Search the Community

Бранко Влахович: Сербия уже не верит в «морковки» НАТО Марина Полякова 22.04.2022, 15:17 Интервью © предоставлено Б.Влаховичем Несмотря на очень сильное давление со стороны Запада, Сербия не собирается вводить санкции против России. После бомбежек НАТО Сербия уже не верит ни в какие «морковки». Так считает сербский журналист, собкор белградской газеты «Вечерние новости» в Москве Бранко Влахович - Бранко, сейчас многие эксперты утверждают, что Сербия попала под дипломатический огонь с обеих сторон: Запада и России. Президент Александр Вучич, считают многие политологи, сделает ряд шагов навстречу Западу, но на разворот от России вряд ли решится. На Ваш личный взгляд, какой путь все-таки выберет Сербия? В ЕС? Или по пути с Россией? — Несмотря на действительно сильное давление — а на днях в Белграде была делегация американских сенаторов, они постоянно давят на Вучича и руководство Сербии — никаких санкций против России Сербия не будет вводить, это стопроцентно. Этого не хочет Вучич, он американской делегации сенаторов откровенно сказал, что не собирается менять свою позицию. И такое мнение у подавляющего большинства народа. На днях в Сербии подписали петицию против антироссийских санкций более 200 известных ученых, профессоров, писателей, деятелей культуры… Елена Гуськова: успех Вучича на выборах в Сербии во многом объясняется его поддержкой России © Елена Гуськова - В том числе режиссер Эмир Кустурица… — Между прочим, и он. Я уверен, что никаких санкций не будет, потому что, повторю, большинство народа против этих санкций, потому что у нас отношение к России было хорошим и будет. Я писал книгу про президента России Владимира Путина примерно лет 10 назад и могу сказать, что нет такой страны в мире, где Путин был бы так же популярен, как в Сербии. Что же касается Европейского союза, никакого секрета нет. Сербия хочет быть членом европейского сообщества, об этом неоднократно говорило руководство Сербии, в том числе Вучич в разговоре с Путиным. Причина простая: кроме нас, большинство наших соседей — уже члены Европейского союза, а остальные — на пути. Белоруссии-то гораздо легче — она сосед России, а мы — маленький островок на юге Европы. Слава богу, что сейчас и венгры показывают, что стремятся к самостоятельной политике в определенных вопросах. Так что нам легче сейчас иметь дело с западным давлением. Но то, что Сербия хочет стать членом европейского сообщества, — это и раньше было известно. Другое дело, что Сербия абсолютно не хочет, и народ этого не позволит, чтобы наша страна стала членом НАТО. НАТО бомбило нас. Я первый в каждом интервью говорю, что я большой противник того, чтобы моя страна стала членом этого проклятого военного союза. - Обострение в Косово случайно сейчас? — Ничего случайного нет. Американцы хотели устроить там военную базу, когда почувствовали, что они нежеланные гости в Германии. Они захотели базу в Косово и создали ее. И черт знает, сколько она будет там. Никто не может прогнозировать, будут ли они вообще уходить оттуда. Они нам будут мстить: у Америки есть база «Кэмп-Бондстил» недалеко от города Урошевац в Косово, а Британия уже продает ракеты против танков и против бронетранспортеров. - Несколько лет назад в интервью вы говорили, что Сербию никто и не собирается принимать в Евросоюз. Сейчас что бы вы об этом сказали? — Я так думаю и сегодня. Я против Евросоюза, потому что несмотря на то, что они говорят: «Мы все одинаковые» — кстати, этот лозунг сейчас подхватила Украина, — это неправда. Есть старые члены Европы — это первый сорт Европы, и только наивные люди думают, что болгары, румыны равноправны с немцами, французами, с этой старой Европой. Большинство бывших социалистических стран, особенно поляки, получили очень много, когда входили в ЕС: например, им простили долги. Там был чисто экономический интерес. На самом же деле, отношение, которое имеют эти маленькие страны к Европе… Мне нравится поговорка: «Если у хозяина есть собака, ему не приходится лаять». И эти бывшие соцстраны, они лают, потому что этого хочет дирижер в Америке. Я уверен, что на любом референдуме в Сербии большинство сербов будет, как и я, против входа Сербии в НАТО. Это абсолютно не дискуссионный вопрос. В репортажах из Белграда можно увидеть здания, которые остались у нас после бомбежки НАТО. Это осталось в памяти людей и в душе, так что в этом смысле никакие убеждения и «морковки» со стороны Запада не помогут. - Большинство сербов крайне позитивно высказываются о России и русских. Однако в то же время Белград только за последний короткий период трижды поддержал в ООН антироссийские резолюции, в том числе приостанавливающую членство РФ в Совете по правам человека. Как это расценивать? — Я из этих, кто считает, что это неправильно, но президент Вучич оправдывает это тем, что Запад хотел закрыть нефтепровод, через который мы получаем нефть. Вы знаете, что у «Газпрома» контрольный пакет акций в нефтяной индустрии в Сербии, и мы бы остались без поставок. Это оправдание Вучича. При этом большинство народа у нас было против такого голосования. - А люди не боятся, скажем так, какой-то мести от НАТО за свои пророссийские взгляды? — Сербов трудно запугать, мы испытывали такое раньше, и в этом смысле большинство народа прекрасно понимает коварство Запада. Нам только трудно выбрать, кто более коварный: США или Британия. Во многих вещах Лондон гораздо более коварный. Кстати, это заметно и на примере Украины. - Бранко, как сербы отнеслись к признанию Россией республик Донбасса? Ведь так же США признали «независимость» Косово. — Я считаю, что если бы, когда был референдум 2014 года в Крыму, если бы тогда Россия признала самостоятельность Донбасса, вопрос решился бы гораздо легче, чем сейчас. Многие говорят, что тогда Россия не была такой сильной в военном плане, в плане вооружения, это да, но в тот период Украина практически не имела никакой армии. И они были в эйфории, что сняли бывшего президента (Виктора Януковича. — ред.). Я уверен, что, если бы Борис Ельцин был менее самолюбивым и думал о русских, которые остались в других государствах, (после распада СССР не возникли бы подобные проблемы. — Ред.). Он об этом вообще не думал, для него важнее всего было кресло в Кремле. Ему было наплевать, как будут жить русские в Казахстане, в других центральноазиатских республиках. А я знаю, потому что, когда моя страна распалась, я работал региональным директором одного большого немецкого фармацевтического завода — директором по Центральной Азии. Я отлично помню те времена и то, как в этих странах относились к русским, как их выгоняли с разных позиций. Большая доля вины в этом — Бориса Ельцина. То же самое с русскими на Украине. Если бы Ельцин был умнее и меньше пил, Россия смогла бы уже тогда получить от украинского руководства те территории, где жили русские, и никаких военных действий в Донбассе не было бы. У вас принято все беды, связанные с распадом Советского Союза, связывать с Михаилом Горбачевым, но это не совсем верно. Я уверен, что главный виновник — Ельцин, он виноват во многих бедах русских, которые остались вне России, а их осталось очень много — почти 20 миллионов. Я очень сочувствую этим людям, потому что я своими глазами видел, что с ними происходило. - События на Украине ассоциируются у вас с какими-то другими историческими событиями? — Есть ли что-то похожее? Конечно, есть, если кто-то знает балканскую историю, тот знает, что в период Второй мировой войны в Хорватии были усташи, очень близкие к немецким нацистам. И к сожалению, этот вирус ненависти, неонацизм… многие люди не понимают, что этот вирус может успокоиться, но никогда не умрет. Я как-то писал статью для нашей газеты насчет Западной Украины и сотрудничества с немцами. На Украине был Степан Бандера. В Хорватии был такой Анте Павелич — вождь усташей. Очень много похожего! В определенные моменты вирус нацизма успокаивается, но потом, когда общественный иммунитет слабеет, тогда снова появляются группы молодежи, которые начинают на футбольных стадионах кричать лозунги усташей, а Украина начинает бегать с символикой нацистов и неонацистов. Что касается военной операции, я уверен, что русские на Украине справятся. А что касается цели денацификации — это такая сложная задача! К сожалению, я в этом смысле не оптимист. Думаю, что пройдет очень много времени, прежде чем люди станут умнее и будут вести себя действительно цивилизованно, потому что вирус ненависти — самый опасный вирус. Теги Сербия, Влахович https://ukraina.ru/interview/20220422/1033823818.html

