Forums

ВОСХОДЯЩИЕ ПО СВЕТОНОСНОМУ СТОЛПУ Рашид Ишниязов С возраста понимания себя, как существа способного постигать не только обыденный мир, но и духовную реальность, я стремился к знаниям весьма не полезным для спасения души. У меня в библиотеке соседоствовали Каббала с Франциском Ассизским, Никодим Святогорец с Рене Геноном, «Лествица» с Агадой, и этот коктейль бурлил в моей многоумной голове, порождая «великие» идеи, которые в православной догматике именуются ересью. И трудно сказать сегодня, как бы я повредил себе и как бы пострадал без пользы на путях вражеских, если бы не вразумлял Господь, открывая величие подлинных Своих чудес. Случилось так, что в один из дней Страстной Седмицы в 1994 году поехал я со своим другом в Оптину Пустынь. Но отнюдь не стремление прикоснуться к святыням повлекло нас в это паломничество, а тщеславная прихоть «беседовать со старцем», имени которого мы даже не удосужились разузнать. Мы желали изложить подвижнику свои мысли, чтобы подтвердить и засвидетельствовать «великую» значимость наших персон перед всей братией. Приехали мы в Козельск к вечеру Великой Субботы. Тогда еще не было асфальтированной дороги от шоссе до обители, поэтому мы шагали по сосновому лесу мимо источника преподобного Пафнутия Боровского. Столетние деревья, помнившие Оптинских святых старцев, бездонное небо над головами, а может быть тихий и прохладный ветер, который дул между стволами сосен, отрезвили наши головы, и у самых ворот монастыря в них рассеялись горделивые помыслы. Присмиревшие и несколько растерянные мы очутились в ограде обители. Хотя и небольшой, но опыт посещения храмов у нас имелся, поэтому было странно заметить, что людей в ограде немного, все больше монахи, а у мирян тревожные и напуганные лица. Не помню кто-то из нас, кажется это был я, сказал: «По-моему они чересчур эмоционально переживают смерть Христа». И покачав снисходительно головами, мы вошли в церковь Введения во Храм Пресвятой Богородицы. Возле раки с мощами преподобного Амвросия Оптинского было пустынно, несколько бабушек сидело на скамейках и тихий голос монаха читал молитву. Мы почти на цыпочках подошли к святому старцу и осторожно коснулись губами стекла, прикрывавшего мощи. Пожалуй, это был первый христианский жест за все время нашего паломничества. Что-то шевельнулось в моем сердце, что-то заяачье, испуганное. Помню, я даже оглянулся зачем-то на бабушек и отвел взгляд. И тут же все исчезло, мы вышли из бокового входа церкви к могилам Оптинских старцев такими же, как и вошли. На крыльце сидел молодой монах, и по склонившейся голове и отрешенному взгляду его мы поняли, что человек творит молитву и дается она ему с большим усилием. Мой друг сказал: «Мы приехали из Москвы и хотели бы поговорить со старцем». Сегодня я знаю, что в ту минуту монаху, помимо брани невидимой, пришлось сражаться с двумя бесенятами, в образе которых мы ему предстали со своим заявлением. «Братья,- сказал он в ответ очень тихим голосом,- Вы бы не ходили здесь, а то можете погибнуть. Полчаса назад кто-то зарезал троих монахов». Он кивнул в сторону, где в деревянной оградке висел монастырский колокол. Слава Богу, до нас полностью не дошел смысл сказанных слов, иначе мы провалились бы под землю от стыда. Мы увидели как монах, стоявший под колоколом, взялся за веревку. Не сразу ему удалось раскачать тяжелый язык, с нескольких напряженных взмахов, или он просто ослабел от брани с врагом. Наконец мощный удар прозвучал в ледяном воздухе страшного вечера Великой Субботы, возвещая окрест: «Жив Господь», и нас с приятелем тут же унесло за ограду обители в людские толпы, подальше от действа, которого мы не могли вместить в себя. «И говорят горам и камням: падите на нас и сокройте от лица Сидящего на престоле и от гнева Агнца. Ибо пришел великий день гнева Его, и кто может устоять? »(Откр. 6: 16-17). Не знаю , это или другое чувство охватило нас с другом, но мы как-то естественно смешались с массой людей, которые уже услышали о преступлении. Были среди них и пьяные юнцы и ряженые девицы, и дети с воздушными шариками и еще какая-то праздношатающаяся публика, и все они смаковали подробности убийств. Мы взяли бутылку вина и пошли с другом в липовую аллею, которая ведет от монастыря к скиту и там выпили, беседуя о разгуле сатанизма на Руси. Я знаю, почему мы не молились тогда, а пили - потому что грех сознается возле святыни, во мраке же беззакония - комфортная слепота. Наша непреодолимая гордыня ослепляла нас, а опыт смирения сопряжен с молитвой, постом и трудами. Потому мы сделались в тот раз одними из тех, кто когда-то с любопытством наблюдал за казнью Спасителя на Голгофе, сидя в тени Иерусалимских улиц и судачил о подробностях смерти некоего Иисуса из Назарета. «Ножом, ножом пырнули...» - бормотала какая-то тетка. «В самый живот», - вторила ей другая. Были женщины, которые плакали, и мужчины, которые хотели отомстить, но не было молившихся или осененных тихой печалью. Мы бродили в клокочущей толпе, считая себя иными, чем все собравшиеся, и не подозревали, что являемся частью этих людей. Выкрики, смех, какие-то шуточки, все путалось в моей захмелевшей голове. Очень скоро мой друг потерялся в толпе, и, отыскивая его, я стал заглядывать в лица людей, со