Ципко А. Религия войны побеждает?

Религия войны побеждает?

Почему сострадания в русской душе так мало, а изуверской жестокости все больше и больше

Какие ценности станут главными во взрослой жизни для этих детсадовцев, благодаря придумкам родителей держащих в руках настоящее оружие? Фото из социальных сетей

Главный конфликт современной России – между теми, кто сохранил способность думать, и теми, кто восстал против здравого смысла. И что поразительно! Сама по себе способность к состраданию, способность ценить человеческую жизнь, сознавать, что на самом деле на крови ничего прочного построить нельзя, что человек не может быть средством, не возродилась у нас в России вслед за смертью русского коммунизма. И опасность состоит в том, что в современной России вместе с победой религии войны возрождается коммунистическое мировоззрение, возрождается ленинское «нравственно все, что служит великим идеалам». Просто сейчас вместо идеала коммунизма партия войны ставит идеал возрожденной Новороссии. Мы как не ценили человеческую жизнь саму по себе, ни свою, ни чужую никогда раньше, так и не ценим сейчас.

Восстание нынешней РПЦ против христианства

Обратите внимание: не только авторы новой концепции советской истории, но и РПЦ на самом деле отказалась от морального подхода к истории, отказалась от осуждения преступлений против человечности, совершенных Лениным и Сталиным, советской властью в целом. И даже наш святейший патриарх Кирилл только вскользь упомянул о крови революции 1917 года в своем выступлении в Думе 22 января сего года. А справедливость, якобы привнесенную Октябрем в нашу историю, назвал одним из величайших завоеваний советской власти. В чем справедливость? В убиении сотен тысяч, миллионов людей только за то, что они были священниками, дворянами, офицерами, только за то, что они ходили в пенсне? А потом убиение крестьян за то, что без их голода и смерти нельзя было построить ДнепроГЭС?

Как мы видим, даже патриарх, глава РПЦ, имеющей тысячелетнюю историю, идет вслед за требованиями нашего «военного» времени и уходит от того, в чем, казалось бы, состоит назначение Церкви, если она считает себя христианской. Церковь на самом деле почти ничего или очень мало делает для пробуждения в наших все еще советских марксистско-ленинских душах сострадания к болям мучеников советской эпохи. Мало делает, на мой взгляд, для напоминания о самоценности данной человеку одной, неповторимой жизни. Более того, как видно из текста выступления патриарха в Думе, он осуждает тех историков, которые уделяют слишком большое внимание пролитой во время революции крови.

Критика патриархом, как он считает, излишнего увлечения разговорами о крови, пролитой революцией, является вызовом не только христианскому «Не убий», но и всей великой русской литературе, великой русской религиозной философии начала ХХ века. Все, что было в русской культуре подлинно христианским, вошло в сокровищницу мировой культуры, было пронизано проповедью того, что человек не может быть средством, что не стоит счастье всего человечества слез одного замученного ребенка. В этом – великая русская культура, подлинно гуманистическая, подлинно христианская. И этим она облагораживала русские души, несла в себе свет веры в Бога, в человека. Но, отказываясь от моральной оценки истории, призывая забыть о крови революции, советской истории, мы тем самым отвергаем все самое ценное, что было создано нашей нацией.

В том-то и дело, что, когда в России так не хватает добра, так много жестокости, злобы, к сожалению, даже Церковь мало напоминает о христианской любви к ближнему, о важности сострадания к человеку. По какой-то непонятной причине каждая новая идеологическая инициатива руководства РПЦ в последние два года не просто отделяет нас от Запада, но и отделяет от всего того, что порождено христианским учением об исходной, равной моральной ценности каждого человека. Каждая ее новая идеологическая инициатива противопоставляет Россию идеалам свободы, ценности человеческой личности, ценности человеческой жизни, гуманизму в целом. Я имею в виду прежде всего проповедуемое патриархом в его публичных выступлениях учение об особой русской коллективистской цивилизации, якобы имеющей моральное превосходство над западной. 

Ведь еще до революции многие русские мыслители доказали, что на самом деле учение об особой русской коммунистической цивилизации является вызовом христианству, вызовом учению об исходном моральном равенстве людей и наций, вызовом учению Христа, что для него нет ни эллина, ни иудея. Учение об особой русской цивилизации на самом деле было рецидивом древнеиудейской идеи богоизбранности своего народа. Но мы почему-то до сих пор настойчиво внедряем в сознание уже новых русских эту изначально антихристианскую и антигуманистическую идею.

Но совсем поражает и даже шокирует, по крайней мере меня, учение одного из ведущих иерархов РПЦ Всеволода Чаплина, учение о том, что именно при позднем, послевоенном Сталине страна стала на подлинно «русский путь». В чем тогда русскость? В муках сотен тысяч матерей, которые были отправлены в ГУЛАГ только за то, что они вынесли с поля своим голодным детям несколько жменей зерна? Непонятно, как можно иерарху РПЦ славить личность руководителя России, с именем которого связаны муки и страдания миллионов людей?

