Это популярное сообщение. Serjio Опубликовано: 21 января, 2016 Это популярное сообщение. Жалоба Share Опубликовано: 21 января, 2016 Дискутируя о будущем в отсутствие настоящего: полемические заметки Дебаты20.01.2016 // 260 © Flickr / Georgie Pauwels Мы растеряны и подавлены — мы, христианская интеллигенция, те, кто пришел в Церковь на закате советской власти или сразу после нее. Четверть века с лишним длится «церковное возрождение», внешние результаты впечатляют: построено … храмов и монастырей… рукоположено священников… проведено богослужений… То ли это, о чем мы мечтали? Да, есть маленькие тихие уголки, где живут по-христиански, их довольно много. А еще есть гражданская религия, «победославное русмирианство», ее все больше, и подмена не всем очевидна. И нынешнее положение дел мало кого устраивает, оно кажется довольно шатким, и любое административное «закручивание гаек» свидетельствует лишь о том, насколько непрочны сами по себе «духовные скрепы». Перемены неизбежны, как в нашей стране, так и в Церкви. Она есть часть нашего общества и разделяет его судьбу. Никто не знает, какие это будут перемены, и мало кто ждет от них хорошего, но многие их предчувствуют. Мы, конечно, опять окажемся к ним неготовыми… или не надо заранее обрекать себя на поражение? Или можно хоть чему-то научиться на собственных ошибках? Уже давно и много говорилось о том, что происходило в 90-е. У тех, кто определял развитие страны, возникла иллюзия, что «рынок все расставит по местам», в том числе и рынок идей: демократия и либерализм ведут к экономическому прогрессу и потому победят во всех странах. Соответственно адаптируется и православие — для тех, конечно, кому оно вообще интересно. А в глазах остальных оно выглядело чем-то вроде коллекционирования марок или вышивания крестиком — безобидное увлечение, даже отчасти полезное. Но материал имеет свойство сопротивляться, в особенности человеческий. Правителям и властителям дум в очередной раз достался «не тот народ», и в какой-то момент как бы из ниоткуда появились и новая идеология, и властное православие, и многое иное. Но ведь у этого «ниоткуда» были имена и адреса. Пока условные «либералы» почивали на лаврах и делили советское наследие, тихие, неприметные люди, всем казавшиеся лузерами и фриками, писали и обсуждали тексты и создавали некую новую идеологию. И когда на определенном этапе государство и, в меньшей степени, общество задали в пространство вопрос: «так, у нас тут где-то была идеология и куда-то делась — где бы новую взять?» — они предложили свой конструкт, и он был с успехом принят. Мы можем сегодня каждый «возделывать свой маленький сад», мы можем встречаться за рюмкой чая и ужасаться происходящему. Нас из поколения в поколение приучали именно к этому, и с какой-то горькой радостью мы впадаем в привычное и уютное состояние «мы всему знаем цену, но от нас опять ничего не зависит». В текущей политике, в том числе и церковной — да, ничего. Но контуры будущего развития никогда не определялись ни административными директивами, ни голосованием большинства. Сейчас очень неплохое время для спокойных дискуссий: пока мы не покушаемся на телеаудиторию и не выходим на митинги, никто не мешает нам обсуждать в любом формате любые насущные вопросы. Все это, кстати, прекрасно совмещается с возделыванием собственных садиков и с частными чаепитиями. Правда, христианская вера и церковная жизнь мало кому интересны: светские СМИ следят лишь за скандалами, церковные в основном транслируют официоз, а независимых православных почти нет, можно назвать разве что портал «Православие и мир», да и то он вынужден соблюдать определенные ограничения. Кроме того, он ориентирован скорее на массового читателя, которого занимают в большей степени текущие новости и «вечные ценности», может быть, именно поэтому моя попытка инициировать подобную дискуссию на этом портале осталась практически незамеченной. А может быть, местом для такого разговора станет «Гефтер». О чем я предлагаю говорить? О русском православии XXI века. Мейнстрим последних десятилетий состоял в том, чтобы вернуться в прошлое, предпочтительно в поздний XIX век, в золотую осень империи, и оставаться там как можно дольше — а если это невозможно, то, по крайней мере, создать максимально убедительную имитацию. Но, как и все имитации, она явно не работает, и это становится все заметнее. Мы можем, конечно, обсуждать, кто и при каких обстоятельствах станет следующим патриархом Московским и всея Руси, какие документы могут быть приняты на соборах и проч. Но это не очень интересно, если честно. Важно другое: в Церкви выстроена сейчас система управления, которая опирается на средневековые феодальные образцы. Эта система форматирует под себя людей, поэтому в любом случае следующий патриарх будет ее верным служителем. С другой стороны, эта система в своем нынешнем виде сильно отличается от того, как устроено общество в целом, а потому она работоспособна только при сильной и покровительственной государственной власти, ориентированной на архаизацию с ее «традиционными ценностями». Любая смена власти или даже смена отношения нынешней власти к церковным структурам (что совершенно не исключено, в фанатичной преданности