Поиск по сайту

Степанянц М.Т. Философские аспекты суфизма В книге «Философские аспекты суфизма» предпринята попытка, используя религиозно-философские трактаты и поэзию преимущественно на арабском и персидском языках, критически осмыслить онтологию, гносеологию и этику исламского мистицизма, выявить его социальные и идейные истоки, его роль в истории мусульманского общества и современной идеологической борьбе. В приложении даются переводы отрывков из религиозно-философских сочинений и поэм. Источник: http://www.koob.ru/stepanyants/phil_aspects Степанянц М.Т. Философские аспекты суфизма.pdf

Кабардино-Балкария. Сколько стоит тишина Мусульмане во время намаза у Соборной мечети в Нальчике. Фото: Владимир Смирнов/ТАСС Константин Казенин Кабардино-Балкарию в последние годы удалось отвести от края пропасти, который явно обозначился в середине 2000-х. Однако «экран тишины», накрывший республику, не дает возможности обсуждать сохраняющиеся в регионе конфликты и делает ситуацию там даже менее предсказуемой, чем в кризисном 2005-м Кабардино-Балкария – республика с почти миллионным населением в географическом центре Северного Кавказа, у подножия самой высокой его горы – Эльбруса. От восточной части Северного Кавказа с ее неспокойными в постсоветское время регионами – Дагестаном, Чечней, Ингушетией – Кабардино-Балкария отличается не только географическим положением, но и общим укладом жизни. В этой республике заметно выше доля городского населения, причем массовый переезд в города там произошел еще в советское время, а не в 1990-е, как, например, в Дагестане. Кабардино-Балкария заметно уступает своим восточным соседям по уровню рождаемости. В повседневной жизни людей там меньше роль этнических традиций, в том числе родственных связей, скромнее и роль религии. Одним словом, эта республика больше похожа на «обычный» российский регион. Но на долю Кабардино-Балкарии в совсем недавнем прошлом выпал очень тяжелый период. Закончился ли он, этот вопрос важен не только для прогнозирования будущего республики, но и для оценки пригодности тех средств, которыми в Кабардино-Балкарии пытались лечить острейший общественный кризис. А лекарства для этого в разное время предлагались разные. Коков-старший: обком против площади До начала 2000-х Кабардино-Балкария почти не присутствовала в общероссийском информационном поле. Властная элита республики относительно спокойно пережила коллапс СССР, не потеряв своих позиций в регионе. Первый секретарь местного обкома КПСС Валерий Коков сохранил свою власть в переломный момент и правил регионом до 2005 года, имея в республике не меньше фактических полномочий, чем первый секретарь обкома в советские времена. Впрочем, неверно было бы считать, что сохранение власти в регионе далось местной партийной элите во главе с Коковым совсем без усилий. Достаточно сказать, что на первых всенародных выборах главы региона в декабре 1991 года, на которых Коков одержал победу, более двадцати участковых избирательных комиссий вовсе отказались проводить на своих участках голосование. Основным вызовом для региональной власти в Кабардино-Балкарии в 1990-е годы был национальный вопрос. Наиболее многочисленными народами республики тогда были кабардинцы (48,2% по переписи 1989 года), русские (31,9%) и балкарцы (9,4%); впоследствии этнические пропорции менялись в основном за счет отъезда русского населения, доля которого на 2010 год уменьшилась до 22,5%. Президент Кабардино-Балкарии Валерий Коков. 1992. Фото: Николай Малышев и Александр Чумичев/ТАССКак и везде на Северном Кавказе, самые острые проблемы были связаны с народами, пережившими сталинскую депортацию. В Кабардино-Балкарии это были балкарцы, этническое меньшинство. Балкарское национальное движение зародилось в республике еще в конце 1980-х. Его лидеры, среди которых сначала в основном были представители гуманитарной интеллигенции, заявляли, что реабилитация балкарцев после ссылки в Среднюю Азию была неполной, и предъявляли в связи с этим довольно большой список требований. Самым радикальным из них было создание отдельной балкарской автономии. По закону РФ о реабилитации репрессированных народов такого права за балкарцами не было, так как во время депортации отдельной балкарской автономной республики или области не существовало, но балкарцы ссылались на неправомерное, с их точки зрения, объединение Кабардинской и Балкарской автономных областей еще в 1922 году. Именно требование