Религия войны побеждает?

И я думаю, совсем не случайно нынешним победам религии войны, по природе своей несовместимой с вопросом о жертвах, и, самое главное, религии, отвергающей с порога саму возможность сострадания к жертвам «великих побед», предшествовала наша массовая, идущая в последние годы и сверху и снизу реабилитация Сталина как руководителя страны. Вслед за реабилитацией Сталина начали мыслить в категориях военного времени, настойчиво отделяя врагов от друзей, стимулируя характерные для войны настроения агрессии и ненависти. Тут все логично. Если у нового человека нет никакого сострадания к жертвам сталинских репрессий – репрессий прошлого, то у него и не появится сострадания к тем, кто сегодня умирает во имя воодушевляющих нас моральных побед на Донбассе. Сострадания нет, а какой-то изуверской жестокости все больше и больше. И она дает о себе знать не только у поклонников «красного проекта», но и у нового поколения, которое не имеет опыта жизни в условиях советских ограничений и запретов. И самое непонятное – у нового поколения, выросшего уже в условиях якобы демократии, так и не появилось понимание самоценности человеческой жизни. Вернее, свою жизнь они очень ценят, а смерть других у них, как правило, не вызывает никаких чувств. Книги, прославляющие «мудрость» Сталина, раскупает прежде всего молодая интеллигенция.

На мой взгляд, откровенно игнорируют уникальную сложность и драматизм нынешнего момента русской истории и те авторы, кто сводит нынешний всплеск агрессии, злобы, нынешнюю жажду крови к непреодоленному так называемому имперскому синдрому. Факты не соответствуют этим представлениям. Совсем недавно, чуть более 20 лет назад, те же люди, которые радуются, что Крым наш, что жители Донбасса хотят вернуться в Россию, не только мечтали, но и делали все возможное и невозможное, чтобы «советская империя распалась», чтобы эти «братья-украинцы», которые им надоели, шли себе восвояси. Никакой не только «имперскости», но даже «русскости» не проявляли миллионы сторонников «суверенитета РСФСР». Тогда им была абсолютна безразлична судьба 25 миллионов русскоязычного населения, оставшегося за границами РСФСР, в том числе и судьба крымчан. Но сегодня эти же люди не могут простить Украине, что она не сделала русский язык государственным и что она избрала так называемый западный вектор развития.

Мне думается все же, что причины произошедшего в 2014 году морального кризиса в России глубже. Наверное, больше правы те авторы, которые обращают внимание на то, что в силу того, что русские не знают середины, они рано или поздно переходят из одной крайности в другую. Начавшуюся еще в 60-е годы прошлого века эпоху морального отторжения интеллигенции от так называемых преступлений Сталина, начавшуюся эпоху совести и сострадания сегодня сменяет эпоха традиционного русского зверя, жаждущего насилия и крови. В советское время даже в рамках советской идеологии происходила гуманизация и тем самым христианизация мыслей и чувств простого человека. Правда о сталинских репрессиях вызвала у многих чувство сострадания к бедам узников ГУЛАГа. А сейчас – началась романтизация насилия «во имя идеалов», романтизация красоты революции. И я думаю, это связано с тем, что нам не удалось использовать благо полученных свобод, не удалось использовать правду о прошлом для того, чтобы очеловечить нашу жизнь, очеловечить наши мысли, внедрить в наше сознание самоценность человеческой жизни.

По непонятной причине, о чем я уже сказал, РПЦ так и не включилась активно в процесс декоммунизации русских душ. Не поставила себе цель осудить жестокость и злость, которые стояли за ужасами революции и «революционного преобразования человека». И вот отсюда, на мой взгляд, от явных неудач в деле облагораживания и гуманизации посткоммунистического человека, появилась жажда простых побед. Сначала – побед в спорте, на Олимпиаде, а потом побед более серьезных, геополитических. И все это для того, чтобы забыться, уйти от уймы проблем, которые, как оказалось, мы не способны решить. Военные победы на Украине, и бескровные, а потом кровавые, нужны были нам для того, чтобы забыться, уйти от неприятных мыслей, от наших поражений на пути преодоления нашей цивилизационной отсталости, забыть о крахе наших надежд начала 90-х о создании полноценной демократии, гражданского общества. Нам надо забыть об опасной сверхцентрализации, когда власть над страной оказалась в руках одного человека, забыть о созданном и либералами, и патриотами всевластии одного человека, забыть о нашем бессилии в борьбе с коррупцией, бессилии в борьбе с преступностью, забыть о наших неудачах в деле модернизации России. И действительно, произошло то, о чем так много пишут сейчас: интерес к победам бывших «шахтеров и трактористов», интерес к событиям на Украине полностью вытеснил не только с экранов телевидения, но и из нашего сознания мысли о том, от чего действительно зависит сохранение России, ее будущее, если у нынешней России есть будущее.

