Search the Community
Showing results for tags 'интеллектуальные биографии'.
-
Владислав Бачинин Питирим Сорокин как социолог и христианин Питирим Александрович Сорокин (1889-1968) — крупнейший русский социолог ХХ века. Уроженец русского севера, Коми-Зырянского края, сын ремесленника и крестьянки, он прожил яркую и долгую жизнь, пройдя путь от сельского иконописца до декана социологического факультета Гарвардского университета, самого престижного из высших учебных заведений Америки. Обладая незаурядными способностями, Сорокин сумел, подобно Ломоносову, вырваться из северной деревенской глуши, получить вначале среднее, а затем и высшее образование. Ему удалось блестяще окончить Санкт-Петербургский университет, получить дипломом первой степени, а с ним и предложение остаться для подготовки к профессорскому званию по уголовному праву и пенологии (теории наказания). Интерес Сорокина к проблемам права возник под влиянием юношеских впечатлений, полученных им во время тюремного заключения за революционную деятельность. Там он имел возможность наблюдать пестрый контингент лиц с девиантным поведением – воров, насильников, убийц. Позднее, во время обучения в университете его интерес к проблемам, связанным с уголовным миром, обрел научно-теоретическую направленность. В этот период он основательно изучил историю и теорию права. Все сколько-нибудь значительные труды в этой области, принадлежащие западным и русским авторам, были им внимательно проштудированы. Его студенческая работа «Преступление и кара, подвиг и награда» была издана в виде отдельной книги и получила высокую оценку его учителей М. Ковалевского, Е. де Роберти, Л. Петражицкого. А его труд по написанию диссертации завершился успешной защитой и получением ученой степени магистра уголовного права. Волею внешних обстоятельств Сорокин оказался втянут в водоворот революционных событиях и даже стал одним из лидеров правого крыла партии социалистов-революционеров. В 1917 г. он уже был членом Учредительного собрания и личным секретарем А. Ф. Керенского. Активное участие в политической жизни страны не ослабило интереса Сорокина к научным занятиям. В 1920 г. вышла в свет его книга «Система социологии», которую он публично защитил в качестве докторской диссертации. Когда же при Петроградском университете был создан первый в России социологический факультет, то молодой профессор Сорокин стал его деканом. В 1922 г. Сорокин, негативно относившийся к коммунистической идеологии и советской власти, вынужден был эмигрировать на Запад. Получив приглашение президента Чехословакии Т. Г. Масарика, он некоторое время жил в Праге. Затем вместе с женой он переезжает в США, где начинает преподавать в ряде американских университетов, а позднее становится деканом социологического факультета Гарвардского университета и президентом Американской социологической ассоциации. Отличаясь высоким трудолюбием, незаурядной работоспособностью, Сорокин всегда подчеркивал, что он принадлежит к той категории ученых, которых называют «волками-одиночками», что он способен выполнять свою работу один, без помощников, персонала и дополнительного финансирования. Ему было близко рабочее кредо Альберта Эйнштейна, говорившего о себе: «Я – лошадь, везущая воз в одиночку, не приспособленная ни для работы в тандеме, ни для совместного группового труда». Годы, проведенные в Америке, были для Сорокина чрезвычайно продуктивными в творческом отношении. По его собственному признанию, уже за первые шесть лет пребывания в США он проделал такой объем работы, который превышал возможности среднего социолога за всю жизнь. Ученый получил мировую известность как автор ряда фундаментальных исследований, в том числе книг: "Социология революции"(1925), «Социальная мобильность» (1927), «Современные социологические теории» (1928), «Систематическая антология сельской социологии» (1932) "Социальная и культурная динамика" в 4-х тт. (1937-1941), «Кризис нашего столетия» (1942), «Человек и общество в условиях бедствий» (1942), «Социокультурная причинность, пространство и время» (1943), «Россия и Соединенные Штаты» (1944), «Общество, культура и личность: структура и динамика» (1947), «Система общей социологии» (1947), «Восстановление гуманности» (1948), «Альтруистичная любовь: исследование американских добрых соседей и христианских святых» (1950), «Социальная философия в век кризиса» (1950), «SOS – смысл нашего кризиса» (1951), «Виды любви и ее сила: типы, факторы и технические приемы нравственного перевоплощения» (1954), «Причуды и недостатки современной социологии» (1956); «Американская сексуальная революция: проявления и последствия» (1956), «Власть и нравственность» (1959). Многие из книг Сорокина носили «пионерский» характер и еще при жизни автора сделали его классиком социологии ХХ века. Они переводились на иностранные языки. Об идеях, содержащихся в них и творческом пути ученого написаны многочисленные книги и диссертации в разных странах мира. Жизненный успех Сорокина как ученого был во многом обусловлен особенностями его личности. Его отличала необычайно высокая адаптивность психики, позволявшая ему быстро приспосабливаться к новым обстоятельствам и