Фонд V-A-C представляет «Опыты нечеловеческого гостеприимства» в ММОМА на Гоголевском бульваре. Мультидисциплинарный проект открывает экспериментальную программу «Карт-бланш», в рамках которой ММОМА приглашает дружественные художественные институции реализовать собственные кураторские инициативы. В рамках первой сессии 12 апреля состоится лекция философа Йоэля Регева, который считает, что совпадения происходят в области, заведомо лежащей вне сферы нашего влияния и контроля. Он рассматривает необъяснимые совпадения, которые случаются в нашей жизни, с рациональной точки зрения, позиционируя тип мышления современного человека где-то между наукой и суеверием. T&P поговорили с Регевым о коинсидентальном методе изучения повседневности и составили словарь для чтения его книг.

 

 

Йоэль Регев

философ, доктор наук, автор книг «Коинсидентология: краткий трактат о методе» (2015 год) и «Невозможное и совпадение: о революционной ситуации в философии» (2016 год)

 

 

— Почему вам сейчас понадобилось исследовать совпадения несовпадаемого? Какие явления можно рассмотреть с помощью науки о совпадениях?

— Мы постоянно находимся в окружении совпадающего, но мы просто не знаем, что с этим делать. Поэтому совпадения остаются в некотором смысле на периферии поля видимого. Иными словами, мы их как бы просматриваем, замечаем и не замечаем одновременно. Это самые простые, обыденные вещи. Мы вдруг слышим в разных контекстах одно и то же сочетание слов, или в наших отношениях с разными людьми воспроизводятся одни и те же модели, причем это нельзя отнести на счет психологии и субъективного, сознательного или нет. Потому что все это происходит в области, заведомо лежащей вне сферы нашего влияния и контроля. Именно об этом, например, говорит Фрейд в «По ту сторону принципа удовольствия»: «Мы мало удивляемся этому вечному возвращению одного и того же, когда дело идет об активном отношении такого лица и когда мы находим постоянную черту характера, которая должна выражаться в повторении этих переживаний. Гораздо большее впечатление производят на нас те случаи, где такое лицо, кажется, переживает нечто пассивно, где никакого его влияния не имеется и, однако, его судьба все снова и снова повторяется. Вспомним, например, историю той женщины, которая три раза подряд выходила замуж, причем все мужья ее заболевали и ей приходилось ухаживать за ними до смерти».

Однако сам Фрейд оставляет совершенно непонятным то, как введение «влечения к смерти» как дополнительного принципа, регулирующего психическую жизнь, может дать ответ на вопрос о женщине с умирающими мужьями. Собственно, вопрос этот так и остается без ответа. По сути дела, это вопрос о «демоническом», «преследующем», «судьбе» как по отношению к отдельному человеку, так и по отношению к целым социумам или вообще всему космосу. Нам всегда представляется, что подобного рода явления требуют от нас обращения к религии, к мистике. Но цель коинсидентальной (лат. coincidentia, «совпадение») философии — работать с такими вещами рационально, с помощью метода.

— Можно ли сказать, что в своем трактате вы предлагаете некие инструкции к повседневности?

— Скажу скорее как Декарт. Мне важно не указать другим, что следует делать, а описать, каким образом я сам пытаюсь действовать, предоставив другим судить, насколько этот способ действия представляет интерес и может быть приемлемым для них. Но вот что касается области повседневного, то да, мне представляется одной из важнейших задач ее прояснение, оборачивание к ней лицом. В нынешнем ее виде эта область является тягостным бременем: различного рода «духовные практики» предлагают от повседневности отвернуться и это бремя сбросить. Меня же интересует тайна и загадка этой тяжести: мне представляется, что она (и только она) может стать источником топлива, которое позволит нам совершить рывок, ведущий куда дальше, чем какие угодно духовность, эскапизм и великий отказ.

— Обе ваши книги связаны с поворотом к теологическому. Расскажите о своем видении этого понятия.

