Search the Community

42 Дни летят, уравниваясь с ночью, Август серебрится на висках, Память годы делает короче, Лишь былое помнится в чертах. Мой художник чуть сменил палитры: Клены не окрасились в бордо, Приведи ж на ум слова молитвы Так, чтобы до дрожи пробрало! Что ж, - с эпохой нам не прогадали Было ль легче, тем кто был до нас? Пусть страну мы в детстве потеряли, Бог хранил, хранит Он и сейчас. Да, порой терялись ориентиры, Но в потьмах, указывая путь Образ Твой, в багрЯнице порфиры Не давал с фарватера свернуть. И за скорби буду благодарен, За супругу, кров и сыновей, За ушедших, за отца, за маму,- В неоплатной скупости своей. Джо Дассен, Высоцкий, Элвис Пресли Отсчитали в год сей жизни путь. Им, - поэтам, можно , словно в песне Тридцать семь чуть-чуть перемахнуть. Не сковать стремительное Время Не ускорить , не притормозить Пусть же жизни радостное бремя Раньше срока не прервется нить. Благодарность не живёт в обиде Где ж найти, уместные слова? Десять с половиной по четыре - Школа жизни суммой сорок два. А. С. 07.08.2019

Сегодня в честь трагически погибшего отца Павла Адельгейма в Пушкинском театре прошел памятный вечер Категория: Вести-Псков Создано 05.08.2019 20:46 Сегодня псковичи вспоминают трагически погибшего отца Павла Адельгейма. Он был убит в 2013 году в собственном доме. Сегодня в день шестой годовщины смерти на могиле батюшки на Мироносицком кладбище прошла панихида. А вечером в драматическом театре имени Пушкина состоялся памятный вечер. Протоиерей Павел Адельгейм жил в Пскове с семьдесят шестого года. Восстанавливал храмы, организовал и построил церковь в психоневрологическом диспансере в Богданово. Автор двух книг, писатель и публицист, возглавлял православную школу регентов и сам преподавал в ней. На дне памяти священнослужителя, наставника его ученики, друзья, родственники и прихожане, которые ценили и ценят его как человека, не только как священника. Дина Перевозчикова, Сергей Дьяков, Денис Алексеев Twitter https://www.gtrkpskov.ru/news-feed/news/517298-segodnya-v-chest-tragicheski-pogibshego-ottsa-pavla-adelgejma-v-pushkinskom-teatre-projdet-pamyatnyj-vecher.html?fbclid=IwAR0jxDEyt_0ZgciDhSPuxYrFmX-iTZF_R8YopCFomkTV8G34CImlqSbxVvU

Юнна Мориц: Православие Донбасса не расколет ни одна русофобского закваса русофобская шпана Великая Поэтесса в эфире Радио «Комсомольская правда» представила своё новое пронзительное стихотворение... АЛЕКСАНДР ГАМОВ@gamov1 Поделиться: 40 FlipЕжедневная рассылка новостей KP.RU Комментарии: comments43 Юнна Мориц. Изменить размер текста:AA - ... Юнна Петровна, я посмотрел, - это первое ваше стихотворение, которое посвящено «расколу церквей» на Украине. - Нет, Саша, не первое. У меня и до этого еще были стихи на эту тему. Юнна Мориц: «Православие Донбасса не расколет ни одна русофобского закваса русофобская шпана» 00:00 00:00 - Вот такое - взгляд на проблему с точки зрения борющегося Донбасса – первое. - Это стихотворение посвящено тому, что наш Донбасс – единственное место на Украине, где раскола православия не будет никогда. И в этом смысле независимость донбасских республик (ДНР и ЛНР) предстает в совершенно новом свете. - То есть? - Это не только независимость от сгорания людей живьем в Одессе, это не только независимость от расстрела Олеся Бузины, это не только независимость от необходимости в приказном государственном порядке ненавидеть Россию, русскую литературу, все русское. Но это еще плюс ко всему - тот кусок земли, где никакими силами невозможно учинить этот безобразный раскол православия. - А там вот - в вашем стихотворении - для оптимизма место между строк все же остается? Или - между рифмами? - А это все - оптимизм. Если невозможен раскол православия – разве это не оптимизм? Какой странный вопрос. - Почему оно вот сейчас родилось, это стихотворение, а, допустим, не месяц назад? - А потому, что кроме меня, еще никто не сказал о том, что именно на Донбассе невозможен раскол православия. Вот на всей Украине возможен этот чудовищный проект, просто дьявольский проект. И только на Донбассе он невозможен. - И вот - новые стихи... * * * Православие Донбасса Не расколет ни одна Русофобского закваса Русофобская шпана, - И мечтать о том не смей Никакой Варфоломей! Где сожгли людей в Одессе, Там, конечно, не Донбасс, - Мракобесье там воскресе Для раскола – в самый раз, Крематорий гитлерья – Там свободы якоря! Для такой свободы надо Несогласных сжечь живьём И поставить базу НАТО, Чтоб стояла на своём, Где свобода гитлерья Русофобствует не зря! А сожгли людей в Одессе, Чтоб дрожали все, кто жив, - Демократия воскресе, Крематорий предложив, Несогласных ждёт расплата, Это – выбора лопата! На лопате – путь на запад, Но сначала – на Донбасс, Где одесской гари запах – Гитлерячий прибамбас, Дух свободы гитлерья, Вонь, короче говоря! Но Донбасс – не в той Одессе, Где воскресе мракобесье. И Донбасс – не в той стране, Где позволят чертовне Русофобский карнавал – Православия развал! И мечтать о том не смей Никакой Варфоломей! Юнна Мориц. 25.12.18. https://vashmnenie.ru/blog/43587084249/YUnna-Morits:-Pravoslavie-Donbassa-ne-raskolet-ni-odna-rusofobsk?utm_campaign=transit&utm_source=main&utm_medium=page_0&domain=mirtesen.ru&paid=1&pad=1&tmd=1

ЩИПКОВ, АКСИОМОДЕРН И «НОВЫЙ БРОНЗОВЫЙ ВЕК» Мэтью Купер Источник: Тетради по консерватизму Если попросить американцев назвать известного российского интеллектуала, ответом, скорее всего, будет множество непонимающих взглядов. Публика повнимательнее может вспомнить противоречивую фигуру Александра Дугина – ультраправого интеллектуала и основоположника «четвертой политической теории» и «неоевразийства». Проблема в том, что в собственно российских интеллектуальных кругах [1] Александр Дугин занимает не столь уж значительное положение и известен даже меньше, чем его бывший политический соперник по национал-большевистскому движению, ранее писавший для газеты «The eXile» [2] Эдуард Лимонов [3]. Сейчас, когда в силу исторических обстоятельств внимание всего мира приковано к российско-американским отношениям, получить качественное представление об интеллектуальной жизни в России особенно актуально. Вдобавок к этому маятник нашей собственной американской интеллектуальной жизни колеблется между почти исчерпавшим себя центризмом и растущей популярностью прогрессивных левых и «альтернативных» правых. В свете этого имеет смысл обратиться к идеям Александра Щипкова. С этой интереснейшей интеллектуальной фигурой меня несколько лет назад познакомил мой хороший знакомый и друг, коллега-русофил Пол Гренье. Журналист, философ и социолог Александр Щипков в настоящее время является одним из сотрудников Московского Патриархата по взаимодействию с обществом и СМИ [4], что свидетельствует о его высоком авторитете в российских культурных и интеллектуальных кругах. Пол Гренье характеризует его как «левого консерватора»: «Критически настроенный по отношению к либеральному капитализму и в определенной степени к современной форме российского государства (весь «консерватизм» которого сводится к «семейным ценностям» и не включает такого принципиального компонента, как экономическая справедливость), Щипков стоит на позициях, близких к католическому дистрибутизму и «радикальной ортодоксии», исповедуемой теологами круга Уильяма Каванафа и Джона Милбанка» [5]. Подобная характеристика, естественно, не могла меня не заинтриговать, ведь в восприятии американцев «левый консерватор» – явление столь же фантастическое, как, скажем, горбатый кит, выпрыгивающий на высоту 3000 метров [6]. Тем не менее именно этим термином именовали себя социолог Даниел Белл, а также активист 1960-х годов писатель Норман Мейлер [7]. Данную формулировку также можно отнести и к моим собственным политическим взглядам: меня можно условно назвать «демократическим социалистом», стоящим в одном ряду с Гаром Альперовицем или Перл Бак, но мне созвучны и идеи таких свободомыслящих консерваторов, как Питер Вирек, Кристофер Лэш и Амитай Этциони. Мне удалось разыскать один из немногих доступных в то время на английском трудов Александра Щипкова в антологии «Прозелитизм и православие в России», составленной Джоном Витте-младшим и Майклом Бурдо. Наряду со статьей Щипкова «Межрелигиозные отношения в России после 1917 года» антология включала публикацию под названием «Евангелие и культура», написанную митрополитом Смоленским и Калининградским Кириллом, занимающим сегодня куда более высокий пост [8]. Я прочитал обе статьи с огромным интересом. Александр Щипков произвел на меня большое впечатление своей беспристрастностью и вниманием к деталям. Однако, учитывая размеры статьи, в ней по понятным причинам не были достаточно полно раскрыты его собственные взгляды на вопросы, выходящие за рамки межрелигиозного диалога. Чего не скажешь о его личном сайте! [9] За последнее время Александр Щипков любезно предоставил англоязычной публике переводы нескольких своих статей, которые дают гораздо более полное представление об этом человеке и его взглядах по сравнению со статьей 1999 года и, на мой взгляд, заставляют о многом задуматься. Являясь счастливым носителем титула «левый консерватор», Щипков не стесняется использовать его по отношению к самому себе. При этом надо отдать ему должное, в своей интерпретации Щипков четко отделяет данную категорию от других форм консерватизма в российской интеллектуальной жизни. К примеру, он не желает, чтобы его причисляли к любителям старины, поглощенным славными деяниями Петра и Екатерины Великой, равно как и к более радикально настроенным евразийцам, последователям вышеупомянутого Дугина. В еще меньшей степени ему свойственна ностальгия по советским временам в духе Сергея Кургиняна, ведущего телешоу «Суть времени», открыто мечтающего об «СССР 2.0» [10]. Не согласен он и с «либеральными консерваторами», наследниками старой Конституционно-демократической партии (кадетами), стремящимися сохранить капиталистический статус-кво. Он не выносит чопорных партийных тусовщиков с листовками и лозунгами, а также ту разновидность напыщенного реакционного мракобесия, которая любит скрываться в уютных анклавах российской научной среды [11]. Судя по нынешней должности Щипкова в Русской православной церкви и его предыдущим исследованиям в сфере религиозной политики, его симпатии на стороне того консерватизма, который рождается из русского православия. Об этом свидетельствует, в частности, документ восемнадцатилетней давности под названием «Основы социальной концепции Русской православной церкви» [12]. Однако, как видно из очерков Щипкова, нынешний подход Русской православной церкви представляется ему несколько узким. У Александра Щипкова другие источники вдохновения. В короткий исторический период между свержением царизма и приходом к власти большевиков в России существовала небольшая группа русско-еврейской интеллигенции, вышедшей из революционного марксизма, но по разным причинам полностью или частично отвергшей его. В эту группу интеллектуалов входили Николай Бердяев, Сергей Булгаков, Петр Струве, Семен Франк, Михаил Гершензон, Арон Ланде и Богдан Кистяковский, опубликовавшие в 1909 году сборник «Вехи». В революционной атмосфере России того времени выход этого сборника вызвал незамедлительный взрывной эффект. Его авторы выступали сторонниками гуманного русского национализма, основанного на авраамических христианских ценностях и уважении к верховенству закона. Зачастую призывая к тем же эгалитарным экономическим и правовым реформам, которые проповедовали марксисты, народники и социал-демократы того времени, они одновременно настаивали на верности общему духовному наследию [13] России. Влияние этих мыслителей на Александра Щипкова очевидно: вышедший в 2013 году сборник «Перелом» [14], в котором Щипков выступил редактором и одним из авторов, намеренно создан по образцу сборника «Вехи» – как с точки зрения эстетики, так и по содержанию. Щипков уверенно берет на вооружение концепцию соборности (I) со всеми ее политическими следствиями. Он заимствует эту концепцию у теоретиков славянофильства Алексея Хомякова и Ивана Киреевского, которые использовали данный термин для обозначения как братского этоса православной церкви, так и семейного единства в традиционной русской общине. Позже представители российского народничества (Александр Герцен, Николай Михайловский, Екатерина Брешко-Брешковская) преобразовали данную концепцию в «крестьянский социализм», и эта идеология легла в основу политической программы партии социалистов-революционеров. Помимо этого, Щипков, как и Бердяев, заимствует определенные идеи у «русского византийца», монархиста и архиконсерватора Константина Леонтьева, считавшего, что царская власть необходима для обеспечения необходимых благ и качества жизни, за которое боролись социалисты и народники [15]. Хотя в воззрениях Щипкова присутствует множество специфически русских элементов, его нельзя назвать шовинистом. В его размышлениях отсутствуют славянско-националистические мессианские настроения. Нет в его творчестве и антизападных филиппик, характерных для православных философов определенного толка. Хотя он исповедует классическую славянофильскую веру в то, что «именно Россия сыграет важную роль в возвращении Европы к христианским корням», он не поддерживает представлений об уникальной миссии России в мире. Более того, он указывает на некоторые параллельные идеологические тенденции на Западе (особенно в Германии, с ее понятием «общины», Gemeinschaft), которые отлично приживались в «социально-традиционном» сознании России до тех пор, пока нацисты не выкорчевали их самым жестоким образом. Одна из известных фигур, которую Щипков с явным одобрением цитирует в этой связи, – это Томас Манн, романист и автор антифашистского «Призыва к разуму», впоследствии высланный из родной Германии. Щипков также ссылается на менее известных в США немецкого писателя и офицера Эрнста Юнгера и католического философа Макса Шелера [16]. Следуя по стопам своих интеллектуальных предшественников из сборника «Вехи», Щипков определяет, что, даже нуждаясь в подкреплении сильной вертикалью власти, его социально-эгалитарная концепция «новой государственности», созданная под влиянием идеалов соборности, отличается христианской направленностью и обращенностью к человеку. Щипков, семья которого в советское время подвергалась жестким репрессиям за христианские взгляды, не испытывает особых симпатий к тогдашней системе. Он обвиняет Советы в том, что те строили режим, исходя из понятия соборности и православной нравственности русского крестьянства, и одновременно занимались подрывом этих моральных устоев сверху вниз посредством атеистической пропаганды и тоталитарных репрессий. Однако Щипков выступает за то, чтобы сохранить и реабилитировать хотя бы часть материальных достижений советской власти в социальной сфере, если они совместимы с православной соборностью: не только всеобщее здравоохранение, пенсии и общественную инфраструктуру, но и некоторые гражданские традиции и общественную память, необходимую для здоровой политической элиты. Воззрения Щипкова также примечательны тем, какое впечатление произвел на негомарксизм. Хотя большинство авторов «Вех» в той или иной мере отвергали марксистское учение, Маркс оказал определенное влияние на каждого из них. Щипков, вслед за ними отвергая Маркса, тем не менее в большей степени выступает за сохранение части его наследия. В частности, Щипкова привлекает мир-системная теория Иммануила Валлерстайна. Если говорить в двух словах, то в своей теории Валлерстайн проводит различие между ядром (мощными богатыми государствами с высокоразвитой экономикой, сильной армией, передовыми технологиями, независимой интеллигенцией и культурным влиянием) и периферией (зависимыми странами с высоким уровнем социального неравенства и малообразованной рабочей силой) и объясняет, каким образом политика развитых наций позволяет им выкачивать богатства из периферийных [17]. Щипков оригинально перерабатывает мысль Валлерстайна: с ее помощью он показывает, что традиция, понимаемая в широком смысле, имеет ценность независимо от навязанных «нациями ядра» культурных приоритетов и заслуживает не только защиты, но и активного возрождения для возвращения к истокам [18]. В этом плане творчество профессора Александра Щипкова, до тридцати пяти лет работавшего слесарем и кочегаром, сближается с работами китайского профессора Вэнь Цзюня. Вэнь – бывший водитель грузовика из бедного сельского района провинции Хэбэй. Основную часть знаний он приобрел благодаря воспитанию в среде рабочего класса и последующего опыта в качестве социального работника. Вэнь тоже использует введенное Валлерстайном различие между ядром и периферией, отстаивая значимость «культуры и знаний коренных народов Китая» и важность возвращения к истокам [19]. Эти коренные знания следует использовать при восстановлении сельских районов в целях разработки устойчивых методов ведения сельского хозяйства, обеспечения независимости деревень (особенно от хищнического международного финансового капитала [20]) и развития коллективного самоуважения и взаимопомощи среди сельского населения Китая [21]. Сама эта новая программа восстановления сельских районов опирается на идеологическую базу первых подобных инициатив: неоконфуцианские концепции Ляна Шумина и Тао Синчжи, а также движение Джеймса Йена за массовую грамотность, испытавшее влияние англиканского социального христианства (возможно, с оттенком маоизма) (II). Как и проект Щипкова, новая программа восстановления сельских районов включает концепцию «новой государственности», в которой особое место занимает социальное равенство и сильная вертикаль власти. Как для Вэня, так и для Щипкова, работы Валлерстайна выступают в качестве теоретической основы своеобразного левого традиционализма. Щипков называет это «социал-традицией». Можно с высокой вероятностью предположить, что китайский и российский мыслители восприняли бы работы друг друга с огромным одобрением. При этом подход Щипкова к Валлерстайну отличается несколько другим акцентом, чем у Вэня, и ключ к его пониманию лежит в использовании термина «аксиология». Опираясь в качестве источника на книгу Валлерстайна «После либерализма», Щипков утверждает, что мы пребываем в переходном периоде между историческими эпохами [22]. Либеральная парадигма, которая по-прежнему предлагает предписывающий анализ, реально не способный решить намеченных проблем, породила «кризис доверия, кризис легитимности и в итоге кризис идей». Щипков понимает, что «основанная на правилах» капиталистическая мировая система вступила в стадию терминального упадка, что, однако, не лишает ее опасности и не мешает бедному населению планеты (в Палестине, Сирии, Йемене, Сомали, Конго, Венесуэле, Донецком бассейне и других местах) ощущать на себе все ее последствия. Одновременно он отвергает неизбежное «новое варварство», сопровождающее этот упадок: «Элитаризм уже обернулся варварством в искусстве. Точно так же он обернулся дехристианизацией и расчеловечиванием в обществе и политике: фундаментализм, неонацизм, новое переселение народов захлестнули Европу. Последнее – как воздаяние за века колониализма. Ради консервирования ситуации сегодняшний западный политический режим культивирует “новую дикость”, чтобы противопоставить внешнему варвару внутреннего, который никогда не исчезал, но сейчас его как будто спустили с цепи. Таков исход постмодерна, реабилитировавшего примитивную сакральность и пещерные инстинкты». Так где же выход? По версии Щипкова, он прямо перед нами: «Мы стоим уже одной ногой в новой эпохе». Но это не слова утешения. Это предупреждение о высочайшем уровне опасности:«Неумолимо уходит эпоха неолиберального паноптикума, и начинается время идолов и капищ постцифровой эпохи». Для объяснения этого исторического сдвига он предлагает любопытную метафору из русской литературы. Представитель русского Бронзового века поэт Олег Охапкин позволял себе писать стихи с явно христианскими мотивами в эпоху, когда это было чревато тюремным заключением или еще худшими неприятностями со стороны советских властей. Вот короткий отрывок одного из его стихотворений, напечатанных в самиздате: Мне давно приглянулась горка, На которой незримый крест Распахнулся настолько горько, Что вольнее не сыщешь мест. Прохожу вдалеке и вижу: Это место – оно мое [23]. В данный момент мы находимся в новом Бронзовом веке. Советская эпоха предшествовала междуцарствию всемирного превосходства либерализма, до сих пор продолжающегося на Западе. Но то, что последует за этим междуцарствием, сулит нам крестные страдания, которые были так хорошо знакомы Охапкину. Щипков определяет этос нового Бронзового века как «аксиомодерн». Подобно «осевому времени» Ясперса, это поворотный момент в культуре, когда старые ценности могут проявиться с новой силой. Иерархическое уважение к священной власти и сакральным предметам вполне может сочетаться с эгалитарной ценностной моделью. Данная метафора (Бронзовый век) интересна с нескольких точек зрения. Во-первых, она подразумевает прямую отсылку к классическому западному канону, в том числе к Гесиоду и Гомеру, впервые использовавшим этот термин для обозначения определенного этапа исторического процесса. Во-вторых, метафора нового Бронзового века, в противоположность старой гесиодической концепции постепенного регресса исторических эпох, подразумевает не вырождение, а предвосхищение, радикализацию аристократической этики героизма, самопожертвования и борьбы, явившихся следствием советской системы, пытавшейся стереть из памяти народа любое представление об этих понятиях. И этот вывод не кажется случайным. В-третьих, Щипков дополнительно развивает концепцию с помощью художественных образов (с христианской подоплекой). Бронза представляет собой твердый сплав с отсутствием кристаллической структуры, свойственной чистым металлам. Поэты 1970-х годов вливали «в прежний литературный слиток» новую «порцию поэтического “золота”». «Холодной расслабленности и беспочвенности декаданса они противопоставляли обновленную веру»; и этим золотом было не что иное, как «золото традиции, по-новому переосмысленной и отлитой в ином культурном сплаве» [24]. Или, выражаясь более простым языком, «подобно закваске, которую женщина, взяв, положила в три меры муки, доколе не вскисло всё» (Мф. 13:33) [25]. Так и сама идея «аксиомодерна» представляет собой сплав чего-то древнего и драгоценного с более грубым, сырым и низменным материалом для создания нового блестящего вещества: «Аксиомодерн имеет бронзовый оттенок, напоминающий о золотой классике. И этот бронзовый отблеск, конечно, разлит не только в литературе, но и в сфере общественных нравов». Те, кто не так хорошо знаком с русской литературой, не отказались бы, если бы Щипков уточнил, что именно он имеет здесь в виду. Не могу сказать, что концепция нового Бронзового века до конца мне понятна. Но его тон создает впечатление, что автор бросает нам вызов. Радикально христианская, проникнутая страданием и личной ответственностью за нелегкую ношу истории поэзия Охапкина воспринимается как сигнал, обязывающий к борьбе. От нас ждут актов религиозного героизма. Похоже, Щипков твердо уверен, что проскользнуть в этот новый Бронзовый век аксиомодерна без усилий с нашей стороны нам никто не позволит. Буржуазной версии «Выбора Бенедикта» в виде ретрита выходного дня с устричным буфетом не предвидится. Призыв Щипкова предвещает нечто кардинально отличное и гораздо более ответственное и серьезное, чем те варианты, которыми мы располагаем на данный момент. Оказавшись зажаты между внешним декадансом позднего капитализма и внутренним варварством обоюдоострого постмодернизма (с постструктуралистским левым и «альтернативным» правым крылом), мы должны каким-то образом создать что-то новое из принципиально иного металла. Этот вызов не может не вызвать тревогу у жителей западных стран. Мы переживаем странный исторический момент, когда нам как будто вполне хватает минимальных духовных и интеллектуальных ресурсов. Век аксиомодерна потребует от нас чего-то большего, чем организационные стратегии в духе Алинского и массовые демонстрации. Он не позволит нам отгородиться и пересидеть бушующую снаружи бурю «постцифрового идолопоклонства» в загородных постполитических анклавах. Даже неясно, окажутся ли дарованные нам представителями прошлого поколения – Даниелом Беллом, Норманом Мейлером и Кристофером Лэшем – литературные и интеллектуальные ресурсы для «левого консерватизма» достаточными для современной Америки. Как у американцев, у нас могут возникнуть опасения, что Щипков предлагает нечто жестокое и тоталитарное. Однако по этому поводу можно не волноваться. Хотя Щипков, в отличие от Арендт, не признает «бинарную» теорию тоталитаризма, морально уравнивающую нацизм и сталинизм, он, тем не менее, весьма критически относится к обоим режимам [26]. С другой стороны, в искоренении позднего капитализма и ордо- или неолиберализма он видит тот же разрушительный импульс и опасается, что этот импульс идеологически нам привит. Используя образ из книги К.С. Льюиса, можно сказать, что в ярких лучах великого паноптикума мы превратились в «людей без сердца», оказавшись незащищенными перед «постцифровыми идолами». Профессор Александр Щипков – сложный и интересный мыслитель. Сам факт того, что он пишет то, что пишет, и позиция, с которой он это излагает, свидетельствуют о том, что в лоне Русской православной церкви и в российском гражданском обществе в целом существует определенный творческий, независимый и социально осознанный импульс – импульс, фактически рожденный в Даниловом монастыре. Если американцам небезразлично наше общее будущее в новом Бронзовом веке, нам стоит прислушаться к этому голосу. Мэтью Купер Перевод с английского Юлии Зимарской “Englica” Источник: Тетради по консерватизму 28 ноября 2018 г. Рейтинг: 9.7 Голосов: 46 Оценка: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 Оригинальное название статьи: Shchipkov, Axio-Modernity and the “New Bronze Age”. Об авторе: Купер, Мэтью (Миннеаполис, штат Миннесота, США), Питтсбургский университет (США), Университет науки и технологии Внутренней Монголии (КНР); публицист в “Solidarity Hall”, “Intellectual Takeout” и “The American Conservative”; блогер в “The Heavy Anglo Orthodox”. (I) Концепция соборности традиционно трудно поддается переводу на английский язык. Это некое коллективное единство, в которое все охотно вносят свой вклад, но которое в то же время углубляет и укрепляет каждого отдельного члена. В качестве синонимов обычно используют слова «согласие» или «всеобщность». На сайте Щипкова предлагается переводить «соборность» как «коллегиальность», но этот вариант представляется слишком рациональным и не способным в полной мере отразить диапазон смыслов этого термина. (II) Вэнь Цзюнь и его ученики выступают с умеренной критикой Мао Цзэдуна и его наследия, в особенности стратегии догоняющего развития в сельском хозяйстве. Однако подчеркнуто маоистский характер новой программы восстановления сельских районов представляется осознанным выбором, направленным нестолько на реабилитацию Мао лично (или марксистско-ленинско-маоистской идеологии в целом), сколько на пробуждение народного интереса к этим идеям и попытку избежать неблагосклонности властей, которые, как правило, с подозрением относятся к политическим идеям, позаимствованным из дореволюционного Китая. Литература 1. Соммерс, Джеффри. Как новая холодная война становится горячей // The Nation. 2017. 24 января [Электронный ресурс] / Режим доступа: https://www.thenation.com/article/journalists-keep-saying-thisgreater-russia-ideologue-is-putins-adviser-one-problemhes-not/ 2. Лимонов Эдуард. Как трудно быть лучшим: жалобы страдающего манией величия доктора Лимонова // The eXiled. 2000. 10 февраля [Электронный ресурс] / Режим доступа: http://exiledonline.com/sadnessof-being-number-one-dr-limonovs-megalomaniacalcomplaints/ 3. Борусяк Любовь. Кто главный интеллектуал России? // openDemocracy. 2010. 4 февраля [Электронный ресурс] / Режим доступа: https://www.opendemocracy.net/od-russia/lyubov-borusyak/who-isrussias-top-intellectual 4. Пресс-служба Патриарха Московского: «Святейший Патриарх Кирилл возглавил очередное заседание Высшего Церковного Совета» // Московский патриархат, Русская Православная Церковь. 2018. 13 июня [Электронный ресурс] / Режим доступа: http://www.patriarchia.ru/en/db/text/5220417.html 5. Гренье, Пол. Разновидности российского консерватизма // The American Conservative. 2015. 19 июня [Электронный ресурс] / Режим доступа: https://www.theamericanconservative.com/articles/thevarieties-of-russian-conservatism/ 6. Бьюл, Пол. Некролог Даниела Белла // The Guardian. 2011. 26 января [Электронный ресурс] / Режим доступа: https://www.theguardian.com/education/2011/jan/26/daniel-bell-obituary 7. Киршнер, Джонатан. Исповедь левого консерватора: сочинения Нормана Мейлера в издательстве Library of America // Los Angeles Review of Books. 2018. 19 сентября [Электронный ресурс] / Режим доступа: https://lareviewofbooks.org/article/confessions-of-a-left-conservative-norman-mailer-in-thelibrary-of-america/ 8. Витте, Джон и Бурдо, Мишель. Прозелитизм и православие в России : новая война за души. Maryknoll, NY : Orbis Books, 1999. С. 66–92. 9. Сайт А.В. Щипкова [Электронный ресурс] // Режим доступа: http://shchipkov.net/ 10. Суть времени [Электронный ресурс] // Режим доступа: http://eot.su/ 11. Щипков Александр. Типология направлений консервативной мысли в современной России // Тетради по консерватизму (Фонд ИСЭПИ). 2014. № 2 (1) [Электронный ресурс] // Режим доступа: http://shchipkov.net/10410 12. Архиерейский Собор Русской православной церкви. «Основы социальной концепции Русской Православной Церкви» // Отдел внешних церковных связей Московского патриархата, 2000 [Электронный ресурс] / Режим доступа: https://mospat.ru/en/documents/social-concepts/ 13. Бердяев Николай и др. Landmarks. Armonk : пер. Marshall Shatz and Judith Zimmerman. NY : ME Sharpe, 1994. 14. Белжеларский Евгений и др. Перелом: Сб. статей / под ред. Александра Щипкова. М.: Издано на собственные средства, 2013. 15. Щипков Александр. Консервативный социализм: идеологические особенности в современной России. М., 2014 [Электронный ресурс] // Режим доступа: http://shchipkov.net/10210 16. Щипков Александр. Левый консерватизм // Белжеларский Евгений и др. Перелом: Сб. статей. М., 2013. 17. Валлерстайн Иммануил. Подъем и будущая гибель мировой капиталистической системы: концепции сравнительного анализа // Основные сочинения на тему мировой политики / под ред. Карен А. Мингст и Джека Л. Снайдера. NY : WW Norton & Company, Inc, 2008. 18. Щипков Александр. Традиция в политике: теория и аксиология. М., 2015 [Электронный ресурс] // Режим доступа: http://shchipkov.net/10810 19. Вэнь Цзюнь и др. Экологическая цивилизация, культура коренных народов и восстановление сельских районов в Китае // Monthly Review. 2012. № 63 (9). February. 20. Сыт Цуй и др. Тирания монополии финансового капитала: взгляд из Китая // Monthly Review. 2017. № 68 (9). February. 21. Борьба за продовольственный суверенитет: альтернативное развитие и модернизация крестьянских общин в наши дни / под ред. Реми Эррера и Кин Чи Лау. London : Pluto Press, 2015. 22. Щипков Александр. Образ будущего и социал-традиция // Свободная мысль. — 2017. — №6 (1666). — С.57-64. 23. Зитцевитц Джозефин фон. Поэзия и Ленинград: Религиозно-философский семинар, 1974–1980 гг. Музыка для глухих. Leeds: Taylor & Francis, 2016. 24. Щипков Александр. Аксиомодерн. М., 2015. Октябрь [Электронный ресурс] // Режим доступа: http:// shchipkov.net/11105 25. Библия. Синодальный перевод. Российское библейское общество, 2013. 26. Щипков Александр. Традиционализм, либерализм и неонацизм в пространстве актуальной политики. — СПб.: Алетейя, 2015. http://www.pravoslavie.ru/117537.html