Алексей Пушков: YouTube и Google находятся на грани блокировки в России Эдуард Рштуни 01.04.2022, 15:50 Интервью © РИА Новости, Владимир Трефилов Зарубежные IT-гиганты - это акулы, идеологические гегемоны ультралиберализма. Они лишатся возможности влиять на наше общество, если поставят свои «правила сообщества» выше законодательства РФ, утверждает председатель Комиссии Совета Федерации по информационной политике и взаимодействию со СМИ Алексей Пушков Об этом он рассказал в интервью Украина.ру. Закон о «приземлении» иностранных IT-гигантов вступил в силу с 1 января 2022 года. Он касается компаний с суточной аудиторией более 500 тысяч российских пользователей и обязывает владельцев таких информационных ресурсов для работы в стране создать филиалы, представительства или учредить российские юрлица. Эксперты отмечают, что новый закон позволит контролировать деятельность зарубежных гигантов инфосферы в российском обществе и принудит, в частности, Google и YouTube к соблюдению российского законодательства под угрозой полной блокировки. - Алексей Константинович, иностранные IT-гиганты, такие как Google, занижают российские СМИ в поисковой выдаче, скрытно замедляют трафик, применяют иные меры, недостаточные для внимания Роскомнадзора. Что с этим можно сделать? Алексей Пушков: кто он © РИА Новости, Владимир Трефилов / Перейти в фотобанк – Я думаю, что у Роскомнадзора достаточно инструментов для противодействия Google. Помимо этих нарушений, за Google есть еще целый ряд прегрешений, и поэтому вполне можно выставить им за эти прегрешения крупные штрафы. Google был недавно оштрафован на 7,2 миллиарда рублей за повторное неудаление запрещённого контента. Это так называемый оборотный штраф, который должен достигать от 10% до 20% годового дохода компании в России. Google в прошлом году здесь заработал 144 миллиарда рублей. 7,2 миллиарда — это всего 5%. А могли бы и на 14 миллиардов оштрафовать. Так что сейчас стесняться больших штрафов в адрес глобальных компаний совершенно невозможнo. Недавно Facebook* был оштрафован на 150 миллионов евро во Франции за нарушение работы с данными. Пожалуйста, 150 миллионов евро. Понятно, что ситуация разная, Франция — член западного альянса, Facebook оттуда уходить не будет, другие отношения. Тем не менее, хочу сказать, что эти крупные штрафы превратились в норму отношений национальных государств с IT-гигантами. Я считаю, что надо, безусловно, на нарушения реагировать, потому что любое наше инстинктивное желание закрыть глаза на какие-то прегрешения порождает больше прегрешений с их стороны. Эти компании — это акулы, понимаете? Вы же акулу не будете пытаться задобрить. Это кончится тем, что она откусит, в лучшем случае, руку. Здесь то же самое. Они идут настолько далеко, насколько им позволяют. Поэтому я считаю, что нужно использовать целый ряд мер, нужно использовать систему штрафов, нужно использовать запрет на размещение рекламы, финансовые меры. 99% их доходов — это размещение рекламы. Запретите им размещать рекламу — посмотрите, как они будут реагировать. Если они хотят уйти из России — пусть уходят из России. Обойдемся. Китайцы обошлись — и мы обойдёмся. Создадим свои собственные альтернативные платформы. Они уже, собственно, есть, они нуждаются в развитии. Они нуждаются в повышении эффективности, привлекательности, я согласен. Но я считаю, что те методы реагирования, те санкции, которые заложены в законе 236-ФЗ (закон о «приземлении». — Ред.), обеспечивают полный набор реакций на действия Google. Фазированных реакций. Мало прегрешений — следует мало наказаний. И так до больших, вплоть до блокировки, как её на себе испытали Facebook и Instagram*, в случае прямого нарушения российского законодательства, публикации экстремистских призывов. Я считаю, что всё зависит от решительности наших властей. Эксперт рассказала о плюсах блокировки Instagram и Facebook в РФ © РИА Новости, Максим Блинов / Перейти в фотобанк А эти компании будут эксплуатировать нашу нерешительность настолько, насколько они смогут, пользуясь своим полумонопольным положением. Это у них глубоко в сознании — что они особенные, они глобальные, они работают во всём мире, и поэтому к ним должно быть особое отношение. Так вот, особого отношения к ним здесь быть не должно. А если будем его допускать — то они откусят нам руку. А потом и всё остальное. - Кто выиграет в этой гонке между так называемыми «правилами сообщества» IT-гигантов и российским законодательством, кто успеет подстроиться? – Я считаю, что уже выигрывает российское законодательство, потому что три компании, следовавшие правилам сообщества, а не нашим законам, были заблокированы. Это Twitter*, Facebook и Instagram. YouTube, я считаю, находится на самой грани, прежде всего, он ответственен за цензурирование российских интернет-ресурсов, информационных ресурсов. Все наши главные телеканалы, все наши ведущие программы, всё заблокировано. Я думаю, что YouTube постепенно движется к тому, что он не будет работать на территории России. При сохранении нынешней политики YouTube я не вижу перспективы надежной, прочной работы в России. Глава Instagram прокомментировал блокировку соцсети в России © РИА Новости, Рамиль Ситдиков / Перейти в фотобанк Кроме того, законы во всём мире принимаются в парламентах, у нас — в Госдуме и в Совете Федерации. Кто принимает правила сообщества? Что это за сообщество такое? Вы когда-нибудь слышали, чтобы, скажем, Facebook сделал опрос среди миллиардов своих пользователей относительно того, какие должны быть правила у этого так называемого сообщества? Никогда такого не было, и понятно почему. Потому что они не получат единой картины. Вот если мы возьмём — Twitter заблокировал в сентябре аккаунт экс-президента США [Дональда] Трампа. 80 миллионов человек были подписаны на этот аккаунт. Правила сообщества должны что диктовать? Что человек с аккаунтом, которого поддерживают 80 миллионов пользователей, уж никак не может быть заблокирован. Вот вам сообщество — 80 миллионов сторонников. Заблокировали, по решению Джека Дорси, тогдашнего руководителя Twitter и сторонника крайне либеральных взглядов. Враньё эти правила сообщества. Это выдумка. Враньё и подлог. Правила сообщества вырабатываются двумя-тремя людьми в руководстве компании. И это не правила сообщества — это идеологические требования, уложенные в определённые формулы. Среди этих идеологических требований есть некоторые, с которыми можно согласиться, — например, нет расистским призывам. Хорошо, да? Но когда, например, среди этих идеологических требований следует такое: блокируем все материалы, осуждающие операции по смене пола у детей, то вы понимаете, что это уже не имеет ничего общего ни со здравым смыслом, ни с той системой ценностей, которую мы исповедуем, да и кстати, с той системой ценностей, которую исповедует большая часть мира. Это уже навязанные правила. Они следуют из определённой идеологии — ультралиберальной идеологии, которая господствует сейчас в США. С ней мы примириться не можем. Правила сообщества — это подлог, который создан, чтобы убедить людей в том, что есть какая-то легитимная база у этих решений. У этих решений нет легитимной базы. Послушайте, меня восемь раз блокировал YouTube, пока не заблокировал полностью все мои программы. Ни разу они не объясняли, по каким причинам они блокируют. Вам предоставлено догадываться об этом. Это называется — диктатура. Знаете, в самых авторитарных государствах, когда человека арестовывают, ему говорят — вы обвиняетесь в том-то и