создания балкарской автономии стало причиной того, что на первых выборах президента Кабардино-Балкарии в ряде балкарских населенных пунктов отказались проводить голосование. Если учитывать расселение народов республики, то станет ясно, что идея раздела была весьма опасной. По этническому составу Кабардино-Балкария делится на несколько частей. В горных ущельях живут почти исключительно балкарцы. В одном из этих ущелий – Баксанском – находится горнолыжный курорт Приэльбрусье, обросший сейчас многочисленными частными гостиницами, а также горнообогатительный комбинат в городе Тырныауз, ныне не работающий, а в позднесоветское время собиравший специалистов из десятков регионов. В других горных ущельях ничего подобного нет, там по-прежнему выживают в основном за счет сельского хозяйства (в отдельных селах – вполне рыночного) и вязания шерстяных изделий. Равнинная и предгорная части республики, напротив, смешанные по национальному составу. Северо-запад и восток в основном населены кабардинцами, с небольшими вкраплениями балкарского населения и (в городах) русского. На северо-востоке смешение языков более заметное – там по-прежнему много русского, в том числе казачьего населения, есть чисто кабардинские по составу села, есть балкарцы, чьи горные совхозы получали там земли в советское время, растет число турок-месхетинцев. В столице Нальчике и вокруг него состав жителей тоже многонациональный. С такой географией провести границы при разделе республики, которого требовало балкарское национальное движение, было бы очень непросто. Кабардинское движение проснулось несколько позже балкарского. Одной из причин его пробуждения стала реакция на балкарский сепаратизм: кабардинские активисты считали территориальные запросы идеологов раздела республики необоснованными. Но более важным стимулом послужило нападение Грузии на Абхазию в августе 1992 года. Кабардинские активисты тогда обвинили власти республики в отказе помогать братскому абхазскому народу (кабардинцы и абхазы – близкородственные этносы), потребовали формирования отрядов добровольцев. Вскоре недовольство республиканской властью перешло в требование ее отставки. На главной площади Нальчика в конце сентября 1992 года начался бессрочный «республиканский митинг», организованный в основном кабардинскими общественными организациями. В те дни их сторонники фактически начали брать республику под контроль, блокировали местный аэропорт. В регион стали проникать вооруженные люди из Чечни, которые тогда тоже активно поддерживали Абхазию в противостоянии с Грузией. Кабардинец Коков оказался на противоположной стороне баррикад и по отношению к балкарскому, и по отношению к кабардинскому национальному движению. Балкарское движение он постепенно расколол на лояльное и нелояльное, предложив некоторым лидерам должности в своей администрации, позволявшие влиять на распределение средств, которые направлялись из федерального бюджета балкарцам как репрессированному народу. Что касается кабардинского общественного движения, то Коков после митинга 1992 года пошел на соглашение с ним, а затем, демонстративно поддерживая кабардинских общественников в их помощи Абхазии, умело снижал их влияние внутри республики. К середине 1990-х стало ясно, что угрозы со стороны национальных движений Коков преодолел. Однако судьба готовила ему новый вызов. Конец Вольного аула Все северокавказские регионы, прошедшие в постсоветское время через внутриисламский раскол, несчастливы по-своему, но само начало раскола было всегда примерно одинаковым. В 1990-е годы практически во всех республиках Северного Кавказа появлялись молодые люди, которых можно было бы назвать «новыми мусульманами». Они сильно отличались друг от друга по богословским воззрениям, по амбициям и целям, которые они преследовали в родных регионах. И уж тем более невозможно было привести их к общему знаменателю в таком вопросе, как отношение к вооруженному джихаду – среди них были и те, кто изначально выступал за него, и те, кто со временем мигрировал в сторону радикализма, и те, кто всегда последовательно противостоял любому насилию. Общим же для этих людей было одно: как знатоки ислама и проповедники они формировались в основном за пределами своих регионов, чаще всего – обучаясь за границей. Встреча муфтиев Юга России, где обсуждались проблемы противостояния религиозному экстремизму. Фото: Кантемир Давыдова/ТАССТак же начиналась история внутриисламского раскола