8 ч. · СПАСИБО ОТ ДУШИ КАРАЧЕНЦОВУ КОЛЕ Какой же тяжкий крест, тебе вручил Господь. С вершины пасть и обломавши крылья. Из бездны мрака молча восставать. И падать вновь от боли и бессилия. Десяток лет сплетен в один клубок. Ночей бессонных и страданий ада. И мы все верили, что ты пойдешь, Колёк . И сцена снова будет тебе рада. Но ты ушел. Борясь и не сдаваясь. Пройдя красиво Человеческий свой путь. И смотришь с неба На Россию. Улыбаясь. И наконец Расправил снова грудь. Гитару в руки взял. И голос твой красиво С небесного экрана зазвучал. Аплодисментами гремит Страна – Россия. Ты покорил небесный пьедестал. И будет новый фильм И новая дорога. Жизнь бесконечная, Ты это доказал. И пусть сейчас душой Ты рядом с Богом. Но не забудь откуда начинал. А мы посмотрим фильм. И вспомним твои роли. Спасибо от души. Караченцову Коле! Юрий Рассветов

ПОСТ ЖУРНАЛИСТА НОРКИНА О ПОГИБШЕМ ЗАХАРЧЕНКО, УДАЛЁННЫЙ АДМИНИСТРАЦИЕЙ ФЕЙСБУКА Мне, как и Юльке, уже 50. Это возраст, когда уже неприлично верить в чудеса и сказки. Мы знаем, что нет волшебников; нет исполнения желаний; нет волшебной палочки и удивительно чуткой к твоим потребностям Золотой Рыбки. Есть только люди, живущие рядом с тобой, и Господь — мудрый, милостивый и справедливый. Но он немножко дальше, чем хотелось бы… Саша заставил меня поверить в сказку, причем, со счастливым концом! Хотя, расставаясь после встречи с ним, я, в глубине души, не верил в этот счастливый конец. И почему-то чувствовал, что и он это знает. С другой стороны: что такое счастливый конец? Саша ушел так, как только и мог уйти настоящий мужчина, настоящий воин, викинг: с мечом в руках, идя к своим соратниками в светлые чертоги Валгаллы… Красивые слова, правда? Красивые и глупые… Потому что Саша, как мне кажется, вообще не задумывался об этом. Его Валгаллой была его собственная земля, где он родился, где он учился, где он сражался. Не умозрительная небесная обитель, а простая, испачканная угольной пылью и обильно орошенная пОтом земля Донбасса. И еще — кровью орошенная. Так случилось… Вы знаете, почему… Когда я его слушал, когда я наблюдал за тем, как с ним разговаривают люди — на передовой, в магазинах, в его доме — я ловил себя на мысли, что впервые сталкиваюсь с чем-то подобным. Я! Который общался с ОЛИГАРХАМИ! С ПОЛИТИКАМИ! С ЧИНОВНИКАМИ! И я чувствовал, что попал в сказку. В сказку, повествующую о справедливости, о честности, об ответственности, о доброте и искренности, которым, вроде бы, не место в нашей циничной действительности… Завтра мы с Юлькой летим в Донецк, чтобы проводить Сашу в последний земной путь. Он его прошел правильно. Я хотел бы пройти его так же. Господь рассудит, верны ли мои ориентиры. Но я почему-то верю, чувствую, ощущаю, что они — правильные! Потому что сказки, даже если они заканчиваются трагически, учат нас, возвышают нас, воспитывают нас и делают нас лучше. Саша был таким человеком из сказки. Из сказки, в которую хотелось верить! Спасибо тебе, хороший мой человек, Саша Захарченко! У тебя теперь все будет хорошо. О твоих родных мы позаботимся, я обещаю! А обо всех нас позаботится, я знаю, тот, в кого ты искренне верил! Спасибо тебе! И прости нас… Андрей Норкин Источник →