том-то. Вы имеете право хранить молчание. Но ему предъявляется обвинение. Илон Маск отказался от блокировки российских медиа © commons.wikimedia.org, Public Domain Никого не арестовывают и не говорят: вы арестованы просто так. «Вы нарушили правила сообщества». Какие я нарушил? Я год сидел дома, что я мог нарушить? Я год сидел дома, у меня был коронавирус. «Вы нарушили правила сообщества, вы арестованы». Вы понимаете, что это просто-напросто тоталитарная диктатура? Как это ещё называть? В том-то вся история, что ультралиберализм — это тоталитаризм. Ультралибералы настаивают на своей идеологии и на своих так называемых правилах с истовостью и неистовостью, характерной для самых крайних диктатур. Мы, конечно, это не примем. Вы говорите, в этом соревновании кто победит? Российские законы победят. Уже три ресурса заблокированы, на подходе — YouTube и Google. Они гуляют по самой грани. Я уверен, что мы не примем правила сообщества как основу для отношений с этой компанией. Это совершенно однозначно. Другое дело, что у YouTube есть определённая социальная востребованность — им пользуются многие люди. Поэтому есть и сторонники блокировки, есть и противники. Говорят: «Как же мы лишим людей возможности пользоваться этой популярной платформой?» Собственно, вся дискуссия происходит между тем, насколько жёстко мы должны применять наше законодательство. Но то, что наше законодательство направлено против правил сообщества, — это не сосуществование с правилами сообщества. Правила сообщества на территории России действовать не будут. Если ещё сейчас они пока действуют на каких-то платформах, то, я думаю, это вопрос времени. - Что можно сказать о правилах сообщества отечественных платформ? – Они должны посмотреть, насколько этот термин соотносятся с нашим законодательством, иначе они столкнутся с теми же проблемами. * Ресурсы, запрещённые в Российской Федерации и признанные в РФ экстремистскими https://ukraina.ru/interview/20220401/1033672429.html Теги google, YouTube, Алексей Пушков

https://youtu.be/cFsSDh0szzs

Синолог Владимир Малявин: На самом деле, мы с Китаем пока плохо понимаем друг друга Роман Гнатюк, Андрей Лубенский 12.02.2022, 10:41 Интервью © russiaedu.ru «Китайские церемонии» – это не только церемонии, это отличное от нашего понимание мира и своего места в нем. В России таким ментальным отличиям уделяют мало внимания, а зря: это совершенно необходимо для лучшего понимания мотивов действий такого партнера, как Китай, считает синолог, профессор-исследователь ВШЭ Владимир Малявин Об этом он сказал в интервью изданию Украина.ру Жарихин ответил, положил ли Китай глаз на постсоветское пространство © РИА Новости, Владимир Астапкович / Перейти в фотобанк - Владимир Вячеславович, хотелось бы поговорить о российско-китайском сближении. Мы обсуждаем различные заявления, программные положения, но — каковы общие цели у России и Китая? В чем, кроме противостояния Западу, мы можем быть близки? — Если честно сказать — мы пока плохо понимаем друг друга во многих отношениях. В России плохо понимают скрытые мотивы и правила, которыми движется китайское руководство и которые определяют его политический курс. В чем тут дело? Боюсь, что китайская цивилизация — совершенно особое явление, другое явление на планете, нам еще неизвестное. У нас нет даже подходящих инструментов, нет инструментария для того, чтобы разобраться в этом. Главная особенность в том, что китайская цивилизация построена на принципе ритуальных отношений или любезностей — церемониальных отношений. Это означает, что все, что мы говорим — есть иносказание, мы не можем разговаривать прямо, мы не можем напрямую выражать свои интересы и т.д., — за исключением общих, довольно туманных слов. Это очень большая преграда для нашего понимания, потому что русский человек привык к искренности и очень любит ее. Давай начистоту, напрямую — что тебе надо и что мне надо. Китаец, в любом его виде, в любом положении, никогда не может этого сказать. Можно привести много анекдотических случаев вокруг этого дела, но главное правило такое — нельзя прямо выражать свои корыстные, личные интересы. Нельзя сказать: «Я хочу». Это неприлично, потому что в ритуале главный принцип — взаимность. Мы не просто зависим друг от друга — мы друг друга создаем, мы находимся в процессе общения. Я должен уступать моему визави, а визави должен уступать мне. И эта китайская церемония, над которой европейцы любят посмеиваться — ну скажите прямо, и все!.. Китаец не в состоянии этого сказать, не может, иначе он потеряет лицо. Это означает, что он порвёт отношения со своим партнером. У них не будет уже дружеских отношений. О чем говорят китайцы при знакомстве с иностранцем? Они всегда говорят — давайте сначала подружимся, станем друзьями, а уж потом будем обсуждать все дела. Потому что невозможно обсуждать дела с людьми, которых ты не считаешь своим другом, и который не понимает твоих душевных движений. На международной арене, вплоть до последнего времени, Китай был черной дырой — он, как правило, всегда воздерживался при голосовании в Советах безопасности, если только дело не касалось его суверенитета. Вот суверенитет — это всё. За этим стоит, прежде всего, утверждение того, что вы не можете обсуждать наши внутренние дела по определению, потому, что это есть потеря лица для китайцев, потому что, обсуждая эти внутренние дела — вы заходите на территорию каких-то личных, частных, а то и корыстных интересов. То есть, вы унижаете китайца, низводите его до нуля. Это надо иметь в виду. Нам это кажется очень странным, но я, долго проживший в Китае, должен сказать, что в этом есть своя логика, и в этом даже есть где-то большие преимущества. Вы точно знаете, что вам никто не нагрубит, не нахамит, не подставит ножку в прямом смысле этого слова. Согласитесь, общение более эффективно, когда мы доверяем друг другу и знаем, что не будет неожиданных движений со стороны других людей. — Каковы во взаимодействиях с Соединенными Штатами общие цели России и Китая? США продает оружие Украине, оказывает военную поддержку, но США также поставляет оружие на Тайвань. И в недавних заявлениях Минобороны КНР было то, что продажа США оружия Тайваню — это грубое вмешательство во внутренние дела КНР. В совместном заявлении российский и китайский лидеры выразили приверженность единству Китая, это касается, насколько можно понять, и Тайваня. Соответственно, имеем похожую ситуацию с Украиной. Насколько ситуация Тайваня и Украины похожи, и насколько разнятся, если говорить о действиях США и реакции на них КНР и РФ? Дробницкий рассказал, что на самом деле означает союз России и Китая © РИА Новости, Сергей Гунеев / Перейти в фотобанк - Конечно, это абсолютно разные ситуации. Потому что Украина есть независимое, самостоятельное суверенное государство, формально, по крайней мере. Тайвань тоже себя таковым считает, ведь речь идет о Китайской республике на Тайване, которая была учредителем ООН, и была представлена в Совете безопасности до 1972 года. Потом поменялось все. Континентальное китайское правительство настаивает на том, что может быть только один Китай. Да, хорошо, но сейчас статус-кво такой — нет вообще формальных предлогов для нападения на Тайвань, — потому что он не объявил о своей независимости. Если это Тайваньская республика, если это новое государство — тогда да. А если все продолжается, как было — тогда формально нет. У нас часто путают, с подачи континентального Китая, он намеренно тут играет разными понятиями, двумя колодами карт сразу… Что Тайвань — часть Китая или часть КНР? Это было даже в последнем коммюнике встречи наших президентов. Я не читал, оригинал, кажется, (президент РФ — Ред.) утверждал, что Тайвань — часть КНР. А Си Цзиньпин поблагодарил его за то, что он поддерживает принцип одного Китая. Это разные вещи, Китай может быть разным. Тогда почему он (президента США — Ред.) Байдена не благодарит, ведь Байден тоже поддерживает принцип одного Китая? Вот такие тонкости. По факту — всё остается в подвешенном состоянии. Правительству