Search the Community

ТАИНСТВЕННАЯ ЭНЕРГИЯ ЛЮБВИ П.А. Сорокин, социолог 1. Новая область исследования В течение последних десятилетий наука открыла для себя несколько новых областей исследования и применения. Проникновение в мир атома и использование атомной энергии — вот только два примера таких прорывов научного знания. Самое позднее из них, это наверное, открытие мистической сферы альтруистической любви. Несмотря на то что ее изучение находится еще в стадии становления, в будущем она, по-видимому, превратится в один из важнейших предметов познания. * Перевод главы пятой издания: Pitirim A. Sorokin. The Basic trends of our time. New Haven: College ft University Press, 1964. Перед первой мировой войной с последовавшими за ней катаклизмами нашего времени наука старательно избегала эту область. Считалось, что проявления альтруистической любви составляют заботу скорее религии и этики, нежели науки. На них смотрели как на хорошие темы для проповедей, но отнюдь не для исследования и изучения. Более того, довоенная наука гораздо сильнее проявляла интерес к изучению преступников и душевнобольных, чем святых и гениев; таких явлений, как борьба за существование, эгоизм и ненависть, чем таких, как взаимопомощь, любовь и сострадание. Волна гигантских катастроф, начавшаяся после 1914 г., а теперь надвигающаяся опасность новой самоубийственной войны радикально изменили ситуацию. Свершившиеся бедствия послужили стимулом к научному изучению бескорыстной любви. Они же привели и к основательному пересмотру многих теорий, до того времени считавшихся научными, в особенности тех из них, которые исследовали причины и средства предотвращения войн, революций и преступлений. Помимо всего прочего, этот пересмотр показал, что глубокомысленные рецепты о том, как излечить язвы человечества, не способны достичь своей цели, если они не принимают в расчет энергию неэгоистической любви. Этот вывод в равной степени относится ко всем рецептам: и к тем, которые для предотвращения конфликтов рекомендуют чисто политические, воспитательные, псевдорелигиозные, экономические средства, и к тем, которые рекомендуют для этого военные средства. Например, мы склонны думать, что если бы завтра во всем мире установилась демократическая форма правления, мы, наконец, обрели бы длительный мир и социальный порядок, в котором нет места преступлениям. Тем не менее, недавно проведенные скрупулезные исследования сравнительной преступности на примере 967 войн [1] и 1629 внутренних смут из истории Греции, Рима, стран Запада за период с 600 г. до Р.Х. до настоящего времени показывают, что демократические режимы были почти столь же воинственны, неустойчивы, как и автократические режимы, и имели такой же высокий уровень преступности1. Что касается образования, то в том виде, в каком оно есть, оно никогда не было панацеей от международных войн, гражданского раздора и преступлений. За период с IX века до нашего времени образование добилось громадных успехов. Количество школ всех видов, процент грамотности и число научных открытий и изобретений резко возросли. Однако количество и «убойная сила» войн, кровавых революций и тяжких преступлений не уменьшились. Наоборот, в XX столетии они достигли ни с чем несравнимого уровня, тем самым превратив это столетие — самое научное и самое образованное из двадцати пяти прошедших веков греко-римской и западноевропейской истории — и в самое кровавое из них2. 1 Доказательство см. в кн.: Social and cultural Dynamics, V. HI, chs. 9—14. 2 Доказательство см. в кн.: Sorokin P. Reconstruction of Humanity. Boston: Beacon Press, 1948, ch8. 1—3. Точно так же, ужасающий прогресс в области знания и освоения всех видов физической энергии не дал человеку длительного мира. Он скорее еще больше увеличил его шансы быть уничтоженным во всякого рода общественных конфликтах. Даже религия, если она поверхностна, исчерпывается «словами» и «обрядами», такая «облегченная» религия, не подтверждаемая деяниями бескорыстной любви, немного способствует решению этой задачи. Иисус, св. Иаков и св. Павел совершенно справедливо учили, что «вера без дел мертва» и что «во Христе Иисусе не имеет силы ни обрезание, ни необрезание, но вера, действующая любовью» [2]. Так как систематическое исполнение заповедей любви гораздо труднее, чем простое «словесно-ритуальное» исповедание веры, истинно верующие, те, кто неизменно осуществляет свои моральные заповеди, всегда составляли незначительное меньшинство в любой религиозной группе. Из миллионов христиан лишь немногие всегда поступают в соответствии с такими поучениями Нагорной Проповеди как «любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас», «кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую» [3] или с большинством других поучений этой проповеди. Сказанное справедливо и относительно приверженцев других религий, насчитывающих миллионы сторонников. Изучив свидетельства о 73 обращенных известным евангелистом, мы установили, что только один из этих сошедших с «конвейера обращения» заметно изменил свое внешнее поведение в сторону альтруизма [4]. Этим глубоким разрывом между высокими поучениями и низменными поступками объясняются скромные результаты религии в деле предотвращения конфликтов. Поскольку разрыв на протяжении последних столетий, по-видимому, все более углубляется, то мало шансов с помощью словесно-ритуального вероисповедания достичь этой цели в будущем. Наконец, то же самое можно сказать и о других «магических» рецептах устранения смертоносных форм социальных конфликтов. Установление коммунистической, или социалистической, или капиталистической форм организации экономики также не может выполнить эту задачу, ведь ни одно из обществ с такими типами экономики, известных в истории, не свободно от описываемой борьбы. Не более обнадеживающей является вера в установление международного и внутреннего мира средствами «массового насилия» с помощью ядерного и других «ультимативных» методов войны. Эта политика, практикуемая в течение тысячелетия, «мира посредством войны» или основанная на принципе римлян, si vis pacem, parda bellum (хочешь мира — готовься к войне) не дала человечеству даже относительно продолжительных периодов мира. Последние исследования показывают, что в греко-римской и евро-американской истории международный военный инцидент происходил в среднем каждые 2—4 года, в то же время в тех же странах гражданские войны имели место каждые 5—17 лет. Наконец, те же исследования обнаруживают факт, что в каждой новой войне изобретались все более смертоносные средства; масштаб, разрушительность и потери в войнах и революциях имели тенденцию возрастания, а не снижения. Эти «зловещие» факты в достаточной степени демонстрируют безнадежность упомянутых политических курсов для установления продолжительного мира. Незабываемый урок катастрофы этого века убедительно показывает, что только увеличение «производства, накопления и распространения» энергии неэгоистической любви, а никакие другие средства не смогут предотвратить будущие самоубийственные войны, установить гармоничное устройство в человеческом универсуме [5]. Таинственные силы истории, кажется, предъявили человеку ультиматум: погибни от своих собственных рук или поднимись на более высокий моральный уровень посредством благодати творческой любви (the grace of creative love). Эта ситуация объясняет, почему сейчас начато серьезное изучение этой энергии и почему она, вероятно, станет наиболее важной областью исследований в будущем. 2. Многообразие творческой любви «Все это может быть истинно», — часто говорят мне мои скептически настроенные друзья, — «но где доказательства, что эта энергия любви может работать? И если даже так, как мы сможем увеличить ее производство, накопление и распространение в человеческом обществе?» Мой ответ на эти трудные вопросы следующий: имеющееся у нас знание об этой энергии пока ничтожно мало, очень незначительно. Наше «ноу-хау» ее эффективного производства и утилизации также очень скудно. И все-таки даже такое незначительное знание и скудное «ноу-хау» достаточно подтверждают то, что «благодать любви» является одной из трех высочайших энергий, известных человеку (наряду с истиной и красотой). Эта энергия или сила отлична от других энергий и несводима к скалярным физическим величинам, называемым «сила» (force), «работа» (work), «мощность» (power), «энергия» (energy). Ее свойства скорее качественные, чем количественные. И поэтому у нас нет какой-либо единицы измерения данной энергии (подобно Эргу в физике). Вследствие этого мы можем только очень грубо оценить, когда ее (а) интенсивность, (b) экстенсивность, (с) чистоту, (d) длительность, (е) адекватность заметно больше или меньше. Хотя эти измерения (а, b, с, d, e) называются «измерениями любви», они отличаются от величин «силы» или «энергии» в физике, выраженных в формулах: MLT2 и ML2T2. Более того, мы не знаем, применимы ли закон сохранения энергии и другие физические законы к энергии любви. Термин «энергия» используется нами в его общем значении, как «способность производить действие или эффект». Энергия любви проявляется как бесконечный универсум, который неистощим качественно и количественно. Она как айсберг: только малая часть его является видимой, эмпирически воспринимаемой и наблюдаемой. Из многих форм существования этой энергии мы можем отметить здесь космически-онтологический, биологический и психологический ее аспекты. Космическо-онтологическая концепция энергии любви В космическо-онтологическом аспекте альтруистическая любовь или Добро, наряду с Истиной и Красотой, считалась одной из трех высших форм космических энергий, или действительности, или ценности, управляющей не только в человеческом обществе, но и во всем космосе. Подобно христианской Троице — Отец, Сын и Св. Дух — Любовь, Истина и Красота являются величайшими ценностями или энергиями, неразделимыми, но отличными друг от друга [6]. По этой причине подлинная истина всегда добра и прекрасна, подлинная красота неизменно истинна и добра, и подлинная любовь всегда истинна и прекрасна. Потенциально каждая из них содержит две другие. В этой троице любовь постигается как объединяющая, интегрирующая и гармоническая космическая сила, которая противодействует дезинтегрирующим силам хаоса, объединяет то, что разделяется враждой, строит то, что разрушается разладом; создает и поддерживает великий порядок во всем универсуме. Формула «Бог есть любовь и Любовь есть Бог», используемая практически во всех великих религиях, является вариацией этой космической концепции неэгоистической любви. Вечная космическая борьба между Ахура-Маздой — добрым космическим творцом и Арманом — злым космическим разрушителем в зороастризме; и вообще добрый Бог как благотворящий создатель против злого Сатаны — разрушителя, во многих религиях является еще одной вариацией той же онтологической концепции любви. Эмпедоклова теория, в которой «все вещи то объединяются в единство под действием любви, то все они разделяются под влиянием вражды [7], развитая многими последующими мыслителями, включая Ф. Достоевского, Л. Толстого, В. Соловьева и М. Ганди, утверждает третий вариант этой онтологической концепции. В соответствии с ним, все эмпирические формы неэгоистической любви в физическом, биологическом и человеческом мирах являются ничем иным, как представлениями этой таинственной космической любви. Эмпирический биологический альтруизм В качестве эмпирического феномена альтруистическая любовь означает специфическое поведение живых форм, стремящихся — инстинктивно или сознательно — быть полезными другим организмам. В растительном и животном мирах она имеет во многом рефлекторный характер. Там она проявляет себя в многочисленных действиях и противодействиях сотрудничества и помощи, настолько частых и общих, по меньшей мере, как действия и противодействия в борьбе за существование. Начиная с репродуктивной деятельности одноклеточных и многоклеточных организмов, и действий, включающих в себя родительскую заботу о беспомощном новорожденном потомстве, и кончая тысячью различных форм оказания помощи, «инстинктивно-рефлекторный альтруизм» среди животных и растительных организмов утверждает себя по меньшей мере как общий и значительный фактор их жизни и эволюции, как фактор борьбы за существование. Без минимума помощи и сотрудничества само выживание и воспроизводство практически всех видов едва ли возможны [8]. Это особенно верно для таких видов, как Homo sapiens, чьи детеныши рождаются беспомощными и требуют заботы об их выживании в течение нескольких месяцев или лет. В этом смысле альтруистические силы сотрудничества биологически являются более важными и жизненными, чем антагонистические силы. Среди организмов наблюдается относительное равновесие между инстинктивно-рефлекторными альтруистическими стремлениями и бездеятельными, эгоистическими. В конечном счете, тем не менее, сосредоточенные на интересах группы альтруистические стимулы оказываются более сильными, чем стимулы эгоистической природы. Альтруистическая любовь в человеческом обществе: ее психологические и поведенческие характеристики В человеческом обществе альтруистическая любовь проявляется одновременно как специфический психологический опыт, внешнее поведение и социальное отношение. Несмотря на большое разнообразие конкретных форм альтруистического опыта, поведения и отношения, все подлинные альтруистические переживания и действия имеют две общие характеристики. Во-первых, эго или «Я» любящего индивида стремится к слиянию и идентификации с любимым «Ты»; во-вторых, все любимые индивиды рассматриваются и воспринимаются как высшая ценность, а не просто как средство для чего-либо или кого-либо. Чем искренне и чище альтруистическая любовь, тем заметнее в ней эти качества. В опыте и поведении слабовольного или в псевдоальтруизме эти свойства убывают. В зависимости от различных комбинаций эмоционального, волевого и интеллектуального элементов альтруистическая любовь в своей психологической характеристике различается «тональными качествами» или «цветами». Они обозначаются такими терминами, как сочувствие, симпатия, доброта, дружба, преданность, благоговение, доброжелательность, восхищение, уважение и другие. Все эти формы противоположны формам психологического опыта враждебного характера, таким как ненависть, враждебность, неприязнь, антипатия, зависть и т.п. Если альтруистическая любовь остается на уровне чисто психологического опыта и не проявляет себя в соответствующих очевидных альтруистических действиях, тогда она становится «осуществленной» или не «полностью реализованной» любовью. Такая чисто «психологическая», или «идеологическая», или «выраженная словесно» любовь часто оказывается псевдолюбовью или даже «лицемерным альтруизмом». Подобные феномены «неисполненной» (психологической) любви, т.е. «психологическая» и «поведенческая» любовь встречаются намного чаще в человеческом обществе, чем феномены «осуществленной» (деятельной) любви. В человеческом обществе встречаются миллионы «идеологических» или «выраженных словесно» альтруистов и сравнительно мало подлинных «завершенных» альтруистов, осуществляющих благородные альтруистические заповеди, которые они проповедуют. Как социальное отношение любовь участвует во всех взаимодействиях между двумя и более субъектами, где ценностные стремления и реальные нужды одного разделяются и поддерживаются другими. Следовательно, все взаимодействия такого рода могут рассматриваться как «работающие» от энергии любви на различных уровнях чистоты, интенсивности, длительности и адекватности. Альтруистическая и сексуальная любовь Если в сексуальной любви эго партнеров сливаются в одно любящее «мы», и если партнеры рассматривают друг друга и обращаются друг с другом как с высшей ценностью, тогда сексуальная любовь становится одной из форм альтруистической любви. Когда эти характеристики отсутствуют и когда сексуальные партнеры рассматривают и относятся друг к другу просто как к средству для получения удовольствия или вознаграждения, тогда сексуальная любовь превращается в отношение, лишенное альтруистической любви. Если сексуальные отношения включают в себя элемент принуждения одного партнера другим (как в случае изнасилования и т.д.) или элемент купли и продажи услуг (как в случае проституции и «коммерческих» браков), тогда сексуальная связь становится формой враждебных отношений, противоположных альтруистической любви. Пять измерений альтруистической любви Для адекватных описаний и примерных измерений величин огромная сложность, многомерность и качественно-количественное многообразие конкретных феноменов альтруистической любви могут быть сведены до пяти основных «величин» интенсивности, экстенсивности, длительности, чистоты и адекватности субъективных альтруистических целей с их объективными результатами. (а) В интенсивности психологическая—поведенческая—социальная любовь ранжируется от нуля до бесконечности, от богача, подающего несколько центов голодному, или чисто словесной напыщенной любви до добровольного пожертвования «тела и души» для благополучия любимого субъекта.(b) В экстенсивности любовь колеблется от нулевой точки любви себя (эготизм) до любви всего человечества, всех живущих созданий и всего универсума. (с) В длительности альтруистическая любовь — от кратчайшего по возможности момента до нескольких десятилетий, часто всей жизни индивида или группы. (d) В чистоте любовь варьируется до чистой любви, мотивированной исключительно любовью ради любви, или любовью человека ради самого человека, не принимающей во внимание какие-либо утилитарные или гедонистические мотивы; вплоть до «грязной» любви, мотивированной эгоистическими ожиданиями приключения, пользы, удовольствия, или выгоды от такой «нечистой» любви. Чистая любовь не признает ни сделок, ни вознаграждений. Она ничего не просит взамен. Нагорная Проповедь Иисуса и послание св. Павла (I Кор. 13) прекрасно описывают эту возвышенную любовь [9]. Все формы «продажной любви», включая гетеросексуальную, в которой сексуальный партнер любим только потому, что он или она дает удовольствие или вознаграждение, являются примерами «грязной» любви. Иногда такая любовь, лишенная альтруистических элементов, вырождается в отношение вражды и ненависти. (е) Адекватность любви колеблется от «слепой» до «мудрой». В неадекватной любви всегда имеется расхождение между субъективными мотивами и целями любви и объективными последствиями неумных или неадекватных действий, посредством которых любовь реализуется. Мать может страстно любить свое дитя и с готовностью пожертвовать чем-либо для блага ребенка, но реализуя свою любовь посредством неверных действий и средств, она может испортить ребенка и подвергнуть опасности его благополучие. Все формы такой слепой любви принципиально обусловлены недостатком научного знания о том, какие действия и средства могут или какие не могут дать подразумеваемые эффекты в любимых людях. Даже самая чистая и самая интенсивная любовь может быть слепой, если она проявляет себя в ошибочных с точки зрения науки действиях. Таковы пять базисных «величин» неэгоистической любви. Чем выше чья-либо эмпирическая любовь в каждой и во всех этих величинах, тем больше она количественно и тем более возвышенна она качественно. Альтруистическая любовь: «Эрос и Агапе» Некоторые выдающиеся религиозные, философские и этические мыслители представляют альтруистическую любовь как эгоцентричный эрос, в то же время другие рассматривают ее как неэгоистическую или трансцендирующую к эго агапе (ego-transcending) [10]. Концепция любви-эроса предполагает, что субъект, который не любит самого себя или свое собственное эго, не может любить и никого другого. Поэтому, чтобы быть альтруистом, ему нет необходимости трансцендировать, т.е. отказываться от своего «Я» и желания благ для самого себя. Ему необходимо лишь быть «просвещенным» относительно своих подлинных интересов, чтобы удержать свое «Я» от крайностей «непросвещенного эгоизма» и сотрудничать с другими индивидами для взаимной пользы. Эгоцентрированный «эрос», таким образом, является по своей природе утилитарным, гедонистическим и «рациональным». Он придерживается правил: «живи и давай жить другим», «помогай другим, чтобы другие помогали тебе», «не делай вреда другим, чтобы не вредили тебе». Такая эрос-любовь характеризуется следующим образом: она даруется только тем, кто ее заслуживает и отвечает на нее взаимностью. В противоположность эросу агапе-любовь есть неэгоистическая самоотверженная любовь, которая «не добивается признания» и свободно изливает себя. Возможно, она приходит к человечеству свыше (от ее космического источника или Бога). Будучи неистощима в своем богатстве, как Солнце, агапе освещает и спасает грешников не менее, чем добродетельная любовь. В этом смысле она непроницаема, непостижима и непонятна для эгоцентричного «рационального» ума. Проницательный эрос любит свой объект или субъект за его добродетель и его достоинства; непроницательная агапе творит своей любовью достоинства и добродетель даже в лишенном ценности до тех пор объекте или субъекте. Две описанные формы неэгоистической любви и их смешанные формы искони оказывали влияние на историю человеческого общества. Эрос и смешанная форма любви, по-видимому, встречались более часто и более обычны, чем агапе-любовь. С другой стороны, почти все величайшие апостолы любви, от Будды и Иисуса до Ганди, проповедовали и практиковали скорее агапе, чем эрос. Возможно, до некоторой степени это объясняет огромное влияние таких апостолов на миллионы людей и на ход человеческой истории. 