Поиск по сайту

22 декабря 2022 года (четверг) в 16:00 На заседании (постоянного) НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОГО СЕМИНАРА ПО СОЦИОЛОГИИ РЕЛИГИИ И СОЦИОКУЛЬТУРНЫМ ПРОЦЕССАМ ИМЕНИ Ю.Ю. СИНЕЛИНОЙ состоится обсуждение доклада " Этно-конфессиональная идентичность в Финляндии: вчера, сегодня, завтра ". Основной докладчик: Гаджимурадова Гюльнара Ильясбековна, к. фил. н, доцент. доцент МГИМО МИД России, ведущий научный сотрудник ИСПИ ФНИСЦ РАН Дискуссия и обсуждение доклада. Приглашаем всех заинтересованных ученых, общественных деятелей Российской Федерации, а также студентов и аспирантов МГУ имени М.В. Ломоносова, институтов ФНИСЦ РАН и др. институтов. Организаторами постоянного Научно-исследовательского семинара является кафедра социологии массовых коммуникаций факультета журналистики МГУ имени М.В.Ломоносова и отдел этнодемографических и интеграционных процессов Института демографических исследований Федерального научно-исследовательского социологического центра РАН (ИДИ ФНИСЦ РАН). Организаторы и модераторы научно-исследовательского семинара: Кублицкая Е.А. — ведущий научный сотрудник отдела этнодемографических и интеграционных процессов Института демографических исследований Федерального научно-исследовательского социологического центра РАН (ИДИ ФНИСЦ РАН), кандидат философских наук. Тел. для справок 8-916-558-68-28. Трофимов С.В. — доцент кафедры социологии массовых коммуникаций факультета журналистики Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова, кандидат социологических наук. Тел. для справок: 8-905-708-80-60. Заседание НИС проводится в очном и дистанционном формате (Zoom). Очная встреча участников НИС состоится на факультете журналистики МГУ по адресу: Москва, ул. Моховая, 9, стр.1, 1 этаж, кафедра 122. Для организации входа на факультет просьба написать по адресу svtrophimov@gmail.com для заказа пропуска.

28 ноября 2022 года в 16:00 на всероссийском круглом столе НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОГО СЕМИНАРА ПО СОЦИОЛОГИИ РЕЛИГИИ И СОЦИОКУЛЬТУРНЫХ ПРОЦЕССОВ ИМЕНИ Ю.Ю. СИНЕЛИНОЙ состоится обсуждение доклада и содокладов по теме: "Этноконфессиональное взаимодействие в миграционном поле (социологический опыт изучаемых субъектов РФ)" Основной докладчик: вед. н.с., к.филос.н. Кублицкая Елена Александровна Содокладчик: м.н.с. Лютенко Ирина Викторовна Содокладчик : доцент. к.соц.н. Лебедев Сергей Дмитриевич Приглашаем всех заинтересованных ученых, общественных деятелей Российской Федерации, а также студентов и аспирантов МГУ имени М.В. Ломоносова, институтов ФНИСЦ РАН и др. институтов. Руководитель Отдела этнодемографических, религиозных и интеграционных процессов ИДИ ФНИСЦ РАН, доктор социологических наук, доцент Леденева Виктория Юрьевна Руководители круглого стола: Кублицкая Е.А. — ведущий научный сотрудник Института демографических исследований Федерального научно-исследовательского социологического центра РАН (ИДИ ФНИСЦ РАН), кандидат философских наук. Тел. для справок 8-916-558-68-28. Трофимов С.В. — доцент кафедры социологии массовых коммуникаций факультета журналистики Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова, кандидат социологических наук. Тел. для справок: 8-905-708-80-60. Круглый стол проводится в очном и дистанционном формате. Встреча участников круглого стола состоится в Институте демографических исследований ФНИСЦ РАН по адресу: Москва, ул. Фотиевой. д. 6, корп. 1, 2 этаж, конференц-зал.

Теоретико-методологический статус понятия религии в эссенциалистской трактовке этнической общности в зарубежной науке Д. Х. Добрынин https://doi.org/10.24833/2541-8831-2020-3-15-76-84 Концепт: философия, религия, культура. № 3 (2020) С. 76-84. Аннотация В статье проясняется теоретико-методологический статус понятия религии в эссенциалистской трактовке этнической общности, осуществляемой в зарубежной науке. Автор предпринимает попытку установить, допускают ли эссенциалистские установки в отношении этнической общности одновременное использование конструктивистской парадигмы в отношении религии. Эссенциалистский подход к определению этнической общности развивается в рамках примордиализма, в котором выделяются два основных направления: культурное и социобиологическое. Представители культурного примордиализма не сосредотачиваются на изучении причин возникновения этнических общностей и считают своей основной задачей подробное описание культурных различий между ними. Выявляемое культурное многообразие принимается в качестве основного средства описания сущности той или иной этнической общности. Сторонники социобиологического направления примордиализма отрицают, что уникальное сочетание культурных черт той или иной этнической общности является её единственным сущностным признаком. Большое значение придается также чувству родства между всеми членами общности, которое возникает в процессе биологической эволюции. Автор выявляет общее теоретическое содержание двух названных вариантов примордиализма. Оно заключается в эссенциалистской установке: этническая общность наделяется сущностью, которая определяется через ряд признаков, в том числе через наличие религии. Эта свойственная примордиализму установка не допускает принятия конструктивистского подхода к определению понятия «религия». Последний предполагает, что понятие религии не имеет референта в реальности, т.к. его содержание задается конвенционально для упорядочивания эмпирических данных. Если бы мы приняли данный подход, то лишили бы религию сущности. Это привело бы к тому, что один из сущностных признаков этнической общности носит относительный характер, а, зна чит, размывает очерчивающие сущность этнической общности границы. Такое следствие явно противоречит эссенциалистскому по подходу к определению этнической общности. Таким образом, эссенциализм в отношении этнической общности приводит к необходимости принятия эссенциалистской трактовки религии. Ключевые слова определение религии, определение этнической общности, эссенциализм, этническая общность, примордиализм, сущность этнической общности, конструктивизм, К. Гирц, П. ван ден Берге, методология религиоведения https://concept.mgimo.ru/jour/article/view/411