завоевывать признание у ближайшего социального окружения. По своим душевным наклонностям и личностным качествам он являлся жизнелюбом-биофилом с ярко выраженными творческими наклонностями. Будучи по складу характера созидателем, а не разрушителем, не ниспровергателем, он не был приспособлен к деструктивной деятельности. Когда, будучи юношей, почти подростком, он оказался вовлечен в революционную деятельность, то, спустя некоторое время почувствовал, как стало ухудшаться его здоровье, ослабла энергия и исчезло прежнее душевное равновесие. Сорокин не мог выносить состояния разорванности своего внутреннего мира. Он обладал ярко выраженной склонностью к постоянному упорядочению своих воззрений, к приведению накапливаемых знаний и жизненных впечатлений в интегральную, внутренне уравновешенную, сравнительно гармоничную систему идей, ценностей и норм. Ему всегда были дороги единство и целостность его «я». Знакомство в университетские годы с позитивистской философией и социологией привело к тому, что он избрал позитивизм в качестве платформы, на которую могли бы опираться его собственные воззрения. Некоторое время он определял свое мировоззрение как научно-позитивистское, прогрессивно-оптимистическое и гуманистическое. Но события Первой мировой войны, гигантские волны насилия, захлестнувшие многие цивилизованные страны, подорвали его оптимизм. Ему потребовались немалые усилия, чтобы произвести внутреннюю реконструкцию своих взглядов. К концу 1920-х гг. этот болезненный процесс завершился и возник новый мировоззренческий симбиоз, который сам Сорокин назвал «интегральной системой философии, социологии, психологии, этики и личностных ценностей». Все свои последующие книги он рассматривал как реализацию основных принципов своего «интегрализма». Трагический опыт, приобретенный Сорокиным в России за первые два десятилетия ХХ в., привел его к формулировке трех важнейших жизненных принципов, которые он впоследствии пронес сквозь все перипетии своей судьбы. Вот они: 1) жизнь, даже самая тяжелая, — это лучшее сокровище в мире; 2) жизнь только тогда может быть счастливой, а в душе только тогда сохраняются силы, когда следуешь долгу, не изменяешь своим идеалам; 3) жестокость, ненависть и несправедливость никогда не позволят создать ничего великого ни в материальном, ни в интеллектуальном, ни в нравственном отношениях. Между язычеством и христианством Народность коми, к которой Питирим Сорокин принадлежал по своему рождению, официально числилась в реестрах Св. Синода по православному ведомству. Однако, подобно целому ряду других окраинных народностей, разбросанных по Российской империи, коми придерживались бытового двоеверия. То есть, наряду с христианством, в традиционном укладе народной жизни уживались и дохристианские, языческие верования, обряды и обычаи. Религиозное сознание как бы раздваивалось между христианской верой и сохраняющейся приверженностью языческому культу. Г. Флоровскому, анализировавшему феномен двоеверия, принадлежит мысль о том, что взаимодействие двух противоречащих друг другу социокультурных комплексов, христианского и языческого, привело в России к утверждению двух культур – «дневной» (христианской, официально признанной) и «ночной» (подспудной, таящей в себе языческие суеверия, коренящейся в глубинах народного сознания). Сам Сорокин называл тот причудливый симбиоз двух типов верований, который был характерен для народа коми, «языческим христианством» или «христианским язычеством». Он особо подчеркивал, что «никакого противостояния между элементами двух религиозных культов не наблюдалось, как не наблюдалось их и между представителями нескольких сект и направлений в рамках этого «языческого христианства» — все они были привержены евангелической ипостаси, миру и непротивлению злу насилием. Основой этого «мирного сосуществования» являлось общее убеждение в том, что весь мир – это живое единство, и что «истина едина, люди только называют ее разными именами». На протяжении всей жизни среди коми народа я не припомню хотя бы одного случая религиозной нетерпимости или гонений за веру»[1] Сорокин не отрицал, что приоритетное положение занимало все же православие. Однако, характерно, что при этом всю силу действенности православных обрядов он сводил к эстетическому началу. В своем автобиографическом романе «Долгий путь» Сорокин вдохновенно пишет о тех впечатляющих ритуалах, красочных шествиях, мудрых таинствах, которые он наблюдал в детстве и которые, по его мнению, были важной составной частью духовно-эстетической жизни крестьян. Для них сельская церковь была и театром и концертным залом. Наблюдения такого привели Сорокина впоследствии к следующему выводу: церковь играла в жизни крестьян такую же важную роль, какую играет хороший театр в жизни горожан. В этом приравнивании церкви к театру Сорокин, сам того не замечая, принизил ту форму христианства, в которой внешняя обрядность столь явственно выдвинулась на передний план, оттеснив далеко назад саму суть христианской веры. Впрочем, точнее говоря, не Сорокин ее принизил, а она сама, по всей видимости, давала основания тому, чтобы быть поставленной в один ряд с театром. По словам Сорокина, его