3. Сила неэгоистической любви Хотя существующее научное знание об альтруистической любви является незначительным, тем не менее можно с основанием утверждать, что энергия неэгоистической любви потенциально представляет собой гигантскую созидательную восстанавливающую и терапевтическую силу. Когда она будет лучше понята, благоговейно воспринята и мудро использована, она сможет существенно помочь в освобождении человечества от его самых тяжелых недугов — войн, преступлений, безумия, нищеты и пороков. В течение последних десятилетий биология, психология, социология и другие отрасли науки неуклонно сближались в своих выводах. Стремительный рост массива данных этих наук убедительно демонстрирует созидательную и восстанавливающую функции любви в витальной, ментальной, моральной и социальной жизни индивидов, обществ и человечества. Вот несколько типических примеров созидательных и терапевтических функций неэгоистической любви, вполне установленных и постоянно действующих в человеческом обществе. Биологические функции энергии любви Биологический аспект энергии любви проявляет себя в самой природе, и основном процессе жизни. Часто называемый «жизненной энергией», он таинственно объединяет различные неорганические энергии в поразительное единство живого одноклеточного или многоклеточного организма. Это таинственное создание живых форм из неорганических элементов может рассматриваться как первое биологическое проявление эмпедокловой энергии любви. Зарождение практически всех одноклеточных организмов из родительской клетки либо посредством деления родительской клетки на четыре новых индивида (зооспоры), либо на 32, или на 64 микрозооорганизма, с последующим соединением гамет в новый организм, становится еще одним проявлением «биологической энергии любви»; «двое на какой-то период связаны во взаимодействующую ассоциацию», «жизнь либо одного, либо другого в какой-то период зависит от потенциального либо актуального существования другого». Без такого взаимодействия, без родительской клетки, доставляющей жизненные ткани в новый организм, без метаболического и физиологического обмена между родительской и дочерней клетками, появление нового организма, та же как и само продолжение жизни, станет невозможным. Кооперация двух организмов в половом воспроизводстве многоклеточных организмов, сопровождаемая чувством биологического влечения между ними, является видимой формой этой «биологической любви», необходимой для поддержания всех таких видов, и, благодаря этому, самой жизни. Родительская забота о потомке в период его беспомощности, забота, которая в некоторых видах, подобных Homo sapiens, должна продолжаться несколько лет, есть более явное проявление биологической энергии любви. Без нее такие виды вымерли бы. Различная кооперация и взаимная помощь, функционирующие практически среди всех видов и необходимые для их выживания, — еще более ощутимые и универсальные проявления биологической энергии любви. Эта кооперация, взаимная помощь, «стадный или социальный инстинкт», «сочувствие», «симпатия» рассматриваются как «фундаментальная характеристика феномена жизни», как универсальная и базисная, как характерная черта «борьбы за существование». Короче, без управления биологической ипостасью энергии любви ни сама жизнь невозможна, ни ее непрерывность, ни сохранение и выживание видов, ни жизненная эволюция, ни возникновение и эволюция Homo sapiens. Любовь и самоубийство Сила любви, дающая жизнь и поддерживающая ее, поразительно проявляется в феноменах самоубийства. Мы знаем теперь, что главной причиной так называемого «эгоистичного» или «аномического» самоубийства выступает психосоциальная изоляция индивида, его состояние одиночества, отсутствие любви и заботы [11]. Всякий раз, когда резко прерываются интимные привязанности индивида к другим субъектам, когда он становится человеческим атомом в универсуме, лишенным привязанности и преданности, шансы совершения им самоубийства возрастают. Когда любовь и привязанность индивида к окружающим его людям умножается и усиливается, шансы самоубийства уменьшаются. По этой причине разведенные, вдовцы и одиночки имеют более высокий коэффициент самоубийств, чем женатые, а среди состоящих в супружестве бездетные браки дают более высокий коэффициент, чем браки с детьми. По той же причине атеисты (неприверженные ни к какой религиозной организации) более часто являются жертвами самоубийства, чем искрение верующие; и среди верующих восточные ортодоксы, католики и иудеи имеют более высокий коэффициент самоубийств, чем более индивидуалистичные протестанты и свободомыслящие (менее тесно связанные между собой в религиозное сообщество). Это показывает, что без минимума любви жизнь для тех людей, которые заключены внутри своих эгоистичных раковин, становится нестоящим существования бременем. Любовь, долголетие и здоровье Энергия любви проявляет свои живительные свойства во многих других формах. При прочих равных условиях, из двух субъектов с идентичными биологическими организмами добрый и приветливый человек имеет тенденцию к более продолжительной жизни и лучшему здоровью, чем недобрый и особенно одержимый ненавистью человек. Любовь в ее различных формах оказывается одним из наиболее важных факторов долголетия и хорошего здоровья; быть любимым и любить, по-видимому, так важно, что это — важнейший фактор витальности. Значительным свидетельством является продолжительность жизни христианских святых. Подавляющее большинство их были возвышенными альтруистами. Мое исследование 3090 христианских католических святых и 415 русских ортодоксальных святых с начала христианства до настоящего времени показало, что они имели более продолжительную жизнь, чем их несвятые и менее альтруистичные современники [12]. Хотя жизнь 37% этих святых была прервана из-за преждевременной мученической смерти, хотя большинство их жили аскетично, отвергая удовлетворение многих телесных нужд, хотя многие обитали в негигиенических условиях и хотя средняя продолжительность жизни в течение столетий, предшествовавших XIX веку, была значительно меньше, чем населения США в 1920 г., несмотря на все эти неблагоприятные условия, продолжительность жизни святых как группы была до некоторой степени выше, чем продолжительность жизни населения США в 1920 г. [13]. Целительная сила любви Целительная сила любви подтверждается огромной массой данных, демонстрирующих целебную силу в отношении некоторых физических и ментальных расстройств. Современная психосоматическая медицина правильно рассматривает сильные эмоциональные нарушения, особенно агрессивного, враждебного я антагонистического рода, как один из факторов кардиососудистых, респираторных, гастрокишечных, выделительных, кожных, эндокринных и мочеполовых нарушений, так же как эпилепсии и головных болей. Великий анатомист Джон Хантер известен тем, что он сказал по поводу своей ангины: «Моя жизнь находится во власти любого мошенника, который сможет меня рассердить» [14]. Среди прочего, сильная враждебная, сердитая и недружелюбная эмоция лишает человека душевного спокойствия и в связи с этим (и другими путями) подрывает здоровье и жизнеспособность. С другой стороны, эмоция любви, симпатии и дружбы стремится создать душевный покой, самообладание по отношению к окружающим и к миру вообще; по этой и иным причинам такие эмоции оказывают живительный и целительный эффекты на организм при нарушениях. Для детей материнская любовь есть жизненная необходимость. Лишенные теплоты любви, они слабеют и умирают так быстро, как если бы они слабели и умирали из-за инфекции, голода или неподходящей диеты. Одно из последних исследований по этой линии проведено Рене А. Шпицем. Он снял фильм о смерти 34 подкидышей в приюте, которые имели в приюте уход и все необходимое, кроме материнской любви. Ее отсутствие послужило достаточным основанием для смерти. Весь процесс увядания жизнеспособности был заснят д-ром Шпицем и может быть рассмотрен и прослежен исследователем. Через три месяца разлученные с родителями дети потеряли аппетит, не могли спать; они съеживались, хныкали и дрожали. Еще через два месяца они стали выглядеть идиотами. 27 подкидышей умерли в течение первого года жизни, семь — в течение второго года. 31 жили дольше, но «так изменились, что впоследствии они могли классифицироваться только как „идиоты"» [15]. Терапевтическая сила любви особенно важна в предупреждении и лечении ментальных и моральных нарушений. Самым важным условием превращения новорожденных детей в нравственно и умственно здоровых человеческих существ является благодать любви в обеих формах — возможность любить и быть любимым. Лишение любви в детстве обычно приводит таких несчастных людей к моральным и ментальным расстройствам. В наш век психоневрозов и роста преступности несовершеннолетних общества квакеров, меннонитов, гуттеритов в США дают либо самый низкий процент правонарушителей, преступников и умственно отсталых, либо ни одного [16]. Главная причина в том, что эти общества пытаются практиковать во взаимоотношениях своих членов наставления Нагорной Проповеди; они не только проповедуют любовь, но и реализуют ее в своем повседневном поведении. Никто из членов этих обществ не лишен любви, и все они объединены в одно истинное братство. Сила любви, симпатии, сочувствия и понимания, видимо, является главным целительным агентом в различных терапиях ментальных расстройств. Насколько целительны различные психиатрические методы в действительности, чрезвычайно трудно установить. Трудности связаны с отсутствием объективных критериев улучшения, диагноза, способов фиксации и т.д. Многие попытки измерить результаты лечения различными методами психотерапии дают противоречивые результаты — от очень низкого процента пациентов с временным и незначительным улучшением до 40—60% случаев психоневротических сексуальных и личностных расстройств; и гораздо более низкий процент в эпилепсии, мигренях, заикании, хроническом алкоголизме и психозах. Несмотря на неопределенность и противоречивость результатов лечения с помощью различных психиатрических методов, в одном жизненно важном пункте психиатры достигли существенного согласия, а именно в том, что основным исцеляющим средством во всей психиатрической технике являются «прием» пациента терапевтом, отношения сочувствия, сопереживания, симпатии, доброты и любви, устанавливающиеся между терапевтом и пациентом. Другими словами, сущность лечебной терапии состоит в том, чтобы подвергнуть пациента «радиации» понимания, доброты и любви со стороны терапевта вместо атмосферы отверженности, вражды, порицания и наказания, в которой обычно живет пациент. Резюмируя свое исследование процентного отношения и степени выздоровления пациентов, подвергнутых различным психиатрическим терапиям, К.Е. Аппель заключает: «терапевтическая статистика позволяет утверждать... что любая терапия (в смысле дружеского общения между врачом и пациентом) действует скорее как принцип, чем как модель. Вообще в самом процессе терапии заключается нечто фундаментально эффективное, что действует независимо от методов». [17] К тому же заключению пришел Ф.Е. Фидлер в своих исследованиях эффективности различных психиатрических методов и особенно «идеальных терапевтических отношений». [18] Эти исследования показывают, что, несмотря на широкие различия в теориях и специфической технике различных психиатрических методов, результаты лечения у специалистов по психиатрии довольно сходны и что выдающиеся психиатры различных школ все согласны в том, что является наилучшим или «идеальным психиатрическим отношением». Оно характеризуется полным сопереживанием между пациентом и терапевтом, хорошим взаимопониманием и атмосферой взаимного доверия и конфиденциальности. Терапевт глубоко вникает в проблемы пациента: пациент чувствует себя свободным в высказывании того, что он хочет. Терапевт принимает все чувства, которые пациент выражает, как совершенно нормальные и с пониманием (согласно старому правилу: все понять – значит все простить). Пациент принимает на себя активную роль в своем собственном выздоровлении. Другими словами, полное понимание и симпатия между сторонами, включенными в терапию. По контрасту с этим идеальным терапевтическим отношением наихудшую и наименее эффективную терапию представляет наказывающий терапевт, который заставляет пациента чувствовать себя отверженным и малоуважаемым посредством безликого, холодного, часто враждебного отношения, посредством обращения с пациентом как с ребенком или как с безответственным, опасным, глупым или стоящим ниже субъектом. С.Р. Роджерс (C.R. Rogers) описывает процесс лечения следующим образом: «Клиент движется от восприятия себя как недостойного, неприемлемого, нелюбимого субъекта к представлению, что он принят, уважаем и любим в границах взаимоотношений с терапевтом. Быть любимым – это быть сокровенно понятым и глубоко признанным, что имеет здесь, вероятно, свое самое глубокое и самое существенное значение». [19] Сходные умозаключения делают компетентные терапевты практически во всех школах психиатрии. Поскольку действительным исцеляющим агентом в ментальных заболеваниях является любовь в ее различных формах, многие выдающиеся апостолы любви были способны излечивать ментальные расстройства у множества людей, хотя эти альтруисты не имели никакой специальной психиатрической подготовки. Их возвышенная любовь и сверхсознание мудрости превосходно заменяли «недостаток любви или ее отсутствие» у обычных профессионально подготовленных психиатров. Действительно, для успешного лечения особенно серьезных ментальных расстройств просто слепая неадекватная любовь или слишком сухая «интеллектуализированная» любовь недостаточна. Где-то уже отмечалось, что истинно творческая и исцеляющая любовь должна быть не только чистой и интенсивной, но также «адекватной» или мудрой, выбирая адекватные средства для реализации своей прекрасной цели. Иначе она потерпит неудачу и принесет больше вреда, чем пользы. Хотя любовь, по-видимому, является главным исцеляющим фактором в терапии, она должна быть адекватной и мудрой любовью, руководствующейся духом высокого сознания или научной подготовкой терапевта. Значительная потребность в адекватной научной подготовке не аннулируется тезисом, что любовь является главным фактором. Любовь — витамин для здорового роста ребенка Любовь не только лечит и оживляет ум и организм индивида, но также проявляет себя как решающий фактор жизненного, ментального, морального и социального благополучия и развития индивида. Нежеланные, нелюбимые, отверженные дети, лишенные блага любви в раннем возрасте, рано умирают или вырастают искривленными «человеческими растениями». Они подобны саженцам в неподготовленной почве, лишенным необходимых ингредиентов для нормального роста и деятельности. Если в этих условиях такие саженцы не умирают, то они растут чахлыми, уродливыми, слабыми и безобразными. Младенцы и дети, не освященные благодатью любви своей семьи, партнеров в играх и соседей, вырастая, становятся несчастными, умственно отсталыми и часто преступными людьми. Любить и быть любимым, по-видимому, самый важный витамин, необходимый для здорового роста индивида и счастливого течения его жизни. Это вполне подтверждается двумя разными группами данных. С одной стороны, дети нелюбимые, нежеланные и отверженные своими родителями, братьями или сестрами и др. составляют гораздо более высокую долю несовершеннолетних правонарушителей, взрослых преступников или же физически и умственно отсталых, чем дети, которые достаточно любимы членами своей семьи и партнерами в играх. Нелюбимые и нелюбящие дети составляют большую часть отклоняющихся» враждебно настроенных и неустойчивых взрослых личностей, нежели дети, выросшие под сенью благотворящей любви. Данные, поддерживающие это обобщение, значительны и достаточны. С другой стороны, почти все великие альтруисты, которые спокойно, без трагедий или внезапных превращений вырастали в апостолов любви, пришли из гармоничных семей, где они были желанными и любимыми. И позитивные, и негативные группы фактов подтверждают, насколько необходимо благодеяние любви в формировании здоровой, цельной и творческой личности. Все существующие данные, иллюстрированные приведенными примерами, едва ли оставляют сомнения в высокой пользе биологических функций, выполняемых энергией любви в жизни человека и эволюции других видов. Без этой энергии фактор борьбы за существование был бы совершенно неспособен производить эволюцию форм жизни от простейшего одноклеточного организма до Homo sapiens. Еще менее мог бы он производить и поддерживать самое чудо жизни и его творческие преобразования. Умиротворяющая и гармонизирующая функции любви Кроме биологических функций, энергия любви служит человечеству многими другими способами. Так, она действовала и может делать это и в большей мере как наилучший «гаситель» межчеловеческой агрессии, вражды и борьбы. Следующий действительный случай является типичной иллюстрацией этой роли любви. Когда пожилая квакерша вошла в свою комнату в парижском отеле, она обнаружила грабителя, обыскивающего ящики бюро, где она хранила драгоценности и деньги. У человека было ружье, которым он размахивал. Дама спокойно поговорила с ним, предложила ему пройти вперед и найти то, что у нее имелось. Она даже показала ему несколько мест, где находились разыскиваемые ценности. Вдруг мужчина издал хриплый крик и выбежал из комнаты, ничего не взяв. На следующий день она получила письмо, в котором было сказано: «Я не боюсь ненависти. Но ваша доброта и любовь обезоружили меня». Большинство людей наблюдали и время от времени плодотворно использовали этот метод симпатии и добрых дел для умиротворения своих возбужденных детей во время их ссор, для исправления их дурного поведения, улучшения неприязненных отношений с окружающими. Эти наблюдения и опыты убедительно свидетельствуют, что дружелюбные слова и поступки довольно часто более эффективны в прекращении агрессии и превращении антагонистических отношений в дружеские, чем угрозы, встречная агрессия, ненависть, наказание и другие враждебные действия и противодействия. Подобное заключение вполне подтверждается экспериментальными работами Гарвардского исследовательского центра творческого альтруизма. Для экспериментальной проверки этой старой истины мы взяли пять пар студентов с сильной взаимной неприязнью друг к другу. Мы поставили перед ними задачу изменить за три месяца с помощью метода «Добрых дел» свои враждебные отношения на дружественные. Мы убедили по одному партнеру от каждой пары начать оказывать другому партнеру небольшие дружеские услуги, вроде приглашения на ленч, в кино, на танцы или предложения помочь в домашней работе и т.д. Вначале эти услуги выполнялись без энтузиазма со стороны исполнителя и несколько раз отвергались партнером. Однако при повторении они начали терять враждебность и со временем заменили ее теплой дружбой в четырех парах и «безразличием» пятой пары [20]. Подобные эксперименты, выполненные между взаимно враждебными сиделками и пациентами в Бостонском психопатическом госпитале, дали сходные результаты. Любовь порождает любовь, ненависть рождает ненависть Следующие свидетельства гармонизирующей силы любви обеспечены бесчисленными фактами, показывающими, что неэгоистическая любовь является по крайней мере столь же «заразной», как ненависть, и что любовь влияет на человеческое поведение так же ощутимо, как и ненависть. Если и когда подход индивида или группы индивидов к другим субъектам или группам происходит в дружественной манере, ответ респондентов на такой подход в подавляющем большинстве случаев обыкновенно любезный. И частота дружелюбных реакций на дружелюбный подход по крайней мере так же велика, как частота враждебной реакции на агрессивный подход. Из множества наблюдений этого единообразия здесь можно отметить лишь несколько типичных случаев. Д-р Р.