Научный результат. Социология и управление → 2019 → Том 5, Выпуск №4, 2019 Этнорелигиозные аспекты миграционных процессов Гюльнара Ильясбековна Гаджимурадова Aннотация Статья посвящена этнорелигиозным аспектам миграционных процессов на примере последствий миграционного кризиса 2014-2016 г. в Европе и миграционной ситуации в России. На примере Германии, Франции, Великобритании и России автор дает анализ демографической и миграционной ситуации. Особое внимание уделено проблеме интеграции мусульман в Европе и в России. Автор сравнивает жизненные установки иммигрантов-мусульман в Европе и в России. Чем может грозить плохая интеграция иммигрантам, как этим пользуются вербовщики радикальных религиозных течений и что им можно противопоставить. Автор приводит официальные статистические данные и данные независимых статистических центров по прогнозу численности иноконфессиональных иммигрантов в Европе. В статье предлагается компаративный анализ ситуации в Европе и Росси с иммигрантами и их интеграцией в принимающее общество. В чем разница между мусульманскими сообществами в России и в Европе и каковы перспективы разрешения миграционного кризиса. Существует ли в России проблема с самосегрегацией мусульман, как в Европе? Автор анализирует связь между неконтролируемой иммиграцией и проблемой безопасности в России и Европе. Также в статье приводится подробный анализ литературы по данной проблеме как российских, так и зарубежных ученых. Европа также, как и Россия испытывает демографические проблемы, а поэтому остро нуждается в трудовых мигрантах. Возможен ли баланс между решением демографической проблемы, проблемы безопасности и интеграцией иноконфессиональных иммигрантов и почему политика мультикультурализма не оправдала ожиданий европейцев? Какие аспекты миграционной политики наиболее успешных стран можно применить в России? Автором сделана попытка осветить эти и другие вопросы этнорелигиозных аспектов современных миграционных процессов. Ключевые слова: иммиграция, мусульманские сообщества, Европа, ислам, Россия, мусульмане, терроризм, экстремизм Введение (Introduction). Миграция населения является сложным по природе, многообразным по формам и последствиям процессом, включающим в себя в том числе этнорелигиозный компонент. Опыт анализа межнациональных отношений показывает, что непонимание и конфликты чаще возникают и острее проявляются в полиэтничных обществах. А учитывая, что население большинства стран мира полиэтнично, практически все государства в той или иной степени сталкиваются с проблемами межэтнических и межконфессиональных взаимоотношений. В связи с усилением миграционных процессов в современном мире особое значение приобретает изучение проблем, связанных с этническими и религиозными векторами миграционной политики большинства стран. Фонд ООН в области народонаселения ЮНФПА (United Nations Population Fund[1]) и Всемирная книга фактов ЦРУ[2] приводят приблизительно одинаковые коэффициенты рождаемости[3] , где видно, что в странах с низким уровнем жизни (преимущественно это страны с мусульманским населением) достаточно высокая рождаемость. Низкий уровень жизни, избыток трудовых ресурсов, гендерный дисбаланс в сторону избытка мужского населения являются идеальными условиями для последующей миграции в страны с более высоким уровнем жизни. Современные миграционные процессы, независимо от типов, видов, а также причин неизменно приводят к этническим и конфессиональным изменениям в структуре населения, а также, как показал опыт последних лет, связанный с миграционным кризисом 2014-2016 годов, и к межконфессиональной напряженности. Справедливо замечено, что «современная миграционная волна еще более усиливает дезинтеграционные тенденции и конфликтность, обусловленные разнообразием» (Цапенко, Монусова, 2018). Сегодня одним из динамично растущих этноконфессиональных сообществ в мире, которые проживают вне своих стран, являются мусульманские сообщества, представленные мигрантами из стран Юго-Восточной и Средней Азии, стран Ближнего Востока и Северной Африки. Они представляют разные этносы со своими традиционными установками, но их объединяет мощный консолидирующий фактор – религия. Рост численности мусульманских общин, в основном проживающих в таких странах Европы, как Великобритания (Юго-восточная Азия), Германия (Ближний Восток), Франция (Северная Африка), Россия (Средняя Азия) существует благодаря стабильному миграционному приросту и расширенному режиму воспроизводства, который характерен для иммигрантов-мусульман особенно в первом и втором поколениях. В третьем поколении количество рождений в семье чаще всего приближается к стандартам коренного населения). Это привело к формированию во многих странах Европы значительных по своей численности и влиянию мусульманских общин. Статья ставит целью; а) анализ миграционных процессов в Европе и в России в современную эпоху; б) выявление роли этно-религиозного фактора при формировании интеграционной политики и в) предложение мер по предотвращению появления этнических анклавов и радикализации иммигрантских сообществ. Методология и методы (Methodology and methods). Кризис беженцев 2014-2016 годов явился катализатором еще большей обособленности этих сообществ от принимающего общества. Точная численность мусульман еще плохо представлена, но несомненно, что мусульманские общины стали важным фактором, определяющим рост населения в основных странах ЕС. Данные Комиссии по демографии Совета Европы прогнозируют уменьшение людей европейского происхождения к 2050 году. Вместе с тем население Европы стремительно стареет. Если население Европы в 2000 г. насчитывало 728 млн.