отец, сельский мастеровой, веровал в Христа. Приветствуя кого-либо, он обычно говорил не «здравствуйте», а «Христос воскрес». Его главным принципом, определяющим отношение к работе, были постоянно повторяемые слова: «Я сделаю все, что в моих силах, остальное – воля Твоя, Господи»[2]. Однако, при всем этом церковь он посещал лишь время от времени и не настаивал на том, чтобы дети регулярно ходили к службе. Когда Питирим подрос, то отец стал брать его с собой для выполнения различных ремесленных работ по отделке церковных зданий, внутренних помещений сельских часовен и церквей. Они обновляли иконы, изготовляли ризы. Подростку приходилось общаться со священниками, дьяконами, псаломщиками. Беседы с ними, чтение христианских книг, знакомство с житиями святых заставляли его размышлять, побуждали молиться и поститься, рождали мечты об уединенной жизни аскета-отшельника,. Он с удовольствием прислуживал в церковных церемониях, пел в церковном хоре и даже исполнял обязанности его регента. Участие в религиозных обрядах дало ему, как он сам позднее признавался, глубокое понимание их мудрости и красоты. Питирима привлекала не только внешняя, эстетическая сторона православия. Нравственные заповеди христианства и, в первую очередь, Нагорная проповедь Христа, стали для него духовным ориентиром на всю жизнь. Многое дала ему в духовном отношении работа с внутренним убранством храмов. «Писание икон и изготовление риз, — вспоминал он, — развило мое чувство линии, цвета и композиции. Таинства Христовы – непорочное зачатие, воплощение Бога в образ человеческий, распятие на кресте, Воскресение Христа и его Вознесение, так, как они развертываются в молитве во время обедни, — открыли мне таинственную и загадочную реальность и трагические моменты жизни. Они заронили семена сохраняющегося до сих пор отвращения к мещанскому восприятию жизни, как череды удовольствий и развлечений, а также неприятия той поверхностной концепции, что все сущее есть материя, данная нам в ощущениях. Если в моих теориях содержатся элементы мистицизма, как утверждают некоторые ученые, такие мистические и трагические их черты были заложены именно в мои детские годы»[3]. Несмотря на эти дифирамбы в адрес православия, нельзя сбрасывать со счета то, что детство и ранняя юность Сорокина прошли, как уже отмечалось выше, в смешанной атмосфере народного «двоеверия». И хотя он сам не видел в этом ничего предосудительного, все же изначальная внутренняя раздвоенность и противоречивость его личного религиозного опыта неизбежно вела к ослаблению приверженности религиозного сознания как к одной, так и к другой ценностно-нормативной системе. Не оттого ли, когда ему пришлось погрузиться с головой в революционную деятельность и в столичную студенческую жизнь, где преобладали секулярные умонастроения, то его личная религиозность стала быстро таять и едва не сошла на нет. Даже обучение в церковно-учительской школе, готовившей учителей для начальных, церковно-приходских школ, куда Питирим поступил в 1903 г. не воспрепятствовало его отходу от христианства. Воздействие социально-политических обстоятельств, общение с фабричными рабочими, представителями различных партий привели к тому, что религиозные воззрения Сорокина оказались оттеснены далеко на задний план тем, что он назвал «полуатеистическим отрицанием теологии и обрядов русской православной церкви». Обязательные посещения церковных служб, требовавшиеся школьным начальством, оказались для него чреваты отрицательным эффектом в виде нарастания негативного отношения к религии как таковой. Сорокин был далек от того, чтобы впоследствии, с высоты прожитых лет и накопленного жизненного опыта характеризовать свое юношеское мировоззрение в терминах «двоеверия», «христианского язычества» или «языческого христианства». Но он не называл его и христианским, предпочитая более широкое и отвлеченное определение – идеалистическое. В той идеалистической картине мира, которая была ему близка, Бог вместе с такими ценностями, как природа, правда, добродетель, красота, религия, искусство, наука и этика, объединились для него в одно гармоничное целое. Однако, как он сам вынужден был с грустью признать, это «гармоничное мировоззрение» оказалось грубо разбито при столкновении с урбанистической цивилизацией и чередой кризисов, начавших сотрясать Россию при ее вступлении в ХХ столетие. Когда Сорокин увлекся революционной деятельностью, начал активно заниматься пропагандой социалистических идей, то ему постоянно приходило на ум сравнение себя и своих товарищей с миссионерами и даже с апостолами христианства. Он считал, что его тогдашняя кочевая жизнь похожа на жизнь первых миссионеров новой, еще не устоявшейся религии, а себя он прямо называл «бродячим миссионером революции». И хотя это сравнение было чисто внешним и деятельность социалистов-радикалов имела по своей сути анти-евангелизационный, деструктивный характер, однако, то духовное затмение, в котором пребывал Сорокин, было столь сильным, что сам он совершенно искренне воспринимал все «минусы» как «плюсы», а затмение считал просветлением. Поэтому сравнение пропагандистов-революционеров с апостолами казалось ему вполне