТ, КАК НЕТ В ВУЗАХ СТРАНЫ НИ ОДНОЙ КАФЕДРЫ СОЦИОЛОГИИ РЕЛИГИИ. Нет ее и в номенклатуре научных специальностей Высшей аттестационной комиссии. В стране всё больше защищается кандидатских и докторских диссертаций, посвященных социологии религии, но они проходят по другим специальностям: философским, социологическим, историческим, культурологическим. Складывается парадоксальная ситуация: специалисты по социологии религии уровня кандидатов и докторов наук есть, и их уже немало, а специальности такой нет! Таким образом, институционализация отечественной социологии религии в этом важном ее аспекте находится пока в зачаточном состоянии. Третий показатель институционализации научной дисциплины – это наличие постоянных (периодических) специальных изданий. В советский период более или менее регулярно статьи по социологии религии публиковались в «Вопросах научного атеизма» и Информационном бюллетене, издававшихся Институтом научного атеизма, в «Вестниках» МГУ и ЛГУ, изредка – в «Социсе». Однако специального периодического издания социологов религии как не было, так и нет. В этой ситуации большую роль могут сыграть возможности, которые предоставляет Интернет, что уже прекрасно продемонстрировала социологическая служба «Среда». Именно посредством Интернета открываются возможности создания электронного банка данных, электронного оцифрованного архива материалов прошлых исследований, электронной библиотеки как отечественной, так и зарубежной литературы по социологии религии. Думаю, что инициативу в этом вопросе должен проявить наш Исследовательский комитет социологии религии РОС. И наконец, четвертый существенный признак институционализации ставшей научной дисциплины – это наличие её написанной истории. Первый и очень важный шаг в этом направлении уже сделал доктор социологических наук М.Ю. Смирнов, опубликовавший в 2008 г. «Очерк истории российской социологии религии». Думаю, что дальнейшая разработка этого направления наших исследований может дать темы для целой серии кандидатских и докторских диссертаций, монографий и статей, посвященных как истории социологии религии в России в целом, так и по отдельным периодам, регионам, научным центрам и школам. Возможны также работы, посвященные вкладу отдельных ученых. Желательны подготовка и издание учебников, учебных пособий и хрестоматии по истории российской социологии религии. Силы для реализации этого направления в наших рядах уже есть, к этому подтягивается профессионально подготовленная молодежь. Надо дать им импульс и простор.
  12. Елена Васильева: ОПРОС ЭКСПЕРТОВ. Какие бы Вы выделили 3-5 основных ИМЕЮЩИХСЯ направлений исследований в сфере российской эмпирической социологии религии? Михаил Смирнов Сергей Лебедев Светлана Рязанова Tatiana Folieva Svetlana Karassyova Pavel Kostylev Ksenia Trofimova Ксения Колкунова Olga Breskaya Екатерина Элбакян Людмила Григорьева Светлана Алейникова Dmitry Uzlaner андрей игнатьев Alexander Kyrlezhev Роман Лункин Алексей Гайдуков Марина Мчедлова Olga Bogatova николай шабуров Anna Sokolova Евгений Аринин Павел Костылев Нужных, имеющихся или вообще? 19 ч. · Не нравится · 2 Светлана Алейникова Если по тематической популярности, то мне кажется, больше всего работ по таким направлениям: 1) Анализ РЕЛИГИОЗНОСТИ - типология, особенности, динамика, обусловленность поведения, социального действия-взаимодействия и т.п....Еще 19 ч. · Отредактировано · Не нравится · 4 Екатерина Элбакян Я бы выделила - качественный анализ религиозности с выработкой специфических критериев; количественный и качественный анализ религиозной ситуации с учетом политических, социально-экономических и прочих современных реалий (в России); анализ факторов способствующих межрелигиозному диалогу и прогнозные оценки реальности такого диалога и его следствий для ситуации в стране; изучение социального самочувствия верующие. в особенности - представителей религиозных меньшинств- в РФ и, как вариант, эмпирический анализ судебной практики и места в ней религиоведческой экспертизы (на примере отдельных религиозных направлений, например, за последние 5-10 лет). 