Но за потребление наркотика «Крым наш» мы платим не только материальную, но и большую моральную, духовную цену. Посткрымская Россия деградирует прежде всего в моральном, духовном отношении. Злобы и ненависти, агрессии и одновременно растерянности, неверия в будущее стало куда больше, чем в 90-е, я уж не говорю о, как теперь представляется, благополучных в духовном отношении 80-х. И направлена эта злоба прежде всего на «пятую колонну», на тех, кто вопреки всем сохранил способность думать, сохранил совесть, кто отчаянно борется с наркотиком военного положения. Обращает на себя внимание, что даже радикальные либералы, которые еще несколько лет назад жаждали очередного русского бунта, сегодня куда более серьезно относятся к угрозам и рискам России, чем их противники – наши патриоты.

«Русский человек может быть часто жесток»

И трудность нынешней ситуации состоит в том, что патриотизм эпохи военного времени мешает нам понять, почему совесть и разум так быстро сдают свои позиции злобе и жестокости, мешают начать серьезный разговор о традиционных достоинствах и недостатках русской души. Вообще, если следовать советам госпожи Яровой и всех тех, кто исповедует ее охранительский патриотизм, то пора запретить вообще всю русскую литературу, начиная с Пушкина и заканчивая Буниным и Горьким, ибо все они осуждали, разоблачали нашу традиционную русскую жестокость. Опасен и Некрасов со своими «До сумерек», где он описывает, как обезумевший погонщик «бьет поленом, жестокой рукой человека» по глазам свою чуть живую, обессилевшую лошадь. О Достоевском, как и в советское время, тогда тоже надо забыть, забыть не только «Бесов», но и «Братьев Карамазовых», где он упомянул об этой несчастной лошади из стихотворения Некрасова и рассказал, как секут в России не только лошадей, но секут до смерти людей и даже своих детей. И вот, писал Федор Достоевский, «интеллигентный, образованный господин и его дама секут собственную дочку, младенца семи лет, розгами. Папенька рад, что прутья с сучками. «Садче будет», – говорит он. И вот начинает сажать родную дочь… Секут минуту, наконец пять минут, секут десять минут. Дальше – больше, чаще, садче. Ребенок кричит, ребенок, наконец, не может кричать, задыхается».

Не было никакого народа-богоносца. Великая революция «справедливости», которую сегодня славит даже нынешнее руководство РПЦ, полностью и окончательно развенчала миф о богоизбранности русского народа. Наш русский Ницше Константин Леонтьев, учивший, что жалость и сострадание к болям и мукам ближних даже нам во вред, ибо приносит в наши души «гнилую западную гуманность», тем не менее не строил особых иллюзий по поводу добродетелей реального русского человека. Он говорил своим близким, а это были далекие 80-е XIX столетия, что не за горами «грядущий шквал беспощадного всероссийского разрушения» и русской «бессмысленной жестокости», и добавлял всякий раз: «Поднял бы я тогда из могилы Федора Михайловича и заставил посмотреть на народ-богоносец».

Я напоминаю о том, о чем сотни раз писали русские мыслители, примером тому «Вехи», «Из глубины». Образцов благочестия и христианского подвижничества в России было всегда много. Этим святым люди поклонялись, но мало кто в жизни сам, в своих поступках следовал их примеру. Никогда мораль в России не была выше, чем у других европейских народов – католиков, протестантов. На этом настаивали все представители русской религиозной философии начала ХХ века. И это связано с тем, что религия Христова была для нас, русских, прежде всего укладом жизни, привычкой, обычаем и меньше всего – работой души, соприкосновением с Богом через совесть, покаяние в грехах. И не важно сегодня, откуда эта традиционная холодность русской души. Георгий Федотов в своих «Письмах о русской культуре» называл эту холодность «китайской». «Чаще всего русский человек... – писал он, кстати, с болью, с сожалением, – удивляет нас каким-то восточным равнодушием к ближнему, его страданиям, его судьбе… Есть что-то китайское в том спокойствии, с каким русский крестьянин относится к своей или чужой смерти».

Я вспомнил об этих словах Георгия Федотова, ибо действительно сегодня многие у нас в России, о чем я уже говорил, поразительно спокойно, с каким-то равнодушием относятся к смерти наших соотечественников, которые погибают в Донбассе. Ведь многих из них, как известно из прессы, закапывают в землю, не дожидаясь цинковых гробов из Ростова. Никто у нас всерьез, тем более в Думе, в Общественной палате, не поднимает вопрос о русских жертвах войны в Донбассе, о том, насколько оправданны эти жертвы. Более того, у нас даже деятели культуры, к примеру, мой вечный оппонент на передаче Владимира Соловьева Карен Шахназаров настаивает на том, что надо покончить с уходящей в прошлое слезливостью и слабостью души. Ему не жалко не только тех, кто погибает во имя его мечты о свободной от Украины Новороссии, но и наших современников, русских людей, которые начали страдать от санкций. Карен Шахназаров осуждает нынешних русских, что они в прошлом, в нулевые, в годы достатка, «как мухи, долго лизали чужой мед», и советует им затягивать пояса и жить во имя национального достоинства, как всегда на минимуме материальных благ. Никто у нас всерьез не говорит о человеческой цене реализации «проекта Новороссия», о том, как сложится жизнь у тех, кто и без всяких санкций испытывал нужду и по европейским меркам жил на минимуме материальных благ. А действительность кричит, бьет в глаза: даже в тучной и сытой Москве растет количество старух, настоящих нищих, кто как-то растерянно, с чувством стыда просит о помощи.