КНР хочется одержать блестящую победу на международном фронте и присоединить Тайвань на условии отдельного региона, как Гонконг. И даже более того — в Пекине готовы пойти на большие уступки. Но на Тайване не только не видят формальных поводов — а с чего, мы были и есть Китайской республикой, почему мы должны самоликвидироваться? Получается примерно по Аксенову — «Остров Крым». Поэтому они пока остаются. Более того, сейчас официальная политика на Тайване — так называемая «декитаизация». Вы, может быть, не поверите — во-первых, в учебниках для тайваньских школьников пишется, что есть тайваньская нация, которая сложилась в результате слияния переселенцев с континента и аборигенного населения. А китайская нация как таковая — вообще идеологический конструкт, её нет. Это просто правительство так говорит. В каждом регионе Китая, в каждой провинции есть свои диалекты и культурные особенности настолько больше — раньше так было — что, если вы заглянете за рамки общегосударственного СМИ, поваритесь в реальной жизни, вы увидите, насколько это разные этнические, и во всех других отношениях, группы. Но это не значит, что они не могут быть в одном Китае — это другой вопрос. Не надо путать культуру и политику, они не могут сойтись, и никакая политика не может… стоять на принципе культурной монолитности. Это очень большая проблема — что такое Китай как государство — он всегда соскальзывает в цивилизационные аспекты. Является ли он нацией, государством по европейскому образцу? Есть большие сомнения в этом. — А как быть с вмешательством США, как в украинскую политику, так и в политику Тайваня? — Ну, как вмешательство? Оно состоит только в том, чтобы Пекин не осуществил вооруженное вторжение. Никаких войск американских нет на Тайване давно уже, с начала шестидесятых годов… Нет никаких установок ракетных, нацеленных на континентальный Китай. В то время, как на противоположном берегу Тайваньского пролива — до тысячи ракет установлено, нацелено на Тайвань. Все-таки, это разные вещи. При этом жители Тайваня вроде бы — граждане КНР, это их собственный народ. Очень трудно Китаю что-то такое реально сделать, но, с другой стороны, и оставить, пустить дело на самотек — тоже нельзя. Нужно напоминать миру — что почём. Пока выхода из этого нет. Но, в любом случае, Китайская республика на Тайване осталось, после заключения военного перемирия в гражданской войне в 1949 году. Никаких других документов между этими государствами не было подписано. Даже не государствами, а просто — военное перемирие. Конечно, его можно нарушить, вопрос — зачем? После шестидесяти лет снова что-то? Должен быть серьёзный повод для этого. Если Тайвань объявит себя независимым государством, не Китайской республикой — вот тогда другое дело. Но нынешние тайваньские президенты во время избирательной кампании говорят: «мы будем защищать наш суверенитет и нашу независимость», а, придя к власти, говорят: «мы и так независимое государство, мы ничего объявлять не будем». На этом все кончается. Инструментов воздействия маловато. Реально это может быть удушение, но палка о двух концах. Можно и экономическую блокаду проводить, и т.д. Но зачем это Китаю, который провозгласил на весь свет, что он будет мирно развиваться — с этим лозунгом он жил двадцать лет, — и не намерен ни на кого нападать? Остаются дипломатические способы — давайте объединяться, а то хуже будет. А что будет — непонятно. — Было совместное заявление России и Китая. В СМИ высказывали мнение, что это свидетельство довольно близких отношений, но это — стандартное программное заявление. А верховный председатель ЕС по иностранным делам и безопасности Жозеп Боррель сказал, что заявление России и Китая может стать основанием для мощного альянса двух авторитарных режимов. Насколько могут подтвердиться опасения Борреля? — Я не вижу оснований для такого альянса. Боррель мыслит европейскими категориями. Они очень простые, как они выражены в политике. Дело в том, что отношения стоят на самоидентичности. Давайте делить на тех, кто нам подобен, это друзья, но… остальные не такие как мы — они враги. В Китае не так. В Китае каждый подчеркивает свое своеобразие. Помните — «социализм с китайской спецификой»? Это что такое вообще, почему нужна китайская специфика? Да потому, что без нее Китая не может быть. Почему нельзя сказать просто «социализм», и далее пояснить как нужно? То есть, обязательно должен быть сделан акцент на своеобразие, на различие. Китай не такой, как другой мир. Разумеется, тут есть и обратная сторона. Одновременно он хочет и должен, по многим причинам, быть частью мира. Это компенсируется тем, что сейчас в Китае, если обобщенно говорить, называют «китайской мечтой». Китайская мечта — это присутствие могучего, процветающего Китая в единой семье народов мира. То есть, мы, конечно, не похожи на других, но так тем приятнее сознавать, что нас приняли в семью народов. Я уже не говорю об исторических предпосылках к этому. Китайцы хотят доказать, ведь они испытали колониальные или полуколониальные, во всяком случае — сто лет унижения, как они говорят. И вдруг они начинают доказывать, что они не хуже европейцев. Для них это вообще восторг… Это странное сочетание — быть вместе в мире и, одновременно, быть обособленным. Я много думаю об этом. У нас этот вопрос никак не поставлен, мы, всё-таки, подсознательно мыслим в европейских категориях. А здесь — совершенно другая конфигурация мира, и она очень хорошо выражена председателем Си Цзиньпином, который сказал на возможное предложение — «давайте альянс соорудим»… Он сказал: «у нас такие хорошие отношения, что даже союз не нужен». Это одиночество, кстати, это касается и России, я это отношу к евразийской парадигме. Евразийская глобальная система — она такая же глобальная, как западная, и на самом деле, такая же эффективная и устойчивая… Евразийский элемент останется всегда в международной политике. Потому, что он исходит из совместности людей, а не из их самоидентичности. То есть, в Евразии самоинаковость — «я другой», она примерно, как в русской поговорке: «я не я и лошадь не моя». Объясните это любому европейцу, что это значит. Но это не означает, что люди не могут быть вместе. Они, это всегда подчеркивается китайским правительством — «общаются в сердце». Сердцем они едины. Это важно. Я не говорю уже о конкретных фактических вещах, например, альянс — есть Индия, Вьетнам. Тут есть проблемы у Китая — и с той, и другой страной. Мы что, встанем на сторону Китая против Вьетнама или против Индии? Это надо нам вообще или нет? А что касается этих отношений — да, у нас есть естественная взаимопомощь, мы нужны Китаю, и он получает то, что ему нужно. Что он дает? Не знаю. Мы, опять-таки, со своей колокольни судим о Китае. У нас очень сильный антиамериканизм в России — враждебный, колючий, почти злобный. Этого нет в Китае совсем! Нет сейчас на Олимпиаде… И даже когда в 1999 году (было уничтожено Посольство КНР в Белграде — Ред.). Ведь китайцы очень бурно реагируют на всякие ущемления китайского суверенитета, чего русский человек не делает никогда. Ни одной демонстрации вы не вспомните, чтобы в Москве протестовали против ущемления интересов России. Такого я не помню. Скорее, наоборот, как в фильме «Иван Васильевич меняет профессию»: «Да забирай, если тебе охота». Что-то в этом духе. Вот, (в 1999 году — Ред.) демонстранты яростно протестуют против бомбардировки, ракетного обстрела Китайского посольства в Белграде, в Югославии тогдашней. Известная история. Одновременно они возмущаются тем, что китайское телевидение отменило трансляции американских баскетбольных матчей. Так что война войной, а зрелище — это все. Для Китая очень важно зрелище. Нам тоже это непонятно. Русский интеллигент всегда хочет докопаться до сути. Нет! Красивое зрелище — это все! Оно само себя искупает и само себя оправдывает. Кстати, в этом они (китайцы — Ред.) похожи на американцев. Так что и сейчас нет никакой антиамериканской кампании в Китае. В китайской прессе пишут: «да, есть разногласия, но мы их решим, и вообще