и в Кабардино-Балкарии, но стартовые условия, с которыми она вошла в эту историю, отличали ее от большинства республик Северного Кавказа. Ведь, например, в Дагестане или в Ингушетии «новым мусульманам» противостоял мощный и живой пласт местного ислама, основанного на тех традициях и авторитетах, верность которым значительная часть жителей смогла сохранить в советское время. Речь прежде всего о суфизме – мистическом исламском направлении, основанном на духовном ученичестве у наставника-шейха. В Кабардино-Балкарии ни суфийской, ни какой-либо еще местной исламской традиции, которая бы прошла через советские антирелигиозные гонения и сохранила бы значительное влияние, не было. Можно сказать, что с падением СССР исламское сообщество в этом регионе начало отстраиваться почти с нуля. О самом начальном этапе этого строительства известно мало, потому что это был, можно сказать, домашний процесс: исламских лидеров, выдвинувшихся в регионе в 1990-е, можно было пересчитать по пальцам одной руки, их последователи вряд ли могли все вместе заполнить хотя бы одну мечеть, по размерам подобную тем мечетям, десятки которых в Дагестане уже тогда во время общей пятничной молитвы заполнялись полностью. Тем не менее к концу первого постсоветского десятилетия число исповедующих ислам в республике заметно выросло. Много появилось и верующей молодежи. Для работы с ней под эгидой республиканского Духовного управления мусульман был создан Исламский центр Кабардино-Балкарии, однако во второй половине девяностых этот Центр перешел в оппозицию к местному исламскому официозу. Появились мечети, в которых костяк прихожан составляли молодые последователи лидеров Центра – проповедников, некоторые из которых учились в арабских странах. Самая заметная из таких мечетей находилась в районе Нальчика с вполне подходящим названием Вольный аул. Оформилось классическое для тогдашнего Северного Кавказа противостояние официальной исламской структуры и мусульманских лидеров, привлекавших молодежь. Отличие Кабардино-Балкарии состояло в том, что первая была значительно слабее вторых: за Духовным управлением не было влиятельной в массах исламской доктрины, подобной суфизму в Дагестане, которую оно могло бы защищать как местную, традиционную. С другой стороны, насколько можно судить, возникшее противостояние первоначально не было доктринальным или идеологическим. Стартом для него послужил скорее личный конфликт между руководством Духовного управления и «молодежными» проповедниками. Еще одно отличие, усугубившее, как потом стало видно, ситуацию в республике, заключалось в полном отсутствии какого-либо третьего пути в местном исламе или хотя бы религиозных авторитетов, не ассоциируемых ни с одной из противоборствующих сторон. Это ставило верующего перед предельно жестким выбором: либо оставаться в лоне официального ислама, либо примкнуть к единственной оппонирующей ему силе. В середине 1990-х ситуация в исламской среде Кабардино-Балкарии выглядела в общих чертах так: Духовное управление и неподконтрольный ему молодежный ислам сосуществовали в легальном поле, при этом власть и силовики от их конфликта в целом дистанцировались. Через десять лет картина была принципиально иной: республиканское руководство всецело поддерживало Духовное управление, большинство мечетей, где проповедовали молодежные лидеры, были закрыты, а значительная часть их бывших прихожан была «в лесу». На пути из одной реальности в другую было всего две поворотных точки. Первая – участие части местной молодежи в войне в Чечне на стороне боевиков, которое, естественно, заставило силовые структуры гораздо настороженнее относиться к ситуации в местном молодежном исламе (дополнительным фактором здесь, видимо, послужила информация, что в 2003 году Шамиль Басаев некоторое время скрывался на территории Кабардино-Балкарии, но задержать его тогда не удалось). Правда, о том, в какой мере выходцы из республики, отправившиеся в Чечню, были связаны с проповедниками из «молодежных» мечетей, существуют разные мнения. Сами эти проповедники в начале 2000-х неоднократно публично отрицали свою связь не только с чеченскими полевыми командирами, но и с вооруженными группами, орудовавшими в самой Кабардино-Балкарии. Однако в это же время на рубеже 1990–2000-х годов они создали из своих сторонников достаточно жестко организованную вертикальную структуру, названную «джамаатом». Быть может, именно это обстоятельство заставило