Поиск по сайту

А.П. Назаретян РУССКАЯ ПРОЛЕТАРСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ В КОНТЕКСТЕ МЕГАИСТОРИИ "Историческая психология и социология истории", 2016, т.9, N2 Приход большевиков к власти в октябре-ноябре 1917 года стал ярким событием, сыгравшим весьма неоднозначную роль как в российской, так и в мировой истории. Автор обсуждает некоторые причины и последствия большевистской революции в их системных зависимостях, их роль в социально-политических перипетиях XX века, а также возможные перспективы цивилизации в условиях кризиса глобальной геополитической системы. Ключевые слова: Мегаистория, война, революция, катастрофофилия, прогресс, техно-гуманитарный баланс. Мы создали цивилизацию "Звёздных войн" с инстинктами древнего каменного века, общественными институтами Средневековья и технологиями, достойными богов. Эдвард Уилсон Мегаистория (Универсальная или Большая история) - интегральная модель космофизической, геологической, биологической и социальной эволюции. В её ракурсе антропосфера рассматривается как планетарная система, которая развивалась по единым векторам (продолжившим векторы биологической, геологической и космофизической эволюции), при том что на протяжении тысячелетий наиболее значимые эволюционные события концентрировались в различных зонах географического и культурного пространства. С XVII века фокус планетарной эволюции сместился в Европу, остававшуюся, по мнению многих историков (Мельянцев 1996; Dimond 1999), культурной периферией Евразийского континента после краха Западной Римской империи. В беспрецедентном темпе развивались наука и техника, образование и медицина, социальная организация и гуманистические ценности, формировались нации и классы, а с ними новые противоречия и механизмы согласования. Всё это стимулировалось идеей Прогресса (с отчётливо евроцентрическим уклоном) как восхождения к совершенному обществу, выстроенному волей и разумом человека. В XX век Европа ворвалась на гребне оптимистических ожиданий. С увеличивающейся продолжительностью жизни, всё более комфортной и безопасной, росло население (почти три столетия до 1930-х годов совокупное население Земли росло за счёт европейцев и выходцев из Европы), параллельно росли доходы и банковские вклады. Научная картина мира - стройная, ясная и близкая к завершению - демонстрировала безграничную силу рационального ума... Катастрофа второго десятилетия. Почему революция и почему Россия? Чтобы создать таких бунтарей, вовсе не требуется коварной пропаганды; всюду, где развивается промышленность, возникает коммунистическое движение как порождение пороков того строя, который даёт людям некоторое образование, а потом порабощает их. Марксисты появились бы всё равно, даже если бы Маркс никогда не существовал. Герберт Уэллс В 1909-1910 годах разошлась миллионными тиражами и была переведена на двадцать пять языков книга будущего лауреата Нобелевской премии мира Н. Энджелла (2009). В ней было доказано, что войны в Европе отныне исключены, потому что экономически бессмысленны: при столь тесном переплетении национальных экономик разрушение одной из них автоматически повлечёт разрушение всех остальных. Поскольку же к тому времени господствовало убеждение в обусловленности политических процессов вообще и войн в особенности экономическими факторами, постольку доказательства Энджелла звучали неопровержимо. Европейцы уверовали в то, что война и впредь останется чем-то вроде волнующе опасного сафари на далёких землях для их скучающих сограждан. Действительно, после окончания чрезвычайно кровопролитной Тридцатилетней войны (1648 год) и установления Вестфальской политической системы европейские войны сделались беспримерно "гуманными", и число человеческих жертв не шло в сравнение ни с религиозными войнами Средневековья, ни с насилием в других частях света.{1} А после Франко-Прусской войны 1870 года вооруженных конфликтов между европейскими государствами (внутри Европы) и вовсе не происходило, так что вывод о немыслимости таковых в будущем мало у кого вызывал сомнения... Последующие события в очередной раз развенчали концепцию, восходящую к Н. Макиавелли, которая сводит политическую мотивацию к меркантильным "интересам" (см. об этом (Назаретян 2016)). Жизнь европейцев на протяжении более двух с половиной веков оставалась относительно спокойной благодаря тому, что их военные технологии обеспечили достаточные возможности для переноса экспансионистских устремлений во внешний мир. Когда же географические ресурсы для внешней экспансии были исчерпаны (Земля оказалась не безразмерной!), агрессия европейцев переориентировалась внутрь континента. Первое десятилетие XX века, политически спокойное, ознаменовалось извращённой "модой" на всяческие сумасбродства, вплоть до коллективных самоубийств, а такое состояние духовной культуры часто становится симптомом нарастающей тоски по острым эмоциональным переживаниям (Могильнер 1994; Рафалюк 2012). С 1911 года в странах Европы усиливалась жажда то ли "маленькой победоносной войны", то ли "революционной бури" - специфическое общественное настроение, которое немецкий политолог П. Слотердейк (Sloterdijk 1983) обозначил как массовый комплекс катастрофофилии. По свидетельствам современников, в августе 1914 года европейские столицы были охвачены "праздничным настроением", и это наблюдение подтверждают фотографии восторженных толп на улицах. Немецкие интеллектуалы писали, что только теперь начинается настоящая жизнь вместо бессмысленного прозябания прежних десятилетий. Масса простых граждан и государственные деятели по обе стороны образующихся фронтов были уверены, что война окажется короткой и победной (Троцкий 2001). И только самые отчаянные из марксистов верили, что начинается долгожданная мировая война, предсказанная Ф. Энгельсом и долженствующая перерасти во всемирную пролетарскую революцию. Но, как отмечал в другом месте сам же Энгельс (1965: 396), результатом столкновения многих воль и стремлений в реальной истории всегда становится "нечто такое, чего никто не хотел". Разразилась страшная война, подобной которой европейцы не знали в предыдущие 266 лет и которая действительно завершилась революцией и жестокой гражданской войной, но только в одной стране. Вера большевиков в то, что их почин будет подхвачен зарубежными пролетариями, воплотилась в название нового государства (1922 год), исключающее этническую идентификацию. Ожидалось, что страны Европы, Азии, а затем и других частей света, подавляя сопротивление эксплуататорских классов, станут интегрироваться в "единое человечье общежитье" (В. Маяковский). Позже было признано и возможное участие в этом прогрессивном процессе непобедимой Красной армии, что отразилось не только в политической публицистике, но и в художественных произведениях. Характерны строки известного поэта-романтика П. Когана (1940 год): "Но мы ещё дойдём до Ганга, // Но мы ещё умрём в боях, // Чтоб от Японии до Англии // Сияла Родина моя". Ожидания большевиков, конечно, не были беспочвенными. Мировая война стала испытанным приёмом, с помощью которого правители испокон веку снимают накопившееся внутреннее напряжение: этнографами показано, как первобытные вожди регулярно стравливают между собой племенную молодёжь, обеспечивая тем самым сохранение своей власти (Савчук 2001). Но война, оказавшаяся намного длительнее и кровопролитнее, чем ожидалось, со своей стороны, обострила недовольство. Г. Уэллс, посетивший Петроград и Москву в 1920 году, писал: "Если бы мировая война продолжалась ещё год или больше, Германия, а затем и державы Антанты, вероятно, пережили бы свой национальный вариант русской катастрофы. То, что мы застали в России, - это то, к чему шла Англия в 1918 году, но в обострённом и завершённом виде... Западной Европе и сейчас ещё угрожает подобная катастрофа" (Уэллс 1958: 33). Как отмечают специалисты по американской истории, в начале 1930-х коммунистическая революция реально угрожала и США (Уткин 2012). Добавим, что, если коммунистические перевороты в Европе и в Азии происходили при более или менее явном участии СССР, то в последующем в Латинской Америке сторонники "диктатуры пролетариата" дважды пришли к власти самостоятельно, на волне антиамериканских настроений: Куба (1959 год) и Чили (1970 год). Вопрос о том, почему именно Россия оказалась "самым слабым звеном в цепи империалистических государств", обсуждался сотнями современников, последователей и оппонентов В.И. Ленина с самых разных позиций. Здесь выскажем ряд соображений, опираясь на новые системные концепции, которым до сих пор не уделялось достаточно внимания при анализе предпосылок и причин революции, равно как и её неудач. К 1914 году Россия превосходила остальные страны по динамике экономического и социального развития. Ежегодный рост национального валового продукта превысил 12%, возрастала вертикальная мобильность. За счёт сокращения детской смертности в пореформенный период (с 1861 года) население выросло на 60 млн., так что Россия сделалась самой молодой страной мира. Сегодня известно, что такие великие достижения всегда и везде несли с собой серьёзные политические угрозы. Ранее других это заметил историк и социолог А. де Токвиль ещё в первой половине XIX века. Он обратил внимание на то, что накануне Революции 1789 года французские крестьяне и ремесленники имели самый высокий в Европе уровень жизни, а первая в истории антиколониальная революция состоялась в самых богатых колониях мира - в Северной Америке. Токвиль сделал вывод, что вовсе не "обнищание" (как интуитивно представляется и как позже станет доказывать К. Маркс), а напротив, растущее благосостояние становится предпосылкой революционных взрывов. В 1960-х годах концепции Токвиля и Маркса были подвергнуты комплексной сравнительной верификации с учётом последующего исторического опыта, включая три русские революции начала XX века. Американский психолог Дж. Девис (Davis 1969) показал, что политическому взрыву обычно предшествует рост экономического благосостояния и/или улучшение в каких-либо иных сферах социальной жизни. Это вызывает опережающий рост потребностей и ожиданий, что часто сопровождается также чувством неудовлетворённости: через призму растущих ожиданий динамика ситуации воспринимается массовым сознанием искажённо - срабатывает парадоксальный эффект ретроспективной аберрации (Назаретян 2005). Рано или поздно рост сменяется относительным спадом, что в ряде случаев бывает связано с неудачными военными действиями. Спад на фоне ожиданий, продолжающих по инерции расти, провоцирует массовую фрустрацию, которая, как известно из психологических экспериментов, способна обернуться либо депрессией, либо вспышкой агрессии. Здесь уже вступает в силу так называемый субъективный фактор: агрессия может быть нацелена на инородцев, иноверцев или на экономические и политические элиты. В последнем случае принято говорить о социальной революции. Модель Девиса дополняют демографические наблюдения. Значительное сокращение детской смертности при сохранении традиционно высокой рождаемости (первая фаза демографического перехода) существенно увеличивает долю молодого населения, а это также чревато социальными потрясениями (Goldstone 2002; Коротаев, Зинькина 2011). Молодёжная энергия в сочетании с дефицитом свободной земли, интенсивная урбанизация и нехватка рабочих мест в городах - всё это усиливает напряжённость в обществе и требует выхода накапливающейся агрессии. Здесь, опять-таки, вопрос в том, на какой социальный объект агрессия будет выплеснута... Обе обозначенные предпосылки сложились в начале XX века во всей Европе, но в России они были выражены наиболее отчётливо. В частности, расширяющиеся каналы урбанизации, образовательного и карьерного роста для незнатной молодёжи стимулировали усиление амбиций, превышающих ресурсы всё ещё консервативной социальной системы - и революционные организации умело рекрутировали энергичных активистов с неудовлетворённым честолюбием. Вместе с тем в течение трёх предыдущих десятилетий левые террористы регулярно отстреливали наиболее успешных государственных деятелей, ухудшая качество управляющей элиты, да и кадровая политика двух последних монархов не способствовала привлечению и удержанию у власти творческих личностей. Если в 1914 году правительству удалось переключить бунтарские настроения на военный энтузиазм, то к началу 1917 года раздражение в разных слоях общества неудачами на фронте сосредоточилось на императорской власти. А в октябре-ноябре власть вооружённым путём захватили большевики, уверенные в том, что разжигают "всемирный пожар". Ожидание скорого продолжения всемирной пролетарской революции сопровождало последующую коммунистическую эпопею в России и за рубежом. Здесь стоит обратить внимание на ещё одну - философскую - предпосылку того, что коммунистическая идеология рождала наиболее мощный мотивационный импульс именно у российских революционеров. Идеологи прогресса (Ф. Бэкон, Ж. де Кондорсе и др.) всегда скрепя сердце признавали предельность развития, обусловленную конечной перспективой существования Земли и прочими естественными причинами. Это существенно обесценивало оптимистический образ светлого будущего как временного состояния. Формулировка законов диалектики усилила убеждённость в том, что с разрешением всех социальных противоречий наступает "конец истории", о чём откровенно писал Г.В.