мы дружески относимся к Америке». — Что есть в вероятности, в случае возможных провокаций на Украине, от Украины или США, в Китае выступят хотя бы с заявлением с осуждением этого? Или поддержка России не так уж велика? — Что заявления? Да ради Бога, он (Китай — Ред.) может даже и осудить. Осудить — потому что боевые действия, как же, люди погибают, это же негуманно. Тормозя «Северный поток-2», американцы подыгрывают китайцам - Михеев © РИА Новости, Павел Бедняков / Перейти в фотобанк - Прямо ни войсками, ни технически, Россию при этом не поддержат? — Послать войска в Украину? Не знаю, мне трудно это представить. А зачем ему это? Это что, его проблемы там? Мы пошлем войска в Китай воевать с индийцами в Гималаях? У них там спорные территории, время от времени возникают стычки. Мне трудно это тоже представить. Зачем, спрашивается? Мы скажем: «давайте мирным путем». Вот они тоже это говорят — «давайте мирным путем решать». А решают они Тайваньский вопрос мирным путем уже шестьдесят лет. Ничего, не умерли. И еще сто лет могут решать — это азиаты, у них есть терпение. И, самое главное — они там наладили контакты, инвестиции, культурный обмен — пожалуйста. И Тайвань не возражает. https://ukraina.ru/interview/20220212/1033259093.html

https://youtu.be/EX-ostOclbU

Расплата за суверенитет: какова истинная цель антироссийских санкций 03 марта 2022 19:55 Play/Pause ПОЛИТИКА Санкции — это не столько инструмент экономического давления, сколько очередная попытка Запада «взорвать» ситуацию внутри нашей страны. Истинная их цель — смена политического режима в России. Такую точку зрения в беседе с ФАН высказал глава АНО «Евразийский институт исследований и поддержки молодежных инициатив» Юрий Самонкин. Эксперт напомнил, что первые санкции против России были введены еще до Украины. В ноябре 2013 года, когда Россия объявила о принципе своей суверенной внешней политики и не позволила западным силам вмешаться в сирийский кризис, готовился первый пакет. Учитывая, что наша страна начала играть огромную геополитическую роль в Евразии, да и на территории Ближнего Востока, коллективный Запад воспринял это как угрозу, которую необходимо устранить. Эксперт подчеркнул: как раз последние меры — по дестабилизации банковской системы — нацелены скорей не на бизнес, а на гражданское общество. Конечная цель Запада — смена политического режима в России. Как объяснил Самонкин, расчет прост — надо «надавить» на население, чтобы оно разочаровалось в политике правительства и президента, вышло на улицы, а там и смена власти не за горами. Такую же стратегию подчинения несогласных с помощью санкций Запад применял в отношении Китая, Ирана и других государств. Только кто-то попадал под санкции, а кто-то — и под ковровые бомбардировки НАТО: Югославия, Ирак, Ливия, напомнил Самонкин. Россию от критического развития событий спасает ядерный и военный потенциал, менталитет и огромная территория. Как объяснил политолог, при такой грубой и наглой манере США вести внешнюю политику страдают все страны. Поэтому сейчас так или иначе будут консолидироваться и в экономическом, и в геополитическом плане. По факту американцы сами вынуждают другие государства объединяться против себя. Ведь сегодня надеяться на международные правозащитные институты и на ООН нельзя. По его словам, уже сейчас ставится вопрос о создании какой-то альтернативной экономической базы, которая обходила бы долларовую зависимость. https://riafan.ru/1619440-rasplata-za-suverenitet-kakova-istinnaya-cel-antirossiiskikh-sankcii

«Неандертальцы различались по внешнему виду»: Ребекка Сайкс о жизни наших кузенов 8 февраля Ребекка Сайкс (справа). 0 В 2022 году на русском языке выйдет знаменитая книга археолога Ребекки Сайкс «Родня. Жизнь, любовь, смерть и искусство неандертальцев». Мы поговорили с автором «Родни» о том, чем внешне наши двоюродные вымершие братья от нас отличались и какого цвета была их кожа, почему не на всех неандертальских стоянках найдены кости неандертальцев и из-за чего так сложно изучать древние игрушки. XX2 ВЕК. Российский антрополог Станислав Дробышевский считает, что, хотя чаще всего неандертальцев изображают в «декорациях» сурового ледникового периода, наши кузены обитали в основном в более южных широтах. Просто останков неандертальцев больше найдено в Европе, так как там больше искали. Вы с этим согласны? Ребекка Сайкс. Думаю, будет не очень точно сказать, что неандертальцы жили в основном в южных широтах. Тут ключевым является понимание того, что за время своего существования — от 350 тыс. лет назад до 40 тыс. лет назад — неандертальцы пережили несколько огромных климатических изменений от тёплых условий — таких как сегодня, которые мы называем «межледниковьями», когда были густые леса, до гораздо более холодных условий — ледниковых периодов. Глядя на свидетельства из сотен мест, мы, безусловно, можем видеть, что неандертальцы, похоже, не процветали в истинно «арктическом климате», таком, в котором хорошо выживают песцы или овцебыки. Во время экстремальных ледниковых периодов неандертальцы в основном исчезают с территории Северной Европы. Но в периоды потеплее среда менялась на тундростепь, а также на лесную, и тогда неандертальцы могли жить аж на территории современных Уэльса, Бельгии, Германии и Сибири. Неандертальцы, по-видимому, всегда жили в Средиземноморье. И там им было всегда хорошо, будь там тепло или прохладно. XX2 ВЕК. Как вы относитесь к гипотезе антрополога Пэт Шипман, которая предположила, что «победить» неандертальцев в конкурентной борьбе древним сапиенсам помогли одомашненные собаки? Р. С. Длинная история отношений между собаками и Homo sapiens действительно увлекательна. На данный момент считается, что волки уже жили с людьми около 23 000 лет назад, возможно, даже около 26 000 лет назад. Но по некоторым причинам я думаю, что веских доказательств того, что это как-то связано с исчезновением неандертальцев, нет. Данные генетики указывают на то, что самый последний общий предок волков и собак не мог жить раньше 40 000 лет назад. И это лишь момент времени, когда линии отделились друг от друга. Первое одомашнивание не произошло 40 000 лет назад! Это могло произойти тысячи лет спустя, и данные указывают на то, что одомашнивание произошло в Восточной Евразии. В общем, одомашнивание произошло слишком поздно и случилось на слишком «восточных» территориях, чтобы объяснить исчезновение неандертальцев, на мой взгляд. Тем не менее, очень интересно рассмотреть гипотезы о том, как собаки могли быть важным фактором при заселении людьми Америки. XX2 ВЕК. В вашей книге вы пишете, что неандертальцы ходили, скорее всего, медленнее, чем сапиенсы. Какие ещё важные физиологические отличия были между неандертальцами и нашими предками? Р. С. Хотя неандертальцы были в среднем немного ниже нас и у них был более короткий шаг, разница в скорости ходьбы относительно невелика (до 7%). А учитывая, что у неандертальцев была масса тела больше, чем у нас (за счёт более толстых костей и больших мышц), они могли быть даже более энергоэффективными при ходьбе. А вот другие различия в наших телах варьируют от небольших (например, чуть более длинные кости больших пальцев на руках) до крупных — таких как намного большие глаза и носы. А ещё у них не было подбородка. По крайней мере некоторые физиологические различия между нами и неандертальцами сегодня понимаются больше в связи с образом их жизни как охотников-собирателей, а не как приспособление к жизни в суровых холодах. XX2 ВЕК. Насколько сильно отличались неандертальцы, жившие 300 тыс. лет назад, от особей, живших 40 тыс. лет назад? Р. С. Это отличный вопрос. Неандертальцы жили долгое время, у них была своя история и своё развитие. Ранние и поздние неандертальцы выглядели немного по-разному с точки зрения анатомии — например, их черепа чуть-чуть отличались. Но различия были такими незначительными, что, если бы ранние и поздние неандертальцы могли путешествовать во времени и встретиться, они бы эти отличия друг в друге не заметили бы. Зато они