Александр Житинский: СССР – проект Господа Бога 30 Января 2009 ● Захар ПРИЛЕПИН Вы имеете право хранить молчание Он замечательно точно определил одну из своих литературных ипостасей: «рыжий клоун». От его текстов, внешне зачастую искромётно смешных и преисполненных натуральной человеческой доброты, всегда оставалось смутное, тихое, правильное чувство печали. Но не пустоты. Это очень важно. Не пустоты. Впрочем, Житинский далеко не только рыжий клоун от литературы, он, как полагается всякому русскому писателю, ещё и мыслитель, и историк, и поэт, конечно. С поэзии мы и начнём. – Александр Николаевич, у меня есть замечательная книга «Октябрь в Советской поэзии», вышедшая в своё время в серии «Библиотека поэта». Я её перечитываю иногда. И тут вдруг обнаружил среди иных авторов вас, с пронзительными стихами о революции. Что скажете по этому поводу? – Скажу, что мне не стыдно ни за одну написанную мною строку, если говорить о выраженной в ней мысли или чувстве. Стыд за несовершенство исполнения бывал и бывает, особенно это относилось к ранним вещам. Это означает, что я так и думал, когда этот текст писал. Так и чувствовал. Иной раз со временем эти мысли и чувства могли видоизмениться. Но редко и не так уж сильно. Я те стихи помню. История их создания такова. Это было в 1969 году, когда страна готовилась к 100-летнему юбилею Ленина. Мне было тогда 28 лет, и я уже шесть лет писал стихи, писал очень много, начинал писать прозу – но ни одна строчка не была напечатана, несмотря на неоднократные попытки обращения в разные редакции. Отмечалось формальное умение, не отказывали и в образности и вообще – признавали за стихи. Но… Были они все какие-то грустноватые, элегические и «далёкие от жизни». И в них совершенно не было так называемой «гражданственности». И тогда я решил написать поэму о Ленине – то есть высказать своё к нему отношение. Это были 12 стихотворений, связанных одним коротким сюжетом: Ленин идёт пешком с квартиры на Сердобольской в Смольный, чтобы руководить восстанием вечером 25 октября 1917 года. Но по сути это была поэма о человеке, не боящемся взять ответственность на себя и сознающего громаду этой ответственности. А отнюдь не портрет авантюриста. Так я тогда о нём думал, так думаю и сейчас. Я не знаю, гордиться ли мне этими стихами. Но я определённо горжусь тем, что эта поэма полностью никогда не была опубликована, а в печать проникли только два стихотворения из неё, причём – клянусь Богом! – не с моей подачи. Мне бы в голову не пришло подавать стихи в «Библиотеку поэта», мемориал лучших стихов на русском языке, как она была задумана. И это при том, что образ Ленина там явно героический. Но то – да не то! Об этом мне два часа говорили два советских поэта – Всеволод Азаров и Вячеслав Кузнецов, – которым я её показал. Разбор был убийственный. Я совершенно не так трактовал историю, Ленина, Октябрь, по их словам. Пафоса в этих стихах многовато, это да. И вообще я был романтичнее тогда. Надо бы разыскать и перечитать её всю. Я не видел её лет 30. После этого я стихов о Ленине не писал. – Но любопытно, что ваше отношение к Ленину не очень изменилось за эти 30 лет. – Я многое уже тогда понимал касательно советского строя, но Ленин оставался последней соломинкой утопающего. Это у многих так было. «Ленин слишком рано умер», «Ленин бы этого не допустил», «Идеи Ленина грубо исказили». И т.п. Причём я и сейчас нахожу в этих предположениях достаточную долю истины и знака равенства между Лениным и Сталиным не ставлю. Но не уверен, что Ленин добился бы успеха. Ленин был политический фанатик, а Сталин – фанатик власти. Ленин напрямую вышел из народовольцев – людей, которых я безмерно уважал и увлекался ими. – И даже писали о них… – Да, в 1978–1986 годах я работал над единственной в моей жизни заказной прозаической вещью в серии «Пламенные революционеры» – повестью о Людвике Варыньском, умершем в Шлиссельбурге в 1883 году в возрасте 33 лет. Это польский Ленин, по существу. Создатель первой в Польше (русской Польше!) партии рабочего класса «Пролетариат». В России тогда действовала «Народная воля». Сегодня в Польше о нём предпочитают не вспоминать. Кстати, и этой книги отнюдь не стыжусь, а профессионально даже горжусь ею – тем, что сумел её сделать, не будучи историком. Вышла она в 1987 году тиражом 200 000 экземпляров. – Были времена, да… Хорошо, с Лениным и народовольцами разобрались. А как вы в целом из дня сегодняшнего видите революцию и сам советский проект? – Я и сегодня не употребляю такого выражения, как «октябрьский переворот». Те, кто говорит о перевороте, мало представляют себе Россию. Перевернуть её горсткой людей невозможно. Тем более удержать в перевёрнутом положении. Это несерьёзно. Октябрь был закономерен, Октябрь был даже в какой-то мере необходим России, и она его оплатила сполна. Что касается СССР, который я тоже не могу назвать «проектом», разве что проектом Господа Бога, то это вопрос ещё более серьёзный. И отношусь я к нему именно как к проекту Господа Бога. Неудачному, но задуманному смело. Потом он увидел, что не получилось, и потерял к нему интерес. И всё покатилось не по-божески. Туда, где мы сейчас находимся и что разные люди пытаются выдать за вершину цивилизации и демократии. – Если судить по времени написания, то три ваших главных романа – «Потерянный дом», «Фигня» и «Государь всея Сети» – создавались с перерывом в десять лет: 87-й, 97-й, 2007-й. Случайно получилось или это своеобразный человеческий цикл, когда происходит обновление мировоззрения? Да и для нашей страны два эти десятилетия, с 88-го по 98-й и с 98-го по ушедший 2008-й, были далеко не случайными. – Захар, с романами не так просто. На самом деле первым моим романом я считаю «Лестницу». По теме, проблематике, художественному наполнению. Но она писалась в те времена, когда объём романа в 10 листов был «несолиден». Роман должен был быть как минимум вдвое толще. Мы помним эти кирпичи советских романов: «Кавалер Золотой Звезды» или «Далеко от Москвы». Потом появился жанр «маленького романа». Его ввели эстонцы, кажется, Энн Ветемаа был первым. Но «Лестницу» нарекли повестью. А «Фигню» я никаким «главным» романом не считаю. Это роман-шутка. Он появился, когда каждый писатель почувствовал на своём горле железную хватку коммерческой литературы. И я сказал себе: «Вы хотите фигню вместо книг? Получите». Но себя не обманешь. В процессе увлёкся, и юмор пошёл по своим абсурдным законам. Считаю эту вещь самой смешной своей работой – и самой абсурдной. Ни о каком коммерческом успехе речи не было – такой юмор миллионами «не хавается». Издал сам тиражом в 1000, потом «Амфора» издала то ли в 3000, то ли в 5000. Это не провал, но и не Акунин. Так что «Фигню» будем считать удачной шуткой гения, оставшейся незамеченной. А вот «Государь…» действительно свидетельствует о некоторых сдвигах в мировоззрении. Понаблюдав процесс становления «демократии» и строительства капитализма в России, я пришёл к выводу, что абсолютная монархия есть самая лучшая для России форма устройства общества. Не декоративная, как в Швеции или Великобритании, а именно абсолютная. Казнить и миловать. Царь-батюшка. Последняя инстанция на земле, куда можно податься «бедному крестьянину». Ибо в России должен править не закон, а справедливость. Толпа (Дума, собрание) не может быть выразителем справедливости. Носитель и выразитель справедливости один – и ему нужно безоговорочно верить. И любить. Собственно, на любви и основывается эта вера. Конструкция абсолютно утопична, но она могла бы работать при истинной вере в Бога (и его наместника на Земле) и при идеальном основателе новой династии, каким я избрал мальчика Кирилла. Его ни в коем случае нельзя выбирать. Кто может выбрать, может и сместить. Его выбирает Провидение (в данном случае Богородица). Специально прошу редакцию не считать вышеизложенное бредом, но концепцией. Концепция может быть бредовой, но это другой вопрос. И по сути ничего не меняет. Ни одна моя вещь не вызывала столь противоречивых толков. От «самой худшей книжки, которую я держал в руках» (верю, верю, как говорил Жеглов), до самых лестных эпитетов и премии Стругацкого (отнюдь не монархиста!). Но о сути, которую я сейчас вкратце изложил, почти не писали. У меня, очевидно, есть странное свойство прятать главное в сюжетные коллизии и юмор. Мне так интереснее, конечно, но читатель либо не замечает, либо тоже считает «хохмой». Самодержавие на Руси – хохма. Как вам это нравится? А сколько веков оно стояло? Да и не прерывалось никогда и дальше, ибо любой наш правитель по сути был царём. И последняя передача власти произошла в этой традиции – от отца к сыну, пусть и в фигуральном смысле. Если бог даст, хочу написать (должен написать) ещё два романа. Один станет завершением трилогии «Лестница» – «Потерянный дом», сейчас он потихоньку сочиняется. И ещё один, прожитый и придуманный давно. Но слишком много других дел и обязанностей. – Из тех вещей, что написаны вами, какую вы ставите выше всего? Дмитрий Быков в числе самых любимых своих книг и самых лучших образцов мировой литературы вообще называет «Потерянный дом, или Разговоры с милордом». Но это, пожалуй, не самая известная ваша книга. Насколько, кстати, был сопоставим успех той или иной вашей книги и её ценность для вас? – Самая известная моя книга, безусловно, «Путешествие рок-дилетанта». Её читали все молодые люди, которым в 1990 году было от 13 до 30 лет и которые любили рок-н-ролл. А тогда его любило всё это поколение. Книжка тиражом 100 000 экземпляров разошлась в два дня. Но это был предсказуемый успех, который я готовил несколько лет, публикуя свои «Записки рок-дилетанта» в «Авроре» и весьма способствовав повышению тиража этого журнала до одного миллиона двухсот тысяч экземпляров. Посему к этому успеху я отношусь спокойно, и он меня как прозаика даже печалит. Мне кажется, в других моих книгах сказано больше. Не по материалу, а по сути жизни. Даже в книге «Дитя эпохи», которую я писал, будто балуясь и стараясь развлечь читателя. Ну, как за столом рассказывают анекдоты и смешные истории. Однако она по популярности, пожалуй, почти достаёт «рок-дилетанта». Больше всего читались, переводились на другие языки и даже экранизировались повести «Лестница» и «Снюсь». Несколько обидно за «Потерянный дом». К сожалению, число читателей, способных адекватно воспринять эту книгу, убывает естественным путём. Я писал энциклопедию русской городской жизни второй половины XX века. Действие романа происходит в 1980 году, там множество типов, и там вопрос отношения моего поколения к социализму и коммунизму решается не столь однозначно, как в выходивших параллельно «Белых одеждах» или «Детях Арбата». Спичечный «Дворец коммунизма», сжигаемый героем после тяжкой болезни, как бы в припадке, это всего лишь уничтожение символа. Но остаётся народ со своими печалями, и никуда не делась идея соборности и единения, ведь финальная сцена празднична и светла. А те типы, из которых уже через несколько лет вышли наши первые олигархи и «властители дум» (чиновник Зеленцов, коллекционер Безич, андеграундные поэты), выписаны с издёвкой. После этого романа я понял, что вся наша критика ничего не стоит. Они не захотели этого прочесть, потому что прочесть и понять это в 1987 году было «немодно». Но за роман этот я спокоен, он никуда не денется, думаю. Только читать его будут несколько иными глазами. – Я искренне отношу вас к числу русских писателей, обладающих настоящим чувством юмора. При всём при этом нашу светскую «смеховую» культуру я не очень понимаю. Меня не смешат Аверченко и Тэффи, мне с детства был поперечен юмор Зощенко, меня никак не радуют шукшинские чудики… (Хотя никто из перечисленных и не собирался людей смешить или радовать.) Однако я безусловно признаю, что всё вышеназванное – литература. Но вот, скажем, «Легенды Невского проспекта» Веллера – тут уж помилуйте меня: это же мучительно не смешно. Откуда такой устойчивый интерес к этой и прочим поделкам, когда, скажем, был действительно остроумный Сергей Довлатов? Короче, я тут вроде бы рассказал о себе, но на самом деле спросил вас о русском юморе в литературе. – Тут всё просто. С одной стороны, либо юмор есть, либо его нет. Другая же сторона юмора настолько темна и загадочна, что требуются тома исследований. Почему смеются люди? Потому что смешно. А что такое смешно? Почему им вдруг сделалось «смешно»? Люди смеются не потому, что «смешно». Они смеются от удовольствия. А так как удовольствия у всех разные, то и смеются они над разным и по-разному. Кто любит попадью, а кто и попову дочку. Я смеюсь над текстом, когда испытываю эстетическое удовольствие от неожиданности и точности фразы, от неожиданности и точности ситуации, от точности изображения состояния героя и интонации автора. Точность – главное слово. Поэтому весь литературный юмор, который я люблю, основан на этом: Гоголь, Булгаков, Искандер, Конецкий, Довлатов. Неожиданная точность, за которой виден ум писателя. Чехов попросту определял юмор как признак ума. Но есть ещё и эстрадный юмор, построенный по законам репризы – эффектной концовки, перевёртыша, кунштюка. Скорее, это относится к остроумию, а не к юмору. И остроумные mot мы тоже слушаем с удовольствием. Общепризнанным королём тут является Михаил Михайлович Жванецкий. Но напечатанные в книге, его тексты сильно теряют. Просто не надо одно принимать за другое. В эстрадной шутке необходим элемент пошлости. Именно необходим! Без него шутка не покатит. Перенесённая на бумагу пошлость обнажается и вызывает чувство неловкости, но отнюдь не улыбку. На эстраде же многие и с успехом эксплуатируют пошлость. Поэтому «Легенды Невского проспекта» я отношу к неудачной попытке Веллера перенести эстрадные приёмы в литературу. Но публика не заметила и съела. Я ограничился чтением одного рассказа и книжку отложил. В ней, кстати, нет того, без чего юмор вообще невозможен, – чувства самоиронии. А вообще давным-давно известно, что клоуны бывают рыжие и белые. В литературе и цирке царствуют рыжие, а на эстраде – белые. Но вообще мне трудно судить об уровне эстрадного юмора, потому что, напуганный его образцами, я немедленно переключаю канал телевизора, когда вижу что-то «юмористическое». – Александр Николаевич, если мне память не изменяет, в наступившем году вы имеете все основания отпраздновать сорокалетие литературной деятельности: если отсчитывать от первой публикации. Путь долгий. Как вы его оцениваете? – Как провальный однозначно. Я должен был написать ряд вещей. Но ряд оказался длинным. А путь – коротким. – Краткий и мужественный ответ. Но… вы всё-таки переживали моменты писательского счастья? – Наивысшие моменты хорошо описаны Пушкиным и Блоком. «Ай да Пушкин, ай да сукин сын!» (кажется, после «Бориса») и «Сегодня я был гениален» (Блок после «Двенадцати»). Оба могли ошибаться. Но мне больше нравится пушкинское озорство. Пару-тройку раз и мне случалось произносить это шёпотом. Острая же писательская печаль никогда меня не покидает. – Хорошо, это литература, а есть ещё жизнь. Просто жизнь. Возможно, это разные вещи. Александр Николаевич, вы можете сказать вослед за Бродским: «Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной»? – Нет, не могу. Могу сказать вслед за Окуджавой: «Давайте жить, во всём друг другу потакая, – тем более что жизнь короткая такая». Вопрос о длине жизни слишком серьёзен и сложен, чтобы его здесь поднимать. Это объект дуалистический, то есть обладающий противоположными свойствами. Она и длинная, и короткая. Беседу вёл Захар ПРИЛЕПИН «ЛГ» -Досье Александр Житинский родился 19 января 1941 года в Симферополе в семье военного лётчика. Среднюю школу окончил с золотой медалью во Владивостоке в 1958 году. В 1965 году с отличием окончил Ленинградский политехнический институт, по образованию инженер-электрофизик. Публикуется с 1969 года. С 1978 года Александр Житинский – профессиональный литератор: писатель, сценарист, издатель. С 1979 года – член Союза писателей, с 1986 года – член Союза кинематографистов. Автор многих книг («Дитя эпохи», «Потерянный дом, или Разговоры с милордом», «Государь всея Сети» и других), а также сценариев к нескольким художественным фильмам («Переступить черту», «Время летать», «Когда святые маршируют» и другим). В 1981–1990 годах активно участвовал в жизни отечественной рок-музыки. Организатор рок-фестивалей, автор книги «Путешествие рок-дилетанта» (1990). Возглавляет издательство «Геликон». В июле 2007 года стал директором Центра современной литературы и книги в Санкт-Петербурге. Литературная газета http://yarcenter.ru/articles/culture/literature/aleksandr-zhitinskiy-sssr-proekt-gospoda-boga-17342/

"Если общение — это роскошь, то коммуникации — суровая необходимость" Сегодня после продолжительной болезни ушел от нас Владислав Редюхин. В прошлом году ему исполнилось 70 лет. Накануне юбилея наш корреспондент Ольга Дашковская взяла у него подробное, обстоятельное интервью. Публикуем и помним. 10 апреля 2018 Трудно представить себе человека, который бы за свою жизнь попробовал себя в столь различных сферах деятельности, пройдя путь от учителя и директора школы до консультанта по социальному проектированию, оценке рисков и управлению сложностями. Сам себя он называет «старой социальной свахой» и «апологетом Сети». Так кто же он, Владислав Иванович Редюхин и как он представляет себе развитие образования? – Расскажите о себе, из какой Вы семьи, чем пришлось в жизни заниматься? – Я родился 10 июня 1947 года в городе Астрахани. Специфика города Астрахани издревле была в том, что он очень многонациональный. И поэтому то, что потом мне в голову пришло работать с многоальтернативным выбором, я думаю, во многом было предопределено тем, что он исторически был многонациональным. В этом городе тогда, после войны, и ещё долгое время после войны, люди жили разных национальностей, разных верований: это русские, татары, евреи, армяне, калмыки – но жили они дружно. И это дружелюбие, интернациональность – они передавалось каждому. Я часто называю себя социальной свахой, потому что мне всегда казалось, что вместе лучше, чем порознь. Отсюда тяга к социальному партнёрству и сотрудничеству. Мои родители были служащие, моя бабушка была рыбачка из села. Отец приехал из Рязани, он (как у него в одной из характеристик было написано) – чистейший пролетариат, Редюхин Иван Филиппович. А мама – Вера Васильевна Редюхина. Трудовая деятельность у меня началась в 1965 году (как в трудовой книжке написано), когда я после одиннадцатого класса стал работать пионерским вожатым в своей же школе. Все остальные мои специальности так или иначе связаны с образованием. Поэтому я и говорю, что у меня педагогический стаж 52 года. Важным этапом в моей биографии стала 429-я школа в Москве с углубленным изучением физики и математики, куда я пошел работать после окончания МИФИ и Астраханского педуниверситета учителем физики и математики, а затем был назначен директором. Какие инновации вы применяли в своей школе? Все инновации, которые были известны в то время: Вальдорфскую педагогику, Монтессори, Френе. Вместе с Аллой Шейниной мы создали общественную организацию «Современная школа», которая занималась распространением идей Френе в России. – Как Вы можете охарактеризовать школу 80-х, 90-х, 2000-х? Какие, с Вашей точки зрения, основные различия? – Я бы начал со школы 1960-х, потому что в в это время произошло важное событие, веха, а именно: если посмотреть, например, уровень поступления на ФизТех, то в 1964–1965 годах был какой-то запредельный уровень сложности задач и по физике, и по математике. Вообще, если говорить о содержании образования, то оно в 1960-х годах достигло максимума сложности. А, с другой стороны, если посмотреть на то, что происходило с самим образованием, то в 1960-х годах (по-моему, в 1962-ом) впервые уровень оплаты педагогического труда стал ниже, чем уровень оплаты рабочих профессий. Поэтому в тот период был достигнут, с одной стороны, звёздный час образования по содержанию, а, с другой стороны, началось падение по всем показателям авторитета педагога. Оттуда, из тех времен, пошли такие выражения, как: «Ума нет – иди в пед»... – Нет дороги – иди в педагоги. – Поэтому школа тогда выпускала хороших учеников, но, так как уровень поступления в вузы был достаточно высок, худшие из них шли в педагоги. – Отрицательный отбор. – Я бы сказал, что создалась такая отрицательная связь долгодействующая. Худшие из них шли в педагоги, но многие уходили, и выживали худшие из худших, а совсем худшие шли работать в школу, в которой кто-то задерживался, кто-то нет. Таким образом была выстроена удавка, которая затягивалась удушающей петлёй на шее страны. Образование объективно становилось всё хуже и хуже, качество человеческого капитала падало. В 1980-х годах, на волне новых веяний, эту удушающую практику пытались преодолеть за счет инноваций учителей. На этом возникла «Эврика» - на вере в то, что можно ситуацию изменить. И действительно изменяли. Спасибо Матвееву, спасибо Соловейчику, спасибо самому Саше Адамскому и коллективу тогдашней «Учительской газеты», спасибо Логиновой из «Литературной газеты»... В основном, начали журналисты, они запустили процесс. – Это уже была вторая половина 1980-х, а первая, наверное, была продолжением застоя? – Да, конечно. Это был апофеоз Брежнева, апофеоз пофигизма. Основной корпус учителей начинал тогда обессиливать. Но оставшиеся силы – новаторы, творческие учителя – они как поверили, так и работали до 1991-го года, до второго Всероссийского съезда учителей, с которого встал и ушёл Амонашвили. С 1985-го по 1991-й был Ренессанс образования. А потом государство снова взяло вожжи образования в свои руки. За счёт какой практики государству удалось справиться с этим? Если помните, в 1968 году полыхнул протест студентов во Франции. И де Голль каким образом поступил? Он выбрал 15 общественных организаций среди студентов и начал их поддерживать по направлениям: спорт, образование, культура и т.д. Причём очень хорошо финансово поддерживал. Вот эти прирученные организации и утопили в бездействии всё остальное. Им удалось справиться с этим бунтом. И нечто похожее, но без укрупнения организационных единиц, возникло и в 1990-х в России. Новаторов стали поддерживать. Вот пример: задавили в удушающих объятиях развивающее обучение. Как? Оно стало поддерживаться государством и тем самым выхолащиваться, то есть превращаться в такие формы, которые адекватны стандартам, адекватны образовательной политике министерства и государственных деятелей.... Это типичная практика государства. Если изменить способы разработки содержания образования, его экспертизы, его внедрения, сделать их легитимными, то можно изменить ситуацию. Так ведь нет. Правильный тезис единого образовательного пространства превращается в неправильный тезис единственного образовательного пространства, в котором все должны предопределенные сто книг прочитать. Ну, смешно же, да? – Но это Вы уже про 2000-е говорите, когда началась всеобщая регламентация... – Да. Почему сейчас уже никто ничего не хочет? Потому что продались за миф. Мы же сами кричали - дайте новую систему оплаты труда... Ну и ввели. Но фактически же обманули. То есть сделали вид, что повысили зарплату...В Москве действительно повысили. Но в целом по стране (я хорошо вижу, что сейчас в Белгородской области происходит) ситуация ухудшилась. Люди, между прочим, остались такие же – хорошие, честные, порядочные, но форма их существования, предопределённая государством, становится невыносимой. – Вы стояли у истоков «Эврики». Как всё начиналось? Что для Вас было наиболее ценным за эти годы? – Интересный очень вопрос. Итак, мы остановились на том, что волну погнали журналисты. – «Учительская газета». – Я их называл. В том числе и Саша Адамский, в том числе и Лена Хилтунен, в том числе и многие другие. На эту волну (как всегда и происходит, я вижу это на каждой новой волне) набегает накипь, то есть приходят разные люди, всякие, в том числе использующие «Эврику» как политическое движение, и просто бузотёры, кому интересно поговорить. И настал момент, когда пришлось отделять зёрна от плевел, и, в общем, осталось нас не так уж и много. Всегда немного было – от силы человек 20-30 лидеров. Но тут осталось только ядро. Создание этого ядра, которое организовал Александр Изотович, и было самым главным. Был организован кооператив «Центр социального педагогического проектирования», который . занимался организацией и проведением эвриканских сборов в разных регионах России. Первый был в г. Мирном (Якутия-Саха) в марте 1987 года. Тогда царила атмосфера критического романтизма. Шли жесточайшие споры о дальнейших путях развития общественного движения в образовании, и это было правильно… То есть, чего нет сегодня? Чем ситуация отличается сегодня? Что нужно понять? Мы с вами говорили о том, почему я так уверен, что не получится ничего, если действовать только сверху. В 1990-е годы был вброшен тезис разгосударствления. Методологически он называется «децентрализация». То есть, был центр - КПСС и прочее, а потом все перешло на периферию. И такой процесс целую систему, не важно, государственную или образовательную, конечно, ослабляет. И в ответ возникло обратное движение – совершенно другой процесс, когда в итоге в системе образуется несколько концентров. Вот есть «Эврика» сама по себе. Развивающее обучение есть? Есть. Это Даниил Борисович Эльконин, Хилтунен с Монтессори-педагогикой есть? Есть. Она сама по себе. Их можно назвать некими возвышенностями, которые образовались после горы «Эврика». Гора распалась на некие такие возвышенности. Произошёл процесс появления новых концентров, каждый из которых погнал свою собственную волну вокруг себя. Поэтому общий процесс в образовании называется «деконцентрация». Власть сегодня настаивает на том, что все надо централизовать и укрепить вертикаль, а практически все надо деконцентрировать. То есть, политика деконцентрации приводит к тому, что А) концентров становится много, Б) к тому, что смягчается жёсткое давление власти. Потому, что власть сегодня должна быть мягкой. Она и будет мягкой, никуда не денешься, потому что хлестать тростью по муравейнику бессмысленно. Ну, умные люди, все формы массового информационного поражения используют. Но реальным является переход к деконцентрации – ресурсов, власти, внимания, усилий, всего, что связано с энергетикой... – Деконцентрация – это хорошо? – Деконцентрация – это хорошо. За этим будущее. Деконцентрация – это сеть. – Вы один из ведущих сетевых деятелей. Почему Вы ушли из реальной школы в виртуальную сеть? – Жизнь вытеснила меня из директоров, и я понял, что решить проблемы образования можно только за пределами системы образования. Я пробовал свои силы в различных социальных проектах – от международного проекта ООН «Социальное партнерство» до муниципальных проектов в Якутии и на Кубани, сотрудничал с властью и бизнесом, принимал участие в реорганизации Минэкномразвития, но все это не приводило к эффективным изменениям в системе образования. И тогда я понял: выход – в сетевом подходе, в управлении сложностями и рисками. – Изменилось ли Ваше представление о сети с конца 1980-х? – Да, конечно. Раньше я был уверен, что сеть - это сеть связей. Мы так её и называли - теплые связи. Ведь счастья всем поровну не бывает. Но нужно, чтобы никто не ушёл обиженным. И вот на этой взаимной необиженности и держится межличностное общение. Так вот, раньше я был уверен, что все держится на людях – значит, надо собирать людей. А сегодня я думаю иначе в связи знаете с чем? С тезисом Маркса об отчуждении продукта. Ведь он первый открыл этот общецивилизационный тренд, когда люди создают что-то, а оно у них отчуждается. Например, создают они продукт, а этот продукт отчуждается, становится предметом рынка и т.д. Но, оказывается, отчуждается, если пристально взглянуть на цивилизационные процессы, не только продукты, но и средства, и задачи, и цели, отчуждаются ценности. Какой сыр-бор идёт про общечеловеческие ценности! Чего боятся противники трансдисциплинарности? Они боятся, что если ценности будут более отчуждёнными, они перестанут быть человеческими. Оно так и происходит, между прочим. Поэтому никуда не денешься, и надо выходить на более высокий уровень абстракции. Аристотель писал, что высшие достижения даются умозрительно. Ну, может, оттого что я физик-теоретик, я уверен, что дело не в нижних слоях, где люди, чувства, переживания, единство и т.д., а дело в высших абстракциях, в идеях. То есть, сетевые идеи должны быть плотные, они должны быть хорошо сконцентрированы, отчётливо, внятно, членораздельно выражены, и вот тогда идеи способны сплачивать людей. То есть, странная вещь. Я люблю говорить, что люди путешествуют по пространству идей так же, как идеи путешествуют по пространству людей и выбирают их. И поэтому эти вещи нужно делать на встречных потоках. Нужно кооперировать людей не по близости чувственных представлений, не по близости телесности, а лицом к лицу, через идеи. Примером такого типа сообществ в 70-е годы были любители читать «Новый мир» и «Иностранку». Они могли не знать друг друга, но высшие ценности у них совпадали. – А вот скажите, в конце 1980-х сети что из себя представляли? Как были люди связаны? Какими техническими средствами? – Да, это очень повезло нам всем, и «Эврике», и России. «Учительская газета», во главе которой стоял Владимир Фёдорович Матвеев, выходила тиражом, если не ошибаюсь, миллион двести тысяч экземпляров. И поэтому наличие «Учительской газеты», которая была при КПСС (потом Селезнёв показал ей кузькину мать: "Ничья эта газета, потому что это газета КПСС, а не общественности"), – она была сделана газетой для людей и профессионалов, и доходила автоматически до каждой школы. Только автоматизм и миллион двести читателей с обратной связью (получали же много писем и т.д.) обеспечивал сетевую связь, и в этом отношении устойчивость и рейтинг. – А сейчас сеть – это, конечно, интернет. – Сейчас это интернет. Но, видите ли, тогда содержание тоже было многообразным, но оно находилось в другой форме. Форма была письменно-бумажная. Тогда публикацию Адамского читали десятки тысяч. Я сделал в интернете проект: 20 000 схем и выложил их за четыре года. И эти публикации читает от ста до двухсот человек. КПД был гораздо выше у печати, чем у современного Интернета и соцсетей. – Вы много внимания уделяете коммуникации между людьми, способам взаимопонимания. Что, с Вашей точки зрения, сегодня мешает взаимопониманию больше всего? – Очень хороший вопрос. Да, действительно, взаимопонимание обеспечивает доверие. То есть сегодня по объективным причинам нет доверия между учительскими массами, родительскими, между сообществами, которые сами тоже рассыпаются, потому что нет доверия между людьми и т.д. Но, как ни странно (сейчас я скажу парадоксальную вещь), это происходит потому, что нет стандартов. Вся мировая практика говорит о том, что стандарты должны быть. Вопрос – что такое стандарты? Иногда это общие мифы, а иногда – это рамки и нормы. Рамка – это многомерная норма, а норма - это одномерная рамка. То есть, замыкание такое. Да, должны быть такие стандарты, как рамки и нормы. Должны же быть, например, рамки приличия... – Стандарты взаимоотношений, да? – Стандарты – то, что воспринимается здесь и теперь в качестве стандартов. Когда входишь в класс Френе, то у них все стены заполнены плакатами, которые написаны от руки самими детьми. Сначала они приходят в пустой класс, с пустыми стенами, а потом происходит событие, ну, например, кто-то выкрикивает, не даёт другим высказываться и т.д. Педагоги Френе вместе с детьми собираются и принимают решение, что говорить можно только после того, как ты поднимешь руку и тебе разрешат. И так первое, второе, третье правило. Но это правило вышло из реальной проблемной ситуации, придумано самими детьми, ими самими написано и собственноручно наклеено на стену, на здоровый такой лист, который потом к четвёртому - пятому классу заполняется множеством других стандартов. Стандарты – это не то, что придумал один очень умный для всех других, а стандарты - это то, что приняли все. Лауреат Нобелевской премии Фридрих фон Хайек говорит: "Нормы или идеи принимаются массами, если они принимаются в двух смыслах: они принимаются к исполнению и принимаются в процессе обсуждения". И тогда сами участники являются активными распространителями этих идей. То есть все эти вещи должны быть обсуждены снизу. – Как Вы видите роль образования в развитии регионов? Вас не смущает, что чем выше уровень образования, тем сильнее отток наиболее талантливых из региона? – Это очень важная проблема была в конце прошлого века - миграция. Но, я думаю, что интернет и сеть со временем эту проблему снимут, потому что одно пространство, где находится практически ребёнок ли, учитель ли, директор ли и т.д., и у них у всех есть возможность общаться через интернет, есть доступ к любому уровню, и поэтому это пример на деконцентрацию - много узлов вот такой коммуникации, доступа, если они общий язык смогут найти... Конечно, нужен стандарт (я же начал с парадоксального). Нужен стандарт, протокол, код коммуникации. Эти вещи должны быть разработаны. Очень здорово было выстроено общение и очень здорово была поставлена работа в группах, вот эта внутригрупповая коммуникация. И в этой внутригрупповой коммуникации выкристаллизовались нормы, стандартные методы общения для понимания. Вот если общение – это роскошь, о чём говорил Сент-Экзюпери, то коммуникация – это суровая необходимость. В этом отношении нужно стандартизировать. Но каким образом? Я уже сказал, каким – сетевым. Но то, что стандарты коммуникации должны быть, и именно они могут обеспечить доверие – да, это так. Потому что в коммуникации надо в первую очередь обсуждать риски принятия решений. Будущее общество по Ульриху Беку – это общество рисков. Риск как мера ответственности. У нас же не обсуждают персональные риски. У нас обсуждают только блага. В этом отношении внутри закона заложена мина. Если мы обсуждаем блага, то каждый тянет благо на себя и оторвать хочет, сколько сможет. А если мы обсуждаем риски, то каждый риски от себя отталкивает. Первый процесс запускает центробежные силы, которые разрывают коммуникацию, а второй процесс при правильном выборе точки сборки запускает центростремительные силы, которые способствуют сплочению. Они, конечно, должны одновременно существовать: изменчивость и стабильность, функционирование и развитие, концентрация и деконцентрация и т.д. Дуальность. Проблему сетевой коммуникации следует рассматривать через необходимость оценивать не только блага, но и риски принимаемых решений. Кто и где сегодня обсуждает частные, общие риски и взаимосвязи, и меры ответственности? Оценка рисков неизбежно влечет за собой оптимизацию многоальтернативного выбора, который ввел еще в 1972 году бывший министр образования Воронежской области, академик Яков Евсеевич Львович. И в этом направлении я вижу перспективы развития образовательных концептов. Беседовала Ольга Дашковская https://vogazeta.ru/articles/2018/4/13/person/2842-vladislav_redyuhin_esli_obschenie__eto_roskosh_to_kommunikatsii__surovaya_neobhodimost Теги:директор школыобразованиеучительпедагогразвивающее обучениеЭльконина-Давыдова