Ф. Гегель. Маркс, решительно отвергая такой вывод, прибег к риторической уловке: мы пока живём лишь в предыстории(die Vorgeschichte), а подлинная история человечества начнётся с победой Коммунизма, хотя и она когда-нибудь (по Энгельсу - через сотни миллионов лет, с исчерпанием энергии Солнца) перейдёт в "нисходящую ветвь". Но "история" без диалектических противоречий не монтировалась с внутренней логикой концепции. Маркс и Энгельс, как и подавляющее большинство их современников, были уверены в том, что наука XIX века близка к исчерпывающему знанию "законов природы", а потому все возможные технические изобретения уже реализованы. Образ бессобытийного будущего оставался болевой точкой марксистской философии истории, снижая её концептуальную привлекательность и эмоциональное обаяние. Между тем в России набрала силу далёкая от жизни, наивная, но волнующая космическая философия. Плеяда чудаковатых фантазёров, игнорируя установки естествознания XIX - начала XX веков, постулировала техническую возможность выхода человечества за пределы родной планеты. Безудержная вера в неограниченные возможности науки и рационального ума была созвучна оптимистической установке Нового времени, но снимала с неё оковы европейской респектабельности. Так нежданно был брошен спасательный круг прогрессистскому мировоззрению вообще и марксизму в частности: с победой Коммунизма "борьба противоположностей" выйдет на качественно новый уровень, продолжившись завоеванием космического пространства! Революционная утопия, раскрашенная новыми красками, сделалась ещё более притягательной. Годы спустя космическая амбиция органично встроилась и в идеологическую борьбу, и в гонку вооружений, сделав СССР пионером в освоении космоса. Хотя приверженность большевиков полумистическому "космизму" публично не декларировалась, известно, что у них пользовалась популярностью "Философия общего дела" Н. Фёдорова (1982), обещавшая не только вечный прогресс и индивидуальное бессмертие, но и реанимацию (средствами развивающейся науки) всех когда-либо живших на Земле людей. После чего, по мысли автора, места на планете станет недоставать, и человечество начнёт заселять всё новые космические тела. Влияние космической философии на умы большевиков наглядно демонстрирует история создания Мавзолея В.И. Ленина, прослеженная американским советологом (О'Коннор 1993) по архивным материалам. Эта идея, возникшая сразу после смерти вождя в январе 1924 года, вызвала резкие возражения ряда авторитетных лидеров (Л.Д. Троцкого, К.Е Ворошилова и др.). Но её энтузиаст Л.Б. Красин, в поддержку мнения И.В. Сталина и "миллионов рабочих", использовал убойный аргумент: скоро учёные смогут реанимировать мёртвых, и первым должен воскреснуть наш Владимир Ильич. Позже образ бессмертного Ленина обрёл аллегорическую форму, но вера в то, что наука упразднит физическую смерть, многими большевиками принималась буквально. Во всяком случае, импульс космической философии также стоит учитывать при выяснении того, почему Россия, а не страна Западной Европы стала пространством воплощения марксистской программы... Глядя из будущего, мы легко поддаёмся соблазну квалифицировать любое нереализовавшееся ожидание как свидетельство недомыслия. Поэтому стоит повторить, что надежда русских революционеров на скорое распространение пролетарских восстаний в Западной Европе, Азии и Америке имела основания. Но российский опыт, отрезвив правящий класс Запада, помог ограничить такие сценарии. Для этого был апробирован широкий спектр приёмов, от жесточайших диктатур до тонких технологий согласования интересов. Блеск и нищета пролетарской революции Быть может, капиталистическому строю везде пришлось бы плохо, если бы революционеры ненавидели "буржуазию" так, как они ненавидят друг друга. Марк Алданов Бесспорно, захват власти большевиками, гражданская война, насильственный слом традиционных структур - всё это стало катастрофой для большинства народов, населявших Российскую империю. Что же касается всемирно-исторической роли этих событий, о ней писали преимущественно в русле коммунистической идеологии. С конца 1980-х годов данная тема ушла в тень: мейнстримом отечественных публикаций сделались сначала "либеральное" шельмование всего, что когда-либо происходило в России, а затем "патриотическое" возвеличение всякой российской, а до кучи и советской традиции (с анекдотической мешаниной коммунизма и православия). Вероятно, сотня лет - достаточный срок для того, чтобы попытаться sine ira et studio оценить последствия столь неоднозначного события. Сегодня редко кто помнит, что многими давно привычными привилегиями, которые воспринимаются гражданами цивилизованных стран как само собой разумеющиеся, мир обязан триумфу русских большевиков. Нормированная рабочая неделя, гарантированный оплачиваемый отпуск, бюллетени по болезни и пенсии по старости - за такие требования нанятые предпринимателями бандиты отстреливали профсоюзных активистов. Всеобщее избирательное право, появившееся в Новой Зеландии (1893 год), только ещё пробивало себе дорогу в Европе и Америке. Например, в Великобритании к 1917 году право голоса имели даже не все взрослые мужчины, а женщины впервые пришли к избирательным урнам в 1928 году; в Швейцарии - только в 1971 году. Большевики, захватив власть, воплотили на государственном уровне едва ли не все чаяния левых профсоюзов и политических движений, вплоть до сексуальных свобод. В частности, один из первых декретов советской власти в ноябре 1917 года запретил дискриминацию гомосексуалистов. Далее, правда, с победившими революционерами быстро произошли те же метаморфозы, какие происходят с их "коллегами" практически всегда и везде. В авторитарном мышлении малые различия вызывают более сильное неприятие, чем различия существенные, так что недавние союзники принялись охотиться друг на друга, возводя любое частное разногласие в идеологическую конфронтацию и тем самым рационализуя бескомпромиссную борьбу за личную власть. По доброй старой традиции, "революция пожирала своих детей", вольница первых лет деградировала в репрессивное государство, а многие декреты и установки, носившие декларативный характер, постепенно превращались в зловещую карикатуру. Это касается и земельной собственности, и равноправия граждан, и даже сексуальных свобод, включая тот же "гомофильный" декрет.{2} Но за пределами Советской России революция вызвала потрясение, обнадёжившее одних и отрезвившее других. Элиты буржуазного общества, увидев опасную перспективу, стали решительно менять стратегию и тактику. Самые очевидные альтернативы пролетарской революции оказывались тупиковыми: ужесточение репрессий, перенацеливание агрессии с классовых на национальные противоречия и образование режимов фашистского толка. Более эффективными стали психологические, политические и экономические приёмы, направленные на компромисс и размывание классовой структуры. В 1920-х годах на фабрике "Вестерн электрикс" американского города Хоторн была проведена серия экспериментов с довольно неожиданными результатами. Выяснилось, что социально-психологический климат, настроение и интерес к работе сильнее, чем технические условия, влияют на производительность труда. Это открытие положило начало многогранным перестройкам в организации капиталистических предприятий, направленным на формирование системы "Человеческих отношений" (Human Relations, HR). Она предполагает демократический стиль руководства предприятиями, привлечение психологов для оптимизации контактов между хозяевами, администраторами различных уровней и низовыми работниками, иногда продажу рабочим акций и прочие средства повышения трудовой мотивации по сравнению с господствовавшей прежде "потогонной" системой тейлоровского типа. Скоро обнаружился ещё более существенный - политический эффект. При последовательном воплощении в жизнь HR в общественном сознании смазывалась "марксистская" картина классового антагонизма, непримиримого противоречия между трудом и капиталом, выбивая почву из-под левых профсоюзов и партий. Этот эффект дополнился отработкой психологами всё более хитроумных приёмов рекламы. Стимуляция потребления помогла существенно увеличить вместимость рынка, смягчая кризисы перепроизводства и вместе с тем формируя "консумптное" мировосприятие, невосприимчивое к философии классовой борьбы. Опросы 1960-х годов показывали, что в странах Европы от одной до двух третей работников, которых, по марксистской версии, следовало относить к пролетариату, сами себя идентифицировали как "средний класс". С развитием же информационных технологий "белые воротнички", причисляемые марксистскими социологами к пролетариям (из-за отсутствия у них частной собственности), посмеивались над такими определениями. Несмотря на все ухищрения левых идеологов, становилось очевидным, что предсказанных Марксом пролетаризации, относительного и абсолютного обнищания масс удалось избежать. Капиталистический мир менял конфигурацию, ассимилируя многие достижения социализма, в то время как общества "победившего пролетариата", выродившись в тоталитарные режимы с "командной" экономикой, всё более консервировались... Имеются достаточные основания полагать, что прогрессивные трансформации в капиталистическом обществе - следствие шока, пережитого буржуазией от пролетарской революции в России. Но она дала импульс не только социальным, экономическим и политическим преобразованиям в мире. Начавшееся "соревнование социально-экономических систем" интенсифицировало развитие науки и техники как в самой России (СССР), так и далеко за её пределами. Здесь мы подходим к ещё одному глобальному последствию русской революции, которое по своему значению превосходит все прочие, поскольку касается уже не перипетий социального бытия, а судеб планетарной цивилизации. Вторая мировая война в хитросплетении непредсказуемых политических коалиций завершилась разгромом фашизма. И почти без предисловий переросла в следующую войну, которая, с лёгкой руки журналистов, а затем политиков и историков, названа Холодной, хотя на её фронтах погибли до 25 млн. человек (не считая жертвы политических репрессий с обеих сторон). Фултонская речь У. Черчилля, считающаяся косвенным объявлением войны, прозвучала в марте 1946 года, но рассекреченные архивы свидетельствуют о том, что уже в декабре 1945 на карте Генштаба США указаны двадцать советских городов в качестве планируемых объектов атомной бомбардировки. К концу 1949 года (план "Дропшот") число таких точек на территории СССР возросло до трёхсот (Феклисов 2016). После победы над фашизмом международный авторитет Советского государства достиг небывалого уровня, его экономические успехи, последовавшие за восстановлением хозяйства (и, вероятно, преувеличенные интенсивной пропагандой), казались неудержимыми, а перспективу распространения коммунистической идеологии нехотя признавали и самые активные недоброжелатели. В обстановке глобальной конкуренции сверхдержав с амбициозными планами мирового доминирования был велик соблазн прибегнуть к самому разрушительному оружию. В процессе суда над супругами Ю. и Э. Розенберг - американцами, якобы передавшими СССР атомные секреты (1952 год), - прокурор поставил им в вину гибель американских солдат в Корее. Власти США не скрывали, что были готовы нанести ядерный удар, если бы не опасались адекватного ответа. А в 1964 году кандидат в президенты США Б. Голдуотер заявил: "Мы скорее погубим человечество, чем отдадим его в руки коммунистов". Ещё в начале 1970-х американские дипломаты "неформально" добивались согласия на применение тактического ядерного оружия во Вьетнаме, но столкнулись с жёстким отпором советского руководства. Только оперативное обеспечение и длительное поддержание ядерного паритета позволило добиться того, что после Хиросимы и Нагасаки атомное оружие ни разу не было применено на людях, и предотвратить перерастание Холодной войны в фазу самоубийственного тотального конфликта. А в 1963 году в Москве был подписан Договор о запрещении ядерных испытаний в атмосфере, аквасфере и космосе, и даже те атомные державы, что отказались его подписать (Франция и Китай), были вынуждены постепенно свернуть такую практику. В исторической памяти значение этого эпохального события недооценивается, хотя экологи позже рассчитали, что, если бы отравление среды продолжалось прежними темпами, то к 1990-м годам жизнь на Земле сделалась бы невыносимой (Ефремов 2004). Как бы мы ни относились к коммунистическому режиму и к порокам Советской власти, нельзя игнорировать ключевую роль СССР в том, что XX век состоялся и благополучно завершился: в 1950-1960-х многие не верили в такую перспективу. Равно как и того факта, что при активном участии коммунистов люди едва ли не впервые в политической истории научились формировать глобальные коалиции, не нацеленные против третьих сил. Но по мере того как в западном обществе происходили прогрессивные изменения идеология классового антагонизма и мировой пролетарской революции теряла былую привлекательность, а её главный адресат - промышленный пролетариат - растворялся в новых структурах "информационного" общества. Одновременно достоянием гласности становились гримасы практического воплощения гуманистической идеи народовластия, а конфликты внутри международного революционного движения, невольно воспроизводя послереволюционную практику, до боли напоминали обычную борьбу религиозных сект. Вместе с тем обнаружилось, что экономика, ориентированная на идеал имущественного равенства, лишена внутренних рычагов трудовой мотивации и держится на двух привходящих факторах: мобилизационном энтузиазме и страхе наказания. Такая экономическая система эффективна в обстановке реальной или потенциальной войны, а при недостаточном внешнем напряжении неизбежно ослабевает. Поэтому, кстати, она не могла бы распространиться "на весь мир" - без внешнего врага терялся импульс экономической активности. По той же причине коммунисты категорически отвергали теорию конвергенции экономических систем, предложенную в 1950-60-х годах авторитетными зарубежными социологами (П. Сорокин, У. Ростоу и др.). Добавим, что и в лучшие свои времена социалистическая экономика обеспечивала количественный рост, но испытывала серьёзные затруднения при решении задач качественного совершенствования производства, поскольку востребовала стандартные методы работы, будучи слабовосприимчивой к качественным инновациям.