правомерным. В тот период мышление Сорокина стало почти полностью секулярным. Всё, что прежде ему представлялось действием Провидения, теперь он объяснял не иначе как при помощи регулярно припоминаемого образа «госпожи Удачи». Между верой и секуляризмом Вынужденная эмиграция, приезд в Америку, внимательное изучение социальной жизни новой для него страны убедили Сорокина в том, что перед ним правовое государство. «Социальные институты на муниципальном уровне, в штатах и федерации в целом представлялись нам совершенными. Конституция страны и Билль о правах – вот воплощенный идеал того, за что мы боролись в России»[4], — писал он. Жизнь Сорокина в Соединенных Штатах не произвела сколько-нибудь существенного воздействия на его религиозное сознание. Где-то внутри него продолжал пребывать религиозный опыт, впитанный им в годы детства и отрочества и заставлявший его время от времени вспоминать имя Господа. Так, он мог, например, сказать, что получил Божьей милостью в подарок двух сыновей или что иные подарки судьбы воспринимались им как знаки Провидения. Он любил григорианские песнопения, охотно читал лекции в религиозных организациях, в теологических учебных заведениях, принимал участие в ежегодных сессиях Католического социологического общества, а на одном из них даже выступил с докладом «Заметки по поводу книги П. Т. де Шардена «Феномен человека». Американские коллеги-социологи, составлявшие профессиональное окружение Сорокина, не могли не видеть, что его теоретические построения имели особую идейную подоплеку, отличную от их собственной. Это дало основание Генри Адамсу определить его позицию как «консервативный христианский анархизм». Сам Сорокин сознавал, что его жизненное и научное кредо имеет маргинальную природу. Он писал: «Сам в глубине души верующий, я не относил себя к приверженцам какой-либо определенной религии… Я скорее был независимым нонконформистом со своими собственными теориями, убеждениями, стандартами поведения и ценностными ориентациями, которые считал более истинными, универсальными и прочными, чем преходящие, мелкие и быстро устаревающие ценности и идеологические привязанности многих моих коллег и студентов»[5]. Этот нонконформизм проявился в том, что в изысканиях Сорокина, несмотря на сильное воздействие позитивистского духа, господствовавшего в американской социологии, стал обнаруживаться явный религиозный подтекст. Это происходило в какой-то степени помимо воли самого Сорокина. Ход жизни, события, совершавшиеся в макросоциальных масштабах, как бы выталкивали его за пределы позитивистских стереотипов. Исследования, проведенные Сорокиным в 1930-1940-е гг., были пронизаны глубоким ощущением бедственности того состояния, в которое завел мировую цивилизацию процесс секуляризации. Ученый пишет об устрашающих социальных последствий высвобождения «темных сил» человеческой природы. У него в этот период обостряется трагическое восприятие жизни и социальной истории. Он исследует механизмы воздействий общественных катаклизмов, войн, революций, голода, эпидемий на социальные институты, мораль, культур, поведение, верования, образ мыслей людей. Его тезис о том, что «слепые поводыри ослепшего стада» ввергают миллионы людей в бедственное состояние, прямо указывает на главный результат социодинамики секуляризации – утрату социальными субъектами представлений о важности трансцендентных абсолютов, пренебрежение сакральными ценностными и нормативными ориентирами. Западные субцивилизации не могли усмотреть эти ориентиры нигде, кроме как в христианстве. Отпрянув же от Христа и Его заветов, они оказались заложниками «слепых поводырей». Пребывание в духовном пространстве между верой и секуляризмом – это распространенное состояние как индивидуального «я», так и массового сознания и даже целых цивилизаций. Хорошо знакомое Сорокину по его собственной внутренней жизни, оно стало для него чем-то вроде матрицы, которую он попытался наложить на всемирно-исторический процесс в целом. В работе «Социальная и культурная динамика» он представил концепцию трех исторических типов цивилизаций — идеациональной (умозрительной или религиозной), чувственной (сугубо светской, атеистической) и идеалистической (занимающей промежуточное место между первыми двумя). Согласно этой концепции, история имеет не прогрессирующий, а циклический характер попеременного господства каждого из трех типов ценностно-нормативных систем. Идеациональная цивилизация характеризуется тем, что ее высшие ценности восходят к сверхчувственному миру и его абсолютной доминанте — Богу. Примером идеациональных норм могут служить христианские заповеди: «Любите врагов ваших», «Не собирайте себе сокровищ на земле, ...