чел., то к 2050 г., при нынешней демографической ситуации и без учёта иммиграции, оно будет насчитывать 600 млн.чел. Таким образом, Европа может потерять одну треть своего населения. На растущую численность мусульман в своем исследовании указывает и Pew Research Center (Pew Research, 2017)[4] . По самому «высокому» сценарию при существующей миграции мусульмане могут составить 14% населения Европы к 2050 году – почти в три раза больше нынешней доли, но все же значительно меньше, чем население как христиан, так и людей, не исповедующих никакой религии. В последний раз столь значительное сокращение европейского населения наблюдалось только во время эпидемии чумы в 1347-1352 гг. Особенно серьёзной представляется ситуация в Германии, где по самым худшим прогнозам население страны может сократиться с 82 до 59 млн человек к 2050 году. Но доля населения с иммиграционным фоном преимущественно из мусульманских стран увеличится с 3% до 6% от общей численности населения. По предварительным прогнозам, доля мусульманского населения в Германии может возрасти до 5,8 млн. человек к 2050 г. (против 4,3 млн. человек в 2014 г). По мнению Гашкова И. «демографические прогнозы для Европейского союза основываются на трех вариантах развития событий. Согласно наименее вероятному, победу одержат сторонники жестких мер. Но закрытие границ, которого они требуют, скорее всего, не позволит переломить ситуацию. Доля коренного населения при уровне рождаемости 1,6 ребенка на одну женщину будет сокращаться, а исламского – расти за счет уже приехавших в Европу мусульман, поскольку в этой социальной группе одна женщина в среднем рожает 2,6 ребенка» (Гашков, 2017). В действительности численность иммигрантов-мусульман может превышать данные прогнозов при сохранении иммиграции на уровне 2015-2016 годов, а также сохранении высокого уровня рождаемости в мусульманских общинах. Таким образом, рост численности мусульман будет опережать рост численности автохтонного населения Германии. Мусульман в Европе будет становиться больше и по отношению иностранного населения из немусульманских стран. На этом фоне наблюдается увеличивающийся с каждым годом рост числа мечетей и молельных домов. По мнению Е. В. Пинюгиной «строительство мечетей воспринималось скорее, как завершающий этап интеграции ислама, показывающий мусульманам, что они здесь свои, такие же, как все. Но с ростом числа мечетей и школ (по изучению авт.) Корана религиозная идентичность мусульман, особенно молодежи, посещающей такие учреждения, стала укрепляться и влиять на отношение к социализации» (Пинюгина, 2018). Справедливо отмечено, что «В современной Европе на смену религиозной системе ценностей пришла секулярная, сменился приоритет ценностных установок с религиозных на светские. В основе европейской идентичности лежат уже не христианские, а так называемые европейские ценности» (Гаджимурадова, 2017). И мусульмане, для которых религия, традиционная система ценностей – это образ жизни, не готовы принять новую ценностную парадигму. Как пишет И. П. Добаев «прибывшие в западные страны мусульмане, как оказалось, живут по законам своей культурной идентичности, а не по законам общеевропейского гражданского общества. Потому что культурная и религиозная идентичности намного серьезней, фундаментальней и глубже, чем нормативы и коды гражданского общества» (Добаев, 2015). По мнению А. Пономаревой, «говорить о совпадении культурного кода у представителей западного общества и мусульманских общин очевидно преждевременно. При этом ожидания второго и третьего поколения иммигрантов значительно превышают их реальные возможности самореализации, что обуславливает общую агрессивность молодых мусульман и препятствует их полноценной интеграции» (Пономарева, 2007). Г. Хайнзон в своей книге «Сыновья и мировое господство» объясняет явление, которое породило волну терроризма и экстремизма по всему миру (Heinsohn, 2003). По его мнению, всплеск насилия имеет место в тех обществах, где количество молодых мужчин в возрасте от 15 до 29 лет составляет больше 30% от общего числа населения. И если это сопровождается социально-экономическими проблемами в стране, то «парад революций» и волны насилия неизбежны. О взаимосвязи миграции и безопасности на примере ситуации в Финляндии в период миграционного кризиса 2014-2016 годов рассуждает в своей работе Й. Вирккунен (Virkkunen, 2018). Действиям стран Евросоюза в условиях миграционного кризиса и противодействии угрозам безопасности граждан стран еврозоны посвящена работа Пиньол-Хименес (Pinyol-Jiménez, 2016). Д. Л. Сэм в своей статье «Understanding positive immigrant youth adaptation in thecontext of multiculturalism» (Понимание позитивной адаптации иммигрантской молодежи в контексте мультикультурализма) поднимает вопросы аккультурации и развития мультикультурализма среди иммигрантской молодежи (Sam, 2018). Л. Родин в своем исследовании определяет границы интеграции и вводит понятие «гражданская интеграция» (Rodin, 2017). Научные результаты и дискуссия (Research Results and Discussion). Миграционный кризис 2015 г. стал серьезным испытанием для немецкого общества, резко усилив в нем