{3} В условиях научно-технической и информационной революции командная организация производства пробуксовывала и, вопреки ожиданию коммунистических теоретиков, "мирное соревнование систем" оборачивалось безнадёжным отставанием. Открытие новых богатых месторождений нефти, давшее было повод для больших надежд, в условиях консервативной экономики обернулось растущей зависимостью от сырьевого экспорта, а значит и от международных цен на сырьё, которыми политические противники научились манипулировать. Негативную роль в судьбе СССР играла также неравномерная демографическая динамика, обусловленная тем, что страну как бы разделили две фазы демографического перехода. В то время как в регионах с преимущественно славянским населением сокращение детской смертности уже повлекло за собой радикальное сокращение рождаемости, в регионах с преимущественно мусульманским населением при тех же условиях она оставалась по-прежнему высокой и население многократно возросло. Если в 1920-х представители русского этноса составляли подавляющее большинство населения СССР, то, по переписи 1989 года, чуть более половины, и их доля продолжала сокращаться. Между тем влияние коммунистической идеологии среди нерусских (не только традиционно мусульманских) этнических групп проявлялось значительно слабее, его вытесняли националистические и/или религиозные настроения. Декларации московских теоретиков о том, что в СССР "образовалась социально-историческая общность нового типа - советский народ", оставались достоянием пропаганды, которая становилась всё более беспомощной. Стоит также отметить, что без демократических процедур отбор и подготовка "руководящих кадров" с юных лет осуществлялись по принципу конформности, т.е. по умению своевременно угадать желание начальства. Творческие способности не были востребованы, а личности с независимым мышлением отсеивались сначала как "враги народа", позже - как "диссиденты"; в лучшем случае, они избегали политической активности. В результате же качество властных элит последовательно снижалось, и творчески отвечать на вызовы времени становилось некому. Провальная афганская война, воплотившая в жизнь вожделенную мечту американской элиты о "советском Вьетнаме", стала решающим испытанием для внешне несокрушимого, но внутренне порядком расшатанного государства. Одряхлевшие, закосневшие во власти и потерявшие связь с действительностью руководители КПСС не оценили произошедших за истекшие десятилетия изменений, прямолинейно перенесли опыт войны со среднеазиатскими "басмачами" 1920-30-х годов на реалии конца 1970-х и поддались на искусно организованные провокации со стороны политических противников. Предполагаемая быстротечная операция, нацеленная, в частности, на приобретение боевого опыта "засидевшейся в казармах" армией (таков был аргумент министра обороны Д.Н. Устинова за ввод войск в Афганистан), затянулась на девять с половиной лет. Война наглядно продемонстрировала ослабление мотивационного потенциала коммунистической идеологии и усиление новой пассионарной идеологии - исламизма. После трёх подряд (за два с половиной года!) кончин Генеральных секретарей ЦК КПСС, в марте 1985 года на внеочередном заседании Политбюро с преимуществом в один голос новым лидером партии и страны стал М.С. Горбачёв, а в апреле была объявлена политика Перестройки. Предполагалось внедрить в закосневшую командную экономику, испытывавшую большие затруднения из-за сократившихся доходов от торговли нефтью, элементы рыночных отношений и так вывести её из кризиса, раскрепостив предпринимательскую инициативу граждан. Для этого решили параллельно ослабить информационную диктатуру, становившуюся проблематичной с развитием новейших средств связи, и всю вертикаль политической власти. А далее сработал психологический эффект, о котором ещё до Перестройки безуспешно предупреждали специалисты по коммуникационным технологиям (сами не ожидавшие, что он так скоро примет общенациональный масштаб). Массы советских людей, воспитанные в монологической системе пропаганды, попали в быстро набирающий силу поток альтернативной информации, обрушивший привычные психологические барьеры. Характерная особенность стереотипного мышления состоит в том, что стереотипы, составляющие ядро картины мира, в диссонирующем информационном потоке не разрушаются, а переворачиваются. Иначе говоря, предмет видится по-прежнему одномерно, но эмоциональная окраска образа меняет знак (Назаретян 1986, 2005; Петренко, Митина 1997). Так эйфория первых двух лет Перестройки сменилась усиливающимися симптомами разрушения тоталитарной системы, а с ней и государства. В считанные годы многолетняя идеологическая накачка обернулась столь же примитивной картиной, изоморфной образам "светлого коммунистического завтра" и "последнего решительного боя": в СССР всё плохо и непоправимо, а на Западе сложилось идеальное общество, в которое попадём и мы, скинув решающим усилием диктатуру коммунистов. Неуклюжие попытки консерваторов повернуть процесс вспять, вплоть до провалившегося военного путча в августе 1991, только форсировали саморазрушение страны. В декабре того же года Холодная война завершилась крахом Советского Союза... А если бы?.. История - самая сослагательная из всех наук. Якив Освитленый Следует отметить, что пришедший к власти Горбачёв пытался осуществить реформы подобные тем, которые в 1970-х годах провело в Китае правительство Дэн Сяопина, а ещё раньше замышлял Л.П. Берия, хотя адепты Перестройки, по понятным причинам, ссылались на ленинскую Новую экономическую политику (НЭП). Но Ленин в 1921 году рассматривал НЭП как временный компромисс с буржуазией для спасения экономически задыхающегося государства диктатуры пролетариата, к тому же скоро он был вынужден отойти от дел из-за тяжёлой болезни. А Берия, планировавший экономическую и политическую либерализацию, в 1953 году потерпел поражение, был развенчан как "английский шпион" и расстрелян. Попытка перевести экономику на рыночные рельсы поколением позже имела мало шансов на успех. "Кулаки" и прочие предприниматели, помнившие нормальную практику частной собственности, уже умерли или безнадёжно постарели, а частное предпринимательство, успевшее подпольно утвердиться при советском режиме, было выстроено по сугубо криминальным схемам. Наконец, политические и идеологические рычаги к 1980-м годам ослабли настолько, что властные структуры в экономике оказались неконкурентоспособными... В современной эволюционной теории ключевой фигурой стало сослагательное наклонение, без которого любые концептуальные модели остаются описательными. В данной связи напрашивается ряд интереснейших вопросов. Как развивались бы события в стране и в мире, если бы в 1985 году победили соперники Горбачёва - сторонники ужесточения внутренней и внешней политики? Если бы в 1953 году верх одержал Берия? Если бы пролетарская революция случилась не в России, а, например, в Германии? Такого рода "исторические случайности" представляют богатый материал для ретропрогнозирования как метода, помогающего выявить причинные зависимости социального развития. Альтернативные модели прошлого составляют перспективу исторической науки, но они требуют столь мощного информационного аппарата и столь глубокой междисциплинарной кооперации, что об этом пока остаётся только мечтать. И всё же вопрос, почему очередная версия всеобщего равенства и братства осталась достоянием истории, не перестаёт волновать обществоведов. Чем был обусловлен крах марксистской программы: незрелостью "русского крестьянского менталитета" или коренными пороками утопии?{4} Дополнительные штрихи в давнюю дискуссию вносят новые системные модели. Социологические исследования (Э. Дюркгейм, В. Парето) обнаружили, что индивидуальный выбор поведения и даже личностные качества людей в значительной мере заданы конфигурацией системных ниш, многие из которых воспроизводятся при всех перестройках социальной системы. К числу инвариантов относятся иерархическая структура, неравномерное распределение властных функций, доходов и благ, что демонстрируют также остроумно проведённые эксперименты с животными популяциями (Helder et al. 1995). Система востребует и различные варианты девиантного мышления и поведения, вплоть до психических отклонений (Молчанова, Добряков 2008). Кроме того, до формирования кибернетической теории систем ни в науке, ни в европейской философии не выделялась в качестве самостоятельного предмета категория разнообразия. Размышления китайских философов на эту тему были в Европе малоизвестны, а для классиков коммунистической теории - от Т. Мора и Т. Кампанеллы до Маркса и Ленина - характерно смешение равенства и тождества. Упрёки в том, что в восторженных романах утопистов о будущем все персонажи "на одно лицо", вызывали всплески эмоциональной, но бессодержательной риторики. Маркс с Энгельсом романов не писали, но в их прогнозах предполагалось, например, что при Коммунизме будут устранены не только имущественные, классовые, гендерные или родовые, но и профессиональные различия: каждый станет "гармонически развитой личностью". Такая мечта была созвучна эпохе предельной специализации и дегуманизации труда, превратившей работника в бессловесный придаток к конвейеру, когда ожидалось (и в этом трудно было возразить Марксу), что участь угнетённых пролетариев ожидает подавляющее большинство граждан капиталистического общества. Поскольку же промышленное производство сводилось к набору всё более простых операций, логично звучал вывод о том, что проблема "профессионального кретинизма" будет снята регулярным чередованием деятельностей. Кажется, никто тогда не обратил внимания на то, что личность при такой идиллии становится тотально заменимой в каждой своей функции и не защищённой от коллективного прессинга ни имуществом, ни профессией, ни семьёй. Здесь уже образ "светлого коммунистического завтра" резонировал, скорее, с умонастроением крестьянской общины; это также могло сыграть роль в том, что, вопреки ожиданиям классиков марксизма, образ прижился не в "передовой" Германии, а в "отсталой" России. Мир без СССР Ленинизм, воплощённый большевиками, был трагедией, а современная американская практика превратила его в фарс. Наступление агрессивного неоконсерватизма... становится невыносимым. Френсис Фукуяма В наш мир пришла сама метафизика войны, она разливается буквально по всему спектру материального и нематериального мира. Именно эта метафизика кристаллизует коллективное сознание, мобилизует групповые и персональные инстинкты. Марианна Кочубей Крах СССР стал катастрофой глобального масштаба, но многие и внутри умирающего Союза, и на постсоветском пространстве, и далеко за его пределами верили, что окончание Холодной войны надолго, если не навсегда, избавит человечество от новых войн. Эта вера оформилась статьёй гегельянца Ф. Фукуямы о "конце истории" (Фукуяма 1989), которая быстро стала международным бестселлером. Конгресс США сокращал финансирование Пентагона и ЦРУ, выглядевших уже отживающими свой век институтами, - и через четыре года мир ошеломил новый бестселлер. В статье С. Хантингтона (1993) утверждалось, что с падением коммунистических режимов политическая обстановка только ухудшается. С коммунистами легче было найти взаимопонимание, поскольку это наследники европейской традиции и во многом близких Западу ценностей. Теперь же мир делится по религиозному признаку на семь или восемь региональных "цивилизаций", перманентно воюющих между собой, так что надо не снижать, а наращивать боеготовность. К сожалению, с устранением одной из двух сверхдержав мир действительно стал менее устойчивым и более опасным, но мы прослеживаем здесь несколько иные причинные связи. Глобальная геополитическая система, достигшая относительной устойчивости к 1980-м годам, была разрушена, но двухполюсная ментальная матрица "они - мы" оказалась более устойчивой, чем многие ожидали. На одном полюсе эйфория победы в Холодной войне вызвала всплеск экспансионистских амбиций; другой полюс, опустевший с уходом СССР, стал заполняться экстремистскими группировками, которые прежде натаскивались противостоящими блоками в пику друг другу, а теперь, став ненужными прежним хозяевам, одичали.