Просто мы отказываемся от слова "Бог" Умер Стивен Хокинг, который объяснил Вселенную, не вставая с инвалидного кресла Андрей Ваганов Ответственный редактор приложения "НГ-Наука" Стивен Хокинг: «Я доказал, что возникновение Вселенной могло произойти по законам физики». Фото Reuters 14 марта в Кембридже (Англия) умер Стивен Уильям Хокинг – пожалуй, самый известный сегодня в мире физик-теоретик, выдающийся английский астрофизик и космолог. Ему было 76 лет. Единственный ученый, с которым сравнивали Хокинга, – его выдающийся соотечественник Исаак Ньютон. Родился Стивен Хокинг 8 января 1942 года в другом университетском городе Англии – Оксфорде. По иронии судьбы уроженец Оксфорда Хокинг 30 лет, до 2009 года, занимал пост главы кафедры математики в Кембридже. Это уже само по себе говорит о многом. Дело в том, что в свое время, с 1669 года, кафедру эту занимал сам Исаак Ньютон; в XIX веке – Чарльз Бэббидж, создатель первой механической ЭВМ, так называемой разностной машины; в 1930-е годы – один из создателей квантовой механики, гениальный Поль Дирак. Крупнейший научный вклад Стивена Хокинга связан с теоретическим обоснованием существования излучения черных дыр – самых загадочных объектов во Вселенной. Сила гравитации у этих объектов столь велика, что даже фотоны, свет, не могут вырваться из черной дыры. А Хокинг высказал гипотезу о том, что черные дыры малой массы все-таки теряют энергию, испуская излучение и, в конце концов, «умирают». Стивен Хокинг собрал, кажется, все возможные научные и многие общественные премии и награды. Все, кроме Нобелевской премии. Острословы шутили, что Хокинг достоин как минимум двух Нобелевских премий: по физике и… по физиологии медицине. Дело в том, что скорость общения Стивена с внешним миром на протяжении более 50 лет была… 15 слов в минуту. Страшный недуг с каким-то несерьезным названием – боковой амиотрофический склероз. Хокинг страдал этим заболеванием с 22 лет. И почти столько же он был прикован к инвалидному креслу. Он не мог даже говорить – последствия операции трахеотомии в 1985 году. Кроме мозга ему подчинялись лишь два пальца левой руки. Ими он и управлял специально сконструированным компьютером и синтезатором речи, вмонтированными в кресло. А в последние годы – управлял своим самым компьютеризированным инвалидным креслом в мире с помощью… кончика языка, касаясь им специальных датчиков. Кстати, в своем автобиографическом эссе «Мой опыт жизни с БАС» (1987) Стивен Хокинг не без юмора рассказывает, как ему удалось к тому времени стать отцом двоих детей (вообще-то их у него трое). «К 1974 году я еще был в состоянии сам питаться, ложиться и вставать с постели. Руководство Джейн помогло мне стать отцом двоих детей без всякого постороннего вмешательства». Увы, Джейн Уайлд, филолог по образованию, ушла от Стивена в 1990 году, после четверти века совместной жизни с гением. Глубоко религиозная Джейн однажды вдруг поняла, что живет с безбожником. «Я доказал, что возникновение Вселенной могло произойти по законам физики. Но это не доказательство, что Бога нет, – это лишь показывает, что в нем нет необходимости, – заявил в одной из своих статей Хокинг. – Нет никакой разницы между нашими современными теориями и теорией тяготения Ньютона, просто современные теории намного сложнее. Но они означают то же самое. Мы по-прежнему считаем, что Вселенная логична и прекрасна. Просто мы отказываемся от слова «Бог»...». В последние годы, а может быть, и пару десятилетий своей жизни, Стивен Хокинг очень много занимался популяризацией науки и… визионерством. Скажем, летом 1994 года на компьютерном шоу в Бостоне сумел поразить воображение аудитории. Компьютерные вирусы следует считать одной из форм жизни, заявил тогда Хокинг. «Единственная созданная человеком форма жизни, – подчеркнул Хокинг, имея в виду компьютерные вирусы, – служит исключительно для разрушения. Я считаю, что это кое-что говорит о натуре человека. Мы создали жизнь по своему образу и подобию». Для непрофессиональной публики звезда Хокинга взошла в 1988 году, когда появился его абсолютный научно-популярный бестселлер «Краткая история времени». Факт удивительный для сегодняшнего общественного сознания в России: согласно результатам недавнего опроса, Стивен Хокинг – один из трех самых уважаемых современников для британских юношей от 16 до 18 лет. И его «Краткая история времени» стала самой успешной за всю историю научно-популярного жанра книгой: 237 недель она оставалась в списке бестселлеров лондонской газеты Sunday Times, общий тираж книги – более 10 млн экземпляров. В 1990 году вышло и русское издание «Краткой истории времени» в замечательном переводе Н.Я. Смородинского. Смерти он, кажется, не боялся. «Я воспринимаю мозг как своего рода компьютер – он перестает работать, когда его компоненты окончательно сломаются, – заявил Стивен Хокинг в интервью New York Times несколько лет назад. – Ну и ежу понятно, что сломанные компьютеры не попадают в рай и не живут после смерти. Все это просто байки для людей, которые боятся темноты». Так и ушел от нас Стивен Хокинг – в полной уверенности в возможность создания Единой Теории Всего. Источник: http://www.ng.ru/science/2018-03-15/2_7190_hoking.html

Надя Рушева: какой была «лучшая девочка страны» Ксения Кислицына 31.01.2018, 13:45 РИА «Новости» Художница Надя Рушева в 1968-м году и ее работы, коллаж 31 января 1952 года родилась «лучшая девочка страны», художница Надя Рушева, которую называли «Моцартом в живописи». Она рано заявила о себе и рано ушла — в 17 лет — оставив более 10 тысяч рисунков. «Газета.Ru» вспоминает жизнь юной художницы и ее работы. Именем Нади Рушевой названа малая планета и перевал на Кавказе, а ее рисунки хранятся во многих российских музеях. Надя рисовала иллюстрации к Пушкину и Булгакову, Экзюпери и Толстому, греческим мифам и русским сказкам. Тонко, без черновиков, по-взрослому. «Я их заранее вижу… Они проступают на бумаге, как водяные знаки, и мне остается их чем-нибудь обвести», — поясняла юная художница. Надя была классическим советским вундеркиндом — ее хвалили за необыкновенные способности, интуицию, чувство истории, психологизм и хрупкую чистоту. Выставки девочки проходили в Японии, Германии, США, Индии, Монголии, Польше и других странах — всего более 160 экспозиций. Но несмотря на популярность при жизни, в художнице не было ни снобизма, ни звездной болезни, ни любви к публичности. «Я работаю для будущих людей» www.rusheva.com «Люди нуждаются в таком искусстве, как в глотке свежего воздуха. Гениальная девочка обладала поразительным даром проникновения в область человеческого духа…», — говорил о Наде академик Дмитрий Лихачев. #Adcenter_Vertical .partner_material_item{ min-height: 45px; margin: 7px 20px; } #Adcenter_Vertical .sausage-header{ position: relative; display: block; height: 37px; margin-left: 20px; font: bold 21px/38px 'PT Sans', sans-serif; color: #333; letter-spacing: 0.01em; border-bottom: 1px solid #dfdfdf; } #Adcenter_Vertical .x80_80{ max-width: 60px; max-height: 60px; margin-right: 10px; float: left; } #Adcenter_Vertical .partner_material_item_text{ float:left; max-width: 175px; } #Adcenter_Vertical .partner_material_item_text_value{ font-family: "PT Sans"; font-size: 13px; line-height: 15px!important; display: block; } #Adcenter_Vertical .partner_material_item_text_value:hover{ color: #b11116; } div#Adcenter_Vertical{ float: left; width: 305px; margin-bottom: 20px; margin-right: 20px; display:none; } .AdCentre_new_adv{display:none;} Надя (ее настоящее имя Найдан) родилась в Улан-Баторе в 1952-м. Почти сразу после рождения девочки ее родители — художник Николай Рушев и первая тувинская балерина Наталья Ажикмаа-Рушева — переехали в Москву. Надя начала рисовать с пяти лет — сама, никто с ней не занимался. Кроме того, родители не учили девочку ни читать, ни писать до семи лет — считали, что нельзя торопить ребенка. Зато в семье всегда много читали. Так, отец художницы вспоминал, как за один вечер, пока он читал дочери «Сказку о царе Салтане Пушкина», она нарисовала 36 иллюстраций. Позднее Надя не по-детски осознанно скажет: «Я работаю для будущих людей... В своих образах я отражаю то, что представляю во время чтения... Мне кажется, что юному художнику надо рисовать так, как это делали импрессионисты — по впечатлению». «Маленькие принц» и другие книги www.rusheva.com В мае 1964 года прошла первая выставка Надиных рисунков — экспозицию московской пятиклассницы организовал журнал «Юность». В том же году рисунки впервые были опубликованы. А за следующие пять лет 15 выставок Рушиной были показаны в Москве, Варшаве, Ленинграде, Польше, а также в Чехословакии, Румынии и Индии. #container_90105 { -webkit-box-sizing: border-box; box-sizing: border-box; position: relative; background: #fff; outline: 1px solid #eaeaea; -webkit-box-shadow: 0 0 8px rgba(0,0,0,0.05); box-shadow: 0 0 8px rgba(0,0,0,0.05); margin: 20px 0; } #container_90105 #header_90105 { border-bottom: 1px solid #dfdfdf; margin: 0 0 15px 20px; } #container_90105 #header_90105 img { display: block; padding: 20px 0 15px 0; } #container_90105 .list-container { font-size: 0; } #container_90105 .list-container-item { display: inline-block; vertical-align: top; width: 100%; -webkit-box-sizing: border-box; box-sizing: border-box; min-height: 76px; padding: 0 20px; margin-bottom: 15px; } #container_90105 .list-container-item .imgFrame { } #container_90105 .list-container-item .image { display: block; border: none; max-width: 80px; max-height: 80px; margin-right: 10px; float: left; } #container_90105 .list-container-item .title { display: block; font: normal 15px/18px "PT Serif", serif; color: #333; text-decoration: none; word-wrap: break-word; overflow: hidden; } #container_90105 .list-container-item .title:hover { color: #b11116; } #container_90105 .list-container-item .clear { clear: left; } /*2*/ .smi2_incut{ float: left; width: 305px; margin-right: 20px; } .smi2_incut #container_90105{ margin: 0; margin-bottom: 20px; } .smi2_incut #container_90105 .list-container-item .image{ max-width: 60px; max-height: 60px; } .smi2_incut #container_90105 .list-container-item .title{ font: normal 13px/15px "PT Sans", serif; } .smi2_incut #container_90105 .list-container-item{ min-height: 0; /* remove min-height from this css selector */ margin-bottom: 10px; } .smi2_incut #container_90105 #header_90105 img{ padding: 10px 0 7px 0; } .smi2_incut #container_90105 #header_90105{ margin: 0 0 10px 20px; } Надя, между тем, мечтала стать мультипликатором и поступить во ВГИК или Полиграфический институт. www.rusheva.com «Впервые Надя прочитала роман летом 1965 года, когда ей было 13 лет, и все симпатии и сопереживания отдала Наташе и Пете Ростовым и их близким. Теперь, три года спустя, в ее папках лежали свыше 400 рисунков и композиций. Среди них и четыре натурные зарисовки памятных мест на Бородинском поле, где мы были прошлой осенью. Неизгладимы ее впечатления от Зала Отечественной войны 1812 года в Историческом музее на Красной площади, от «Галереи 1812 года» в Эрмитаже, от Бородинской панорамы и Кутузовской избы в Филях, от зала «Война и мир» — в Музее Льва Толстого на Кропоткинской улице. Недавно она увидела три серии из четырех грандиозного широкоформатного фильма Сергея Бондарчука (не все понравилось) и двухсерийный цветной итало-американский фильм «Война и мир» (была под обаянием актеров: Одри Хепберн, Генри Фонда, Мела Ферера). Вчера в Большом театре была на опере Сергея Прокофьева. И вот март-апрель — «Война и мир» в 9-м классе» (из дневников Николая Рушева). www.rusheva.com «Надюша вдруг преобразилась и повзрослела!.. Она отложила все другие мечты и серии рисунков, засыпала меня просьбами достать все, что можно о Булгакове, и как-то сразу и упоенно стала создавать свою лебединую песню «Мастер и Маргарита». ...Ее замысел мне казался грандиозным, и я сомневался в том, что она его может исполнить. Он казался мне непосильным для нее и преждевременным. Ведь ей было в это время 15 лет... И хотя в письмах к друзьям Надя писала, что «рисовать совсем некогда»... она трудилась много и вдохновенно. Четырехслойность романа подсказала ей и четыре графических приема: перо на цветных фонах, акварельные заливки, фломастер, пастель и монотипия. Цельность решения при этом сохранялась. Готовилась она к этой работе тщательно. Прочитала и принесенный мною из библиотеки сборник Михаила Булгакова» (из дневников Николая Рушева). #native3{ position: relative; float: right; width: auto; } #begun_block_439285592 .ad_native_block{ position: relative !important; z-index: 1 !important; padding: .4em 1em .7em .7em !important; min-height: 100% !important; overflow: hidden !important; background: #eeefeb!important; border-bottom: 4px solid #e0e1dd; font-size: 14px !important; width: 410px!important; font-family: "Arial"; color:#000; } #begun_block_439285592 .ad_native_img { position: relative !important; margin-right: 12px !important; float: left !important; overflow: hidden !important; -ms-flex-negative: 0 !important; flex-shrink: 0 !important; margin-top: 6px; } #begun_block_439285592 .ad_native_title_wrapper { line-height: 16px; padding-top: 4px; } #begun_block_439285592 span.ad_native_sponsored_clone { font-size: 18px; font-weight: 700; line-height: 19px; } #begun_block_439285592 span.ad_native_sponsored_clone:hover { color: #AF242C !important; } #begun_block_439285592 .ad_native_title { margin-top: 10px; } #begun_block_439285592 .ad_native_title span { background-color: #AF242C; color: #fff; padding: 2px 5px; } #begun_block_439285592 .ad_native_desc { line-height: 16px; margin-top: 10px; } #begun_block_439285592 span.ad_native_sponsored { display: none; } Директ #yandex_ad5aa90-231ee-9ebed { background: #eeefeb!important; border-bottom: 4px solid #e0e1dd; padding: 0; font-size: 14px !important; width: 410px!important; } #yandex_ad5aa90-231ee-9ebed a.yap-logo-block__text.yap-logo-text.yap-logo-color.yap-logo-bg-color { text-transform: uppercase !important; text-decoration: none !important; font-size: 11px !important; } #yandex_ad5aa90-231ee-9ebed yatag.yap-layout__logo.yap-logo.yap-logo-bg-color { padding:15px 0 0 20px !important; } #yandex_ad5aa90-231ee-9ebed .yap-layout__inner { padding: 15px 20px !important; } #yandex_ad5aa90-231ee-9ebed .yap-title-block__text, #yandex_ad5aa90-231ee-9ebed .yap-title-block__favicon { font-size: 15px !important; font-weight: bold !important; line-height: 18px !important; } #yandex_ad5aa90-231ee-9ebed .yap-body-text { font-size: 14px !important; line-height: 15px !important; font-weight: normal !important; } #yandex_ad5aa90-231ee-9ebed .yap-domain, #yandex_ad5aa90-231ee-9ebed .yap-contacts__item .yap-contacts__item-link, #yandex_ad5aa90-231ee-9ebed .yap-address .yap-contacts__item-link, #yandex_ad5aa90-231ee-9ebed .yap-contacts__item-text { font-size: 14px !important; line-height: 14px !important; font-weight: normal !important; } #yandex_ad5aa90-231ee-9ebed .yap-contacts__item-text { display: inline!important; font-size: 14px!important; #yandex_ad5aa90-231ee-9ebed .yap-layout__body{ margin-top: 5px !important; } #yandex_ad5aa90-231ee-9ebed .yap-layout__adtune { right: 20px!important; } #yandex_ad5aa90-231ee-9ebed .yap-long-domain__path { display: inline!important; font-weight: normal!important; color: #AF242C!important; } #yandex_ad5aa90-231ee-9ebed .yap-long-domain__link { font-size: 14px!important; color: #AF242C!important; } После смерти девочки вдова Булгакова — Елена Сергеевна — пригласила в гости ее родителей и внимательно посмотрела рисунки Нади к «Мастеру и Маргарите». «Только неделю назад я узнал, что Елена Сергеевна Булгакова и есть «Маргарита», и вот мы у нее, и рисунки лежат на столе. И мы, и присутствующая тут же Чудакова – все понимали, что сейчас наступил решающий момент в судьбе рисунков Нади, — вспоминал отец Нади. — Волею судьбы первым лежал большой вертикальный портрет, рисунок фломастером на розовой бумаге,образ Маргариты во время первой встречи ее с мастером: «Вам не нравятся желтые цветы?». Минута затаенного молчания… Все поглядывают на Елену Сергеевну и с удивлением убеждаются, что ясновидящая Надя интуитивно передала полное сходство с нею. Медленно и тихо Елена Сергеевна произнесла: «Это изумительно!». www.rusheva.com «К ней с первых ее рисунков было приковано внимание: старик Гессен, в прошлом кадет-публицист, заказал ей иллюстрации к своим пушкинистским штудиям, и был могучий символ в том, что книги девяностолетнего писателя иллюстрирует двенадцатилетняя девочка. Озорство и романтизм ее работ были удивительно ко времени. И при этом Надя Рушева была тихим очкариком — тем разительнее было торжество ее дара: невысокая, худая, темноволосая, ничем не привлекающая внимания в толпе одноклассников. Иное дело, если вглядеться… ...Никогда никого уже не будем мы любить так, как любили Надю Рушеву», — написал позднее в одной из своих статей писатель Дмитрий Быков. Мальчиш-Кибальчиш и космос www.rusheva.com «31 января — день рождения Нади Рушевой. Я помнил об этом в полете. И отметил этот день на календарном графике буквой «М» — Мальчиш. И вот наступило время сеанса связи с землей. Я показал «Мальчиша», в нескольких словах рассказал о Наде. Этот репортаж с орбитальной станции вышел в программе «Время», которую смотрела вся страна. Увидели «Мальчиша» и за рубежом. Говорили, что это — первый в истории космический вернисаж, — вспоминал космонавт Георгий Гречко в своей книге «От лучины до космоса». — А мне было важно, что мы, космонавты, всколыхнули в людях память о талантливом человеке. #mt_incut { position: relative; display: block; width: 305px; float: left; margin-right: 20px; } #mt_incut .sausage-header { height: 40px; font: bold 21px/40px 'PT Sans', sans-serif; } #mt_incut .partner_material_item { min-height: 0; margin: 10px 20px; } #mt_incut .partner_material_item_text { max-width: 190px; line-height: 15px; font-size: 1px; } #mt_incut .partner_material_item_text_value { font: normal 13px/15px "PT Sans", sans-serif; } Весь месяц в полете они (рисунок и фотография) были нашими спутниками. Я считаю большой удачей, что мне пришла в голову идея взять в полет рисунок Нади Рушевой. В широко открытых глазах Мальчиша есть человечность, хрупкость, но есть и сила, стойкость. Он живой. Рисунок не просто помогал нам работать в космосе, он жил рядом с нами. Мальчиш-Кибальчиш разделил с нами высоту полета, он разделил и трудности. Посадка выдалась тяжелая. Пока мы метались по целине, отстегивая парашют, рисунок помялся». Школьный мемориальный музей Нади Рушевой 5 марта 1969-го Надя вернулась из поездки в Ленинград, переполненная впечатлениями и планами. Она мечтала рисовать Лермонтова, Некрасова, Блока, Есенина, Грина и Шекспира. «Утром 6 марта, одевая школьную форму, Наденька внезапно потеряла сознание... 5 часов врачи делали ей уколы и увезли в больницу... Там, не приходя в сознание, от кровоизлияния в мозг она скончалась…» (из дневников Николая Рушева). У художницы обнаружился врожденный дефект сосуда головного мозга — врачи не смогли ей помочь. Надя Рушева ушла из жизни в 17 лет, навсегда оставшись в 60-х. https://www.gazeta.ru/culture/2018/01/30/a_11630839.shtml?utm_medium=exchange&utm_source=ria&updated

