Зубов А.Б. Князь Владимир. В супермаркете религий десятого века

Князь Владимир. В супермаркете религий десятого века

Лекция кафедры истории «Новой газеты»: видео и текстовая версия

^{Князь Владимир. РИА Новости}

Тема князя Владимира очень важна своим главным моментом — выбором веры и, тем самым, цивилизационным выбором России. У нас сейчас идут жаркие споры: одни за Западный путь, другие — за Евразийский, третьи — еще за какой-то ... Но все это разговоры — пустые, потому что пути давно выбраны, давно определены. Можно, конечно, сойти с нашего пути, но пойти иным путём по прихоти народа ли, власти ли давным-давно  невозможно. А если мы сойдем с пути, мы просто окажемся в болоте, как говорили наши предки «в непроходных» — и всё. А вот тогда, во второй половине X века, наш народ действительно совершал свой величайший цивилизационный выбор. И в этом выборе мы живем до сих пор. Наша тема и будет посвящена этому выбору, историческому фону, на котором этот выбор происходил. И возможным вариантам, которые не осуществились. 

Текст основан на лекции, прочитанной Андреем Зубовым в редакции «Новой газеты» 28 октября 2015 года.

То было исключительно бурное время, один из тех моментов исторического бытия, когда кажется, что все привычные основания сдвинулись. Величайшее государство — Западная Римская Империя со старым Римом во главе — рухнуло под напором варваров, германцев, в первую очередь. И западная часть Европы стала совокупностью варварских государств. Север Европы, до этого вообще негосударственный, населенный так называемыми северными людьми — норманнами, которых мы называем (и сами они себя так называли) викингами, начинает экспансию по всей Европе. Кстати, наше слово витязь, как полагают многие специалисты по индоевропейским языкам, не что иное, как славянизированная форма слова «викинг» с обычным переходом суффикса «инг» в «язь». Их, людей севера, жителей холодных и бедных прибрежий, долин почти без плодородной земли, их тянет к теплому морю, к теплому солнцу, к плодородной земле, к черноволосым женщинам. И они стремятся на юг и вдоль побережья Западной Европы к тем сказочным богатствам, которые, как им кажется, есть повсюду в этой старой Европе, еще сохранившей что-то от римского времени, и, тем более, к самому замечательному месту Европы, к Миклигарду, как его называют в скандинавском эпосе, в скандинавских сагах — к Царьграду, к Константинополю. И разорительные походы викингов, которые сами себя часто называют русами, людьми, сидящими на веслах, гребцами, по всему миру наводят ужас. Русы спускаются и по системе восточно-европейских рек, по системе Западной Двины, Волхова, через Днепр, в Черное море и сеют разорение на берегах Черного моря. 

Вот, как под 860 годом описал известный греческий патриарх Фотий, один из самых лучших писателей среднего периода Византии, нашествие на Константинополь русов — всем нам хорошо известного, киевского князя Аскольда: «Что это? что это за страшная и злая сила и ярость? Почему этот ужасный громовой удар обрушился на нас с самого дальнего Севера? Эти люди свирепы, они не знают пощады. Их голоса подобны ревущему морю. Горе мне, что вижу я свирепое и дикое племя, которое, не зная страха, наводняет наш город, разоряет предместья, все разрушает, все крушит, поля, дома, стада, вьючных животных, женщин, детей, стариков, молодежь — все пронзает мечом, ни к кому не проявляет жалости, ничего не щадит. О город, господствующий чуть ли не над всей Вселенной, что за неуправляемая армия, оснащенная по-рабски, глумится над тобою как над рабом?!» 

«Оснащенная по-рабски» — это значит, одетая не по форме, имеющая какое попало оружие, как при восстании рабов. Но она глумится над великим Константинополем. И тоже происходит практически по всей Европе. Не один раз вспоминают греки библейское пророчество: «И было ко мне слово Господне: сын человеческий! обрати лице твое к Северу, Гогу в земле Магог, князю Роша…» [Иез. 38, 1-2]. Непонятный библейский  князь Роша и русы  соединяются вместе в некий страшный образ. Гог и Магог снова появляются в Апокалипсисе [Откр.20,7]. Так что для христианского человека  нашествие норманнов — русов — это апокалипсическое нашествие.

 С другой стороны, с юга идет нашествие арабов мусульман. Этот народ,  о котором еще незадолго говорили с презрением, этот народ теперь теснит греков, отнял у них после битвы на Ярмуке (636 г.) все владения вплоть до Антиохии и Тарса — Сирию, Месопотамию, Египет, захватил Кипр, а в 827 г. — Крит. Арабы в 718 г. подходили, как позднее  Аскольд, под стены Константинополя, и тоже греков спасло, как они сами считали,  чудо. Арабы теснят и Запад. Они переправляются в 711 г. через Гибралтарский пролив, завоевывают почти всю Испанию, и только в 732-м году в битве при Пуатье арабы остановлены во Франции, а в 778 г. на перевале Ронсеваль — в Пиринеях. Но арабы захватывают Балеарские острова, Корсику, Сардинию, Сицилию, в середине  IX века несколько десятилетий владеют южноитальянскими городами — Бари, Бриндизи, Тарентом. В общем, с юга старую Европу завоевывают арабы, с севера — норманны. А с востока — тюрки, которые тоже, волна за волной стремятся в Европу и в малоазиатские владения Византии. И не одни тюрки, с ними вместе приходят и венгры — угры, и индоевропейцы — аланы, и теснят распадающуюся империю. «В мое время произошло много необычайных и чудесных событий, — пишет византийский историк второй половины Х века Лев Диакон, — на небе являлись устрашающие видения, случались ужасные землетрясения, разражались бури… бушевали войны и по всей вселенной бродили вооруженные полчища, города и страны сходили со своих мест, так что многим казалось, будто наступает перемена жизни и к порогу приближается ожидаемой второе пришествие Бога-Спасителя» [i,1].

А в сердце этого распадающегося и разваливающегося мира высится Город, в котором культура не угасала, который ценой огромных усилий, и военных, и политических, и культурных отражал все нашествия и не был завоеван ни разу до 1204 г. Империю, столицей которой был этот Город, мы называем Византией, но никогда сами обитатели этой страны так её не называли. Они называли свою империю Римской, а себя — римлянами, ромеями. «Басилея  тон Ромэон», империя ромеев, империя римлян.  По-гречески Basileía то же, что империя по латыни. Бессменной столицей Империи был Новый Рим — Константинополь — великолепный город на Босфоре полный не только материальных, но и культурных сокровищ, продолжавший из века в век со времен Константина Великого свою культурную деятельность, продолжавший творить. Писатели в Константинополе пишут по-гречески,  не по латыни, хотя юридическая наука продолжает быть латиноязычной. Греческие писатели, историки, философы-богословы в это время  создают великолепные произведения. Умозрения греческой философии, и в первую очередь, христианской философии, бесконечно глубоки. Как раз в ту эпоху, когда арабы завоевывают большую часть империи, в это время замечательный Максим Исповедник пишет комментарии к Дионисию Ареопагиту, которые по глубине религиозно-философского проникновения в реальность можно сравнить, пожалуй, только с произведениями Платона.

Раннесредневековый Константинополь и его Империя — это прямое продолжение самой высокой античности и в архитектуре, и в пластических искусствах, и в живописи, и в умозрении и в литературе, не говоря уже о великолепном аттическом языке. Но это не только великая культура, это еще и всеми признанный центр власти. Все христиане, все христианские государи Европы, все народы Европы,  даже нехристианские, даже багдадские и фатимидские халифы признают, что политическим центром мира является Константинополь. А лицо, которое являет собой символический центр мира, — Басилевс, константинопольский и римский император. Империя делается всё слабее, но она остается общепризнанным символическим центром мира.