{5} Образовавшаяся патология полюсов радикально снизила качество политического мышления: будто гроссмейстеры 1960-1980-х уступили место шахматистам низшего разряда, не умеющим просчитывать события на доске далее одного хода. То, что Хантингтон обозначил как "столкновение цивилизаций", по нашим наблюдениям, оказывается столкновением исторических эпох. Происходит оно не по границам, а внутри стран или регионов, и прошлое всё чаще берёт реванш. Дело не в интенсификации миграционных потоков, которая сама часто становится следствием недальновидной политики. Вот типичное наблюдение американского аналитика: "Национальное унижение от запуска советского Спутника побудило правительство США активно поощрять науку и образование, чтобы "не отстать от Советов". По окончании же Холодной войны публике вновь навязывается идеология религиозного фундаментализма и креационизма" (Mirkovic 2015, p.196). Интерес государства и широкой публики к науке резко спал. Началась реанимация религиозных настроений, охвативших как широкую публику, так и профессиональных политиков: по данным Института Гэллапа, 70% республиканцев верят, что Бог создал мир за шесть дней. Фиксируется регресс настроений к ситуации 1920-х годов, когда в ряде штатов преподавание теории эволюции было приравнено к уголовному преступлению ("Обезьяний процесс" и т.д.) (Харрис 2012; Mirkovic 2015). В Западной Европе иммиграции, интенсифицированные бездумным разрушением авторитарных режимов в Северной Африке, на Ближнем и Среднем Востоке ("Арабская весна"), в свою очередь, реанимируют расистские установки. Если не будут найдены нетривиальные решения, то в обозримом будущем либо произойдёт откат к 1920-1930-м годам, либо Европа будет захлёстнута волной Средневековья. Нетривиальные решения могли бы прийти с востока, но и Россия демонстрирует всё более отчётливые признаки отката в православие, а также тоски по внутренне сплачивающему образу общего врага. Регионы Ближнего и Среднего Востока стали обильным резервуаром ретроградных идеологий. Возможно, оплотом светского мировоззрения остаются пока некоторые страны Дальнего Востока, но этот вопрос требует более детального обсуждения. Об опасно снизившемся качестве мышления ведущих западных политиков автор этих строк писал в американской печати сразу после югославской и иракской авантюр НАТО (Nazaretyan 2003). Ещё раньше американская исследовательница С. Маттерн, специалист по истории Древнего Рима, провела красноречивую параллель между поведением на международной арене новых американских политиков и их античных коллег накануне краха Западной Римской империи (Mattern 1999). Наивно было бы ждать, что академические публикации кого-либо отрезвят, и с тех пор бездумные авантюры следуют нескончаемой чередой. Они раз за разом оборачиваются эффектами бумеранга для инициаторов и при этом расшатывают глобальную геополитическую систему, превращая международное право в ностальгическое воспоминание. Реально политика вырождается в игру сиюминутных амбиций, личных и корпоративных, маскируемых под "национальные интересы". При этом идеологии, будоражившие XX век, утеряли былую пассионарность, и даже самая устойчивая из них - рыночный либерализм, - оторванная от протестантского фундамента, уже не обеспечивает стратегических смыслов. В условиях смыслового дефицита становятся востребованными средневековые идеологии, а самый простой и архаичный механизм выстраивания смысловых координат - поиск общих врагов - побуждает творить всё новых демонов. Эпидемия катастрофофилии, поразившая Европу во втором десятилетии XX века, вновь свирепствует спустя сотню лет, но с поправкой на новейшие технологии: на сей раз она приняла глобальный масштаб.{6} Глобальное будущее: бифуркация XXI века Поколение живущих сегодня людей можно смело считать самым значительным из всех, что когда-либо жили на нашей планете. Именно они должны определить, достигнет ли человечество этой великой цели или будет ввергнуто в пучину хаоса. Митио Каку Независимые расчёты, проведённые учёными разных стран и специальностей, привели к выводу, что наступивший век, по всей вероятности, ознаменуется переломом такого масштаба и значения, подобного которому до сих пор не происходило ни в истории человечества, ни в истории живой природы (Snooks 1997; Панов 2005; Kurzweil 2005). Либо планетарная фаза эволюции сменится космической, либо начнётся её "нисходящая фаза" с перспективой быстрой деградации общества и природы. Новейшие исследования в области астрофизики и космологии (Rees 1997; Дойч 2001; Дэвис 2011 Smolin 2014 и др.) показывают, что диапазон целенаправленного управления масс-энергетическими процессами принципиально не ограничен; соответственно, распространение разумного влияния на космическое пространство не имеет потенциальных ограничений. К сожалению, психологи и антропологи, со своей стороны, не готовы так же уверенно оценить диапазон разумного контроля над собственными агрессивными импульсами. До сих пор человечеству удавалось совершенствовать культурно-психологические регуляторы (ценности, нормы социоприродных и внутрисоциальных отношений) в соответствии с растущим технологическим могуществом. Но это достигалось ценой драматического отбора жизнеспособных социальных систем: на протяжении тысячелетий общества, не умевшие своевременно компенсировать возросшую мощь производственных и боевых технологий, последовательно выбраковывались из исторического процесса, подорвав природные и (или) геополитические основы своего существования. Системная зависимость между инструментальным потенциалом, качеством культурных регуляторов и внутренней устойчивостью общества подробно исследована и представлена моделью техно-гуманитарного баланса. В соответствии с этой моделью, выход Земной цивилизации на тот или иной аттрактор может решающим образом зависеть от того, насколько культурно-психологические регуляторы человеческих отношений будут поспевать за интенсивно ускоряющимся развитием новейших технологий. Сценарий сохранения предполагает сетевую организацию мирового сообщества и формирование планетарного сознания, свободного от макрогрупповой (этнической, сословной, конфессиональной и т.д.) доминанты, развитие космополитической солидарности и стратегических смыслов, не требующих деления на "своих" и "чужих". В книге (Назаретян 2017) прослежена история становления неконфронтационного сознания за последние 2.5 тысячи лет. Показано также, что современная междисциплинарная картина мира, в отличие от классического естествознания, не безразлична к проблематике целей, ценностей и смыслов человеческого бытия, и она создаёт основу для стратегических смысловых координат, хотя готовность массового сознания к освоению научного мировоззрения небесспорна. Анализ переломных эпизодов в истории природы и общества заставляет признать, что прогресс всегда был и остаётся не "движением от худшего к лучшему", а выбором меньшего из зол; это обстоятельство принципиально для оценки текущего исторического этапа. Оптимальные сценарии обозримого будущего (сценарии выживания) сопряжены с радикальными перестройками антропосферы, мало напоминающими идиллии классических прогрессистов. На нынешнем же историческом этапе просматривается фундаментальное противоречие между двумя тенденциями в массовом мироощущении. С одной стороны, бурное совершенствование и распространение информационных технологий усиливает черты "мозаичного" сознания, которые социологи начали фиксировать уже в 1960-е годы (Моль 1973) и которые в принципе способны вытеснять религиозно-идеологические конструкции. Важную роль в преодолении родовых размежеваний могло бы сыграть развитие новейших технологий человеческого воспроизводства, связанных с генной инженерией и формированием симбиозных носителей разума - развитие, призванное компенсировать экспоненциальное накопление генетического груза в связи с культурным подавлением естественного отбора. С другой стороны, страх перед новизной реанимирует этнонациональную, религиозную и прочие формы агрессивного фундаментализма, заражающего всё новые слои и географические регионы. От того, как будет развиваться этот глобальный конфликт смыслов, зависит, переживёт ли цивилизация Земли XXI век, и если да, то в каком состоянии она встретит следующее столетие... Литература Дойч, Д. 2001 Структура реальности. М. - Ижевск: НИЦ РХД. Дэвис, П. 2011 Проект Вселенной. Новые открытия творческой способности природы к самоорганизации. М.: ББИ. Ефремов, К. 2004 Путешествие по кризисам // Лицейское и гимназическое образование, N3: 5-6, 68-70. Каспэ, С.И. 1994 Новый Свет. Опыт социального конструирования. (Иезуиты в Парагвае) // Средневековая Европа глазами современников и историков. Ч. IV. М.: Интерпракс: 248-275. Коротаев, А.В., Зинькина, Ю.В. 2011 Египетская революция 2011 года: социодемографический анализ // Историческая психология и социология истории, т.4, N2: 5-29. Мельянцев, В.А. 1996 Восток и Запад во втором тысячелетии: экономика, история и современность. М.: МГУ. Могильнер, М.Б. 1994 Российская радикальная интеллигенция перед лицом смерти // Общественные науки и современность, N5: 56-66. Молчанова, Е.С., Добряков, И.В. 2008 Идеологический кризис в психиатрии: психопатология как адаптация и как эволюционный регресс // Историческая психология и социология истории, т.1, N1: 158-168. Моль, А. 1973 Социодинамика культуры. М.: Прогресс. Назаретян, А.П. 2017 Нелинейное будущее. Мегаистория, синергетика, культурная антропология и психология в глобальном прогнозировании. М.: Аргамак-Медиа. Назаретян, А.П. 2016 Психология в социальном прогнозировании: ещё раз о причинных зависимостях // Вопросы философии, N7: 115-129. Назаретян, А.П. 2005 Психология стихийного массового поведения: толпа, слухи, политические и рекламные кампании. М.: Академия. Назаретян, А.П. 1986 Социальные стереотипы в информационно-смысловой системе личности // Материалы всесоюзного симпозиума "Актуальные проблемы социальной психологии". Часть I. Кострома. О'Коннор, Т.Э. 1993 Инженер революции. Л.Б. Красин и большевики 1870-1926. М.: Наука. Панов, А.Д. 2005 Сингулярная точка истории // Общественные науки и современность, N1: 122-137. Петренко, В.Ф.? Митина, О.В. 1997 Психосемантический анализ динамики общественного сознания. М.: Смоленск: СГУ. Рафалюк, О.Е. 2012 "Пляски смерти" рубежа XIX-XX веков: образ смерти в сознании русской культурной элиты // Историческая психология и социология истории, т.5, N2: 38-59. Савчук, В.В. 2001 Насилие и цивилизация комфорта // Антропология насилия. СПб.: Наука: 476-496. Троцкий, Л.Д. 2001 Моя жизнь. М.: Вагриус. Урланис, Б.Ц. 1994 История военных потерь: Войны и народонаселение Европы. СПб.: АОЗТ "Полигон". Уткин, А.И. 2012 Рузвельт. М.: Культурная революция. Уэллс, Г. 1958 Россия во мгле. М.: Госполитиздат. Фёдоров, Н. 1982 Сочинения. М.: Мысль. Феклисов, А.С. 2016 Признание разведчика. М.: Аргамак-Медиа. Фукуяма, Ф. 1990 Конец истории? // Вопросы философии, N3: 84-118. Харрис, С. 2012 Конец веры. Религия, террор и будущее разума. М.: Эксмо. Хантингтон, С. 1994 Столкновение цивилизаций? // Полис. Политические исследования, N1: 33-48. Энгельс, Ф. 1965 Письмо к Йозефу Блоху // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения, т.37. М.: Политиздат: 393-397. Энджел, Н. 2009 Великое заблуждение: очерк о мнимых выгодах военной мощи наций. М.: Социум. Cao Shuji. 2001 Zhongguo Renkou shi: Qing shiqi (A History of the Chinese Population: The Qing Dynasty), Vol.5. Shanghai: Fudan Univ. Press. Davies, J. 1969 Toward a theory of revolution // Studies in social movements. A social psychological perspective. N.Y.: Free Press: 85-108. Diamond, J. 1999 Guns, germs, and steel. The fates of human societies. N.Y., London: W.W. Norton & Company. Goldstone, J. 2002 Population and security: How demographic change can lead to violent conflict // Journal of International Affairs, 56/1: 11-12. Helder, R., Desor, D.,Toniolo, A.-M. 1995 Potential stock differences in the social behavior of rats in a situation of restricted access to food // Behavior Genetics. Vol.25, #5: 483-487. Kurzweil, R. 2005 The singularity is near: When humans transcend biology. N.Y.: PB. Mattern, S. 1999 Rome and the enemy. Imperial strategy in the Principate. Berkeley: Univ. of Caliph. Press. Mirkovic, A. 2015 The real end of history // From Big Bang to global civilization: A Big History Anthology. Vol.1. Delhi: Primus Books: 188-208. Nazaretyan, A.P. 2003 Power and wisdom: Toward a history of social behavior // Journal for the Theory of Social Behaviour, Vol.33, #4: 405-425. Rees, M. 1997 Before the beginning. Our universe and others. NY: Helix Books. Sloterdijk, P. 1983 Kritik der zynischen Vernunft. 1 und 2. Bnd. Frankfurt am Main: Edition Suhrkamp. Smolin, Lee. 2014 The singular Universe and the reality of time: A proposal in natural philosophy. Cambridge Univ. Press. Snooks, G.D. 1996 The dynamic society. Exploring the sources of global change. London and N.Y.: Routledge. Wang Yumin. 1993 Taiping tianguo geming shiqi 'renkou sunhao yu yi shuo' bian zheng (Debating the so-called "death toll exceeding one hundred million" during the Taiping Revolution period) // Xueshu Yuekan (Academic Monthly), #6: 41-50. Примечания {1} Например, в войнах XIX века погибло 5.5 млн. европейских солдат (в т.