В. Хайд (R.W. Hyde) и X. Эйхорн (Н. Eichorn) изучали подходы и реакции группы пациентов в Бостонском психопатическом госпитале и получили следующие результаты: на дружественные подходы респонденты реагировали в дружелюбной манере в 73% действий—противодействий, в 16% они реагировали в агрессивной манере, в 11% — нейтрально. На агрессивные подходы респонденты ответили агрессивно в 69%, дружелюбно — в 25% и индифферентно — в 6%. Авторы отмечают, что 16% агрессивных ответов на дружественные подходы возможно обусловлены «поверхностностью дружелюбного подхода, скрывающего невыраженную явно тенденцию враждебности или незаинтересованности». Более того, дружелюбная реакция на мнимо агрессивный подход «может быть воспринята реципиентами как комплименты их сексуальной потенции» [21]. Какова бы ни была причина агрессивной реакции на дружелюбный подход и дружелюбной реакции на агрессивный подход, принцип, что любовь вызывает любовь и вызывает ее так же часто, как ненависть вызывает ненависть, ясен из этих данных. Процентное отношение дружелюбной реакции на дружелюбный подход даже немного выше, чем недружелюбной реакции на недружелюбный подход. В моем исследовании отношений между каждым из студентов Гарварда и Радклиффа и его или ее «лучшим другом» дружба была инициирована в 23,7% случаев акцией доброты, помощи, симпатии и заботы одной или обеих сторон; в остальных 76,3% случаев это было обусловлено желательными чертами и взаимозаменяемостью ценностей и опыта включенных участников. Не было ни единого случая дружбы, инициированной агрессией одной или обеих сторон. Враждебные отношения между каждым из этих студентов и его или ее «худшим врагом» в 48,1% случаев начались акцией агрессии или недружелюбия со стороны одного или обоих вовлеченных участников. Здесь вновь дружелюбие имеет тенденцию порождать дружелюбие и агрессия — производить вражду [22]. В другом, более детальном исследовании того, как началась и развивалась дружба с «лучшим другом» каждого из 73 студентов Гарварда и Радклиффа и как росла враждебность с «худшим врагом» каждого из этих студентов, результаты довольно схожи с упомянутыми: 24,2% дружеских отношений начинались акциями доброты, великодушия, помощи, симпатии с одной или с обеих сторон; 42,7% враждебных отношений были начаты агрессивными и враждебными действиями с одной или с обеих сторон. Здесь снова возникновение и развитие или дружбы, или вражды следует формуле: «Любовь порождает любовь, вражда производит вражду». В большом количестве других исследований правило любви, порождающей любовь, хорошо подтверждалось. Правило означает, что любая подлинная (и адекватная) любовь или дружба эффективно (хотя и не всегда) изменяет человеческий ум и внешнее поведение в дружественном направлении по отношению к дружелюбно действующему субъекту(ам). В этой внутренней и внешней трансформации сила любви, по-видимому, так же эффективна, как сила ненависти или вражды. Облагораживающая сила любви Далее сила любви проявляется во множестве обращений преступников в честных людей, обычных грешников в нравственных героев и святых. Значительная часть подлинных обращений начиналась актами неожиданной доброты или незаслуженной любви к будущему новообращенному, особенно когда он имел причину ожидать ненависти, страха или возмездия со стороны другого человека. Типический образец такого рода стремительности в альтруистском и духовном обращении великолепно описан Виктором Гюго в «Отверженных». Бывший каторжник Жан Вальжан, ожесточенный против всего мира, грабит доброго священника, который оказывал ему гостеприимство. Пойманного с поличным Жана Вальжана приводят назад к священнику для подтверждения, что вещи были взяты у него. Заявление священника в полиции, что он сам отдал эти вещи Жану Вальжану, сначала ошеломляет бывшего каторжника, потом потрясает его до глубины души. Шок решительно обращает человека на путь последующего преображения. В различных формах этот образ действий часто служит самым мощным ускоряющим фактором морального облагораживания. Так, среди святых отшельников известны некоторые случаи, довольно сходные с историей Жана Вальжана. Мудрость Отцов Пустынников обобщила это в форме правила: «Невозможно грубостью и суровостью легко отговорить человека от его (дурного) намерения: но добротой должен ты его привлечь к тебе» [23]. Иисусовы поучения «Любите врагов ваших» и «Воздавайте ненавидящим вас любовью»; подобные наставления даосизма, индуизма, буддизма и большинства великих религий и этических систем, так же как и нравственные учения Л. Толстого, Ф. Достоевского и М. Ганди находятся в числе наиболее действенных, проверенных и достоверных воспитывающих и терапевтических наставлений. Конечно, как любая терапия, эти правила не являются непогрешимыми; случаи несовершенства правил, конечно, известны; но они гораздо чаще действуют в альтруистических целях, чем противоположное правило отмщения, ненавистнического возмездия, наказания, принуждения, страха и враждебности. Один из бедных пациентов д-ра Ф. Гааза (освобожденный от платы) украл его часы и затем был уличен. Д-р Гааз информировал полицию, что он сам отдал часы, затем пригласил вора посетить его, говорил с ним сердечно и дал денег. Пациент был полностью исцелен от своих антисоциальных настроений [24]. От 3 до 7% живущих в так называемом американском добрососедстве стали альтруистами благодаря стремительной, необычайной и неожиданной доброжелательности, проявленной к ним. Среди студентов Гарварда и Радклиффа 2,3% подвергались позитивным влияниям неожиданных добрых дел. 2,9% из 73 Бостонских обращенных изменились благодаря доброте людей, верящих в них. В 37% изученных случаев благодарность отмечается студентами Гарварда и Редклиффа как фактор в пробуждении религиозных и нравственных чувств. В современной психотерапии, как мы видели, метод доброжелательного отношения к пациенту есть основное правило для каждого компетентного психиатра. Более того, метод любви используется в любой пользующейся успехом методике нравственного и социального воспитания нормальных детей. Пользу от ошеломляющей доброты, проявляется ли она в яркой или не слишком яркой форме, можно видеть повседневно. Начиная с повседневной альтруизации членов всех хороших семей, где метод любви и добрых дел используется как принципиальное отношение и членов друг к другу, я кончая сотнями подлинно социализированных взаимоотношений между субъектами и группами, терапия ошеломляющей доброты была одной из главных сил, поддерживающих необходимый минимум справедливости, мира, гармонии и альтруизма во всех обществах и во все времена. Любовь как творческая сила в социальных движениях За исключением любви как главной движущей силы жизни и биологической эволюции, мы рассматривали пока главным образом влияние любви на индивидов и на межличностные отношения. К счастью, сила любви не ограничивается этим влиянием. Она выходит за пределы индивидуальных отношений и обстоятельств, она воздействует на всю социальную и культурную жизнь человечества. Она действует как движущая сила творческого прогресса человека в направлении к более полной вечной истине, более достойной вечной добродетели, более чистой вечной красоте, более глубокой вечной свободе и более прекрасным вечным формам социальной жизни и институтов. На всем протяжении истории каждый позитивный шаг в этом направлении был вдохновлен и «произведен энергией» любви, в то время как регрессивный шаг назад от этих ценностей был движим ненавистью. Давайте начнем с нескольких случаев влияния любви на массовые социальные движения. Мы можем начать с конкретных вопросов: может ли ненасильственная энергия любви остановить войну и обеспечить мир? Может ли мирная сила любви добиться значительных социальных реформ и конструктивных изменений? Может ли она состязаться с социальными формами, вдохновленными ненавистью и совершающимися средствами насилия и кровавой борьбы враждующих партий? Любовь может остановить войну Ряд точно описанных исторических событий дает ответ на эти вопросы. Как первое доказательство мощи любви в ответ на войну и мир может быть отмечен эксперимент Ашоки [25]. После вступления на трон в 273 г. до н.э. Ашока, подобно его предшественникам, провел первые 12 лет своего правления в войнах за консолидацию Индийской империи. Из надписей, сделанных по распоряжению Ашоки, мы узнаем, что ужасы войн вызвали в нем глубокое раскаяние, чувство глубокого стыда и понимание абсолютной тщетности войны как средства умиротворения и социального совершенствования. В результате в 259 г. он вступил в Буддийский орден монахом. Эта дата отмечает полное преображение как самого Ашоки, так и его политики. Удачливый император-завоеватель превратился в усердного апостола мира, сострадания, любви и добрых деяний. Он начал проповедовать, применять и проводить «политику добра, милосердия, терпимости, правдивости, чистоты и вежливости» особенно по отношению к покоренным народам и политику освобождения от «лишений, насилия, жестокости, страха, самонадеянности и зависти». Этим он сумел обеспечить мир почти на 70 лет. Учитывая, что такой долгий период мира случался только три раза за всю историю Греции, Рима и 13 европейских стран, достижение Ашоки решительно наводит на мысль, что политика подлинного дружелюбия может обеспечить продолжительный мир более успешно, чем политика ненависти и агрессии, которой, к несчастью, придерживаются еще правительства в наше время. С давних времен и до сих пор этой грабительской политике «мира посредством вооруженной силы», устрашения, принуждения и разрушения следовало подавляющее большинство правительств. Несмотря на прославление такой политики в прошлом и настоящем, несмотря на нескончаемую репетицию «заряженной ненавистью» политики, она не дала человечеству ни продолжительного мира, ни принесла даже относительно длительных мирных периодов. После бесчисленных применений грабительской и отягощенной ненавистью политики в течение тысячелетия, человечество обретает себя в самом кровавом, самом воинственном, самом негуманном и самом разрушительном веке из прошедших 25 столетий. Плодотворность воодушевленной любовью перестройки Внутренняя политика Ашоки была также очень успешной. Без насилия и кровавых потерь в его царствование плодотворно проведена одна из величайших перестроек в история человечества — жизненная, социальная, экономическая, политическая, законодательная, ментальная, моральная, духовная и эстетическая. Для своего времени и для всех времен реорганизация Ашоки глубже, величественнее и шире, чем любая реконструкция, совершенная средствами кровавых революций и насилия. Кроме того, успех Ашоки во внутренней политике не случаен. Это был выделяющийся из общего правила случай, когда воодушевленная любовью перестройка, стремящаяся к действительному благополучию людей и осуществляющая ее мирными средствами, является более успешной и приносит более продолжительные позитивные результаты, чем социальное переустройство, вдохновленное ненавистью и осуществленное главным образом насилием и кровопролитием. Хотя в наш век насилия и кровопролитий эта истина совершенно игнорируется, она остается верной. В дополнение к мирным реформам и кровавым революциям прошлого, события нашего века также убедительно доказывают ее достоверность. Они доказывают эту истину позитивно и негативно. Безграничное насилие и воодушевленная ненавистью политика первой мировой войны, второй мировой войны, корейской войны, китайской, русской, фашистской и гитлеровской революций поразительно демонстрируют абсолютную тщетность управляемых ненавистью войн и революций в улучшении всеобщего благосостояния человечества. Свидетельства этих войн и революций подтверждаются также войнами и революциями прошлого. Начиная с древнейшего свидетельства о египетской революции (около 3000 г. до н.э.) и кончая последними революциями, все свидетельствует об абсолютной тщетности управляемого ненавистью массового насилия для реализации идеи благополучия человечества. С другой стороны, эти негативные свидетельства войн и революций подтверждаются плодотворностью мирного и воодушевленного любовью последовательного социального переустройства. Поразительные исторические прецеденты такого переустройства обеспечиваются посредством мирного преобразования людей, культур и социальных институтов основателями, апостолами, ранними последователями религий и этики любви, а также состраданием и взаимопомощью. В конце концов, Иисус, Будда, Махавира, Лао Цзы, Конфуций и Франциск Ассизский не имели ни оружия, ни физической силы, ни богатства или любого из земных средств для оказания влияния на миллионы и для определения исторических судеб наций и культуры. Чтобы добиться своей силы, они не призывали к ненависти, зависти, жадности и другим эгоистическим страстям человеческого существования. Даже физически их тела не были телами тяжеловесов-чемпионов. И кроме того, вместе с группой последователей они придавали новые формы взглядам и поведению несметных миллионов, преобразовывали культуры и социальные институты и существенно обусловили ход истории. Никто из величайших завоевателей и революционных лидеров не может даже отдаленно состязаться с этими апостолами любви в значительности и долговечности изменений, осуществленных благодаря их деятельности. Как раз наиболее значительные, великие апостолы любви преуспели в решении задач гигантских и нерушимых перемен в направлении «подъема» созидательной любви взамен «упадка» — намного более легкого направления ненависти и кровавой борьбы. Если на один момент мы представим христианство устраненным из исторической жизни, социальных институтов и культуры Запада; конфуцианство, даосизм и буддизм — из жизни и культуры Китая; индуизм, буддизм и джайнизм из социокультурного универсума Индии — только хаотическая масса развалин останется от культуры, социальных институтов и исторической жизни этих стран. Без этико-религиозных систем вся история становится непонятной. Более того, без гигантского потока возвышенной любви, излитой в него апостолами любви, жизнь человечества очень нуждалась бы в каком-то минимуме морального основания, необходимого для существования и выживания. Bellum omnium contra omhes (война всех против всех) [26] и самоубийственное взаимное истребление стало бы участью человечества, если бы эта возвышенная любовь отсутствовала. И как, с помощью какой силы, эти моральные лидеры были способны оказывать такое огромное влияние? Только из-за благодати возвышенной любви они были благословенны и благодаря мудрости любви были они открыты и признаны своими ближними. Как уже говорилось, они не командовали никакой вооруженной силой или государственным аппаратом; они не обладали богатством и тем, что ему сопутствует; они не были ни великими учеными-интеллектуалами, ни искусными художниками. Их единственным оружием была таинственная энергия любви. По этой причине их влияние — бесспорное проявление в сущности безграничной силы любви. Благодаря этой силе любви они облагораживают, поддерживают и воссоздают биологическую, социальную и культурную жизнь человечества. Благодаря этой силе они нейтрализуют и ограничивают разрушительное влияние сил борьбы — и делают это до настоящего момента. Сила любви не ответственна за кровавые движения и смерти, часто совершаемые именем Иисуса, Будды или других гениев созидательной любви. Религиозные войны и преследования, религиозные политические механизмы и их великие инквизиторы ничего не сумели сделать с учениями и деятельностью великих апостолов Любви. Как бы то ни было, эти механизмы, бюрократические инквизиторы, войны, преследования, нетерпимость, лицемерие являются отрицанием и искажением силы любви основателей великих религий любви. Воинственные деяния таких механизмов есть главным образом проявления эгоцентрического господства, а не сил любви. Последнее переустройство Индии может служить современным образцом перестройки, воодушевленной и «питаемой» силой любви. Оно было начато и продолжено под руководством Ганди и его соратников. Их политика мотивирована созидательной любовью, самой чистой и прекрасной. Ненависть и вражда были совершенно исключены из их движения, так же как и насильственные средства и методы. На протяжении всей своей истории движение, руководимое Ганди, было мирным и организованным, и его конструктивные результаты подлинно поразительны. Оно достигло полной политической независимости для 400 млн. жителей Индии. Один этот результат превосходит политические достижения практически любой насильственной революции, известной в истории человечества. Движение Ганди преуспело в освобождении и уравнении в правах 60 млн. отверженных в Индии; вряд ли можно сравнить его результат с «освобождением» любой насильственной революцией. Помимо плодотворного, не поддающегося оценке преобразования Индии, оно произвело огромный резонанс во всем человеческом универсуме. Эта сила любви продолжает жить в Индии, воплощаясь в деятельности одного из последователей Ганди, «святого» Ахарья Винола Бхаве. Осуществляя принципы любви, просто взывая к доброте человеческой натуры, этот кроткий аскет уже достиг поразительных результатов в своем «крестовом походе одного человека» [27]. Плодотворность социальных реформ демонстрируется практически всеми подобными преобразованиями в истории разных стран, воодушевленными скорее любовью, чем ненавистью. «Великие реформы» 1861—1865 гг. в России, которые освободили крепостных и основательно реорганизовали политические, социальные, экономические и культурные институты, являются еще одним очень успешным мирным преобразованием. Европеизация Японии и фундаментальная реорганизация ее институтов, продолженная в организованной форме в течение второй половины XIX в. и в начале XX — еще одно успешное преобразование. Позитивный успех становится особенно ясным, когда он противопоставляется насильственным опытам Японии по преобразованию своей страны и Азии как «сферы совместного преуспевания». Начиная с атаки на Пирл Харбор, эта «перестройка», продолженная средствами неограниченного кровопролития, вылилась в катастрофическое поражение Японии и убийственное опустошение Китая и других азиатских стран. В самом деле это показывает, что насилие и разрушение «не окупается». Если что-то доброе проистекает от войн и революций, то оно обусловлено потоком неэгоистической любви и бескорыстного желания помочь массам, страдающим от последствий большинства войн и великих революций. Иначе говоря, большинство позитивных результатов таких насильственных движений достигается посредством грабежа других групп, ценой их страдания, их благополучия и часто самой их жизни. Большинство «достижений» войн и революций приобретены грабежом потерпевшей поражение стороны победившей группой. В то время как победившая правящая группировка получает выгоды от войны или насильственной революции, основная масса населения обеих сражающихся, сторон должна нести издержки. И чем кровопролитнее борьба, тем выше цена — в жизни, достоянии и счастье для широких масс. В затяжных и кровавых сражениях жизненные, экономические, ментальные и моральные потери широких слоев с обеих сторон обычно далеко превосходят их приобретения. В то время как небольшие правящие группы Чингиз-хана или Наполеона, Мария или Суллы, Цезаря или Антония, Кромвеля или Робеспьера, Ленина или Гитлера недолго пользовались своими победами, широкие массы народов были почти разорены борьбой. Иногда гибель в конце концов вела к упадку «истекавших кровью» народов и их культурного творчества. Кровавые гражданские раздоры и Пелопонесская война привели к распаду Греции; дорогостоящие войны и гражданские сражения Мария и Суллы, Первый и Второй триумвираты дали толчок упадку Римской империи. Кровопролитие Французской революции и наполеоновские войны подготовили последующий упадок Франции. То же можно сказать о войнах турецкого султана Сулеймана Великолепного [28] или о распаде Древнего, Среднего и Нового царств в Египте. Наконец, самые кровавые революции и мировые войны нашего времени привели все человечество, особенно воинственный и беспокойный Запад (включая Россию) на грань апокалиптической катастрофы. Вдохновленные ненавистью бойни не улучшают социальное благосостояние, не излечивают социальные недуги. Только благоразумно управляемые силы любви и свободной кооперации могут выполнить эти функции. Любовь ограничивает катастрофы Как правило, умиротворяющая сила любви оказывается главной силой, которая ограничивает длительные и смертельно опасные катастрофы в жизни народов. Систематическое изучение всех таких катастроф в истории Древнего Египта, Вавилона, Китая, Индии, Персии, Израиля, Греции, Рима и стран Запада показывает, что все такие катастрофы в конце концов преодолевались с помощью альтруистического облагораживания людей, культур и социальных институтов этих народов. Это облагораживание часто возникает и распространяется в форме новой религии любви и сострадания подобной буддизму, джайнизму, или христианству, или как моральное и духовное обогащение старой религии и ее моральных заповедей. Мы не должны забывать, что практически все великие религии возникли в катастрофических обстоятельствах, и в первоначальный период были прежде всего и больше всего моральными социальными движениями, вдохновленными симпатией, состраданием, Евангелием любви. Они вышли на свет для достижения нравственного возрождения деморализованного общества. Лишь позднее такие движения отягощаются комплексом теологических догм и впечатляющих ритуалов. Это одинаково верно для возникновения и первоначального периода конфуцианства, даосизма, зороастризма, иудаизма, христианства и других этико-религиозных движений1. Любовь увеличивает продолжительность жизни общества Энергия любви не только увеличивает долголетие индивидов, но также период жизни обществ и организаций. Социальные организации, построенные главным образом на ненависти, завоевании, принуждении, подобно империям Александра Великого, Цезаря, Чингиз-хана, Тамерлана, Наполеона, Гитлера, имели, как правило, очень короткую жизнь — несколько лет, десятилетий, редко несколько столетий. Так было с различными организациями, в которых неэгоистическая любовь играет незначительную роль. Средняя продолжительность жизни малых фирм вроде аптек, скобяных или бакалейных магазинов в этой стране2, только около четырех лет. Большие торговые фирмы (участвовавшие в американском и европейском товарообмене) выживают в среднем примерно 29 лет. Даже период жизни большинства государств редко выходит за пределы одного или двух столетий. Наиболее долгоживущие организации — это великие этико-религиозные организмы, подобные даосизму, конфуцианству, иудаизму, буддизму, джайнизму, христианству и магометанству. Все эти организации уже просуществовали в течение более одного тысячелетия — некоторые более двух тысячелетий — и нет признаков их разложения в представимом будущем. Секрет долголетия, возможно, лежит в их преданности альтруистическому воспитанию человечества, и вообще культивированию любви в человеческом универсуме. 