но собирайте себе сокровища на небе...», «Ищите же прежде Царства Божия» и т. п. Для идеациональной этики характерно пренебрежительное отношение к социальным ценностям, власти, материальным благам, богатству, телесным удовольствиям. Земная жизнь рассматривается как нечто второстепенное и малозначимое. В браке видится не условие и возможность земного, полнокровного человеческого счастья, а в первую очередь священный союз. Главная цель и высший смысл жизни неотрывны от идеи служения Богу. Сорокин относит к религиозно-этическим системам такого рода индуизм, буддизм, даосизм, зороастризм, иудаизм и христианство. К идеациональной этике и нравственности непосредственно примыкает идеациональное право, рассматривающее своды своих законов как данные свыше. В нем юридические нормы считаются заповедями Бога, т. е. абсолютными, безапелляционными предписаниями, требующими беспрекословного исполнения. В эти предписания запрещено вносить какие-либо изменения. Не случайно Ветхий Завет, например, требует: «Не прибавляйте к тому, что Я заповедую вам, и не убавляйте от того: соблюдайте заповеди Господа». В идеациональном праве послушание закону равнозначно послушанию Богу, а преступление перед людьми расценивается как грех перед Богом. Преступлениями, заслуживающими самых суровых наказаний, считаются проявления непочтительного отношения к Богу в виде святотатства, богохульства, ереси, нарушений религиозных обрядов и священных запретов. Система кар за это включает как чувственные, т. е. телесно осязаемые, так и сверхчувственные наказания — загробное воздаяние, а также отлучение от церкви, предание анафеме, проклятие. Судьи являются одновременно и священнослужителями, а многие юридические процедуры оформляются как священные ритуалы. Идеациональному правосознанию запрещена критика судей и законов, не дозволены сомнения в правомерности норм-заповедей. Будучи тесно связано с нравственностью, идеациональное право, так же, как и она, предписывает всем людям относиться друг к другу по-братски, с любовью, поскольку все — дети единого Бога. В государствах, принадлежащих к идеациональной цивилизации, легитимностью обладают лишь те правители, чья родословная восходит к богам, а также те, кто имеет прямую божественную санкцию на правление. Поэтому в таких государствах монархия является, как правило, одновременно и теократией. Таковы были государства архаической Греции и Рима, Индии и Тибета, империя инков и средневековые европейские державы. Второй тип цивилизации назван Сорокиным чувственным (сенситивным) из-за того, что систему ценностей здесь венчают чувственные удовольствия и всевозможные земные радости. Этика данной системы гедонистична и призывает: ешьте, пейте и веселитесь, наслаждайтесь песнями, танцами и любовью, ловите каждое мгновение земной жизни, ибо она коротка и завтра вас уже не будет. Главный смысл человеческого существования состоит в том, чтобы стремиться к удовольствиям, наслаждениям и счастью. Чувственное право, опирающееся на принципы гедонистического мироотношения, выступает в качестве инструмента подчинения и эксплуатации одних социальных групп другими. Цели его норм и законов сугубо утилитарны и заключаются в том, чтобы оберегать элиту, имеющую наибольший доступ к разнообразным жизненным удовольствиям, охранять ее собственность и благосостояние, а также поддерживать стабильный правопорядок в обществе, гарантирующий все эти прерогативы. Нормы чувственного права относительны, изменчивы и условны. Не содержащие в себе ничего вечного и святого, они полезны одним и вредны другим, защищают права одних социальных групп и ущемляют права и свободы других. Они игнорируют вопросы высшей нравственности, индифферентны по отношению к Богу, душе и бессмертию. В уголовных кодексах, создаваемых в условиях чувственно-правовой цивилизации, нет места для религиозных преступлений — ересей, отступничества, колдовства, святотатства. В номенклатуре наказаний отсутствуют сверхчувственные санкции. Цели уголовных наказаний состоят не в искуплении вины, а имеют вполне утилитарные мотивы — воздать за содеянное, перевоспитать преступника, обеспечить безопасность общества и т. д. Личные и имущественные отношения в системе чувственного права регулируются соображениями целесообразности, полезности и взаимной выгоды. При этом религиозные мотивы и сверхчувственные ценности не имеют регулятивной силы. Здесь правосознание свободно обходится без божественных санкций. Судьи являются не жрецами, а светскими лицами. К цивилизации чувственного типа Сорокин относит европейские государства нового времени. Третья форма цивилизации — идеалистическая, занимающая промежуточное место между идеациональной и чувственной системами. Она имеет переходный характер, являя собой смешение норм и ценностей обеих систем. Люди, живущие в ее условиях, способны видеть высшую ценность в Боге и одновременно положительно относиться к тем чувственным ценностям, которые не противоречат и не препятствуют почтительному отношению к Абсолюту. Наиболее характерным носителем идеалистической цивилизации Сорокин считает протестантское сознание. В нем, по мнению ученого, мирно соседствуют, поддерживая друг друга, любовь к Богу, добродетельность, честность, трудолюбие, бережливость с умением «делать деньги» и готовностью пользоваться жизненными благами, приносимыми материальным достатком. Протестант, не без иронии замечает Сорокин, способен по воскресеньям верить в Бога и вечность, а в будни — в фондовую биржу. Для него в воскресенье главная книга — Библия, но в будни его Библией становится гроссбух. Переходный характер имело, по мнению Сорокина, право в Советской России 1920—1930-х гг., когда