Впрочем, в X веке Византия останавливает арабов, заключает выгодное соглашение с тюрками и, стабилизировав свои восточные и южные границы,  даже начинает отвоевание ранее отторгнутого.

На северо-западе происходят тоже очень важные события — в  IX веке  тюрки, завоевывают Балканы. Сначала византийцы им позволили перейти Дунай и обосноваться к югу от реки.  В 802 г. хан Крум создает на обоих берегах нижнего Дуная и в Причерноморье на запад от устья Буга свое царство. Тюрки-болгары тогда шаманисты, быстро христианизируются и славянизируются: уже с VI века эти земли заселены преимущественно славянами, принявшими греческую версию христианства. Христианское болгарское княжество является вассальными от константинопольского императора. Очарованные древней греческой государственностью и культурой, болгарские князья пытаются у себя в стране, пользуясь тем, что там жило немало греков, создать свою империю, вассальную от Константинополя.

 В середине IX века, в 850-х годах греки создают для славян, поселившихся на землях Византийской империи, письменность, церковное письменное слово на понятном для варваров языке. Это — церковно-славянский письменный язык, созданный Кириллом (Константином) Философом и его братом Мефодием. Богослужение в Болгарии и в Сербии проходит со второй половины IX века на славянском языке. В это же время балканские болгары переходят с родного тюркского на славянский язык и в быту. Но вплоть до X века в Болгарии оставалась языческая староболгарская партия, которая считала, что надо исповедовать не христианство, а веру предков, то есть исполнять  шаманские практики.

 Также быстро происходит христианизация и на Западе. В VIII веке народы Германии к востоку от Рейна и к северу от Альп принимают христианство.  В 942-968 гг. крестятся славянские племена балтийского Поморья. В 960 г. польский князь Мешко крестит свой народ. В 974 г. то же делает датский король Гарольд Блотанд.  В 976 г. крещение принимает знатный викинг из рода норвежских конунгов Олаф Трюгвассон. Через 19 лет, став королем, он крестит Норвегию и останется в истории под именем Олафа Святого. В 985 г. венгерский герцог Гёза крестит мадьяр. Все эти крещения были совершены руками  западных миссионеров, большей частью немецких. Тогда не было еще разделения церквей, церковь была одна, но традиций было уже две: константинопольская традиция и римская традиция. Пространство языческого мира, который пришел с переселением народов и с Севера, и с Востока, и кое-где затопил христианство, теперь сжимается.

Иное — ислам. Тогда, в VII— IX веке это была самая молодая, «модная» и, к тому же победоносная религия. Ислам быстро покончил с аравийским шаманизмом и покорил не только властно, но и идейно огромные пространства христианского мира от Уйгурии до Испании. Он был в те века самым притягательным духовным дискурсом. Среди христиан Византии в начале VIII века распространяется иконоборчество. Это — прямое следствие моды на ислам. Мусульманский запрет на изображение, тем более на поклонение изображению, побуждает христиан, в противность самой сути их веры, отказываться от изображений, именовать их идолами и поначалу стыдливо прятать, убирать, а потом и карать за иконопочитанье, а сами священные изображения уничтожать. Только на Седьмом Вселенском Соборе в 787 г. иконопочитанье было канонически подтверждено, да и то потом были еще серьезные рецидивы иконоборчества. На Западе широко распространяются навеянные исламом и чуждые христианству учения о предопределении, против которых блистательно выступает в середине IX  в. при дворе Западного императора Карла Лысого Иоанн Скотт Эриугена. Но западная схоластика еще долго будет пронизана исламской традицией прочтения Аристотеля, идущей от Ибн-Сины (Авиценны).  Христианство оказывается в это время в  теснимом состоянии, вынуждено вести, так же как и христианские государства, оборонительные бои против ислама и, порой, отступать. Так что два века, предшествовавшие правлению князя Владимира, и в Европе и на Переднем Востоке были веками очень тяжелой борьбы и военно-политической и идейной. Они очень напоминают ХХ век и совсем не схожи со сравнительно мирной Belle époque от Венского конгресса до 1914 г. или со II-III веками Римской империи.

X век начался для Византии правлением одного из самых блестящих императоров — Константина VII Багрянородного. У власти находится Македонская династия (её порой именуют еще Армянской, так как императоры этой династии, начиная с основателя — Василия I, имеют армянское происхождение), которую все больше принимают и уважают греки. Константин VII не только хороший полководец, который остановил арабскую экспансию и начал «реконкисту», он и очень знающий писатель, тонкий ценитель прекрасного, удивительно культурный человек. Ему принадлежит книга установлений императорского поведения, которая, надолго стала основой правильного придворного ритуала, отношений с другими государствами, отношений внутри императорской семьи.

Но таким выдающимся монархам часто не везет с детьми.  Наследник престола Роман совершенно потерял разум на почве женщин. Будучи молодым юношей, он влюбляется в очаровательную простолюдинку Анастасию из Лаконии (область в южном Пелопонессе) дочь трактирщика и, как злые языки утверждают, одновременно и  проститутку,  которая трудилась при заведении своего отца. Современники говорили, что она «превосходила всех женщин своего времени красотой и соразмерностью телосложения» [Лев Диакон II,10]. Эта женщина войдет в мировую историю под именем Феофано — Богоявление. Одна из самых авантюристичных и замечательных женщин европейской истории. Роман женился на ней христианским браком — отец ничего сделать не смог. Такое уже бывало в Византии. Сам великий Юстиниан женился на Феодоре, о которой злые языки тоже говорили, что она была до  брака маркитанткой и женщиной легкого поведения. И всю жизнь был доволен... вроде бы.

Но  брак принца Романа не стал удачным. Во-первых, молодой человек, видимо, не удовлетворился одной своей красавицей и, как говорят, от неуемного сладострастия 15 марта 963 г. умер в 24 года, родив трех детей и побыв императором три с половиной года. Шептали, что прекрасная Феофано, чтобы поскорее стать императрицей, уговорила мужа отравить отца — императора Константина, а потом отравила и своего царственного супруга. Впрочем, чего только не шепчут при императорских дворах! Феофано осталась на престоле с тремя маленькими детьми от Романа. Это Константин VIII, который был рожден в 958-м году, Василий — в 960-м году, а до них в 957-м году была рождена их сестра Анна, которую прозвали Руфа — рыжая. Все эти герои имеют прямое отношение к русской истории.

Овдовев, Феофано почти сразу же выходит замуж за Никифора Фоку — опытного и немолодого уже генерала, главного военачальника Константина VII. Говорят, опять же злые языки, что Феофано понимала, что со своим развратным мужем долго престол не сохранишь, и имела какие-то отношения с генералом еще до смерти Романа. А Никифор как раз был тот, кто отвоевал у арабов Крит, кто уже собирался отвоевывать Антиохию, то есть, очень талантливый полководец, да к тому же из древнего армянского аристократического рода. По византийским законам, если кто-то женился на вдовой императрице-матери, он автоматически становился императором. Под именем Никифора II генерал стал императором и регентом при малолетних детях Романа. Брак был политическим, по господствовавшим в Византии нравственным установлениям считалось, что овдовевший супруг должен соблюдать годичный траур, и в это время никакой совместной жизни быть не может. Поэтому, став императором, Никифор отослал Феофано из Большого Императорского дворца, где расположился сам, в Валахернский дворец.  Однако,  не выдержав очарования красавицы, через три месяца  возвращает Феофано к себе во дворец. Но умная женщина от него детей не имеет. Через шесть лет в декабре 969 г., Феофано вместе со своим новым любовником Иоанном Цимисхием, племянником Никифора, подстраивает его убийство. Убит был старый генерал очень коварно и жестоко, ночью, в своей спальне, двери которой открыла Феофано.