региональную власть, к тому времени уже справившуюся с этнической фрондой, увидеть в молодежном исламе серьезную угрозу для себя. Что касается силовиков, то для них решающим моментом, как можно предположить, стали связи выходцев из неофициальных мечетей республики с Чечней. Так или иначе, где-то в 2003–2004 годах в Кабардино-Балкарии была проведена мощная кампания по закрытию мечетей, неподконтрольных Духовному управлению. Эта кампания и стала второй поворотной точкой на пути к той реальности, в которую регион попал в середине 2000-х. Судя по многочисленным свидетельствам, шла она со значительными нарушениями. Исследователи, изучавшие позднее эти события по воспоминаниям очевидцев и документам, говорят о случаях массовых задержаний прихожан после молитвы или даже во время молитвы в мечетях. Большинству задержанных не предъявлялось никаких обвинений, многие из них потом направляли в прокуратуру жалобы на незаконное задержание и побои. Более того, кампания затронула не только тех, кто находился в оппозиции Духовному управлению. Известен ряд случаев, когда сельские или районные администрации закрывали примечетские школы, действовавшие под эгидой муфтия республики. Одновременно в регионе явно возросла активность боевиков, все чаще приходили сообщения о нападениях на силовиков и даже на здания силовых структур, о масштабных спецоперациях против бандподполья и в центре Нальчика, и в ряде его проблемных пригородов, и в Приэльбрусье. Родственники погибших террористов у здания прокуратуры Нальчика. 2005. Фото: ТАСС/ООО "Издательский дом Родионова"Трагической кульминацией стало нападение нескольких сотен вооруженных людей на центр Нальчика 13 октября 2005 года. Есть много версий, что послужило реальной причиной этой трагедии, унесшей более ста жизней. Суд над участниками атаки, для проведения которого в Нальчике было возведено отдельное здание, пристроенное к тюрьме, даже в случае абсолютной беспристрастности не смог бы выбрать из них единственно верную. Видимо, в одном месте сошлись несколько обстоятельств. Среди них и попытки чеченских полевых командиров взорвать еще один кавказский регион (тут можно вспомнить приписываемое еще Дудаеву сравнение Кабардино-Балкарии со спящей красавицей), и последствия политики части местных силовиков, смотревших «через прицел» не только на реальных боевиков и адептов террора, но на всех прихожан «неправильных» мечетей. Известно, что среди участвовавших в нападении на Нальчик оказались те, кто еще за пару лет до этого был на вполне легальном положении и не причислял себя к сторонникам силовых действий. Радикализация после перегибов, допущенных представителями государства, к сожалению, распространенный сюжет на Северном Кавказе. Нападение на Нальчик не дало боевикам желаемого результата, однако и не привело к полному уничтожению подполья. Сами лидеры молодежного ислама после этих событий до конца жизни находились на нелегальном положении. Микстура Канокова События октября 2005 года произошли менее чем через месяц после вступления в должность нового главы Кабардино-Балкарии Арсена Канокова. Крупный московский бизнесмен кабардинского происхождения, Каноков в последние годы правления Валерия Кокова держал дистанцию от руководства республики, так что его назначение было воспринято как попытка федерального центра влить в регион свежую кровь. В те времена подобные назначения воспринимались и как антикоррупционные: считалось, что человек, добившийся значительных успехов и твердого материального положения за пределами родного региона, не будет заинтересован в поддержании наработанных местными чиновниками схем по извлечению бюджетной ренты. Главное же – за назначением Канокова угадывалась идея, которую через пять лет после этого, с назначением полпредом в СКФО Александра Хлопонина, федеральный центр попробует воплотить уже на уровне всего Северного Кавказа: оздоровить ситуацию в регионе через экономику. Можно сказать, что назначение Канокова здесь было первой ласточкой. Депутат Госдумы РФ Арсен Каноков - кандидат на пост президента Кабардино-Балкарии. 