И я думаю, что нам на самом деле, как говорил Георгий Федотов, не было жалко своих, ибо никогда не было и, наверное, нет русской нации в точном, европейском смысле этого слова. Еще Деникин говорил, что большевики никогда бы не победили в России, если бы русские были нацией, а не собранием ненавидящих друг друга классов. Не может быть жалости к своим, если нет того, что, кстати, лежало в основе идеи европейской нации, а именно сознания того, что человек, который рядом со мной, имеет такую же ценность, как я, имеет право на свою собственную единственную жизнь, право быть самим собой, на тебя не похожим. Миллионы русских, возненавидевших за несколько месяцев своих бывших «братьев» и радующихся гибели как можно большего числа воинов-неумех, «укропов», никак не хотят допустить мысли, что они, украинцы, бывшие «братья» – не меньшие люди, чем мы, русские, что они имеют право, как мы, распоряжаться своей судьбой и выбирать, кто является для них близким, а кто – дальним.

Не может быть на самом деле никакого подлинного патриотизма, любви к родине, если у тебя нет в душе любви к своим соплеменникам, другим гражданам своей страны, внутренней причастности к тому, чем они живут, что их заботит. Зачем я обо всем этом говорю? Только для того, чтобы обратить внимание на неизбежные негативные последствия нашего нынешнего увлечения «религией войны». «Религия войны», овладевшая нашими умами после присоединения Крыма, по всем линиям вытесняет из нашей души и без того слабое у нас в России христианство. «Религия войны» снова делает нас язычниками, поклоняющимися, кстати, чужому богу Перуну, который ждал обязательно человеческих жертвоприношений. Вместе с «религией войны» мы, примером чему названное мной выступление патриарха в Думе, вольно или невольно начинаем реабилитацию изуверств нашей революции. Каждая новая победа «религии войны» на самом деле отделяет нас от христианства. Наш нынешний лозунг «Россия – не Запад» на самом деле лозунг «партии войны», это свидетельство моральной капитуляции современной России.

Я убежден: если у нас окончательно победит партия войны, партия, жаждущая новых побед «бывших шахтеров и трактористов», то нас неизбежно ждет разруха и прозябание. Медведю не нужно вырывать зубы, чтобы он превратился в шкуру, висящую над диваном. Его можно просто уморить голодом, оставив для красоты все его зубы. К сожалению, и с этим не считаются идеологи партии войны, у Запада, которому мы объявили войну, есть все возможности, чтобы ускорить уже начавшуюся экономическую деградацию России. А рост нищеты и безработицы приведет не к взрыву духовности, как убеждают нас, к примеру, идеологи Изборского клуба, а только к углубляющейся моральной деградации, к росту и без того большой жестокости, ненависти друг к другу. Те, кто как «политологи» посткрымской России, призывают русских пройти в национальном масштабе через испытания, через которые прошли жители блокадного Ленинграда, забыли или не хотят знать, что ленинградская блокада – это не только образец мужества и жертвенности во имя победы, но и дичайший аморализм, каннибализм, охота за детьми, убийство близких во имя своего спасения. Полное и окончательное забвение истины и правды, совести, здравого смысла во имя новых побед партии войны неизбежно приведет к гибели России. Это уже начинают осознавать те, у кого есть голова на плечах. И этого ни в коем случае нельзя допустить. В этом состоит моральный и гражданский долг каждого, кому дорога судьба России.

Борис Якеменко

Про Ципко

Александр Ципко написал очень странную, хотя и закономерную статью.

Мне довелось в свое время довольно тесно с ним общаться, слушать и читать его, потом несколько лет я ничего о нем не слышал, а сегодня, увидев статью, отчетливо понял, что, начав бороться с коммунизмом и сталинизмом, очень трудно остановиться и переключиться. Инерция заставляет продолжать борьбу, то выдумывая мифы ("Сталин все популярнее у молодежи", "сталинизация сознания никуда не делась"), то просто переименовывая коммунизм, после чего он становится или "тоталитаризмом", или "властью" или "Церковью" и можно бороться дальше.