Иоанн Цимисхий в своем роде тоже очень интересная фигура. Он армянин, сын или мелкого дворянина, или крестьянина, женой которого уже после успешной карьеры стала сестра Никифора. Цимисхий на староармянском языке означает «маленький» — он был невысокого роста.  Тоже талантливый полководец, знаток стратегий и очень культурный человек. Когда произошло ужасное убийство Никифора, Феофано ожидала, что своего нового возлюбленного она тоже возведет на престол. Возлюбленного на престол возвели, но патриарх Полиевкт твердо сказал Иоанну — пока ты мне не укажешь, кто убил Никифора, и пока ты не отошлешь в заключение Феофано, двери всех церквей будут для тебя закрыты. И демонстративно захлопнул перед ним врата Софийского собора. На Иоанна это подействовало сильно. Он роздал всё свое имущество бедным, облекся в траур, каялся горячо и должно быть искренно, построил лепрозорий и сам часто посещал его, перевязывая прокаженным раны. Он отправил Феофано сначала в заключение на Принцевы острова близ Константинополя, а когда она оттуда сбежала и попыталась просить милости в том же Софийского соборе, сослал в далекий армянский монастырь, и о ней больше сведений нет. Исполняя волю патриарха, Иоанн указал на Льва Валанта, как на убийцу Никифора. И в это предпочли все поверить, хотя  слухи были определенные, что в убийстве участвовал и сам Иоанн. Цимисхия возвели на престол при малолетних императорах — детях Романа и Феофано. Иоанн стал соправителем — это в Византийском ритуале предполагалось, — чтобы никаких не было случайностей при малолетних императорах Василии и Константине. 

Теперь обратимся к Болгарии, в которой за полвека до воцарения Иоанна Цимисхия стали происходить неприятные для греков события. В 893 г., одолев своего брата-язычника Владимира Расате, Симеон стал христианским болгарским князем. Современники и потомки наименуют его Великим. Симеон учился в Константинополе при императорском дворе. Его называли полугреком: он говорил по-гречески настолько чисто, что пуристы классического аттического наречия, как пишет византийский историк Михаил Пселл, поднимали от удивления брови, когда говорил этот варвар. Он знал риторику Демосфена и силлогизмы Аристотеля, как никто другой в Константинополе. Это был образованнейший человек, но при том и болгарский патриот. И он мечтал сделать свою Болгарию великой христианской страной. Он пригласил греческих мастеров, и они отстроили его столицу Преслав. Но этого было мало. Симеон возмечтал об императорском венце. Он возмечтал о том, чтобы малолетний тогда император Константин VII Багрянородный женился на его дочери, а Симеон стал бы регентом и императором ромеев. Но планам этим не суждено было осуществиться. После серии дворцовых переворотов в Константинополе и заточения в монастырь матери Константина — Зои, регентом и императором при Константине становится адмирал Роман Лакапин. Он женит в 920 г. Константина на своей дочери Елене. Матримониальный план Симеона рушится. Тогда он самочинно провозглашает себя Императором (Басилевсом) болгар и ромеев, болгарскую церковь объявляет независимой от Константинополя и начинает с Империей многолетнюю войну.

Римский папа Иоанн Х формально признает независимое Болгарское патриаршество и императорский титул Симеона. Такой титул кроме Константинопольского басилевса к тому времени имел только правитель Римской империи германцев — Карлу Великому этот титул был дарован Императором ромеев в 812 г.  В ответ на самозванство Симеона  император Роман пишет ему изыскано издевательское письмо, в котором говорит: ну этого же мало, что ты теперь император болгар и ромеев, провозгласи себя также верховным халифом всех арабов, а также правителем китайцев.

Война идет неудачно для старой Империи, но тут Симеон умирает 27 мая 927 г. На престол Преслава восходит его сын — кроткий и благочестивый Петр.  В октябре того же года Византия и Болгария подписывают, наконец, мирный договор — за царем Петром признаются все завоевания Симеона, признается императорский титул и независимое патриаршество. Более того, мечта Симеона о мирном завладении Константинопольским престолом вновь кажется осуществимой — внучку императора Романа Лакапина Марию выдают замуж за царя Петра и даже меняют ей имя на «Ирина», знаменуя вечный мир (ирини по-гречески — мир) между двумя христианскими странами.

Но Петра попутала староболгарская партия, которая, скорее всего, тайно продолжала симпатизировать вере предков, разорвать договор 927 г. Мотив был прост — в 960 г. умерла супруга Петра Ирина и мечты на Константинопольский трон вновь стали неосуществимыми, да к тому же император Никифор в 965 г.  перестал выплачивать дань болгарам, как было обусловлено в договоре 927 г. Более того, воодушевленный своими победами над арабами, император-генерал с позором прогнал болгарских послов и назвал царя Петра «императором в тулупе», который недостоин быть не только братом, но даже другом константинопольских василевсов. Начались военные действия. Болгары вновь готовились осадить Константинополь.

Не желая снимать с фронта войска, успешно сражающиеся против арабов в Малой Азии, Никифор решил действовать по старой византийской схеме — воевать чужими руками, расплачиваясь не кровью своих солдат, а золотом императорской казны. На Севере, рассуждал он, есть огромное племя воинственных варягов-русов, которые за предшествовавшие сто лет несколько раз осаждали Константинополь. Сейчас Русью правит  князь Святослав, человек лихой, мужественный. Его мать, Ольга, крестилась в Константинополе, была обласкана императором Константином и его супругой Еленой. Должно быть и Святослава она вырастила в уважении к Империи и христианству. Пусть он  нападет на болгар с севера, ударит им в спину. Тогда болгары от Империи отстанут.

Святослав с радостью на все это согласился. И только когда он перешел Дунай, без всякой, кстати, помощи греческого флота, поскольку у витязей-викингов были свои отличные корабли, греки поняли, какую  ошибку они совершили. Святослав, как оказалось, был не авантюрист, который хотел заработать деньги, пограбить и уйти. Отвергнув веру матери, он остался верен религии предков и к христианским царствам никакого пиетета не испытывал. Он жаждал власти и богатств, как все его предки — конунги викингов, а к тому же, пожалуй, первым из тех, кто правили Русью,  имел амбициозные планы стать великим императором. Тогда, в мутной воде Х века, горизонты для властолюбивых натур открывались широкие…

 Болгар он разбил, столицу их разграбил. Царь Петр перенес апоплексический удар, отрекся от престола, ушел в монастырь и умер в январе 970 г. назначив преемником сына Бориса. Сятослав решил никуда из Болгарии не уходить. Создать себе столицу на нижнем Дунае в Малом Преславе. Там, говорит Свтослав, хорошо, там торговля,  все страны близки — угры, хорваты, греки, чехи, русы. С Дуная можно контролировать все Балканы и Центральную Европу, а, может быть, и захватить Константинополь. Царя Бориса II он держал почти пленником.

Тут гибнет Никифор Фока. В 970 г. Святослав и его войско перед вратами Константинополя. Иоанн Цимисхий, только что занявший престол, еще не снявший покаянную одежду, предлагает ему мир и немалые деньги. Но Святослав готов на мир только на невероятно тяжелых условиях — огромной дани и признании всех его владений в Болгарии. А если не примешь моих условий, гордо говорит варяг Святослав армянину Иоанну, то тогда завоюю Константинополь, а тебя прогоню в твою  Азию. Европа принадлежит мне. Такого еще ни один византийский император не слышал ни от одного варварского князя.