ч. 100 тыс. - в колониях) (Урланис 1994), а только в одном Китае (Опиумные войны, Тайпинское восстание), по оценке историков, погибли от 60 до 100 млн. (Wang Yumin 1993; Cao Shuji 2001). {2} В 1934 году Сталин волевым решением ввёл в Уголовный кодекс статью о гомосексуализме. После крайне напряжённого XVII съезда ВКП(б) советскому лидеру потребовался дополнительный рычаг для борьбы со старыми большевиками, среди которых было немало людей с нетрадиционной сексуальной ориентацией. Новая уголовная статья была по преимуществу рассчитана на шантаж: за 17 лет после революции общественные настроения существенно изменились, и жертвы репрессий предпочитали признаваться в "шпионаже" и в "антипартийных заговорах", чем быть осуждёнными за "сексуальные извращения". Между тем в странах Западной Европы сотни тысяч людей публично судили за гомосексуализм до конца 1960-х годов. {3} Здесь срабатывает подробно изученный в психологии закон оптимума мотивации (закон Йеркса - Додсона). Эффективность простой деятельности прямо пропорциональна силе мотивации, но при сложной деятельности эта зависимость сложнее: с превышением мотивационного оптимума эффективность снижается. Поэтому всемерно культивировавшийся образ "трудовых фронтов" в новых условиях становился контрпродуктивным. А к 1970-м он превратился в пустое клише, всё слабее вдохновлявшее на "трудовые подвиги". {4} Стоит отметить, что полутора столетиями ранее довольно успешная попытка воплотить в жизнь "Город Солнца" по проекту Т. Кампанеллы была предпринята отцами-иезуитами в Южной Америке (Каспэ 1994). Правда, индейцы, ставшие гражданами коммунистического государства, были недавними охотниками-собирателями, носителями первобытного сознания. Они не имели опыта товарно-денежных отношений, не ведали накопительской психологии и привычно предпочитали коллективные действия индивидуальным. Поэтому образование квазигосударства с "тоталитарной" структурой, изолированного от внешнего мира, гармонировало с их мировосприятием и спасло жизни сотням тысяч туземцев. {5} Такая ситуация хорошо знакома экологам: например, с отстрелом волков их нишу занимают одичавшие псы, которые оказываются гораздо опаснее и для человека, и для экосистемы. {6} Самое яркое событие в политической жизни 2016 года - выборы в США и неожиданная для многих победа Д. Трампа - может временно переориентировать внимание американской элиты на внутренние разборки. Это способствовало бы некоторому спаду международной напряжённости и при умелом использовании момента российским правительством помогло бы восстановить устойчивость глобальной геополитической системы. http://temnyjles.ru/Nazaretian/1917.shtml

РУБЕЖИ (С позиций статьи “Формационный подход к истории” на сайте mag-istorik.ru) На рубеже V-VI века во Франции сильная власть первых Меровингов сломала дофеодальный строй и установила ранний феодализм. На рубеже первого и второго тысячелетий на Руси сильная власть Рюриковичей сделала то же самое. Во Франции господствовал мелкий и крупный аллод, на Руси – община и кормление, но различие вариантов раннего феодализма было не абсолютным. В Англии, где история феодализма особо близка его истории во Франции, в раннем феодализме (с VII века) преобладали община и бокленд-кормление. Отличия становления феодализма по странам задавала в большой мере предыдущая история. Во Франции была особая опора на достижения Античности, но и приходилось гасить сильную инерцию рабовладения, на Руси, Античностью мало затронутой – ломать традиции “варварства” (при наличии какого-то рабовладения) и поднимать уровень общества. А традиции все же сказались в вариантах раннего феодализма. В Англии римляне заложили значимое рабовладение, но все традиции нарушило вторжение германцев V века – феодальной революции ломать приходилось мало, феодализм устанавливался слабыми режимами по крошечным королевствам. Вариант раннего феодализма Англии был неизбежно ближе к одной из двух альтернатив. Для хронологии процессов по трем странам (в относительно схожих природных и этнических условиях, с тем или иным наследием греко-римской Античности и какими-то взаимными и схожими внешними влияниями) хорошие индикаторы – даты принятия христианства. По странам мира ранний феодализм сочетал аллод и общину-кормление в их разных видах, соотношениях и переплетениях. В VIII-IX веке во Франции сильная власть Каролингов, в XV-XVI веке в Русском государстве сильная власть Московских правителей сломали ранний феодализм и утвердили классический – ленно-крепостной. В Англии набеги викингов урезали силу Уэссекской династии IX-X века, но и она утвердила этот строй. В начале второго тысячелетия во Франции, примерно тогда же в Англии подъем городов и сопутствующие явления трансформировали зрелый классический феодализм в перезрелый, который надстроился сословной монархией. В России середины XVII века городские восстания и вывод посада из-под власти феодалов, сопутствующие явления обусловили подобное. Но Россия испытывала уже воздействие более развитой Европы. Тоже наметившаяся во второй половине века централизация при Петре приняла абсолютистские формы, культура обрела послевозрожденческий вид, церковь подверглась своего рода реформации. А, в общем, классический феодализм сохранился – в модифицированном виде. Сильные режимы Минамото-Ходзе в Японии рубежа XII-XIII века, Северной Сун в Китае XI века, Буидов, Караханидов, Газневидов в Большом Иране рубежа X-XI века, Комнинов в Византии XII века и т. д. утвердили классический феодализм. В Большом Иране второй половины XII века имел место и политический подъем городов, практически одновременно с централизацией Франции Филиппом II Августом Иран был объединен Хорезмшахами. В Китае XII века города были самыми значительными в мире, стояли, вероятно, на пороге какого-то “коммунального движения”. Монгольские погром и иго отбросили Иран и Китай на века (Русь – века на полтора), устранив главных конкурентов Западной Европы, что изменило всю мировую историю. Ближний Восток и Балканы несколько застопорили турецкие завоевания. Япония (в которой был значимый подъем городов и сопутствующие явления) избежала погромов и составила некоторую конкуренцию “Европейскому миру”. Во Франции и Англии XV века классический феодализм был изжит, в России условно с 1861 года отменен. Страны надстроились абсолютизмом (в давно самодержавной России самодержцев перестали свергать опереточными переворотами и пр.). В Японии в результате ожесточенной войны второй половины XVI века (аналог Войне Алой и Белой розы) установился абсолютизм Токугава, произошла конфуцианская реформация, специалисты сравнивают культуру Японии особенно рубежа XVII-XVIII века с Возрождением. Закрытие страны тогда – в духе раннего меркантилизма. Свергали (поздний) феодализм Революции – 1640, 1789, 1905 годов. Закрепляли (ранний) капитализм режимы Кромвеля, Наполеона, Столыпина. В интересах победившей буржуазии устанавливались Реставрации (в России – распутинщина). С выполнением задачи гашения революционной инерции Реставрации “славно” (без очень жестокой борьбы, без развязывания активности народа и т. д.) отбрасывались “революциями” (почти переворотами в канонических случаях) – 1688, 1830, Февральской. Кого-то смущает форма Революции 1867 года в Японии как реставрация императорской власти. Напрасно. Во-1, реальный абсолютизм Токугава был свергнут, а императоры не мешали господству буржуазии. Во-2, и в Англии, и во Франции буржуазия сначала пыталась делать революцию вместе с монархией, а позднее ее возрождала. С середины XIX века, в полной мере обозначившей антагонизмы капитализма, буржуазия типично цепляется за все, что ей терпимо, феодальное. Последовательно антифеодальным в буржуазных революциях теперь выступает пролетариат, более зрелый, чем ранее санкюлоты. Революция 5 года и дальнейшие события России вполне показали это. В-3, и в Италии буржуазия сначала знаменем революции пыталась сделать папство, но последнее отказалось от этой чести, опираясь и на зарубежную католическую реакцию. У императоров Японии подобной возможности не было. Итак, предлагается очень точное соответствие в формационной истории Февральской революции Революциям 1688 и 1830, начальным событиям капиталистической формации. Россия начала XX века по производительным силам крайне отставала от передовых стран. Т. е. по логике формационного подхода ей до коммунизма – практически целая формация. Формационная история разнообразится этническим фактором, но если нет смены этносов с уничтожением прежнего строя и привнесения нового, хотя бы жесткого подчинения общества одного этноса другим – этнический фактор не существенен. На общество сильно влияет его природная основа, но если эта основа достаточно стабильна – она не влияет на развитие общества значимо. Причины Октября нужно искать в самом обществе, причем на базе его фундаментальных законов – не в “субъективном факторе” бабувистского образца (волюнтаризм, не основанный на научном знании, и т. п.). Английская революция породила движение диггеров, их идеолога Уинстэнли. Этот мирный, наивный “коммунизм” был быстро задавлен. Во время Реставрации были истреблены радикально настроенные “люди пятой монархии”. После 1688 года началось формирование пролетарского движения (первые тред-юнионы и пр.), но еще и в начале XIX века оно не поднялось выше луддизма. Франция на тех же формационных ступенях опиралась на опыт Англии. Великая Французская революция породила бабувизм, куда более зрелый, чем движение диггеров – да и луддитов. Но и бабувизм подвергся погрому, при Наполеоне растворился в левом подполье, при Реставрации вообще угас. Лишь незадолго до Революции 1830 года соратник Бабефа Буонарроти напомнил о бабувизме; вскоре после Революции наряду с разными социал-знахарями появилось необабувистское направление, стержнем которого сделался бланкизм. Пик бланкизма – Парижская коммуна. На не самые развитые страны, так или иначе, влияют передовые. В отсталой России были элементы (и самого передового) капитализма, без которых тогда, вероятно, сохранялось бы крепостничество. А Революция 5 года свершилась, когда в мире уже существовало мощное марксистское движение, на опыт которого изначально опирался формирующийся пролетариат России. Он зрело проявил себя в Революции, не сломился при столыпинщине и распутинщине, придал не буржуазный радикализм Февралю. Большевики намного превосходили диггеров и (нео)бабувистов. Но были страны и примерно уровня России, и менее развитые, тоже испытывавшие внешние воздействие, и более развитые – а Октябрь свершился только в одной, отдельно взятой, стране (хотя разнородной, как группа стран). 2. Про формационную суть Октября. Суть краткого исторического события часто выражается его долговременными последствиями, суть Октября – особенно социализмом XX века C ЕГО КРАХОМ. Согласно САМЫМ основам марксизма смена формаций происходит, когда новые производительные силы перерастают старые производственные отношения. Сейчас остается только констатировать, что производительные силы даже ГДР, Чехословакии, СССР всегда были ниже, чем в США и др., не переросли их производственные отношения. Способ производства (в развитии формация) – единство в некоторых пределах конкретных производительных сил и соответствующих им производственных отношений. При реальном социализме были всегда не самые развитые капиталистические производительные силы, которым никак не могли соответствовать любые коммунистические производственные отношения. Т. е. реальный социализм – не даже ранняя фаза коммунистической формации. Тем более, что резонно не считать его реальные производственные отношения коммунистическими, даже ранними. На этом основана концепция реального социализма как государственного капитализма. Но реальный социализм без господства частной собственности и доминирования рынка считать капитализмом (см. КАПИТАЛ Маркса) столь же нелепо, как коммунизмом на базе капиталистических производительных сил. Реальный социализм – не капитализм, не коммунизм, ни какая собственно формация вообще, явление в истории уникальное. И стоит добавить: в ТАКОМ качестве Классиками не планировавшееся. Переход от феодализма к капитализму в Англии (очень выразительный пример) начался в рамках (позднего) феодализма генезисом буржуазного уклада на базе т. н. малой промышленной революции XVI века. Новые производственные отношения преломлялись в новых классах (“новое дворянство” и др.), а те вырабатывали новый быт, новое сознание. На рубеже XVI-XVII века обозначились острые противоречия старого и нового (перепалки Парламента с монархией и др.), новые общественные силы создавали революционные идеологию и организации (адаптированный кальвинизм и его общины), появилась буржуазная культура (наука Гильберта и Гарвея, философия Бэкона и Чербери, архитектура Иниго Джонса и пр.; кризис культуры позднего феодализма ярко проявился в позднем Шекспире). В первой половине XVII века феодализм ответил реакцией – абсолютизм стал реакционной диктатурой, буржуазия была придавлена. Но рост производительных сил укреплял новое. В середине XVII века Революция сломила (поздний) феодализм, затем режим Кромвеля закрепил победу (раннего) капитализма, последующая Реставрация нужна была буржуазии для гашения революционной инерции. Отбрасывание в 1688 году буржуазией Реставрации означало завершение межформационного перехода, полное торжество раннего капитализма – с тем создание условий бурного роста производительных сил: промышленного переворота (на этой базе генезиса классического капитализма и его дальнейшую победу по схеме перехода от феодализма к капитализму – первый социальный переворот в рамках формации). Можно показать, что по такой схеме происходили другие социальные революции и перевороты. Очень важно – и переход от