заметили бы более значительные различия в культуре. Поздние неандертальцы задействовали более мелкие кусочки кости для обработки своих каменных орудий, которые сами по себе были более разнообразными по технологии, а также изготавливали составные или композитные орудия, в некоторых случаях скрепленные «клеем». А ещё начиная с 200 тыс. лет назад, у нас есть больше свидетельств использования минеральных пигментов и более веские доказательства, что неандертальцы «заботились» о мёртвых. XX2 ВЕК. О неандертальцах в последнее время выходит очень много исследований — например, мы знаем, как долго кормили грудью мамы-неандерталки своих детей, какой у неандертальцев был цвет кожи… А вот что мы о неандертальцах можем пока только предполагать? Р. С. Есть одна простая вещь, по поводу которой у нас нет никаких свидетельств — это то, как неандертальцы переносили вещи. Безусловно, они носили вещи в руках, тяжелую ношу могли взвалить на плечи. Но использовали ли неандертальцы что-то, похожее на сумки, чтобы перетащить с места на места что-то мелкое, вроде каменных орудий и пигмента? Эти вещи, мы знаем, они перетаскивали со стоянки на стоянку. Ещё нераскрытым остаётся вопрос о том, на какие расстояния могли перемещаться неандертальцы. У нас есть некоторые способы ответить на этот вопрос. Например, мы можем измерить, насколько далеко каменные орудия были перемещены от источника сырья. А ещё мы можем провести изотопный анализ зубов или костей неандертальцев, чтобы определить их «подвижность». Но такие замеры дают нам лишь сведения о минимальных расстояниях. И мы не знаем наверняка, насколько велика была территория отдельных групп неандертальцев, а также могут ли какие-то далеко «путешествующие» каменные орудия, перемещенные более чем на 100 или даже 300 км, быть артефактами, которыми неандертальцы обменивались. XX2 ВЕК. Есть гипотеза, согласно которой сапиенсы обладали большей резистентностью к различным инфекциям и, когда столкнулись с неандертальцами, то принесли из тропиков кучу новых патогенов. Это и оказалось для неандертальцев фатальным. Что вы думаете по поводу этой теории? Р. С. Скорее всего, новые патогены стали проблемой и для неандертальцев, и для сапиенсов. Генетические данные показывают, в частности, что среди ДНК, которую наш собственный вид получил от неандертальцев, некоторые из наиболее важных генетических последовательностей, которые мы сохранили — другими словами, которые, вероятно, были очень полезными —связаны с иммунитетом. Таким образом, хотя Homo sapiens, возможно, принёс некоторые болезни, эндемичные для тропиков, на самом деле именно мы вступали в незнакомый патогенный ландшафт в более широком масштабе. Потенциал негативного воздействия на нас или на них будет зависеть от того, какими были болезни, а также от устойчивости к ним, но мы можем видеть из истории, что в некоторых комбинациях это может быть разрушительным. XX2 ВЕК. Очень много домыслов существует вокруг искусства неандертальцев. Правильно ли я понимаю, что на самом деле никакой неандертальской флейты не существовало? Зато неандертальцы, скорее всего, изготавливали игрушки для своих детей? Р. С. Исследования и интерес к вопросу об искусстве или эстетике неандертальцев есть всегда, потому что это одна из областей, которая, мы верим — правильно или ошибочно — отличает наш собственный вид от других животных. Часто уделяется много внимания визуальной эстетике. Но, как вы говорите, звуковая эстетика, то есть звук, даже музыка, также увлекательная тема для размышлений. Что касается споров о флейте из Словении, я думаю, что в настоящее время аргументы в её пользу не считаются достаточно обоснованными по сравнению с исследованиями других вещей, таких как гравированные кости. Из анатомии мы знаем, что слух неандертальцев, тем не менее, был «настроен» на те же звуковые частоты, что и наш. Их слух сосредотачивался на речи, и возможно, вокализации для удовольствия или эмоционального воздействия, чем на самом деле и является пение, могли быть частью их жизни. Игрушки — это еще одна область, которая очень интересна, но сложна для исследования. Например, вы не можете просто сказать, что очень маленькое орудие — это игрушка, потому что со временем вещи могут уменьшаться в размерах, изнашиваясь или многократно затачивась. Но, возможно, некоторые необычные предметы, не имеющие ясного практического объяснения, могли быть предназначены для детей. Ископаемая раковина из итальянской пещеры Фумане, например, принесена туда за 100 км, и на её внешней поверхности есть красный пигмент (в свою очередь, собранный за 40 км в другом направлении). Это явно необычная вещь, и мы не знаем, как долго она хранилась, где ещё побывала и сколько неандертальцев держали ее в руках. Был ли это подарок, который взрослые неандертальцы дарили друг другу? Или специальный предмет, сделанный для детей или детьми? XX2 ВЕК. Расскажите, пожалуйста, о своей научной работе. Куда вы ездите в экспедиции? Над какими исследованиями работаете сейчас? Р. С. Мой личный интерес к теме неандертальцев очень широк, но как археологу мне особенно интересна их материальная культура. Долгое время я раздумывала о об эволюции композитных технологий и их влиянии на познание. Ранее я писала о том, что более 200 000 лет назад неандертальцы придумали использовать березовый деготь в качестве клея, а в этом году у меня выходит глава, посвященная более широким археологическим свидетельствам раннего использования клея и, в связи с этим, познанию. Последней полевой работой, которую я предприняла, были раскопки на юго-востоке Франции во время моей постдокторской стажировки в Университете Бордо, где мне было интересно найти источник определенного типа камня. Я люблю писать и делиться знаниями, но я скучаю по раскопкам, и я надеюсь, что скоро снова смогу выбраться в экспедицию! Прямо сейчас я работаю над продолжением для моей второй книги (пока не могу поделиться подробностями, но она будет об эволюции человека). XX2 ВЕК. Одно время неандертальцев описывали как рыжих, бледных. Теперь стали писать, что вроде бы они были смуглыми. Так какого цвета были неандертальцы? И правда ли, что они повлияли на пигментацию современных европейцев? Р. С. В настоящий момент генетические данные говорят о том, что, вероятно, некоторые неандертальцы обладали более светлой кожей, рыжими волосами и светлыми глазами. А вот у других особей кожа, волосы и глаза были более тёмными. Другими словами, неандертальцы различались по внешнему виду. На самом деле это должно быть очевидно, потому что мы говорим о популяции, которая жила в течение очень долгого времени на обширной географической территории, в различных средах. И, согласно данным ДНК, у неандертальцев существовали субпопуляции. XX2 ВЕК. Я несколько раз ездила в экспедицию под Брянском копать стоянку неандертальцев. Там мы находим много бифасов и костей разных мелких животных (даже находили кости мамонтов и носорогов). Но вот останков неандертальцев на этой стоянке нет. Вы можете предположить, почему? Р. С. В целом у нас есть тысячи частей скелетов неандертальцев, вероятно, представляющих пару сотен особей. Но не на всех памятниках есть фрагменты костей или зубов, не говоря уже о целых скелетах. Это действительно интересный вопрос: почему в некоторых местах находят много останков, которые, кажется, откладывались в течение тысяч или даже сотен лет, а в других местах их нет? Иногда мы можем предположить, что виной тому естественные причины, такие как дейтвия хищных животных или даже обвалы в пещерах. Но в других случаях действительно выглядит так, как будто происходило что-то особенное, где останки покойников накапливались с участием других неандертальцев. Мы можем видеть варианты от расчлененных тел, иногда съеденных, до вероятных захоронений, где тело было захоронено целым и чем-то покрытым. Хороший пример такого потенциального захоронения — пещера Мезмайская в России, где тело крошечного новорожденного ребенка было найдено с нижней части пещерных отложений, лежащим на боку. Но есть такие места, как