Иоанн Цимисхий понимал, что судьба Империи и его личная судьба зависит от его ответа. Унижения Империи греки ему не простят. И он, опытный и методичный военачальник, стал готовиться к большой войне. Ранней весной 971 г. греческий флот в составе трех сотен боевых кораблей, в том числе и оснащенных греческим огнем, которого дико боялись все варвары, заблокировал русло Дуная и морское побережье близ его устья. Одновременно тяжелая закованная в броню кавалерия и изощренные осадные орудия (артиллерию того времени) стремительным броском Иоанн перебросил через неохраняемые перевалы Родоп в Болгарию. После отчаянного сопротивления русского гарнизона в апреле капитулирует болгарская столица Преслав а затем и другие болгарские города. Император Цимисхий подходит к Доростолу (Силистрии) — городу, в котором укрепился Святослав. Город полностью окружен и с суши и с Дуная. Святослав выводит войска русов из города, чтобы дать генеральное сражение, но закованная в царьградскую броню кавалерия ромеев в муку перемалывает варяжские дружины. Начинается мучительная для русов осада. Съев все, что можно было съесть, заклав людей на алтари своих богов, но так и не дождавшись победы, через три месяца Святослав просит у Императора пощады. Иоанну не нужна голова Святослава — ему нужен скорее союзник, в будущих войнах со степными кочевниками. Поэтому он позволяет ему уйти.

Святослав просит, чтобы Иоанн договорился с печенегами, чтобы те пропустили его войско через днепровские пороги обратно в Киев. Вроде бы император об этом просит, но печенеги сказали: пороги — это наше дело, не вмешивайся. В итоге Святослав убит печенегами на Днепровских порогах. Русам преподан очень жестокий урок — старая Империя показала свою силу.

Цимисхий не только отвоевывает Болгарию, но ликвидирует болгарское царство и патриархат.  В Константинополе ему устраивают в соответствии с древней римской традицией, великолепный триумф: на триумфальной колеснице, запряженной четверкой белых коней, в которой обычно въезжает в город триумфатор, на этот раз въезжала икона Богородицы из главного храма Преслава. Под этой иконой лежали золотые венцы, скипетры и пурпурные облачения болгарских царей. За колесницей на белом коне в золотом доспехе ехал сам Иоанн Цимисхий, а за ним шел пешком болгарский царь Борис. Около Святой Софии с Бориса сняли все  царские облачения и унесли в Святую Софию, а царя объявили чиновником византийской администрации со званием магистра, — это на уровне статского советника, полковника. Царь Борис стал византийским чиновником, а Болгария из империи — провинцией Византии. В глазах ромеев малорослый армянский генерал превратился в облагодетельствованного Богом великого василевса. Империя расправила плечи после многих лет унижений.

Но как только 10 января 976 г. умирает Цимисхий, и молодые Василий и Константин становятся императорами, тут же начинается мятеж в западной Болгарии, которая сейчас является Македонией, в районе Охридского озера. Князь Самуил с  тремя своими братьями постепенно, отвоевывает сначала Македонию, а потом и Болгарию. Пользуясь,  во-первых, тем, что молодые императоры еще не имеют сил, а опытный военачальник мертв, и, во-вторых, тем, что в Малой Азии начинается восстание одного из византийских военачальников — Варды Склира, который хочет стать императором.

В Македонии на Охридском озере в это время объявляется создание новой архиепископии, фактически независимой от Константинополя, и утверждается  новое болгарское царство Царя Самуила. Такова картина на Балканах при вокняжении  Владимира сына Святослава в Киеве. 

В это время, в Х веке, выбор религии, о котором мы говорили в связи с христианизацией центральной Европы происходит и на пространствах Европы Восточной от Карпат до Урала и Каспийского моря. Славянские, финские и тюркские народы меняют свои привычные шаманские практики на монотеистические. Почему? Рациональные объяснения тут вряд ли могут быть исчерпывающими. Ревность до самоотвержения в новой вере только что обращенных ханов, каганов и конунгов как и части их подданных свидетельствует о том, что дух религиозного поиска и жажда новых перспектив бытия овладели многими народами. Такие времена нечасты. И IX-X века для пространств от Скандинавии до Закаспийских степей, от Балкан до Урала вполне можно назвать по Ясперсу «осевым временем».  Шаманисты становятся или мусульманами, или иудаистами, или христианами. Выбор происходит между религиями откровения, между тремя авраамическими традициями  и малыми традициями внутри каждой из них.

 Правитель — балтавар Волжской Булгарии Алмуш принимает ислам ханафитского толка в 922 г. и объявляет себя эмиром. Закаспийская степь принимает ислам и та часть тюрок, которая в Закавказье, на территории нынешнего южного  Азербайджана, принимает ислам. К югу от них — Персия. А другое мощное тюркское племя хазар, которое создает большое государство уже в IX веке, — их главный город Итиль примерно соответствует нынешней Астрахани, — постепенно принимает иудаизм.

Хазарские каганы (каган — это тюркское слово, это хан, правитель) решают, что если их народ примет христианство (хотя хазары в очень хороших отношениях с Византией), он попадет под власть Византии, а каган станет «сыном» императора, зависимым от него правителем. С другой стороны, Халифат почти что принудил хазар к обращению в ислам, когда в 737 г. арабские войска высадились в Итили и сделали марш-бросок вверх по Волге, фактически разгромив Каганат. Тогда каганам оставалось одно из двух — или упорствовать в своем язычестве и быть истребленными, или перейти в ислам и стать, вассалами халифов. В 737-738-м году каганы принимают ислам. Но «невольник — не богомольник»: как только ушли арабы, все вернулись к старой вере. Однако с шаманизмом империю не построишь, а хазары создавали государство от Дагестана до отрогов Карпат. Не желая зависеть ни от халифов, ни от византийских басилевсов они склоняются к иудаизму. В 864 г. Каганат окончательно становится иудаистским государством. Я напомню, что тогда, чтоб быть иудеем, совсем не обязательно было быть евреем. Это было время активного иудейского прозелитизма. Приезжали евреи-раввины, учили Талмуду и Торе, но иудаизм был в VII-X веке такой же прозелитической религией как ислам и христианство. Иудейскими были арабские государства Южной Аравии и некоторые другие разноплеменные государства Востока.

И вот в этой ситуации перед Русью возникает реальный выбор. Новые религиозные перспективы влекли к себе и восточных славян и викингов, владевших ими. В то время религия воспринималась не столько как государственная идеология, сколько как путь спасения. И когда шаманисты знакомились с величьем цивилизаций, исповедовавших ислам, христианство, иудаизм, узнавали о колоссальной духовной перспективе, открывающейся перед теми, кто поклоняется Богу «в духе и истине», они начинали остро переживать бесперспективность своей веры. Шаманские традиции обещают с помощью богов обеспечить адептам счастье, процветание, власть, успех, богатство — все, что желанно на земле. А вот что будет по ту сторону смерти — об этом толком ничего не говорится. Вместо инобытия предлагается зеркало: за гробом продолжается та же жизни, какая и сейчас. Например, желанная цель викинга — оказаться после смерти в  Валгалле, где умершие постоянно пируют и сражаются друг с другом — то есть продолжают делать то, что они делали и при земной жизни.

