Телин К.О. Неравенство ради равенства: порочный круг несвободы

Неравенство ради равенства: порочный круг несвободы

 

 

ФОТО ПРЕДОСТАВЛЕНО АВТОРОМ

Телин Кирилл Олегович - научный сотрудник факультета политологии МГУ имени М.В. Ломоносова

 

Парижские теракты января 2015 года стали не только трагедией для всего французского общества, но и поводом для обсуждения ряда проблем почти теоретического характера. Где грань между политической сатирой и оскорблением? Дозволено ли ограничение политических свобод ради уважения религиозных и иных мировоззренческих взглядов? Возможны ли подобные рамки в секулярном и республиканском обществе? В какой-то момент дискурс даже развернулся в направлении различных интерпретаций виктимного поведения журналистов и, следовательно, вины жертв в случившейся бойне; впрочем, в силу неуместности подобные разговоры достаточно быстро сошли на нет.

Ключевым вопросом, тем не менее, оказалась судьба европейской политики мультикультурализма, которая стала основной мишенью для критики – причем как «слева» (в аспекте создания ложной межкультурной и межрелигиозной повестки[1]), так и «справа» (в аспекте недопустимости сложившейся системы признания и терпимости – ярким примером подобных работ стали публикации в российских СМИ[2]). Состоявшийся 11 января «Марш единства», носивший, по словам организаторов, республиканский характер и привлекший ведущих политиков не только Франции, но и других стран мира от Израиля до России, лишь усилил нападки на деятельность всех французских правительств последних лет. Общим местом данной критики стало обвинение в непродуманности миграционной и, шире, внутренней политики, двойных стандартах и формировании «слабой идентичности», не позволяющей объединить общество перед лицом как социально-экономических вызовов, так и террористических угроз. При этом критика действий правительства, как и обличение мультикультурализма в целом, до сих пор представляет собой смешение противоречивых и не согласуемых друг с другом тезисов.

Во-первых, утверждается опасность продолжения сравнительно мягкой миграционной политики, хотя за последние несколько десятков лет актуальность данного тезиса в отношении Франции, вероятно, уменьшилась: законы Балладюра-Паскуа (1993), правила депортации (1997), закон о контроле над миграцией (2003) привели к фактическому формированию в стране т.н. «ассимилиционистской модели интеграции»[3], а закон об иммиграции и интеграции 2006 года и вовсе ввел в обиход «контракт приветствия и интеграции», предполагающий еще более тесный контакт потенциального мигранта с французским языком и французской культурой. Кроме того, эффективность миграционной политики, вообще говоря, слабо связана с проблемами мультикультурализма; это можно понять, обнаружив миграционные проблемы и в странах, далеких от подобной культурной стратегии, - например, в России. Это, бесспорно, не снимает стоящих перед государством проблем в миграционной сфере (более того, с ними в том или ином виде сталкивается едва ли не весь Старый Свет) – однако связывать эти вопросы с вектором межкультурного взаимодействия ошибочно. Более того, братья Куаши, совершившие варварское нападуение на редакцию Charlie Hebdo, были французскими гражданами, родившимися в Женвилье и воспитывавшимися в Париже и Ренне.

Второе обвинение в адрес «французского мультикультурализма» заключается в критике политики «слабой идентичности», что, на первый взгляд, к стране применимо не вполне. Опыт французской политики интеграции трудно расположить в системе координат «ассимиляция-мультикультурализм»; некоторые исследователи, как было показано выше, относят Францию скорее к первому полюсу, нежели ко второму. Действительно, от иммигранта, желающего стать гражданином Франции, требуется полноценное включение в состав французской «политической нации», то есть владение государственными языком и солидарность с демократическими ценностями3. Однако этнокультурная компонента интеграции при этом практически не предусматривается, что, вероятно, и выступает в качестве ключевой проблемы для эффективного включения гражданина в общество. Официально отрицая деление общество на внутренние религиозные и этнические группы, государство долго игнорировало образование внутри Франции обособленных меньшинств, которые в большинстве своем выбирали (осознанно или неосознанно) стратегию не интеграции, а сепарации или, в худшем случае, маргинализации. Итогом этого и стало формирование критических расхождений между аморфным «большинством» и сплоченными «меньшинствами», традицией французской карикатуристики и ценностями исламских сообществ.

При современном положении потенциал институциональных решений данной проблемы практически исчерпан. Как указывал еще Эрнст-Вольфганг Бёкенфорде, демократическое секуляризованное государство обречено сталкиваться с этим риском: оно постоянно заинтересовано в поддержании достаточной степени свободы и плюрализма, но не может обеспечить этого при помощи институциональных средств, так как любая, к примеру, государственная идеология приводит к ограничению свободы и плюрализма[4]. Общественная же реакция на сложившуюся неоднородность общества сегодня принимает те самые критические, а не конструктивисткие формы: как и в Германии, растущей популярностью пользуются правые, почти националистические взгляды, а бестселлером становится «Французский суицид» Эрика Земмура, по содержанию схожий с книгой «Германия самоликвидируется» Тило Саррацина.