Какова же риторика этой статьи? Главный ее мотив не озвучивается напрямую, но понятен из бесконечных повторений одной и той же мысли. Заключается он в том, что нынешняя ситуация с Украиной разрушила комфорт значительного количества тех, кто спокойно и прибыльно "боролся" за усиление и возвышение России последние годы. Особенностью этой борьбы было, во-первых, то, что она велась только в газетах, ток шоу и Интернете, а, во-вторых, она была очень осторожной. Можно обратить внимание на интересное явление. Самые радикальные и непримиримые борцы годами спокойно сосуществовали с противником. То здесь, то там – на мероприятиях, в кабачках, на передачах – борцов можно было неожиданно видеть вместе с "врагами", причем не держащих друг друга за горло, а спокойно выпивающих, закусывающих, болтающих, добродушно смеющихся. Почему? Да потому что это было профессией, а не позицией, а, кроме того, борьба велась не с конкретными людьми, фамилиями или хотя бы названиями учреждений, а с "влиянием Запада", "коммунизмом", "либерализмом". Именно так же при презираемых Ципко коммунистах велась отчаянная борьба с бюрократизмом, но конкретные бюрократы ничуть не страдали. Но когда пришло время защищать конкретных людей от конкретных врагов, когда за реальный, не сделочный, не газетный суверенитет, за свободу выбора, за свободу человека пришлось платить – а за них всегда приходится платить, если они настоящие, а не подделка – началось то, что мы видим. "Партия войны!", "нетерпимость!", "изуверская жестокость!", "остановить!". А почему?

Чтобы ответить на этот вопрос, нужно обратить внимание на особенность сознания определенной группы людей, которая извлекла максимум прибылей из эпохи путинской стабильности. Пример Ципко тут тоже к месту. Привычной схемой этого сознания стало требовать от власти все изменить, только чтобы ничего не менялось лично у меня. Власть должна быть честна и принципиальна. Наказывать жуликов – но не меня. Ловить воров – но не моих. Наводить порядок – но не трогать меня, то есть мыть пол, старательно обходя место, где я стою в грязных башмаках. И получилось все очень хорошо. Если что-то ухудшилось – власть виновата. Если что-то хорошо сделано – ну и славно и так и должно быть. Я взятки даю и беру – а власть виновата, что коррупция есть. Я в лохотрон проигрался – а власть виновата, что дураки и жулики развелись. Я краду, выношу, вывожу, перевожу, а власть виновата, что страна нищая. Шпана в храме плясала – а Церковь виновата, что не обласкала. Вот и сейчас – Америка начала войну на Украине, хунта лупит по детям и старикам из гаубиц, а у Ципко "в русской душе сострадания мало, а изуверской жестокости все больше и больше".

На этом моменте пришлось остановиться, так как понимание его вопрос принципиальный. Второй, не менее важный посыл статьи – тезис про "восстание РПЦ против христианства". Сталкивать Церковь и христианство вообще сейчас модно и Ципко здесь не пионер. При этом слово "христианство" употребляется именно по указанной выше привычки к неконкретике – вместо него должно быть поставлено слово "Христос". Тема эта была очень активно развита в период памятной антицерковной кампании, начавшейся после кощунства в Храме Христа Спасителя. Главный посыл был следующим – я верующий, но Церковь против Христа, поэтому я против Церкви, то есть защищаю Христа от Церкви. Данная конструкция при ближайшем рассмотрении оказывается знаменитым crocodilina ambiguitas ("крокодиловым силлогизмом") стоиков, в котором любой ответ не в пользу крокодила. Предположим на минуту, что защитники кощунств действительно веруют во Христа, допустим даже, что не просто веруют в то, что Он существовал, а веруют как во всемогущего Господа нашего, Спасителя, который есть и Бог Любви и Бог Правды, "Путь и Истина и Жизнь" (Ин.14.6).

Итак, веруют во Христа-Спасителя. Но если так, то они обязаны соглашаться с тем, что Господь признает и хранит Русскую Православную Церковь, а также ее Предстоятеля. Ибо если бы Церковь осквернилась, пала, перестала бы быть "Единой, Святой, Соборной и Апостольской", выступила против Христа, то Господь прекратил бы бытие такой Церкви и уж тем более отдельных ее представителей, истребил бы беззаконие и восстановил истину. Примеров история дает предостаточно. Можно вспомнить описанную Иоанном Мосхом в его "Луге духовном" гибель императора Анастасия, изгнавшего Константинопольских патриархов Евфимия и Македония и отправившего их в ссылку. Также смерть архиепископа Фалалея, который "не боялся ни Бога, ни будущего воздаяния, презирал учение, ни во что не ставил свой священный сан... служил идолам"..., был изгнан и внезапно умер перед тем, как "принять утверждение в прежнем своем сане". Феодорит Кирский в "Церковной истории" описывает печальную участь антиохийского епископа Леонтия, который "совершил в Антиохии столько нечестивых и беззаконных дел, что описание их по обширности предмета требует особенного сочинения, а по великости его напоминает одну печальную песнь авида". Хорошо известна и описанная Сократом Схоластиком история пресвитера Александрийской Церкви Ария, основателя арианства, который умер за несколько минут до того, как пытался обманом вернуться в лоно Церкви (не будем вспоминать, где и как он умер, хотя это намного усиливает учительный эффект). Печальна была участь и еретика Нестория, у которого, согласно Евагрию, "сгнил богохульный язык и был съеден червями и все тело его сгнило". В XIV веке прямо на корабле на пути в Константинополь умирает "поп Митяй", пытавшийся стать предстоятелем Русской церкви и отправившийся за благословением. Существуют еще сотни примеров подобного рода. И все они говорят о том, что Господь вовремя вразумляет тех, кто является причиной соблазна и тем более разделения. Кроме того, Господь всем остальным заранее дает знамения (мироточат иконы, совершаются чудеса и т.д.), предупреждая о грозящих опасностях с тем, чтобы люди, чуткие сердцем, видели, готовились, вовремя останавливались или не приступали вообще к тому (или к тем), что (кто) может повредить. В истории опять же есть достаточно примеров. Итак, Господь следит за тем, чтобы с тех, кому много дано, много и спрашивалось. И спрашивает, прежде всего, Сам.