А рядом существуют христианские народы, мусульманские народы, иудейские проповедники, которые говорят о прекрасной вечности, о перспективе быть другом Божьим (мусульмане) или быть обоженым, из человека стать Богом (христиане). И многие начинают об этом задумываться. Оказывается, в жизни есть шанс — не просто стучать мечом, не просто развлекаться с девицами, не просто наедаться-напиваться до умопомрачения, — оказывается, в жизни есть шанс вечности, божественной вечности. Именно об этом говорят проповедники: настоящая жизнь не кончается на земле, а только начинается после смерти — прекрасная блаженная вечная жизнь. Или, если не созидаешь ее здесь — тебя ждут посмертные муки. Мужу позорно выпрашивать милости у духов, мужу предстало быть другом Божьим, сыном Божьим, служить Всевышнему. Этот духовный рыцарский идеал привлекал многих. Слова проповедников подкрепляло великолепие городов, красота зданий, богатство казны, сила и умелое устроение власти монотеистических империй.

На византийских монетах — золотых солидах, на одной стороне изображен император, а на другой — Иисус Христос. Символически главой государства является Сам Спаситель. А на монетах халифа начертаны слава шахады — «Нет Бога кроме Бога и Мухаммед — пророк Его». Халиф только наместник посланника Божьего — «халиф расул Аллах». Халифатом правит Сам Творец миров. То же говорили о сути власти и иудейские проповедники: настоящий царь — Иегова, повелитель воинств небесных. Эта перспектива кружила голову ханам,  конунгам и многим из их подданных. Перед ними открывалась перспектива вечности. Многие люди об этом задумываются. 

Викинг Аскольд приходит к Константинополю в 860 году, потом посылает послов, и послы возвращаются христианами, не только возвращаются христианами, но, видимо, с полного разрешения Аскольда приводят епископа. В 867 году, по греческим хроникам, посвящается епископ в русскую землю. Мы не знаем, где он правил, в Тмутаракани или в Киеве. Но это даже не важно, важно то, что с тех пор христианская община никогда не исчезала в Киеве. Когда Олег завоевал Киев,  прогнал или убил Аскольда и Дира это была не просто обычная борьба варягов за власть и деньги, но это была также борьба язычества (Олег с севера из Скандинавии из Новгорода пришел с языческими воззрениями) против начинающего развиваться в Киеве христианства.

В 954 году в Константинополе крестится вдова князя Игоря Олеговича Ольга. И, кстати, Константин Багрянородный описывает, как он и его супруга Елена принимали Ольгу, как Ольга сидела с императорскими фрейлинами за столом, а к десерту ее пригласила императорская чета за особый золотой столик, и она сидела с ними, ела сладости и беседовала. Княгиня Ольга вернулась христианкой. Святослав, убежденный язычник, отвечал своей матери Ольге, когда она его увещевала — сынок, ну ты возьмись за ум, ведь есть же что-то еще, кроме ратного дела и власти — он говорил: я не могу стать христианином,  надо мной дружина будет смеяться. Но своего старшего внука, сына Святослава, Ярополка, которого Святослав, постоянно находясь в походах, оставлял бабке, Ольга вырастила, видимо, христианином.

Святослава убивают печенеги в 972 г., и в Киеве вокняжается его сын Ярополк (Ольга умирает в 969 г.). Олег, его брат, правит в Овруче древлянами (лесистый район севера Украины и юга Белоруссии), а в Новгороде правит Владимир. Мы знаем, что в 978 г. Ярополк посылает на Запад к императору  просьбу прислать епископа для Киевской церкови. Почему на Запад? По всей видимости, после разгрома  и гибели Святослава, у Киева с Константинополем портятся отношения. Никоновская летопись под 979 г. сообщает: «того же лета придоша послы к Ярополку из Рима от папы». О результатах этого посольства ничего не известно. Но ясно, что Ярополк по крайней мере интересовался христианством.

 Владимир родился около 960 г., точную дату его рождения мы не знаем. С 972-го года, со смерти своего отца, он номинально князь в Новгороде. Фактическим правителем Новгорода является некто Добрыня. У  трех сыновей Святослава разные матери. Мы ничего не знаем о матери Ярополка и Олега, но, по всей видимости, она была, дочерью знатного викинга. Иначе с Владимиром. Он сватается к варяжской княжне Рогнеде, дочери полоцкого князя Рогволда (варяжское Регенвальд). Но гордая варяжка говорит:  «не хочу розути робичича, хочу Ярополка». Робичич —  сын рабыни, снятие сапог — варяжский брачный обычай. Так что Владимир — сын рабыни, а Ярополк — нет.

Мать Владимира — Малгуша или Малка, которая сама себя называла на варяжский манер Мальфредой, видимо была славянкой и, к тому же, сестрой Добрыни,  одного из высших вельмож Киевской Руси. Малгуша — ключница и милостивница у княгини Ольги, она была казначеем княгини и раздавала милостыню. Милостивница — это та, которая раздает милостыню от имени владельца имущества. То есть Малгуша-Мальфреда, сестра наместника Новгорода, отнюдь не раба, а высшая сановница княжьего двора Ольги, тоже, кстати, славянки из кривичей. Юная варяжская княжна Рогнеда именует эту придворную даму рабыней, скорее всего,  из  презрения к славянам: славяне  — рабы, хозяева — мы, варяги. Летописи попытались изгладить все варяжско-славянские конфликты на этнической почве, но, судя по всему, они были.

Ольга, став большой христианской пуристкой, не простила Малгуше, что она сошлась вне брака с ее сыном Святославом и отправила ее рожать в одно из своих сёл — в Будутин, а после  построила там монастырь —  «Володимир бо бе от Малки, ключници Олжины; Малка же бе сестра Добрыне, — и бе Добрыня дядя Володимиру; и бе рожение Володимеру в Будутине веси, тамо бо в гневе отслала ея Олга, село бо бяше ея тамо, и умираючи даде его святей Богородици» (Никоновская летопись).

Владимир почитал мать, и мать была, безусловно, христианкой, потому что на раздачу милостыни, такого христианского дела, Ольга не поставила бы язычницу. Скорее всего, не чужд христианству был и Добрыня. Так что мальчик Владимир воспитывался в христианско-славянской среде бабки, матери и дяди и, должно быть, без презрения к славянам, хотя и гордился кровью варяжских конунгов в своих жилах.

В это время в Норвегии тоже происходят очень важные процессы. Во время переговоров на мысе Сотанес в Вике эрл Гудрёд Бьернсон коварно убивает Трюггви Олафссона, конунга Вингулмарка и Вика. Жена Трюггви Астрид, спасая детей от истребления, бежит с ними в Новгород во владения друга и может быть родственника своего мужа — Святослава. Среди детей Трюггви — Олаф, который лишь немного старше Владимира. Об этом повествуют скандинавские саги, в которых Владимир — это Вольдемар. Повзрослев, Олаф Трюггвасон путешествует по Европе, его принимает  император Иоанн Цимисхий. Во время странствий он обретает новую веру и всей душой принимает крещение в 976 году. Вернувшись в Новгород, он рассказывает о своем новом духовном опыте Владимиру. И эти рассказы, видимо, отпечатываются в сердце молодого князя, хотя сам он еще следует принципам своего отца — убежденного язычника.

Княжа в Новгороде, Владимир узнает, что Ярополк из-за какого-то пустякового конфликта, связанного со случаем на охоте начал междоусобицу с братом Олегом, отправился с дружиной к древлянам, взял приступом Овруч и стал причиной гибели своего брата в 977 г. Владимир понимает — это борьба за единовластие. Убийство брата совсем не вяжется с христианским расположением ума Ярополка. А как коварно убили Святослава на порогах по наущению православного императора! В Киеве в этом были уверены. Должно быть, Владимир вспомнил и то, что отец прислал Ярополку из дальних походов красавицу монахиню гречанку, а Ярополк, что тоже странно для христианина, сделал ее своей наложницей (летописи сохранили имя монахини — Предислава — скорее языческое болгарско-славянское, видимо имя, данное при постриге, молодая женщина не считала возможным носить далее). Христианство начинает для Владимира всё больше связываться не столько с высокими прозрениями, сколько с лицемерием и лживым формализмом, прикрывающим жестокость и обман.