1 См. P. Sorokin. Man and Society in Calamity. Chs. X, XI, XII. 2 В Америке. – Примеч. переводчика. 4. Любовь как высшая форма человеческих отношений Очевидно, что самое прекрасное, самое достойное и самое счастливое человеческое общество — это общество индивидов, связанных отношениями любви. Это — самое свободное общество, потому что подлинное значение слов «Я люблю находиться здесь», или «Я люблю делать это», или «Я люблю быть участником» является высочайшим выражением свободного желания, действия и предпочтения субъекта. Это — самое счастливое общество, т.к. любящий и любимый представляют собой высшую форму счастья в человеческих отношениях. Это — самое мирное и гармоничное общество, а также самое творческое, самое прекрасное и достойное. Отношение любви является не только наилучшим, но минимум его абсолютно необходим для долгого и радостного существования человеческого общества и социальной жизни вообще. Общество, связанное только узами принуждения, — едва ли не наихудшая «тюрьма». Заключенные всегда стремятся убежать из нее. Это — социальный притон, едва ли достойный проживания в нем. Если бы человечество было осуждено жить в такой универсальной тюрьме, ни человечество, ни его социальная жизнь не смогли бы продолжить существование. Платон и Аристотель были совершенно правы в своем утверждении, что истинная дружба или любовь являются самым жизненно важным материалом во всех подлинных социальных отношениях [29]. 5. Сила любви в познании, красоте, добре, свободе и счастье Наконец, любовь представляет собой значительную силу, приводящую в движение абсолютную энергию каждой из высочайших ценностей человеческой жизни: энергию истины и познания, красоты и свободы, доброты и счастья. Следовательно, любовь к истине делает поиск истины более действенным, радостным и неутомимым, чем погоня за истиной, принудительно навязанная или обусловленная договором. Большинство достоверных истин человечества открыто скорее благодаря любви к истине, чем благодаря принуждению или обязательству. Любовь к истине не только стимулирует научные открытия, изобретения, философские и религиозные истины, но также прямо способствует нашему познанию и эрудиции. Благодаря сопереживанию, общению и участию в опыте всех, кто любим, любовь чрезвычайно обогащает наш бедный индивидуальный опыт. Этот сочувственный, сопереживающий, любящий путь обучения является, возможно, одним из самых надежных и эффективных методов познания и самым плодотворным путем к истине и знанию. Любовь в данном случае преобразует себя в истину и знание. Этими двумя путями энергия любви значительно усиливает энергию истины и знания. Подобным образом любовь значительно увеличивает энергию красоты. В известном смысле любовь есть обязательный компонент красоты. Что-то, что один любит и на что смотрит любящими глазами, становится «привлекательным», т.е. прекрасным. Что-то нелюбимое оказывается «непривлекательным», часто безобразным. Поскольку любовный опыт прекрасен по самой своей природе, все, к чему прикасается любовь, становится прекрасным. Любовь побуждает к поиску красоты и обеспечивает необъятную движущую силу для энергии самой красоты. Благодаря фактору красоты любовь заметно влияет на нашу жизнь и ход истории. Сила любви проникла и воплотилась в феноменах всех пяти искусств, начиная с наслаждения закатом солнца и красотой возлюбленной и кончая эпическими поэмами Гомера, Трагедиями Шекспира, музыкой Бетховена и Баха, скульптурой Микеланджело и всеми великими картинами и архитектурой. Любовь к свободе также была средством во всех движениях за реализацию свободы в истории человечества. Даже более того, опыт любви есть свобода в ее лучшем и возвышенном выражения. Любить что-то означает действовать свободно, без принуждения или искусственной стимуляции. Быть свободным означает делать то, что любишь делать. В этом смысле любовь и истинная свобода синонимы. Принуждение есть отрицание любви. Где есть любовь, там нет принуждения, где есть принуждение, там нет любви. И чем больше любви, тем больше свободы. Без любви все Билли о правах и все конституционные гарантии свободы есть пустая шелуха. Нет необходимости доказывать, что любовь является сердцем и душой самой этической добродетели и всех великих религий. Их центральной заповедью всегда была любовь к Богу и ближнему. Их главная истина есть «Бог есть Любовь» и «Любовь есть Бог». Без любви нет морали и нет религии. Если поток любви в религии или этике иссякает, обе они становятся пустыми и мертвыми. Наконец, любовный опыт есть высшая форма счастья. Любовь «все переносит... никогда не перестает». [30] Любовь не боится ничего или никого. Когда любовь безгранична и чиста, она есть «мир Бога, который движется все понимая». Каждый опыт любящего и любимого, каким бы простым и грязным он ни был, является уже счастливым опытом, «моментом солнечного сияния» в течение нашей серой жизни. Опыт великой любви является высшим блаженством человеческой жизни. Каждая жизнь, лишенная любви, есть просто ничтожное существование. Такая жизнь часто становится невыносимой и ведет свою жертву к самоубийству. Следовательно, сила любви генерирует, вдохновляет, усиливает и управляет во всех индивидуальных и коллективных действиях осуществления истины и знания добра и справедливости, красоты и свободы, или summum bonum [31] и счастья в течение всей созидательной истории человечества. Осмысливая должным образом все проявления энергии любви, можно лишь согласиться с вновь заявленной Ганди и Достоевским старой истиной о силе любви. Достоевский мудро советует: «Любите все создание Божие, и целое, и каждую песчинку. Каждый листик, каждый луч Божий любите. Любите животных, любите растения, любите всякую вещь. Будешь любить всякую вещь и тайну Божию постигнешь в вещах. Постигнешь однажды и уже неустанно начнешь ее познавать все далее и более, на всяк день. И полюбишь, наконец, весь мир уже всецелою, всемирною любовью... Пред иною мыслью станешь в недоумении, особенно видя грех людей, и спросишь себя: «взять ли силой или смиренной любовью?» Всегда решай: «возьму смиренной любовью». Решишься так раз навсегда, и весь мир покорить возможешь. Смирение любовное — страшная сила, изо всех сильнейшая, подобной которой и нет ничего.» [32]. Производство энергии любви 6. Производство, накопление и распределение энергии любви Если альтруистическое преобразование человека и человеческого универсума является сегодня первостепенным вопросом на повестке дня истории, и если творческая, неэгоистическая любовь является одной из высочайших известных энергий, следовательно, в этой исторической фазе величайшая задача человечества состоит в увеличении производства, накопления и возможного использования энергии. Подобно пище, теплу, электричеству и другим формам энергии, любовная энергия не вырастает сама по себе: каким-то путем она должна быть произведена или, по крайней мере, собрана и сохранена из «природного» источника для того, чтобы все существующие общества могли иметь свою минимальную долю. Без минимальной кооперации, доброй воли и взаимной помощи никакое общество не сможет выжить даже в течение нескольких дней, недель или месяцев, оно немедленно начало бы страдать от непрерывной напряженности, конфликтов и гражданских войн. Ни порядок, ни безопасность, ни спокойная работа по обеспечению средств существования невозможны в обществе человеческих существ, движимом лишь эгоистичными удовольствиями, ненавистью и жадностью, и необузданной энергией любви. Главная разница между производством любви и других более материальных энергий в том, что в технологически развитых обществах огромное количество времени, средств и коллективных усилий посвящается организованному производству физических энергий, основанных на знании физических, химических и биологических явлений. В противоположность этому, современной технологии производства любви практически во всех обществах уделяется мало внимания, времени и усилий; она еще остается в самой рудиментарной форме, корреспондируя с примитивной ручной технологией материального производства в племенах, не знающих письменности. Мы «собираем» и используем любовную энергию только постольку, поскольку она «натурально» производится в наших обществах. Пришло время человечеству не только начать понимать природу, формы и причины любви, но также приложить усилия для проектирования более эффективных методов ее производства. Мы уже понимаем, что «любовный товар» — самый необходимый предмет потребления для любого общества, что без его минимума никакие другие товары не могут быть получены в изобилии, и что сейчас он является товаром, от которого зависят самая жизнь и смерть человечества. Ниже дается краткое изложение основ того, где, как и какими средствами производство любовной энергии продолжается в настоящее время. (а) Любовь во всех ее формах производится человеческими существами косвенно. Любая акция любви, оказанная А для В или взаимно, или любая любовная реакция А по отношению к агрессивной, оскорбительной, ненавистнической акции В была бы производством любовной энергии во взаимодействии между людьми. Чем более интенсивна, экстенсивна, прочна, чиста и адекватна любовь, которая пульсирует в таких действиях, и чем более многочисленны действия, тем больше производство любви в этих взаимодействующих процессах («деление»). (b) Любовь производится в этих взаимодействиях по большей части случайно, вместе с ненавистью и ее вариациями. Едва ли существуют какие-либо гарантии или меры предосторожности, чтобы предотвратить производство ненависти вместо любви в этих взаимодействиях. (c) Во всех этих взаимодействиях производство любви в основном происходит «спонтанно» и «естественно», без специальной помощи, советов, игр или методов организации производства на более эффективном уровне, чтобы произвести большее количество и лучшее качество любовной энергии для группы и для человечества. (d) Только некоторые субъекты и организации — «изобретатели и инженеры любовной продукции» — целенаправленно стремились улучшить в своих собственных взаимодействиях этот процесс любовного производства, или посвящали себя этой задаче в значительной степени. Вот следующие примеры этих «изобретателей и инженеров»: 1) Все великие апостолы любви и моральные наставники человечества: Христос, Будда, Св. Франциск Ассизский, Ганди и многие другие значительные «производители любви», добрые и хорошие ближние и все те, кто привычно выполняют бескорыстные деяния любви. 2) Многие великие религиозные наставники. Одной из основных ценностей их религий был этический или моральный кодекс любви или в форме «любите врагов ваших» и других моральных заповедей даосизма, или «почтительности, добродетельности и взаимного согласия» конфуцианства, или «сострадания и любви» индуизма, буддизма и джайнизма, или десяти заповедей иудаизма, или заповедей «милосердия, сострадания и любви» магометанства, или самых возвышенных норм Нагорной проповеди в христианстве. 3) Все великие и малые творцы в области конструктивной истины (науки, философии, научной технологии) и истинной красоты (изящных искусств). Как я указывал, эти ценности трансформируются в значительной степени в ценности добра и любви: все те, кто обогатил человечество истиной и красотой, также способствовали более эффективному производству любви. (е) Помимо этих типов личностей, некоторые социальные группы или институты сделали большой вклад в производство любви и его совершенствование. Такие группы или институты подобны малым мастерским или фермам по производству материальных предметов в сельскохозяйственных и промышленных артелях (не машинообрабатывающих). Среди таких организаций семья имела наибольшее значение. Подобно мастерской, производящей для местного рынка, семейное производство любви было также ограниченным для членов семьи. Только косвенно и изредка семья производила любовь, которая распространялась за ее пределы для человеческого «мирового рынка». Другие производящие любовь группы таковы: группы близких друзей, религиозные группы, которые настоятельно стремятся содействовать альтруистическим отношениям среди ее членов и частично с аутсайдерами; малые локальные сообщества, школы, образовательные институты; профессиональные союзы, касты, ордены и другие связанные обязательствами группы. В значительной степени каждая группа, члены которой солидарны друг с другом, генерирует некоторое количество любви. Большинство групп, однако, имеет тенденцию производить относительно слабый, нечистый, недолговечный, неэкстенсивный и неадекватный поток любви. И кроме того, такая любовь имеет тенденцию циркулировать большей частью или исключительно среди членов группы, часто занятых производством ненависти и враждебности по отношению к некоему общему врагу или общей совместной эксплуатацией аутсайдеров для выгоды группы. В результате некоторые группы производят больше ненависти, чем любви и солидарности. Все это показывает поразительный недостаток организованного усилия для изобильного производства любовной энергии. В настоящем это упущение угрожает самому будущему человечества. Отсюда повелительная необходимость решительного совершенствования в производстве любви. Следующие шаги могут помочь в решении этой задачи. А. Увеличение творческих героев любви Первым шагом в направлении большей выработки лучшего качества любви является увеличение исключительных апостолов любви среди нас. Абсолютное влияние героев любви, науки, красоты, религии далеко превосходит прямое, обращенное к личности влияние. Как эстетические и другие результаты трудов Гомера, Шекспира, Баха или Бетховена, Платона или Ньютона повлияли на миллионы человеческих существ, точно также абсолютный результат жизни и деятельности таких великих альтруистов, как Будда, Иисус, Св. Франциск и Ганди был почти безграничным и для производства любви, и для обогащения человечества. В течение веков и тысячелетий эта энергия непрерывно изливалась из «источников любви», распространялась среди миллионов, проникала в социальные институты и культуры и поддерживала необходимый минимум солидарности в группах. Даже смерть героев любви не останавливала процесс любовного производства, начатый при их жизни: после смерти Будда и Иисус возможно, излучали больше любви, чем на протяжении жизни. Это означает, что любовная энергия так же непреходяща, как и любая другая форма энергии. Данные наблюдения показывают, что количественный рост героев любви выходит за пределы просто количественного роста альтруистических личностей. В этом и заключается огромное значение таких героев любви. Их видимое появление изменяется от периода к периоду, от общества к обществу. То они появляются как религиозные лидеры, то как благочестивые аристократы, то как отшельники, то как монахи, то как социальные реформаторы, то как лишь добрые соседи и домовитые жены и мужья. Их внешнее одеяние меняется, но настоящая функция остается той же самой: они действуют как энергетические станции, производящие энергию любви для всего человечества. B. Увеличение творческих героев Истины и Красоты Каждый великий творец в сферах науки, философии, религии, технологии или изящных искусств является гигантской энергетической станцией, генерирующей энергии истины и красоты. Поскольку эти энергии являются трансформируемыми в энергию любви (и vice versa), увеличение количества этих героев истины и красоты косвенно ведет к увеличению производства любви (и vice versa). Поэтому все меры, которые способствуют увеличению конструктивного творчества в сфере истины и красоты, также служат цели увеличения творчества в сфере добра. C. Возрастание производства любви с помощью ординарных людей Рост производства любви героями добра, истины и красоты хотя и значителен, все же не является достаточным. Он должен быть параллельным, хотя и в меньшей степени, скромному росту любовного производства посредством обыкновенных людей и групп. Если множество простых смертных воздержалось бы от убийства других человеческих существ, если бы они сократили наполовину свои повседневные ненавистнические поступки и удвоили добрые поступки, такое скромное усовершенствование в моральном поведении чрезвычайно увеличило бы выработку любви и уменьшило выработку ненависти, и тем самым общий этический и социальный уровень человечества поднялся бы гораздо выше. Это скромное повышение этического поведения простых смертных было бы вполне достаточным для предотвращения новых катастрофических войн, чрезвычайно приблизило бы человечество к социальной гармонии. D. Возрастание производства любви посредством групп и институтов Возрастание производства любви посредством рядовых людей является возможным, если рост происходит также в группах или институтах, к которым они принадлежат. Как правило, альтруизация индивида возможна только через альтруизацию его группы или институтов и vice versa, альтруизация институтов или групп возможна только через альтруизацию их членов. Если внутри каждой группы любовное отношение среди ее членов растет, производство любви посредством группы и ее членов возрастает. До настоящего времени возрастающее производство любви внутри группы часто сопровождалось увеличением дискриминации и антагонизма по отношению к внешним группам и индивидам. Эта тенденция приводила к аннулированию роста любовного производства внутри группы. В результате человечество как целое получило мало пользы от двойственного процесса увеличения любовного производства в группе, сопровождаемого ростом ненависти, направленной на внешний мир. Взаимно аннулируемый процесс бессмысленен, он должен быть замещен увеличением любви внутри каждой группы без увеличения антагонизма по отношению к внешнему миру. В самом деле, возможно увеличить любовь членов семьи или группы в отношении друг друга без увеличения антагонистической дискриминации против остального человеческого универсума. Когда такое изменение произойдет, рост производства любви в каждой группе приведет к увеличению ее в совокупном производстве всего человечества. Е. Возрастание производства любви посредством всеобщей культуры Наконец, все культурные системы науки, философии, религии, этики, права, искусств, гуманистические и социальные дисциплины, так же как и прикладная технология во всех областях человеческой деятельности должны пропитаться благодатью любви и освободиться от яда ненависти в гораздо большей степени, чем это было до настоящего времени. Современная наука служит не только Богу любви, но также Сатане ненависти и разрушения. Влияние современной философии и псевдорелигии на человеческие существа дает не только эффект морального облагораживания и любви, но едва ли в меньшей степени — ненависти и борьбы. Это еще более верно в отношении большинства современных изящных искусств: литературы, музыки, живописи, скульптуры и драмы. Это также применимо к современному праву и псевдо-этике, социальным теориям и гуманистическим идеологиям, не говоря уже о современной «технологии» физических, биологических и социальных наук. Они все играют двойственную роль в своих влияниях на индивидов и группы. В одной роли они генерируют любовь, делают человеческие существа более благородными и творческими, и интегрируют их в одну человеческую семью взаимно уважающих и любящих членов. В другой роли они излучают ненависть и несогласие, этически деморализуют и унижают, интеллектуально дезинтегрируют, уничтожают и убивают. Если нам нужно увеличить выработку любви человечеством, то все главные культурные системы должны очевидно быть перестроены, чтобы излучать только позитивные любовные лучи и приостанавливать производство негативных излучений ненависти. Эта двойственная радиация была одной из главных причин, почему позитивные влияния в значительной степени вытеснялись негативными, и почему в качестве наличного результата весь огромный прогресс научных открытий, технологических изобретений, философии, изящных искусств и других культурных систем не эффективен в уменьшении ненависти и войн между людьми. Человечество XX века не может похвастаться лучшей нравственностью, чем человечество каменного века. Если мы сможем перестроить эти культурные системы так, чтобы исключить производство ими ненависти, мы неисчислимо увеличим производство любви всего человечества. Резюме Через эти пять ступеней производство любви в человеческом обществе может быть увеличено, а производство ненависти значительно уменьшено. Абсолютным результатом будет количество любовной энергии, вполне достаточное для предотвращения кровавых столкновений или вражды в широком масштабе и построения гармоничного человеческого устройства, более благородного и счастливого, чем какое-либо ранее известное. Если и когда человечество или его лидеры убедительно решат провести его в жизнь, они обнаружат, что план вполне реализуем, а не является чисто утопической мечтой. 