19 ч. · Не нравится · 4 Елена Васильева Павел, имеющихся направлений. Но вопрос о нужных - безусловно, интересен. Можно такой опрос сделать для "Религиозной жизни". 18 ч. · Не нравится · 2 андрей игнатьев тогда теория и методология исследования, а также стратегии и практики экспертизы (но тут я уже немного в желаемое залез) 18 ч. · Не нравится · 4 Михаил Смирнов Анализ современной религиозности это, конечно, вечно зелёная тема для социологии религии. Но всегда упирается в точность критериев, которые не могут быть универсальными, должны определяться под конкретную ситуацию (конфессию) и контингент. В условиях религиозного многообразия всё время хочется понять причины востребованности той или иной религии её последователями - что именно влечёт к выбору (т.е. актуально исследование обращения/конверсии + мотивы религиозной самоидентификации). Кроме того, нужны исследования представлений о религии и её конкретных явлениях в массовом сознании (по регионам и группам населения); и специально то же самое применительно к административному и управленческому аппарату. 18 ч. · Не нравится · 5 Светлана Алейникова Вопросы методологии - да, несомненно. 18 ч. · Нравится · 2 Елена Васильева Михаил Юрьевич, желаемые направления эмпирических исследований - тема очень интересная. Можно и ее здесь пообсуждать. Но, все-таки, как Вы думаете: какие основные направления эмпирических исследований по социологии религии в России можно выделить на сегодняшний день? 18 ч. · Нравится Сергей Лебедев Пожалуй, соглашусь с большинством высказавшихся коллег: № 1 - вопросы религиозности - уровня, степени, характера и состояния (и критерии этого явления как смежная методологическая проблема); затем - "религия и этничность / национальность" (в основном в плане идентичности, с выходом на комплекс смежных вопросов соц. психологии и социологии политики); далее - никто, кажется, не указал, но последние лет 12 была очень популярна тематика "толерантности" - межрелигиозной в т.ч.; не могу не отметить также тему "религия и нравственность / базовые ценности" в различных её вариациях; наконец, "религия и образование". 18 ч. · Отредактировано · Нравится · 2 Екатерина Элбакян Я написала о возможностях межрелигиозного диалога - это существенная часть отсутствующей толерантности 18 ч. · Не нравится · 3 Сергей Лебедев Да, Вы правы, Екатерина Сергеевна, простите за плагиат 18 ч. · Нравится · 1 Михаил Смирнов Лена, да я понял смысл вопроса. Только ответ на поверхности - большинство приступающих к эмпирич. исследованиям, а это обычно соискатели степени, занимаются "фотографированием" наличной ситуации в разных масштабах (регион, город, вуз, какие-то группы населения), причём без упомянутого Екатериной Сергеевной соотнесения с соц.-эк. и полит. реалиями. Как фактография быть может это и нужно, но: а) скучно; б) непонятно зачем - об этом, помнится, говорили на последнем (июньском) семинаре Иссл. к-та. Чуток повеселее - опросы общественного мнения, из них можно суммарно что-то извлечь для понимания. Но часто это - работа "кремлёвских звездочётов", что надо, то и показывают. Думаю, мы все это более/менее одинаково видим, потому ответы не о том, что есть, а о том, что хотелось бы (т.е. о том, что именно и нужно). 16 ч. · Не нравится · 6 Ольга Богатова Критерии религиозности, проблема "десекуляризации"/клерикализации, социальные установки и ценности верующих, степень воцерковленности, периферийно - фундаментализм и экстремизм (в том смысле, что люди, идентифицирующие себя как социологов религиии, от этих проблем бегают, имхо). 