злорадством отмечая их пустоту и бессмыслицу: круглые глаза, перекошенные рты, сияющий оскал зубов. Вечерний холод проникал сквозь одежды, темнело и крепчал ветер. Между черных стволов я увидел, как молодые парни жгут костер. Их пьяные голоса что-то буйно выкрикивали, а истошный хохот перекрывал гул толпы. Я хотел подойти к ним, погреться, но вдруг отчетливо вспомнил и ужаснулся. «Когда они развели огонь среди двора и сели вместе, сел и Петр между ними» (Лк. 22,55). Примерно так же в ту страшную ночь грелись у костра работники первосвященника и от скуки уличали апостола. Тогда я спросил себя: «С кем из них я был бы в ту ночь?» Мне уже не надо было костра, чтобы греться, потому что стыд опалил мне лицо. Я побрел сквозь толпу к ограде монастыря, сам не зная зачем. Обрывки суетных фраз хлестали меня, как плети: «Я думал будет интереснее... », «Так ведь монахи... », «Сатанисты убили, сволочи... » На крыльце сторожки у ворот я разглядел фигуру человека, который внимательно разглядывал каждого входящего в монастырь. И эта привычная бдительность вахтера заставила меня ухмыльнуться. «Ищут сатанистов, детективы... » - подумал я с радостью, чувствуя, как испаряется стыд. Однако, неожиданно в свете фонарей ярко блеснули влажные щеки на юном лице. Этот парень плакал и исполнял послушание, он еще не был монахом и от чистого сердца верил, что Бог хранит своих избранников и это святое место. Весь ужас человеческой немощи перед яростью беззакония ему открылся впервые в жизни. Потому он, скорее всего, и плакал, но исполнял послушание, вглядываясь в лица входящих, чье суетное любопытство нарушало печаль братии. Он ожидал нечаянно встретить сердечное сострадание прохожего человека. Я понял это, потому что на мой кивок он произнес: «Горе-то какое, а?» Я кивнул еще раз и прошмыгнул за ограду. Мне трудно объяснить дальнейшее, поскольку оно происходило в моем нетрезвом воображении. Когда я вошел в храм, молящихся там уже было предостаточно: монахи, миряне, дети, зажиточные и нищие. Все ожидали великой вести. Будто во сне, я купил алую свечку и пристроился к людям. Помню, было невыносимо тяжело стоять и слушать, как происходит служба. Мешало выпитое вино, но более всего сознание, что ты такой же, как все, даже хуже прочих людей, стоишь в потной толпе и внимаешь молитве, которую в сущности никогда не знал. И я постиг в то мгновение великую мысль: если не сумею смирить в себе это мутное и гнилое себялюбие, то уже никогда не попаду больше в Оптину Пустынь. А самое главное - потеряю навечно великое сокровище, к которому приблизился, почти прикоснулся по Божьей милости. На счастье, кто-то пихнул меня локтем и обругал, что стою на пути. Я посторонился, сказал: «Простите», и, услышав высокомерный ответ: «Бог простит», понял - воистину простит. Более того, я уже прощен на тот миг, и радость эта столь велика, что не имеет значение ни себялюбие, ни гордыня, ни высокоумие. Это все ничтожно, как «глубины» сатаниниские, потому что их - нет. Преподобный Амвросий Оптинский неузнанный стоял в то мгновение среди молящихся и ликующих от радости Воскресения Христова. И мне, не пережившему со всеми горе утраты Христа, была дарована милость приобщиться к великому счастью Его воскресения. Эти люди, которых я презирал, считая себя избранником, стали близкими, почти родными. Я не умел, но хотел их любить. Всех людей любить, как любил Он. И я все присматривался к монахам, пытаясь узнать преподобного Амвросия Оптинского, и порой казалось, что я его узнал: старое лицо, седая борода и пронзительно добрые лучистые глаза великого подвижника. Но когда я пытался к нему пробраться сквозь толпу, то его уже не оказывалось на этом месте. Вновь я видел его и опять пробирался, и опять он ускользал от меня. Однако мне не было досадно, что он не хочет явиться лицом к лицу. Наоборот, было радостно, что он молится со всеми. Я вышел на улицу и увидел, как над Оптиной от неба до земли выстроился светоносный столп. Я ничуть не удивился. Все было естественно и совершенно, как бывает у Христа. Души убиенных монахов всходили по нему, а Святые в райских обителях их встречали, ликуя и славя Господа. Но стоило мне выйти за ограду, как видение столпа исчезло. Искаженная хмелем, буйная толпа выкликала что-то бессмысленное. Оскал на лицах являл не улыбки людей, но сладострастную ожидание удовольствий. Я в страхе вернулся за ограду - столп не исчез. Так же густо и мощно он высился от земли до самого неба. Конечно, я вернулся к людям и мое лицо избороздил тот же оскал. Но я не хочу его помнить, я хочу в нем каяться и плакать. Я понял в ту ночь Торжества из Торжеств, что такой же, как все, и пытаюсь учиться любить. Мы вернулись с другом в большой город, где погрузились в суету и прежнее многоумие. Но светильник, зажженный в Оптиной Пустыни, по-прежнему не гаснет в моей душе. Я забываю о нем, пренебрегаю им, а порой даже пытаюсь погасить, потому что он помеха моей гордыне и страстям. Но когда, захлебнувшись в грехе, моя душа скорбит и ищет опоры, он зажигается вновь, просто и совершенно, как это бывает у Христа, как это было в ту ночь Торжества из Торжеств, когда трое убиенных монахов восходили к небу по светоносному столпу.   2002 г. https://vk.com/id3560786?w=wall3560786_445%2Fall   

