к.в. товбин Товбин К. Какой староверы-традиционалисты видели новую Россию

Кирилл Товбин, кандидат философских наук

Церковная реформа патриарха Никона в середине XVII века была одним из знаковых проявлений наступления в России Модерна – Нового времени, появления и развития капиталистических отношений, секуляризации, развития институтов государства и, соответственно, отказа от предшествовавшего, традиционного общества.

Реформа хорошо изучена историками и религиоведами. Гораздо меньше исследователи обращали внимания на изменения в мировоззрении общества, вызванные расколом. А они, как показывает исследование кандидата философских наук Кирилла Товбина из Южно-Сахалинского филиала Дальневосточного федерального университета, были значительными и имели серьезные последствия.

По сути, в результате секулярных реформ Алексея Михайловича и, в еще большей степени Петра I, появились две «параллельные России». Петровские реформы не только оформили идейные контуры империи, но и спровоцировали построение своего антипода –  системного традиционалистического проекта российской идентичности в старообрядческом ее понимании.

Смена церковных вех

По мнению русских традиционалистов-староверов, секуляризация выражалась в разрыве священного и политического. На первом этапе разделения светского и священного Алексей Михайлович притормаживал процессы, инициированные им самим. Политическая борьба его времени была борьбой идеологий и личностей. Однако затем наступает новый период – вычленение самостоятельного политического начала, которое ко времени правления Петра I пришло к классическому европейскому виду.

При Петре I проводилось последовательное инкорпорирование религиозных структур в ткань государства. Однако вовлекались они в государство исключительно на светской основе – как орудия и механизмы государственной власти, переставшей восприниматься как послушание перед Богом. Самодостаточный институт церкви окончательно превращается в подсистему государства.

Церковь начинает выполнять следующие функции в российском обществе:

– культовую (богослужения, таинства, требы);

– духовного окормления верующих;

– социальной интеграции (ограниченную государством, которое взяло на себя эту функцию);

– экономическую (строго контролируемую и ограниченную государством);

– воспитательную (в духе поддержки и защиты самодержавия);

– образовательную (организация при архиерейских домах цифирных школ);

– социального служения, благотворительную (поселение на прокормление в монастыри инвалидов, солдатских вдов и сирот);

– полицейскую (выведывать на исповеди и доносить о совершенных и планируемых преступлениях против государственной власти, о раскольниках, о не исповедующихся, не причащающихся прихожанах).

Культурная функция минимизируется – литература, искусство выходят из-под контроля церкви и развиваются в светском контексте.

Государство берет на себя функции церкви – император по закону является верховным защитником и хранителем догматов господствующей веры. Функции, права и обязанности церковной иерархической власти приписаны светской самодержавной власти.

Таким образом, вместо Церкви (с которой еще недавно староверы вели полемику, призывая катехоническую, то есть временно препятствующую наступлению конца света, фигуру царя в арбитры) возникло совершенно новое образование – светское государство с церковью как обслуживающим аппаратом.

«Русь зарубежная»

Наступление политического на священное было столь быстрым и всеобщим, что в глазах староверов исчезало само российское христианство. Больше нет ни новообрядной церкви, ни христианского государства. Происходил выход из самой плоскости «праведный / неправедный государь», происходило уничтожение сакрального знака «царь».

По ощущению староверов, произошла материализация «последнего времени», в котором торжествует «мерзость запустения на месте святом»: вместо «христианолюбивого царя» – светский император, вместо Церкви – государственный аппарат.

Но с точки зрения традиции, не может быть пространства, освобожденного от святого и то, что имитирует «мирское», «светское», на самом деле является противобожеским, антихристовым, чужим, кощунством и богохульством, «Русью зарубежной».

Именно такие оценки давались староверами (особенно беспоповцами) Петру, империи, синодальной церкви, служащей государству.

От адекватных граждан до государственных преступников

При заявленной сращенности греко-российской церкви с Российской империей любые антицерковные деяния можно было квалифицировать как антигосударственные, чем и пользовались гонители староверов.

Но по этой же причине имел место и своеобразный идеологический кентавризм. В периоды активного противостояния светско-государственнического вектора  клерикальному староверы («раскольники», противники церкви) воспринимались государством как вполне адекватные граждане и правительство было заинтересовано в привлечении их капиталов в оборот (особенно при Екатерине II). Окончательный отказ от такого кентавризма произошел при Николае I, воспринимавшем староверие однозначно как чуждое и вредоносное контргосударственное явление.

Все староверы обязаны были быть внесены в специальные перечни. Они облагались двойными и тройными налогами, им запрещалось владеть богослужебными книгами, землей, домами; брак староверов объявлялся незаконным; обязательная для православных мужчин борода облагалась особой податью; предписывалось носить специальную шутовскую одежду и маркировку. Староверы, не внесенные в списки и уклоняющиеся от выполнения государственных «противораскольнических» законов, преследовались как преступники. 

Цена выживания

Старообрядчество было дифференцировано на «толерантное» и «упрямое». Выбор был предельно прост. Считаешь государя антихристом, отказываешься от воинской службы, избегаешь переписи, противишься его воле в назначении преемника – будешь наказан или уничтожен. Не считаешь, не отказываешься, не избегаешь, не противишься – лишь крестишься по-другому и не принимаешь окормления от священников синодальной церкви – плати штрафные деньги и разбирайся сам с этой церковью, которой дается лишь меч духовный – увещевание. Если церковь в азарте борьбы иной раз и выходила за границы оставленных ей прав и самим Синодом установленных правил, то это были все-таки исключения.

Чрезвычайная агрессия вынудила староверов по возможности удалиться от царя. Однако  староверы увидели, что свое существование в новом государстве можно обеспечить посредством взяток или финансовой поддержки правительства, и тогда купечество  стало преобладать в старообрядчестве. Начиная со времен Петра, образы купца и старообрядца тяготеют к сближению, которое будет достигнуто к ХХ веку. Появляется возможность как бы выкупить образ Старой Руси, люто ненавидимой Петром,  и утвердить его на окраинах империи.

При следующих за Петром правителях взаимоотношения старообрядцев и «внешнего мира» были неоднозначным и несколько раз менялись – от крайне напряженных (при Анне Иоанновне) до более либеральных (опять же по финансовым причинам). Но конфессионализация староверов и отгороженность от внешнего мира усиливалась.

Такова была реакция старообрядцев-традиционалистов на наступление Нового времени в России. Позиция староверов, тонко прочувствовавших новую эпоху, особенно интересна сегодня, при вступлении в эру Постмодерна, когда скрытые изъяны программы Модерна дают серьезные ментальные трещины, расширение и динамика которых понятны только при обращении к его истокам и альтернативным Модерну сценариям развития.