Боясь, что с ним Ярополк поступит как с Олегом, Владимир бежит к конунгу Норвегии Хакону Могучему, известному своей непримиримой борьбой с христианами. У недавно крестившегося датского короля Харальда Синезубого, то же своего родственника, он предпочитает не искать защиты. Христианам он больше не верит, их лицемерие презирает. Именно в языческой еще Норвегии Владимир набирает дружину и  отправляется с этой варяжской дружиной против Ярополка мстить за брата. В 980 г. он выгоняет посадников Ярополка из Новгорода и идет на Киев.

Как раз по дороге он посещает тот самый Полоцк, где правит Регенвальд, предлагает руку Рогнеде. Рогнеда, как мы помним, его руку с презрением отвергает. Тогда Владимир берет штурмом город, убивает её отца и двух  братьев, и силой берет Рогнеду, которая, надо сказать, стала его любимой женой, и от нее он родил много детей. Что в этом разбое? Месть за униженное славянское самолюбие, просто наслаждение силой — что угодно. Только христианства в этом нет ни на каплю. Смерть Олега по вине Ярополка, разочаровала Владимира в вере бабки, матери и друга Олафа.

Потом Владимир идет на Ярополка. Ярополк запирается в Киеве. Обманом, дав клятву, его выманивают и на переговорах по приказу Владимира два варяга поднимают Ярополка на мечи. Очень по варяжски, очень по язычески. Слово не стоит и ломаного гроша. Ненависть к христианству заходит у Владимира еще дальше. Убив коварно старшего брата, он овладевает  Предиславой, к тому же беременной, как бы говоря — вот вам, монахи, вот вам, христиане!

Вокняжившись в Киеве Владимир начинает гонения на христиан. Русь он хочет сделать оплотом нордической религии, как это он видел у конунга Хакона. В Киеве создается как бы новая Упсала — центр поклонения нордическим божествам. Летописцы именуют эти божества по-славянски, но нас это не должно смущать — славяне и викинги — родственные индоевропейские народы и под разными именами у них подразумеваются одни и те же сущности.  Владимир создает в Киеве целый пантеон. Там, как и в старой Упсале, приносятся человеческие жертвы. По сообщению летописца, жители Киева приводили на княжий теремной двор «своих сыновей и дочерей и там приносили их в жертву бесам». Купец и воин Федор (варяжское имя — Тор, или Отар) отказался отдать в жертву своего крещеного сына Иоанна и был убит вместе с ним разгневанной толпой в июле 983 г. На месте их убийства впоследствии  воздвигнут Десятинную церковь.

Владимир сводил счеты с христианством не только в сфере культа. Он пустился в неслыханный даже среди викингов разврат. «Был же Владимир побеждён похотью, и были у него жёны […], а наложниц было у него 300 в Вышгороде, 300 в Белгороде и 200 на Берестове, в сельце, которое называют сейчас Берестовое. И был он ненасытен в блуде, приводя к себе замужних женщин и растляя девиц» — повествует летописец. О невероятной нравственной распущенности Владимира говорят и современные ему иноземные источники. Титмар Мерзебургский именует его “fornicator maximus” — великий распутник.

Владимир, кажется, наслаждается, открыто совершая то, что, по его убеждению, христиане делают тайно, прикрываясь лицемерным благочестием. И не только сам совершает, но и граждан призывает к тому же. Он свёл счеты с Ярополком, и не устает сводить счеты с его верой. Впрочем, всё это продолжается недолго. Не позднее 987 г. происходит «великий перелом», сделавший Владимира «равноапостольным» и «святым».

Здесь мы должны быть предельно внимательны. Все дело в том, что выбор веры Владимиром в «Повести временных лет», по мнению большинства историков, — это поздняя интерполяция,  которая очень много содержит ложного. На самом же деле, видимо происходит следующее. Мы здесь пользуемся не русскими источниками, хотя и русские источники, например, «Похвальное слово Владимиру» Монаха Иакова кое-что дают, но в первую очередь, пользуемся источниками арабскими, византийскими и армянскими.

Вскоре после смерти императора Иоанна Цимисхия в Малой Азии начинается войсковой мятеж Варды Склира, домогающегося верховной власти в Империи. Молодые императоры соправители Василий и Константин  посылают на подавление мятежа племянника убитого императора Никифора Фоки, тоже замечательного полководца Варду Фоку. Но, видимо, племянник не забыл коварного убийства своего дяди — императора. К тому же и правление Василия и Константина началось с поражений в Болгарии от войск Самуила. Их престиж низок.

14 сентября 987 г., на Крестовоздвиженье, Варда Фока со всем войском  переходит на сторону Варды Склира, вернее, переманивает его на свою сторону, и мятеж их теперь совместный. Мятеж с желанием захватить престол ради славы империи. Опытный полководец, Фока уже вышел на азиатский берег Босфора напротив Константинополя, а у Василия  и Константина войск почти нет, их почти все предали. И тогда Василий  делает блестящий ход. Потом он станет великолепным полководцем и очень хорошим дипломатом. Но дадим слово арабскому историку Яхъе Антиохийскому, фактическому очевидцу: «… и побудила его [императора Василия] нужда послать к царю русов — а они его враги, — чтобы просить их помочь ему в настоящем его положении. И согласился он на это. И заключили они между собою договор о свойстве, и женился царь русов на сестре царя Василия, после того как он поставил ему условие, чтобы он крестился и весь народ его стран, а они народ великий.[…] И послал к нему царь Василий впоследствии митрополитов и епископов и они окрестили царя.[…] И когда было решено между ними дело о браке, прибыли войска русов также и соединились с войсками греков, которые были у царя Василия, и отправились все вместе на борьбу с Вардою Фокою морем и сушей».

В апреле 988 г. шесть тысяч варягов от Владимира прибыли в Константинополь и в конце 988 г. разгромили войска мятежников, 13 апреля 989 года в сражении под Авидосом на азиатском берегу Босфора убили Варду Фоку, а Склира пленили. Другой арабский историк более поздний Ибн аль-Асир сообщает тоже самое, только относит эти даты к 986 году,  видимо, он ошибается.

Братья соправители, чтобы сохранить престол, предложили Владимиру неслыханное. Анна — порфирородная принцесса, то есть рожденная от императора и принятая в пурпурные пеленки. Это было право только императорской семьи. И в Византии существовало твердое положение, что порфирородные принцессы никогда не выдаются на сторону за каких-то негреческих принцев. Особо считались знатными порфирородные принцессы во втором колене, а ведь отец Анны Роман был порфирородным — он родился у императора Константина VII, когда тот был императором, так что Анна во втором поколении была порфирородной принцессой. Таких никогда не выдавали за чужеземцев. «Это неслыханная вещь, чтобы дочь, рожденная в багрянице от императора, рожденного в багрянице, вышла замуж за чужеземца» — ответил император Никифор II послам императора Запада Оттона I.  «Если когда-либо народ какой-нибудь из этих неверных и нечестивых северных племен попросит о родстве через брак с василевсом ромеев, то есть либо дочь его получить в жены, либо выдать свою дочь, василевсу ли в жены или сыну василевса, должно тебе отклонить и эту их неразумную просьбу […] Поскольку каждый народ имеет различные обычаи, разные законы и установления, он должен держаться своих порядков, и союзы для смешения жизней заключать и творить внутри одного и того же народа» — поучал Константин VII в трактате о придворных установлениях. За Анну сватал своего сына-дофина Роберта французский король Гуго Капет, ей предлагал свою руку Император Запада Оттон III. Но обоим было отказано.