"Радикальные исламисты неотделимы от религии" Евгений Сатановский Политолог, президент Института Ближ…   Сергей Корнеевский Ведущий   Религиозная база идеологии талибов*: что такое джихад и джизья. В эфире "Вестей ФМ" Евгений Сатановский и Сергей Корнеевский. САТАНОВСКИЙ: У неверного при встрече с правоверным мусульманином старого "доброго" средневекового типа времён пророка – а сохранившего такого рода принципы народу сейчас очень много, это и "Аш-Шабаб" (запрещенная в России), и "Аль-Каида" (запрещенная в России), и боевики "Исламского государства" (запрещенного в России), и, конечно, талибы, – есть три выхода: он может умереть, он может перейти в ислам, причем не просто в ислам, а в ислам того типа, к которому его принуждают, причем перейти должен до того, как его завоюют. Если после того, то никаких проблем с тем, чтобы брать его в плен или обращать в рабство его домашних не существует. И, наконец, третий вариант – джизья: он должен платить налог примерно в 10 раз больше, чем мусульманин, чтобы выкупить свою жизнь. Каждый год он платит это не в качестве добровольного взноса, как закят, – он выкупает свою голову. Также в программе: проблема героизации коллаборационистов. *запрещённая в России организация.   Источник: https://radiovesti.ru/brand/61009/episode/2588705/

«Выхожу один я на дорогу…», Надо мной - не светит, не блестит, И ничто, ничто не внемлет Б-гу, - И ничто высОко не грустит. Звёзды все попрятались по норам, Будто не светила, а сурки… Говорю я классику с укором: «Жизнь - стихам великим - вопреки…».  

Не будешь знать горя И заживут раны Если идешь к морю, Если идешь к Храму. Разные всем судьбы, Каждую Бог метит. Наши с тобой судьи – Наши с тобой дети. Как же, мой друг, странно – Столько дорог в поле, Но, лишь одна к Храму, Но, лишь одна к морю. Среди мирской мути, Среди погод серых Не потерять сути И обрести б Веру! Знаешь, а жить стОит, Чтоб, пусть в конце самом, Все же, прийти к морю, Все же, прийти к Храму.  

Место в общем рейтинге SCIENCE INDEX за 2020 год 4180   Место в рейтинге SCIENCE INDEX за 2020 год по тематике "Религия. Атеизм" 27   Место в рейтинге SCIENCE INDEX за 2020 год по тематике "Социология" 119