Семёнов Валентин Евгеньевич, руководитель направления Центра христианской психологии и антропологии "Современное общество в контексте концепции российской полиментальности", докт. психол. наук, профессор, заслуженный деятель науки Российской федерации (Санкт-Петербург). Научный руководитель НП «Центр политических и психологических исследований», экс-директор НИИ комплексных социальных исследований СПбГУ. Основатель новой научной отрасли «Социальная психология искусства» (две монографии и докторская диссертация, автор «Концепции российской полиментальности» (за которую награжден премией СПбГУ «За фундаментальные достижения в науке», 2013). Действительный член Международной академии психологических наук, The International Accosiation of Empirical Aesthetics, Академии гуманитарных наук. Член Совета Межрегионального общества «Знание», член Национального совета по социальной информации, член Экспертного Совета по проведению государственной религиоведческой экспертизы, один из создателей и член Совета Собора православной интеллигенции (Санкт-Петербург), член научно-методического совета Межвузовской ассоциации духовно-нравственного просвещения «Покров». Член редколлегий и редсоветов научных и общественных журналов: «Психологический журнал» (Москва), «Журнал социологии и социальной антропологии», «Проблемы современной экономики», «Психология и экономика» (Саратов), «Молодёжная галактика», «За нравственность в образовании», «Родная Ладога». Более 10 лет был членом редсовета международного журнала «Empirical Studies of the Arts». Валентин Евгеньевич Семёнов, работая старшим инженером-социологом на Ново-Адмиралтейском судостроительном заводе, в 1970 г. окончил факультет психологии Ленинградского госуниверситета. С 1971 г. работал в НИИ комплексных социальных исследований ЛГУ (СПбГУ) младшим и затем старшим научным сотрудником, с 1977 г. – заведующим лабораторией социальной психологии, с 1999 г. – директором. С 1976 г. совмещает научную работу с преподаванием в ЛГУ (СПбГУ) на факультетах психологии, философском, социологии, историческом, свободных искусств и наук, а также в других вузах Санкт-Петербурга и других городов России. С 1998 г. являлся профессором кафедры культурной антропологии и этнической социологии факультета социологии СПбГУ. Возглавлял лабораторию политической социологии и психологии НИИ комплексных социальных исследований Санкт-Петербургского государственного университета. По совместительству работал проректором по науке в Гуманитарном университете профсоюзов (1996 г.), деканом факультета психологии в Академии гуманитарного образования (1999-2004 гг.), профессором Санкт-Петербургской Духовной Академии (2005-2010 г.). В 1975 г. В.Е. Семёнов защитил кандидатскую диссертацию на тему «Применение метода контент-анализа в социально-психологических исследованиях», а в 1996 г. – докторскую диссертацию на тему «Социальная психология искусства: предмет, концепция, проблемы». Имеет учёное звание профессора (1999 г.). Неоднократно выступал с докладами на международных конференциях, был организатором и членом оргкомитетов различных конференций и симпозиумов. В.Е. Семёнов является высококвалифицированным и известным специалистом в области социальной психологии, соавтором и соредактором (с Е.С. Кузьминым) значимых для становления отечественной социальной психологии коллективных монографий «Методы социальной психологии» (Л., 1977) и «Социальная психология: история, теория, эмпирические исследования» (Л., 1979). Автор наиболее цитируемой в отечественной науке классификации методов социальной психологии и оригинальных методических разработок (наблюдение, контент-анализ). Обосновал и концептуализировал социальную психологию искусства как новую отрасль психологической науки в своих монографиях («Социальная психология искусства» (Л., 1988); «Искусство как межличностная коммуникация» (СПб. Изд-во СПбГУ, 1995; 2-ое изд. Самара, 2007) и в докторской диссертации «Социальная психология искусства: предмет, концепция, проблемы» (1996 г.)). С 1994 г. развивает авторскую концепцию российской полиментальности. Ввёл и обосновал данное понятие и создал типологию базовых российских менталитетов. См.: «Российская полиментальность и социально-психологическая динамика на перепутье эпох» (СПб.: Изд-во СПбГУ, 2008). На договорной и конкурсной (гранты) основе руководил многими прикладными исследованиями в сферах промышленности (разработал концепцию деятельности средств социально-производственной информации на предприятии), культуры, искусства, образования, религии. Организовал и провёл цикл оригинальных социологических и социально-психологических исследований жизненных ценностей и установок молодёжи (2001-2013 гг.). Научный руководитель иследовательской темы «Духовно-нравственные ценности как важнейший фактор социального согласия и развития» (грант СПбГУ, 2010-2014 гг.). В.Е. Семёнов является руководителем и консультантом 12 успешно защитившихся кандидатов и докторов наук, а также более 100 специалистов и бакалавров по психологическим и социологическим дисциплинам. Им разработаны учебные курсы: «Социальная психология», «Методология и методы социально-психологических исследований», «Социология и социальная психология искусства», «Базовые российские менталитеты: прошлое, настоящее, будущее», «Духовно-нравственные проблемы российского общества в контексте его полиментальности». Он работал и работает в диссертационных советах по защите докторских диссертаций по психологии и социологии, председателем ГАК (на факультете социальных наук в РГПУ им. А.И. Герцена), член ученого совета и научной комиссии СПбГУ (1999 – 2013 гг.) и ученого совета факультета социологии СПбГУ, член Профильной комиссии по науке Законодательного Собрания Санкт-Петербурга. Преподавал в Санкт-Петербургской православной духовной академии и Свято-Сергиевской православной богословской академии. В.Е. Семёнов является главным редактором научного альманаха «Человек и общество», членом редколлегий и редсоветов научных и общественных журналов: «Психологический журнал» (Москва), «Журнал социологии и социальной антропологии» (СПб), «Проблемы современной экономики» (СПб), «Психология и экономика» (Саратов), «Молодёжная галактика» (СПб), « Нравственность в образовании» (СПб) и др. Более 10 лет был членом редсовета международного журнала «Empirical Studies of the Arts». Действительный член ряда общественных научных (в том числе международных) академий. Много лет он активно занимается общественной деятельностью: член правления межрегиональной организации Общества «Знание», один из создателей Санкт-Петербургского Собора православной интеллигенции, член методического совета Межвузовской ассоциации духовно-нравственного просвещения «Покров», член Национального совета по социальной информации, член Экспертного Совета по проведению государственной религиоведческой экспертизы. Постоянно выступает в средствах массовой информации и интернет-изданиях. Автор более 350 научных публикаций (в т.ч. в Германии, Италии, Китае, Польше, Словакии, США, Финляндии, Чехии), включая 28 индивидуальных и соавторских монографий, книг и учебных пособий. Основные научные труды: Социальная психология. / Под ред Е.С. Кузьмина, В.Е. Семёнова. Л., 1979. Социальная психология искусства. Л., 1988. Искусство как межличностная коммуникация. СПб., 1995 (2-е изд., исп. и доп.: Самара, 2007). Социальные и ментальные тенденции современного российского общества / Под ред. В.Е. Семёнова. СПб., 2005. Ценностно-нравственные проблемы российского общества: самореализация, воспитание, СМИ / Под ред. В. Е. Семёнова. СПб., 2007. Российская полиментальность и социально-психологическая динамика на перепутье эпох. СПб., 2008. Ценностные ориентации современной молодежи // Социологические исследования. 2007. № 4. Современные методологические проблемы в российской социальной психологии // Психологический журнал. 2007. № 1. Будущее России в контексте российской полиментальности // Вестн. СПбГУ. Сер. 12. – 2009. – Вып. 3. Ч. 1. – С.153-165. Духовно-нравственные ценности и воспитание как важнейшие условия развития России // Психологический журнал. 2011. № 5, с. 115-119. Психологический гений Ф.М. Достоевского // Психологический журнал. 2011. № 6, с. 108-111. Российское общество: проблемы социального согласия и развития / Под ред. В.Е.Семёнова. СПб: Изд-во СПбГУ, 2014. В.Е. Семёнов имеет звание «Заслуженный деятель науки России» (2005 г.), награждён почётной грамотой Министерства образования и науки РФ «За большой личный вклад в развитие отечественной науки» (2007 г.), премией СПбГУ «За фундаментальные достижения в науке» (2013 г.), тремя государственными медалями, грамотами Губернатора и Администрации Санкт-Петербурга и многими общественными наградами. Выступление на открытии Центра христианской психологии и антропологии Мне очень радостно здесь быть у вас. Несколько лет назад обрушили многие петербургские институты. Наш НИИКСИ, директором которого я был, просуществовал дольше, чем другие институты, но и его не стало. Я общаюсь с московскими психологами из Института психологии и вижу, что наукой стало практически невозможно заниматься. У меня есть концепция полиментальности общества: российское и любое другое общество полиментально и с этим приходится считаться. Сами психологи стали полиментальны. Самое мощное движение, конечно, прозападное – особенно среди молодых психологов. С другой стороны, существует ещё и советская, марксистская психология. Затем появилась, слава Богу, и христианская психология. Но и здесь, смотрите, появились разные направления и каждый тащит одеяло на себя. Владыка Иоанн (Снычев) в одном из своих предсмертных бесед говорил, что самое главное, чтобы мы русские, православные преодолели эту недружность. А мы страдаем от этого постоянно. У нас везде просто безумная полиментальность. Экстрасены, колдуны имеют психологическое образование и их рекламируют через телевидение и газеты, а православие государство вообще не поддерживает. Нередко говорят, что у нас в России 85 % православных. Но если бы это реально было так, то мы жили бы в совершенно другом обществе, всё было бы совершенно по-другому. В НИИКСИ последние годы мы занимались социологическими исследованиями того, что реально творится в обществе в отношении религии. Да, действительно, если напрямую спрашивали молодежь верующие ли они, то 60 % отвечали утвердительно. Но это – православная поверхностная культура, поскольку среди базовых ценностей вера оказывается у них на последнем месте. Тогда по-настоящему верующих среди молодёжи оказывается максимум 20 % – и это очень хорошо (в провинциях – больше, в больших городах – меньше). А что происходит сейчас с нашей идентификацией, что происходит с русским языком? Я считаю, что русскость и православие – очень близкие понятия, даже перекрещивающиеся. Но социологические данные показывают, что до сих пор советский менталитет самый распространенный, даже у внуков, хотя мы уже больше четверти века живём при капитализме. Часть современной молодежи уже даже не русские, они ненавидят собственную страну и считают себя "гражданами мира". Такой общий глобализм и экуменизм (которые проявляются даже и в церкви). Слава Богу, здесь собрались люди интуитивно близкие друг другу по ментальности. Работы Семёнова Валентина Евгеньевича в библиотеке сайта Центра христианской психологии и антропологии Семенов В. Е. Религия и вера в современной России // Санкт-Петербургский университет. 2007, 30 марта, № 5. – Текст здесь. Семёнов В. Е. Российская идентичность и патриотизм в полиментальном обществе // Институт психологии Российской академии наук. Социальная и экономическая психология. 2017, № 3 (7), с. 116-142.– Текст в формате pdf. Семенов В. Е. Социокультурные и психологические особенности российской полиментальности // Сибирский психологический журнал. 2000, № 12, с. 19-22.– Текст в формате pdf. Семенов В. Е. Ценностно-ментальная дифференциация и согласие в современном российском обществе // Вестник ЛГУ им. А.С. Пушкина. 2013, № 2, с. 5-14. – Текст в формате pdf. Семенов В. Е. Ценностные ориентации современной молодежи // Социологические исследования. 2007, № 4, с. 37-43. – Текст здесь. Электронный текст с сайта www.xpa-spb.ru. http://www.xpa-spb.ru/uchastniki/Semenov-VE/info.html