Но тут делать было нечего — враг стоял у ворот. Кроме русов, с которыми, действительно, враждовали, больше никого не было, к кому можно было обратиться за помощью и кто имел силу. И вот пообещали. Анна плакала, Анна говорила, что ей лучше умереть, чем замуж за дикого тавро-скифа идти. Но делать было нечего. На кону стояло существование и ее, и её братьев. Победи Варда Фока, и царственных братьев, скорее всего, ждало бы оскопление, ослепление и заточение в монастырь. Анна тоже вряд ли могла рассчитывать на что-то кроме судьбы монахини.

VIII.

Посольство из Константинополя с просьбой о помощи и с предложением родственного союза с императорами наверное поразило Владимира. Понятно, что о браке с порфирородной принцессой речь могла идти только при условии крещения и самого князя русов и его страны. Но, по всей видимости, Владимир уже подумывал о принятии новой веры. С новой Упсалой ничего не получалось. Рядом с расцветающими монархиями Польши, Венгрии, Болгарии, Хазарского каганата нордический Киев выглядел убого. Но взгляды Владимира обратились совсем не к христианам. К ним у него оставалось устойчивое предубеждение.

Среднеазиатский врач и историк аль-Марвази (нач. XII века) сообщает:

Сообщение это не столь фантастично, как кажется на первый взгляд. Под первоначальным обращением в христианство аль-Марвази имеет ввиду, скорее всего ту постепенную христианизацию Руси, которая происходила от Аскольда до Ярополка. А Владимир решил искать иную веру. Быть может, о «притуплении мечей» как о резоне для обращения в ислам сообщили хорезмшаху киевские послы. Русские летописцы старательно изгладили все намеки на это посольство и приезд мусульманских учителей на Русь. Остались только анекдотические строчки в Повести временных лет в истории о выборе веры. В жизни же всё было намного серьезней. В 985-86 годах Русь реально могла стать не северо-восточным форпостом христианства, но северо-западным форпостом ислама. Тогда Византии конец пришел бы не в XV, а в XII веке, а к  XV столетию большая часть Европы была бы исламизирована. Мы бы жили сейчас в совершенно ином мире. И точно были бы частью Евразии, исповедуя веру пророка Мухаммеда.

«И когда русы обратились в христианство, религия притупила их мечи,  и вернулись они к трудной жизни и бедности, и сократились у них средства существования. Тогда захотели они стать мусульманами, чтобы позволен был им набег и священная война и возвращение к тому, что было ранее. Тогда послали они послов к правителю Хорезма, четырёх человек из приближённых их царя, потому что у них независимый царь и именуется их царь Владимир — подобно тому, как царь тюрок называется хакан […] И пришли послы их в Хорезм и сообщили послание их. И обрадовался Хорезмшах решению их обратиться в ислам, и послал к ним учителей обучить их законам ислама. И обратились они в ислам».

Судя по рассказу о выборе веры из Повести временных лет, Владимир посылал  послов и в Итиль, к иудаистам хазарам. Тут тоже все не так просто. Не случайно еще в XI веке киевским князьям усваивается титул кагана, например митрополитом Илларионом в «Слове о законе и благодати». Скорее всего, принятие иудейства рассматривалось Владимиром и его советниками совершенно серьезно. Корону кагана он мысленно примерял на себя. Если бы такая огромная страна как Русь стала, подобно Хазарии, иудейским царством, пути этой веры и еврейского народа стали бы совершенно иными. Иудаизм, оторвавшись от еврейства, как оторвалось от него христианство, стал бы мировой религией. Евреи бы были народом учителей и священников для множества разноязыких племен. Мир стал бы иным.

Но вышло иначе. Всё изменила неожиданно открывшаяся перспектива стать мужем порфирородной принцессы, невероятная перспектива. Скорее всего, Владимир знал о неудачных матримониальных притязаниях Великого царя Симеона, императора Оттона I. И вдруг такой брак и даже лучший — с сестрой царствующих императоров, ему подносят на блюде. У Владимира кружилась голова. Предубеждения против христианства оставались, но он, скорее всего, позволил себя переубедить. Кто такой брат Ярополк? Мало смыслящий в вопросах веры варяг-честолюбец. Стоит ли ставить в зависимость от него свой выбор. Тем более что мать, Малгуша, вроде бы просила его на смертном одре принять веру Христову.

Перспектива из предводителя дикого племени стать членом императорской фамилии величайшей столицы мира, сияющего Константинополя — Миклигарда была невероятно желанна. И Владимир, человек амбициозный и честолюбивый, был полностью этим покорен. Быть может, свою роль сыграл и греческий философ, блестящую речь которого приводит Повесть временных лет. Характерно, что обращать князя в христианство из Константинополя прислали не епископа, не ученого монаха, но светского человека — любомудра-дидаскала. Таков был Новый Рим. Богословская ученость не замыкалась там в стены монастырей и епископских дворцов. Культурные миряне — чиновники, офицеры, профессора, даже торговцы и ремесленники любили и умели говорить о Боге и вере. Профессор богословия показался братьям императорам более подходящим собеседником для князя русов, чем чернец. Разве Ярополк так верил во Христа, как греки, он — варвар, необразованный дикарь — думал Владимир. — Я таким не буду. И соглашается креститься. Выбор сделан. Россия не станет западным форпостом Азии. Она навсегда стала восточным рубежом христианской цивилизации.

Вскоре из Константинополя прислали епископов и крестили Владимира,  тогда же, в 987 году, скорее всего, в Василькове, на летней даче, втайне от дружины. В честь нового брата, императора Ромеев, Владимир от купели получает имя Василий. Еще до крещения он послал своих воинов, и они спасут Василия и Константина в апреле 989 г. Наступает время окончательной расплаты — брак Владимира и порфирородной Анны — сестры императоров. Владимиру лицемерие Ярополка было отвратительно. Он к новой вере отнесся серьезно — запретил казни преступников, распустил своих жен и наложниц, стал не продавать рабов, а выкупать пленных, кормить сирых и убогих. Так готовился он к новой жизни христианина и брата императоров.

Но тут произошла  беда. Слезы сестры растрогали братьев. У одного современного событиям армянского историка, Стефана Таронского, есть рассказ, в котором многое перепутано, русы заменены на булгар (в западных народах армянин явно разбирался плохо), но суть нам очень важна: «В том же году (986) царь Василий (император Василий II) отправил митрополита Севастии в страну Булхаров водворить мир. Булхария просила царя Василия отдать сестру свою замуж за её царя. Император в сопровождении митрополита отправил какую-то женщину из своих подданных, похожую на сестру свою. По прибытии той женщины в страну Булхаров, узнали кто она, и потому осудили митрополита как прелюбодея и обманщика; цари булхарские сожгли его, обложив хворостом и соломой».

В этой ужасной истории армянского историка интересует совершенно не то, что интересует нас. Дело в том, что этот митрополит Севастии Армянской отличался очень плохим отношение к армянам. Весь рассказ приведен для того, чтобы показать, вот, как кончают люди, которые плохо относятся к нашему народу. Но для нас важно, что это явно не выдумка — он пишет через неполных сто лет после событий. Видимо, произошло следующее: после того, как Владимира крестили, к нему отправили, очень возможно, другую женщину в сопровождении может быть, действительно, Севастийского митрополита. И Владимир был глубоко возмущен — христиане опять оказались лжецами. Принцессу, ради которой он принял крещение и послал шесть тысяч варягов умирать за императоров, ему так и не дали.

