в.в. шмидт Вильям Шмидт: Осмыслить и сохранить богословие в третьем тысячелетии

– Интервью с Вильямом Шмидтом, Март 16, 2018

Какие перспективы открываются перед теологией, которая, как научная дисциплина, совсем недавно включена в перечень Высшей аттестационной комиссии России (ВАК); о сложностях и задачах, которые стоят перед теологией как новой для нашего Отечества предметной областью –  новой научной специальностью, мы поговорили с российским религиоведом, издателем эпистолярного наследия Патриарха Никона, Вильямом Владимировичем Шмидтом. Он выступил научным руководителем Международной научно-практической конференции «Государство, общество и Церковь: укрепление межнационального и межрелигиозного согласия, развитие и совершенствование механизмов взаимодействия», прошедшей в городе Новосибирске с 11 по 13 мая 2016 г.

- Вильям Владимирович, на конференции Вы выступали как преподаватель Российской академии народного хозяйства и государственной службы Новосибирска или Москвы?

В.Ш.: Хорошо известно, что Российская академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации –  одна из самых крупных образовательных организаций Европы, она имеет большую филиальную сеть –  её филиалы есть почти во всех регионах России. В свое время, в период реорганизации системы, была утверждена программа развития Академии, в которой вкралась фраза: «Оптимизировать территорию Российской Федерации под потребности академии» (в этой шутке есть и доля правды).

Академия –  это крупнейшее образовательное учреждение, которое отвечает за подготовку кадров в сфере управления –  государственного, муниципального, а также и в отраслях народного хозяйства. Хотя в гражданско-политической, политэкономической жизни страны многое изменилось, но принципы универсализации, стандартизации никто не отменял, так что сфера управления и подготовка кадров –  стратегические задачи воспроизводства общества. Занятым в этой сфере важно знакомиться с достижениями коллег и теми новациями, которые нарабатываются на региональном уровне –  вот мы и взаимодействуем в том числе и на подобных площадках, а семинары, симпозиумы, конференции – лишь некоторые из форм и инструментов обмена опытом и взглядами.

–  Вильям, если позволите: меня интересует вопрос, касающийся образовательного стандарта по Теологии.

В.Ш.: Да, конечно –  утвержден не только образовательный стандарт по Теологии, но также утвержден и паспорт научной специальности. Так что мы можем поговорить об этом подробнее.

–  Если он будет реализовываться, то будут необходимы и преподавательский состав, и сопутствующая научно-методическая база… Вы, как человек имеющий непосредственное отношение к специальности «Религиоведение», принимали участие в разработке этого стандарта?

В.Ш.: Нет, я принимал активное участие лишь в конституировании Религиоведения как отрасли, имею небольшой опыт развития религиозного образования, включая элементы его системы, –  это было в 90-е годы; становление же Теологии и системы теологического образования –  это удел все же религиозных организаций, и ведущую роль здесь играла и играет команда Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. Наша Академия и ее базовая кафедра –  кафедра государственно-конфессиональных отношений –  мы последовательно выступали за введение Теологии в перечень научных специальностей, конституирование этой отрасли. Посудите сами: Религиоведение есть, а Теологии нет, и это при том, что религиоведение изучает те представление о Боге (богах), отношениях (диалоге) человека и Бога, которые формируются в рамках религиозных традиций и культур. Очевидно же, что если нет теологии –  уникального научного объекта, то и религиоведение, и философия науки, и многие иные разделы отраслевой науки, изучающие религиозные феномены, вряд ли могут быть и состояться как научное знание. Так что Теологии, как науке, непременно быть, если мы признаем, что есть такой феномен бытия человека, как его религиозная жизнь, религиозная сфера.

В последние годы я не перестаю обращать внимание коллег на уже ставший непреложным факт: в России религиозная сфера закончила свое формирование –  мы более не видим в ней особой динамики –  количественные показатели давно стабилизировались; сейчас мы в основном фиксируем качественные изменения –  расширение и совершенствование форм работы с населением и гражданско-государственными институтами, наращивание культурно-идеологического и социально-политического потенциала и т.п. Да, все это закономерно и эти изменения качественно-количественных показателей в аспекте воспроизводства системы, а это ничто иное, как характеристики профессиональной среды –  ее научный потенциал, повышение квалификации кадров и т.п., требуют не только осмысления – в этой реальности мы живем и ее развиваем.

–  Если позволите уточнение –  Вы имеете в виду динамику религиозной жизни и сферы в пост-советский период?