2005. Фото: ТАСС/ Кантемир ДавыдовНа чем были основаны надежды, что для лечения проблем Северного Кавказа достаточно активизировать местную экономическую жизнь? Судя по публичным и не совсем публичным высказываниям федеральных чиновников, исходили при этом из следующих двух представлений. Первое: молодежь уходит в боевики из-за материального неблагополучия. Стоит всех обеспечить достойной работой, и экстремистам неоткуда будет рекрутировать свое пополнение. Представление второе: группировки внутри северокавказских элит, деля довольно скудные местные ресурсы, используют в своих интересах боевиков и подкармливают их. Стоит закачать в регионы такие деньги, чтобы хватило всем представителям элиты, и востребованность незаконных вооруженных формирований упадет. Так, похоже, рассуждали в 2010 году, во время назначения Хлопонина. Но на самом деле по накопившемуся к тому времени непростому опыту Канокова в Кабардино-Балкарии уже можно было понять, что так просто ничего из этого работать не будет. Каноков приехал в республику практически без собственной команды. Ожидавшийся массовый десант выходцев из Кабардино-Балкарии, сделавших карьеру за ее пределами, в кресла республиканских чиновников не состоялся: за все время правления Канокова переехать из таких в родной регион согласились всего пять-шесть человек, да и они задерживались на родине большей частью ненадолго. Тем не менее старую, коковскую элиту Каноков отчасти подвинул. Но ключевые ее представители не отошли от дел, сохранив в республике значительные активы, а также должности в местных «дочках» крупнейших российских компаний. Между ними и главой региона быстро началась жесткая борьба, старая элита явно рассчитывала пересидеть неудобного московского назначенца. В таких условиях, какие бы усилия по привлечению в регион инвесторов ни предпринимала новая власть, это неминуемо воспринималось как попытка захвата территории. Определенное экономическое оживление при Канокове, безусловно, произошло. Но вопреки описанным надеждам переломить ситуацию с «лесными» оно не помогло. Число терактов в регионе не снижалось, а в 2010–2011 годах был явный всплеск активности бандподполья. Среди самых резонансных преступлений, совершенных в тот период, – убийство трех московских туристов по пути в Приэльбрусье в феврале 2011 года, а также убийство в декабре 2010 года муфтия республики Анаса Пшихачева. Даже беглый взгляд на сводки о терактах и спецоперациях второй половины 2000-х – начала 2010-х годов показывает, что никакое создание новых рабочих мест и никакие гранты для мелких предпринимателей не могли дать выход из той трагической колеи, по которой катились события. Чтобы убедится в том, что экономика не имела шанса стать спасательным кругом, достаточно посмотреть на две сравнительно небольшие части республики, где активность боевиков в то время была особенно заметной. Это поселок Хасанья (около 10 тысяч жителей, балкарцы) на окраине Нальчика и Баксанский район, расположенный на северо-западе республики (населен преимущественно кабардинцами). Хасанья – пригород, где сельское хозяйство после развала СССР благополучно разрушилось, а молодежь, кроме маятниковой трудовой миграции в другие регионы, в основном перебивается небольшими заработками в столице республики. Баксанский район на фоне других один из самых экономически благополучных районов Кабардино-Балкарии. Там остались жизнеспособные предприятия еще с советских времен, есть большие частные агрокомплексы, многие жители также пользуются близостью крупных оптово-розничных рынков Кавказских Минеральных Вод, сбывая туда сельхозпродукцию. Иными словами, в экономическом плане Хасанья и Баксанский район имеют мало общего. Зато общим у них было то, что еще в начале 2000-х часть тамошней молодежи следовала за лидерами Исламского центра Кабардино-Балкарии, позднее ставшего джамаатом. К концу 2000-х центра давно не было, джамаат также был разгромлен, но и Хасанья, и Баксанский район были затронуты долгой историей отношений такой молодежи с правоохранительными органами. Эта история включала в себя не только успешные спецоперации против тех, кто взял в руки оружие и на ком была кровь, но и пресловутые списки «симпатизирующих экстремистам», в которые нередко попадали люди просто по факту посещения определенной мечети. В этой истории – флешки с требованием денег «на джихад», которые «лесные» с особым усердием посылали предпринимателям – родственникам силовиков. В этой же истории – применение пыток к задержанным, многократно зафиксированное правозащитниками самого разного толка. Силовое подавление тех относительно малочисленных групп, которые совершали реальные террористические преступления, требовало бы ограниченного количества высокопрофессиональных силовиков. Спираль насилия, раскрученная в разных частях