поляризацию позиций по вопросу об отношении к инокультурным переселенцам. С одной стороны, значительная часть немцев и структур гражданского общества оказали огромную поддержку прибывшим в страну беженцам, стали волонтерами, выступавшими и участвовавшими в инициативах, призванных облегчить их тяготы. С другой стороны, часть общества сдержанно или отрицательно восприняла наплыв миллионной массы мигрантов; произошел всплеск правого экстремизма и антимиграционной риторики (Бардин, 2018). По данным исламского информационного портала, «в Германии с 2000 г. было закрыто более 400 католических церквей и более 100 протестантских. С 1990 г., по данным Евангелической церкви Германии, по меньшей мере 277 протестантских церквей были проданы или снесены. В стране действуют сотни мечетей, еще более 120 находятся на стадии строительства»[5]. Факты превращения методистских, лютеранских и католических церквей в мечети в последние годы имели место в Берлине, Дортмунде и Мёнхенгландбахе. Подобная ситуация распространена не только в Германии, но и в большинстве стран современной Европы. К примеру, во Франции только за период с 1990 по 2015 гг. численность мусульман выросла с 5,9 млн. до 7,8 млн. человек[6], что составляет от 8% до 10% общей численности населения страны. Можно констатировать тот факт, что за последние 40 лет численность мусульман во Франции значительно возросла, прежде всего, за счет иммиграции. И сегодня Франция является первой европейской страной страну с самой многочисленной мусульманской общиной, которая составляет 43% от численности иностранного населения страны. Иммиграционные потоки во Франции представлены в основном выходцами из стран Магриба, в прошлом бывших колониями этой страны. Затем потянулись мигранты из зон военных конфликтов, а также политические беженцы и пр. Благодаря иммигрантам из бывших колоний (Алжира, Туниса и Марокко) численность иностранного населения Франции за несколько десятилетий выросла примерно на 1 млн. человек. Кроме того, во Франции стала родным домом для целого поколения детей иммигрантов, которые переселились сюда в 1960-1970-е гг. Социально-демографическая структура мусульманской иммиграции во Франции тоже претерпела изменения: из практически мужской иммиграции прежде, она стала более семейной[7]. Известно, что «в мусульманском праве действует установка на патриархальность, где доминирующим фактором является воля отца и большинством прав обладают мужчины» (Гаджимурадова, 2016). Поэтому «новые граждане» в стране приема пытаются сохранять традиционные установки, принятые у себя на родине, что не способствует их скорой интеграции. В связи с ростом мусульманских общин наблюдаются две тенденции, одна из которых имеет интегрирующую, а другая – дифференцирующую направленность. Интегрирующая заключается в необходимости интеграции посредством включенности на всех уровнях (социальном, культурном, политическом, экономическом и т.п.) в жизнь принимающего общества, а дифференцирующая – во все более усиливающейся самосегрегации сообществ. Распространением ислама и расширением исламской религиозной инфраструктуры во Франции занимались мусульманские общины, численность которых увеличивалась за счет иммиграции и высокой рождаемости. Большую роль в распространении и закреплении ислама во Франции сыграла финансовая поддержка Саудовской Аравии и Ливии во второй половине 1970-х гг., что привело к значительному проникновению ислама во всех его проявлениях в повседневную жизнь французов. В настоящее время во Франции действует пять «соборных» (основных) мечетей (в Париже, Лионе и Марселе), а также более 1500 обычных мечетей. В стране работают свыше 2000 исламских ассоциаций, религиозных и культурных центров, а также филиалы различных исламских политических партий и движений. Широко развита сеть магазинов, где торгуют халяльной продукцией, имеются национальные кафе и рестораны. В Великобритании также за последние 25 лет (с 1990 по 2015 гг.) численность иностранного населения увеличилась с 3,7 млн. до 8,5 млн. человек. Здесь мусульманские общины формировались преимущественно выходцами из стран Южной Азии, Ближнего Востока и Африки. Для примера, численность выходцев из Пакистана за указанный период выросла белее, чем в два раза (с 228,3 до 540,5 тыс. человек), выходцев из Турции – почти в четыре раза ( с 25,9 до 100,9 тыс. человек,) Афганистана – с 2,1 до 68,3 тыс. человек, Ирака – с 15,2 до 80,9 тыс. человек, Ирана – с 31,6 до 91,1 тыс. человек[8] . Иммигранты-мусульмане в Великобритании сконцентрированы, в основном, в крупных городах. Наиболее высок процент мусульман в Лондоне (около 38% мусульманского населения страны), в Уэст-Мидлэндсе они составляют (14%), Северо-Западном регионе (13%), Йоркшире и Хамбаре (в общей сложности 12%), в Германии, во Франции и в Великобритании для мусульман характерен меньшим медианный возраст по сравнению с коренным населением. Они предпочитают компактное расселение, образуя своеобразные анклавы, или гетто. Миграционный кризис 2014-2016 годов обнажил и проблему радикализации ислама в Европе. Вместе с беженцами и под видом беженцев на территорию стран ЕС проникли радикальные исламисты, задачей которых являлась вербовка новых членов для ИГИЛ (организация запрещена на территории РФ) и подготовка резонансных террористических атак на территории европейских государств. Рост численности радикальных мусульман закономерно привел к эскалации насилия, религиозного экстремизма и терроризма в Европе. «По данным расследования журналистов британской газеты Sunday Express, более 4 тысяч боевиков ИГИЛ (запрещена в России) могли попасть в Европу под видом беженцев. Они вместе с беженцами