7. Накопление и распределение любовной энергии Подобно другим формам энергии, любовная энергия может также накапливаться или храниться (а) в индивидах, (b) в социальных институтах и (с) в культуре. Хранение любовной энергии в индивидах означает, что их любовные действия и реакции происходят как спонтанно привычные, интериоризированные и укорененные до такой степени, что становятся второй натурой. Если привыкание начато в раннем детстве и впоследствии применялось продолжительное время, это действительно составит значительное накопление любовной энергии в индивидах и через их посредство в человечестве в целом. Хранение любовной энергии в социальных институтах (или организованных группах) и в культуре будет достигнуто посредством распространения культурных систем и институтов — их структур и функций, их организаций и средств выражения и распространения — с благодатью любовной энергии. Созданные и перестроенные в согласии с принципами любви, эти культурные системы и социальные институты стали бы множеством гигантских энергетических систем, непрерывно производящих любовь, храня ее и излучая на все человеческие существа. Самым мягким, но самым эффективным способом любовь, излучаемая культурными и социальными институтами, будет создавать постоянную атмосферу, которая наполнит собой все человеческие существа на всю жизнь. Ее совокупная величина, хранящаяся в индивидах, институтах и культуре, может быть достаточной для практических целей человечества: (а) для предотвращения и исключения преступлений, революций, войн и других форм конфликта, в основе которых лежит ненависть, зависть и несчастье; (b) для поддержки и роста творческой деятельности людей; (с) для уменьшения и в конечном счете исключения худших форм страдания, несчастья, одиночества, болезни и преждевременной смерти; (d) для создания целого мира дружественного, теплого и воодушевленного космоса для всех. Подобно другим формам энергии, накопленная любовь может также быть распределенной согласно особым нуждам разных субъектов и групп. Когда возрастает срочная необходимость, требующая передачи необычайной интенсивности или большого количества любовной энергии, когда нависает катастрофа или ужасный конфликт, или необходимо погасить пожарище ненависти, ее накопление дает возможность такой передачи. Посредством разного рода общих и специальных агентов, друзей, соседей и через специальные каналы для ее циркуляции, любовная энергия может быть направлена к тем группам и субъектам, которые больше всего в ней нуждаются в данный момент. Индивидуальный удар из-за большой трагедии лучше всего может быть смягчен интенсивной любовью, фокусированной на субъекте его ближайшими друзьями, соседями и большими группами. Субъект или группа, страдающие болезнью ненависти, душевной депрессии, стремлениями к самоубийству могут зачастую быть излечены концентрацией любви, которая понимает, прощает и лечит. В этих и тысячах подобных случаев любовная энергия может излиться на субъект, группу или опасную зону в таком изобилии и интенсивности, что угрожающее пожарище будет погашено, эпидемия ненависти излечена, катастрофа предотвращена. Жизнь для страдающих субъектов и групп снова становится достойной того, чтобы жить, и мир еще раз является как чудо света и тепла. Вновь должно быть отмечено, что все это дело производства, накопления и распределения любви реалистично, а не утопично. 8. Методы альтруистической трансформации Выдающимся задачам моральной трансформации человечества можно заметно помочь, прибегнув к помощи некоторых эффективных методов производства и накопления любовной энергии. Несмотря на наше недостаточное знание их, около 30 методов известны как существующие. С разрастанием исследования наше понимание этих методов может углубляться и могут быть изобретены новые. Известные методы широко ранжируются по сложности от самых грубых до самых тонких. Как примеры наиболее простых, могут быть отмечены различные химические, физические и биотические агенты: воспитание состояния и контроле за автономной нервной системой и методы условных рефлексов, формирование привычек, механические упражнения, наказания и награды. Более утонченные методы включают рациональное убеждение и научную демонстрацию, усиленные мобилизацией эмоциональных, производительных и волевых усилий человека; использование героических примеров; прямой жизненный опыт; вдохновление от изящных искусств. Тонкие методы для возрастания альтруизма человека включают стимулирование его творчества: концентрации, медитацию и самоанализ, и особенно комплексные методы йоги, дэен-буддизма, суфизма, соматофизические методы ортодоксального христианства и методы, открытые основателями религий любви и великих монашеских орденов (Св. Василий Великий, Св. Бенедикт, Св. Франциск Ассизский, Св. Бернард, Св. Джон Климакус, Джон Кассиан, Св. Франсуа де Салес, Игнатий Лойола и др.) [33]. Изобретатели этих методов многое знали об эффективных процедурах нравственной трансформации человека, иначе они не смогли бы стать признанными нравственными учителями человечества. Три типа альтруистической трансформации Тщательное изучение процесса альтруизации великих апостолов бескорыстной любви показывает по крайней меpe три различных пути становления такого апостола или, соответственно, три типа альтруистов: (а) «удачливые» альтруисты, которые с раннего детства проявляют самое скромное эго, удачно интегрированный рад моральных ценностей и умение подбирать для себя соответствующие группы с их эго, ценностями, всецело сосредоточенными вокруг любви, высшей «самости» или Бога. Подобно траве, спокойно и блаженно они растут в своем альтруистическом творчестве без всяких кризисов, катастроф или мучительных обращений. А. Швейцер, Джон Вулман, д-р Ф. Гааз и многие другие представляют собой образцы этого типа; (b) «катастрофические» и «поздние» альтруисты, чья жизнь резко разделяется на два периода: доальтруистический, предшествующий их обращению, и альтруистический, следующий за абсолютной трансформацией личности, подготовленной дезинтеграцией их эго, ценностей и групповых общностей и ускоренный катастрофами (болезнью, смертью любимой и т.д.) и другими событиями в их жизни. Процесс трансформации таких личностей является обычно очень трудным и болезненным и длится от нескольких месяцев до нескольких лет. В течение этого мучительного периода соответствующие субъекты вынуждены осуществлять трудную операцию базисной перестройки своих эго, ценностей и групповых пристрастий, подчиняя их и сосредоточивая вокруг главной высшей ценности любви. Когда этот процесс завершен и хорошо интериоризирован, появляется новая альтруистическая личность, рост которой продолжается до конца ее жизни. Будда, Св. Франциск Ассизский, брат Джозеф [34], Игнатий Лойола, Св. Августин, Св. Павел и другие являются примерами этого типа; (с) наконец, промежуточный тип отмечен некоторыми характерными чертами удачливого и позднекатастрофического типов. Св. Феодосий, Св. Василий Великий, М. Ганди, Св. Тереза, Шри Рамакришна и другие являются образцами этого типа. Главным фактором различий между образом жизни удачливого и позднекатастрофического альтруистов оказывается тип семьи, из которой эти два типа альтруистов вышли, и тип группы, с которой они ассоциировали себя в детстве. Подавляющее большинство удачливых альтруистов пришли из гармоничных семей, пропитанные теплом и мудрой любовью, преданностью и уважением ее членов друг к другу. В дополнение к счастливой семье некоторые удачливые альтруисты в детстве объединялись со спокойными и добрыми субъектами и местными группами и мудрыми лидерами. В семье, так же как и в группах ближайшего окружения, они получали изобилие любви, здоровый набор ценностей и глубоко укорененную моральную дисциплину. Их младенческое бытие формировалось таким образом, что они могли спокойно расти в своем альтруизме без какого-либо кризиса или обращения. В противоположность удачливому пути альтруистического роста большинство катастрофических альтруистов пришли из дисгармоничных семей, разрушенных домов, соседской среды, испытывая дефицит в любви, мудрости и дисциплине. В младенчестве и детстве они не имели реальной возможности удачно интегрироваться — морально, ментально и социально. По этой причине позднее они не могли стать альтруистами без болезненного кризиса или катастрофического обращения. Удачливый, катастрофический и промежуточный способы альтруистической трансформации действовали и действуют также в альтруистических сдвигах обыкновенных людей. Те из наших сограждан, кто с младенчества был наделен любящим сердцем, здоровым умом и мудрой дисциплиной, благодаря своей семье и другим группам, растут в атмосфере творческой любви спокойно и блаженно. Без кризисов и конверсий они прогрессируют в своем моральном облагораживании. Те из наших современников, кто не имел счастья быть рожденным и воспитанным в счастливой семье, соседстве и окружении, становятся морально облагороженными, главным образом, пройдя трудный путь катастрофических альтруистов. Их альтруистическая трансформация гораздо более трудна и обычно менее успешна, чем у начинающих «удачливых альтруистов». Для морального обращения этого типа личности самые прекрасные и самые деликатные методы альтруизации часто являются недостаточными: обычно болезненные кризисы, разочарования и катастрофы, или более грубые методы принудительной природы являются необходимыми, чтобы они могли начать процесс своего обращения. Отдельно взятые, грубые стимулы редко производят моральное облагораживание. Довольно часто вместо этого они деморализуют. Однако примененные вместе с тонкими методами альтруизации, и в уместной исторической ситуации, они становятся «наставляющими факторами» моральной трансформации многих катастрофических альтруистов. Наконец, многие из нас следуют тропой «промежуточных» альтруистов, странствуя в направлении морального совершенствования. В этих трех способах значительная часть сегодняшнего человечества движется к «позитивной моральной поляризации», необходимой для противостояния деструктивному процессу деморализации, или к «негативной поляризации» другой части человечества. Закон поляризации Чтобы понять эти последние несколько утверждений, желательно сказать несколько слов о законе религиозной и моральной поляризации во времена катастроф. В противоположность утверждению Фрейда, что бедствия и разочарования порождают единообразно агрессию и в противоположность древнему утверждению, повторенному недавно Тойнби, что мы учимся страдая и что разочарования и катастрофы единообразно ведут к моральному и духовному облагораживанию человеческого существования [35], закон поляризации утверждает: в зависимости от типа личности разочарования и неудачи вызывают противодействия и преодолеваются часто посредством возросшего творческого, усилия (глухота Бетховена, слепота Мильтона и т.д.) и посредством альтруистической трансформации (позитивная поляризация); а часто вызывают самоубийство, душевное расстройство, звероподобную жестокость, возрастание эгоизма, немую покорность, циничный сенсуализм (негативная поляризация). Та же поляризация происходит в массовом масштабе, когда катастрофы и разочарования выпадают на долю большого коллектива. Некоторые из его членов становятся более агрессивными, жестокими, чувственными (carpe diem) [36], или же ментально и морально дезинтегрируются, в то время как другая часть коллектива становится более религиозной, моральной, альтруистичной и безгрешной, как доказано также нашими «катастрофическими альтруистами». Этот закон объясняет, почему периоды катастроф отмечены дезинтеграцией системы ценностей данного общества и ростом деморализации, преступности, войн, кровавых столкновений, с одной стороны, и, с другой, созидательной реинтеграцией новой системы ценностей, особенно религиозных и этических ценностей, духовным и моральным совершенствованием позитивно поляризованного сегмента популяции. Как правило, все великие религиозные и моральные системы появились и затем облагораживались, главным образом, в катастрофические периоды жизни общества, будь это Древний Египет, Китай, Индия, Израиль, Греция—Рим, страны Запада. Предыдущая глава [37] показала, что эта поляризация продолжается также в настоящее время. Гигантская борьба между силами позитивной и негативной поляризации является подлинно борьбой нашего века. Если в этом судьбоносном конфликте силы позитивной поляризации в конце концов будут превалировать над силами негативной, с человечеством все будет в порядке. Если силы деморализации и дезинтеграции победят, тогда будущее человечества становится мрачным и неопределенным. Эта трагическая ситуация еще раз подчеркивает первостепенное значение задачи, определяемой для всех нас настоящей исторической ситуацией, — альтруистической трансформации человечества и человеческого универсума. Перевод с английского Т.С.ВАСИЛЬЕВОЙ ПРИМЕЧАНИЯ По отдельным странам эти войны распределены следующим образом: Греция — 24, Рим — 81, Австрия — 131, Германия — 24, Англия — 176, Франция — 185, Дания — 23, Испания — 75, Италия — 32, Россия — 151, Польша и Липа — 65 (Sorokin P.A. Social and Cultural Dynamics. Pevised and abridged in one volume by the author. Boston, 1957. P. 539). Иак. 2, 20; Гал. 5, 6. Мат. 5, 44 и 39. Это исследование П.А. Сорокин провел совместно с Н. Райтом в 1948—1950 гг. в Бостоне. См.: Sorokin P.A. The Ways and Power of Love. Chikago, 1967. P. 180. Проблемы «войны и мира» никогда не исчезали с горизонта П.А. Сорокина. Перечислим важнейшие статьи и брошюры, написанные им на эту тему на русском языке: Социальная роль и будущее войны // Бюллетень литературы и жизни. 1914. N 3; Вечный мир и всеобщее единение народов. Пг., 1917; Основы будущего мира. Пг., 1917; Причини войны и пути к миру. Пг., 1917; Si vis pacem... // Ежемесячный журнал. 1917. N 2-4; Влияние войны на состав населенна, его свойства я общественную формацию// Экономист. 1922. N1; Война и милитаризация общества //Артельное дело. 1922. N 1-4; Причины войны и условна мира // Новый журнал. 1944. N 7; Течение социальных отношений, войн и революций // Грани. 1946. N 2. Это утверждение П.А. Сорокина показывает, насколько далеко он ушел от позитивистских убеждений своей молодости. В 1920 г. он категорично заявлял: «Истина должна быть разъединена от Добра, Справедливости и т.п. принципов. Они несоизмеримы и гетерогенны» (Сорокин П.А. Система социологии. Пг., 1920. Т. I. С. X). П.А. Сорокин ссылается на издание: Diels Н. Fragmente der Vorsokratiker. Bd. I. Berlin, 1912; В17 (Sorokin Р.A. The Ways and Power of Love. Chicago, 1976. P. 6, 286). Ср. современный русский перевод: «Двояко рождение смертных [вещей], двояка гибель Одно из них порождает и губит схождение всех [корней]; Другое разлетается, разодранное, когда они вновь разделяются; И они [-элементы] никогда не прекращают непрерывного чередования: То действием Любви все они сходятся в Одно, То под действием лютой Ненависти несутся каждый врозь». (Фрагменты ранних греческих философов. М., 1989. Ч. I. С. 344.) Менее точен, но поэтически более выразителен старый перевод Г.И. Якубаниса: «То Любовью влекомы, сходятся все воедино Органы бренного тела, в расцвете жизненной силы, То, напротив, Враждой разъятые злой, каждый порознь В шумном прибое житейского моря у брега блуждают». Проблему «взаимопомощи» до Сорокина изучал П.А. Кропоткин, на труды которого («Взаимная помощь как фактор эволюции». СПб., 1907; «Этика». М., 1921) и ссылается здесь П. Сорокин. В «Этике» Кропоткин писал: «Понятия о „добродетели" и „пороке" — понятия зоологические... Природа может быть названа первым учителем этики, нравственного начала для человека» (Указ. изд. Т. 1. С. 19, 38). В явлениях взаимопомощи, по Кропоткину, заключаются «зачатки нравственной совести» (Там же. С. 14). Эта мысль очень близка П.А. Сорокину. В Нагорной Проповеди Иисус Христос говорит: «Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благоволите ненавидящим вас и молитесь за обижающих и гонящих вас... Ибо, если вы будете любить любящих вас, какая вам награда?» (Мат. 5, 44-46). В первом Послании к Коринфянам aп. Павла о любви сказано: «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносятся, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, а языки умолкнут, и знание упразднится» (I Кор. 13, 4—8). В книге «The Ways and Power of Love» П. Сорокин пишет, что в истории как западной, так и восточной философской этической мысли существуют три концепции любви: любви как Эроса, любви как Агапэ и любви как синтеза Эроса и Агапэ [Указ. соч. р. 3]. Далее он приводит следующую сравнительную таблицу: Эрос Агапэ желание добра ради самого себя; самоотдача; стремление человека возвыситься; нисходит на человека свыше от Бога; путь человека к Богу; путь Бога к человеку; достигается самим человеком, означает стремление самого человека обрести спасение; свободный дар, спасение как результат божественной любви; эгоистическая любовь, форма самоутверждения в качестве высшего, благородного, великого; самоотверженная любовь, которая «не ищет своего», а щедро расходует себя; стремление обрести божественную, бессмертную жизнь; жизнь по Богу, которая поэтому не боится ничего потерять; воля к «иметь» и «владеть», основанная на «потребности»; свободно дается и свободно расходуется, ибо изливался от полноты и щедрости Бога; прежде всего человеческая любовь, Бог — объект Эроса; прежде всего любовь самого Бога, ибо Бог — это Агапэ; даруется только тем, кто ее заслуживает, следовательно, возникает не самопроизвольно, а обусловлена ценностью объекта; изливается «на злых и добрых»; следовательно, она самопроизвольна, не обусловлена никакими причинами и даруется как достойным ее, так и недостойным; ценит срой объект и поэтому любит его. любит свой объект и поэтому делает его ценным. «Эрос и Агапэ составляют прямую противоположность друг другу», заключает свой «табличный анализ» П. Сорокин [Там же, р. 4]. Поскольку различие Эроса и Агапэ существенно для понимания дальнейшего изложения П. Сорокина, нелишним будет дополнить его анализ классическим рассуждением на ту же тему Мартина Лютера Кинга. «В греческом тексте Нового Завета, — пишет великий проповедник XX века, — есть три слова, означающие любовь. Первое — это „эрос". В платоновской философии эрос выражает тоску по божественному. В наше время этим словом обозначают любовь эстетическую и романтическую. Второе — „филиа", сердечную привязанность друзей. Филиа — взаимная любовь: человек любит, потому что любим. Когда же мы говорим о любви к своему противнику, мы имеем в виду не эрос и не филиа, для этого существует слово "агапэ". Агапэ означает понимание, спасительную добрую волю по отношению ко всем людям. Это любовь, льющаяся через край, — совершенно спонтанная, немотивированная, беспричинная и созидательная. Она возникает независимо от каких-то качеств или функций объекта. Это любовь Бога, действующая в сердце человека. Агапэ — бескорыстная любовь. Любовь, которая не ищет своего, но пользы другого (I Кор. 10, 24). Агапэ не делит людей на достойных и недостойных или по каким-то другим признакам. Она начинается там, где другого любят ради него самого. Это истинная любовь к ближнему, когда ближний — каждый человек, которого встретили. Поэтому агапэ не делит людей на друзей и врагов, но направлена на тех и на других. Если человек любит другого только за дружеское расположение, он любят ради пользы, которую может извлечь из этой дружбы, но не ради самого друга. Следовательно, лучший способ убедиться, действительно ли бескорыстна ваша любовь, это любить своего врага — ближнего, от которого невозможно ожидать в ответ ничего хорошего, только враждебность и преследования. Другая важная черта агапэ состоит в том, что она возникает из нужды другого человека. Самарянин, который помог иудею на пути в Иерихон, был "хорошим" потому, что откликнулся на человеческую нужду. Любовь Бога — вечна и не иссякает, потому что человек нуждается в Его любви. Апостол Павел убеждает нас, что исполненный любви акт искупления грехов был совершен, „когда мы были еще грешниками", — то есть в тот момент, когда мы больше всего нуждались в любви... Агапэ — это отнюдь не слабая, пассивная любовь. Это любовь действенная. Агапэ стремится создать и сохранить человеческое общество, даже когда кто-то пытается его разрушить. Агапэ — это готовность идти до конца, чтобы восстановить сообщество, шаг за шагом, не останавливаясь. Это готовность прощать не семь раз, но семьдесят раз по семь. Крест — вот вечный символ того предела, до которого доходит Бог, чтобы восстановить разрушенное сообщество. Воскресение — символ торжества Бога над силами, которые стремятся воспрепятствовать сообществу. Дух Святой — это реальность, непрерывно созидающая сообщество на протяжении всей истории. Тот, кто действует против сообщества, действует против всего мироздания. Поэтому если я отвечаю на ненависть ненавистью, я только углубляю трещину в разрушенном здании сообщества. Если я принимаю ненависть с ненавистью, я теряю себя как человека, ибо мироздание устроено так, что как человек я могу исполниться лишь в сообществе... В конечном счете, агапэ означает признание того факта, что все в жизни взаимосвязано. Все человечество вовлечено в единый процесс, и все люди — братья. И когда я наношу вред своему брату, вне зависимости от того, как он поступает со мной, я в той же степени наношу вред самому себе. Любовь, агапэ есть единственный материал, который скрепляет это разрушенное сообщество» (Кинг М.