Кабардино-Балкарии, уносила все больше жизней и не уменьшала число остававшихся на свободе террористов, а с каждым витком увеличивала число пораженных взаимной ненавистью. Очевидно, что никакой подъем экономики, даже если бы он был гораздо более стремительным, раскрутку этой спирали остановить не мог. Но и других рычагов остановить ее у региональной власти было мало. Каноков на протяжении почти всего периода у власти был в конфликте с местными силовиками, особенно с руководителями МВД. Роль посредников между силовиками и теми мусульманами, которые не нарушали закон, но заявляли, что на них необоснованно оказывается давление, трудно давалась руководителям почти всех регионов Северного Кавказа. Здесь же она была практически невыполнима. Но и других потенциальных посредников или тех, кто хоть как-то мог помочь такому диалогу, в регионе почти не было. Крайне малочисленным было местное правозащитное движение, практически одна постоянно работавшая и работающая по сей день организация, с трудом справляющаяся с немалым количеством поступающих обращений. В целом в регионе уже на тот время было очень мало общественников, дистанцированных и от власти, и от ее оппонентов внутри элиты. Тем более не было такого исламского лидера, который, явно противопоставляя себя адептам террора и насилия, имел бы авторитет среди спорящих с властью или силовиками единоверцев (такие авторитеты и в Дагестане с его гораздо более развитой и разнообразной исламской средой находить в критические моменты было нелегко). Надежда на то, что экономический подъем примирит элиты между собой и никому из региональных тяжеловесов не придет в голову использовать боевиков в своих целях, тоже оказалась призрачной. Было ли в реальности такое их использование, сказать, разумеется, невозможно. Но в условиях жесткого конфликта элит слухи об этом распространялись в регионе постоянно, и появлялись они параллельно с информацией о готовящихся к реализации крупных инвестпроектах. Самый яркий пример – уже упомянутый теракт в Приэльбрусье в 2011 году. Тогда в разгаре была пиар-подготовка к строительству новых курортных объектов в горах Кабардино-Балкарии, и теракт сразу породил массу конспирологических версий. Конкретное содержание каждой из них не так важно, как сухой остаток: большие люди дерутся за будущие курорты, и боевики подыгрывают кому-то из них. Попытки развивать местную экономику, задуманные как способ перекрыть кислород бандподполью, начинали играть ему на руку, ведь главная цель террориста – именно посеять среди граждан панику и страх перед любым будущим, даже перед будущим экономическим ростом (неслучайно в периоды наибольшей активности «леса» одновременно с терактами по почтовым ящикам в городах республики разбрасывали листовки, грозящие от лица «лесных» неминуемой местью всем, кто не с ними). Параллельно с усугублением проблем религиозного радикализма активизировались национальные общественные движения. И здесь связь с экономическим оживлением была совершенно явной, но не такой, как ожидалось. Основной темой выступлений национальных общественников теперь стала земля в горной зоне, там, где ожидалось строительство новых туристических объектов, а под них предполагалось забрать большие площади, в том числе пастбища, веками использовавшиеся местными балкарскими селами. Это вкупе с перекосами реформы местного самоуправления, которая еще при Кокове-старшем вывела немало земель за границы сельских поселений, вызывало постоянные протесты этнических активистов все годы правления Канокова. Самой известной акцией стала балкарская голодовка на Манежной площади в Москве. В 2010 году несколько месяцев ее стойко проводила дюжина жителей из горных и предгорных сел, в основном уже пожилых. Недоброжелатели оппозиционных балкарских общественников заявляли, что подобные протесты инспирированы противниками главы региона (причем противниками не обязательно балкарской национальности), что истинная их цель – добиться его отставки, а не справедливости в земельном вопросе. В реальности, насколько можно судить, имелась довольно замысловатая смесь, где присутствовали и люди, искренне желавшие защитить свою малую родину от экспансии чужого бизнеса, и ангажированные прожектеры. Иногда один и тот же человек был ближе то к одной, то к другой категории. В любом случае итог состоял в том, что и для этнической сферы попытка вдохнуть новую жизнь в экономику региона обернулась новыми осложнениями. Борьба