Абрик Романи в Испании, где есть отложения многометровой глубины, чрезвычайно богатые археологическим материалом, охватывающие десятки тысячелетий… Но до сих пор нет ни единого фрагмента скелета неандертальца. Возможно, это место использовалось не так, как те, где находят мертвых. Может быть, то же самое и в случае с Брянском. XX2 ВЕК. Несмотря на то, что неандертальцы были смышлёными ребятами, в современной художественной литературе регулярно проскальзывают фразы вроде «тупой, как неандерталец». Вы можете привести пример исследований, доказывающих, что неандертальцы не были глупыми? Р. С. Этих исследований так много! На самом деле я написала книгу, пытаясь создать точную картину того, что мы можем сказать о жизни неандертальцев. Надеюсь, читатели к концу книги увидят, сколько различных аспектов способствует современному взгляду на неандертальцев как на успешных, умных, гибких и изобретательных особей. Я уже упоминала клей из березового дегтя, но неандертальцы также использовали другие клеи, включая природный асфальт, а также возможную смесь сосновой смолы и пчелиного воска. Кроме того, у нас есть действительно интригующие доказательства визуальной эстетики неандертальцев, их интереса к изменению поверхностей. Есть раковина из Фумане, но на других участках мы можем видеть смеси пигментов на морских раковинах и даже на когте орлана-белохвоста. А совсем недавно в Германии обнаружили новую находку — самую сложную известную гравировку, сделанную неандертальцами: серию вырезанных «шевронных» линий на фаланге гигантского оленя. Гравировка ненамного менее сложна в графическом дизайне, чем артефакты, сделанные ранними Homo sapiens в Африке. Я очень надеюсь, что, прочитав мою книгу, люди узнают о свидетельствах, которые у нас есть сегодня, и составят свое мнение о неандертальцах на основании собственных условий, а не из-за того, что с ними случилось в конце концов. Интервью провела Екатерина Шутова https://22century.ru/popular-science-publications/rebecca-wragg-sykes?fbclid=IwAR0s4tFE_7Z2WlWWxe6T6u3z1U56cOwf1Vy2JwMxcbAuREsoKRg3cYMu0dc

03.07.2021 Иван Павлюткин: Мы имеем сейчас не сокращение уровня религиозности, а дифференциацию разных групп верующих Что такое социология религии, как измерить религиозность и насколько опросы ВЦИОМ отражают реальную ситуацию в Церкви? Об этом и многом другом читайте в интервью с кандидатом социологических наук, старшим научным сотрудником Лаборатории социологии религии богословского факультета ПСТГУ Иваном Владимировичем Павлюткиным. В нашем университете с 2007 года проводятся исследования в такой малознакомой неспециалистам области, как социология религии. В 2015 году этот проект потребовал создания научной лаборатории «Социология религии», действующей на богословском факультете. Иван Владимирович, чем занимается Ваша лаборатория и как она связана с богословским факультетом? Дружат ли в наши дни социология религии и теология? Действительно, именно в 2007 году в ПСТГУ было начато исследование того, как люди в современном обществе относятся к рождению детей. Этот научный проект не был напрямую связан с исследованиями в области социологии религии, но в процессе его реализации мы поняли, что определенная связь с религиозностью здесь есть. Одним из плодов этого проекта стала наша первая книга – «Семья и деторождение в России: категории родительского сознания». Вскоре был организован научный семинар, пришли новые люди, и начались систематические исследования социальной работы Церкви, организации церковных приходов, распределения времени священников, эффектов религиозности и религиозной социализации и так далее. Основные этапы пройденного пути зафиксированы на сайте лаборатории. За прошедшие годы накоплен опыт более десятка исследовательских проектов, реализованных при поддержке различных научных фондов в партнерстве с российскими и зарубежными командами, в каждом из которых происходит обсуждение связи религии и общества. Если говорить о дружбе социологии религии и теологии, то это вопрос непростой. С одной стороны, теория и методология у них разные, но с другой стороны, надо иметь в виду, что и внутри себя эти дисциплины не монолитны и предполагают разные подходы и методы. В нашем коллективе в обсуждение тем и проектов включены теологи, социологи, антропологи, иногда психологи, и это объединение усилий делает более живым длительное общение и «медленную науку», дает интересные и содержательные результаты. В марте 2021 года были опубликованы данные опроса ВЦИОМ, которые многие священнослужители и миряне с огорчением восприняли как свидетельство сокращения числа православных верующих и увеличения доли неверующих. Насколько подобные опросы отражают реальную ситуацию в Церкви? Я бы предостерег от однозначности оценок, так как измерение религиозности в наше время – это проблема, на которую важно посмотреть с разных сторон. Нередко мы видим разные оценки по одним и тем же вопросам, касающимся принадлежности к Православию. Особенно неустойчивы данные по молодым людям (по более старшим возрастным группам нет таких колебаний): бывает, что люди резко меняют свое мнение о принадлежности к конфессии, потому что имеют в виду какое-то конкретное обсуждаемое публичное событие или же опрос близок по времени общеизвестному церковному празднику – Пасхе или Рождеству. Для примера: в 2019 году ВЦИОМ проводил касающиеся религиозности опросы и на вопрос «Последователем какого мировоззрения или религии Вы себя считаете?» в группе молодежи в марте, затем в августе, а потом в ноябре были даны совершенно разные ответы. Ответ «Православие» в марте выбрали 51% опрошенных, в августе – 23%, а в ноябре все вернулось на круги своя. Такое изменение в рамках одного года означает, что результаты опроса в определенный период были обусловлены неким контекстом, что-то повлияло на общественное мнение. Та же ситуация была с ответом на вопрос «Верующий вы или неверующий?». Ответы «неверующий» в марте составили 13%, в августе выросли до 37 %, в ноябре упали до 19 %. На основании августовского опроса было бы опрометчиво делать вывод, что есть тенденция, связанная с падением доли верующего населения. В наши дни Православие стало частью медийного пространства: это означает, что публично обсуждается большое количество связанных с жизнью Церкви вопросов, что в СМИ звучит много критики, многие священники стали медийными фигурами. Эта публичность влияет на то, как люди потом отвечают на опросы, на то, как они относятся к тем или иным темам. Опрос ВЦИОМ 2019 года, по-видимому, попал на события, которые были связаны со строительством храма в Екатеринбурге и собора во Владивостоке. Эти события широко обсуждались в публичном пространстве и даже стали предметом голосования. Показательно, что значительная доля падения по ответам о принадлежности к Православию и повышения доли неверующих связаны с федеральными округами, где находятся эти города и где происходили эти события. Серьезным фактором является и время проведения опроса: если вы делаете опрос в Великую Субботу, когда люди приходят святить куличи, или на Крещение, когда многие приходят за святой водой, – этот контекст обязательно повлияет на результаты опроса. Таким образом, получая новые статистические данные, имеет смысл обсуждать устойчивость результатов этих опросов. Внутри этих «магических» цифр зашито очень много разных контекстов, которые необходимо принимать во внимание. Это не значит, что такие оценки перестают иметь значение для определения религиозности населения, но следует признать, что для ряда категорий волатильность таких оценок может говорить о ненадежности методики измерения. На мой взгляд, на основании таких оценок сложно делать выводы о наличии или отсутствии кризиса веры. Есть ли у Вас предположение, что могло повлиять на снижение доли верующих в мартовском опросе 2021 года? Могу предположить, что снижение было связано с реакцией молодых людей на публичное обсуждение строительства новых храмов в нескольких крупных городах – прежде всего, в Екатеринбурге и Владивостоке. Если