Итак, Церковь истинна и благодатна и не борется ни с христианством ни с Христом по определению. И противопоставлять Церковь Христу, (то есть представлять ее уродливым административным аппаратом, деловым центром ("ЗАО РПЦ" – эту околесицу сейчас очень любят повторять либералы) противоестественно и внеисторично. Это противопоставление может показаться убедительным, как уже говорилось, только тем, кто ничего не читает, кроме либеральных газет. Поэтому это единство обязаны признать по определению те, кто действительно верит во Христа Спасителя, зиждителя Церкви. В том числе и Ципко, если он таковым себя считает.

Теперь о частностях. Встав на указанные выше два рельса, Ципко уже по определению не сможет свернуть, ибо поезда поворачивают лишь туда, куда ведут рельсы, сказав "а" надо говорить и "б", надо доказать эти тезисы любой ценой. Для этого начинаются передергивания и, как пишут в либеральных СМИ" "субъективные точки зрения", обозначаемые в повседневном обиходе простым и коротким, понятным всем словом. И вот Патриарх "справедливость, якобы привнесенную Октябрем в нашу историю, назвал одним из величайших завоеваний советской власти". Дальше это яростно опровергается, хотя в опровержениях нет нужды, ибо Патриарх этого не говорил. Оценивая события революции, Патриарх задался вопросом: "а что-то хорошее было, или только кровь, только влияние иностранных центров, только навязывание России иного, не свойственного ей в то время образа жизни? А положительное было что-то...? Было стремление людей к справедливости. Если бы этого стремления не было, то никакая бы пропаганда не сработала". Стремление "людей" к справедливости снизу и "привнесенная Октябрем" сверху справедливость это две совсем разных справедливости и этого нельзя не понимать. А, кроме того, философ Ципко обязан знать разницу между идеей и ее воплощением. А если уж быть последовательными, то созидательный, революционный характер советской идеи солидарности, о которой дальше говорит Патриарх, сегодня не подлежит сомнению при любом отношении к коммунизму и СССР. Огромное влияние идей справедливости и солидарности, утвержденных в советское время, произвело переворот по всему миру, привело к молодежному социальному взрыву 1960-х, сделало социалистические идеи важнейшей меркой истинности буржуазного образа жизни, разрушило колониальную систему. И, наконец, всерьез поставило перед многими интеллектуалами Запада (особенно после завоевания космоса) вопрос – правильным ли путем идет Запад. В конечном итоге эти идеи оказались единственной альтернативой американизации планеты. Либеральная отмена этой альтернативы привела к тому, что мы сейчас видим – десяткам разоренных и разрушенных стран, сотням тысяч убитых, забвению принципов морали и международного права.

А дальше идет пассаж очень характерный, на котором стоит остановиться. "Церковь почти ничего или очень мало делает для пробуждения в наших все еще советских марксистско-ленинских душах сострадания к болям мучеников советской эпохи". То есть, иными словами, не дает должную оценку.

Здесь открывается еще одна проблема Ципко, которую он, философ, мог бы при желании (и даже обязан был) преодолеть. Проблема разницы языков, на которых говорит либеральное сообщество, к которому принадлежит Ципко, и Церковь. Ципко говорит на языке, который он, антикоммунист, взял именно из коммунизма, поскольку взять его после распада СССР было больше просто неоткуда. "Осудить", "прекратить", "остановить", "оценить должным образом (понятно, каким)" – это глаголы не из лексикона либерала и западника, а из лексикона коммуниста. И не он первый выдвигает Церкви эти обвинения, не понимая, что Церковь дала такую оценку тем самым событиям, столько сделала для "пробуждения в наших душах сострадания к болям мучеников", что никаким правозащитникам не догнать.

Главным ответом Церкви, ее оценкой того, что случилось в советское время, стала беспрецедентная по своим масштабам канонизация погибших в советское время епископов, монахов, священников, мирян. Тысячи имен вошли в общероссийские и региональные месяцесловы, десятками тысяч были изданы их жития (достаточно посмотреть, какую работу ведет в этом направлении Свято Тихоновский Университет), сняты фильмы, сотни тысяч раз прозвучали напоминания об их подвигах с амвонов, учреждены праздники новомучеников. Память о новомучениках, о трагическом ХХ веке хранится и утверждается постоянно соборным разумом Церкви, церковной иконографической традицией, литургической жизнью, уже построенными и строящимися храмами новомучеников и исповедников. Это не память? Это не оценка? Это не пробуждение сострадания? Или публично заклеймить с амвона или в соборных постановлениях словами советских газетных передовиц важнее и ценнее, чем то, что сделано?