Нижегородская государственная медицинская академия Нижегородский государственный университет им. Н.И. Лобачевского _________________________________ Всероссийская научная конференция с международным участием (21 апреля 2017 г. – Нижний Новгород – 22 апреля 2018 г.) ________________________________________________ ТЕМА: В МЫСЛЯХ О СВОЕВРЕМЕННОМ И ИНОМ (К 150-летию со дня рождения М. Горького) Основные направления конференции: 1. Мировоззренческие искания М. Горького в контексте отечественной и мировой культуры. 2. Горькая правда жизни и достоинство человека. 3. Маршрутами «буревестника революции»: исторические ретроспекции. 4. Социалистический реализм в спектре реалистических практик осмысления бытия. 5. Интеллигенция: от «наследственной» нерешительности к уверенности в себе. 6. Суверенность России в пограничье Запада и Востока. 7. М. Горький в культурной географии страны (столицы и провинция). Приглашаем в родной город великого Писателя и Гражданина историков, философов, филологов, культурологов, политологов, социологов и всех заинтересованных исследователей. Заявку на участие (Ф.И.О., ученая степень и звание, место работы, должность, почтовый адрес, телефон) и материалы доклада в электронном виде просим присылать до 16 февраля 2018 г. по электронному адресу rusokonfnn@yandex.ru В течение 5 дней Оргкомитет рассматривает Ваши материалы, информирует Вас и в случае их включения в Программу и Сборник высылает Вам предложение об оплате оргвзноса (600 руб.). Требования к оформлению доклада (в соответствии с правилами научной электронной библиотеки РИНЦ) Объем – до 7 страниц. Параметры страницы: шрифт Times New Roman, все поля по 2,5 см, междустрочный интервал – полуторный, размер шрифта – 14, абзацный отступ – 1,25 см, выравнивание – по ширине страницы. Указать перед текстом: Тематический рубрикатор статьи: УДК (в верхнем левом углу). Классификатор УДК см.: (http://teacode.com/online/udc/) Название материала (по центру, заглавными буквами на русском и английском языках). Ф.И.О., ученое звание, ученая степень, должность, название организации по центру (на русском и английском языках), E-mail. Краткая аннотация (не более 400 знаков) и ключевые слова (4–6 слов) (форматирование по ширине страницы) (на русском и английском языках). Номера страниц и переносы не ставятся. Оформлять ссылки следует в тексте в квадратных скобках на соответствующий источник из списка литературы [1, с. 252] в конце предложения перед точкой. Использование автоматических постраничных ссылок не допускается. Нумерованный список литературы приводится в конце статьи. Список литературы следует оформлять в алфавитном порядке в соответствии с требованиями ГОСТ 7.1–2003. В списке должны быть только те источники, на которые есть ссылки в тексте. Сборнику материалов присваиваются международные индексы ISBN, УДК, ББК. Материалы сборника предполагается разместить в научной электронной библиотеке «Российский индекс научного цитирования» (РИНЦ). Образец оформления: УДК 908 НАЗВАНИЕ СТАТЬИ (на русском языке) Петров Иван Иванович Кандидат исторических наук, старший преподаватель, кафедра социально-гуманитарных наук, Нижегородская государственная медицинская академия (603005, Российская Федерация, Нижегородская область, г. Нижний Новгород, пл. Минина и Пожарского, д. 10/1. Тел.: 8-831-419-98-20). E-mail: petrov@mail.ru [1 пустая строка] Аннотация (на русском языке). Ключевые слова (на русском языке). [1 пустая строка] НАЗВАНИЕ СТАТЬИ (на английском языке) Ivan Ivanovich Petrov PhD in History, Senior Lecturer, Social Science and Humanities Department, Nizhny Novgorod State Medical Academy 10/1, Minin Sq., Nizhny Novgorod 603005 RUSSIA [1 пустая строка] Аннотация (на английском языке). Ключевые слова (на английском языке). [1 пустая строка] Текст. Текст. Текст. Текст. Текст. Текст. Текст. Текст [3, с. 53]. Текст. Текст. Текст. Текст [2]. Текст. Текст. Текст. Текст. Текст [4, л. 11]. Текст. Текст. Текст [5, с. 9]. Текст. Текст. Текст. Текст. Текст. Текст [1, с. 104]. [1 пустая строка] Список литературы 1. Фатенков, А.Н. О социальной революции в ракурсе ее причин и оснований / А.Н. Фатенков // Русская революция и современный мир: материалы Всероссийской научной конференции с международным участием (Нижний Новгород, 22–23 апреля 2017 г.). В 2 ч. – Н.Новгород: Издательство Нижегородской государственной медицинской академии, 2017. – Ч. 1. С. 98–105. 2. Глазьев, С.Ю. Развитие российской экономики в условиях глобальных технологических сдвигов / С.Ю. Глазьев. – URL: http://spkurdyumov.ru/economy/razvitie-rossijskoj-ekonomiki/. – Дата обращения: 08.01.2018. 3. Панфилова, Т.В. Невеселые размышления по поводу проявлений постмодернизма в нашей жизни / Т.В. Панфилова // Философия и общество. – 2017. – № 1. – С. 48–60. 4. Центральный архив Нижегородской области (далее – ЦАНО). – Ф. 61. Оп. 1. Д. 21. 5. Суматохина, Л.В. М. Горький и писатели Сибири: монография / Л.В. Суматохина. – М.: Инфра-М, 2018. – 237 с. Оргкомитет оставляет за собой право отклонить материалы, присланные после 16 февраля, не отвечающие тематике, научному статусу конференции и требованиям к оформлению. Контакты: Нагорных Ольга Станиславовна (8 920 253 03 55, 8(831) 413 03 55), Грехов Александр Васильевич (8 (831) 465 47 40), Фатенков Алексей Николаевич ( ksf@fsn.unn.ru ). ОРГКОМИТЕТ P.S. Информационное письмо № 2 (об оплате оргвзноса), Информационное письмо № 3 (Рабочая программа конференции и официальное приглашение) будут высылаться дополнительно на Ваш электронный адрес.

Тихонов А. В. – окончил Ленинградскую Лесотехническую академию (1962 г.), доктор социологических наук (2001 г.). Профессор (с 2002 г.). Руководитель Центра социологии управления и социальных технологий ИС РАН (с 2005 г.) Основные области научного интереса: Социология труда, социология управления социальными процессами, методология и методы социологи- ческих исследований социальных процессов. Интервью состоялось: 2015-2016 гг. Перечитывая интервью с Александром Васильевичем Тихоновым, а мы с ним принадлежим к одному – третьему – социологическому поколению, одной социологической школе – ленинградской, или ядовской, знакомы долгие годы, я поймал себя на мысли о том, как же далеки от нас, сегодняшних, те события, которые он описывает. И дело не только в количестве лет, пробежавших с тех пор, а в том, что происходило это все в другой стране, в совершенно иной политической и социальной обстановке. Возможно, пройдет еще 5-10 лет, а, может быть, отчасти это время уже и наступило, и будущим читателям придется обращаться к много старшим их коллегам или направленно читать книги и статьи 60-х – 80-х годов, чтобы понять то время. Действительно, как объяснить , почему человека обвиняли в антисоветской деятельности за создание лектория под названием «Институт молодого марксиста»? Почему работы Н.И. Бухарина можно было читать лишь в спецхране (что это такое?)? Почему в своих воспоминаниях человек соотносит исключение из рядов КПСС с заключением в тюрьму? И так далее. То, что нам было тогда понятно без слов, по умолчанию, пришлось бы долго объяснять. Но поймут ли ? Как дальтонику объяснишь, что красная ягода очень заметна на фоне зеленых листьев? Говоря о 70-х, Тихонов вспоминает об очень сильном молодом коллективе социологов, который объединил вокруг себя Овсей Ирмович Шкаратан. Цитирую: «В лаборатории тогда он собрал много замечательных людей. Не могу не перечислить. Это: А. Алексеев, А. Баранов, Ю. Щёголев, М. Борщевский, А. Вейхер, В. Петров, Г. Старовойтова, М. Алесина, С. Розет». ... Автор интервью - Андрей Николаевич Алексеев Полный текст на: http://www.socioprognoz.ru/files/File/2016/tikhonov.pdf

Тонкий интеллектуал – и автор популярнейшего романа. Едкий критик – и созерцающий философ. Умберто Эко рассказывает о переменах своей судьбы, снах, психоаналитиках и президентах. Интервью Элен Френель (Hélène Fresnel) и Изабель Тоб (Isabelle Taubes) Подготовила Ксения Киселева ФОТО Getty Images Так могло бы выглядеть классическое определение из кроссворда. «Александрийский маяк, три буквы». Ответ: «Эко», который родился в Александрии (Алессандрии), рядом с Турином, в Италии. Почему? Потому что, подобно маяку, Умберто Эко освещает современную интеллектуальную жизнь. Выдающийся ум и гигант эрудиции, библиофил, полемист, он обладает редким талантом никогда не быть скучным, даже в своих теоретических эссе. Его любовь к знаниям заразительна. Но прославил его не научный труд, а роман «Имя розы»1. Разменяв пятый десяток, этот высоколобый интеллектуал стал успешным молодым романистом. Шесть лет спустя, в 1986 году, кинопостановка Жан-Жака Анно (Jean-Jacques Annaud) сделала роман еще более популярным (возможно, благодаря Шону Коннери, который сыграл главную роль Вильгельма Баскервильского, монаха-полицейского). Но Эко – еще и социально активный философ, который регулярно выражает свою позицию. Во время итальянских выборов 2006 года Эко, озабоченный распространением расизма, повсеместной коррупцией, бедностью политического дискурса, призвал спасти демократию и «отстранить от власти тех, кто привел страну к гибели». Мы встретились с этим загадочным персонажем, холодным и радушным, отстраненным и страстным. Psychologies: Вы успешный романист, критик, эссеист, аналитик современного общества – как вы живете с таким множеством личностей? Умберто Эко: Какую бы личность я ни примерил, у меня всегда впечатление, что я занимаюсь одним и тем же. Но на самом деле в моей жизни произошел поворот, который соответствует рисунку линий на моей ладони. Посмотрите (показывает руку): моя линия жизни останавливается и продолжается дальше, как будто после разрыва. До 50 лет я был теоретиком. Затем я стал романистом. Почему произошел этот разрыв? Потому что я был слишком доволен тем, что у меня было! Я получил кафедру в университете; мои книги по семиотике были переведены на десяток языков... Мне хотелось попробовать что-то другое. В порядке провокации я иногда рассказываю об этом так: «Обычно в 50 лет мужчина бросает семью и уезжает на Карибы с танцовщицей. Я счел это решение слишком сложным, и танцовщица стоила слишком дорого. Я выбрал простое решение: написал роман». В «Имя розы» я включил то, что касалось моей души и о чем я никогда не говорил. Я рассказал о вещах, которые меня тронули, приписывая их моим персонажам; разумеется, когда мы начинаем рассказывать историю, мы пользуемся своей собственной памятью, своими страстями. Это уже не теория. ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕМарк Оже: «Старости не существует» Чувствуете ли вы некую близость к психоанализу в вашей деятельности в области семиотики? У. Э.: Нет, мои исследования по семиотике (общая теория знаков и их объединения при мышлении. – Прим. ред.) состоят в работе над текстами и языками, а не над психологией. Но я интересовался психоанализом с самого лицея, благодаря преподавателю, который говорил нам о Фрейде. Затем я прочел все его труды, а также работы Юнга и Лакана, с которым я, кстати, познакомился. В Лакане было что-то от шута, актера, и его, как Малларме, привлекала тьма, с которой он играл всю жизнь. Он интересовал меня скорее как литератор, чем как ученый. При этом у него, бесспорно, были яркие озарения, и он понял важнейшие особенности психики. Жаль, что он не изложил это более понятно. Я сделал из него персонажа романа «Маятник Фуко»2 – доктора Вагнера. Вы прошли психоанализ? У. Э.: Я никогда не думал об этом. Возможно, это некая люциферова гордость: я чувствую себя более компетентным, чем психоаналитики. Я мог бы обхитрить их и способен анализировать сам себя. Кстати, в моих книгах есть некая психоаналитическая сторона, в том смысле, что я говорю в них о том, что меня действительно волнует, использую мои собственные воспоминания. Но работу по анализу моих произведений я оставляю психоаналитикам. «Увы, я родился в семье, начисто лишенной секретов и всего таинственного» Помните ли вы о вашем детстве? Чувствуете ли вы близость к нему? У. Э.: С тех пор как я начал стареть, моя кратковременная память слабеет. Если я выхожу из спальни, чтобы взять книгу, то, дойдя до гостиной, я иногда задумываюсь, за чем пошел. Но зато воспоминания молодости поднимаются на поверхность. И моя долговременная память работает замечательно. Я никогда не утрачивал связи со своим детством. Но по-настоящему вернулся к нему в 48 лет, когда учился рассказывать истории. В 12 лет я писал сказки и сочинял рассказы. Затем, будучи слишком самокритичным, решил, что эта работа не для меня. В то время я смотрел на жизнь в духе Платона и считал поэтов и романистов людьми странными, второго сорта. Но это пристрастие на самом деле никогда меня не покидало. И я заметил, когда начал мой первый роман, что все мои эссе построены по нарративному принципу: я всегда рассказываю о моих изысканиях, прежде чем прийти к выводам. Когда я защищал диссертацию, один из моих преподавателей отметил, что я не пошел классическим путем: ученый, сказал он мне, публикует только результаты, а ты рассказываешь обо всех этапах работы, упоминая также и неправильные гипотезы, как в детективе. Я сделал вид, что согласился, но на самом деле я думал и до сих пор думаю, что писать следует именно так! И все мои книги написаны как дневник исследования. Именно так я удовлетворяю свое желание быть рассказчиком – а еще рассказываю истории моим детям! ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕВячеслав Иванов: «Мы развиваемся рывками – и не всегда это рывки вперед» Значит, вы рассказчик? У. Э.: Да. В итоге теория, возможно, была всего лишь окольным путем. И как только мои дети слишком выросли, чтобы слушать мои рассказы, я начал писать романы! Это было мое удовольствие, мое призвание. У каждого есть свое призвание. Есть увлеченные альпинисты, которые все свободное время карабкаются по горам, страстные лыжники, бесстрашные мореходы, в одиночку переплывающие Тихий океан. Это разнообразие принципиально важно. Я начал интересоваться историями очень рано. Мама много читала мне вслух: текст, который она прочла, когда мне было 4 года, я помню так ясно, словно это было вчера. Он был в детском журнале. На меня также повлияли рассказы о Сюзетте из другого французского детского журнала, «Неделя Сюзетты». Там было о замках, в которых персонажи находили тайное подземелье, о сокровище. Все это всегда меня завораживало. Откуда ваш интерес к оккультизму, который ясно проступает в вашем втором романе, «Маятник Фуко»? У. Э.: Я начал интересоваться заговорами только в 50 лет, примерно в 1982 году. Не раньше. Меня привлекают оккультные науки, как все ложные теории. Первая глава моей теории семиотики гласит: «Мы опознаем знак как нечто, позволяющее нам лгать». Таким образом, семиотика – это теория лжи. Если бы это была теория истины, она бы не заинтересовала меня до такой степени. Ложные теории намного более захватывающие, чем истинные, такие как дарвинизм, который меня вовсе не привлекает. Как из ложной теории может родиться правда? Вот вопрос, который продолжает меня интересовать, так же как и наша уникальная способность ко лжи. В моей коллекции книг нет трудов Галилея, потому что он сказал правду. Зато я включил в нее Птолемея, потому что в своих астрологических теориях он ошибся. Оккультисты также интересуются скрытым смыслом вещей, как и семиологи, не правда ли? У. Э.: И археологи, и психоаналитики тоже! Но ни одному алхимику не удалось найти рецепт превращения свинца в золото. Оккультисты так ничего и не открыли, несмотря на все их исследования. Если только не заинтересоваться их деятельностью с психоаналитической точки зрения, как это делал Юнг. В этом случае вы действительно можете разглядеть прячущееся под маской философского камня коллективное бессознательное. У меня теперь есть целая коллекция древних книг по оккультным наукам, которую я начал собирать в 60 лет. Раньше у меня не было средств на их покупку, но после публикации «Имени розы» я стал получать большие гонорары и задумался, что мне с ними делать. Самым естественным ответом было – покупать другие книги. Если бы я покупал казначейские боны, я бы их не увидел, а книги я могу листать. И, так как глупость меня всегда завораживала, меня также привлекают люди, которые интересуются оккультными науками. Любопытно, что 90% из них верующие или становятся верующими. Но я остался атеистом. В вашей новой книге вы пишете: «Что меня интересует сегодня, так это несчастная любовь к острову, который мы никак не можем найти»3. Что это за остров? У. Э.: Я расскажу вам два повторяющихся сна, которые интригуют меня. В одном я оказываюсь в городе, который очень хорошо знаю и где я преподавал, – в Болонье. Там я сворачиваю с дороги, выхожу из центра города и оказываюсь в сельской местности. И оттуда я уже не могу вернуться. Во втором сне мне надо встретиться с кем-то, с женщиной, в квартире, которую я снял, но я забыл, где эта квартира, и у меня нет при себе ключей. Остров, который нельзя найти, – это метафора, чтобы обозначить все то, о чем мы мечтаем, но чего никак не можем обрести. ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕМарина Егорова о трудных людях, пользе интеллекта и влиянии среды Эти сны с загадкой, которую требуется разрешить, это пристальное внимание к ложным знаниям, к заговорам – не связано ли это с семейной тайной? У. Э.: Увы, я родился в семье, начисто лишенной секретов и всего таинственного. Единственной мистификацией были попытки убедить меня в существовании Деда Мороза. В 6 лет я выяснил правду. Так что моя единственная семейная тайна была раскрыта довольно рано. Ведя хронику в итальянском еженедельнике «Эспрессо», вы всегда бросали критический взгляд на человечество. По вашему мнению, не идет ли оно по пути регресса? У. Э.: Я интересуюсь человечеством тогда, когда оно регрессирует. Не когда оно прогрессирует. Интеллектуал обличает человеческие нравы. Он не тот, кто их прославляет. Он здесь, чтобы смотреть непредвзятым взглядом, а не для того, чтобы говорить, что все хорошо. Его функция – критика общества. Прославлять настоящее – это всем доступно. Нет никакой необходимости в том, чтобы подчеркивать положительные аспекты прогресса, например писать, что сегодня благодаря лекарствам и профилактической медицине средняя продолжительность жизни растет. Измерять имеющиеся достижения прогресса – это интересное упражнение. Но это не моя цель. Я стараюсь коснуться слабых мест, которые мы сначала не замечаем, и назвать их. Основные даты1932 Родился в Александрии, Итальянский Пьемонт. 1954 Защитил докторскую диссертацию по философии, на тему эстетики святого Фомы Аквинского. 1956–1964 Работает редактором на итальянском телевидении, преподает в Туринском университете. 1971 Преподает на кафедре семиотики в Университете Болоньи. 1980 Написал «Имя розы». 1992–1993 Преподает в Коллеж де Франс. 2003 Назначен в консультативный совет Новой Александрийской библиотеки в Египте (Bibliotheca Alexandrina). «Коснуться слабых мест и назвать их» – не от этого ли мы все страдаем в настоящее время? Психологическое движение во Франции пропагандирует оптимизм, «позитивный взгляд на жизнь». Что вы об этом думаете? У. Э.: Пессимистический дискурс очень распространен в Италии, и итальянцы жалуются все время. Я нахожу, что вы, французы, напротив, недостаточно критикуете ваше общество. Единственный способ побудить вас к этому – настаивать на том, что итальянцы или венгры, например, находятся в самом ужасном положении. В этом случае вы, возможно, отреагируете, желая занять первое место, потому что вы всегда хотите быть первыми во всем, даже если дело касается пальмы первенства по упадку нации (смеется). Во Франции, по сравнению с Италией, нет ничего трагического. Вы только начинаете интересоваться записями телефонных разговоров политических деятелей (намек на записи Патрика Бюиссона (Patrick Buisson). – Прим. ред.), которые распространяют в прессе, тогда как в Италии мы уже двадцать лет ежедневно публикуем материалы, полученные от такого типа подслушивания. Это то, что называют гласностью. Вы расстраиваетесь из-за того, что ваш президент проводит ночи с актрисой. Тогда как бывший председатель нашего совета переспал с пятьюдесятью актрисами. Мы в Италии уже получили прививку. Если надо было бы запомнить единственную мысль из всего, что вы написали, что это за мысль? У. Э.: Мой наставник в университете сказал мне однажды: «Мы всю жизнь продолжаем преследовать одну идею под разными личинами, и мы не делаем ничего другого». Я подумал: «Какой реакционер!» Тридцать лет спустя я понял, что он прав. Единственная проблема – я еще не нашел ту мысль, которую преследую! Мне очень нравится фраза моего друга и коллеги: «В момент смерти все станет ясно». Я жду этого момента с некоторым нетерпением, чтобы наконец понять, какой была основная идея моей жизни. 1 У. Эко «Имя розы» (Астрель, Corpus, 2011). 2 У. Эко «Маятник Фуко» (Астрель, Corpus, 2014). 3 У. Эко «Сотвори себе врага. И другие тексты по случаю» (АСТ, Corpus, 2014). http://www.psychologies.ru/people/razgovor-s-ekspertom/umberto-eko-moya-jizn-prervalas-v-50-let-i-nachalas-zanovo/