национальных движений за земельные права имела одну очень показательную особенность: они использовали в этой борьбе самые разные инструменты, от митингов до обращений к федеральным органам власти, но, пожалуй, менее всего рассчитывали на беспристрастное рассмотрение своих жалоб в республиканских судах. Может быть, эта деталь указывает на главную причину того, почему успокоение региона через экономку не сработало: это оздоровление не сопровождалось коренной ломкой правил игры, сложившихся в Кабардино-Балкарии в первое постсоветское десятилетие. Возможность решить конфликт с властью в независимом суде, возможность вести бизнес без протекции каких-либо привластных (или, наоборот, противовластных) кланов, возможность общественного контроля за действиями силовиков – все это вещи одного порядка, и, как показала практика Кабардино-Балкарии и других северокавказских республик, без них никакие меры по развитию новых экономических проектов к лечению старых региональных болезней не ведут. Коков-младший: терапия тишиной? Досрочная отставка главы региона Арсена Канокова в декабре 2013 года была воспринята как победа его оппонентов, имевших в регионе заметное влияние и в годы его правления. Сменивший Канокова Юрий Коков (не являющийся прямым потомком первого президента республики Валерия Кокова) до этого занимал высокий пост в федеральном МВД и, по многочисленным утверждениям СМИ, тесно сотрудничал с тогдашним министром внутренних дел Кабардино-Балкарии Сергеем Васильевым. Тот, однако, менее чем через полтора года после прихода в регион Кокова-младшего покинул свой пост. Фамилия Кокова не раз звучала в СМИ и в связи с уголовным делом, возбужденным летом 2012 года против высокопоставленных чиновников исполнительной власти Кабардино-Балкарии. Считается, что это дело стало прологом к отставке самого Канокова. Однако, заняв пост главы региона, Коков всячески избегал конфликтов со своим предшественником. Тот стал сенатором от Кабардино-Балкарии. Ни один из проектов в регионе, так или иначе связанный с именем отставного главы, не стал предметом открытой бизнес-войны. Впрочем, за три прошедших года правления Юрия Кокова в информационном пространстве не было сообщений не только о бизнес-войнах, но и вообще о каких-либо других конфликтах в Кабардино-Балкарии. Объективно говоря, за это время в республике сложились условия для успокоения ситуации, для исчезновения или, по крайней мере, затухания некоторых существовавших ранее противоречий. Рамзан Кадыров и Юрий Коков. Фото: Денис Абрамов/ТАССТак, сразу с приходом Кокова-младшего в республику автоматически исчезла былая напряженность между руководством региона и руководством местных правоохранительных органов. В отношениях Кокова с силовиками определяющую роль, очевидно, играют его сохранившиеся связи с коллегами федерального уровня. Во многом снизился градус земельных конфликтов: лет пять назад они подогревались планами курортного строительства в горной зоне, но сейчас стало ясно, что реализация этих проектов как минимум откладывается, а потому снижаются и риски передачи земель под эти проекты в обход интересов местных жителей. Что касается религиозного радикализма, то положение стало менее критическим благодаря двум обстоятельствам, которые на самом деле были общекавказскими. Во-первых, дали о себе знать результаты серьезного удара по бандподполью, нанесенного федеральными силами в преддверии Олимпиады в Сочи. Во-вторых, некоторые радикалы отправились на Ближний Восток. Число террористических преступлений в регионе в этих условиях заметно снизилось. Хотя сообщения об обнаружениях автомобилей с взрывчаткой или об операциях по поиску боевиков по-прежнему приходят достаточно регулярно, присутствовавшее еще недавно на бытовом уровне чувство постоянной нестабильности во многом действительно ушло в прошлое. На этом фоне политику, проводимую новой региональной властью, можно описать как создание над регионом «экрана тишины». Никакие острые проблемы, еще недавно лишавшие регион спокойной жизни и элементарной предсказуемости, не стали предметом общественной дискуссии – такое явно не поддерживается. Ситуация относительно стабилизировалась, и вместо широкого обсуждения того, как недавние трагедии стали возможны и что надо сделать, чтобы они не повторились, в регионе установился практически полный режим молчания. Утверждать, что сегодня то же самое происходит в России повсеместно, было бы половиной правды. Достаточно