С этим связана третья проблема, которая после нападения на Charlie Hebdo обсуждается не менее интенсивно, хотя и имеет обратную направленность: допустим ли пересмотр законов Плевена (1972) и Гэсо (1990) и не стоит ли, напротив, ужесточить ответственность за разжигание в обществе межэтнической и межрелигиозной розни? Некоторые российские политики, включая члена Бюро ПАСЕ Алексея Пушкова и главу «Института демократии и сотрудничества» Наталью Нарочницкую, высказали идею принятия во Франции законов наподобие российского ФЗ, «противодействующего оскорблению религиозных убеждений и чувств граждан».

Такое решение, хоть и кажется простым, вряд ли способно как-то исправить сложившуюся во Франции ситуацию, и без того (в силу помянутых законов) предусматривающую возможность судебных решений в отношении оскорбительных выступлений. Однако усугубить межкультурные противоречия в силу подведения под них специальной законодательной базы предложение Пушкова-Нарочницкой как раз способно, поскольку для борьбы с «кощунством» и «оскорблением религиозных убеждений» может и не быть разумных границ. Еще в 2006 году в Санкт-Петербурге был подан скандальный иск семьи Шрайбер к Министерству образования РФ, в котором правительственные учреждения обвиняли в «безальтернативном навязывании теории Дарвина», оскорбляющей религиозные чувства и «пропагандирующей марксизм-ленинизм»; в 2014 году саудовский блоггер Раиф Бадави был приговорен к 10 годам заключения, штрафу в четверть миллиона долларов и 1000 ударов плетью за «оскорбление ислама», заключавшееся в критике религиозных лидеров. Это лишь несколько примеров достаточно сомнительной «борьбы за уважение».

Таким образом, предложения по институциональному запрету «разжигания розни» не только иллюстрируют оговоренную дилемму Бёкенфорде, но и оспаривают потенциальные основания «сильной» французской идентичности – в той их части, которая касается секулярного характера государства. Закон о разделении церкви и государства был принят во Франции в 1905 году, и с того времени не было объективных оснований для его пересмотра; более того, возвращение религиозных дискуссий в сферу социально-политических отношений способно возбудить ожесточенное противостояние меньшинств с остальным обществом уже на этом, формально признанном и легализованном, основании.

В этой связи стоит обратиться еще к одной теме. Некоторые публицисты, отталкиваясь от реально существующего напряжения во французском обществе, поставили вопрос несколько иначе: насколько уместна карикатуристика, а значит, и сатира, в отношении «угнетенных меньшинств»?[5] Преподаватель СЗИУ РАНХиГС Илья Матвеев, ссылаясь на журналиста газеты Guardian Джо Сакко, так интерпретирует политическое несогласие с позицией журнала Charlie Hebdo: «Часто приводится аргумент, что в Charlie издевались над всеми религиями одинаково. Да, но справедливость — не в равном отношении ко всем. Она, как мы знаем с Аристотеля, в принципе «равное — равным, неравное — неравным». Мусульмане — бедные, мигранты, угнетенные, заключенные французских тюрем. Мусульмане – меньшинство. Издеваться над ними — не то же самое, что издеваться над католиками. Издеваться над ними, причем воспроизводя расистские штампы, которые уже циркулируют в обществе, — значит содействовать расизму».

В этом тезисе можно уловить параллель с работой Майкла Уолцера «О терпимости», в которой американский мыслитель утверждал особо ожесточенный характер угнетения меньшинства там, где «различия культурного, этнического или расового порядка совпадают с классовыми различиями, т.е. когда члены меньшинств страдают еще и от экономического угнетения»[6]. Получается, что и природа конфликтов внутри французского общества объясняется не столько намеренным табуированием этнокультурного фактора интеграции в рамках миграционной политики, сколько отсутствием полноценного социально-экономического включения новых граждан в общество: следствием «двойной дифференции» становится «политическое бесправие», или, во всяком случае, ощущение такового. Последняя оговорка необходима, поскольку признание бесправия за французскими исламскими общинами пока базируется на идеологически ангажированных допущениях вроде статистики заключенных (при том, что высокий процент мусульман-заключенных может быть как следствием дискриминации, так и следствием вполне реального нарушения закона).