— Мои книги — попытка этому повороту противостоять. Однако мне представляется, что такое противостояние может увенчаться успехом лишь при условии, что у теологического будет отнято то существенное и важное, что до сих пор оставалось полностью в его ведении. А что из себя представляет это «существенное» и «важное», непосредственно следует из ответов на два предыдущих вопроса. Это прояснение области повседневного, которая наполнена «богами и силами». Именно эта возможность позволяет относиться ко всему, что с нами происходит, как к проявлениям «судьбы», цепи противоборств, которые при этом являются частью общего сражения. Главное достояние теологического — возможность видеть себя, например, как разведчика в тылу врага или как генерала, обозревающего поле боя в тот момент, когда мы ждем автобуса, или красим стены, или отправляемся в поездку. Почти в любом моменте жизни мы соприкасаемся с теологическим. Эта возможность позволяет нам заниматься прояснением тех сюжетов, которыми мы захвачены (и которые, собственно, и есть мы), при одном условии — предполагаемом наличии у этих сюжетов автора или, по крайней мере, резервуара, где все они в том или ином смысле уже содержатся. Для преодоления теологии это соединение необходимо расколоть: создать возможность говорить о такой «цепи стычек», не подчиняя ее какому бы то ни было истоку. Именно такое знание и есть цель коинсидентального метода.

— В трактате «Невозможное и совпадение» можно встретить упоминание «разделенного мучительной сложностью интеллигента, пытающегося понять «исключительную обстановку» революции». Это образ вашего читателя?

— Мои работы написаны для всех, кто ощущает, что вычеркнут из реальности, что его способ существования в рамках нынешнего порядка вещей не то чтобы даже запрещен, а просто не может быть даже и поименован, обрисован как нечто «настоящее». Главной целью коинсидентальной философии является именно «разрешение» этого способа существования. А «разделенный мучительной сложностью интеллигент» — это скорее профессиональный философ, пытающийся понять процессы, происходящие в актуальной мысли в последние десятилетия. Книги, в особенности вторая, конечно же, предназначены и для них, но не ограничиваются обращением к этому узкому кругу профессионалов.

— Ваша диссертация была посвящена «революции 1989 года». Как вы выбирали тему, что это за революция и как она связана с коинсидентальной философией?

— Сначала я собирался писать про Делеза. Первой главой должно было стать прояснение отношений между Делезом и Бадью. Потом я понял, что для прояснения этого противостояния необходимо выявить общие черты, связывающие философию Бадью и Мариона. Потом к ним прибавился Жижек, а для разъяснения сути того поворота, который ими осуществляется, понадобилось разместить его в контексте развития диалектики и философии имманентного невозможного, начиная с Гегеля и включая Ницше, Хайдеггера, Батая и Деррида. Речь идет, на самом базисном уровне, об изменении тона, о возникновении своего рода нового метафизического оптимизма.

В прежние десятилетия наиболее радикальной опцией для мысли было потерпеть крах, дойти до того предела, где она осознает и фиксирует собственное бессилие (и бессилие зафиксировать это бессилие и так далее). Теперь появляется возможность победы, причем еще более радикальной, чем поражение, поскольку эта победа — после бессилия. Эта победа достигается еще более упорным следованием по пути, для которого поражение оказывается лишь промежуточной остановкой. Но для меня было важно не просто констатировать это изменение настроения. Существенным было выявить механизмы, которые за ним стоят, ясно и отчетливо ответить на вопрос, что меняется, а что остается без изменений в этом процессе смещений, ведущих от Гегеля к Мариону и Бадью. Именно детальная разработка этого вопроса позволила выявить механизмы по производству имманентного невозможного, без ясного видения которых не смогла бы осуществиться спекулятивная интервенция коинсидентальной философии. Главной целью коинсидентальной философии является свержение власти имманентного невозможного. Чтобы атаковать врага, нужно прежде всего ясно его увидеть. Собственно, такое видение уже само по себе и есть почти одержанная победа.

— Коинсидентология развивает суждения Лейбница, в частности «не думай о другом» или «относись к другому исключительно как к оружию, но ни в коем случае не как к цели». При этом вы пишете: «Недумание о другом является наилучшим способом о нем думать и с ним считаться». Как работают эти негативные императивы?