прибывают в турецкие города Измир и Мерсин, а откуда через Средиземное море попадали в Италию, а после отправлялись в Германию, Францию, Бельгию, Нидерланды, Швецию» (Гаджимурадова, 2016). Поэтому «из-за резкого роста террористических угроз и особенно их реализации исламистами в 2015-2018 гг. во Франции, Бельгии, Великобритании, Швеции, ФРГ, Испании и России большинство населения европейских стран видит в беженцах потенциальных террористов» (Цапенко, Монусова, 2018). Молодые мусульмане-иммигранты активно вовлекаются в террористическую деятельность, не сумев интегрироваться в новое общество, не зная языка и не имея перспектив найти подходящую работу. Часто именно они выступают с протестами в пригородах Парижа и других европейских городов, проявляют акты насилия и неповиновения стражам порядка, нападением на них, поджогами и угонами автомобилей, погромами магазинов. Важным фактором радикализации мусульман в Европе является их социальная исключенность. Этим пользуются радикальные проповедники, предлагая им путь радикального или, как они говорят, «правильного ислама». По мнению С. А. Ланцова, «исламский экстремизм, как и любая другая разновидность политического экстремизма, означает приверженность крайним, преимущественно насильственным средствам достижения целей. Среди этих средств центральное место занимают террористические акции» (Ланцов, 2013). Из Бельгии и Франции с началом боевых действий в Сирии, в районы боевых действий выехало большое число граждан мусульманского вероисповедания. По возвращении они становились участниками террористических атак на территории своих стран. Например, убийство возле Еврейского музея, совершенное в 2014 г. гражданином Бельгии, приехавшим после джихада из Сирии. Теракты 2015-2016 гг. в Париже и Брюсселе являются звеньями этой цепи. Для Российской Федерации также, как и для Европы, характерна иммиграция из других стран. Странами-донорами для России, в основном, являются республики бывшего Советского Союза. Но основными «поставщиками» иммигрантов для нашей страны в настоящее время являются страны Центральной Азии. Формирование потоков трудовой миграции, в Россию, обусловлено действием, в основном, экономического фактора, который связан со спадом производства в этих странах, низким уровнем заработной платы, высоким уровнем безработицы, отсутствием рабочих мест, распространением бедности, избытком трудовых ресурсов. В Российской Федерации на протяжении 1990-2010-х годов произошло сокращение численности трудоспособного населения, что обострило дефицит трудовых ресурсов на внутреннем рынке труда, усилило конкуренцию за трудовые ресурсы, активизировало трудовую миграцию из посылающих стран. Демографическая ситуация в странах Центральной Азии, для которых характерен избыток трудовых ресурсов, выглядит кардинально противоположной. По данным Миграционной службы МВД РФ только за январь-март 2017 года в страну въехали и поставлены на учет 407963 граждан Таджикистана, из них 202949 приехали с целью трудоустройства; 192750 граждан Кыргызстана, из них 89061 с целью трудоустройства в России; 775692 граждан Узбекистана, соответственно 391942 готовы работать в РФ[9]. Прогнозы свидетельствуют о том, что к 2050 году численность населения трудоспособного возраста в странах Центральной Азии увеличится. Это приведет к тому, что даже при ускоренном развитии экономики этих государств все трудоспособное население в них не сможет быть трудоустроено. Несмотря на то, что мигранты, прибывающие в Россию из Средней Азии, в основном исповедуют ислам, проблем, связанных с появлением анклавов пока не наблюдается, но не подлежит сомнению, что с увеличением численности иммигрантов, будут появляться своего рода этнические кварталы. Однако ислам в России традиционная религия, поэтому здесь нет кардинального противопоставления на «свой»-«чужой» по признаку конфессиональной принадлежности. Хотя необходимо отметить, что в России есть еще проблемы, связанные с интеграцией мигрантов инокультурной принадлежности, особенно среди молодежи. После распада Советского Союза полиэтничные общества, оказались без мощного регулятора межнациональных и межконфессиональных отношений, в роли которого раньше выступала идеология интернационализма. На место образовавшегося вакуума и идеологической дезориентации пришла исламистская идеология (не путать с исламской!), которая, как казалось тогда многим, могла стать объединяющим фактором для мусульман. В среде трудовых мигрантов появились террористические агентурные сети, спонсируемые ИГ, «спящие ячейки», которые пытаются использовать молодых мусульман из числа трудовых иммигрантов в своих преступных целях. Одной из задач ИГ (организация запрещена в России) является дестабилизация обстановки в России и Центральной Азии, в том числе и с помощью радикальных исламистов, в сети которых часто попадают иммигранты. Велик риск того, что их исключенность из российского общества, изоляция и самоизоляция, могут привести к появлению «параллельных» иммигрантских сообществ, что может способствовать разобщенности групп населения, проживающих и работающих в РФ и снизить сопротивляемость иммигрантов экстремистской идеологии, усиливая риски их вербовки представителями радикальных и экстремистских групп уже внутри самой РФ. Заключение (Conclusions). Несомненно, что миграционные потоки, имеющие тенденцию к турбулентности, являются реальностью сегодняшнего дня. Для стареющей Европы миграция является средством самосохранения, как ни парадоксально это не звучит, и возможного экономического подъема, а для стран исхода во многом является решением внутренних социально-экономических проблем. Особую актуальность