Л. Философия ненасилия. Шесть принципов (Из книга «Шаги к свободе». 1958) // Протестант. 1990. Ноябрь. N II (25). С. 14). Термин «аномическое», «аномия» П.А. Сорокин заимствует у Э. Дюркгейма, согласно которому «аномия» — это одна из болезней современного общества наравне с социальным неравенством и неадекватной организацией разделения труда, заключающаяся в том, что в обществе отсутствует четкая моральная регуляция поведения индивида. Подробнее см.: Дюркгейм Э. О разделения общественного труда. Одесса, 1900. С. 284. Сорокин был хорошо знаком и с другой работой французского социолога: «Самоубийство: Социологический этюд». СПб., 1912, — под влиянием которой написана его брошюра «Самоубийство как общественное явление». Рига, 1913. К проблеме само убийства П. Сорокин обращался я в поздний период своего творчества в книге: Society. Culture and Personality. New York, 1947. Подробно результаты этого исследования изложены в кн.: Sorokin P.A. Altruistic Love: A Study of American «Good Neighbors» and Christian Saint». Boston, 1950. Это утверждение П.А. Сорокин иллюстрирует следующей таблицей: Возраст Кол-во умерших в США в 1920 г. в возрасте 20 лет и старше (%) Возраст святых % 20–39 22,7 16–40 15,8 40–59 28,6 41–60 27,5 60–79 38,1 61-80 39,0 80 и старше 10,6 80 и старше 17,7 Всего: 100 100 (Sorokin P.A. The Ways and Power of Love. Chicago. 1967. P. 61). Цит. no: Personality and the Behavior Disorders / Ed. by J. McV. Hunt. New York, 1944. P. 269—305. См.: New York Times. April 25. 1952. Разновидности протестантизма, распространенные в США. Сведения о них П.А. Сорокин почерпнул из следующих источников: Еаrtоп J.W., Weil R.J.. Kaplan В. The Hutterite Mental Health Study // Mennonit Quarterly Review. January 1951; Clark B.W. The Hutteritan Communities // Journal of Political Economy. 1924. V. 32; Deets L.E. The Hutteriter A Study of Social Cohesion. Gettysburg, 1939. Цитата из статьи K.E. Appel'a «Psychiatric Тhегару», опубликованной в сборнике, указанном а примеч. 14. P. 1107—1163. См.: Fiedler E.E. The Concept of an Ideal Therapeutic Relationship// Journal of Consulting Psychology. 1950. V. 14. P. 239—241. Rogers С.R. Client-Centered Therapy. Boston, 1951. P. 159. Подробно условия и результаты этого эксперимента изложены в статье: Tompson J.M. Experimenta tion with the Technique of Good Deeds in Transformation of Inimical into Amicable Relationship // Sorokin P.A. (ed.) Symposium on Forms and Techniques of Altruistic and Spiritual Grouth Boston, 1954. Eichorn H., Hyde R.W. Friendly and Unfriendly Interactions in the Mental Hospital // Sorokin P.A. (ed.) Explorations in Altruistic Love and Behavior. Boston, 1950. P. 258—260. Sorokin P.A. Affiliative and Hostile Tendencies of College Students // Sorokin P.A. (ed.) Explorations... P. 289—290. Цит. no: Waddel H. The Desert Fathers [S.1., s.a.] P. 112. Федор Петрович Гааз (1780—1853) — старший врач московской тюремной больницы, известный своей бескорыстной филантропической деятельностью среди ссыльных и заключенных. Про него была сложена поговорка: «У Гааза нет отказа». На пьедестале памятника Гаазу в Москве воспроизведен его девиз: «Спешите делать добро» (памятник установлен в 1909 г. во дворе бывшей «Гаазовской» больницы, ныне Институт гигиены детей и подростков: Мечников пер., 5). Подробнее о нем см.: Тур С. Воспоминания и размышления // Время. 1862. N 6. С. 64—65; Кони А.Ф. Доктор Ф.П. Гааз // Вестник Европы. 1887. N 11; Тарасов И.Т. Друг несчастного человечества. М., 1909. Эпизод из жизни Гааза, рассказанный П.А. Сорокиным, заимствован им из воспоминаний А.Ф. Кони (Сорокин ссылается при этом на отдельное издание: Кони А.Ф. Федор Петрович Гааз. М., 1914. С. 189—190). Между прочим, этот эпизод произвел огромное впечатление на В. Гюго и использован им в романе «Отверженные». Ашока — др.-инд. царь (правил в 268—232 гг. до н.э., третий правитель из династии Маурьев, один из самых известных государственных деятелей индийской древности. «В истории древней Индии фигура Ашоки возвышается подобно некой великой вершине Гималаев, блистающей в лучах солнца...» (Macphail I. Asoka (The Heritage of India). Calcutta, s.a. P. 7). Подробнее см.: Бонгард-Левин Г.М., Ильин Г.Ф. Индия в древности. М., 1985. С. 212—245. По мнению авторов этой книги, «Ашока был первым правителем древней Индии, осознавшим особую важность буддизма для укрепления империи» (Указ. соч. С. 244). В суждениях об Ашоке П.А. Сорокин опирается на исследования: Bhandarkar D.R. Asoka. Calcutta, 1932; Smith V.A. Asoka, the Buddhist Emperor of India. Oxford, 1909. Термин Т. Гоббса, употребленный им для характеристики догосударственного состояния человеческого общества: «Пока люди живут без общей власти, держащей всех их в страхе, они находятся в том состоянии, которое называется войной, и именно в состоянии войны всех против всех» (Гоббс Т. Левиафан. М., 1936. Ч. 1. Гл. 13. С. 115). Форма ненасильственной борьбы за независимость (самая крайняя мера — отказ от уплаты налогов), теоретически обоснованная М. Ганди («Сатьяграха» — букв.: упорство в истине), — получила широкое распространение и всенародную поддержку в Индии. Деятельность упоминаемого Сорокиным А.В. Бхаве получила известность в конце 40-х — начале 50-х годов. «Однорукий инвалид, он решительно взялся за решение одной из самых серьезных земельных проблем Индии, являющейся причиной аграрных беспорядков, и скоро добился того, что землевладельцы — без всякого принуждения и, не взимая арендной платы, — перераспределили 35000 акров (акр — чуть больше 40 соток) принадлежащей им земли в пользу своих арендаторов. Переходя из деревни в деревню, этот кроткий аскет добивался того, что землевладельцы ежедневно раздавали по 300 акров своей земли тем, кто в ней нуждался. На центральное министерство Питания и Сельского хозяйства произвело сильное впечатление его предложение предоставить ему 10 млн. акров обработанных, но пустующих земель, находящихся в собственности государства, для того чтобы он лично распределил их среди безземельных крестьян. Его цель состоит в том, чтобы добиться добровольного перераспределения 50 млн. акров земли (что составляет шестую часть всего земельного фонда Индии), принадлежащей землевладельцам, в пользу безземельных и нуждающихся крестьян» (Trumbul R. Holy Man Who Walks in Gandhi's Step // New York Times. Magazine Section. February 10, 1952. P. 13—20; цит.по: Sorokin P.A. Ways and Power of Love. Chicago. 1967. P. 73). Сулейман Великолепный (или Великий; прав.: Сулейман I Кануни, 1495—1566) — турецкий султан с 1520 г., при котором Османская империя достигла наибольшего территориального расширения и наивысшего могущества. Ведя активную завоевательную политику, умер во время похода в Венгрию. «... Тому, чем подлежит всегда руководствоваться людям, желающим прожить свою жизнь безупречно, — пишет Платон, — ... ничто на свете не научит их лучше, чем любовь. Чему же она должна их научить? Стыдиться постыдного и честолюбиво стремиться к прекрасному, без чего ни государство, ни отдельный человек не способен ни на какие великие и добрые дела» (Платон. Соч. М., 1970. Т. 2. С. 104: Пир, 178d). «Дружественность, — по Аристотелю, — по-видимому, скрепляет и государства, и законодатели усердней заботятся о дружественности, чем о правосудности, ибо единомыслие — это, кажется, нечто подобное дружественности, — к единомыслию же и стремятся больше всего законодатели и от разногласий, как от вражды, охраняют государство. И когда граждане дружественны, они не нуждаются в правосудности, в то время как будучи правосудными, они все же нуждаются еще и в дружественности; из правосудных же отношений наиболее правосудное считается дружеским» (Аристотель. Соч. М., 1984. Т. 4. С. 219—220: Никомахова этика. VIII. 1155а 23— 28). I Кор. 13, 7—8. См. также примеч. 9. Высшее благо (лат.). Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы. Ч. 2. Кн. 6. Гл. III: Из поучений старца Зосимы (ж: О молитве, о любви и о соприкосновении мирам иным) // Полн. собр. соч. Пг., 1918. Т. 12. С. 379—380. Читателю, вероятно, странно будет увидеть имя Игнатия Лойолы, основателя ордена иезуитов, в одном ряду с именами величайших христианских святых. «Имя Лойолы вошло в историю как символ мрачного изуверства, коварства, жестокости, ханжества и оправдания любого преступления для достижения поставленной цели», — такова типичная для советской историографии точка зрения (цит. по: Краткий научно-атеистический словарь. М., 1969. С. 393). П. Сорокин на этот счет придерживается другого мнения; в его книге «The Ways and Power of Love» имя И. Лойолы встречается довольно часто, в одном месте — даже в одном ряду с Серафимом Саровским (Указ. соч. Р. 277); на с. 159—161 подробно излагается биография и религиозный путь И. Лойолы. Напомним, что в 1622 г. основатель ордена иезуитов был канонизирован католической церковью. Брат Джозеф (светское имя — Айра Даттон: 1843—1931) обратился к Богу лишь в возрасте 40 лет. Когда ему было 23 года, он женился, но неудачно: жена ему изменяла и через год сбежала с другим. Айра начал пить и стал алкоголиком, но время от времени его посещали мысли о «Всемогуществе Божием» и о том наказании, которое он должен повести. Окончательное возвращение к Богу произошло в 1883 г., Айра Даттон принял пострижение в монастыре Траппистов в штате Кентукки и сменил имя. В монастыре выяснилось, что пассивно-созерцательная жизнь не для него, его беспокойная натура жаждала активной деятельности на благо ближних. Он уехал на остров, где находился лепрозорий, и здесь посвятил себя бескорыстным заботам о прокаженных. Он не только не получал здесь никакого жалованья, но и из своих личных средств пожертвовал более 10 тыс. долларов на нужды лепрозория. На острове он прожил 44 года. О своей судьбе он рассказал в книге: Duttonn Ch.I. The Samatitans of Molokai. New York, 1932. См.: Фрейд З. «Введение в психоанализ» и «По ту сторону принципа удовольствию (Сорокин ссылается на английские переводы этих книг: London, 1934 и New York, 1920 соответственно); Toynbee A.I. Civilization on Trial. New York, 1948. P. 234, 248, 260. Полемику Сорокина с 3. Фрейдом см.: Sorokin P. The Ways and Power of Love. Chicago, 1967. P. 306. «Лови день» (лат.) — цитата из Горация (Оды, I, XI, 8). Имеется в виду 4-я глава (Religion and Moral Polarization of Our Time) книги The Basic Trends of our Times. Примечания: В.В. САПОВ Источник: Социологические исследования. 1991. №№8,9. http://nowimir.ru/DATA/040022.htm

Социологическая теория религии: обзор Питирима Сорокина Издательство «Элементарные формы» 16:35, 23 января 2019270 Добавить в закладкиДобавить в коллекцию Издательство «Элементарные формы» продолжает знакомить читателей с ранними отзывами на книгу Эмиля Дюркгейма «Элементарные формы религиозной жизни». В 1914 году на русском языке вышли два обзора этой книги за авторством Питирима Сорокина — в литературно-политическом журнале «Заветы» и в сборнике «Новые идеи в социологии». Сорокин, впоследствии ставший одним из самых известных социологов русского происхождения и основавший социологический факультет в Гарварде, тогда только заканчивает юридический факультет Санкт-Петербургского университета. Публикуем статью Сорокина о социологии религии, вышедшую в «Заветах». Орфография и пунктуация приведены к современным нормам, написание имен и перевод цитат Дюркгейма сохранены. Питирим Сорокин рядом со своей машиной «Форд» в США. «Бог есть имя для социологического единства». Зиммель. Религия I Эмиль Дюркгейм. Элементарные формы религиозной жизни: тотемическая система в Австралии / Пер. с франц. В. В. Земсковой под ред. Д. Ю. Куракина (Москва: Элементарные формы, 2018). Современное нам состояние социальных наук обнаруживает одно чрезвычайно любопытное явление, а именно: все бóльшее и большее влияние общей социологии на построение отдельных научных дисциплин, трактующих «о духе» и «об обществе». Это растущее влияние общей социологии можно наблюдать почти на всех так называемых «гуманитарных науках», и прежде всего на различных отраслях науки о праве и нравственности. Возьмем ли мы уголовное право или государственное, или общую теорию права, всюду мы видим одно и то же явление. В криминологии классически-догматическая школа потеряла всякий кредит. Антропологическая школа подкопала корни догматизма, но и сама пала под ударами социологической школы, в особенности, ее левого социалистического крыла, руководимого Турати, Колайяни и др. Ваккаро, Тард, Принс, Лист и др. окончательно довершили победу социологизма над антропологизмом в криминалистике. То же мы видим и в области государственного права: и здесь догматическая схоластика потерпела фиаско, и в настоящее время нет почти ни одной более или менее крупной «теории государства», которая не строилась бы на общесоциологическом фундаменте… Не будет ошибкой, если то же самое мы скажем и об остальных дисциплинах права, а равным образом, и о всех современных теориях нравственности. В этой последней области даже такие «логисты», как Наторп, строят социальную этику на почве «общности» [1]. Если мы обратимся к психологии, то и здесь мы встречаемся с аналогичным явлением, а именно, с попытками реформирования старой индивидуальной психологии путем введения в психологические построения принципа общения, иначе социальной точки зрения, называемой различными лицами различно («Психология народов» — Штейнталь, Лацарус и Вундт, «Интерментальная психология» — Тард, Гиддингс, Сигеле и др., «Взаимодействие» — Зиммель, Де-Роберти, Дюркгейм, Драгическо, «Обмен» — Новиков и т.д.). И нельзя сказать, чтобы это растущее влияние социологии не дало ничего нового в сфере как указанных, так и других гуманитарных наук. Одним из результатов этого вмешательства социологии следует считать прежде всего происходящую на наших глазах ломку и переделку всего здания указанных наук. Это раз. А во-вторых, в ряде научных дисциплин это вмешательство выразилось и в некоторых положительных результатах, как теоретических, так и практических. Примером может служить та же наука о преступлении и преступнике, где мы видим ряд практических реформ, обязанных своим бытием именно ряду положений, прочно установленных социологической школой… Если все вышесказанное правильно, то заранее можно ожидать, что и наука о религии не избегла этого вмешательства социологизма, что и в ней мы должны наблюдать аналогичное же явление. Действительность вполне оправдывает это предположение, а равным образом, и научную продуктивность вмешательства социологии в эту область. Как видно будет из дальнейшего, почти все главные работы по теории религии, появившиеся за последнее время, носят социологический характер. С другой стороны, нижеследующее же должно доказать, как легко разрешается ряд «загадок» в области религиозных явлений при умелом приложении социологического метода, загадок, остававшихся так долго неразрешимыми или, в лучшем случае, получавших лишь словесное разрешение… II Религия и явления религиозной жизни издавна привлекали к себе внимание мыслителей. Но недостаток фактических данных, несовершенство мышления и приемов изучения, спекулятивный характер построения и догматизм как самих исследователей, так и окружавшего их общества, сводили на нет все попытки проникнуть в тайну религиозных явлений и лишали возможности построить научно обоснованную теорию религии. Обложка номера журнала «Заветы», в котором вышел обзор Питирима Сорокина. Но с конца первой половины 19-го века происходит резкий перелом в способах изучения религии. Из рук богословов, моралистов и философов наука переходит в руки лингвистов, исследователей мифа, антропологов, историков культуры, этнографов и социологов, и благодаря этому положение дела существенно меняется… В довольно быстрый срок накапливается громадный материал, происходит сравнение религий различных народов, обнаруживаются существенные сходства религиозной жизни, и в результате создается ряд теорий и гипотез, проливающих свет на многие религиозные явления. Имена Я. Гримма, Куна, Шварца, М. Мюллера, Спенсера, Тэйлора и др. навсегда останутся в истории данной науки как имена главнейших представителей блестящей плеяды творцов «науки о религии»… За первыми пионерами следом устремляются многочисленные продолжатели. Усиленным темпом идет как собирание материала, так и его систематизация. Большим вкладом в науку было изучение верований примитивных австралийских и американских племен, выдвинувшее на ряду с «анимизмом» и «фетишизмом» явления «тотемизма» (работы Б. Спенсера и Гиллена, Стрелова, Фразера и др.). В самое последнее время известный социолог Э. Дюркгейм выступил с обширным трудом, в котором он пытается подвести исчерпывающие итоги в области этих новых данных. На этом труде, носящем название «Элементарные формы религиозной жизни», стоит остановиться подробнее. III Что такое религия? Каковы главнейшие ее элементы? Где ее источник? Почему она так живуча и какова ее социальная роль? — вот основные вопросы, разрешение которых необходимо для создания науки о религии. Ответив на эти вопросы, мы можем ответить и на вопрос о ее будущих судьбах… Определений религии существует многое множество. Одни считают религией связь человека с Богом [2], другие — веру в духов вообще [3], третьи — верования в сверхъестественные силы [4] и т.д. Каждое из этих определений имеет свои плюсы и минусы. Что касается первого определения, то оно неверно потому, что имеются религии, где представление божества совершенно отсутствует (напр., буддизм). Определение религии как совокупности верований в сверхъестественные существа неверно потому, что то, что нам кажется сверхъестественным, не казалось таковым, напр., первобытным людям, у которых даже не было самого разделения явлений на естественные и сверхъестественные. Содержание третьего номера журнала «Заветы», в котором была опубликована статья Питирима Сорокина о книге «Элементарные формы религиозной жизни». Но может быть определение религии вообще невозможно? Так именно и думает В. Джемс [5]. Если бы дело обстояло так, то, очевидно, надо было бы проститься с наукой о религии. Раз нет определения, т.е. не выделена группа явлений, принадлежащих к одному и тому же классу, то невозможно ничего и сказать о них, ибо в этом случае неизвестно, о чем мы говорим и почему причисляем явление А к данному классу, а явление В — отделяем от него [6]. К счастью, дело обстоит не так печально. Уже Н.К. Михайловский определял религию как целостное соединение категории сущего и должного. Хотя это определение и неясно в данной форме, однако, как увидим сейчас, оно верно схватывает суть дела… Дюркгейм, приведя в своем труде ряд определений и указав на их недочеты, вполне правильно подразделяет религиозные явления на два элемента: на верования и на обряды. Действительно, всякое религиозное явление есть то или иное верование и реализующий его вовне тот или иной акт — обряд. Но какие же это верования? Ведь верований много, в чем же существенная черта религиозных верований? Изучая различные религии, как наиболее развитые, так и примитивные, мы всюду встречаем нечто общее, а именно, верование в дуализм вещей и явлений, разделяющихся на категорию «священных» (sacré) и категорию не-священных, обычных, вульгарных (profane) (стр. 50). «Подразделение мира на две области, из которых одна содержит все то, что священно, другая все то, что не священно, есть отличительная черта религиозной мысли». И, действительно, признак, указываемый Дюркгеймом, присущ не только развитым религиозным системам, но и совокупности примитивных верований, выращенных в мифах, догмах, легендах и т.