— Недумание о другом, или, точнее, отказ от выяснения отношений действительно выполняет роль своего рода редукции. Негативность этого действия связана с тем, что речь здесь идет о своего рода сбрасывании балласта или разбивания цепей, которые нас намертво прикрепляют к ситуации. Тут, однако, важно подчеркнуть два момента. Во-первых, негативность ни в коей мере не означает пассивность. Выяснение отношений — это своего рода сила тяжести, водоворот, который всегда будет нас засасывать, если мы не предпримем активных действий по его преодолению, — не разовьем своего рода первую космическую скорость. Второй момент: для развития этой первой космической скорости необходимо положительное содержание. Оно обеспечивается выстраиванием и прояснением ряда конфликтов и сюжетов, в которые я вовлечен. Такое прояснение в конечном итоге становится возможным только при условии, что я признаю за другим человеком точно такое же право на выстраивание его собственных рядов и недумание обо мне, то есть включение меня в его автономный театр в качестве актера. Императивом коинсидентальной этики является именно такое признание.

— На основании чего нужно делать выводы о других, если ориентироваться на следующую цитату из трактата: «Одной из главных целей коинсидентального просвещения является искоренение суеверия, подталкивающего нас к тому, чтобы на основании поступков, слов и выражения лица окружающих определить, как они на самом деле к нам относятся»?

— Принятие коинсидентального метода всерьез и предполагает то, что этот вопрос теряет для меня всякое значение. Важным по отношению к навязчивым мотивам, жестам, словам, цветам, чертам лица является вопрос «С кем ты заодно?». На чьей ты стороне в том сражении, в которое я вовлечен, и как твое навязчивое присутствие позволяет прояснить сущность этого сражения? Все остальные вопросы представляются мне куда менее существенными, а зачастую и вовсе лишенными смысла. И я настаиваю на том, что в конечном итоге именно такого рода позиция приводит к тому, что мы относимся к другому гораздо лучше: не донимаем его своими бесконечными оценками, выводами. Мы не обижаемся на него, если только-только сделали выводы, а он вдруг начинает вести себя полностью опровергающим их образом.

— Один из героев ваших книг — прокрастинатор — «единственный, кто способен успешно осуществить подобное восстание; само его наличие в реальности указывает на сложившуюся революционную ситуацию». Расскажите об этой революционной фигуре, для которой «чем больше количество разнообразных типов связи, в которые ты вовлечен, тем в большей степени ты есть».

— Принцип «сколько подключенности, столько и существования» является определяющим не только для прокрастинатора, но и для любого из нас. Это просто определяющая максима для ситуации, в которой мы находимся, — ситуации нового духа капитализма. Однако прокрастинатор стремится поймать новый дух капитализма на слове. Дело в том, что этот принцип приравнивания реальности и подключенности лишь провозглашается, а на деле заменяется приматом креативности и создания нового. От нас то и дело требуется продуцировать новое, и вот этому требованию прокрастинатор и пытается противостоять. Не в последнюю очередь потому что не раз уже пережил разочарование и знает: новое невозможно. Ему каждый раз говорят: «Это ты виноват, просто то новое, которое ты создал, было ненастоящим. Это было недостаточно новое, поэтому оно испортилось, но можно жить в подлинно новом, которое портиться не будет».

Это фальшивая надежда. Новое всегда изначально испорчено. И вот против этой лживой надежды найти по-настоящему новое и восстает прокрастинатор. Он побеждает фантазм «настоящего нового», утверждая, что проблематично новое как таковое, и отказываясь от него. Впрочем, недостаточно просто отказываться создавать — необходимо противопоставить созиданию альтернативу. Именно такую альтернативу предлагает коинсидентальный метод — альтернативу прояснения: неважно, производишь ты новое или нет. Если интеллектуальное усилие, прогулка, разговор, слушание музыки, секс приводят к прояснению чего-то, приобретению большей степени резкости, они ценны сами по себе, и неважно, сопровождается ли это прояснение появлением продукта, который можно кому-то предъявить (даже если этим продуктом является субъект, я сам как новый человек или новый опыт, переживания, ощущения). Продукт, новое — это побочный эффект прояснения, он может быть (и обычно сопутствует прояснению и появляется вместе с ним). Тут, конечно, сразу возникает вопрос: а если не заботиться о продукте, то как тогда вообще существовать? Здесь важно учитывать, что прояснение способно постоять за себя и обеспечить само себя, ему не нужны какие-то внешние подпорки. Принцип продуктивности основывается на принципе проясненности и нуждается в нем.