В.Ш.: Да, конечно, я говорю именно о динамике восстановления религиозной системы после смены государственно-политического строя, общественно-политической формации в целом. С точки зрения основных параметров системы, религиозная система в России восстановлена –  общество определилось в своих религиозно-мировоззренческих предпочтениях –  появилось даже близкое к нормативному понятие «традиционные религии», маркирующее православие (христианство), ислам, буддизм, иудаизм, но главное –  каждая из бытующих в России религиозных традиций восстановлены: институционализированы и довольно устойчивы их структуры, а многие, как, например, Русская Православная Церковь и иные христианские конфессии, имеют высокого порядка централизацию.

Поскольку система есть, а структурные элементы ее довольно устойчивы, то самое время обеспокоиться ее совершенствованием –  повышением качества, эффективности функционирования и воспроизводства. А для воспроизводства, естественно, нужны инструменты.

Как бы долго и много мы не рассуждали о разном и важном, никто не будет оспаривать, что традиция и наука –  два крыла, которые определяют место и обеспечивают роль в будущем. Так и с религиозной сферой –  без теологии она обречена оставаться суеверием, как без философии и научного знания любое мировоззрение –  эклектичное мракобесие, никак не способствующее примитивно организованному сообществу достичь уровня цивилизации. Также никто не будет оспаривать, что опыт повседневности и его закономерности нужно осмыслять, нужно уметь эффективно управлять процессами, а также и реагировать на вызовы времени и прогнозировать будущее. И как все это делать, если для этого нет специального ресурса –  научно удостоверенного знания, инструментов? Очевидно, что Теология –  один из таких инструментов –  специализированное знание с соответствующим методологическим аппаратом, который должен быть детально разработан, если общество желает иметь высокий уровень безопасности.

Рассуждая о безопасности, мы четко понимаем, что всякое качество обусловлено уровнем стандартов и требований к их обеспечению. Когда многое в нашей жизни формализовано и стандартизировано, возможно ли это распространить и на такую деликатную сферу как религиозная? –  Вполне, если мы согласились считать ее стратегической и базовой (фундаментальной). Но при этом нужно быть предельно аккуратными и осмотрительными именно из-за специфики природы этой сферы –  ее аксеолого-аксиоматических (ценностных) начал, от стабильности которых зависит устойчивость человека и общества в целом.

Кроме того, данная сфера все еще остается предельно политизированной –  не только не удается преодолеть ее идеологизацию, а в последнее время наметилась и крайне опасная тенденция –  криминализация за счет борьбы с экстремизмом, нетрадиционностью и инакомыслием.

Как видим, сложнейший комплекс проблем приходится на период институционализации Теологии при невнятности подходов к конституированию ее как отрасли знания и определения задач на среднесрочную перспективу.

–  В связи с этим вопрос: насколько этот стандарт укоренен в традицию нашего богословия?

В.Ш.: Думаю, никак.

–  Но ведь стандарты и модели существуют не только у нас, но и в мире. Вне зависимости от времени признания Теологии наукой есть же традиции?

В.Ш.: Все науки родом из философии –  с этим мало кто будет спорить, но при этом кто-то считает Философию царицей наук, кто-то –  Теологию, а я, например, Религиоведение, поскольку именно оно способно учитывать инварианты видов систем, оказываясь при этом вне пределов этих систем.

Мы можем углубляться в историю науки и специфику способов познания: многие как в прошлом, так и теперь правильно полагают, что в мире все давно известно, а мы лишь заново перетасовываем известные факты с учетом новой конфигурации пазлов –  смыслов. Мы должны понимать, что реальность по большей части зависит от того, что мы хотим в ней увидеть – каким образом замечаем противоречия и формируем «природу», универсалии –  как будем учитывать не только наши желания, но и условия их возникновения; важно еще и то, как мы будем совмещать нашу реальность с действительностью, частью которой мы являемся. Фантазировать о замках, создавать замки и эксплуатировать их –  все это не однопорядковые явления, хотя все они в нашей власти –  элементы нашей жизни: у кого-то они уже есть, кто-то о них лишь грезит, а кто-то давно разрушил их за ненадобностью.

Россия –  та из стран, народ которой скор на самые отважные эксперименты, он долго терпит, но быстро запрягает, неприхотлив к условиям, но если уж вошел во вкус, так до предела –  чтобы больше ничего и никак не хотелось, и не напоминало…

Так и с религией –  сейчас это наше ВСЁ, а еще вчера –  если ты с серьезным лицом сказал о своих религиозных чувствах, твое место, в лучшем случае –  психиатрическая лечебница, а так –  тюремная камера.