д., в силу чего нельзя не признать удачным это определение, означающее по существу то же, что говорил и Н.К. Михайловский в своих «Отрывках о религии». Раз указана характерная черта религиозных верований, то тем самым указано и на то, какие внешние поступки относятся к области религиозной жизни. Совокупность поступков, реализующих эти верования, и составляет то, что называется религиозным культом. Но ведь этими же чертами обладают и магические верования? Несомненно. И вот, чтобы выделить из этой общеродовой области область чисто религиозных явлений, Дюркгейм указывает на новую черту, а именно: «Собственно религиозные верования всегда, — говорит он, — свойственны определенному коллективу». Единство верований и единство вытекающего из них культа и составляет из отдельных индивидов то социальное единство, которое можно назвать церковью. Магия же всегда индивидуалистична. Отсюда полное определение религии будет гласить так: «Религия есть солидарная система верований и практики по отношению к вещам священным (relatives á des choses sacrées), т.е. отделенным (séparées) от несвященных, запрещенным; верований и практики, которые соединяют в одно моральное целое, называемое церковью, всех тех, кто к ним принадлежит». Таково определение религии. Приглядимся теперь к тщательному анализу, которому подвергает Дюркгейм первобытные верования, основываясь на всей главнейшей литературе по данному вопросу… IV Раз имеется определение религии, то спрашивается, какова же была ее элементарная форма? Внимательное изучение последней имеет громадное значение в силу того, что здесь религиозные явления проще, а потому более доступны исследованию. Изучив основные элементы простейшей религии, мы можем понять и размотать клубок верований, составляющих развитую религиозную систему. Относительно первобытных верований существует, как известно, несколько теорий. Одни утверждают, во главе с Тэйлором, что первобытной религией является анимизм; другие, во главе с М. Мюллером, защищают теорию натуризма и, наконец, ряд исследователей считает за первобытные верования тотемизм. Аргументы и положения анимизма сводятся вкратце к следующему: зародышем всех верований является вера в существование души. Это представление о душе образовалось на почве таких антропобиологических явлений, как сон, галлюцинации, летаргия, видение тени и т.д. Засыпая, первобытный человек видел сны; в то время, как его тело покоилось, другое его «я» охотилось, разговаривало и т.д. В результате таких явлений, естественно, образовывалось у него представление о двойственности его «я» [7] и о некотором особом «я», которое и стало называться в дальнейшем душой. Раз выработалось представление о душе, то не трудно уже было создание представлений о духе вообще; духи — это те же души, но души, навсегда покинувшие тело; смерть и есть это явление окончательного разрыва души с телом. Порывая с телом после смерти, души становились духами и в своей совокупности образовывали царство духов. Эти духи могли воплотиться в каком-нибудь предмете; отсюда вера в одушевленность всей природы, отсюда же и почитание явлений природы (натуризм), животных, растений и неодушевленных предметов (фетишизм). На этой почве в дальнейшем выросли представления богов, все основные системы религии и т.д. Карикатура на Питирима Сорокина одного из студентов (ГБУ РК «Центр «Наследие» имени Питирима Сорокина) Такова в самых кратких и грубых штрихах конструкция анимизма, объясняющего происхождение религиозных верований не социальными, а чисто биологическими явлениями (сон, летаргия и т.д.). Спрашивается, насколько она может быть принята как исчерпывающее объяснение основной сущности религиозных верований? Для этого, говорит Дюркгейм, они должна бы дать удовлетворительный ответ на три вопроса: 1) как могло возникнуть представление о душе, 2) как оно могло сделаться предметом культа и трансформироваться в представление о духе вообще и 3) как из этой концепции мог возникнуть культ природы. Но уже ответ, даваемый ею на первый из этих трех вопросов, нельзя прознать достаточным. Возникновение представлений о душе на почве явлений сна и т.д. вовсе не так естественно и самоочевидно, как это кажется. В самом деле, вместо того, чтобы создать представление о «двойнике», дикарь мог скорее создать представление о том, что во время сна он способен видеть на расстоянии; так как сны большей частью воспроизводят прошлое, то представление «двойника» не разрешает нисколько загадки таких снов и т.д. Но помимо этого, необъяснимым с точки зрения анимизма является сама суть проблемы: почему дикарь ищет объяснения таких фактов, как сон? Мало ли с нами случается фактов, которые проходят мимо нас, не возбуждая совершенно нашего любопытства. Тем более непонятно, почему первобытный человек, у которого почти отсутствуют всякие спекулятивные потребности, вдруг заинтересовался явлениями сна и захотел отдать себе отчет в них. Что такое сон в нашей жизни? Не более ли вероятно, что «дикарь» должен был бы скорее заняться объяснением жизни, чем смерти, бодрствования, чем сна? В силу этого объяснить происхождение души, духа и т.д. путем чисто биологических явлений сна и пр. невозможно. Только там, где уже имеется представление о духах, сон мог играть ту или иную роль, но сам по себе он недостаточен для создания представлений души, духа и т.д. (84). Еще более недостаточна теория анимизма для объяснения второй проблемы: почему души стали предметом почитания и как могло возникнуть представление о духах? Анимизм отвечает, что смерть производит трансформацию души в дух, а отсюда выводит и причину почитания души. Но почему же душа, которая при жизни вовсе не есть предмет почитания, не есть нечто священное (sacré), вдруг после смерти становится предметом почитания, обоготворения, божеством и т.д. «Смерть (с точки зрения дикаря) не прибавляет к душе ничего существенно нового, исключая большей свободы движений». Верования меланезийцев, напротив, показывают, что смерть сама по себе никак не может вести к обоготворению души. Далее анимизм утверждает, что первыми обоготворенными душами являются души предков и умерших людей. Если это правда, то следовало бы ожидать, что чем примитивнее религия, тем большее значение имеет в ней культ предков. Однако оказывается дело не так. Культ предков есть явление, свойственное уже развитым религиям; в первобытных же религиях роль его очень мала. Раз это так, то анимизм теряет под собой прочную почву. Но мало того; если бы духи природы и божества создана были по образу человеческой души, то они должны были бы быть и похожими на нее. Однако это не так. Душа проводит почти все свое время внутри тела, тогда как дух живет почти всегда вне объектов. К этому следует прибавить и то, что примитивные представления духов не антропоморфны, а скорее зооморфны и филоморфны: наиболее священными вещами в Австралии являются не люди, а животные и растения. Следовательно, анимизм не дает возможности справиться и с третьей проблемой. Ко всему сказанному следует добавить то, что по конструкции анимизма религия является совокупностью галлюцинаций и иллюзий, не имеющих никакой общественной ценности. Но если это так, то загадкой становится само существование религии во все времена. Как в таком случае явно бесполезная вещь могла существовать так долго и играть такую крупную роль в истории человечества? Неужели же естественный подбор не удалил бы эту систему лжи, ошибок и обмана (67–99)? Таковы основные недочеты анимизма, представляющего попытку объяснения религии на почве биологии и, в частности, антропологии и физиологии. Еще более серьезные возражения вызывает теория натуризма, обоснованная менее прочно, чем анимизм (см. стр. 100–122). То и другое построение стремится вывести понятие божественного из явлений природы, то физических (натуризм), то биологических (анимизм). Обе теории игнорируют социальный момент, который по существу и играет здесь решающую роль. Рассмотрение тотемизма как наиболее примитивной системы показывает, что явления религиозной жизни должны всецело объясняться социальными причинами, а не физическими и биологическими. Посмотрим же, как Дюркгейм обосновывает свой тезис. V Мы не будем следить за кропотливым анализом тотемизма, производимым Дюркгеймом на протяжении 500 страниц. Нет надобности говорить, что автор обнаруживает обширную эрудицию, уменье анализировать факты; повсюду здесь рассыпано много блестящих замечаний, остроумных сопоставлений и т.д. Мы возьмем его окончательные выводы. Следуя своему определению, Дюркгейм анализирует и конструирует тотемизм, прежде всего, как систему верований, а затем уже как систему обрядов или религиозный культ. Что же такое тотемизм как система верований? Тотемизм констатирован и особенно глубоко изучен у австралийских племен, имеющих клановуюорганизацию, Клан же характеризуется двумя чертами: а) индивиды, его составляющие, соединены друг с другом связью родства, но родства не кровного, а иного; в) это родство покоится на том, что члены клана считают себя родственными с определенным разрядом вещей, весь класс которых и носит название тотема. Каждый клан имеет свой тотем и, след., тотем есть прежде всего имя клана. Тотемом являются животные, растения и реже — неодушевленные предметы. Отсюда члены клана, имеющего тотемом кенгуру, называют себя «людьми-кенгуру», другие — «людьми-ящерицами», «людьми травяного семечка» и т.д. Совокупность кланов образует «фратрию», которая также имеет свой общий тотем, поэтому и кланы, составляющие фратрию, считаются родственными. Помимо этого, могут быть свои тотемы как у мужской, так и женской половины группы, а равно и у каждого индивида. При этом следует заметить, что тотемом является не отдельный предмет данного класса, напр., не то или отдельное кенгуру, а весь род кенгуру (140–158). Питирим Сорокин за рукописью книги, 1948 г. (ГБУ РК «Центр «Наследие» имени Питирима Сорокина) Но тотем не есть только имя; это в то же время и «эмблема, подлинный герб, аналогичный геральдическому гербу». Внешним показателем тотема как эмблемы служат те или иные знаки и рисунки, вычерчиваемые на предметах данного клана, а ровно и на телах самих членов. В частности, татуировка есть не что иное, как обозначение того, что данный индивид принадлежит к такому-то тотему. Отсюда уже видно, что тотем как эмблема есть не что иное, как символ коллективности — этикетка того, что данный индивид, живой или мертвый (эмблема рисуется иногда и на мертвых) принадлежит к данному клану. Принимая во внимание, что эти знаки тотема особенно важную роль играют в священных обрядах, принимая далее во внимание, что особо священными предметами являются те предметы, на которых выгравирована эмблема тотема («чуринга», «нуртунья», «ванинга») [8], потеря которых считается настоящим бедствием, мы не можем не видеть, что их священный характер происходит от того, что они «материально представляют тотем». Отсюда же и их религиозное значение (158–180). Сообразно со сказанным, и те предметы, на которых выгравированы тотемические знаки (напр., утесы и скалы), или те места, в которых хранятся «чуринги» («эрнаталунга»), в силу тех же причин получают сакральный характер. Но область сакральных вещей далеко не исчерпывается этими предметами. В состав таких же священных вещей входят существа тотемического рода (животные и растения) и члены клана. Священный характер животного или растения-тотема (напр., кенгуру или клана «людей-кенгуру») выражается в том, что члены клана не могут есть животное, являющееся тотемом данного клана, или же подобный поступок возможен только в редким случаях и то по соблюдении специальных обрядов. Нельзя далее убивать животное-тотем или срывать растение-тотем, кое-где нельзя прикасаться к своему тотему, одеваться в его шкуры и т.д. Из изучения тотемических верований видно, что «символы тотемического существа (чуринга и т.д.) считаются более священными, чем само существо тотемическое». Первые окружены большим почетом, женщины и непосвященные не могут не только касаться, но и видеть чурингу, место хранения чуринги считается настоящим храмом, где не должно быть никакого шума, и т.д. Животные же и растения-тотемы могут быть видимы всеми, к ним можно прикасаться, живут они на обычной, несвященной территории и т.п. К числу сакральных же объектов принадлежат и члены данного клана в силу того, что они суть одно с животным или растением тотемом. Отсюда — признание священными крови человека, его волос и т.д. Но степень священности не одинакова у всех членов. Женщины менее священны, чем мужчины, а из мужчин «посвященные» более священны, чем «непосвященные». Солнце для австралийца племени Порт Маккай, фратрии Вунгароо есть подлинный член Вунгароо, луна же есть Воотароо и т.д. Гюйо был прав, когда говорил, что «религии есть в фантастической и символической форме физическое, метафизическое и моральное толкование всего сущего по аналогии с человеческим обществом» [9]. Из всего сказанного видно также, что определение религии, данное Дюркгеймом, вполне подтверждается изучением тотемизма, представляющего не что иное, как систему верований, разделяющих весь мир на мир сакральный и не сакральный, вульгарный (profane). VI Пропуская мимо анализ и понятие индивидуального и матримониального тотема, спросим себя, каков был источник этих примитивных верований. Кому или чему обязаны они своим возникновением? Рассмотрев главнейшие теории, отвечающие на этот вопрос, указав на те недочеты, которые мешают принять их, Дюркгейм строит следующее объяснение. Из анализа тотемических верований вытекает, говорит он, что «тотемизм есть религия не тех или иных животных, людей или образов, но религия анонимной и безличной силы, которая оказывается в каждом из этих существ, не смешиваясь, однако, ни с одним из них». Ни одно из конкретных тотемических существ не обладает всей этой силой, но все они причастны к ней. Она, сама по себе, независима от конкретных вещей, в которых она воплощается: индивиды умирают, поколения сменяются, но она остается, не умирает и вечно переходит из одного поколения в другое. Она вездесуща: она и в чуринге, и в животном, и в растении, и в утесе, и в крови человека и т.д. Она своего рода физическая сила, приводящая все в движение, и дающая всему жизнь. Но в то же время эта сила является и моральной силой. Все существа, имеющие один тотем, морально связаны друг с другом, имеют общие правила жизни и поведения и составляют одно социально-солидарное единство (268–272). Таков тотемизм в истолковании Дюркгейма, существенно отличающемся от обычных толкований. Подтверждением правильности подобного конструирования тотемизма служит ряд аналогичных явлений у других народов, где безличность обоготворяемой силы выступает более отчетливо; таковы «wakan» американских племен, «mana» меланезийцев и т.д. Раз такова конструкция тотемизма, то спрашивается, каков же источник тотемических верований? Очевидно, что тотем есть прежде всего символ и материальное выражение какой-то другой вещи. Что же это за вещь, которая сделалась божественной и священной? Стоит вдуматься в приведенную характеристику тотемизма, чтобы сам собой получился ответ. Он будет гласить: вещь, вознесенная на высоту божества, внешним символом которого является тотем, есть Клан. «Бог клана — тотемический принцип — не может быть другой вещью, как сам клан, но клан гипостазированный и представляющийся воображению в виде чувственно воспринимаемых животных и растений, служащих тотемом». Таков ответ Дюркгейма, совпадающий по существу с ответами Гюйо, Зиммеля и других. Но мало дать ответ, надо еще показать, как это творение коллектива возможно. Иначе говора, ответить на вопрос: в силу чего клан может играть такую роль? В работе Зиммеля «Религия» [10] проведена весьма тонкая параллель между социальными и религиозными категориями. Вот что говорит Зиммель («Религия», стр. 20, 21). «Глубоким основанием возможности превращения религиозной категории в форму социальных отношений служит замечательная аналогия, существующая между отношением индивида к Божеству и к обществу в его целом. Прежде всего чувство зависимости является тут решающим. Отдельная личность чувствует себя связанной с чем-то высшим, общим, из которого она вытекает и с которым сливается, которому она приносит жертвы, но от которого в свою очередь ждет для себя возвышения и искупления, от него и в то же время тождественная с ним. Богу дано такое определение; это — Coincidentia oppositorum. Важная связь между человеком и его Богом повторяет те виды отношений, какие существуют между индивидом и его общественной группой. И здесь та же зависимость отдельного лица от высшей силы, представляющей ему тем не менее некоторую степень свободы; восприятие, а в ответ ему реакция; самопожертвование, не исключающее однако бунта; награда и наказание; отношение части к целому в то время, как сама эта часть так и хочет быть целым». То же по существу утверждает и Дюркгейм. «Общество, — говорит он, — то же для его членов, что Бог для своих верных». Верующий чувствует себя в постоянной зависимости от Бога (австралиец — от тотемической силы); индивид находится в постоянной зависимости от общества, верующий представляет себе Бога как существо высшее, более могучее; таковым же является общество для индивида. Бог вечен и общество вечно. Бог может принудить верующего к исполнению тех или иных актов; то же принуждение свойственно и обществу. Бог, помимо физической силы, есть моральная сила; и общество является такой же моральной силой по отношению к индивиду; это ему мы обязаны нашими взглядами, различием добра и зла, познанием долга. «Общественное мнение» — вот источник морального авторитета, и нет сомнения, что оно по существу есть явление социальное. Но Бог не только авторитет, от которого мы зависим; он в то же время и сила, которая нам помогает. И общество не только есть сила, которая требует от нас жертв, но и сила, благодетельная для каждого из членов. Как общение с Богом наполняет душу верующего новыми силами, так и общение с коллективом укрепляет и оживляет силы каждого индивида. Члены любой общественной группы (партий, научных обществ и т.д.), сходясь время от временя, набираются новых сил. Те психические явления, над изучением которых так много поработали Н.К. Михайловский, Тард, Сигеле, Росс, Лебон и др., подтверждают правильность сказанного. Одного общения индивидов, объединенных на какой-либо общей почве, достаточно уже для того, чтобы повысить весь тон психики индивидов, все их жизне- и мироощущение. Чувство гармонии с другими возбуждает аффекты, чувства, мысли и энергию. Общество освящает наши поступки, как Бог освящает поступки верующего, поэтому мудрено ли, что оно превращается в божество и мыслится символически в образе божеств той или иной религии. Без продолжения этой параллели [11] уже из сказанного видно, что тезис Де-Роберти, Гюйо, Зиммеля, вновь развиваемый Дюркгеймом, в достаточной степени оправдывается фактами [12]. VII Дюркгейм не останавливается на этих общих сходствах божества и общества; он идет дальше и конкретизирует свои аргументы в приложении к австралийскому обществу и его верованиям. Жизнь австралийских племен делится обычно на два периода: в первом периоде кланы живут рассеянными по различным местам, занимаясь обычными делами: охотой, рыбной ловлей и т.д. Это период обычной, нормальной жизни, где нет никаких экстраординарных переживаний, никаких интенсивных чувствований. Второй период, наступающий обычно после дождей, — период, резко отличный от первого. В это время рассеянные кланы собираются вместе, обычная жизнь прекращается, наступает «праздник» («короборри»). Одного факта соединения групп достаточно, чтобы вызвать повышение жизненного темпа. Возбуждение одного передается остальным и рикошетом влияет снова на первого. Возникает своего рода электрический ток, пронизывающий всех членов. Эмоциональное возбуждение все более и более растет и оканчивается тем, что индивиды «выходят из себя», все обычные, в частности, половые запреты падают, и жизнь принимает совершенно иной характер. «Это доминирующее настроение, возбуждаемое силой, находящейся вне каждого индивида и заставляющей его мыслить и поступать иначе, чем в нормальное время, вполне естественно заставляет каждого члена думать, что он перестал быть самим собой и что он сделался существом новым». Украшения, татуировка, подобия масок выражают и символизируют это «перерождение». Отсюда само собой следует, что в его сознании необходимо должно было возникнуть верование в существование двух миров, несовместимых друг с другом: мира обычного, не священного, где он ведет обычную монотонную жизнь (profane), и мира священного, сакрального, в котором он перерождается (sacré) (312–313). Таким образом, благодаря нахождению в среде социальной группы, появляется дуализм мира обычного и мира сакрального. Таково происхождение этого дуализма. Теперь спрашивается, почему же этот дуализм мыслится под тотемическими формами, иначе говоря, почему мир священного символизируется в виде «чуринг», животных, растений и т.