— «Психоанализ и исторический материализм — только первые примеры наук о совпадении». Какие еще подобные науки возможны?

— Прежде всего я бы тут говорил о возможности материалистической экспроприации разного рода гадательных практик. Получение ответов на центральные для той или иной ситуации вопросы через конфигурацию полета птиц, расположение внутренностей животного, формы кофейных пятен, констелляцию звезд — существует множество подобных практик и техник, но все они оказываются вытесненными за порог научного, остаются разрозненными и коллапсируют в область мистического. Коинсидентальная онтология делает возможным методологический подход ко всем этим вещам, не требуя обращения к тем или иным «высшим сущностям», делает возможным их систематизацию. Этот подход позволяет ответить на вопрос, почему современному человеку — человеку просвещенному и взрослому — не стыдно и не смешно, а, наоборот, необходимо прибегать к подобного рода способам получения ответов на вопросы. С другой стороны, это могут быть различные типы знания, связанные с сексуальностью как способом разрешения и размыкания ситуаций. Существуют, например, древнекитайские трактаты с подробно разработанными методами лечения различных болезней с помощью разного типа сексуальных контактов. Это все также может быть систематизировано, расширено и связано с психоанализом, а особенно с той ветвью его развития, которая представлена Вильгельмом Райхом с его концепцией разрушения панцирей — как телесных, так и в окружающей реальности в целом с помощью оргазма.

— В одном из рассуждений вы говорите о ценности новизны информации в интернете — о том, что его пользователи становятся собственниками этой новизны: от обновления статуса друга до лайка на собственной стене. Как меняется ощущение собственника материальной и виртуальной вещи при всех условностях?

— Новизна здесь та же, что и у всей ситуации неолиберальной экономики в целом: господство рынка делается тотальным и проникает в те области, которые в классической либеральной системе оставались епархией частного и неисчисляемого. Квазиденьги в виде лайков делают возможным квантификацию всех аспектов быта, подготавливая их для немедленного сравнения. Это идеальное средство для поддержания существования «бухгалтерского субъекта», вся основа существования которого — постоянное сравнение различных аспектов своего существования с другими. Ничего принципиально нового тут нет, это часть того же процесса, что осуществляется, например, академическими индексами цитирования. Однако всей этой системе собственности в социальных сетях противостоит другой аспект. Это принципиально новая онтология разворачивающихся лент, где главное — сама сила этого разворачивания, следования одного за другим. И нет ничего, кроме этих лент, они рефрагментируют друг друга и друг из друга состоят. Это своего рода монады, которые не имеют окон, потому что состоят исключительно из окон. И между этими монадами возникают резонансы и совпадения. Однако вся эта новая экономика и онтология оказывается в нынешней ситуации подчиненной и порабощенной квазиденьгами и системой конкуренции. Конфликт между ними представляется мне основным в интерфейсе социальных сетей.

— Что вы имеете в виду под «третьим видом знания» — знанием о том, как разворачиваются идеи и формы?

— Это тот вид знания, благодаря которому, например, поэт понимает, какое слово должно быть следующим, а какое — идти за ним, или благодаря которому мы также понимаем, что каждое из слов и звуков находится на своем месте. Или знание революционного политика о том, что необходима именно такая последовательность действий. Или знание водителя машины или велосипедиста о последовательности перемещений в общем потоке движения. Или тот вид знания, которым мы руководствуемся, совершая те или иные движения в процессе сексуального акта.

— Чего вам сейчас не хватает в собственном трактате?