В 2013 году публицист Клод Асколович выпустил книгу «Нелюбимые граждане: мусульмане, которых отвергает Франция», в которой утверждал, что секуляризованное французское общество демонизирует исламские меньшинства и провоцирует конфликты, насильственно ограничивая мусульман, вынужденных скатываться к маргинальным образцам поведения. Удивительно, но в качестве основных аргументов в пользу собственной позиции Асколович приводил частные случаи, которые, к тому же, противоречили доказавшему свою работоспособность принципу Чарльза Тэйлора – «разделению сфер идентичности». В противовес Асколовичу, отстаивающему право на хиджаб или брак в мечети, Тэйлор приводит пример американских «испэникс», отдающих себе отчет в тех преимуществах, которые дает им языковая и культурная интеграция, но не лишающих себя привычных корней на уровне бытовых услуг или частной жизни. «Основные принципы республиканских конституций, - пишет Тэйлор, - не подлежат обсуждению. Однако такая твердость должна сочетаться с признанием того, что эти принципы могут быть реализованы по-разному и никогда не применяются нейтрально, без учета сущностных религиозно-этнических различий в обществе»[6]. Поэтому выявленные случаи трудовой дискриминации на основании имени (в 2010 году его провели специалисты из Стэнфорда) составляют угрозу интеграции, так как заставляют человека отказываться от собственного имени (как в скандале с таксомоторными компаниями, русифицировавшими имена водителей из Средней Азии – подчас без их согласия); запрет же на ношение религиозной атрибутики в университетах вряд ли является дискриминационным, поскольку в равной степени касается еврейских кип, сикхских тюрбанов и христианских символов. Кроме того, во Франции существует широкая сеть частных школ, получающих, среди прочего, государственные субсидии, - на них правила обязательной светскости не распространяются.

Вероятно, проблема состоит в том, чтобы, по рецепту Уолцера, принципиально снизить иерархичность общества в целом, то есть не допускать одновременно как социально-экономической дискриминации, так и намеренной сепарации меньшинств, направленной на создание структур, альтернативных общепринятым и оспаривающих общую идентичность. Экономическое исключение здесь действительно оказывается куда более значимым, чем зыбко определяемое культурное; к последнему, впрочем, относится и сатира, негативные последствия даже самых оскорбительных примеров которой куда меньше, чем у любого трудового барьера. Однако стратегия «позитивной дискриминации» в данном случае вряд ли является подходящим средством – как в случае с карикатурами и другими примерами юмора, так и в случае с социальными преимуществами.

Во-первых, кроме ожидаемых преимуществ, которые действительно будут делегированы некоторым представителям «меньшинств» в ущерб прочим гражданам, Франция может получить результат, прямо противоположный ее ранее существовавшей стратегии интеграции: позитивная дискриминация официально признает существование «меньшинств» и легитимизирует их в качестве специфических акторов политического процесса. Во-вторых, процедура потребует серьезных интеллектуальных и юридических усилий, поскольку этнические меньшинства не всегда будут совпадать с религиозными группами, последние будут представлены и мигрантами, и коренными жителями, а сами мигранты, как и прежде, будут разделены на категории «воссоединяющихся семей», «беженцев» и пр. – в таких условиях проще сохранять status quo с отсутствием какой-либо дискриминации, нежели вводить в правовую систему сложную структуру льгот и преференций. В 2005 году, выступая против идей позитивной дискриминации, премьер-министр Франции Доминик де Вильпен подчеркнул, что «философия Пятой Республики не может быть основана на неравенстве шансов. Гражданин страны должен получить работу или место в школе не потому, что принадлежит к какому-либо меньшинству, а потому, что он заслуживает это как гражданин».

 

[1] Жижек С. Интерпассивность, или Как наслаждаться посредством Другого: Желание: Влечение; Мультикультурализм - СПб. : Алетейя, 2005. – с. 22; следы такой критики, кроме того, можно увидеть не только в «левой» публицистике – см. Малахов В.С. «Культурный плюрализм versus мультикультурализм», «Логос», # 5/6 2000 (26)

[2] См., к примеру: Холмогоров Е. «Толерантность убивает». –«Известия», 08.01.2015; Крамник И. «Им толерантно». – «Лента.ру», 07.01.2015.

[3] Hakola, K. Migration and Refugee Policy on the Eastern Border of the European Union. University of Jyvasyla.1998. p.98.

[4] Böckenförde, E.W. Staat, Gesellschaft, Freiheit. Studien zur Staatstheorie und zum Verfassungsrecht. Frankfurt, Suhrkamp, 1976 – s.60

[5] Матвеев И.А. Charlie Hebdo и свобода слова. – «Открытая левая», 10.01.2015; Sacco, J. On Satire – a response to the Charlie Hebdo attacks. –Guardian, 09.01.2015

[6] Тэйлор Ч. Демократическое исключение (и "лекарство" от него?)

 

Expert Online

Вот тема его диссертации по данным электронного каталога РГБ:

 

Телин, Кирилл Олегович  Влияние муниципальной реформы на трансформацию Российского федерализма : диссертация ... кандидата политических наук : 23.00.02 / Телин Кирилл Олегович; [Место защиты: Моск. гос. ун-т им. М.В. Ломоносова] Москва, 2012