14 ч. · Отредактировано · Нравится · 1 андрей игнатьев да нет, не бегают , просто многое делается как диссертации и дипломные работы 14 ч. · Нравится · 2 Татьяна Фолиева Я прочитала и думаю, надо делать опрос: на сколько Россия отстает от мировой социологии религии. Судя то, что перечислили на 20 минимум 14 ч. · Отредактировано · Нравится · 2 Ольга Богатова Согласна! В сравнении с той литературой, которую нам давали читать на недавнем RESETе - бросается в глаза дефицит публикаций с описаниями религиозных практик на основе качественных исследований, новых религий и т.п. Недавно мне пришлось в 3 раз читать кандидатскую диссертацию из Самары о местных неоязычников. Так вот, до автора с 3 раза дошел смысл моего замечания - описать содержание догм и ритуалов конкретно тех общин, которые она наблюдала, а также по поводу отсутствия полевых материалов. У меня, говорит, эти полевые дневники есть, но руководитель мне категорически запретила включать эти данные в диссер. Что тут сказать? 14 ч. · Нравится · 3 Марина Мчедлова Не бегают никуда и ни от чего.Многие такие исследования закрытые..... Я бы по -другому посмотрела бы: как уйти от заезженной колеи и посмотреть белее широко с новыми референтами и референциями. Может действительно меняется Большой метанарратив, а мы все хотим попроще и по.знакомее(((((( 13 ч. · Нравится · 5 Екатерина Элбакян Тут можно сказать об ангажированности из-за чувства страха под давление епархий на местах - причем, не обязательно аспиранта или магистранта, но хотя бы его научного руководителя. К тому же, принцип "методологического агностицизма" плохо работает - его даже пытаются критиковать, иногда прибегая к весьма сомнительным аргументам типа такого - вы там в Москве или Петербурге, вам легко, а поживите в других регионах и попробуйте противостоять епархиальным архиереям. Я думаю, что все вместе мы как сообщество противостоять им сможем - причем не в качестве некоего конфликта, а исключительно с позиций демаркации объектов, предметов, методов изучения и т.д. Тогда мы не будем отставать на 20 лет от наших западных коллег, живущих, кстати, в не менее религиозных (если не более) странах, но при этом имеющих возможность спокойно заниматься своими исследованиями, в личной жизни, возможно, оставаясь и верующими и даже глубоко верующими людьми. У нас же в обществе какой-то тупой микст - если ты занимаешься изучением религии, то должен быть православным. А если я буду изучать население Сомали, я стану негритянкой?Никогда не забуду, как на секции по социологии религии, которую Ирина Каргина вела в рамках социологического конгресс в Уфе, делались попытки (которые мы с ней достаточно жестко пресекали с 10 утра до 20 вечера) доказать, что в социологическом изучении религиозности выводы исследователями должны согласовываться с догматами Символа веры. Это было бы очень смешно, если бы не было так грустно. Это говорил декан соц. факультета из Свято-Тихоновского университета Рязанцев. А одна тетя, рассуждая о сакральном, сказала, что есть священное, есть мирское, а между ними находится сакральное. Такое вот гениальное открытие. Причем на мой вопрос о том, а что же такое святое, тетя, делающая доклад на эту тему, ответить не смогла. Тетя эта - зам декана в Свято-Тихоновском. Снова смешно. И снова грустно. И я, как ни стараюсь отвлечься от эмоций, но хочу воскликнуть - и эти люди будут нас учить и нам указывать, как работать! 13 ч. · Нравится · 4 Татьяна Фолиева Екатерина Элбакян позвольте Вам мне возразить, поскольку я представитель с мест) Отставание, чаще всего, связано не сдавлением архиеерев, а с тем, что те, кто читают курсы с.р. не знают английского языка. Я сейчас готовлю рецензию на книгу Каргиной и специально проверила умк и рп (достурные в сети): большинство заканчивают курс истории с.р на Мертоне, Бергер&Лукман только потому, что это единственно, что переведено. Низкий уровень образования - главная причина, по которой мы отстаем. Что касается ПСТГУ, кроме вышеуказанных там есть Забаев и Пруцкова, которых никак нельзя обвинить в непрофессионализме. Потом, закрытые исследования есть ( и для администраций и для органов). Но иногда складывается впечатление, что их не читают. 