Сегодня нам очень нужна Теология, которой в нашей отечественной традиции почти никогда не было. При этом у нас есть довольно неплохо разработанное Религиоведение, но оно нам почему-то оказывается «не надо», поскольку у него якобы дурное прошлое –  оно атеистическое. Что такое атеистическое религиоведение понять невозможно (как атеистическое?), поскольку наука в отличие от мировоззренческих установок не может быть теистической или атеистической –  она рационалистична, критична, фальсифицируема и т.д. Но если так – если даже допустить такие вульгаризмы, –  то зачем вам нужна теология как наука, если критерии научности вы при этом отвергаете? А можно и еще категоричнее поставить вопрос: может ли быть теология атеистической, если она — наука?

Это лишь небольшой срез тех «треволнительных» проблем, которые реально дискутируются –  не дают покоя широкой научной общественности и, безусловно, тем, кто пытается формировать политику в этой сфере и участвовать в политиках более высокого уровня.

Если по сути, то у Религиоведения и Теологии довольно серьезное, если не сказать категорическое, расхождение в объектах исследования, хотя отдельные элементы совпадают –  например, институциональные формы религиозности и роль религии, религиозного фактора в социальности, а вот предметные области оказываются сближены настолько, что многие не видят особого в них различия как это бывает у неспециалистов, не способных отличить философию культуры от культурологии, или политологию от социальной философии.

В этой связи возникает несколько крупных блоков проблем –  проблемы классификации знания и структуры отрасли.

Да, очевидно, что продукты научного производства должны быть определенным образом классифицированы –  можно это делать по объекту или предмету исследования; в любом случае такая классификация окажется довольно сложной — разветвленной и многоуровневой системой. Нужно решить, что будет удобнее при использовании нарабатываемого знания –  его идеологическая функция или академическая эффективность. Если идеологизация, –  тогда в основу внутриотраслевой классификации будет положен религиозный/конфессиональный принцип –  мы получим в структуре этой новой отрасли, с учетом отсутствия четких родо-видовых признаков и принципов типологии и классификации, немыслимое количество подлежащих учету религий, а внутри их –  множество научных специальностей, соответствующих видам богословия конкретной религиозной традиции – так называемые теологии «родительного падежа», которые в итоге неизбежно будут сближаться с отраслевым знанием на уровне междисциплинарных связей и приведут к академической диффузии  предметных областей, к хаосу. Если же в основу классификации будут положены установки на эффективность, качественные показатели, тогда в основу отраслевой классификации будет положен принцип предметности, который в логике «общее — частное» предпишет аккумулировать весь спектр религиозных явлений в объеме видового (религиозного) разнообразия — всей палитры религиозных традиций мира, никак не ранжируя эти традиции по степени важность/ ценность. В этом случае мы можем получить довольно стройную систему отраслевой науки, «архитектура» которой изначально опирается на межпредметные связи, а всё многообразие религиозных феноменов конкретных религиозных традиций образуют единый класс предметов, как полученных в рамках конкретно-научного подхода соответствующим методологическим аппаратом.

Вторая проблема — отраслевая демаркация, которая в научном знании проходит исключительно по предметной области.

В отечественной традиции Религиоведение как наука о религии(ях), сфере религиозного (религиозных явлениях) и роли религии в социуме (социальных функциях религии) сформировалась как междисциплинарная отрасль — исторически входит в отрасль философских наук, которые исследуют наиболее общие закономерности, фундаментальные вопросы бытия — вопросы о мире и человеке, включая и его место в нем. Да, можно рассуждать о Религиоведении как некой метанауке, но вместе с тем она не может существовать без или вне конкретно-научного знания — исторических, социологических, психологических, этнографических, литературоведческих, политологических, канонико-правовых основ знания, описывающих конкретную религиозную традицию. Безусловна, на этом фоне есть и известные претензии постмодернистского интеллектуализма, выдвигаемые к любому обществоведческому концептуализирующему знанию — знанию о наиболее общих закономерностях развития человека/общества, в особенности к философии, низводя ее до мировоззрения или модернизированных мифологем. Но вместе с тем, всякая Теология как теоретическое знание, формируемое в рамках конкретной религиозной традиции, при последовательной разработке методологического аппарата и межотраслевом взаимодействии, придет к обобщениям философско-методологического порядка, формируя свою собственную философию теологии или философскую теологию…

Таким образом, Россия в своем опыте строительства Теологии как отрасли знания (науки) с очевидной неизбежностью должна будет генерализовать/систематизировать накапливаемое в отраслях, изучающих религиозные явления/феномены, знание о религии — сохранять его распыленным по отраслям, генерализируя в философской подотрасли — религиоведении, или же создать самостоятельную отрасль — Религиоведение / науку(и) о религии (Religionswissenschaf, la science de religion, science of religion, Religious Studies), в которой центральное место закономерно будет занимать Теология со всем ее сложно структурированным родо-видовым знанием — богословием различных религиозных традиций, а также и сопутствующие подотраслевые разделы — истории, географии, социологии, политологии, культурологии, антропологии, психологии религии и т.п.