И вот тогда он собирается войной на Империю. Он решает: сил немного, Константинополь он, как его предки, воевать не может, он решает отправиться в Херсонес, и завоевать столицу крымской провинции Константинополя, нынешний Севастополь. И он это блестяще осуществляет, по всей видимости, летом 989 года. Тут уж царственным братьям деваться некуда. Они присылают Анну, происходит венчание Владимира и Анны в Херсонесе и там же крестится значительная часть победоносной дружины. Херсонес Владимир отдаёт назад братьям-императорам как вено за невесту, а  всё воинство и княжеская супружеская чета возвращается в Киев. В Киеве происходит, на самом деле, видимо, в 990 году, крещение народа. 

IX.

Но странности на этом не заканчиваются. В летописях ясно сказано, что Владимира крестил епископ, и вместе с Анной в Киев приехал митрополит. Но мы не знаем ни одного имени киевского епископа до 1034 года, то есть, до времени правления  Ярослава (Владимир умер в 1015 г.). Вымаран довольно большой кусок русской церковной истории,  почти 45 лет. В чем же тут дело? Я думаю, что мнение на этот счет Карташева, Дмитрия Оболенского, и Успенского верно. Дело в том, что Владимир, когда уверовал, действительно думал, что если он верит во Христа, то верит в правду, а тут — взяли и обманули, по-свински. И при том соплеменники философа-дидаскала, греческие императоры, которые так мудро и красиво говорят о вере. Это не жалкие дикости брата Ярополка.  Не знаю, сожгли ли епископа, но  не исключено, что даже это могло произойти в Киеве в 988 г.

Поэтому, получив Анну,  Владимир не стал поддерживать с Константинополем церковных отношений. Он попросил себе епархию из Болгарии, отвоеванной от византийцев царем Самуилом Охридским. И поэтому у нас церковно-славянский язык, а не греческий. Первая русская церковь, как организация, была взята из Болгарии из Охридской практически автокефальной архиепископии.

Император Василий II восстановил власть над Болгарским царством к 1014 г. 26 июля 1014 г. он одержал победу над войсками Самуила на перевале Клейдон. Пленных болгарских солдат он повелел ослепить, оставив один глаз только каждому сотому воину, и так послал их Самуилу. Когда царь болгар увидел, что стало с его войском — его разбил удар. 6 октября он скончался, а император Василий получил на все века мрачный эпитет «Болгаробойца». Страшное зверство перечеркнуло его военные и политические успехи. И когда в 1018 г. болгарская царская семья у ворот Охрида сдалась Василию, это мало кто заметил.  Тогда же была упразднена фактическая автокефалия Охридской архиепископии.

К чести Владимира надо признать, что он не изменил вере, разуверившись в людях — её носителях. Он оказался духовно сильным и умным человеком, навыком понявшим, что «всяк человек — ложь». Но не Бог. Раз избранной вере он не изменил, а вот церковную юрисдикцию сменил с удовольствием и, должно быть, с облегчением.

Для Руси эти события имели самое непосредственное значение. Альтернативного Константинополю источника церковной власти больше не было. Владимир был мертв.  Ярослав не имел ничего против Константинополя — мало ли, что там когда-то было у греков с отцом. Тем более, что он был рожден Рогнедой. У Анны детей, кажется, не было. Церковная легенда, что Борис и Глеб дети греческой принцессы — не более чем легенда. Летопись и житие их матерью называет болгарскую княжну Милолику.

Ярослав вполне примирился с Константинополем и греками. В Киеве появился греческий митрополит. А  вся  история с обманом Владимира братьями-императорами была настолько некрасива, что летописец постарался ее убрать и создать какое-то невнятное повествование о  выборе Владимиром веры, захвате Херсонеса, чтобы там получить крещение и, вдобавок, царевну Анну.

А теперь подумаем о самом главном, о перспективе. Этот судьбоносный выбор Владимира на первый взгляд — цепь случайностей. Были бы Василий и Константин менее щепетильны к слезам сестры, и более щепетильны к своим обещаниям, была бы рыжая Анна более авантюристичной натурой (кстати, хорошо жила с Владимиром до своей смерти — она умерла за три года до Владимира), то тогда никакой подмены бы не было. Похода на Корсунь не было бы, и мы говорили сейчас не на славянском, а на греческом языке. Ведь Русский мир был тогда многоязыкий — славянские наречия, варяжский язык, угро-финские, балтийские и тюркские языки. Славянский язык объединил всех жителей нашей земли потому, что единая христианская церковь учила и молилась здесь на болгарском славянском языке, творении Кирилла и Мефодия. Владимир любил и ценил свою славянскую половину крови и славянскую половину своего народа. Но с верой, принятой непосредственно от греков, всё могло выйти иначе. Греческие епископы и монахи учили бы не на болгарском, а на греческом языке. И мы были бы сейчас иным народом. Древнюю греческую культуру знали бы намного лучше, чем сейчас, а вот славянские корни могли бы утратить.

А если бы Владимир предпочел западный обряд греческому? Ведь, прознав о конфликтах русского князя с греками, в Крым к нему приезжали папские легаты. Это мы знаем точно. Есть даже западное предание, скорее всего не вполне правдивое, что варягов крестил немецкий епископ, а простонародье  — греческие попы. Представим себе, что Владимир обратился бы, разочаровавшись в Константинополе, не к Охриду, а к Риму. Это вполне реально. Тогда бы греческое христианство тихо умерло под гнетом ислама, а русская культура стала бы инвариантом латинской, на подобии польской или чешской.

Но выбор был сделан Владимиром в пользу Константинопольской традиции, хотя и в обход Константинополя. Семя высокого греческого богословия, которое жило в Империи Ромеев, было брошено на совершенно дикую русскую почву и проросло, на самом деле, только в XIX-XX веке, даже, может быть, в полноте раскрылось только в русском изгнании ХХ века и так было сохранено для мира. Потому что в средневековой Руси была святость, было опытное умозрение исихастов, были иконы, но ведь не было текста, в отличие от греков. Настоящее богословие, настоящее глубокое переживание христианства, характерное для того же Максима Исповедника, оно было осознано интеллектуально здесь, на русской земле только в XIX — XX веке. Так что Византия через века послала этот импульс, и  он проявился на Руси через тысячелетие, потому что Владимир выбрал восточную греческую традицию, а ко времени Ярослава Киев тесно связал себя с Константинополем, но уже как центр именно славянского сообщества.

Судьбы всего мира во многом связаны с этим выбором Владимира, который произошел в 986-990 годах. И от того, что выбор был таким, мы стали не просто западным, христианским народом, а, скажем,  не мусульманским, не иудейским,  но мы стали особым западным народом,  у которого своя миссия — хранить и развивать вместе с греками и южными славянами светоч одной из величайших культур человечества — эллинско-византийской культуры. Мы стали обладателями этого сокровища благодаря цепи исторических случайностей. Но в высшем смысле случайностей не бывает. Бывает свободный выбор человека, сплавленный с волей Провидения.

Воля Провидения, понятно, не зависела от князя Владимира, а вот свободный выбор был всецело его. И за это мы, его далекие потомки, не можем не быть ему благодарны. Сейчас, когда идут споры — быть ли памятнику князя Владимира в Москве, я могу твердо сказать — он более многих достоин его. Но это не должен быть памятник христианскому триумфатору, как на Киевских горах. Я вижу его иным — в глубоком мучении духа князь, испытавший так много разочарований и обманов, переживший страшные и искусительные опыты, побеждает в себе высшей Божьей правдой ложь человеческую. Пусть именно в этом будет он примером для нас.