в сложившейся ситуации имеют характер и направленность миграционных потоков. Миграция «юг»-«север» существовала и раньше, но не носила столь массового характера, и миграционная политика принимающих стран была вполне адаптирована под прибывающих «новых граждан». Но новые политические реалии, а именно: «арабская весна», локальные войны, террористическая деятельность ИГИЛ (запрещена в России) и других радикальных движений усилила миграционные процессы и породило волны беженцев. Иммигранты с иными культурными установками, в большинстве своем исповедующие ислам, оказались не готовы к принятию «европейских ценностей» и скорейшей интеграции в принимающее их общество. Это привело к появлению этно-религиозных анклавов на территории европейских государств, которые предпочли жить по своим правилам и законам, отличных от европейских, что привело к появлению радикальных экстремистских движений внутри мусульманской уммы. Появление радикального ислама в России носит несколько иной характер и связано, прежде всего, с проблемами социально-экономического порядка, если говорить о регионах Северного Кавказа., Южного федерального округа и некоторых других. Трудовая иммиграция из Центральной Азии также остается фактором религиозной нестабильности в России. Вербовка трудовых иммигрантов членами террористических организаций происходит часто уже на территории нашей страны в среде таких же иммигрантов. Плохо зная религию, будучи часто идеологически незрелыми. они идут на поводу у вербовщиков. В Россию едут иммигранты, воспитанные в иной парадигме и в иной социокультурной среде. Очень скоро мы можем столкнуться с проблемами по интеграции иммигрантов, которые сегодня пытаются решить сраны Европы. Поэтому необходима социальная работа по линии этнических и культурных представительств, включая языковые курсы и интернациональные мероприятия, способствующие скорейшей интеграции. Нужно дать возможность мигрантам жить в стране пребывания социальной жизнью, а не искать ее суррогат в сектах и радикальных кружках. И самое главное: нужна прозрачность и ясность в формировании и распределении миграционных потоков, внятная миграционная политика, учитывающая культурные, религиозные, этнические и иные особенности миграционных сообществ и включающая в себя все аспекты жизнедеятельности человека. [1]http://www.un.org/ru/ecosoc/unfpa/ [2]https://www.cia.gov/library/publications/the-world-factbook/rankorder/2054rank.html [3]Коэффициент рождаемости сравнивается с среднегодовым числом рождений в течение года на 1000 человек среди населения в середине года; также известный как сырая рождаемость. [4]https://www.pewforum.org/2017/11/29/europes-growing-muslim-population/ [5]http://www.islam.ru/news/2015-09-04/34624 [6]Рассчитано на основании: Trends in International Migrant Stock: Migrants by Destination and Origin. United Nations database, POP/DB/MIG/Stock/Rev.2015 (www.un.org) [7]Авт. Доля мужчин среди иммигрантов из перечисленных выше стран составляла около 52% вплоть до событий кризиса беженцев 2014-2015 гг. [8]Рассчитано на основании: Trends in International Migrant Stock: Migrants by Destination and Origin. United Nations database, POP/DB/MIG/Stock/Rev.2015 (www.un.org) [9]https://xn--b1aew.xn--p1ai/Deljatelnost/statistics/migracionnaya/item/10097217 Список литературы Гаджимурадова Г. И. Женская миграция из арабо-мусульманских странв Европу: причины и современное состояние // Власть. 2016. Т. 24, № 12. С. 147-149. Гаджимурадова Г. И. Система европейских и исламских ценностей в контексте миграции мусульман в Европу // Власть. 2017. Т. 25, № 11. С. 177-181. Гаджимурадова Г. И. Формирование мусульманских сообществ в Европе и возникновение религиозного экстремизма в условиях неконтролируемой миграции // Власть. 2016. Т. 24, № 10. С. 194-197. Цапенко И., Монусова Г. Социальное взаимодействие в условиях этнокультурного разнообразия // Интеграция инокультурных мигрантов. Перспективы интеркультурализма / Отв. ред. И. П. Цапенко, И. В. Гришин. М.: ИМЭМО РАН, 2018. 233 с. Ланцов С. А. Исламистский экстремизм как угроза безопасности постсоветской Центральной Азии в начале XXI в. // Ислам в России: культурные традиции и современные вызовы. Материалы международной научной конференции / Отв. ред. Т. Г. Туманян. СПб., 2013. 162 с. Добаев И. П. Ислам и миграции в Европе // Государственное и муниципальное управление. Ученые записки СКАГС. 2015. № 2. Пономарева А. Мусульмане Европы: прогрессирующий индекс страха // Индекс безопасности. 2007. Т. 13, № 3 (83). Гашков И. «Исламский халифат» в Европе. Почему мусульмане в ЕС заменят христиан. URL: https://ria.ru/20171201/1509962540.html (дата обращения: 10.10.2019). Пинюгина Е.В. Политические риски институционализации Ислама в Европе // Политическая наука. 2018. № 4. Бардин А. Германия: интеграционная политика перед вызовами миграционного кризиса // Интеграция инокультурных мигрантов: перспективы интеркультурализма / Отв. ред. И.П. Цапенко, И.В. Гришин. М.: ИМЭМО РАН, 2018. 233 с. Heinsohn G. Söhne und Weltmacht Terror im Aufstieg und Fall der Nationen. Zürich: Orell Füssli Verlag AG, 2003. Virkkunen, J. Borders, Polarisations, and Activisms: Uncovering the Migration-Security Nexus in Finland during the 2015-2016 // How to deal with refugees? Europe as a Continent of Dreams; Besier Gerhard (ed.). Berlin: LIT Verlag, 2018. Pinyol-Jiménez G. The Migration-Security Nexus in Short: Instruments and Actions of the European Union // Amsterdam Law Forum. 2016. Vol. 4, № 1. Pp. 36-57. Sam D. L. Understanding positive immigrant youth adaptation in the context of multiculturalism // Journal of Adolescence. 2018. Vol. 62. Pp. 222-225. Rodin L. From othering to belonging: integration politics social intervention and the limits of cultural ideology // The Journal of Social Policy Studies. 2017. Vol. 15. № 4. [URL: http://rrsociology.ru/journal/article/1823/]. http://rrsociology.ru/journal/article/1823/