13 ч. · Отредактировано · Нравится · 4 Екатерина Элбакян Ну я говорю только о явленном (хотя бы лично мне). Не сомневаюсь, что есть и хорошие спецы. Видимо, не будучи социологом религии, я их просто не знаю в конфессиональной среде. Зато знаю их среди ученых. Что касается епархий, я это неоднократно слышала от своих коллег, которые являются завкафедрами в некоторых далеких от Москвы университетах. Города и регионы, по понятным причинам, здесь не называю. Что касается вообще уровня знаний - тут я полностью согласна. Удручает то, что он становится все ниже, а не выше (как должно бы быть). По поводу закрытых исследований я ничего не знаю, потому и судить не могу - я их просто не видела. Но охотно верю и Марине Мчедловой и Вам, Таня, что они есть. Вопрос в том, насколько они не ангажированы ставлю в скобках, поскольку просто этого не знаю. 13 ч. · Отредактировано · Нравится · 3 Елена Васильева Татьяна, думаю, содержание УМК связано не с тем, что преподаватели не читают на английском, а с тем, что студенты или не читают, или плохо читают. Я тоже не включаю в УМК материал, если мне нечего дать по этой теме студентам на семинар. 13 ч. · Нравится · 2 Татьяна Фолиева Лена, я не согласна. Не читают студенты - ок, можно не выносить на семинары, но в лекциях сказать. Ну и главное, я могу сказать за своих коллег: ну бОльшая часть не знают ничего после уже указанных мной имен. 13 ч. · Не нравится · 2 Ольга Богатова В закрытых исследованиях плохо то, что их не публикуют и не обсуждают - ни методику, ни результаты. Что касается УМК - там должен быть минимум литературы, причем доступной для студентов, так что это не индикатор. Если требования изменятся переаттестация и т.д. будет зависеть от состояния этих бумажек - разве туда не включат англоязычную литературу те, кто ее в глаза не видел? А пока я лично даю то, что могут прочитать студенты. Еслм соблаговолят. 12 ч. · Не нравится · 3 Светлана Карассёва Отвечаю сразу на вопрос, не прочитавши предыдущих комментариев *** Поскольку я сама не социолог (просто сотрудничаю с социологами) и работаю не в России, то могу сказать только о том, что попало в поле моего зрения, когда я разбиралась с тем же вопросом (в связи с Россией, года два-три назад). Мне важно было понять, какие эмпирические исследования в России сформировали общее представление о религиозности в стране, причем не только в научной среде, но и в общественном мнении. Оказалось, что это общенациональные количественные опросы (Фурман-Каариайнен, Чеснокова, Воронцова-Филатов-Фурман, Тарусин, Синелина, др.; "заметна" была также книжка Агаджаняна-Русселе). Еще в интернете были заметны единичные публицистические отчеты ФОМа и т.п. по разным частным вопросам – напр., кто празднует пасху, кто постится, т.п. Ну и конечно в самое последнее время заметны публицистические отчеты Исследовательской службы Среда, но я не знаю, последние два случая (ФОМ и Среда) относятся ли к теме. (И не знаю, актуален ли этот отчет 2-3хлетней давности). 12 ч. · Не нравится · 5 Сергей Лебедев Уважаемые коллеги! Ваши рассуждения прекрасны. Но я хочу выйти с практическим предложением. На всем Вам известном ресурсе "Социология религии", который я, грешный, имею честь редактировать, есть специальный раздел "В помощь преподавателю социологии религии": http://sociologyofreligion.ru/index.php... . Я предлагаю Вам последовать примеру коллеги О.В. Копылова из Перми и выложить там Ваши УМКД по социологии религии и другие учебные материалы, которые Вы сочтёте нужным выложить. И потом уже там - и здесь - можно их предметно обсуждать. Авторское право будет строго соблюдаться, для чего,в частности, по Вашему желанию мы можем закрыть этот раздел от посторонних глаз - он будет доступен только для зарегистрированных участников. В помощь преподавателю социологии религии sociologyofreligion.ru В помощь преподавателю социологии религии: Рекомендательный список тем курсовы... 