Однако есть и еще одна проблема и Ципко не может об этом не знать. Даже когда Церковь говорит о чем, то, что не укладывается в ее образ "косной", "консервативной" и отсталой, об этом просто молчат и не замечают. Ведь либеральные СМИ давно определили для Церкви место в нашем обществе. Это богадельня – забота о бомжах, хосписах, пенсионерах, больных – и эти же СМИ бдительно следят, чтобы она из этой богадельни никуда не выходила, причем следят, не стесняясь в средствах. Например, события в Чечне середины 1990-х стали причиной нескольких заявлений Патриарха Алексия, в которых предельно ясно было выражено отношение Церкви к происходящему в Чечне, проведены встречи с мусульманами. "... Церковь возвышает голос в защиту невинных жертв, – говорил Патриарх. ...Никакие, даже самые справедливые и законные, соображения государственной пользы не могут оправдать жертв и страданий мирного населения. ...Прошу и умоляю государственных деятелей России, чеченских лидеров – всех, чьи руки сжимают меч, немедленно остановить боевые действия"( http://www.miloserdie.ru/articles/cerkov-i-vojna-v-chechne_1). Чем кончилось? Об этом сказал сам Патриарх. "Во время трагедии в Чечне я шесть или семь раз обращался с призывами и воззваниями... Средства массовой информации замалчивали это – ни одно из моих обращений и заявлений не было опубликовано в связи с чеченской трагедией". (Патриарх Алексий. У меня не было соблазна пойти по иному пути. // Независимая газета от 18.02.1999). Мало того, уже после смерти Патриарху Алексию одним из самых либеральных российских СМИ была приписана ... поддержка войны в Чечне! Вот так. Знает ли об этом Ципко? Обязан знать. Внимательно ли Ципко изучил все материалы, прежде чем написать статью? Думаю, нет.

А дальше еще один публицистический ход, давно опробованный те только в советское, но и наше либеральное время. Заключается он в том, что за человека продолжают якобы невысказанную мысль и в результате приписывают ему то, чего он не говорил и даже не думал говорить. Выглядит этот ход следующим образом. Например, человек говорит: "В 1930-е были достигнуты колоссальные успехи в промышленности и сельском хозяйстве". Вывод: одобряет Сталина и его режим. Или "В 1930-е годы Москва подверглась масштабной реконструкции". Вывод: поддерживает снос храмов и монастырей. Дальше на этом шатком основании с помощью волшебной фразы "как мы уже знаем..." выстраивается целая конструкция, после чего изумленный автор какого-нибудь статистического доклада о социально-экономической ситуации 1930-х годов узнает, что он сталинист и сторонник репрессий.

В статье у Ципко мы видим то же самое. "Как видно из текста выступления патриарха в Думе, он осуждает тех историков, которые уделяют слишком большое внимание пролитой во время революции крови. Критика патриархом, как он считает, излишнего увлечения разговорами о крови, пролитой революцией..." Как видно? Каких историков? Когда прозвучала эта критика, как она выглядела? Это вопросы риторические, на них нет и не может быть ответов, но какая разница? Дальше ведь против Патриарха у Ципко выступает вся русская литература и религиозная философия и Ципко рядом с ними умолкает. А потом в статье идет та самая волшебная фраза, правда иначе сформулированная. "Отказываясь от моральной оценки истории, призывая забыть о крови революции, советской истории, мы тем самым отвергаем..." "Отказываясь..." – никто ни от чего не отказывался, но строительство той самой, указанной выше конструкции уже началось и вся статья и представляет собой эту самую конструкцию. Вытащи замковый камень, один только камень из свода – и все рухнет.

Еще один любопытный, давно опробованный ход мы видим дальше. "Каждая новая идеологическая инициатива руководства РПЦ в последние два года не просто отделяет нас от Запада, но и отделяет от всего того, что порождено христианским учением об исходной, равной моральной ценности каждого человека". Иными словами, мы всеми силами стремимся уйти от Запада, а Запад, одержимый желанием нас просветить и облагодетельствовать, носитель христианской идеи "моральной ценности каждого человека" стремится нас догнать и осчастливить. И тем самым отход от Запада, в понимании Ципко, лишает нас значительной части христианского учения.