Культурно-историческая психология 2019. Том. 15, № 3. С. 71–82 doi:10.17759/chp.2019150308 ISSN: 1816-5435 / 2224-8935 (online) Идентификация с религиозной группой и этнонациональные установки буддистской, мусульманской и православной молодежи 90 Хухлаев О.Е., кандидат психологических наук, профессор, заведующий кафедрой этнопсихологии и психологических проблем поликультурного образования факультета социальной психологии, ФГБОУ ВО МГППУ, Москва, Россия, huhlaevoe@mgppu.ru Александрова Е.А., кандидат культурологии, доцент кафедры этнопсихологии и психологических проблем поликультурного образования, ФГБОУ ВО МГППУ, Москва, Россия, aleksandrovaae@gmail.com Гриценко В.В., доктор психологических наук, профессор кафедры этнопсихологии и психологических проблем поликультурного образования факультета социальной психологии, ФГБОУ ВО МГППУ, Москва, Россия, gricenko@shu.ru Константинов В.В., доктор психологических наук, заведующий кафедрой «Общая психология», ФГБОУ ВО «Пензенский государственный университет», Пенза, Россия, konstantinov_vse@mail.ru Кузнецов И.М., кандидат социологических наук, ведущий научный сотрудник, центр исследования межнациональных отношений, Федеральный научно-исследовательский социологическый центр Российской академии наук, Москва, Россия, ingvar31@yandex.ru Павлова О.С., кандидат педагогических наук, доцент, кафедра этнопсихологии и психологических проблем поликультурного образования, ФГБОУ ВО МГППУ, Москва, Россия, os_pavlova@mail.ru Рыжова С.В., кандидат социологических наук, ведущий научный сотрудник, отдел этнической социологии, ФГБУН Федеральный научно-исследовательский социологический Центр Российской академии наук, Москва, Россия, silica2@yandex.ru Шорохова В.А., cтарший преподаватель, кафедры Этнопсихологии и психологических проблем поликультурного образования, факультет социальной психологии, ФГБОУ ВО МГППУ, Москва, Россия, shorokhovava@gmail.com Полный текст (PDF, 229 кб) Full Text (PDF, 229 kb) ENIn English Распечатать Print Цитирование Google Академия Citation Google Scholar 0 Аннотация Исследуется проблема взаимосвязи религиозности с межгрупповой неприязнью или предубежденностью. Верифицируется гипотеза о существовании связи между идентификацией с религиозной группой и этнонациональными установками. Выборка испытуемых — 1032 человек, относящие себя к одному из трех вероисповеданий: буддизму, исламу и православию; возраст — от 17 до 22 лет, калмыки, чеченцы, русские. Использованы диагностические методики измерения ингрупповой религиозной идентификации, этнонациональных установок, субъективных категорий социальной консолидации и согласия с патриотическими идеологемами (К. Лич, E.Р. Агадуллина А.В. Ловаков, Л.М. Дробижева, О.Е. Хухлаев, Н.В. Ткаченко, И.М. Кузнецов, В.Д. Шапиро). С помощью регрессионного анализа обнаружены статистически значимые связи (p<0,05) ингрупповой религиозной идентификации с патриотическими этнонациональными установками молодых людей, независимо от их вероисповедания. Установлено, что идентификация со своей религиозной группой у российской молодежи буддистского, мусульманского и православного вероисповедания сама по себе не является предиктором межгрупповой неприязни. Полученные результаты расширяют научные представления о связи религиозной идентичности и межгрупповых отношений. Ключевые слова: идентификация с религиозной группой, религиозная идентичность, религиозность, этнонациональные установки, предубежденность, межгрупповые отношения, патриотизм, национализм, космополитизм Рубрика: Эмпирические исследования Тип: научная статья DOI: http://dx.doi.org/10.17759/chp.2019150308 Ссылка для цитирования Скопировать Финансирование Статья подготовлена при поддержке гранта РГНФ № 15-06-10843 «Риски и ресурсы религиозной идентичности в современной России: кросс-культурный анализ». Фрагмент статьи С одной стороны, история знает множество войн и иных жестоких столкновений на почве религиозной принадлежности. До сих пор именно религиозный фактор является одним из ведущих в формировании межгрупповой неприязни. Литература Агадуллина Е.Р., Ловаков А.В. Модель измерения ингрупповой идентификации: проверка на российской выборке // Психология. Журнал Высшей школы экономики. 2013. № 10(4). С. 143—157. Александрова Е.А. Религиозный и традиционный компоненты в социальных представлениях калмыцкой молодежи // Аналитика культурологии. 2011. № 20. С. 120—123. Бондаренко О.В., Леонова М.С. Религиозная идентичность: экспликация понятия // Гуманитарные и социальные науки. 2010. № 6. С. 285—291. Гриценко В.В. Этническая идентичность и социально-психологическая адаптация // Известия Саратовского университета. Серия: Философия. Психология. Педагогика. 2006. Т. 6. Вып. 1/2. С. 62—70. Гуревич П.С. Философия человека. М.: ИФРАН, 1999. 221 с. Дробижева Л.М. Идентичность и этнические установки русских в своей и иноэтнической среде // Социологические исследования. 2010. № 12. С. 49—58. Дробижева Л.М. Российская идентичность в массовом сознании // Вестник российской нации. 2009. Т 3. № 1. С. 135—144. Жемчураева С.Ш. Теоретико-методологические аспекты социологической диагностики идентичности чеченцев в полиэтнической среде: дисс. … канд. социол. наук. Саратов, 2010. С. 71. Константинов В.В., Вершинина М.В. Взаимосвязь этнической идентичности мигрантов-армян и условий их проживания в принимающем сообществе // Психологический журнал. 