д.? Ответом служит известный «закон, в силу которого чувства, возбужденные в нас каким-либо предметом, приписываются спонтанно тому символу, который представляет эту вещь». Черное есть символ печали; и этот символ может возбудить в нас переживания грусти. Каждое чувство, само по себе неоформленное, стремится выразиться или объективироваться в виде того или иного определенно-конкретного символа. В этом случае знак замещает собой само чувство; ему приписываются те эмоции, которые возбуждаются обществом; оно начинает уважаться, почитаться и т.д. «Солдат, который умирает за свое знамя, умирает за свою родину, но фактически в его сознании на первом плане стоит знамя, а не родина». Очутившись среди врагов, он хочет во что бы то ни стало спасти свое знамя, забывая, что знамя только символ: то же мы наблюдаем и всюду. Защита «чести мундира», государственных реликвий, — скипетра, цепей, флагов, монет и т.д., — защита икон, равным образом и все право с его нормами и символом, как это особенно ясно показал проф. Петражицкий, представляют частные случаи этой общей иллюзии. Таким же «знаменем» является и тотем по отношению к клану. Чувства, возбуждаемые кланом, переносятся путем проекции на различные конкретные предметы; обоготворение клана превращается в обоготворение тотемов. Клан представляется лишь в форме того или иного тотема, который и становится видимым символом божества, т.е. безличной и вездесущей религиозной силы. Так как человек — часть общества, и общество вне индивидов немыслимо, и так как индивид чувствует в себе наличность этой сверхличной «божественной» силы, то он начинает верить, что и он сопричастен божеству. Отсюда — почитание членов тотема (клана), их священный характер. В силу аналогичных же причин вытекает и необходимость почитания животных, растений и т.д. Символизация необходима на первых порах общественной жизни; это ведет к тому, что солидарность, связывающая членов клана, может представляться лишь в форме тех или иных символов; тотемы и служат подобными эмблемами солидарности, напоминающими о той «божественной» силе, которая de facto исходит от коллектива. Отсюда — почитание «чуринг», «нуртуний», тотемических животных и растений, крови человека; отсюда же — татуировка и тотемические знаки на предметах обихода. Такова вкратце теория Дюркгейма, объясняющая первоначальное возникновение и начальные формы верований. На этой почве возникает понятие о душе, о духах и боге. Душа вначале — это лишь часть общей религиозной силы, находящаяся в человеке. Так как общество переживает индивидов, то и сила религиозная вечна; поэтому и часть этой силы — душа — бессмертна. Отсюда — верования в перевоплощение душ. Так как сила божества священна, то и душа священна, поэтому и человек священен. Именно этим и объясняется то, что человек — самоцель и самоценность в наших глазах. Сам по себе взятый, он обычный комплекс клеток; то, что его освящает, это не самый биологический состав, а именно обитание в нем коллективной силы. Отсюда — священный характер его крови, ужас перед трупом и т.д. VIII Не останавливаясь на дальнейших построениях Дюркгейма, посмотрим кратко, как интерпретирует он культ австралийцев. Раз культ есть система актов, выражающих вовне религиозные верования, и раз последние состоят в отделении мира священного от несвященного, то, очевидно, и культ будет состоять в осуществлении этого разделения. Отсюда следует, что все религиозные обряды должны разделяться на две категории: на обряды отрицательныеи положительные. Совокупность первых сводится к системе запретов, имеющих целью резкое разделение мира священного от мира несвященного. Конкретными примерами могут служить: а) запрещение соприкосновения «с священным» существа несвященного. Так, напр., «чурингу» непосвященный не имеет права не только брать, но и видеть. Сюда же относятся запреты употреблять в пищу мясо тотемических животных и т.п. Другой стороной этих обрядов является запрещение «вульгарных» занятий в периоды, посвященные специально религиозной жизни. Акты еды — обычны; поэтому, чтобы не было смешения двух миров, они запрещены у австралийцев во время обрядов посвящения и религиозных празднеств (зародыш поста). Другими примерами являются запрещения: производить обычную работу в период религиозной жизни (праздничные шабаши); запреты пространственного смешения этих миров; отсюда — создание особых мест-храмов, предназначенных для исполнения обрядов; запреты временного смешения этих областей; отсюда — праздники, как специальные моменты для актов религиозной жизни. Проводя до конца тот же принцип, мы должны в аскетизме видеть до последнего предела проведенное разделение двух миров. Аскет, посвящающий себя божеству, окончательно разрывает с занятиями, потребностями и т.д. мира «профанов». Поэтому нет ничего удивительного, что аскетизм присущ уже первичной религии. Как видно из этих примеров, Дюркгейм не без удачи применяет свое определение к объяснению и к конструированию культа (стр. 427–464). Второй стороной культа является сторона положительная, ставящая своей задачей приближение верующего к миру божества. Эта тенденция, как у австралийцев, так и в позднейшее время, выступает в различной форме: то в обрядах посвящения, приближающих посвящаемого к миру священному, то в обрядах едения тела тотема или тела божества, чтобы и телом и душой слиться с ним (причастие), то в жертвах, преследующих ту же цель и т. д. Такова в кратких чертах социологическая теория религия, развитая и основательно документированная Дюркгеймом. Как первый крупный опыт чисто социологического построения науки о религии она говорит, является живым свидетельством того, насколько богатые плоды может дать дальнейшая разработка данной науки в том же направлении. Сама по себе теория Дюркгейма есть уже крупный шаг вперед по сравнению с биологическими и физическими теориями религий. Правда и она, конечно, далека от решения целого ряда сложных и запутанных проблем, но ее основные линии указывают, по-видимому, достаточно верно на источник, сущность и основные формы религиозного бытия, показывая, что прототипом божества является коллектив, а прототипом свойств божества — свойства социальной группы. Современный апологет религии Джемс видит ценность религии в том, что «религия делает для человека легким и радостным то, что при других обстоятельствах для него является игом суровой необходимости» [13]. Нет надобности говорить, что ответ этот достаточно неясен и, если угодно, применим ко всякой культурной ценности: и к науке, и к искусству, и к морали. Более ясной становится ее социальная роль при том понимании религии, которое дает Дюркгейм. Из этого понимания следует, что роль религии состояла в укреплении социальной солидарности членов группы; будучи продуктом этой солидарности, она рикошетом действовала на эту солидарность, прочнее скрепляя между индивидуальные отношения и создавая из суммы индивидов одно социальное единство. Что же говорит нам теория Дюркгейма о будущем религии? Ответ на этот вопрос зависит от того содержания, которое мы вложим в это понятие. Если под религией понимать познание мира, отличное от научного познания, каковым она, по существу, никогда не являлась для своего адепта, то, конечно, вполне прав Гюйо, что религия будущего есть иррелигиозность, или даже, выражаясь еще резче, безрелигиозность. Но если, вслед за Дюркгеймом, расширить понятие о религии и принять, что в действительности, что бы ни думали верующие, но каждая религия была в своем существе рядом положений, обоснованных на том опыте и знании, который был доступен той или иной группе, тому или иному человеку, то осужденной на небытие окажется лишь фантастико-символическая оболочкарелигии, а не то ее ядро, которым держалась и оболочка: деление на мир священного и несвященного, или, как сказал бы Михайловский, на мир морально должного и допустимого (мир Правды — Истины) и на мир скверного, морально недопустимого, ибо это деление вечно и неизбывно. В этом смысле «безрелигиозных» людей нет и быть не может: в основе всякого миросозерцания будет стоять понятие о «высоких ценностях», в которых психологически для людей будет заключаться «святое святых» их души. Так называемые «неверующие» есть лишь «инаковерующие» и, обычно, эти «атеисты и неверующие» едва ли не были самыми «религиозными» людьми, т.е. людьми, ищущими смысла жизни, ее освящения точкой зрения идеала, понятия о summum bonum. Из сказанного вытекает, что конкретное содержание религий, основанных на «незнании» или на плохом «знании», с течением времени неизбежно должно выветриться и замениться «новым вином», которое входило и будет входить в те же старые меха «должного» и «не должного», «священного» и «не-священного», добра и зла. Питирим Сорокин на рыбалке. США. Публикуется по: Сорокин П. А. Социологическая теория религии // Заветы. 1914. № 3. С. 29–47. Примечания [1] См. Наторп. Социальная педагогика, изд. Богдановой. Что же касается таких работ, как Ethik Вундта, Гефдинга, Les éléments sociologiques de la morale Фулье, La morale et les science des mœurs Л. Брюля, работ Де-Роберти, Менгера, и т.д., то они по существу своему представляют попытки построения теории нравственности на чисто социологическом фундаменте. [2] См., напр., Réville. Prolég. á l’historie des religions. 34. [3] Тэйлор. История культуры, т. II, стр. 7, изд. Поповой. [4] Харузин. Этнография, т. IV. 4. [5] См. Многообразие религиозного опыта, стр. 22. Москва, 1910 г. [6] Фактически работа Джемса и представляет пример такой научной «вермишели», где один документ громоздится на другой, и из всей совокупности делаются порой очень тонкие и остроумные, но совершенно произвольные выводы и толкования. [7] См. Тэйлор. Первоб. культ., т II, стр. 11 и след. [8] Это различные неодушевленные предметы, делаемые из камня и дерева. [9] Иррелигиозность будущего, стр. IV. Москва. 1909. [10] См. русский перевод изд. Сабашниковых. [11] Ряд аналогий дает и Зиммель. См. Религия стр. 20, 21, 24, 25, 31, 32, 33, 41, 43, 49, 50, 51–54, 58, 63 и др. [12] Дюркгейм не ограничивается анализом идеи божества, но попутно делает экскурсии и в область морали и теории познания. «Долг» с его точки зрения, как и с точки зрения, ранее высказанной М. Ковалевским, Де-Роберти, Летурно, Фулье, Зиммелем и др., есть та же объективированная «воля» общества. Точно также и априорные категории — закон тожества, время, пространство и т.д. — все это результат коллективного опыта и как таковой глубоко отличен от представлений, получающихся в результате индивидуального опыта, представлений всегда относительных, изменчивых, эмпиричных и необщезначимых по самому существу. Таким образом социологическая теория познания, раньше Дюркгейма и более полно развитая Де-Роберти, Драгическо, Ардмо и др., занимает позицию среднюю между эмпиризмом и априоризмом, говоря вместе с эмпиристами, что все знание получается из опыта, но в то же время разделяя знание — продукт коллективного опыта (априорные общезначимые элементы) от знания, являющегося продуктом индивидуального опыта. [13] Джемс. Многообразие рел. опыта. 45–46. https://syg.ma/@efpress/sotsiologhichieskaia-tieoriia-rielighii-obzor-pitirima-sorokina?fbclid=IwAR1_kriVpI003TREDc_HRyFSRgocRy6TBKdGT8dO_sMOMxYOPxdLt5TNgoc

Автор Буртовая Е.В. (сост.) Название Хрестоматия по религии Год издания 2000 Раздел Книги Zip архив скачать (207 Кб) Содержание Макс Мюллер: Религия как предмет научного изучения Э.Б. Тайлор: Теория анимизма Дж. Фрэзер: Золотая ветвь. Исследование магии и религии Э. Дюркгейм: Элементарные формы религиозной жизни. Тотемическая система в Австралии К.Маркс: Экономическо-философские рукописи 1844 года К. Ясперс: Истоки истории и ее цель Б.А. Рыбаков: Язычество Древней Руси С. А. Токарев: О религии как социальном явлении А. Оппенхайм: Религиозная жизнь Древней Месопотамии Н. Фюстель де Куланж: Божества Древней Греции и Рима Э. Дюркгейм: Коллективный ритуал Б. Малиновский: Смерть и реинтеграция групп П. Сорокин: Религия как социальный феномен У. Джемс: Многообразие религиозного опыта З. Фрейд: Будущее одной иллюзии Э. Фромм: Психоанализ и религия Ж. Франкл: Психотерапия и религия Д. Белл: От священного к светскому П. Сорокин: Социокультурная динамика и религия Д. Бонхеффер: Сопротивление и покорность Р. Белла: Социология религии http://sbiblio.com/BIBLIO/archive/averianov_xrreligiya/hm11.aspx

Религия человека — социальный костюм, который можно снять и переменить. Если бы этот костюм был чисто идеологическим, то такие верования менялись бы очень часто, ибо верования вообще изменчивы. Но в религии суть дела не в верованиях, не в тех или иных комплексах идей, а в чувственно-эмоциональных переживаниях веры человеком. В последних — коренное ядро религии. Верования, догма — это только вуаль, “идеологическое оправдание” и выражение чувств — эмоций человека. Не важно, чтобы они были логичны, — важно, чтобы вера была горячей. “Логика мало заботит веру (как комплекс чувственно-эмоциональных состояний), последняя в суждениях, ясных по тенденции и смутных по форме, извлекаемых ею из себя самой, ищет только удовлетворения”... Неважно, если догма будет противоречива. “Живая вера (в силу нелогической природы человека) мало смущается трудностями такого рода”. Она примет какую угодно нелепость, если последняя соответствует ее аппетитам. Чувства — эмоции человека или... нравы — формируются под влиянием социальной среды, теснейшим образом с нею связаны, и пока последняя остается, в общем, одинаковой, одинаковыми остаются и они. А раз так, то малоподвижными будут и догмы, — верования, идеологические формы религии, —ибо нравы, основной уклад социальной жизни, меняются медленно. Этим объясняется сравнительная медленность религиозных перегруппировок; индивиды остаются “абонентами” определенной церкви до тех пор, пока она в своих правах коренным образом не начинает противоречить их чувственно-эмоциональному состоянию и аппетитам. Противоречие догмы и ортодоксии “логике” не важно; оно играет ничтожную роль. Обращаясь к данным религиозных перегруппировок, мы видим, что, кроме эпох острой религиозной борьбы, нормальная циркуляция индивидов из религии в религию сравнительно слаба. Основные религиозные группы, особенно крупные имеют устойчивые объемы. Религия индивида “оказывается результатом не специального решения лица (как, напр., брак), но лишь последствием предыдущего ...исторического развития. Она просто наследуется в данной социальной среде” (сын католика становится католиком, православного—православным и т. д.). Сознательные переходы из одной религии в другую имеют ничтожное значение. (Кроме эпох религиозных движений.) Отсюда понятна устойчивость процентного отношения числа абонентов различных религий. Вариации здесь очень малы. Иной вывод получится, если взять столетия и тысячелетия. На протяжении их религиозные перегруппировки в виде колебания объема религиозных групп весьма значительны: одни религиозные коллективы исчезают, другие появляются. Причем эти процессы совершаются, подобно государственным перегруппировкам, скачками, резкими колебаниями. Столетиями религиозное расслоение может оставаться почти неизменным. Затем вдруг наступает эпоха кризисов; начинается интенсивное религиозное брожение; одни виды массами начинают перекочевывать из одной религии в другую; одни религиозные группы худеют, иногда исчезают совершенно, другие — появляются и растут с изумительной быстротой (примером таких эпох могут служить первые века распространения христианства, ислам, эпоха Реформации или современная эпоха распространения религии социализма т. д.). Через несколько десятков лет вся картина религиозного строения населения оказывается радикально измененной. Затем снова наступает эпоха “затишья”, продолжающаяся иногда десятки и сотни лет, впредь до нового периода движений. Циркуляция индивидов происходит и в такие периоды, но она относительно ничтожна. Такова схематическая кривая религиозных перегруппировок. Чем вызывается смена периодов религиозных движений застоев — не будем здесь касаться. Из вышесказанного ясно, что она стоит в связи с изменением всего социального уклада населения, меняющего его mores, аппетиты, стремления и чувства — эмоции. Она служит следствием и симптомом этого изменения, с одной стороны, с другой — новая вера, раз появившись, сама оказывает известное воздействие на это изменение. Коснемся теперь в двух словах вопроса о будущем религиозного расслоения. Исчезнет ли оно? — Едва ли. Это могло бы быть тогда, когда все люди стали бы членами одной религии. Это маловероятно. История говорит не об уменьшении числа религиозных групп, а, напротив, об его увеличении. Религиозная гетерогенность людей не уменьшилась, а скорее возросла. Могло бы религиозное расслоение исчезнуть и в том случае, если бы человек становился все более и более логическим и рационалистическим, т. е. считал бы истинным только то, что проверено опытом, наблюдением и другими методами точной науки. Нет сомнения, что знания (как положения объективно правильные и проверенные, в отличие от верований, как положений объективно неверных или непроверенных, частным видом которых служат религиозные верования) растут. Там, где появляются знания, они рано или поздно вытесняют верования и становятся общеобязательными. (Таковы, например, теоремы точных наук; социальные же “науки”, в отличие от естественных, — история, экономика, право, психология, социология и т. д. — представляют в огромной своей части не знания, а верования, преподносимые в “наукообразной” форме.) Но верования, изгнанные из одной сферы, подобно чертям, бегущим от ладана, водворяются в другой. В итоге область их не уменьшается и человек не становится более логичным. Меняются только формы верований. Огромная часть умственного багажа современного человечества, не исключая и ученых, состоит не из знаний, а из верований, субъективно принимаемыхзазнания. Мы удивляемся абсурдности верований “первобытного человека”. Будущие поколения будут во многом удивляться нелепости наших верований. Хотя знания и растут, но так как область явлений, куда могут перекочевать верования, бесконечна, то нужно бесконечное время, чтобы уничтожить их абсолютно. Живучесть верований следует и из теснейшей их связи с аппетитами, с чувствами-эмоциями человека. Если “идеология”, “догма”, “верования” соответствуют и консонируют с ними, то верования будут приняты, привьются и распространятся, будь они нелепыми из нелепых. Успех христианства, или ислама, или религии “демократизма”, “социализма”, “монархизма” и т. д. объясняется не тем, что соответственные идеологии “истинны” или “ложны”, а тем, что они соответствовали и соответствуют инстинктам и чувствам — эмоциональным вожделениям их адептов. Отсюда их успех и легкая прививаемость в соответственных группах. Так как трудно допустить, чтобы положение всех индивидов в системе социальных координат или в социальном пространстве стало одинаковым в будущем, то различными будут и их верования, в том числе и религиозные верования. Вот почему не приходится надеяться на исчезновение религиозного расслоения и в будущем, по крайней мере в ближайшие столетия. Более вероятно ослабление антагонизма, вызываемого различием верований. Но и оно может быть подвергнуто сомнению. Различия верований “коммуниста” и “монархиста” теперь, как в прошлом различие верований католика и еретика, вызывают самый острый антагонизм и заставляет разноверующих без угрызений совести отправлять друг друга на тот свет ad majorem gloriam коммунизма или монархизма. Формы верований изменились, суть их осталась той же. Вот почему даже надежды на ослабление антагонизмов, вызываемых различием верований, далеко не бесспорны. По крайней мере наблюдаемые сейчас факты говорят о том, что вековая проповедь терпимости чужих мнений и уважения чужих верований не мешала и не мешает тому, чтобы противника отправлять на тот свет, если не под звон колоколов инквизиции, то под аккомпанемент ружейных залпов. Невеселые это corsi и ricorsi. Но неоспоримые. Приходится их констатировать. Приходится считаться с ними при конструировании всяких приятных и окрыляющих “исторических тенденций”. Тысячу раз они превращались из “несомненных законов” в пустую иллюзию. Чтобы не впасть лишний раз в ошибку, приходится быть осторожным и воздерживаться от выдачи патентов на будущее. http://sbiblio.com/BIBLIO/archive/averianov_xrreligiya/hm13.aspx