первобытного строя к классовому. Его существенная специфика – надстроечный момент. Первобытный строй не эксплуататоров – не эксплуатируемых реакционно заставлял первых эксплуататоров делиться с соплеменниками богатствами или уничтожать их, санкционировал убийство слишком ретивых эксплуататоров и т. д. без специального надстроечного механизма. Революционный перелом сопровождался возникновением примитивного государства (администрация храмов в Шумере, первые фараоны и т. д.), которое сразу начинало закреплять победу классовых отношений. Можно полагать, что канонический переход от капитализма именно к коммунизму должен идти по общей схеме. На базе производительных сил, перерастающих капитализм – появление “неклассового класса” новых неэксплуатрируемых – неэксплуататоров (наметки – “средний, креативный классы”?), который в большой мере не политически (ОБЯЗАТЕЛЬНО без гражданской войны с ядерным оружием и т. д.) устранит реакционную диктатуру буржуазии. Это по логике САМЫХ основ марксизма и материалам марксистской исторической науки. Коммунистическая революция может произойти только в естественном самом финале капиталистической формации, в самых развитых в истории капиталистических странах – и только перманентно на буксире ИМЕННО ТАКИХ стран в остальных. Если рассматривать классиков марксизма не как полубогов, гостей из будущего и т. д., а как просто гениев – нужно рассматривать их в ряду других гениев, через прозрения и ошибки больше многих двигающих бесконечное развитие культуры; в тему – общественной науки и ее практических приложений. По моему твердому убеждению марксистская наука XX века подтвердила (в чем-то уточнив) САМЫЕ основы марксизма, но не всегда их приложения к конкретике теории и практики. Молодые Маркс и Энгельс ошиблись (констатация), что в середине XIX века производительные силы развитых стран ПЕРЕрастали капитализм (хотя кризисы ПЕРЕпроизводства тогда как будто говорили об этом). Результатов соответствующего перерастания в гораздо более развитых странах нет полтора века спустя; даже Англия в 40е XIX века завершался переход к лишь формационному пику капитализма 50х-60х годов. Уже только поэтому пролетариат (атрибут всего капитализма) не мог быть следствием перерастания производственных отношений производительными силами в конце формации, классом следующей формации (как буржуазия – да и пролетариат – в конце феодализма). Ошибочность надежд на коммунистические потенции Революции 1848 года раньше других признали сами Первые Классики – но близкий естественный финал капитализма и неверную модальность исторической миссии пролетариата они принимали до конца. Хотя сами практикой I Интернационала, а Энгельс и II, только еще ГОТОВИЛИ пролетариат. Ленин четко сформулировал, что стихийно, естественно пролетариат – тред-юнионистский, идейно буржуазный, что в антикапиталистическую силу он ПРЕВРАЩАЕТСЯ с привнесением в него (это не всегда получается) социалистического сознания ИЗВНЕ. Но и Ленин считал главным фактором установления коммунизма не новые в капитализме общественные силы объективного конца формации, еще тогда далекого, зарождающиеся на базе перерастания новыми производительными силами капиталистических производственных отношений, а все-таки атрибутивный капитализму пролетариат. Классики объективно готовили не прямую победу коммунизма, а нечто другое. Если бы не практика социализма XX века, можно было бы просто констатировать теоретические нестыковки, ошибки Классиков. Докапиталистические классовые формации свергались новыми классами, возникавшими в финалах старых формаций. Борьба эксплуатируемых и эксплуататоров одной формации – внутриформационная, за изменения статусов классов внутри формации. В Великой Французской революции главную массу реакционеров составили крестьяне отсталых областей, больше сохранявшие статус феодально-зависимых. Главную массу революционеров составляли крестьяне передовых областей, стихийно превращающиеся в кулаков, мелкую буржуазию, батраков капитализма. Концепция “революции рабов” сейчас оставлена. Классовый строй устанавливали не восстания широких масс общинников, а новоиспеченные эксплуататоры, экономически, а то и военно-политически, опирающиеся на уже эксплуатируемых. Но вихри классовой борьбы поперек истории выносили и на не исторические рубежи формаций, и даже за эти рубежи: два государства рабов на Сицилии конца с. э., Мюнстерская коммуна в феодализме, Парижская в капитализме и многое другое. Социалистические потенции показали не только мелкая буржуазия, но и араты Монголии, общинники Черной Африки и пр. Капитализм – последняя эксплуататорская формация. Исторически до коммунизма – не так далеко, можно дойти не на естестве стихии. Пролетариат – основной эксплуатируемый класс последней классовой формации, самый зрелый в истории, объективно особенно близкий труженикам коммунизма. И капитализм объективно обусловил появление науки, достаточно глубокой, чтоб направить развитие не по естеству общества – марксизм. А в классовом обществе всегда присутствует нетипичное ничтожное меньшинство, не принимающее свою формацию. Когда часть такого меньшинства получает марксизм – возникает исходный субъект социализма, который вносит его идеи в пролетариат (не необходимо, но возможно прокоммунистический) – с тем возникает возможность опережающего относительно всего капитализма движения к коммунизму, по реалиям XX века – социализма. Тогда возникает концепция диктатуры пролетариата при ее опоре на всех трудящихся, приходит умение использования социалистические потенции буржуазных аграрных и национально-освободительных движений, точных расчетов революционных ситуаций и прочая подготовка Революции. А после ее победы против стихии надо очень сознательно, не полагаясь на стихию масс и пр., но волей масс сознательных строить социализм и коммунизм. Недостаточная зрелость молодой марксистской теории требовала гениальных практиков уровня Ленина (но гении – редкость). Осмысливая опыт XX века можно представить идеал (необходимый при искусственном развитии) социализма… Общество с прокоммунистическими производственными отношениями, но на базе капиталистических (даже ранних) производительных сил, потому не (совсем) формация, не часть какой-то в принципе. Если графически изобразить формационную историю в виде ступенек лестницы, то в идеале социализм СССР – прямая от начала капиталистической ступени до начала ступени коммунистической. Т. е. как бы гипотенуза на катетах, где горизонтальный катет – капитализм, а вертикальный катет – каноническая коммунистическая революция. Социализм – не “горизонтальная формация”, особого рода революционный переход к коммунизму. Но социализм и не настоящая “вертикальная революция”, сам устанавливается в ходе особого рода социалистической революции. В нем неизбежны классы – неэксплуатируемые-неэксплуататорские (социалистические рабочий класс и кооператоры, еще становящиеся или уже сформировавшиеся), рынок (регулируемый все более научно), государство (все более “не совсем” по словам Ленина), партии (все более нового типа) и прочая пережиточная надстройка, многое другое пережиточно классовое (но все более грамотно социализируемое). Такое общество не может существовать естественно по действию капиталистических производительных сил, только искусственно, против их действия – как парусники ходили против ветра еще до открытия законов аэродинамики, как на базе науки против действия тяготения полетели аппараты тяжелее воздуха. Борьба стихии действия капиталистических производительных сил, всех прочих неизбежных пережитков, их следствий (нажитков прошлого) и целенаправленных усилий сознательного субъекта социализма (в идеале: формального и фактического Авангарда, следующих за ним широких масс грамотных и идейных трудящихся) – главная практическая драма социализма, преломломившая теоретическую драму неразграничение социалистической альтернативы синхронному капитализму и перехода к собственно коммунистической формации, сначала ее ранней фазе. На графике реальное даже дохождение социализма до коммунизма – не идеальная прямая, а и зигзагобразная кривая (реальный социализм в самом лучшем случае – отход от идеала). И такое дохождение – возможность без гарантии необходимости, а любой результат – следствие необязательной конкретики. В 90е годы капиталистические производительные силы социалистических стран довели в соответствие с собой производственные отношения. Итак, формационная суть Октября – удачное начало (реального) социализма (не раннего коммунизма), мало удачного по конечному результату. Опыт Октября, социализма XX века крайне важен для коммунизма и, особенно, при любых грядущих социалистических подвижках (на буксире канонических коммунистических революций в самых развитых странах тоже). НАЧАЛО XXI ВЕКА. РЕВОЛЮЦИОННАЯ СИТУАЦИЯ? 1. Постановка проблемы. Хотя кризисы ПЕРЕпроизводства не оказались прямыми симптомами ПЕРЕрастания производительными силами капитализма, все же такие кризисы свидетельствуют о некоторой исчерпанности классового общества. Есть и другие резоны. Сейчас очень весомый – социалистическая попытка XX века. Для марксистов финальное место капиталистической формации в классовой истории – обоснованная аксиома. Классическому рабовладению Рима предшествовал ранний этап до III века с. э. и наследовал поздний с III века н. э. В классическом этапе выделялись зрелая фаза (расцвет полиса и пр.) широкого рубежа III-II века с. э. и перезрелая (кризисная) затем. Полисы афинского типа до их поглощения Римом опережали его века на два с половиной (с тоже “падения царской власти”). Ленно-крепостному строю предшествовал ранний этап феодализма и наследовал поздний. В классическом этапе выделялись фазы “догородская” и “городская”. Т. е. две формации имели однотипную структуру – три качественно различных этапа, причем ранний этап в классический трансформировался в ходе первого социального переворота, а классический в поздний – второго переворота. В классическом этапе выделяются две фазы, бурно, но эволюционно переходящие одна в другую. Ранние этапы типичны численным преобладанием мелких свободных собственников (первый социальный переворот – он и аграрный), эксплуатируемых государством, пестротой форм эксплуатации, отличных от классических для формации. Классический этап – таковой во всех отношениях. Для него показательна эксплуататорская демократия (рабовладельческая; феодальная вольница), самая типичная для формации культура. Это относится особенно к зрелой фазе. На перезрелой фазе строй остается классическим, но усложняется. Расслаиваются классы, появляются новые отрасли и т. д., с тем усложняется и классовая борьба. Социальные отношения “до краев заполняют национальные границы и устремляются вовне” (экспансии эллинистическая и Римской империи; крестовые походы). Культура обретает утонченный, изощренный характер (эллинистически-римская; схоластика и готика). Для фазы показательна альтернатива: либо олигархия ослабляет общество, раздирая его на части, а защиту ищет во внешних силах (античная Греция; средневековая Германия), либо антиолигархические слои устанавливают сильный режим (принципат Рима; сословная монархия Франции и Англии). На позднем этапе происходит рационализация и, в общем, смягчение форм эксплуатации (на смену классическому рабу приходит раб на пекулии и отличающийся происхождением “закрепощенный колон”; феодально-зависимые раскрепощаются). Самое мощное за формацию государство (доминат; абсолютизм) закрепляет поздний этап и потом опекает дряхлеющую формацию. Культура претерпевает качественные перемены (в Поздней Римской империи; Возрождение). Показательны реформации (христианская; протестантская). Поздние этапы во многом предвосхищают ранние этапы следующих формаций, настолько, что историки особенно спорят по формационной принадлежности именно этих этапов. Но поздний этап предыдущей формации в ранний этап последующий переходит в ходе социальной революции того или иного вида. Ранний капитализм Англии (XVIII века) не имел очень многочисленного класса мелкой буржуазии (как Франция), но все же мелких собственников было не мало, государство их эксплуатировало, а самыми многочисленными были полусобствнники-копигольдеры. И формы эксплуатации были пестрые – вплоть до “рабства”. В ходе первого капиталистического переворота (с промышленного переворота по закрепляющие реформы 30х-40х годов XIX века) установился классический капитализм. Канон зрелой фазы – 50е-60е годы XIX века, с самым свободным рынком, самой типичной буржуазной (не для пролетариата) демократией и либеральной идеологией. Затем начиналась перезрелая фаза. Общество усложнялось: возникли новые отрасли, даже в пролетариате выделилась “аристократия”, а политическая борьба стала сложнее и пр. Показательна империалистическая экспансия. Соответственно либеральную идеологию теснит империалистическая, в философии полуматериалистический позитивизм сменяется неогегелианством, в искусстве нарастает декаданс. И растут демагогические формы власти – представление избирательных прав пролетариату и пр. Для перезрелого капитализма нехарактерна поляризация на олигархические и антиолигархические режимы, хотя Англия всегда тяготела к первому (а Франция при радикалах – ко второму). В ходе второго капиталистического переворота (с переворота в производительных силах на базе технической революции рубежа XIX-XX века по закрепляющие реформы лейбористов 1945-51 