2014. Т. 35. № 1. С. 71—79. Крылов А.Н. Религиозная идентичность: индивидуальное и коллективное самосознание в постиндустриальном пространстве. М.: Икар, 2012. 303 с. Кузнецов И.М. Вариативность дискурсов патриотизма в повседневном сознании россиян // Власть. 2016. Т. 24. № 7. C.164—171. Павлова О.С. Об этнической, религиозной и государственно-гражданской идентичности чеченцев и ингушей // Социальная психология и общество. 2013. № 2. С. 119—133. Павлова О.С. Чеченский этнос сегодня: черты социально-психологического портрета. М.: Сам Полиграфист, 2012. 558 с. Рыжова С.В. Православная идентичность в гражданском обществе: ресурсы и риски становления // Социология и общество: глобальные вызовы и региональное развитие [Электронный ресурс] // Материалы IV очередного Всероссийского социологического конгресса (г. Уфа, 2—24 октября 2012 г). М.: РОС, 2012. С. 2549— 2557. URL: http://www.isras.ru/files/File/congress2012/ part16.pdf. (дата обращения: 18.09.2018). Социальная идентичность и этнонациональные установки студенческой молодежи Чечни / Хухлаев О.Е. [и др.] // Социальная психология и общество. 2015. Т. 6. № 4. С. 23—40. doi:10.17759/sps.2015060403 Титов Р.С. Концепция индивидуальной религиозности Г. Олпорта: понятие религиозных ориентаций // Культурно-историческая психология. 2013. № 1. С. 2—9. Торчинов Е.А. Введение в буддологию: курс лекций. СПб: Санкт-Петербургское философское общество, 2000. 304 с. Хухлаев О.Е. Этнонациональные установки современной российской молодежи // Вопросы психологии. 2011. № 1. С. 46—57. Хухлаев О.Е., Шорохова В.А. Социально- психологическое исследование религиозной идентичности у православной молодежи // Социальная психология и общество. 2016. Т. 7. № 2. С. 35—50. doi:10.17759/ sps.2016070203 Шорохова В.А Религиозная идентичность мусульманских подростков и молодежи: социально- психологический анализ // Minbar. Islamic Studies. 2019. Т.. 12. № 2. С. 585—589. doi:10.31162/2618-9569-2019-12-2- 585-598 Шорохова В.А., Хухлаев О.Е., Дагбаева С.Б. Взаимосвязь ценностей и религиозной идентичности у школьников буддистского вероисповедания // Культурно- историческая психология. 2016. Т. 12. № 1. С. 66—75. doi:10.17759/chp.2016120107 Шумилова Е.А., Ходжаева Е.А. Особенности становления российской гражданской идентичности мусульман в Татарстане / Отв. ред. В.С. Магун // Гражданские, этнические и религиозные идентичности в современной России. М.: Институт социологии РАН, 2006. С. 132—168. Этнонациональные установки и ценности современной молодежи / О.Е. Хухлаев [и др.] // Культурно- историческая психология. 2011. № 4. C. 97—106. Allport G.W., Ross J.M. Personal religious orientation and prejudice // Journal of Personality and Social Psychology. 1967. Vol. 5. № 4 P. 432—443. doi:10.1037/h0021212 Clobert M., Saroglou V., Hwang K.-K. Buddhist Concepts as Implicitly ReducingPrejudice and Increasing Prosociality // Personality and Social Psychology Bulletin. 2015. Vol. 41(4). P. 513—525. doi: 10.1177/0146167215571094 Donahue M.J. Intrinsic and extrinsic religiousness: Review and meta-analysis // Journal of Personality & Social Psychology.1985. Vol. 48. № 2. P. 400—419. doi:10.1037/0022- 3514.48.2.400 East Asian Religious Tolerance—A Myth or a Reality? Empirical Investigations of Religious Prejudice in East Asian Societies / M. Clobert [et.al.] // Journal of Cross- Cultural Psychology. 2014. Vol. 45(10). P. 1515—1533. doi: 10.1177/0022022114546641 Goplen J., Plant A. Religious Worldview: Protecting One’s Meaning System Through Religious Prejudice // Personality and Social Psychology Bulletin. 2015. Vol. 41(11). P. 1474—1487. doi: 10.1177/0146167215599761 Greenfield E.A., Marks N.F. Religious social identity as an explanatory factor for associations between more frequent formal religious participation and psychological well-being // International Journal for the Psychology of Religion. 2007. Vol. 17 (3). P. 245—259. doi: 10.1080/10508610701402309 Group-level self-definition and self-investment: A hierarchical (multicomponent) model of in-group identification / C.W. Leach [et.al.] // Journal of Personality and Social Psychology. 2008. Vol. 95. № 1. P. 144—165. doi: 10.1037/0022-3514.95.1.144 Hansen I. G., Norenzayan A. Between yang and yin and heaven and hell: Untangling the complex relationship between religion and intolerance // Where God and science meet: How brain and evolutionary studies alter our understanding of religion / Ed. P. McNamara. Westport, CT: Praeger, 2006. P. 187—211. Peek L. Becoming Muslim: The development of a religious identity // Sociology of Religion. 2005. Vol. 66 (3). P. 215—242. doi:10.2307/415309 The religious commitment inventory-10: Development, refinement, and validation of a brief scale for research and counseling / E.L. Worthington [et al.] // Journal of Counseling Psychology. 2003. Vol. 50(1). P. 84—96. doi: 10.1037/0022- 0167.50.1.84 Van Camp D., Barden J., Sloan L. Social and Individual Religious Orientations Exist Within Both Intrinsic and Extrinsic Religiosity // Archive for the Psychology of Religion. 2016. Vol. 38(1). P. 22—46. doi: 10.1163/15736121-12341316 Портал психологических изданий PsyJournals.ru — http://psyjournals.ru/kip/2019/n3/Khukhlaev_Aleksandrova_Gritsenko.shtml?fbclid=IwAR3zzTA15VRTR5dT4szH8_hkmukCaQ7vyiUCaFlQ5nD_Ce1xmIun1M2u9iY [Идентификация с религиозной группой и этнонациональные установки буддистской, мусульманской и православной молодежи - Культурно-историческая психология - 2019. Том. 15, № 3] http://psyjournals.ru/kip/2019/n3/Khukhlaev_Aleksandrova_Gritsenko.shtml?fbclid=IwAR3zzTA15VRTR5dT4szH8_hkmukCaQ7vyiUCaFlQ5nD_Ce1xmIun1M2u9iY