12 ч. · Нравится · 3 · Убрать предварительный просмотр Татьяна Фолиева Ольга, Лена, скажите, что вам мешает в лекциях рассказать о теории рационального выбора? Я не могу понять. 12 ч. · Нравится Ольга Богатова Спасибо, учту. А кстати, есть ли вообще социология религии среди профилей бакалавриата и магистратуры по социологии? С этого надо начинать. Причем прошу учесть, что каждый год набор абитуриентов на каждое направление подготовки (хотя бы по максимально широкому профилю) в нашем университете, например, под вопросом. А в бакалавриате по ГОС-2 социологии религии вообще не было даже как учебной дисциплины. А теперь еще и ГОС-4 грядут. 12 ч. · Нравится Светлана Карассёва Читаю комментарии - как с другой планеты))... В Беларуси вообще нет - не только подготовки по специальности религиоведение, но даже и общих курсов религиоведения в вузах (за единичными исключениями)... 12 ч. · Нравится · 1 Марина Мчедлова Есть много теорий хороших и разных,))))). Мне кажется, что проблема в огораживании десятки))))))))), а если более широко?. Кто сможет об,яснить , например, феномены социальных форм религии или политических религий: социолог религии или социолог, философ религии или философ, религиовед или теолог? Или политоло, или архиерей? А может диффузия знания лучше?? 12 ч. · Нравится · 2 Марина Мчедлова Делянки в смысле))))))) 12 ч. · Нравится · 1 Марина Мчедлова Хочу в Белоруссию,))))))) 12 ч. · Нравится · 2 Татьяна Фолиева Ну вот, пришла Светлана Карассёва и все захотели в Беларусь)) Пока хотят - зови срочно в Минск 2015) 11 ч. · Нравится · 1 Светлана Карассёва *Марина Мчедлова Приезжайте. Будем рады! Сначала - на конференцию. Хорошую. В апреле 2015. Со дня на день будет уточненная информация о ней. -- Пригласим вас специально. И всех, кто здесь комментирует - обязательно. Ну а после конференции - видно будет)))... А там глядишь - Беларусь станет второй Великобританией по интенсивности исследований в обл. социологии религии. Оставив Россию далеко позади))... 11 ч. · Нравится · 1 Татьяна Фолиева Не приведет ли диффузия знания к тому, что мы получим кучу спикеров, которые, как писал Эко, рассказывают о вселенной за 5 минут? 11 ч. · Отредактировано · Нравится · 1 Ольга Богатова Светлана, у нас почти то же самое. Мне тоже представляется, что нужно обсужадть вопросы, относящиеся к изучению социологии религии и специфики прикладных исследований в данной области применительно к профессиональной полготовке социологов, а не "социологов религии", а также религиоведов. Меня очень впечатлил доклад Ларисы Астаховой о том, что она практически организовала подготовку социологов в рамках направления "религиоведеение". Ролевая игра вообще потрясает. Но остальные, подозреваю, готовят по этому же направлению философов. А вы обратили внимание на рассказ о том, как она пыталась отстранить от преподавания антропологии религии философа, который не знает, что такое социальная антропология, хотя уверен, что знает лучше её? Очень показательный случай, характеризующий всю нашу систему ВО. 11 ч. · Нравится · 2 Марина Мчедлова А разве этого еще не произошло?))) 11 ч. · Нравится · 2 Татьяна Фолиева Ольга Богатова это просто потому, что никто никак не может договорится, что такое религиоведение) 11 ч. · Нравится · 2 Марина Мчедлова Это я про У.Эко и экспертов)) 11 ч. · Нравится · 2 Светлана Карассёва *Ольга Богатова Для меня это вопрос вопросов - может ли быть религиоведение само по себе, а не только как место пересечения других дисциплин. Собственно, это вообще для религиоведения вопрос вопросов )) Предлагаю об этом - при встрече )) 11 ч. · Нравится · 2 Татьяна Фолиева Пока еще можно найти узких и качественных специалистов. А чаще можно найти специалистов, которые и не знают ничего) Выбор не большой) Но можно еще уехать в Минск) 11 ч. · Нравится · 2 Татьяна Фолиева И это я тоже об Эко) 11 ч. · Нравится · 2 Елена Васильева Отвечая на вопрос Tatiana Folieva: теорию рационального выбора мои студенты в прошлом году изучали по двум известным статьям: Тема 11. Теория рационального выбора 1. Основные постулаты теории рационального выбора в работах Р. Старка, У.