Поиск по сайту

«В мечетях теперь звучит русский язык» Дмитрий Опарин и Марат Сафаров о взаимоотношениях «старых» и «новых» московских мусульман Двор Московской соборной мечети в Рамазан. 1958 год Фотография: Красногорский архив 03.10.2014, 14:06 | Дмитрий Опарин, Марат Сафаров Фотографии площадей перед мечетями, заполненных в мусульманские праздники тысячами молящихся, — воплощенный страх московских обывателей перед «понаехавшими», которых много и которые «едины». Но и в самой мусульманской среде отношения «старых» столичных мусульман с «новыми» приезжими собратьями далеки от идеала. Говоря о московской исламской общине, нельзя не задаться вопросом, а сколько вообще мусульман в столице. Вопрос сложный, потому что непонятно, кого считать мусульманином: только тех, кто активно практикует ислам, или всех представителей национальностей, традиционно исповедующих ислам. По переписи 2010 года, этнических мусульман в Москве, с учетом представителей народов Северного Кавказа, Средней Азии и Поволжья, было около 360 тысяч. Естественно, эти цифры не соответствуют действительности. Татары уверены, что только представителей их народа в Москве около миллиона. Хотя по той же переписи 2010 года татар в столице насчитывалось всего 149 тысяч. Причем, естественно, далеко не все эти 149 тысяч человек являются практикующими мусульманами. Так, по данным Дамира Хайретдинова, этнолога и ректора Московского исламского университета, только 10% московских татар активно исповедуют ислам. Существует миф, который любят как шовинистическая пресса, так и почему-то религиозные мусульманские лидеры, — о том, что в Москве около двух миллионов мусульман. Но опять же совершенно непонятно, кто и как их считал и кто такой московский мусульманин: человек, который ходит в мечеть три раза в год, или человек, который ходит в мечеть каждую неделю по пятницам? Но, прежде чем говорить о взаимоотношениях в мусульманской среде, наверное, стоит немного рассказать о «старых» мусульманах и о татарской мусульманской истории Москвы. Именно татарская Москва до конца 1980-х годов была лицом мусульманской Москвы. До перестройки большинство прихожан Московской соборной мечети — тогда единственной мечети в Москве — составляли татары. В городской жизни люди других национальностей воспринимали мусульман и мечеть преимущественно в татарском контексте. Сегодня ситуация радикально изменилась. В 1990-е годы серьезное влияние на религиозную жизнь московских мусульман оказали приезжие с Кавказа, в 2000-е — выходцы из Средней Азии. Татарская община Москвы испытала колоссальные трансформации именно потому, что столкнулась с новыми людьми, с которыми ни в традиционном ареале своего расселения, ни в Москве никогда не взаимодействовала. Подавляющее большинство московских татар — представители субэтнической группы мишарей. В основном это семьи, исторически связанные с Нижегородской, Ульяновской, Пензенской областями, Мордовией, а вовсе не с Татарстаном. Женщины в мечети. Ураза-байрам, 1957 год. Фотограф Б. Колесников//Красногорский архив К концу 80-х годов приток новых людей из этих областей прекратился, и татарская община стала воспроизводиться исключительно путем рождаемости. Рождаемость падала, ассимиляция нарастала, поэтому численность татарской общины стала сокращаться. Соответственно, стала сокращаться и зона влияния татарского языка. В советские годы Московская соборная мечеть воспринималась не только как место исполнения молитвы, а как центр социального притяжения. Кстати, в советской Москве такими местами притяжения, публичного проявления своей религиозной идентичности, публичных разговоров на татарском языке были и мусульманские кладбища. Все это начало меняться в конце 80-х годов. И эти изменения «старые» мусульмане воспринимают довольно болезненно. Сегодня все чаще проповедь (хутба) в мечетях идет на трех языках: основная часть — на русском, другие — на татарском и арабском. До середины 90-х годов проповедь была исключительно татарской. Сегодня имамы говорят, что им по-русски легче разговаривать с прихожанами, хотя до сих пор, при всей утрате численного превосходства татар в мусульманской общине Москвы, татары продолжают ею управлять. Почти вся инфраструктура и руководство московскими мечетями сосредоточены в татарских руках. Это позиция Духовного управления мусульман, что татары главенствуют в мечетях. Единственное исключение из правил — азербайджанская мечеть в Отрадном. Но это совсем отдельная жизнь. В целом мы говорим о четырех центральных московских мечетях. Взаимоотношения между татарами и мигрантами — довольно сложные. В интервью, которые мы брали в процессе исследования, имам исторической мечети на Большой Татарской улице Руфат Ахметжанов признал, что в отношении «старых» мусульман к «новым», безусловно, присутствует раздражение. «Потому что человек, который приходил в мечеть и находил здесь какие-то удобства, мог спокойно сесть в первый ряд еще лет десять тому назад, сейчас такой возможности, за редким исключением, не имеет», — сказал Ахметжанов. Марат Арсланов, ректор Московского исламского колледжа, размышляет похоже: «Бытует выражение «каралар», что значит «темный». Это продиктовано тем, что татары — в основном местные жители, как и русские. Почему мигранты раздражают? Потому что их много, потому что они не всегда, может быть, уважительно относятся к культуре местных народов: они ее не знают либо не хотят знать. Даже от татарина слышал: мол, вот, на работу спешил, а тут они на пятничную молитву собрались, мешали проехать. Если это исходит от татарина, это либо человек, который ассимилировался и стал обычным обывателем, либо просто зависть, что у них есть возможность идти на молитву, а у тебя нет». То есть московские татары — интегрированное, урбанизированное население — несмотря на свое вероисповедание, видит мигрантов глазами среднестатистического москвича. Не глазами мусульманина, а глазами человека, чья жизнь изменилась в связи с миграцией. Кто-то вынужден раньше приезжать в мечеть, кто-то не ездит уже в мечеть на машине, потому что невозможно припарковаться, кто-то вообще уходит из поля мечети, и ислам переходит в семейное пространство, каким оно было среди московских татар в советское время. Потому что в советское время, естественно, походы в мечеть не поощрялись. Женский меджлис, 1976 год — типичная картинка советского (точнее, татарского) ислама Но помимо раздражения существует и подражание — оно в основном распространено среди молодых московских татар — тех, кто уже не помнит моноэтнического мусульманского пространства Москвы, для кого нет никакой разницы между различными народами. Очень многие молодые мусульмане-татары, когда мы у них спрашивали, раздражают ли вас мигранты в мечети, даже возмущались: нет, все мусульмане — братья, нельзя так говорить. Речь, подчеркнем, идет именно о практикующих мусульманах. Для них тема равенства в исламском мире, ислама как наднационального явления, очень важна. Харизматическое, маскулинное поведение выходцев из северокавказских республик также толкает молодых татар на изменение своего поведения, в том числе на религиозном поле. Раис Измайлов, председатель общины «Иман» Балашихинского района, говорит, что многие татары перенимают позу намаза, которая не свойственна ни Средней Азии, ни татарам, а характерна скорее для чеченцев, ингушей и выходцев из Дагестана: «Для молодого человека, который не мыслит категориями скромности, почтения, а мыслит категориями крутости, дагестанский, салафитский или чеченский вариант — более мужественный. Народ у них более мужественный. Они широко ноги расставляют и держат руки не на поясе, а на груди. Молодому человеку это больше импонирует. Идет неосознанное копирование». Марат Арсланов, ректор Московского исламского колледжа, замечает, что некоторые молодые татары даже начинают изучать чеченский, ингушский языки, не зная татарского. Произошел разрыв поколений, разрыв в религиозных практиках. Их родители были обычными советскими гражданами, которые не ходили в мечеть. А молодые уже начали приобщаться к религии. И вот это осознанное приобщение — не семейный ислам, не традиционный, а осознанный — оказывается более глубоким, более чутким. У молодых татар, которые самостоятельно, а не через семью пришли к исламу, существует больший интерес и отсутствие так называемого декорационного ислама, когда надо слепо выполнять все предписания, особенно похоронно-поминальные, что было для татар характерным. Это стремление к интеллектуальному, назовем его так, исламу проявляется, например, в том, что учащимися большей части воскресных школ как Москвы, так и Подмосковья являются либо татары, либо русские неофиты. Туда приходят также и выходцы из Северного Кавказа и Средней Азии, но они приходят, посидят-посидят и уходят. А русские неофиты и татары оказываются более целеустремленными. И еще один важный момент — фактор русского языка как социалекта московских мусульман. Поскольку татары становятся все более русскоязычными, имамы стремятся перейти на русский язык, и формируется своеобразный русский мусульманский язык. Очень интересный язык, абсолютно эклектичный, который берет что-то от переводов Корана на русский, что-то из библейских текстов — именно этот язык звучит сегодня в московских мечетях. «Старые» татары-мусульмане его, конечно, не воспринимают. Для пожилых людей русский язык — это язык иной веры. То есть на русском языке удобно общаться в быту, на работе, но, говоря о каких-то сакральных вещах, его использовать нельзя. Молодые относятся к этому совершенно спокойно. И если в Московской соборной мечети, где значительную часть прихожан составляют пожилые татары, проповеди по-прежнему звучат на татарском языке, то в других московских мечетях переход к русскому социалекту идет интенсивными темпами. Классический пример — мечеть на Поклонной горе, где имам-хатыб Шамиль Аляутдинов, этнический татарин, фактически является рупором русскоязычного ислама. Среди его прихожан в большинстве своем мигранты. Это и молодые татары, и русские неофиты. И в своих книгах-проповедях он формирует, внедряет именно этот русский язык ислама. И в завершение немного относительно ухода татар из мечетей. Если в советское время домашние молитвенные собрания — меджлисы — воспринимались (по идеологическим, политическим соображениям) как единственная форма безопасного проявления своей публичной религиозности, то в новых условиях этот процесс — скорее уход от мигрантов. Не чувствуя себя комфортно в мечетях, «старые» татары все чаще собираются на домашние собрания, куда приглашают даже не имама, а некоего человека, который умеет читать Коран. А поскольку в исламе понятия духовенства нет, такой человек вполне может выполнять религиозные обряды. Авторы: Дмитрий Опарин, этнолог, преподаватель кафедры этнологии исторического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова, Марат Сафаров, историк, кандидат педагогических наук Материал подготовлен по записи выступления авторов на конференции «Город разных культур», прошедшей в Институте «Стрелка». В подготовке доклада использовались промежуточные результаты этносоциологического исследования, которое проводилось среди татарского населения различных регионов России, включая Москву, Санкт-Петербург, Татарстан, Башкирию, Нижегородскую область и другие, по заказу Института истории имени Ш. Марджани Академии наук Республики Татарстан. Мнение автора может не совпадать с позицией редакции Источник: http://www.gazeta.ru/comments/2014/10/02_a_6245221.shtml