Сказанного вполне достаточно, чтобы понять уровень неопределенности, с которым столкнулось академическое сообщество после принятия решения о признании Теологии в качестве научной специальности и введя ее в систему профессиональной подготовки. С каждым годом уровни рисков будут все более ощущаться, поскольку структура воспроизводства профессиональных кадров, их аттестация, производство продуктов интеллектуального творчества будет требовать логически выверенного, четкого учета и контроля.

На данном, начальном, этапе институциализации отрасли это не так ощутимо, поскольку в рамках содержания образования (перечень компетенций, наполнение учебных планов по направлению подготовки различного вида учебными дисциплинами) — все эти проблемы можно компенсировать за счет междисциплинарных связей, но вопросы обеспечения профильных, специальных учебных дисциплин детально разработанными учебниками и учебными пособиями — это серьезная проблема, во многом связанная с тем, как структурировано отраслевое знание. Эта проблема проявила себя во всем масштабе даже на уровне создания Паспорта научной специальности «Теология», который во многом дублирует Паспорт специальности «Религиоведение».

Насколько критична ситуация — дело вкуса в оценке. На наш взгляд, это естественный и закономерный процесс на этапе перехода от институционализации к конституированию отрасли, на котором, по мере нарабатывания опыта отраслевого производства, происходит не только уточнение конфигурации самой отрасли под нужды практики и особенности производства, но и совершенствуется понятийно-категориальный аппарат, взрослеют акторы и развивается их корпоративная культура — расширяются ее горизонты, а она сама, отрасль, перестает быть узкопартикулярной и агрессивной. Здесь нет ничего нового — так проходило становление каждой новой научной отрасли – и психологии, и социологии, и политологии, например, выделявшихся из философии…

Да, богословская традиция на Руси куда более древняя, нежели традиции академической учености, но так уж сложилось, что в России именно Теология стала самой молодой и в академическом смысле наиболее слабой и уязвимой. Этому есть множество причин, среди которых, в том числе: отсутствие практики вырастания университетов из монастырей; сугубое внимание в Духовных школах к формированию опыта послушания, а не академической учености; практики пастырского богословия и катехизации, а не научных изысканий и мировоззренческих диспутов. Даже те высокие достижения академического богословия, что сформировались к концу XIX — началу ХХ в., на корню были уничтожены в период революционного лихолетья и последовавшей за ним эпохой безбожного социализма; да и собственно факт, что Россия до сих пор не имеет на национальном языке полного свода патристических текстов, говорит о себе ярче всех иных фактов вместе взятых…

Как видим, сегодня мы оказались в условиях, когда нужно сразу решить весь комплекс сложнейших проблем, усугубленных еще и тем, что Россия — мультрелигиозная и полиэтничная страна, укладные особенности которой довольно сильно разнятся при движении с севера на юг и с запада на восток.

Развивалось ли богословие? – Да, развивалось на уровне мысли. Но оно не было таким, как в европейской традиции – оно не перешло на уровень высокой академической традиции, когда богословие и теология обслуживают само научное знание о системе. — Почему так произошло? – На наш взгляд, по той простой причине, что в русской религиозной традиции богословские школы были отделены от университетов: да. со временем были созданы Московская Духовная школа, Петербургская, Киевская, Казанская… но, по факту, семинарии оказались несвязанными с университетами, академическим знанием…

— Вы упомянули о специфике условий, в которых развивались богословские традиции на Руси — Вы имеете в виду влияние реформ Петра Великого?

В.Ш.: Нет, это куда более сложные проблемы, уходящие в глубь веков.

Да, мы могли бы иметь коренную, автохтонную богословскую академическую традицию, чем-то напоминающую европейскую, если бы в стенах наших монастырей выросли университеты, а не только ремесленные школы. Но такие попытки предпринимались, например, в эпоху Патриарха Никона, правда, очень скоро, с окончанием его эпохи, случились необратимые для всей русской цивилизации перемены — мы не успели пройти свое «высокое» Средневековье, не успели доформировать свой национальный тезаурус культуры, сделали инокультурные и инославные прививки со всеми вытекающими из этого факта известными следствиями. О богословии можно сказать лишь одно — в массе своей оно ориентировалось на обслуживание хозяйственных укладов.