нарушения, связанные с попранием идеациональных ценностей, в том числе религиозные преступления, были исключены из перечня уголовно наказуемых деяний. Перестали считаться преступлениями адюльтер, полигамия, содомия, внебрачные связи, непристойное поведение в общественных местах. Это был поворотный момент, когда вместе с общим кризисом мировой цивилизации постепенно начала приходить в упадок и система чувственного права. Утрачивая былую действенность, она открыла путь грубой силе, видящей в морально-правовых ценностях всего лишь условности, которыми легко можно пренебречь. На этой волне в ряде стран мира воцарились тоталитарные режимы. По мнению Сорокина, эффективное противостояние этой тенденции утверждения «права силы» возможно лишь через возврат к идеациональному праву. Сорокин был убежден, что цивилизация, общество и человек не смогут существовать без Бога, без универсальных религиозно-нравственных и естественно-правовых ценностей абсолютного характера, что рано или поздно западная цивилизация опять возвратится к религиозно-умозрительным ценностям морали и права с присущим им принципами уважения к универсальным нормативным абсолютам. И лишь двигаясь этим путем, она сможет выйти из затянувшегося кризиса. О христианском и светском альтруизме В 1940-50-е гг. Сорокин увлекся исследованием проблем созидательного альтруизма. Он создал в Гарвардском университете научный Центр, чья деятельность была ориентирована в этом направлении. Ученый погрузился в исследование «многомерного пространства любви», его религиозных, этических, витальных, психологических и социологических измерений. Эта переакцентировка творческого интереса и профессионального внимания не была случайной. Тот факт, что ученый, считавший себя до этого скорее позитивистом, чем христианином, устремился в сферу, которая весьма близка области, именуемой христианской социологией, заслуживает особого внимания. А то обстоятельство, что это был ученый с мировым именем, находящийся на вершине всеобщего признания, еще больше повышает значимость данного события и выводит его за академические рамки. Фактической преамбулой проекта можно считать то обстоятельство, что Сорокин обратил внимание на явный дисбаланс между теми огромными силами и средствами, которые современные ученые тратят на исследование различных проявлений социальной патологии, и степенью интереса науки к таким жизненно важным феноменам, как любовь, дружба, героизм, творческая гениальность. Причину этой ненормальности Сорокин увидел в том состоянии общей дезинтегрированности и бездуховности, в котором пребывает современная культура. Концепция нового исследовательского проекта имела в своей основе несколько существенных предпосылок. Первая заключалась в констатации того факта, что ни один из современных рецептов по избежанию разномасштабных социальных конфликтов не дает положительных результатов. Ни распространение демократических ценностей, ни усилия ООН, ни повсеместная образованность и просвещенность не способны стать эффективным препятствием на пути войн, революций и преступлений. К возможностям религий изменить что-либо в этой сфере Сорокин относился тоже скептически. В качестве аргумента он приводит результаты проведенного исследования, объектом которого были 73 американца-бостонца, уверовавшие благодаря усилиям двух евангельских проповедников. У неофитов обнаружились три типа последствий: 1) изменение визуально фиксируемого поведения в сторону большей альтруистичности; 2) изменение речевых реакций в сторону более частого повторения таких словесных формул, как, например, «Прости, Господи», «Во славу Господа Иисуса Христа» и др., но при этом их внешнее поведение осталось прежним; 3) ни в речи, ни в социальном поведении изменений не наблюдалось. Количественное распределение оказалось следующим: в первую группу попал 1 бостонец, во вторую 37 и в третью 35 человек. Исследования такого рода, проводимые Сорокиным, а также его наблюдения за разными сторонами жизни секулярного мира, где крайне слабо обнаруживались воздействия религии на социальные и духовные реалии, привели ученого к убеждению, что путь к спасению от устрашающих катаклизмов пролегает не через религию. То, что он предложил в качестве спасительного средства, было названо им делом увеличения созидательной, бескорыстной любви в межличностных и межгрупповых отношениях. В любви такого рода Сорокин увидел носителя огромной терапевтической энергии, потенциал которой необходимо научиться аккумулировать и приумножать. Ее эффективное использование позволило бы объединить всех представителей человеческого рода в крепкую, дружную семью, что крайне важно перед лицом невиданных социальных бедствий ХХ века. Деморализованное, растерянное человечество нуждается в поиске путей духовного, нравственного обновления, в создании нового мирового порядка, более совершенного и благородного. В работе над этим проектом Сорокиным двигало стремление предложить секулярному обществу тоже вполне секулярное лекарство от зла, ибо другого снадобья оно будет просто не в состоянии усвоить. В глазах американцев этот путь выглядел вполне резонным и не вызывал каких-либо возражений. Он был ими уже немного