В русской мысли и литературе господствует какое-то странное, частью пренебрежительное, частью равнодушное отношение к духовному содержанию поэзии и мысли Пушкина. На это указал уже почти 40 лет тому назад Мережковский, об этом твердил М.О. Гершензон, и это приходится повторить и теперь. Миросозерцание величайшего русского поэта и «умнейшего человека России» (выражение Николая I), каждая строка и каждый день жизни которого исследованы учеными пушкиноведами, остается и до сих пор почти не изученным и мало известным большинству русских людей. Не касаясь здесь этой в высшей степени важной общей темы, мы хотим остановиться на религиозном сознании Пушкина. Из всех вопросов «пушкиноведения» эта тема менее всего изучена; она, можно сказать, почти еще не ставилась (*). ______________________ *) В огромной литературе «пушкиноведения» сколько-нибудь серьезных специальных произведений по этому вопросу, насколько мне известно, не существует. В «Пушкинском сборнике памяти Венгерова» (М. 1922) есть статья Е. Кислицыной: «К вопросу об отношении Пушкина к религии» — ученическая — добросовестная, но весьма поверхностная работа. Автор приходит к выводу об отсутствии у Пушкина серьезных религиозных убеждений. К тому же выводу, на основании очень спорных соображений, склоняется В. Вересаев в статье «Автобиографичность Пушкина» (Печать и революция 1925, кн. 5-6). Валерий Брюсов, который вообще смотрит на Пушкина (по своему соб- 16 Между тем, это есть тема величайшей важности не только для почитателей Пушкина: это есть в известном смысле проблема русского национального самосознания. Ибо гений — и в первую очередь гений — поэта — есть всегда самое яркое и показательное выражение народной души в ее субстанциональной первооснове. Можно прямо сказать: если бы имело основание обычное пренебрежительное и равнодушное отношение к этой теме, — в основе которого, очевидно, сознательно или бессознательно лежит ощущение, что у Пушкина нельзя найти сколько-нибудь яркого, глубокого и своеобразного религиозного чувства и мироощущения — то было бы поставлено под серьезное сомнение само убеждение в религиозной одаренности русского народа. В действительности, однако, это господствующее отношение, каковы бы ни были его причины, совершенно неосновательно. В безмерно богатом и глубоком содержании духовного мира Пушкина религиозное чувство и сознание играет первостепенную роль. Не пытаясь здесь исчерпать этой темы, я хотел бы схематически наметить некоторые основные мотивы, в ней содержащиеся. Вo избeжаниe нeдoразумeний, я c cамoгo начала хoтeл бы пoдчeркнуть, чтo прeдлагаeмый краткий oчeрк пocвящeн иccлeдoванию рeлигиoзнoй мыcли или рeлигиoзнoгo coдeржания духoвнoй жизни и твoрчecтва Пушкина и нe каcаeтcя oбщeгoрeлигиoзнoгo духа eгo пoэзии. Этo — oчeнь cущecтвeннoe oграничeниe. Пушкин ecть, кoнeчнo, прeждe вceгo — пoэт, как oбыкнoвeннo ____________________ ственному подобию) как на чистого «мастера» искусства стихотворства, естественно приходит к заключению, что по христиански-религиозным стихам Пушкина так же мало можно судить об его личном миросозерцании, как по его обработкам античных мотивов. (Пушкин. Сборн. II Пушкинской Комиссии M. 1925). 17 говорится, «чистый поэт». Но «чистый поэт», вопреки обычному мнению, есть не существо, лишенное духовного содержания и чарующее нас только «сладкими звуками», а дух, который свое основное жизнечувствие, свою интуитивную мудрость передает в некой особой поэтической форме. Исследование религиозного духа поэзии Пушкина во всей его глубине и в его истинном своеобразии требовало бы эстетического анализа его поэзии — анализа, который был бы «формальным» в том смысле, что направлялся бы на поэтическую форму, но который выходил бы далеко за предел того, что обычно именуется «формальной критикой». От этой большой и важной задачи, для осуществления которой доселе в русской критической литературе даны разве только первые наброски, мы здесь сознательно уклоняемся. В этом отношении достаточно здесь программатически наметить, что поэтический дух Пушкина всецело стоит под знаком религиозного начала преображения и притом в типично русской его форме сочетающей религиозное просвещение с простотой, трезвостью, смиренным и любовным благоволением ко всему живому, как творению и образу Божию. Но Пушкин — не только гениальный поэт, но и великий русский мудрец; надеемся, сейчас уже не нужно специально доказывать это положение. Из писем, дневников, статей, достоверно переданных нам устных высказываний Пушкина выступает с полной отчетливостью его ум, поражавший его современников — ум проницательный, трезвый и свежий, как бы его «прозаическое сознание», присущее ему наряду с сознанием «поэтическим» (*). Эти трезвые, ____________________ *) Ср. его слова в письме к Бестужеву (1825): «Мой милый, ты — поэт и я — поэт, но я сужуболее прозаически» и чуть ли от этого не прав». 18 прозаические мысли, этот запас «ума холодных наблюдений и сердца горестных замет» Пушкин вносит, как известно, и в свою поэзию, которая насыщена мыслями, вопреки его собственному утверждению, что «поэзия должна быть глуповатой». Эти мысли, выраженные в прозе и в поэзии, как и непосредственные духовные интуиции, выраженные в поэзии Пушкина, образуют то, что можно назвать духовнымсодержанием творчества Пушкина в узком смысле слова; и в этом духовном содержании мы находим богатые данные для познания религиозности Пушкина. И еще одно методологическое указание. Пушкин был истинно русской «широкой натурой» в том смысле, что в нем уживались крайности; едва ли не до самого конца жизни он сочетал в себе буйность, разум, неистовство с умудренностью и просветленностью. В эпохи «безумных лет» первой юности (1817-20) мы имеем автобиографические признания в стихотворениях «Деревня» и «Возрождение», говорящие об освобождении от «суетных оков», о «творческих думах», зреющих «в душевной глубине», о чистых «видениях», скрытых под «заблуждениями измученной души». В самую буйную эпоху жизни Пушкина в Кишиневе возникает автобиографическое послание к Чаадаеву, свидетельствующее о почти монашеской отрешенности и тихой умудренности внутренней духовной жизни. И в самые последние дни своей жизни, в состоянии бешенства и исступления от оскорбления, нанесенного его чести, Пушкин по свидетельству Плетнева, был «в каком-то высоко-религиозном настроении»: «он говорил о судьбах Промысла, выше всего ставил в человеке качество благоволения ко всем». Он жаждал убить своего обидчика Дан- 19 теса, ставил условием дуэли: «чем кровавее, тем лучше», и на смертном одре примирился с ним, требовал от Дантеса отказа от мщения и умер в состоянии духовного просветления, потрясшего всех очевидцев. Но мало того, что в Пушкине уживались эти две крайности. В нем был, кроме того, какой-то чисто русский задор цинизма, типично русская форма целомудрия и духовной стыдливости, скрывающая чистейшие и глубочайшие переживания под маской напускного озорства. Пушкин — говорит его биограф Бартенс — не только не заботился о том, чтобы устранить противоречие между низшим и высшим началами своей души, но «напротив, прикидывался буяном, развратником, каким-то яростным вольнодумцем». И Бартенев метко называет это состояние души «юродством поэта». Несомненно, автобиографическое значение имеет замечание Пушкина о «притворной личине порочности» у Байрона. Совершенно бесспорно, что именно выражением этого юродства являются многочисленные кощунства Пушкина (относящиеся, впрочем, только к эпохе примерно до 1825 г. — позднее они прекращаются) — «в том числе и пресловутая «Гаврилиада». Что это так, это явствует уже из того, что «Гаврилиада» есть кощунство не только над верованиями христианства, но и над любовью, тогда как лучший истинный Пушкин признавался что в течение всей своей жизни не мог «на красоту взирать без умиленья». К этому надо еще присоединить, что в известной мере кощунства молодого Пушкина, явственно были протестом правдивой, духовно трезвой души поэта против поверхностной и лицемерной моды на мистицизм высших кругов тогдашнего времени (В «Послании к Горчакову» 1819 Пушкин сатирически поминает «Лаис бла- 20 гочестивых», «святых невежд, почетных подлецов и мистика придворного кривлянья», ср. также эпиграммы на Голицына, Фотия и Стурдду). Из сказанного следует, что «кощунства» Пушкина вообще не должны идти в счет при определении его подлинного серьезного образа мыслей и чувств в отношении религии. С другой стороны, мы имеем все основания при уяснении религиозности Пушкина принимать в расчет, как автобиографический материал, все серьезные произведения поэзии Пушкина. Пушкин, как справедливо указал Гершензон, был существом необычайно правдивым и в своем поэтическом творчестве, он просто не мог ничего «выдумывать», чего он не знал по собственному духовному опыту; художественная способность «перевоплощения», сочувственного изображения чужих духовных состояний основана у него именно на широте его собственного духовного опыта. Так, подражания корану, «Песне песней», отрывок «Юдифь», образы средневековой заказной религиозности и образы русской религиозности Пушкина представляются просто немыслимыми вне сочувственного религиозного восприятия и переживания этих тем. Спор об «автобиографичности» поэзии Пушкина (*) запутан и заведен в тупик поверхностным и примитивным представлением о смысле «автобиографичности» как у ее сторонников, так и у ее противников. Поэзия Пушкина, конечно, не есть безукоризненно точный и достаточный источник для внешнейбиографии поэта, которою доселе более всего интересовались пушкиноведы; в противном случае пришлось бы отрицать не более и не менее, как наличие поэтического творчества _____________________ *) Ср. упомянутую выше статью Вересаева, направленную против Гершензона и Ходасевича. 21 у Пушкина. Но она вместе с тем есть вполне автентичное свидетельство содержания его духовной жизни; к тому же для преобладающего большинства духовных мотивов поэзии Пушкина можно найти подтверждающие их места из автобиографических признаний и собственных (прозаических) мыслей Пушкина. *** Известно, что в детстве и ранней юности Пушкин воспитался под влиянием французской литературы 18-го века и разделял его общее мировоззрение. «Фернейский злой крикун», «седой шалун» Вольтер для него не только «поэт в поээтах первый», но и «единственный старик», который «везде велик». («Городок» 1814). Среда, в которой вращался Пушкин в то время — в лицейскую эпоху и в Петербурге до своей высылки — поскольку вообще имела «мировоззрение», также была проникнута настроением просветительского эпикуреизма в духе французской литературы 18-го века. Вряд ли, однако, и в то время дух этот сколько-нибудь серьезно и глубоко определял идеи Пушкина. Ему уже тогда противоречили некоторые основные тенденции, определяющие собственный духовный склад Пушкина — доселе, кажется, недостаточно учитываемые его биографами. Мы насчитаем три такие основные тенденции: склонность к трагическому жизнеощущению, религиозное восприятие красоты и художественного творчества и стремление к тайной, скрытой от людей духовной умудренности. Коснемся вкратце каждого из этих мотивов. «Уныньем», «хандрой», «безнадежностью», чувством тоски —словом, трагическим мироощущением полно большинство серьезных лириче- 22 ских стихотворений уже лицейской эпохи. «Дышать уныньем — мой удел», «моя стезя печальна и темна», «вся жизнь моя — печальный мрак ненастья», «душа полна невольной грустной думой», и ты со мной, о лира, приуныла, наперсница души моей больной, твоей струны печален звон глухой, и лишь тоски ты голос не забыла», «мне в унылой жизни нет отрады тайных наслаждений», «с минут бесчувственных рожденья до нежных юношества лет я все не знаю наслажденья, и счастья в томном сердце нет» — можно было бы исписать десятки страниц подобными цитатами из лицейских стихотворений Пушкина; и было бы непростительно поверхностно видеть в них только литературный прием и отражение моды времени — хотя бы уже потому, что по существу эти настроения сопровождают всю жизнь Пушкина и выражены в самых глубоких и оригинальных уверениях его зрелой лирики (ср. хотя его классическую элегию 1830 г.: «Безумных лет угасшее веселье»). Истинно русская стихия уныния, тоски и трагизма (свою связь в этом жизнеощущении с национально-русской стихией Пушкин сам ясно сознавал: «от ямщика до первого поэта, мы все поем уныло» — сказал он позднее) — это необходимое преддверие к религиозному пробуждению души — было и в юном Пушкине сильнее поверхностной жизнерадостности французского просветительства. В том же направлении действовало, очевидно, в нем и первое религиозное откровение, данное ему от самого рождения: религиозное восприятие поэзии и поэтического вдохновения. Везде, где Пушкин говорит о поэзии, он употребляет религиозные термины, и было бы опять-таки непростительной поверхностностью видеть в этом лишь банальную условность терминологии, общепринятую facon de parler. Если в конце 23 своей жизни, в своем поэтическом завещании («Памятник») Пушкин говорит: «веленью Божию, о муза, будь послушна», если божественное призвание поэзии было всегда так сказать, основным догматом веры Пушкина, то это настроение несомненно проникает его с ранней юности. Не только в позднейших воспоминаниях о первом пробуждении поэтического вдохновения, о том, как муза впервые стала являться ему «в таинственных долинах, весной, при кликах лебединых, близь вод сиявших в тишине», — но и в ранних юношеских стихотворениях отчетливо выражено это религиозное восприятие поэзии. В особенности ясно это высказано в двух посланиях к Жуковскому, первому и единственному его учителю в поэзии (1818 ). Такие слова, как: Могу ль забыть я час, когда перед тобой Безмолвный я стоял и молнийной струей Душа к возвышенной душе твоей летела И, тайно съединясь, в восторгах пламенела. или глава о том, как поэт стремится «к мечтательному миру» «возвышенной душой», «и быстрый холод вдохновенья власы подъемлет на челе», и как он тогда творит «для немногих» «священной истины друзей» — не оставляют сомнения в яркости и глубине чисто религиозного восприятия красоты и поэтического творчества. Но этот духовный опыт должен быль уже рано привести Пушкина к ощущению ложности «просветительства» и рационалистического атеизма. И если позднее, в зрелые годы, Пушкин утверждал, что «ничто не могло быть противоположное поэзии, как та философия, которой 18-ый век дал свое имя», ибо «она была направлена против господствующей религии, вечного источни- 24 ка поэзии у всех народов», если он называл Гельвеция «холодным и сухим», а его метафизику «пошлой и бесплодной» — то в этом сказался несомненно уже опыт юных лет — опыт столкновения в его душе рационализма с религиозным переживанием поэтического вдохновения. Наконец, столь же существенна и та глубокая, потаенная общая духовная умудренность, которая поражала Жуковского в юноше-Пушкине и о которой он сам говорит еще в 1817 году, как об «уме высоком», который «можно скрыть безумной шалости под легким покрывалом». Наличие этого глубокого слоя духовной жизни особенно явствует из отношения юного Пушкина к «мудрецу» Платону, который «во глубину души вникая строгим взором,... оживлял ее советом иль укором» и, по признанию самого Пушкина, в ту пору, быть может, «спас» его чувства. По всей вероятности, Чаадаев уже тогда влиял на Пушкина в религиозном направлении или, во всяком случае, пробудил в нем строй мыслей более глубокий, чем ходячее умонастроение французского просветительства. Не надо также забывать, что этот строй мыслей и чувств питался в Пушкине навсегда запавшими ему в душу впечатлениями первых детских лет, опьяненных духовной мудростью русского народа, простодушной верой Арины Родионовны. Специально проблеме религиозной веры посвящено в ту юношескую эпоху стихотворение «Безверие», написанное для выпускного лицейского экзамена (1817). Его принято считать простым стилистическим упражнением с дидактическим содержанием и потому непоказательным для духовной жизни Пушкина той эпохи. Это суждение кажется нам неосновательным 25 в силу высказанного уже всеобщего убеждения в правдивости поэтического творчества Пушкина: невозможно допустить чтобы Пушкин писал но заказу на чуждую ему тему и просто лгал в поэтической форме. Стихотворение — художественно, правда, относительно слабое и потому и исключенное самим Пушкиным из собрания сочинений — описывает трагическую безнадежность сердца, не способного к религиозной вере и призывает не укорять, а пожалеть несчастного неверующего. В этом стихотворении по крайней мере одна фраза бросает свет на духовное состояние Пушкина: «ум ищет Божества, а сердце не находит». Чрезвычайно интересно, что это суждение, — впрочем, с существенным изменением логического ударения, — повторяется Пушкиным в 1821 г. в его кишиневском дневнике. Отмечая свое свидание с Пестелем, «умным человеком во всем смысле этого слова», Пушкин записывает поразившую его и, очевидно, соответствующую его собственному настроению мысль Пестеля: mon coeur est materialiste, mais ma raison s'y refuse (по другому варианту текста, эта фраза принадлежит даже самому Пушкину). Нам представляется очевидным парадоксальный факт: Пушкин преодолел свое безверие (которое было в эти годы скорее настроением, чем убеждением) первоначально на чисто интеллектуальном пути: он усмотрел глупость, умственную поверхностность обычного «просветительного» отрицания. В рукописях Пушкина 1827-28 г. находится следующая запись: «Не допускать существования Бога — значит быть еще более глупым, чем те народы, которые думают, что мир покоится на носороге» (*). В одном ____________________ *) Цит. Б. Модзалевским, Письма Пушкина, т. I 1926, прим. Стр. 314. 26 из ранних стихотворений мысль о небытии после смерти, «ничтожестве» есть для Пушкина «призрак пустой, сердцу непонятный мрак», о котором говорится: «ты чуждомысли человека, тебя страшится гордый ум». Но самое интересное свидетельство отношения молодого Пушкина к безверию содержится, конечно, в известном его письме из Одессы от 1824 г. Для состояния нашего пушкиноведения характерно, что это письмо, сыгравшее, как известно, роковую роль в жизни Пушкина (он был за него исключен со службы и сослан из Одессы в Михайловское под надзор полиции) исследовано со всех сторон, за исключением одной, самой существенной: никто, кажется, не потрудился задуматься над его подлинным смыслом, как свидетельством состояния религиозной мысли Пушкина. Вот соответствующие строки его: «Читая Шекспира и Библию, святой Дух иногда мне по сердцу, но предпочитаю Гете и Шекспира. Ты хочешь знать, что я делаю — пищу пестрые строфы романтической поэмы — и беру уроки чистого афеизма. Здесь англичанин, глухой философ, единственный умный афей, которого я еще встретил. Он исписал листов 1000, чтобы доказать, qu'il ne peut exister d'être intelligent créateur et régulateur — мимоходом уничтожая слабые доказательства бессмертия души. Система не столь утешительная, как обыкновенно думают, но, к несчастию, более всего правдоподобная». Это письмо (от которого Пушкин сам позднее отрекался, называя его «глупым») обыкновенно рассматривается просто, как признание Пушкина в его атеизме. Это, конечно, справедливо (для момента написания письма), однако, все же, с очень существенными оговорками. Из самого письма следует, прежде всего, что Пушкин 27 «берет урок чистого афеизма» впервые в Одессе в 1824 году — значит, что это мировоззрение серьезно заинтересовало его впервые только тогда и что, следовательно, Пушкина до того времени никак нельзя считать убежденным атеистом. Далее: указание, что англичанин, глухой философ» (Гетчинсон) кажется ему первымумным атеистом, с которым ему довелось встретиться и который на него произвел впечатление, есть автентичное подтверждение нашего мнения о низкой интеллектуальной оценке Пушкиным обычного типа безверия. Еще важнее, что в то самое время, как он берет уроки чистого атеизма, он читает Библию; и хотя он «предпочитает Гете и Шекспира», все же «Святой Дух» ему «иногда по сердцу». Очевидно, что «сердце» Пушкина в это время двоится (как и его мысли). Несмотря на уроки атеизма, на него производит впечатление Священное Писание — по крайней мере, с его поэтической стороны (позднее он, как известно, усердно читал Библию и жития святых — его позднейший отзыв об Евангелии см. ниже). И, наконец, быть может, интереснее всего заключительные слова письма: «система» атеизма признается «не столь утешительной», как обыкновенно думают, но, к несчастью, наиболее правдоподобной». Ясно, что отношение «сердца» и «ума» Пушкина к религиозной проблеме радикально изменилось: теперь его ум готов признать правильным аргумент «афея», но сердце ощущает весь трагизм безверия — вопреки обычному для его поколения жизнепониманию, которое способно находить атеизм «утешительным». К эпохе молодости Пушкина, т.е. к первой половине 20-х годов относятся такие — увы, доселе недостаточно известные и оцененные — перлы религиозной поэзии, как отрывок «Ве- 28 черня отошла давно» (1821), стихотворение «Люблю ваш сумрак неизвестный» (мысль о неземном мире, «где чистый пламень пожирает несовершенство бытия») (1822), отрывок «На тихих берегах Москвы» (1872) (религиозное описание монастыря) и «Надгробная надпись кн. Голицыну» (1823) — четверостишие, предваряющее основной мотив «Ангела» Лермонтова. Мы уже не говорим о таких общеизвестных религиозных произведениях этой же эпохи, как «Подражания Корану», стихотворные переложения из «Песни песней» или описание кельи Марии в «Бахчисарайском фонтане». Эти религиозные мотивы — в эту эпоху все же скорее мимолетные — находят свое завершение в классических творениях религиозно-поэтического вдохновения: в образах Пимена и патриарха в «Борисе Годунове» — и в особенности в «Пророке» — бесспорно величайшем творении русской религиозной лирики, которое, по авторитетному свидетельству Мицкевича, выросло у Пушкина из основного его жизнепонимания — из веры в свое собственное религиозное призвание, как поэта. С конца 20-х годов до конца жизни в Пушкине непрерывно идет созревание и углубление духовной умудренности и вместе с этим процессом — нарастание глубокого религиозного сознания. Об этом одинаково свидетельствуют и поэтические его творения и прозаические работы, и автобиографические записи; поистине, нужна исключительная слепота или тенденциозность многих современных пушкиноведов, чтобы отрицать этот совершенно бесспорный факт к тому же засвидетельствованный едва ли не всеми современниками Пушкина. Из поэтических творений на религиозные темы достаточно здесь просто отметить такие стихи, как «Ангел» («В дверях эдема...») (1827), «Эпитафия 29 сыну декабриста С. Волконского» (1827), «Воспоминание» (1828), «Монастырь на Казбеке» (1829), «Еще одной великой важной песни» (1829), «Воспоминание в Царском Селе» (1829), «Стансы митр. Филарету» (1830), «Мадонна» (1830), «Заклинание» (1830), «Для берегов отчизны дальней» (1830), «Юдифь» (1832), «Напрасно я бегу к сионским высотам»(1833),«Странник (из Буньяка») (1834), «Когда великое свершилось торжество» (1836), «Молитвы (отцы-пустынники)» (1836). К концу жизни поэта этот процесс духовного созревания выродился в глубоком христиански-религиозном настроении поэта, о котором мы уже упоминали и которое лучше всего жизненно засвидетельствовано потрясающим по своему величию последним просветлением на смертном одре. Так как проза Пушкина, к сожалению, и доселе мало известна широкому кругу русских читателей, приведем здесь следующие строки (из отзыва о книге Сильвио Пеллики (1836): «Есть книга, коей кажется слово истолковано, объяснено, проповедано во всех концах земли, применено ко всевозможным обстоятельствам жизни и происшествиям мира; из коей нельзя повторить ни единого выражения, которого не знали бы все наизусть, которое не было бы уже пословицей народов; она не заключает уже для нас ничего неизвестного, но книга сия называется Евангелием — и такова ее вечно новая прелесть, что если мы, пресыщенные миром, или удрученные унынием, случайно откроем ее, то уже не в силах противиться ее сладостному увлечению, и погружаемся духом в ее божественное красноречие». Быть может, последняя автобиографическая запись Пушкина (на листе, на котором написано стихотворение «Пора мой друг, пора...») гласит: «Скоро ли перенесу я мои пенаты в деревню — поля, сад, крестьяне, книги; 30 труды поэтич. — семья, любовь etc... — религия, смерть» (ср. приведенное выше свидетельство Плетнева о «высоко религиозном настроении» Пушкина за несколько дней до смерти). Как ни существенно это обращение Пушкина человека к религиозной вере, еще важнее для уяснения его духовного облика религиозные мотивы его поэзии. Религиозность поэтического жизнеощущения, конечно, никогда не может вместиться в рамки определенного догматического содержания — в особенности же в отношении Пушкина, который всегда и во всем многосторонен. Всякая попытка приписать Пушкину-поэту однозначно определенное религиозное или философское миросозерцание заранее обречена на неудачу, будучи по существу неадекватной своему предмету. Если Константин Леонтьев не без основания упрекал Достоевского в том, что он в своей известной речи превратил «чувственного, языческого, героического» Пушкина в смиренного христианина, то не нужно забывать, что и обратная характеристика Леонтьева, по меньшей мере, так же одностороння. (Образцом невыносимой искусственности является попытка Гершензона конструировать систему религиозно-философского миросозерцания Пушкина в статье «Мудрость Пушкина»). Но из этого отнюдь не следует, что о религиозности поэзии Пушкина вообще нельзя сказать ничего определенного. Напротив, ее можно довольно точно зафиксировать — но не иначе, как в ряде отдельных, проникающих ее, мотивов, которые в своей — не сводимой к логическому единству — совокупности дают нам представления о религиозном «миросозерцании» Пушкина. О первом и основном мотиве этой религиозности поэта уже было сказано выше: это есть религиозное восприятие самой поэзии и сущности 31 поэтического вдохновения. Нет надобности здесь снова об этом распространяться: это бросается в глаза само собой. Для Пушкина поэтическое вдохновение было, как уже указано, подлинным религиозным откровением: вдохновение определено тем, что «божественный глагол» касается «слуха чудного» поэта. Именно поэтому «служенье муз не терпит суеты: прекрасное должно быть величаво». Только из этого сознания абсолютного религиозного смысла поэзии (поэта, как «служителя алтаря») может быть удовлетворительно понят и объяснен общеизвестный страстный и постоянный протеста Пушкина против тенденции утилитарно-морального использования поэзии. Если поэзия сама уже есть «молитва» («мы рождены... для звуков сладких и молитв»), то ее самодовлеющее верховное, неприкосновенное ни для каких земных нужд значение понятно само собой! Поэт, подобно пророку, знает лишь одну цель: исполнившись волей Божией, «глаголом жечь сердца людей». С религиозным восприятием поэзии связано религиозное восприятие красоты вообще ближайшим образом, красоты природы. Религиозно ощущается Пушкиным «светил небесных дивный хор» и «шум морской» — «немолчный шепот Нереды, глубокий, вечный хор валов, хвалебный гимн отцу миров». Но и разрушительная стихия наводнения есть для него «божия стихия», так же, как мистическое, «неизъяснимое наслаждение — «бессмертья может быть залог» внушает ему все страшное в природе, «все, что гибелью грозит» и бездна мрачная, и разъяренный океан, и аравийский ураган, и чума. Но уже из этого ясно, что ощущение божественности природы не естьдля Пушкина пантеизм. Напротив, не раз подчеркивает он, что красота природы «равнодушна», «бесчувственна» к то- 32 ске человеческого сердца; в «Медном Всаднике» это равнодушие природы, которое багряницей утренней зари уже прикрывает вчерашнее зло наводнения, сознательно связываются с «бесчувствием холодным» человеческой толпы. Красота и величие природы есть след и выражение божественного начала, но сердце человека ею не может удовлетвориться — оно стремится к иной, высшей, более человечной красоте; и потому, хотя «прекрасно море в бурной мгле и небо в блесках без лазури», но «дева на скале прекрасней волн, небес и бури». Этим уже указан второй эстетический источник религиозного жизнеощущения — эротизм, чувство божественности любви и женской красоты. И здесь надо повторить: раз навсегда надо научиться не принимать слова Пушкина за условно-банальный стиль эротической лирики, который он сам высмеивал, — а брать их всерьез; когда Пушкин говорит о Божестве и божественном, это всегда имеет у него глубокий, продуманный и прочувствованный смысл. Так надо воспринимать, напр., известное признание к Керн. Когда он воспринимает женщину, как «гения чистой красоты», то вместе с «вдохновением, жизнью, слезами и любовью» для его «упоенного» сердца просыпается и «Божество». Очевидно глубокий религиозный смысл содержится в гимне совершенной женской красоты: «Все в ней гармония, все диво, все выше мира и страстей». Чистота этого религиозно-эстетического чувства совершенно сознательно подчеркивается поэтом: «куда бы ты не поспешал, хоть на любовное свиданье..., но встретясь с ней, смущенный, ты вдруг остановишься невольно, благоговея богомольно перед святыней красоты». Но особенно интересно, что и в области эротической эстетики Пушкин не остается замкну- 33 тым в пределах земной действительности, а, напротив, именно на этом пути, говоря словами Достоевского «соприкасается мирам иным». У него есть целый ряд стихотворений, в котором мысль о любимой женщине связывается с мыслью о загробной жизни. Таково религиозное столь дерзновенное и человечески столь трогательное ожидание обещанного «поцелуя свидания» умершей возлюбленной за гробом. Таково «заклинание» к «возлюбленной тени» явиться вновь, чтобы снова выслушать признание в любви. И когда бессонной ночью воспоминание развивает перед ним свой «длинный свиток» и в нем горят «змеи сердечной угрызенья», две тени любимых женщин являются перед ним, как два ангела «с пламенным мечем», «и оба говорят мне мертвым языком о тайнах вечности и гроба». Свое завершение эта эротическая религиозность находит в известной песне о «бедном рыцаре», посвятившем свое сердце пресвятой Деве — песне, как известно, вдохновлявшей Достоевского и духовно родственной основной религиозной интуиции Софии у Вл. Соловьева. Однако областью эротической и эстетической в широком смысле религиозности отнюдь не исчерпывается самобытная религиозная интуиция Пушкина-поэта. Наряду с ней у Пушкина есть еще иной источник спонтанного и совершенно оригинального религиозного восприятия. Этот мотив, доселе, насколько мне известно, никем не отмеченный (как и многое другое в духовном мире Пушкина) состоит в религиозном восприятии духовной сосредоточенности и уединения; оно связано с культом «домашнего очага» и потому символизируется Пушкиным в античном понятии «пенатов». Всем известно стихотворение «Миг вожделенный настал», в котором поэт выражает свою «непонятную грусть» 34 при окончании многолетнего труда, «друга пенатов святых». Упоминание пенатов здесь неслучайно: как почти всегда у Пушкина, это есть обнаружение общего мотива, проходящего через все его творчество. Впервые поминаются «пенаты», как хранители «сени уединения», незримые слушатели стихов поэта в стихотворении «Разлука» (Кюхельбекеру 1817); отчетливо этот мотив выражен в юношеском стихотворении «Домовому» (1819): «Поместья мирного незримый покровитель, тебя молю, мой добрый домовой, храни селенье, лес и дикий садик мой и скромную семьи моей обитель!» Он молит домового, любит «зеленый скат холмов», луга, «прохладу лип и кленов шумный кров», мотивируя это общим указанием: «они знакомы вдохновенью». В альбом Оленину он пишет: «вхожу в него прямым поэтом, как в дружеский, приятный дом, почтив хозяина приветом и лар-молитвенным стихом». Этот мотив в своем глубочайшем религиозном напряжении сполна раскрывается в стихотворении: «Еще одной высокой важной песни», которое сам Пушкин называет «гимном пенатам», «таинственным силам»; в долгом изгнании, удаленный «от ваших жертв и тихих возлияний», поэт не переставал любить пенатов. Так, я любил вас долго! Вас зову В свидетели, с каким святым волненьем Оставил я людское стадо наше, Чтобы стеречь ваш огнь уединенный, Беседуя один с самим собой. Часы неизъяснимых наслаждений! Они дают нам знать сердечну глубь, В могуществе и в немощах Они любить, лелеять научают Не смертные, таинственные чувства. И нас они науке первой учат 35 Чтить самого себя. О нет, вовек Не переставал молить благоговейно Вас, божества домашние... Лелеяние «несмертных, таинственных чувств связано у поэта, таким образом, с внутренней сосредоточенностью, с самоуважением; оно требует отрешенности от «людского стада», возможной лишь в мирном уединении домашнего очага. Весь этот духовный комплекс сливается в культ символических «домашних божеств». В личной жизни Пушкина воплощением «алтаря пенатов» были два места — Михайловское и Царское Село. (Ср. «Вновь я посетил..» и «Воспоминание в Царском Селе»). В последнем стихотворении античный мотив пенатов обогащается евангельским мотивом «блудного сына»: поэт, возвратившись после скитаний — внешних и внутренних — к родному месту, в котором впервые зародилась его духовная жизнь, ощущает себя блудным сыном, возвращающимся в отчий дом. «Так отрок Библии, безумный расточитель, до капли истощив раскаянья фиал, увидев, наконец, родимую обитель, главой поник и зарыдал». «Родная обитель» иногда воспринимается прямо, как «родина», «отечество»: «нам целый мир — пустыня, отечество нам — Царское Село». Эта внутренняя связь между «родной, обителью» и «родиной» — основанная на едином чувстве укорененности личной духовной жизни в почве, из которой она произросла, ее связь с ближайшей родственной средой, которой она питается, — выражена у Пушкина в отрывке «Два чувства» в целой религиозной философии: Два чувства дивно близки нам, В них обретает сердце пищу: 36 Любовь к родному пепелищу, Любовь к отеческим гробам. На них основано от века По воле Бога самого Самостоянье человека Залог величия его. Животворящая святыня! Земля была без них мертва, Без них наш тесный мир — пустыня, Душа — алтарь без божества. Замечательна та философская точность и строгость, с которой здесь изображена связь духовного индивидуализма с духовной соборностью: «любовь к родному пепелищу» органически связана с любовью к родовому прошлому, к «отеческим гробам», и их единство есть фундамент и живой источник питания для личной независимости человека, для его «самостояния», как единственного «залога его величия» (здесь предвосхищен мотив Н. Федорова!) Единство этого индивидуально-соборного существа духовной жизни пронизана религиозным началом: связь соборного начала с индивидуальной, личной духовной жизнью основана «по воле Бога самого» и есть для души «животворящая святыня». Само постижение и восприятие этой связи определено религиозным сознанием, тем, что Достоевский называл «касанием мирам иным» и что сам Пушкин обозначает (ср. предыдущее стихотворение), как «не смертные, таинственные чувства» — чувствам, что наша душа должна быть «алтарем божества». В этом многогранном и все же цельном религиозном сознании выражается своеобразный религиозный гуманизм Пушкина. И не случайно одна из последних личных мыслей Пушкина была мысль о перенесении «пенатов» в деревню, в связи с мечтой о последнем 37 уединении, религии и смерти (ср. приведенную выше запись). Размеры статьи не позволяют нам подробнее проследить еще один мотив самобытной религиозности Пушкина — именно связь нравственного сознания и нравственного очищения души (чрезвычайно богатой темы пушкинского творчества) с сознанием религиозным. Это есть мотив, связанный с одним из центральных мотивов духовной жизни Пушкина вообще — с мотивом духовного преображения личности. Укажем лишь, что Пушкин на основании внутреннего опыта приходит прежде всего к своеобразному аскетизму: он хочет «жить, чтобы мыслить и страдать», он требует от себя, чтобы его душа была «чиста, печальна и покойна». Но этот аскетизм, по крайней мере на высшей своей ступени (у Пушкина можно проследить целый ряд его ступеней и форм) не содержит в себе ничего мрачного и ожесточенного: он означает, напротив,просветление души, победу над мятежными страстями высших духовных сил благоговения, любви и благоволения к людям и миру. Таково, напр. описанное в ряде стихотворений просветление, и умиротворение эротической любви, ее преображение в чистое умиление и бескорыстную любовь. Таково развитие нравственного сознания в узком смысле слова от тяжких, как бы безысходных угрызений совести к тихой сокрушенности и светлой печали. (Ср. напр., «тяжкие думы», «в уме, подавленном тоской», в «Воспоминании» с «сладкой тоской» тихого покаяния в «Воспоминании в Царском Селе»). Религиозный характер этого мотива духовной жизни очевиден и там, где он не выступал отчетливо словами. Прослеживая точнее этот духовный путь поэта, можно было бы усмотреть, как Пушкин, исходя из изложенных отправ- 38 ных пунктов своей самобытной религиозности, достигает основных мотивов христианской веры — смирения и любви. Языческий, мятежный, чувственный и героический Пушкин (как его определяет К. Леонтьев) вместе с тем обнаруживается нам, как один из глубочайших гениев русского христианского духа. С. Φранк. 39 Страница сгенерирована за 0.17 секунд ! http://www.odinblago.ru/path/40/2