года) установился поздний капитализм. Разные страны догоняли Англию, влияние которой до того деформировало их развитие. На позднем этапе во всех странах происходит рационализация и, в общем, смягчение форм эксплуатации (настолько, что и некоторые марксисты поздний пролетариат – трудящихся, живущих продажей рабочей силы – потеряли). Самое мощное за формацию (при неолибералах тоже) государство утвердило и опекает поздний капитализм. Культура претерпевает значительные перемены относительно даже империалистической. Выразительная реформация имела место в католицизме тогда, когда в Италии “Левый центр” 60х годов утверждал поздний капитализм (Обновленчество во главе с Папами). Но главная “реформация” – социал-демократическая, показательная для многих стран. Социал-демократы находят какой-то “социализм” – и даже “демократический”, в противовес советскому строю – в позднем капитализме. Но и поздний (нео)либерально-консервативный капитализм США с Рузвельта и др. в чем-то предвосхищает послекапталистический строй. А и неолиберальные, и социал-демократические режимы позднего капитализма (сейчас различающиеся все меньше) будут свергнуты предстоящей Революцией – как и католические, и протестантские “режимы” позднего феодализма свергались буржуазией. Поздние этапы первобытного строя (я считаю – и спорного “азиатского”), рабовладельческой и феодальной формаций свергались в ходе революций. Первые антикапиталистические революции – социалистические, до перерастания капитализма производительными силами – имеют историческую структуру, однотипную со структурами всех революций и переворотов (см. статью НАЧАЛО XX ВЕКА. ВЕЛИКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ!). Социалистическое сознание в российский пролетариат вносилось извне, генерируя специфический социальный уклад, когда сам пролетариат естественно еще формировался. В естественной Революции 5 года этот искусственный социалистический уклад проявился достаточно определенно. Затем была антисоциалистическая реакция на естественных базах столыпинщины и распутинщины. А естественный Февраль перманентно перерос в социалистическую революцию. Победу социализма в Гражданской войне закрепил ленинский НЭП. Его сталинско-бухаринское усиление с 1925 года означало реставрацию (необязательную?) капитализма. Достаточно неглубокая, как все реставрации, эта тоже имела опасные тенденции, которые было тоже “славно” (даже слишком!) пресечены в 1928 году. Искусственная революция в широком смысле, проведенная при решающей роли Ленина, завершилась. Без Ленина были скомканный ранний социализм (его более развернутые образцы – особенно в Польше и Югославии) и судорожный социальный переворот, формально установивший классический социализм. Но центральная проблема данной статьи – не опережающая социалистическая революция, а каноническая коммунистическая на базе перерастания производительными силами капитализма в его самых развитых за историю странах. 2. Рассмотрение проблемы. В позднем феодализме Англии XVI века на базе т. н. малой промышленной революции шел генезис капитализма, зарождались новые классы (“новое дворянство” и др.), которые задавали новый быт и создавали новое мировоззрение. На рубеже XVI-XVII века новый уклад явно заявил о себе перепалками Парламента и монархии, появлением революционных идеологии и организаций (адаптированный кальвинизм и его общины), возникла новая культура (философия Бэкона и пр.). В первой половине XVII века сложилась РЕВОЛЮЦИОННАЯ СИТУАЦИЯ (не в ленинском понимании применительно к социалистической перспективе) – новый уклад укреплялся, а старый строй ответил реакцией, абсолютизм обрел характер реакционной диктатуры, пытающейся тормозить перемены. Но растущие производительные силы укрепляли новые классы (и пр.), которые в середине века свергли (поздний) феодализм. Диктатура Кромвеля закрепила победу (раннего) капитализма. Последующая Реставрация в интересах победителей-господ пресекала революционную инерцию “победителей”-масс. “Славная революция” 1688 года отбросила Реставрацию, завершив межформационный переход. Подобные структуры таких переходов ясно можно видеть во Франции, США, России и др. Победа раннего капитализма дала простор развитию производительных сил. На базе промышленного переворота шел генезис классического капитализма. В 60е годы XVIII века классическая буржуазия заявила о себе демократическим движением, а вскоре “новые тори” провели реформы в интересах той буржуазии. Но еще до этого усилилась роль монархии, а с 90х годов торийский режим стал реакционным, пытаясь разрешить революционную ситуацию в интересах именно реакции. После Наполеоновских войн (временно сплотивших старые и новые силы Англии) началась прямая борьба за власть классической буржуазии, которая добивалась преобразований в своих интересах (реформы Каннинга и др.). Надо отметить, что первый ясный кризис перепроизводства 1825 года ознаменовал экономическую победу классического капитализма. С 30х годов классическая буржуазия фактически господствует, закрепляя господство реформами. Торийская реставрация 40х годов устами ее лидера Пиля была заявлена лояльной к победившему строю, а консервативная “Молодая Англия” занималась возней. В 50х-60х годах имел место канон зрелого классического капитализма. А 1886 год (объединение в империалистический блок консерваторов и либералов-юнионистов) ознаменовал начало политического господства перезрелого классического капитализма (классического империализма в международном аспекте). Переход от зрелого капитализма к перезрелому был не социальным переворотом, малой революций, а эволюцией (знаковая фигура – Дизраэли). Подъем производительных сил на базе технической революции в развитых странах (отдельные электростанции, немногие зарубежные автомобили и т. д. в России начала XX века ее производительных сил радикально не увеличили) на рубеже XIX-XX века вызвал генезис позднего капитализма (оттирание фабрики комбинатом и пр.). Правительства Ллойд-Джоржа (до 1922 года) пытались учитывать новые веяния (как правительства Вильсона 1912-20 в США и социал-демократов после Ноябрьской революции в Германии). Противоречия старого и нового преломились революционной ситуацией между Войнами, когда новое заявляло Великой стачкой 1926 и краткими правительствами лейбористов, а реакция – режимом консерваторов, все более мюнхенским (в США при мировом экономическом подъеме реакция выступила консервативными правительствами республиканцев, а в исковерканной Версалем и Великой депрессией Германии – нацистской диктатурой). Война Англии, которую возглавил гибкий консерватор Черчилль (как Свободную Францию подобный консерватор де Голль) с нацистской Германии обернулась победой новых сил, которую закрепило послевоенное правление лейбористов (во Франции послевоенные левые правительства, в Западной Германии – оккупационный антинацистский режим; в США революционный перелом принял форму победы Рузвельта на президентских выборах, а за его президентство поздний капитализм был установлен и закреплен). С 1951 по 64 год имело место реставрация (в США до 1961 года, в ФРГ – до 1966; во Франции одиозную реставрацию оасовского пошиба затер более солидный режим де Голля – Помпиду). При режимах реставрации поздний капитализм уже господствовал, после них – пережил расцвет. При позднем капитализме глобализация, подготавливающая общепланетный коммунизм, обрела особую динамику. Еще раздел мира империалистическими странами придал ему невиданное прежде единство. Первая МИРОВАЯ война – апогей мировых противоречий империализма. Второй капиталистический переворот и поздний капитализм целесообразно рассматривать и глобально. Еще правительства Ллойд-Джоджа и Вудро Вильсона, уже социал-демократическое в Германии с 1918 года и др. обозначили мировое проявление нового уклада после Первой мировой. Затем наступила реакция, в 20е – больше консервативная. Великая депрессия 30х вполне показала, что в ведущих странах производительные силы переросли классический (перезрелый) капитализм, реакция обрела нацистский вид. В рамках капиталистического мира многоаспектная Вторая мировая означала в первую очередь борьбу реакционной и более прогрессивной буржуазии. Послевоенные режимы ведущих стран закрепили мировую гегемонию позднего капитализма. На 50е пришлась реставрация, на 60е – расцвет позднего капитализма. Быстрое развитие производительных сил позднего капитализма после Войны все более шло на базе научно-технической революции (кибернетика, ядерная техника, освоение космоса и др.). Производительные силы начали перерастать капитализм. Угроза ядерного апокалипсиса, возможности вмешательства в психику и генетику человека и т. д. – самые наглядные проявления соответствующего перерастания. Но нужно полагать и появление новых производственных отношений (разные современные новации, нетипичные для классового общества). А в антикапиталистическом настрое “новых левых” можно предполагать первую заявку о себе качественно новых общественных сил. Кризис 1973 года давно не виданной силы взорвал мировую экономику, показал уже неэффективность канонических методов государственного регулирования позднего капитализма. В 80е годы в капиталистическом мире доминировали “новые правые”, неоконсерваторы, что можно полагать реакцией на революционную ситуацию. В конце 80х БУРЖУАЗНЫЕ аналитики ожидали экономический кризис масштабов Великой депрессии 30х, который тоже мог похоронить этап капитализма – ПОЗДНЕГО. И без этого кризиса в 90е одиозно реакционные режимы сменялись более неоднозначными – нечто вроде того, как в позднефеодальной Франции стойкая реакция при Людовике XV после его смерти сменилась метаниями, выводящими на 1789 год. Т. е. в начале третьего тысячелетия можно было ожидать (особенно, если бы разразилась Вторая великая депрессия с конца 80х) свержения капитализма в развитых странах и на их буксире перманентный переход к коммунизму отсталых. * * * Не было новой Великой депрессии конца 80х, нет свержения капитализма в самых развитых странах. Либо неверны вообще позиции, с которых я вышел на предложенную картину. Либо переход от классового строя к послеклассовому более сложен, чем все предыдущие социальные революции и перевороты, включая переход от доклассового общества к классовому и социалистические революции – и их закономерности не слишком соответствуют новому межформационному переходу. Либо при, в общем, правильных позициях неверно интерпретированы факты. В первом случае я должен стушеваться, во втором – разобраться с особенностями перехода от капитализма к коммунизму, в третьем – попытаться правильно интерпретировать факты. Я остаюсь на прежних позициях (вполне принимая, что их нужно совершенствовать в любом случае), попытаюсь уточнить свою интерпретацию фактов, оговорив специфику перехода от классового строя к послеклассовому. Если ранее в статье я опирался на свои гипотетические разработки, которым альтернативы не вижу, то ниже больше предлагаю версии, которые считаю лишь наиболее вероятными. Целенаправленное воздействие на природу – атрибут человечества. Но миллионы лет воздействие было присваивающим. Производящая экономика существует только тысячи лет. Миллионы лет не было целенаправленного воздействия на общество (специальных механизмов и т. д.). С классовым строем появились социальное знание и политическая надстройка. Она уже воздействует на общество, но на уровне присваивающей экономики, только подправляет стихию общества, больше для закрепления стихии, может быть для выбора одной из примерно равновероятных альтернатив. С марксизмом, марксистским движением началось сознательное воздействие на общество, подготовка царства свободы через научное нахождение и реализацию вариантов общества не стихийно самых вероятных, а оптимальных из возможных, что обязательно для коммунизма (сознательное развитие – его естественный атрибут). Но именно только началось. Объективно Классики изначально готовили только параллельную альтернативу капитализму на базе его производительных сил, полагая, что выводят на послекапиталистический строй с базой производительных сил уже коммунизма хотя бы в самых развитых странах. Перекосы начала сознательного преобразования истории вылились в реальный социализм XX во всегда не самых развитых странах. Он не был строго послекапиталистическим строем. И он не был и хорошим приближением к идеалу социализма. Потому он пережил крах – приведение производственных отношений к капиталистическим производительным силам из-за неуспеха окончательного преодоления сознательно действия закона соответствия. Хотя он успел сильно воздействовать на естественное развитие капитализма. “Социализация” позднего капитализма – явление естественное для формации, но СССР и др. повлияли на конкретику. Социалистические страны ускорили освобождение колоний, обусловили путь социалистической ориентации для некоторых докапиталистических стран. Социализм мало повлиял на антикапиталистических “новых левых”, но несколько ускорил (моя оценка) появление этого феномена. Однако влияние социализма – и марксизма – имело и негативные последствия из-за слишком “реальности” первого и схоластики последнего в доминирующем “генсековском” виде, неприемлемом и для идейных марксистов, составлявших периферию “реального марксизма”. В том числе слабое приятие марксизма, как “реального”, и Классиков, как его формальных отцов-основателей, “новыми левыми” (печальная нестыковка