освоен в процессе формирования той системы представлений, которая получила название гражданской религии. Этот причудливый продукт секулярного сознания, памятующего о своих христианских корнях, довольно прочно прижился в северо-американском общественном сознании. Очевидно, что данное обстоятельство позволяло надеяться и на успех проекта распространения созидательного альтруизма. Сорокин двинулся тем же путем, что и создатели идеи гражданской религии. Ему хотелось убедить общественность в том, что альтруистическая любовь – это не только религиозный феномен, представляющий собой распространенную тему для христианских проповедей, но и важный предмет для серьезных научных исследований и эффективное оздоровительное средство, способное излечивать социальные макроорганизмы. Сорокин признавал, что люди слабо осведомлены о сути той энергии, которую несет в себе созидательный альтруизма, что эта энергия для них – misterium tremendum et fascinosum[6]. Приходилось также признать, что современная наука совершенно не интересуется этим феноменом. Констатируя это и пытаясь прояснить существо последнего, Сорокин не нашел иного пути, как указать на Нагорную проповедь Христа, где, по его мнению, эта суть была «идеально сформулирована». Примечательно, что далее, на протяжении всего многолетнего процесса реализации исследовательского проекта христианские ценности становятся для Сорокина основным ориентиром, направляющим движение теоретической мысли социолога и его команды. Таким образом, получилось как в старой поговорке: христианство, которое Сорокин в своих прежних исследованиях попытался выставить в дверь, вернулось к нему, в его работы, что называется, через окно. Он, при всей его приверженности социологическому позитивизму, продолжал оставаться, как сам признавался, «в глубине души верующим». Иными словами, религиозный опыт, живущий в нем, не пребывал втуне. Он время от времени заявлял о себе не только на уровне повседневной обыденной жизни, но и в области социологических исследований. И одним из самых ярких свидетельств этого стал проект деятельности Гарвардского исследовательского центра по созидательному альтруизму. Один из промежуточных этапов работы Сорокина над проектом был ознаменован выходом его книги «Альтруистическая любовь» (1950). В исследовании использовался биографический метод. Он применялся к величайшим альтруистам прошлого, в том числе и к Иисусу Христу. В работе были представлены обобщенные характеристики более 4,5 тысяч христианских святых. Их выделили в отдельную социальную группу, существующую на протяжении двадцати веков христианской эры. Учитывались такие индивидуальные и, вместе с тем, типовые показатели, как возраст, пол, происхождение, состав родительских семей, социальный, профессиональный, экономический статусы, уровень и характер образованности, успеваемость в период обучения, состояние здоровья, продолжительность жизни, особенности тех обстоятельств, которые привели человека к состоянию святости. Принимались во внимание также такие показатели, как распределение святых по сельским и городским регионам, по национальной и социально-групповой принадлежности, политическим взглядам и др. К каким же выводам привел этот социологический обзор? Сорокин указывает на три из них. Первый – это бросающиеся в глаза крепкое здоровье и высокая продолжительность жизни, каковым не могли воспрепятствовать нередкие антисанитарные условия жизни и достаточно часто практикуемые самоистязания. Второй – это динамика численного возрастания женщин-святых. И третий – отрицательная динамика уменьшения числа святых в условиях нарастающей секуляризации, начиная с XVII в. и вплоть до ХХ в. Наряду со святыми, изучались данные о пятистах обычных американцах, которых окружающие считали «хорошими соседями» и в жизненных ориентациях и социальном поведении которых отчетливо просматривалась альтруистическая тенденция. Исследование позволило выделить три типа альтруистов-современников. Первый – это прирожденные альтруисты, которые с детства обладают устойчивой системой положительных ориентаций и качеств, среди которых доминирует любовь к ближнему. Люди такого рода способны постепенно наращивать свой альтруистический потенциал без влияния каких- либо катастрофический событий. К ним относятся доктор Ф. Гааз, Альберт Швейцер, Бенджамин Франклин и др. Второй тип – это благоприобретенные или потрясенные альтруисты, чья жизнь разделяется на два периода, доальтруистический и альтруистический. Между ними пролегает фаза глубокого духовного кризиса, связанного в радикальной перестройкой всей системы жизненных ориентаций. Непосредственным импульсом для подобной перестройки могли служить некие сильные потрясения вроде болезни или смерти близкого человека. Сам же переход индивидуального «я» в новое духовно-нравственное качество мог быть и краткосрочным и долговременным, продолжающимся месяцы и даже годы. Наиболее известные личности, пережившие подобные внутренние метаморфозы, — это Гаутама-Будда, апостол Павел, Августин, Франциск Ассизский, Игнатий Лойола. Третий тип Сорокин назвал промежуточным, поскольку в нем сочетаются черты первых двух. К этой категории относятся