Сегодня, в день похорон Даниила Валентиновича, мы публикуем прощальное слово его друга и коллеги, профессора Матвея Григорьевича Писманика. Дорогие родные Даниила Валентиновича! Уважаемые его коллеги, друзья, питомцы и почитатели! Не имея возможности лично проводить в последний путь этого бесконечно мне дорогого, человека, – непременного участника Пермских научных Форумов, – прошу, в час скорбного прощания выслушать мое краткое последнее слово. Как это часто бывает, при его жизни окружающие не вполне понимали действительного масштаба скромного среди нас современника. Уразумеем же, при его смерти – над его гробом. Свою преданную семью и нас безвременно покинул очень нужный для отечества высоко порядочный, мудрый, добрый и верный Гражданин. Что не менее важно: Даниил Валентинович был действительно выдающимся служителем науки. Ученым с мировым именем. Философом, наделенным подлинными и обширными знаниями. Религиоведом, постигавшим свой таинственный предмет глубинами собственной души и искусно примирявшим религию с наукой. Культурологом, умело оперирующим дефинициями универсума. Изобретателем около десятка новых понятий-терминов в тезаурусе большой науки. Автором более полутысячи научных публикаций, в числе которых около сорока фундаментальных монографий. Педагогом для тысяч благодарных студентов, воспитателем нескольких десятков талантливых докторов и кандидатов наук. Не стану перечислять многих других его заслуженных научных ипостасей. Но обязательно назову его, на мой взгляд, все еще недооцененную перспективнейшую концепцию и школу «Синтетическая парадигма в философии». Провожая этого дорогого уникума в последний путь, с печалью скажем: «Пусть будет ему земля пухом». Пообещаем, коллеги и друзья, внимания его осиротевшим родным. Пообещаем себе, коллеги, – верной памяти этой Личности, сбережению и развитию Его трудов. Хорошо бы вскоре издать сборник теплой памяти о Нем. От имени Пермских гуманитариев профессор М.Г. Писманик

    У каждого ученого есть своя индивидуальная история профессионального становления. Поэтому нам было очень интересно побеседовать с гостями нашего университета – известными сербскими социологами Мирко Благоевичем, руководителем Форума религиозных проблем, и Мирьяной Рашевич, директором Института общественных наук в Белграде. Уважаемый профессор Благоевич, Вы помните тот день, когда решили стать социологом? Как Вы пришли к изучению социологии? Расскажите об этом.   Мирко Благоевич: Когда я окончил среднее образование, я думал о том, что мне изучать, и тут существовало несколько вариантов – например, изучать философию, антропологию или социологию. Потом я просмотрел программы этих учебных групп, как у нас это называется, и увидел, что мой интересы и взгляды все-таки социологические, а не философские, антропологические. И тогда я начал усиленно изучать социологию.   Как Вы считаете, является ли социология перспективным и интересным направлением для молодых начинающих специалистов?   Мирко Благоевич: Да! Конечно, положительный ответ. Просто будущие события вокруг мира и вокруг России и отношения с другими странами, Сербией и так далее – они такие, что ответить на вопросы сегодняшнего дня с социологической точки зрения очень важно. Почему? Потому что социология включает в себя многие дисциплины, например, социологию труда, социологию религии, социологию международных отношений и прочие научные направления, и изучение всех этих вопросов помогает разобраться человеку в окружающем мире, понять свое место в этом мире и место человека в обществе.   Вы давно сотрудничаете с социологами нашего университета. Расскажите, с чего началось сотрудничество?   Мирко Благоевич: Сотрудничество началось с того, что я, как социолог религии, готовил свою докторскую диссертацию, и, конечно, читал много литературы о религиозной ситуации в России. Тема моей диссертации «Религиозные перемены в постсоциализме в контексте России и Сербии». И я читал работы Сергея Лебедева (прим.: проф. кафедры социологии и организации работы с молодежью НИУ «БелГУ») и мне они очень понравились, потому что я искал, я хотел прочитать подобное раньше, но просто не было таких работ. И это поспособствовало завершению написания моей диссертации. Потом я написал Сергею Лебедеву, и с тех пор началось наше тесное сотрудничество, которое продолжается до сих пор.   Если бы не социология религии, чему бы Вы посвятили свою жизнь?   Мирко Благоевич: Здесь нет даже никаких вариантов! Только социология религии.   На Ваш взгляд, какую книгу должен прочитать каждый человек?   Мирко Благоевич: Из непрофессиональных книг обязательно прочитать книги, которые писали Толстой, Достоевский и Фолкнер.   Как бы Вы сформулировали свой девиз?   Мирко Благоевич: «Мне ничего не странно!» Полина Федосова, факультет журналистики НИУ "БелГУ";   Расскажите, как Вы стали социологом и что на Вас повлияло? Мирьяна Рашевич: Моя история началась с того, что с 1983 по 1985 год я работала врачом-гинекологом в Институте охраны здоровья матери и ребёнка, который является одним из самых лучших институтов Белграда. В то время в Сербии был ужасный кризис в системе здравоохранения, и я решила попробовать свои силы в другом направлении. Я получила дополнительное образование по социологии, и основной областью моих интересов стала демография. Почему Вы выбрали именно это направление?   Мирьяна Рашевич: Фактически это просто две тесно связанные между собой темы. Демографическая ситуация во многом зависит от состояния гинекологического здоровья женщин, а также от репродуктивного поведения населения, конечно.   Вы уже во второй раз посещаете Россию, а также очень тесно сотрудничаете с нашими отечественными социологами. Расскажите, когда произошла Ваша первая встреча с русской культурой?   Мирьяна Рашевич: Мое первое знакомство с русской культурой было еще в детстве. Я очень люблю русскую литературу, а в особенности – Достоевского и Толстого. Их книги сильно на меня повлияли.   А какая книга произвела на Вас наибольшее впечатление?   Мирьяна Рашевич: «Анна Каренина» Льва Толстого. Еще в юности я часто перечитывала её и каждый раз плакала. Очень эмоциональная и прекрасная книга. Мне нравится классическая русская литература, но, к сожалению, я ничего не читала из современной.   Есть ли авторы, которые оказывают на Вас наиболее сильное влияние сегодня?   Марьяна Рашевич: Да, безусловно. Ницше, Спиноза и Шопенгауэр.   Уважаемая доктор Рашевич, я бы хотела задать Вам несколько вопросов из «опросника Марселя Пруста». Какое качество Вы больше всего цените в человеке?   Мирьяна Рашевич: Ум.   Ваше любимое занятие?   Мирьяна Рашевич: Исследовать.   Ваш любимый писатель?   Мирьяна Рашевич: Иво Андрич.   Что Вы больше всего ненавидите?   Мирьяна Рашевич: Агрессию со стороны людей.   Если не собой, кем бы Вы хотели быть?   Мирьяна Рашевич: Художницей.   Ваш девиз?   Мирьяна Рашевич: Главное – быть хорошей мамой! Екатерина Лымарь, факультет журналистики НИУ "БелГУ"