живой практики и необходимой ей теории) обернулось тупиком этого движения, перебором в нем нелепостей, хулиганства и т. д. Воздействие социалистической системы (и ее краха) на капиталистическую требует тщательного анализа. Это воздействие изначально было значимым, но нарастало постепенно. Капитализм успевал приспосабливаться, как-то нейтрализовать это влияние, вырабатывать против него иммунитет – не меняя свое естественное развитие принципиально. А рухнул социализм разом. Возможно – Вторая великая депрессия конца 80х не реализовалась из-за уловленного (и в какой-то мере заданного) буржуазией начала краха социализма. Что капитализм очень укрепился за счет этого краха – факт. И укрепился даже не столько социально-экономически, сколько идейно. А ведь и буржуазия шла на свои революции, вооруженная своей идейностью. Самый поздний капитализм обрел значимую поддержку еще не финального капитализма, бешенных по происхождению антикоммунистов бывших стран социализма. Но если капитализм не “разрешит” революционную ситуацию рубежа тысячелетий ядерной войной и т. п. – победа новой формации неизбежна. А пока – задержка (с тем риск ядерной войны и перспективы чего похуже). Возможно, никак толком не завершающийся экономический кризис 2008 – позднейшая и деформированная задержкой реализация вызревавшего кризиса конца 80х, не реализовавшегося тогда начала конца (позднего) капитализма (задержка истории на два десятка лет?). Альтердвижения начала тысячелетия, скандальные избрания Обамы и Трампа, навязывание иррационального хаоса разным странам, несуразно “гуманная самоколонизация” Западной Европы выходцами из отсталых стран, диковатые формы защиты прав разных меньшинств и пр. – возможно проявления агонии капитализма, следствия стихийного требования производительными силами нового строя, но без осознания ситуации новыми общественными силами, без их вообще самоосознания, невозможного без принятия обновленного марксизма. Мое мнение: революционная ситуация межформационного перехода от капитализма к коммунизму опасно затянулась из-за первого блина комом нового фактора истории – социализма XX века, негативных последствий переходной слабости и неполной реализации возможности наличного в сознательном изменении естества. Ситуацию исправлять марксистам, чем быстрее, тем гарантированней от гибели капитализма вместе с человечеством. * * * В заключение – о специфических различиях и сходствах социалистических и коммунистических революций, позднего капитализма и раннего коммунизма. Коммунизм – общество высочайших производительных сил и сложнейших общественных отношений. Существовать на основе стихии громоздкого государства или рынка он не сможет. Еще ДО коммунизма должно возникнуть научное управление обществом, причем не только его теоретические наметки, а и их какая-то обкатка практикой. Политическая надстройка классового общества, опирающаяся на какое-то обществоведение, изначально воздействовала на общественные процессы, но только подправляя их для закрепления вариантов, стихийно наиболее вероятных. Современные буржуазные политики умеют целенаправленно воздействовать на общество довольно эффективно, но больше в плане создания управляемого хаоса, раздувания каких-то вариантов стихии. Хотя управление транснациональными монополиями, с их экономическим потенциалом целых стран, вполне дополняет на перспективу ранней фазы коммунизма опыт хозяйствования социалистических стран, тоже готовит материально-организационную базу управления обществом той фазы (ЭТО управление нужно “лишь” сменять производственным САМОуправлением). Симптоматично, наверное, некоторое ослабление традиционного государственного (политического) управления экономикой в последние десятилетия более “кибернетическим, научным”. Но всему изощренному опыту воздействия на социальные процессы финала эксплуататорского общества не хватает глубокой теоретической основы (опасной буржуазии выводами). Самоуправление коммунизма без такой основы невозможно. С реализацией какой-то степени вероятности возможного такая основа была заложена (еще при завершении перехода от раннего капитализма к зрелому, и тогда только в одной стране) Марксом и Энгельсом. При всех сложностях развития марксистской науки, эта наука – достаточная предпосылка для создания научной основы самоуправления коммунизма. А даже с ранним марксизмом оказалось возможным как-то реализовать искусственную альтернативу естественному капитализму на базе его же производительных сил. Для успешного завершения перехода социализма к коммунизму изначальных потенций марксизма не хватило, эта же нехватка не позволила своевременно и развить эти потенции в должной мере. Но хорошо осмысленный опыт реального социализма необходим и для раннего коммунизма, и того более для социализма в не развитых странах на буксире коммунизма, и для углубления марксистской теории. Общее у социалистической и коммунистической революций – обязательная опора на науку и никак иначе. В плане первой уникален Ленин. В плане второй марксистам крайне надо крайне поднапрячься. Но эти революции – на разной формационной основе. Социалистическая революция – только возможная и без гарантии вывода на коммунизм. Она – через усиление внутриформационной классовой борьбы, при возможности крайних форм этой борьбы вплоть до гражданских войн в Мировой революции. Крайние формы борьбы в коммунистической революции опасны уничтожением человечества, что выгодно только фанатикам (им лучше смерть, чем коммунизм) или прохвостам (для которых пусть погибнет ДРУГАЯ половина человечества, зато уцелевшая будет жить при коммунизме – к восторгу павших, и при производительных силах, отброшенных далеко от коммунистических, вообще при “ядерной зиме” и т. п.!). Первый и второй феодальные перевороты типично сопровождались гражданскими войнами, канонические буржуазные революции – тоже. Но без настоящих гражданских войн протекал переход от раннего капитализма к классическому в Англии, вообще без войны (даже внешней), пришел к власти Рузвельт, просвещенные феодалы во главе с шахом возглавили “белую революцию” в Иране; и пр. Это не правило, но это примеры более цивилизованных смен строев, чем типично более ранние смены. Самое цивилизованное общество даже без угрозы ядерной гражданской войны должно и устанавливаться максимально цивилизованно. Не могли мирно договариваться малограмотные феодалы во время социальных переворотов, не могли договориться с изощренными феодалами малограмотные санкюлоты. Но в развитых странах сейчас практически поголовное высшее и среднее образование. Пролетариат задолго до коммунизма оказался способным в какой-то мере усвоить научный коммунизм. Сейчас надо вносить ОБНОВЛЕННЫЙ марксизм не только в предкоммунистические слои (которые объективно сами нацелены на него) но и в буржуазию. Энгельс, Николай Шмит и т. д. были исключениями. Сейчас марксистам надо стараться научно сагитировать как можно больше капиталистов и исключить отталкивание их угрозой уничтожения не только как класса; а как только класса – самыми крутыми мерами. Социал-демократы демагогически защищали капитализм отстаиванием в середине формации мягких форм перехода к естественно невозможному тогда социализму – сейчас всех приверженцев капитализма надо мягко убеждать в необходимости (иначе всем будет хуже) смены строя, основанного на принципе – человек человеку волк (хотя бы и толерантный), обществом, которое не расколото ни на классы, ни на этносы, ни на сословия, ни на касты, ни как-либо еще. Здесь важен зеркально взятый пример перехода от первобытного строя к классовому. Реакционный первый не имел никакой политической диктатуры, отстаивала отживший строй общественность. Нечто в этом духе, развернуто наоборот, надо полагать с самого начала коммунизма (хотя абсолютной аналогии быть не может). Для понимания любой революции полезно сравнение исторически контактирующих этапов разных формаций. В Англии копигольдеры до Революции – поздние феодально-зависимые, класс феодализма; после нее – ранние (полу)пролетарии капитализма, по его нормам эксплуатируемые не собственники (во Франции феодально-зависимые стали мелкой буржуазией). Но если отмена Рыцарского держания и формально закрепила трансформацию феодалов Англии в земельную буржуазию (во Франции феодалы были сильно экспроприированы, а получив при Реставрации “выкуп”, стали буржуазией денежной), то положение копигольдеров формально осталось без изменений, да и фактически изменилось сразу не очень. Но это “не очень” в контексте всех революционных перемен привело к смене их формационного статуса. Тоже относится к достаточно многочисленным “рабам” и “колонам” раннего феодализма (а то и позднее), со времен позднего рабовладельческого строя изменившихся не очень, но в рамках общих революционных перемен ставших крайними прослойками феодально-зависимых. Многочисленные общинники самого раннего классового общества очень напоминали общинников позднего первобытного строя. У них бывали какие-то зависимые, но положение тех мало отличалось от положения их хозяев. Общинники имели какую-то верхушку, но она не отрывалась от общин. Выразительные классовые отношения имели место за рамками общин – в храмовых хозяйствах Шумера, во владениях фараонов и т. д. Труженики коммунизма сменят все классы капитализма – но какие его слои особенно предвосхищают тех тружеников в конце капитализма, когда производительные силы перерастают формацию? Пролетариат зарождается в конце феодализма и является органической составляющей капитализма. Его ИСКУССТВЕННО можно поднять до социалистической и коммунистической революции, но к обоим он ЕСТЕСТВЕННО отношения не имеет. По-моему, такие слои – пересечение “классов среднего и креативного”. В капитализме, как в любой эксплуататорской формации, четыре класса: эксплуататоров-собственников (капиталисты промышленные, земельные, торговые и других отраслей), эксплуататоров-несобственников (высшие чиновники, управляющие), эксплуатируемых собственников (мелкая буржуазия) и эксплуатируемых не собственников с оговорками (пролетарии, имеющие в собственности СЕБЯ, как средство производства рабочей силы, которую они продают капиталистам, покупая средства существования для СЕБЯ). Термин “средний класс” давнишний, но стал актуальным, когда в финале капитализма стал складываться значительный слой из представителей разных классов, особенно трудящихся, пролетариата, которые не являются ни эксплуатируемыми в жестком смысле, ни в строгом смысле эксплуататорами – в духе тружеников коммунизма. {Стоит отметить, что антикоммунисты смакуют “средний класс” в пику социалистическим рабочему классу и кооператорам} В эксплуататорском обществе тысячи лет грамотность была уделом верхов и примыкающих к ним. В финале капитализма появился большой слой интеллигентных трудящихся, интеллигенция становится массовой (подкупать всю ее становится невозможно), “креативным классом”, предвосхищая тружеников коммунизма. Творцов угнетать экономически невыгодно, их невозможно принудить ТВОРИТЬ под надзором надсмотрщиков (а тенденции к тому и другому при капитализме неизбежны). Но не все представители “среднего класса” творцы, а в “креативном классе” немало раскрученных “звезд”-бездарей, “звездонутых” талантов, околотворческих дельцов и т. д. Будущее – за пересечением двух рассмотренных “классов”. Это пересечение также предвосхищает тружеников коммунизма, как общинники раннего классового общества наследовали первобытным. Этому пересечению сейчас в массе не хватает осознания себя антикапиталистическим. Капитализм, вероятно, может гнить долго, как-то и развиваясь, на его стихийное (опасное для человечества) умирание рассчитывать нельзя. А коммунистическая революция – это не только подъем общества на новую ступень. Это и уход в сторону от стихийного развития к сознательному. Под знаменем типа кальвинистской религии и т. п. такую революцию не свершить. А научное понимание общества даже интеллигенции само не приходит (“новые левые” – иллюстрация). Марксизм – обновленный – надо массам предложить. Его надо массам доказать. Особый долг марксистов – не дать отсталым слоям пролетариев стать в коммунистической революции вандейской силой, как ею стали миллионы феодально-зависимых в Великой Французской революции (как нацистами стали какие-то немецкие пролетарии; и т. п.). Стоит подчеркнуть, что ранний коммунизм более всего предвосхищают поздний капитализм, особенно в его “социалистическом варианте”, и послесталинский социализм ядра социалистических стран на базе производительных сил классического капитализма. Первый – больше уровнем жизни, некоторыми деталями быта, формой неограниченных свобод. Второй – больше товарищескими отношениями, лучшими образцами культуры, ментальностью масс, их пониманием общественного долга. Надо помнить, что все поздние этапы предыдущих формаций сменялись как-то похожими ранними этапами последующих формаций в ходе качественных скачков – революций, при обязательных движениях масс. И нужно четко понимать, что коммунистическая революция (и перманентная на ее буксире в рамках Мировой революции) должна произойти более цивилизованно, чем все предыдущие, включая социалистические XX века. Современный “социализм с китайской спецификой” и т. д., их коммунистические возможности, общие проблемы социализма и его перехода к коммунизму требуют тщательного анализа. http://www.mag-istorik.ru/stitser/all_histori/vlikaya-revolyutsiya/