св. Феодосий, Василий Великий, св. Тереза, Ганди, Рамакришна. Еще один важный вывод Сорокина заключался в закрепившейся убежденности в том, что обрушившиеся на человека бедствия и переживаемая им фрустрация[7] далеко не всегда превращают его в озлобленного агрессора, как это утверждает З. Фрейд. Нередко они приводят к положительным изменениям в личностных структурах, обнаруживают в человеке духовные резервы нравственного достоинства и благородства. Сорокин формулирует так называемый «закон поляризации». Его суть в том, что характер индивидуальной реакции на бедствия зависит от типа личности. Чаще всего обнаруживаются две полярности – негативная и позитивная. Первая имеет вид личностной дезинтеграции, сопровождается ростом ожесточения, эгоизма, цинизма, жестокости или состоянием тупой покорности судьбе, умственными расстройствами и даже самоубийствами. Вторая выглядит либо как резкое усиление состояния религиозности, укоренение альтруистических реакций (Франциск Ассизский, Игнатий Лойола), либо как всплеск творческих усилий (ослепший Мильтон, оглохший Бетховен). Одна из существенных констатаций заключалась в обнаружении закономерности, согласно которой альтруисты живут дольше эгоистов. В целом же полученные данные подвели Сорокина к выводу о том, что способность к бескорыстной любви можно и необходимо воспитывать и развивать. Еще один вывод гласил: бескорыстная, созидающая любовь – это сила, которая, если пользоваться ею с умом, способна гасить вспышки агрессивности в социальной среде, превращать межсубъектные отношения из враждебных в дружеские, положительно влиять на разномасштабные международные и национальные конфликты. Все эти выводы, хотя и выглядели весьма нетривиальными в условиях мира, лежащего во зле, не были чем-то совершенно новым и не содержали в себе ничего неожиданного. Достаточно открыть Новый Завет, чтобы убедиться в том, что им уже почти две тысячи лет. Важно другое: светский ученый, социолог-позитивист Питирим Сорокин, не нашел возможности обойти вниманием колоссальный духовно-нравственный опыт, который был накоплен христианством благодаря его лучшим представителям. Он вынужден был признать огромную важность и поучительность этого опыта, необходимость его практического использования в условиях далеко зашедшего мирового секуляризма. [1] Сорокин П. А. Долгий путь. Автобиографический роман. Сыктывкар, 1991. С. 11 – 12. [2] Примечательно, что в конце 1920-х гг., уже будучи профессором университета Миннесоты и подводя итоги шестилетнего пребывания в Америке, Сорокин писал: «Я сделал все, что мог, остальное – в воле Божьей» (Сорокин П. А. Долгий путь. Автобиографический роман. Сыктывкар, 1991. С. 180). [3] Там же. С. 34. [4] Указ. соч. С. 176. [5] Там же. С. 206. [6] Тайна великая и завораживающая (лат.). [7] Фрустрация – состояние повышенной агрессивности, возникающее в ответ на внезапно обнаружившиеся препятствия, преграждающие путь к цели. http://www.archipelag.ru/authors/bachinin?library=1652
-
Тихонов А. В. – окончил Ленинградскую Лесотехническую академию (1962 г.), доктор социологических наук (2001 г.). Профессор (с 2002 г.). Руководитель Центра социологии управления и социальных технологий ИС РАН (с 2005 г.) Основные области научного интереса: Социология труда, социология управления социальными процессами, методология и методы социологи- ческих исследований социальных процессов. Интервью состоялось: 2015-2016 гг. Перечитывая интервью с Александром Васильевичем Тихоновым, а мы с ним принадлежим к одному – третьему – социологическому поколению, одной социологической школе – ленинградской, или ядовской, знакомы долгие годы, я поймал себя на мысли о том, как же далеки от нас, сегодняшних, те события, которые он описывает. И дело не только в количестве лет, пробежавших с тех пор, а в том, что происходило это все в другой стране, в совершенно иной политической и социальной обстановке. Возможно, пройдет еще 5-10 лет, а, может быть, отчасти это время уже и наступило, и будущим читателям придется обращаться к много старшим их коллегам или направленно читать книги и статьи 60-х – 80-х годов, чтобы понять то время. Действительно, как объяснить , почему человека обвиняли в антисоветской деятельности за создание лектория под названием «Институт молодого марксиста»? Почему работы Н.И. Бухарина можно было читать лишь в спецхране (что это такое?)? Почему в своих воспоминаниях человек соотносит исключение из рядов КПСС с заключением в тюрьму? И так далее. То, что нам было тогда понятно без слов, по умолчанию, пришлось бы долго объяснять. Но поймут ли ? Как дальтонику объяснишь, что красная ягода очень заметна на фоне зеленых листьев? Говоря о 70-х, Тихонов вспоминает об очень сильном молодом коллективе социологов, который объединил вокруг себя Овсей Ирмович Шкаратан. Цитирую: «В лаборатории тогда он собрал много замечательных людей. Не могу не перечислить. Это: А. Алексеев, А. Баранов, Ю. Щёголев, М. Борщевский, А. Вейхер, В. Петров, Г. Старовойтова, М. Алесина, С. Розет». ... Автор интервью - Андрей Николаевич Алексеев Полный текст на: http://www.socioprognoz.ru/files/File/2016/tikhonov.pdf
-
- личности
- российское общество
- (and 8 more)