православию их трудно заподозрить) неизбежно повлечет за собой достаточно радикальную перестройку. Вместе с тем эти церковные структуры опираются на ожидания широких народных масс, которым нужна некоторая порция «духовности» и некоторое «ритуальное обслуживание», чтобы оно только было не слишком обременительным. В этом смысле административный феодализм прекрасно монтируется с широким постмодернизмом на местах — это прекрасно чувствует, к примеру, о. Всеволод Чаплин, который буквально на следующий день после своей отставки из патриархийных структур развернул широкую кампанию за выборность духовенства. С одной стороны, эти самые структуры никак не делятся своими полномочиями с рядовыми прихожанами, даже приходские собрания и советы по новому типовому уставу стали консультативными органами, полностью подвластными епархиальному архиерею. С другой стороны, структуры абсолютно ничего не могут прихожанам навязать и в значительной мере зависят от их добровольных пожертвований. Жесткая вертикаль внутри клира сочетается с почти безбрежной анархией среди тех, кто к клиру не принадлежит, и это, конечно, открывает широчайшие возможности для всякого рода демагогии и популизма. Нет сомнений, что этими возможностями при любых переменах воспользуются не самые совестливые люди. Поэтому наша дискуссия о Церкви XXI века обязательно должна иметь выход на широкую аудиторию, по крайней мере потенциальный. Только ленивый не процитировал в последние годыпророческие слова м. Марии Скобцовой, сказанные ею в далеком 1936 году: «Если в Церковь, одаренную терпимостью и признанием со стороны советской власти, придут новые кадры людей, этой властью воспитанные, то… в какую-то минуту, почувствовав себя наконец церковными людьми по-настоящему, по полной своей неподготовленности к антиномическому мышлению, они скажут: “Вот по этому вопросу существует несколько мнений — какое из них истинно? Потому что несколько одновременно истинными быть не могут. А если вот такое-то истинное, то остальные подлежат истреблению как ложные”. Они будут сначала запрашивать Церковь, легко перенося на нее привычный им признак непогрешимости. Но вскоре они станут говорить от имени Церкви, воплощая в себе этот признак непогрешимости… Тут нельзя иметь никаких иллюзий, — в случае признания Церкви в России и в случае роста ее внешнего успеха она не может рассчитывать ни на какие иные кадры, кроме кадров, воспитанных в некритическом, догматическом духе авторитета. А это значит — на долгие годы замирание свободы». Мы с удовлетворением ставим галочку: пророчество сбылось. И добавляем вторую галочку: мы-то на стороне матери Марии, антиномического мышления и церковной свободы, но мы опять остаемся непонятыми. А не пора ли что-нибудь по этому поводу сделать? Вот представим себя на месте миссионеров, отправившихся проповедовать христианство народу с другой культурой и образом мышления. Например, советскому. Разве не должны мы приспособить свою проповедь к представлениям и верованиям аудитории? Разве мы вправе требовать, что аудитория целиком и полностью будет соответствовать нашим ожиданиям? Так вот, дорогие просвещенные друзья, другого народа у нас для нас нет. Да, он страдает, как и любой другой народ, от своих предрассудков и комплексов, он бывает крайне невосприимчив к тому, что кажется нам очевидным. Но если мы себя считаем интеллигентами, мы обязаны принять этот факт и действовать в предлагаемых обстоятельствах, заниматься просвещением и образованием на понятном народу языке. Если мы этого не сделаем, у нас не будет никакого права жаловаться, что после очередных великих потрясений Россия зайдет на очередной круг имперской левиафанианы при полном одобрении трудящихся. А мы этого не сделаем, если не будем задумываться над этими вопросами уже сейчас, пока есть время. Причем для того, чтобы объяснить нечто важное другим, нам нужно прежде всего понять и сформулировать это для себя. И, видимо, поставить некоторые конкретные промежуточные цели, запустить конкретные проекты — лично для меня таким проектом стала серия общедоступных книг по прочтению Библии и новый перевод новозаветных Посланий, над которым я работаю в последнее время. Речь идет не просто о «приращении знания» или популяризации современной библеистики, но о попытке вернуться к базовым текстам, с которых начиналось христианство, и показать, как мы можем прочитать их сегодня. Разумеется, в других случаях это могут быть и другие проекты, и желательно коллективные, хотя я прекрасно осознаю, что российский интеллигент обычно яркий индивидуалист (собственно, потому он чаще всего и проигрывает). Но, конечно, прежде, чем предлагать решения и «исправлять карту звездного неба» (еще одно хроническое наше заболевание), нужно внимательно оглядеться и постараться максимально полно и объективно описать проблемы, с которыми мы сталкиваемся. Любой российский разговор на сложные темы обычно прерывается на фразе: «Так, а делать-то что?» При этом, как правило, нет недостатка в людях с готовыми решениями и моделями, которые они готовы обосновывать и отстаивать… упуская из виду всякий трезвый анализ, оценку ситуации и наличных ресурсов, постановку задач и распределение зон ответственности. Это вообще