С. Бэйнбриджа и Р. Финка. 2. Концепция религиозного капитала Л. Яннаконе. 3. Критика теории секуляризации с позиции теории рационального выбора: эмпирические исследования. 4. Критика идеологем теории секуляризации с позиции теории рационального выбора. 5. Критика теории рационального выбора. Дополнительная литература: Опалев, С.А. Критика теории секуляризации в теории рационального выбора / С.А. Опалев // Религиоведческие исследования. – 2010. - № 3-4. – С. 170 – 189; То же [Электронный ресурс]. – URL: http://rrs-journal.ru/RRS2/16%20opalev.pdf Сафронов, Р.О. Современные социологические теории в США и Европе /Р.О. Сафронов // Религиоведческие исследования. – 2009. - № 1-2. – С. 24-44; То же [Электронный ресурс]. – URL: http://rrs-journal.ru/RRS1/08_safronov.pdf 10 ч. · Нравится · 2 Елена Васильева Можно, конечно, давать в лекциях то, чего не дать на семинарах. Но часто времени, отводимого на семинары, больше, чем времени на лекции. Поэтому получается так, что именно в рамках семинаров углубленно изучается то, что конспективно излагается в лекциях. Но хватит уже об УМК. Мы ж затеяли разговор о направлениях эмпирической социологии религии в России... 10 ч. · Отредактировано · Нравится · 2 Михаил Смирнов Ну вот и обозначилось ещё одно направление эмпир. социологии религии - рефлексия социологов религии и примкнувших над собой ))) 10 ч. · Не нравится · 5 Елена Васильева Михаил Юрьевич, я думаю, из таких вот обсуждений может много чего интересного получиться. Рефлексия - она всегда полезна 10 ч. · Не нравится · 4 Михаил Смирнов Ага, срочно скопируйте все комментарии - если не на статью, так на тезисы к какой-нибудь конференции хватит ))) 10 ч. · Нравится · 1 Елена Васильева Хм. Интересная идея. Но как-то не в моем стиле 10 ч. · Нравится Татьяна Фолиева Лена, но ты и не среднестатистический специалист. Вы сразу с Ольгой так напряглись, но упускаете, что входит в "топ с.р.")) Вот, пожалуйста, Кемерово, 13 год. Очень показательная умка и на выходе специалист знает, что Белла это самый современный специалист. А дальше просто - отстаем в теории, отстаем в эмпирике. http://gigabaza.ru/doc/121722-pall.html Учебно-методический комплекс по дисциплине социология религии для специальности 040201... gigabaza.ru Учебно-методический комплекс - Религия занимает важное место в жизни, как всего общества, так и отдельного индивида. Изучение религии как социального института, ее основных функций становится все более актуальным в современной религиозной ситуации в России. 5 ч. · Отредактировано · Нравится Татьяна Фолиева Но главное и другое, все перечисленые темы э.и. развиваются по той еще причине, что под это легче получить от государства денег. Попробуй получить от чиновника администрации/РГНФ денег на изучение ритуальных практик или межонфессиональных отношений, даже вопроса не возникнет подо что дадут. 5 ч. · Нравится · Михаил Смирнов Посмотрел УМК, вспомнил песенку: "я его слепила из того, что было, а потом что было, то и полюбила" ))) 4 ч. · Нравится · 3 · андрей игнатьев понимаете ли, самый термин "эмпирическая социология" в контексте этой дискуссии приобретает некую двусмысленность: речь идёт как чисто о наблюдениях, тогда это мониторинг "религиозной ситуации", так и о наблюдениях, направленных на верификацию какой-то гипотезы, у меня за 10 лет работы в РГГУ выполнено десятка три или даже больше дипломных работ на самые разные темы, в которых непременно есть второе, но нет первого, не вижу, почему это всё не может быть зачислено в корпус исследований, о которых тут речь 4 ч. · Отредактировано · Нравится · 1
×
×
  • Создать...

Важная информация