— В некотором смысле можно сказать, что мне не хватает большего соответствия его формы и содержания. Мне представляется, что текст, утверждающий, что реальность устроена по принципу зума, и сам должен существовать в виде зум-интерфейса. То есть идеальным способом его существования мне представляется мобильное приложение, где для каждого слова будет возможность «зумирования» и прояснения. Такие проясняющие комментарии не обязательно должны иметь одного автора; думаю, вокруг них могут развиваться также и коллективные дискуссии. Это будет уже не краткий, а полный (или постоянно дополняемый) трактат о методе. И такое мобильное приложение (с сообщением об обновлениях: вы просыпаетесь и смотрите, что нового произошло в коинсидентологии) могло бы стать своего рода центром для создания коинсидентального сообщества, коинсидентального интернационала, который объединил бы всех живущих в соответствии с логикой совпадения и вычеркнутых из нынешней реальности и превратил бы их из «ничто» во «все».

Словарь для чтения книг Йоэля Регева

Война — отец всех вещей. Из этого неизбежно следует, что платоновский миф о пещере необходимо подвергнуть геймифицирующей трансформации. Всякий находится в состоянии родившегося на передовой — или скорее не родившегося, а неожиданно пришедшего в себя и открывшего глаза посреди окопов и укреплений, возможно — под огнем артиллерии или прямо под гусеницами наступающих танков. В такой ситуации ответ на вопрос «Кто воюет против кого?» является одновременно и самым важным, и наименее очевидным.

Зум-движение — оргазмический гипержест, который позволяет разомкнуть первозамкнутое, удерживающее ситуацию в ее границах (и выявляемое на стадии дефиниции как «стоящее на кону» основного конфликта), и произвести разрешающую трансформацию ситуации, изменяющую границы возможного, границы того, что может быть понято, и того, что может быть сделано.

Имманентное невозможное — результат самораспада и самоблокирования субстанции. Главный враг и главный эксплуататор. Отчуждение реальности у совпадения в пользу имманентного невозможного — основа всякого отчуждения и подавления. Это отчуждение является также сутью теологического.

Невыбор — отказ от того, чтобы встать на одну из сторон в противоборстве и отождествить себя с ней. Этот отказ, однако, вовсе не означает какого бы то ни было «примиренчества» или попытки закрыть глаза на реальность конфликта. Речь не идет о нахождении середины или компромисса. Напротив, с каждым новым осуществлением акта невыбора остается все меньше места для иллюзии о том, что конфликт может быть сглажен и завершен.

Оргазм — жест, завершающий и замыкающий последовательность сближений и отдалений, смыканий и размыканий, проникновений и их разрыва. Основой материалистической диалектики оргазма, необходимой для выявления сути оргастического и ее кристаллизующего высвобождения из-под власти экономики имманентного невозможного, является прояснение его жестово-кинестетической сущности. Все остальные концепции оргазма и сексуальности, основывающиеся на понятиях энергии, удовольствия, разрядки и так далее, остаются все еще слишком абстрактными и имеющими дело со вторичными модусами и последствиями.

Революционная ситуация означает, что действительность становится мала самой себе, жмет сама себе: в ней обнаруживается внутренний зазор, указывающий на различие между одеждой и телом, движения которого одежда сковывает. Революция — это резолюция, позволяющая сбросить одежды. Нашей целью будет продемонстрировать, что нынешняя ситуация актуальной мысли — это именно такая революционная ситуация. Появление спекулятивного реализма с его требованием «преодолеть корреляцию» свидетельствует о глобальном кризисе экономической модели, определяющей границы мышления, начиная с кантовской критической философии.

Совпадения (лат. coincidentia, «совпадение»): в повседневном опыте мы говорим о совпадении, сталкиваясь с континуумом событий, которые, с одной стороны, не могут быть редуцированы к тому или иному предустановленному единству (например, рассмотрены как различные случаи действия одного и того же закона или как различные проявления одного и того же витального единства, намерения, воли и т. д.), но, с другой стороны, не являются также и полностью лишенными связи и очевидным образом удерживаются вместе.

Точка переключения — то место, «где в едином может быть обнаружена линия раскола и разлома», та точка, приложение усилия к которой может реально осуществить нахождение двух на месте одного. Определенная констелляция соединения святости и нечистоты, революционного и реакционного, того и не того определяет каждый сегмент и каждый атом данной нам ситуации: никакие поиски не приведут к обнаружению зоны, свободной от заражения.

 Sergey Sdobnov

Источник: https://theoryandpractice.ru/posts/14546-sovpadenie-ne-dumayu-intervyu-s-filosofom-yoelem-regevym