посмотреть на Дагестан, где, несмотря на попытки нынешнего регионального руководства подморозить республику, диалог граждан по самым наболевшим вопросам – например, через негосударственные СМИ – все же идет. Трудно сказать, в какой мере этот режим молчания в Кабардино-Балкарии создан властью, а в какой представляет собой результат усталости граждан после долгих неспокойных лет. Зато некоторые последствия этого режима видны хорошо. Главное последствие – это сохранение той фрагментированности общества, которая возникла в Кабардино-Балкарии в результате событий 2000-х годов. Замкнутые группы граждан со своей собственной повесткой дня, которая не вызывает интереса у других жителей республики, образовались еще в те трагические годы. Сейчас, когда в регионе доминирует установка на то, чтобы «не было политики», их замкнутость лишь усиливается. Яркий пример – завершившийся в 2014 году суд по делу о нападении на Нальчик, знаменитый «процесс 58-ми». Узкая группа местных правозащитников, а также родственники и друзья подсудимых многократно обвиняли следствие в больших нарушениях, допущенных при подготовке к процессу, и даже утверждали, что некоторые осужденные не имели отношения к событиям октября 2005 года. Вряд ли можно было бы ожидать, что жители республики, не связанные с этой средой, а тем более родственники погибших при нападении на Нальчик милиционеров и мирных жителей примут эти утверждения на веру и безоговорочно их поддержат. Но, с другой стороны, речь ведь идет не о чем-то, что может в будущем затронуть только сторонников обвиняемых на этом процессе. Правоохранительные органы одни на весь регион, и если звучат сообщения о предполагаемых недобросовестных действиях их сотрудников, то беспристрастная проверка этих сообщений в интересах всех граждан. Однако почти никто в республике, за пределами идейно близких обвиняемым, не обратил внимания на подобные сообщения, не попытался понять, что в них пропагандистская самозащита, а что – действительно тревожный звонок. Другой пример – те земельные конфликты, которые, несмотря на общее снижение остроты земельного вопроса, все же остаются в регионе. Коков, насколько можно судить, лично приложил усилия к тому, чтобы наиболее острые земельные споры, связанные с отъемом земель у сел, были наконец решены в интересах жителей без шума и политизации. Прежде всего это относится к селам, которые в ходе реформы местного самоуправления в 2005 году были включены в состав Нальчика и тем самым потеряли юридические права на земли, ранее находившиеся в их границах. Однако одновременно растет недовольство земельной ситуацией в ряде дальних сел, где жители по-прежнему привыкли заниматься сельским хозяйством, наладили определенные каналы сбыта продукции и не имеют альтернативных источников существования в отличие от жителей пригородов. Так, в самом восточном в республике Терском районе сельчане требуют изменения нынешней системы землепользования, при которой сельские земли оказываются в аренде у крупных структур, часто совершенно чужих для села, а жители могут лишь субарендовать земли, которые обрабатывали еще их деды, за немалую плату. При сегодняшнем «режиме тишины» протестующие фактически варятся в собственном соку, не имея ни предметного диалога с властью, ни регулярного взаимодействия с какими-либо гражданскими структурами. А уж независимая от власти крестьянско-фермерская солидарность на уровне республики, развитие которой и раньше шло с трудом, сейчас вовсе не в тренде. Такая фрагментированность общества опасна потому, что делает развитие событий в регионе даже менее предсказуемым, чем прежде. Ведь когда протестные общественные группы находятся вне публичного диалога с оппонентами и просто с гражданами, не разделяющими их установки, очень сложно понять, как развиваются настроения внутри самих этих групп и кто на них влияет. В таких замкнутых сообществах возможно и усиление радикализации. Недавние сообщения о драках, произошедших в Терском районе между участниками земельного конфликта, тому подтверждение. Здесь, конечно, хочется воскликнуть вслед за Высоцким: «Но как хочется думать, что это не так!» Не признавать, что Кабардино-Балкарию в последние годы удалось отвести от края пропасти, явно обозначившегося в середине 2000-х, было бы нечестно. Однако нечестно было бы не видеть и объективные риски, сопутствующие сегодняшнему успокоению региона. Источник: http://carnegie.ru/commentary/?fa=67769