большая проблема нашей христианской интеллигенции — огромный зазор между высшими ценностями и практическими решениями. В нормальной ситуации выстраивается пирамида: от ценностей к стратегиям, к целям, задачам и тактическим приемам — у нас же, как правило, никто этим не заморачивается, от ценностей мы переходим к практическим мерам. Нам надо, например, увеличить количество богослужений на единицу площади, или издавать православный журнал, или пусть даже «со всеми считаться и туфельки ставить ровно» (прекрасно сказано!), — но как это связано с тем, что Христос воскрес, мы обычно затрудняемся объяснить. И когда приходит кто-то другой и объясняет, что, напротив, нужно восстановить православную империю и для этого убить всех врагов и посадить в тюрьму всех недовольных, мы, собственно, не можем ответить, в чем неправота такого подхода. А внешнему наблюдателю она не очевидна. Словом, разбираться надо подробно и постепенно. К тем важным вопросам, которые я задавал в статье на «Правмире», я бы добавил многие другие и надеюсь продолжить этот разговор в следующих статьях, на круглых столах и в другом формате. Напомню только, что в той статье главным направлением развития я назвал преодоление провинциализма: нам, православным, уютно в нашем маленьком гетто, нам страшно выйти за его пределы и встретиться с этим чужим и неприятным миром. Вся воинственность и нетерпимость — они, по сути, от желания отстоять это гетто от натиска всемогущих врагов и от осознания невыполнимости этой задачи. Об этом скажу чуть более подробно. Часто доводилось мне в последнее время слышать о «необходимости русской Реформации»: дескать, православию предстоит пройти точно через то же, через что западный христианский мир прошел полтысячелетия назад. Но такая точка зрения довольно наивна: все, кому близок протестантизм, могут присоединиться прямо сейчас к любой из множества представленных в России протестантских конфессий. Кроме того, она абсолютизирует конкретные исторические формы, которые никогда не повторяются в точности. Реформация и последовавшая за ней Контрреформация, стали, по сути, зарождением модерна, его бунтом против традиционной архаики. Светскость наступала на клерикализм, рационализм воевал с мистицизмом, историчность вытесняла мифологию и т.д. В России эти процессы происходили в свой черед в несколько иных формах, наиболее заметная и самая кровавая из них — «построение новой общности людей, советского народа». Наши традиционалисты и архаизаторы никогда не жили в традиционном архаичном обществе. Будь то реконструкторы империи или православные сталинисты — на развалинах модерна они выбрали для себя постмодернистскую игру в возрождение архаики. Мирные реконструкторы, которые едут на свой слет в электричке с айфоном в руке и кольчугой в рюкзаке, и «православные белогвардейцы», сражающиеся за народные республики Новороссии под имперскими знаменами и с именем Сталина, — они в равной степени играют в воображаемую архаику, пусть и степень общественной опасности от них совсем не равна. Общество признает эту игру игрой, оно и само не прочь поиграть в нее, лишь бы не платить всерьез по возникающим обязательствам. Что мы ему предложим? Как мы сами определим свое место в этом мире, как опишем свою веру? Старые формулы про единую сущность, три ипостаси и две природы по-прежнему верны, но мало что кому объясняют. Они появились, когда христианское Откровение было изложено языком наиболее совершенной на тот момент эллинской философии, — в нашем распоряжении много иных, ничуть не менее совершенных языков. Можем ли мы породить новые высказывания, которые были бы к тому же конкурентоспособны на рынке идей? Более того, я уверен, что очень похожие задачи стоят сейчас перед христианской интеллигенцией в Беларуси и Украине, в Молдавии и Грузии, а возможно и в Румынии, Болгарии, Сербии, Черногории и даже Греции, при всем несходстве нынешних политических процессов в этих странах и при всей сложности взаимоотношений между ними. Ведь проблема перехода от тоталитарного модерна к современному постмодерну на фоне воображаемой архаики — общая для наших стран, и она куда более фундаментальная, чем, скажем, вопрос о вступлении в НАТО. Именно поэтому ее имеет смысл обсуждать вместе, хотя я прекрасно понимаю, что текущие события не дают возможности сосредоточиться на главном. Узок круг этих людей, страшно далеки они (то есть мы) от «народа», — это я слышу постоянно, но это меня не пугает. Нечто подобное можно сказать и о многих святых прежних веков (не равняя себя с ними), и тем не менее, они изменили течение истории. Христианство стало главной религией Римской империи не потому, что апостолов было много, или что на их стороне были бюрократия и репрессивный аппарат, или что они выражали чаяния широких народных масс. Нет, они смогли предложить людям нечто очень для них важное и ценное, и сделать это на понятном языке. Можем попробовать и мы. Приглашаю к разговору. http://gefter.ru/archive/17261?_utl_t=fb 2 Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах More sharing options...
Рекомендованные сообщения
Join the conversation
You can post now and register later. If you have an account, sign in now to post with your account.