Интересно здесь то, что лет пять назад Ципко говорил совсем другое: "Нынешнее европейское секулярное государство по своей сущности антихристианское... Сегодня правят Европой, представляют Европу, выступают от её имени политики и люди, враждебные христианству. О многом говорит тот факт, что из проекта Конституции Объединенной Европы были убраны слова о христианской родословной современной Европы. О многом говорит тот факт, что мэрами главных европейских столиц – и Парижа, и Берлина – являются сторонники однополой любви... Религия прав человека сегодня более воинственна, чем марксизм, она выжигает каленым железом остатки христианских корней Европы... Есть в том, что слово "гей" сегодня в Европе звучит гордо, а слово "христианин" принижено, что-то тревожное. Под видом демократии к власти в Европе приходит новый тоталитаризм, имеющий очень много общего с нашим марксистско-ленинским тоталитаризмом. Сам тот факт, что становится стыдно быть верующим в Христа, говорит о серьезной болезни современного секуляризированного Запада". Вот такая нелицеприятная оценка.

В данном пассаже он очень точно сформулировал, почему Россия сегодня отказывается от западного пути. Потому что идеология нового тоталитаризма, ложных ценностей, абстрактных, ни к чему не обязывающих и ничего не требующих "гуманизма" и "толерантности", пропаганда самых невероятных грехов, стремление к комфорту любой ценой привели к тому, что Европа сама оттолкнула Россию. Россия не согласилась с тем, что то, что сегодня считается "европейскими ценностями", ценно и для нее. Об этом некогда говорил и сам Ципко: "Разве непонятно, что отторжение, инстинктивный страх перед всем, что олицетворяет Россию, страх перед "империей", черной рясой русского православного священника, страх перед русской державностью, инстинктивная ненависть ко всем русским подвигам, в том числе и к подвигу "Варяга", и страстное желание их развенчать – это и есть классическое проявление классической ксенофобии, на этот раз фобии по поводу русскости". (Литературная газета, N6, 11.02.2004, с. 1-3). А теперь сменилась коньюнктура и выясняется, что мы виноваты, что именно мы ксенофобы. "Западу мы объявили войну", – открыто пишет Ципко, хотя все наоборот. А почему? А потому что сегодня в тренде тезис: "Хоть США и совершили переворот и развязали войну на Украине, разорили и разграбили десятки процветающих стран, но виноват Путин, а Россия – страна агрессор". А Ципко в тренде.

Ципко приписывает патриарху слова о "коллективистской русской цивилизации, якобы имеющей моральное превосходство над западной". Не знаю, говорил ли когда-нибудь Патриарх о моральном превосходстве, но даже если и не говорил, то оно очевидно. И не нужно здесь твердить о том, что "мы все равны". Мы не равны, что особенно видно в наши дни. И когда один человек призывает к созданию партии педофилов, а другой говорит, что педофилия это грех и преступление, то второй имеет моральное превосходство над первым. И это не предмет спора, ибо аксиомы не нуждаются в доказательствах. Ислам сегодня побеждает по всему миру и пользуется все возрастающей популярностью в том числе и потому, что большинство легализованных на Западе пороков жестко осуждаются и пресекаются в исламе. И не потому, что там люди, а тут архантропы. А потому, что в одном случае ради абстрактных "свобод и прав человека" готовы уничтожить, разложить конкретного человека, а в другом его берегут и сохраняют. И многократно подтвержденные симпатии гражданского общества на Западе к России, симпатии, возрастающие в наши дни, связаны именно с тем, что Россия и русские сегодня воспринимаются на Западе, как последняя надежда на то, что распад христианских корней Европы удастся остановить.

В целом там еще много всего. Оказывается, и Олимпиаду то мы захотели выиграть и одержать "другие геополитические победы" именно от нашей убогости, "неспособности решить уйму проблем", "уйти от нашей цивилизационной отсталости". Точно так же либеральные критики нашей Победы в войне, Победы, с которой они никак не могут согласиться, снисходительно объясняют: "завалили трупами", "задавили массой", "погнали, как скотину", после чего утверждают, что немцы, не в силах видеть такое наше самоуничтожение, согласились проиграть, лишь бы сохранить остатки нашего народа. Удивительна здесь неспособность вставших на либеральный путь делать простые логические выводы. Трусливая, забитая и запуганная репрессиями в 1930-е годы, трепещущая "масса" по определению не могла победить в войне государство, подстелившее под ноги Европу. Так же как растерянный, не могущий найти выхода, бегущий от самого себя народ не мог выиграть Олимпиаду и не может одержать ни одной геополитической победы. Это могут сделать только люди, уверенные в себе и в своей правоте.

Финал статьи закономерен. "Наркотик "Крым наш"", Россия "деградирует", и единственная надежда и опора те, кто "сохранили совесть" – оппозиция. О том, в каком состоянии совесть оппозиции, лучше всего говорят события и марши последних пары лет. Действительно, сохранили. Так как в употреблении совесть не была ни разу. И вообще стоило ли огород говорить, обвинять Церковь и народ Бог знает в чем, только чтобы в итоге защитить всю эту публику? Вряд ли.

То есть гражданин Ципко, справедливо осуждая бесчеловечность, примешивает к этому расхожее осуждение всего советского (Сталина в особенности) и пошлую идеализацию "Запада". Эти клише обесценивают его мысли по меньшей мере вполовину.