— Я бы сказал, что не только хозяйственная, но и аскетическая школа существовала. Традиционно это связанно с Афоном.

В.Ш.: Да, безусловно, но все это — практическое богословие, притом богословие весьма далекое от артикуляции и развития понятийно-категориального аппарата, на котором говорит ученость, не менее эффективно погружаясь в умное делание и «снимая» его ради пользы и возвышения многих иных, далече от старца-подвижника сущих.

Сегодня, глядя на опыт строительства наших монастырей — богословие в камне, опыт нашего, русского, иконописания — богословие в красках, опыт нашего пустынножительства и исповедания веры на северах — евангелизации, а в современных условиях — и реевангелизации, мы пытаемся не только его понять, но и приобщить себя к этой истории и традиции. Нам вновь открывается не только опыт благовестия, но и богословствования, не так ли?

— Без сомнения.

— Богословие многогранно — есть и практическое, и мистическое, то есть чувственно-интуитивное, есть и формализованное в иконе или тексте. Его нужно уметь создавать, уметь постигать, уметь транслировать — нужно иметь этот мир и уметь его передать тем, кто идет вслед уходящим в вечность — передавать новому миру, новым поколениям, которые входят в жизнь, в Церковь и воцерковляются.

На мой взгляд, задача современного этапа, — опираясь на многообразие накопленного опыта, четко формализовать запрос времени с учетом вызов. (Безусловно, есть проблема и в том — чтó мы понимаем под вызовами и каким мы пытаемся увидеть будущее.)

На конференции в Новосибирске упоминалась идея «Третьего Рима». В целом, вообще, ее часто вспоминают в последнее время. Эта религиозно-политическая идея, возникшая в церковной среде — высказанная монахом Филофеем в первой трети XVI в., имела большое значение для внутригосударственных целей. Но в XVII в. Патриарх Никон говорит ей «нет», поскольку жизнь должна устраиваться сообразно законам духа, а потому Московия — это не столько Рим, сколько Иерусалим — Новый Израиль. И мы видим, как согласно этой установке начинает трансформироваться реальность — даже внешняя политика все более и более приобретает экклесиоцентричный характер.

Мир завтрашнего дня формируется сегодня — нашими представлениями и чаяниями. И государство, и Церковь хотя и являются институтами высокого порядка, хотя и категорически различны в силу своей природы, но неизбежно соединяются в человеке — его существе, его бытийности — без человека, вне человека реализованы быть не могут. Задачи этих двух великих институтов в истории мира, их роль хорошо известны, как и их мощь, перед лицом которой человек — ничто. Но ведь и без человека они – ничто. Страшнее другое — от уровня духовно-интеллектуального развития человека во многом зависит социально-политический образ и характер этих институций — стиль эпох, уровни возвышенности и низменности. Великие трагедии ХХ века — плоды не только рук и воли, но и духа человека, раскрывающие мощь бытия — его диалектику.

Сегодняшний день — та зыбкая грань, тот рубикон, за которым будущий образ нашего мира — мир с узкими границами, ориентированного внутрь себя, где вокруг сплошь враги, а может, и наоборот — мир экклесиоцентричный — мир широких границ, дружественных начал и партнерства. «Политика» (умонастроение) в отношении к Теологии — вот тот радикальный вызов-реакция, от ответа на который зависит формат нашей жизни на много поколений вперед. Вся суть, сущность богословия третьего тысячелетия — выбор умонастроения-«политики» — выбор принципа организации Теологии: оно может быть как робким, страха, вражды — богословием войны, так и порыва, творчества, торжества — богословием мира. Сделанный выбор откроет дверь в иную реальность — к следующему выбору такого же порядка, правда, уже в организации содержания.

Одним словом, какие потенции актуализирует человек дня сего, таким получит свой лик во дне завтрашнем — этим ликом будущее будет смотреть ему в глаза, будет ковыряться в его душе, уме, в его повседневности.

Так что на вопрос «каким будет русское богословие в XXI веке?» ответ простой — я не знаю, хотя «пророчество» просто — Христо-/антропо-центрично. А вот какими будут его аспекты — краски/камня/молитвы, мира/войны/пацифизма, логоса/начетничества/идеологемы — возможно всякое; главное — оно уже пришло в движение, а разовьется ли, зачахнет, в каких формах проявится — эти прогнозы/оценки оставим суду истории и Творца миров…

https://igsu.ranepa.ru/news/p70337/

Источник — Живоносный Источник. 2017. №1 (12)