посмотреть на данные того же ВЦИОМа в разрезе федеральных округов и типов населенных пунктов, то снижение в сильной степени пришлось на эти города и регионы. В этом смысле мы фиксируем не столько индивидуальную религиозность людей, сколько реакцию на вхождение религии в публичную сферу. В данном случае следует различать эти вещи, поскольку они указывают на контекст сбора самих данных. Социологические организации можно назвать «фабриками общественного мнения»: их данные по теме или иным вопросам могут стать средством манипуляции общественным сознанием. В какой-то момент к публикуемым данным стали появляться достаточно радикальные комментарии со стороны экспертов о том, что у нас все плохо, что молодежь, да и не только она, уходит из Церкви. Потом появилась обратная позиция медийной повестки, что на самом деле все не так, что другие опросы студентов говорят другое. К сожалению, иногда за данными о религии, представляемыми широкой публике, и их интерпретацией не хватает профессионального обсуждения методологии исследований религиозности, используемых индикаторов и их адекватности. Например, нужно учитывать, в какой обстановке собираются данные. Когда мы приходим в высшие учебные заведения, раздаем людям анкеты, стоим перед ними и спрашиваем: «Ты православный?» ‒ то много ли вариантов ответов мы можем получить? Если у человека есть возможность свободно сказать: «Затрудняюсь ответить», ‒ скорее всего, он так и скажет. А, когда рядом с ним кто-то стоит и своим присутствием блокирует возможность свободного суждения, процент «верующих» будет неизбежно повышаться. Следует трезво относиться к этим измерениям и понимать, как и когда эти данные собираются, – это все влияет на ответы людей. В публичном обсуждении и анализе этих результатов не хватает трезвости. Иван Владимирович, у людей среднего возраста в памяти «церковная весна» 1990-х годов, когда шло бурное возрождение приходов и монастырей и многие люди – на общей волне оживления религиозной жизни в стране – называли себя верующими и православными. С точки зрения профессионала, умеющего работать с «магическими цифрами», что изменилось за последние десятилетия в обществе в плане религиозности и в восприятии понятий «верующий», «православный»? Еще лет 15 лет назад, когда люди на вопрос о принадлежности к конфессии отвечали «Православие», далеко не всегда это были воцерковленные люди, просто они имели в виду что-то конкретное для себя – например, идентичность, связанную со страной, или определенные взгляды на мир. Внутри цифры «70% православных» был огромный разброс разного рода внутренних объяснений того, почему человек относит себя к Православию. Сегодня доля идентифицирующих себя с Православием россиян несколько снижается, что видно по разным опросам, но в исследованиях религиозности все не может ограничиваться только этим показателем. Если взять социологические замеры, которые касаются не только одного признака религиозности (например, принадлежности к конфессии), но еще и религиозной практики (насколько часто человек ходит на службы, участвует в таинствах, насколько он знаком с членами того или иного прихода, насколько является его членом), то окажется, что картина начнет меняться. В социологии есть консенсус, который касается оценки практикующих верующих, – это люди, которые минимум один раз в месяц и чаще ходят в храм и посещают религиозные службы. Если учитывать частоту хождения в храм, то доля людей, которые раз в месяц и чаще ходят на службы (безотносительно венчаний и крещений), будет значительно ниже доли тех, кто идентифицирует себя с Православием. По разным оценкам, эта доля практикующих верующих сегодня не превышает 10–12 %. Отмечу, что «хождение в храм» не равнозначно «участию в таинствах»: вопрос об участии в таинствах задается довольно редко, а если взять крупные международные исследования, то в них почти не используется этот вопрос. В рамках наших исследовательских проектов мы сотрудничали с Фондом «Общественное мнение»: в 2011 и 2020 годах они проводили для нас общероссийские опросы по теме религиозности, где задавался вопрос о частоте причастия. Из опросов следует, что если в 2011 году доля причащающихся раз в месяц и чаще составляла 2%, то в 2020 году – 9%, и это результат, который требует взвешенного анализа и интерпретации. Чтобы оценить религиозность населения по ряду конкретных измерений, нужно обращать внимание не только на долю тех, кто посещает храм раз в месяц и чаще, но и на то, как в динамике эта доля изменилась за последние 15–20 лет. А эта доля в динамике выросла почти в два раза. Это значит, что 20 лет назад мы имели не 12% таких людей, а 5–6 %, при этом происходит плавное увеличение доли этих людей. То, что мы имеем сейчас, – это результаты тех процессов, которые происходили в течение 30 лет: начали открываться храмы, появились разные церковные институты (воскресные школы, православные школы, православные университеты), люди пришли в Церковь, стали родителями. Сейчас выросло новое поколение людей, которое имело немало возможностей приобщиться к церковной жизни. Как будут восприняты эти результаты учеными и экспертами, – это вопрос: для кого-то этот рост покажется большим успехом, для кого-то – наоборот. Имеет смысл обсуждать промежуточные итоги последних 30 лет, но пока я не видел серьезных обсуждений, кроме попытки сказать, что раньше все было очень хорошо, а теперь стало очень плохо. На самом деле, если задуматься, от какой точки мы начинаем считать динамику религиозности, то, вообще-то, не было ничего «хорошо». Нельзя сказать, что в 1990-е или в 2000-е годы доля людей, которые считались практикующими верующими, составляла хотя бы 30%, – этого не было. С точки зрения этого показателя («практикующие верующие»), мы имеем сейчас не сокращение, а прирост. Если вы посмотрите на молодые возрастные группы, то и там есть увеличение доли практикующих верующих – хотя менее интенсивное, чем в старших возрастных группах. Кроме того, можно посмотреть на долю тех, кто регулярно ходит в храм, и тех, кто отвечает, что никогда не ходит в церковь. За последние 20 лет доля тех (в том числе, среди молодых), кто никогда в церкви не был, упала вдвое. Это значит, что в конце 1990-х или начале 2000-х годов мы имели, условно говоря, 40% молодых людей, которые отвечали «никогда», а теперь имеем всего 20%. Сейчас происходит переход от экстенсивного к интенсивному, более качественному измерению религиозности.Раньше был важен масштаб, доминировал количественный подход: сколько православных в 1990-е годы, сколько в начале 2000-х гг. В 1991 г. принадлежность к Православию подтверждали 30%, а к концу 1990-х – началу 2000-х гг. вдвое больше. Казалось бы, из этих данных напрашивается вывод про религиозное возрождение. На самом деле это не всегда показатель религиозного возрождения. Внутри этих 60% или 80% люди очень разные по взглядам, практикам, воспитанию, составу и традициям своих семей. Для исследования и описания ситуации нужен дифференцированный подход, потом что за прошедшие десятилетия произошла дифференциация разных групп верующих. Выросла группа тех, кто является практикующими верующими, – это молодые православные христиане. Они включены в приходскую жизнь, в социальную работу, в различные медийные проекты. Появляются молодые блогеры, которые говорят о христианстве, их доля выросла. За счет чего она выросла? Можно предположить, что это подросшие дети тех родителей, которые когда-то пришли в Церковь и стали прихожанами – включились в воскресные школы, которых в стране сегодня 6–7 тысяч, в приходское общение, отдали детей в православные школы или классы, в православные высшие учебные заведения. Мы также имеем некую долю людей, которые были воспитаны в семьях, идентифицирующих себя с Православием, но сейчас отвечают, что они неверующие. Если обобщить, то сейчас пятая часть от молодежи, идентифицирующей себя с Православием, – это практикующие верующие, молодые прихожане. Еще одна пятая часть – это молодежь, которая скажет, что она не имеет отношения к Церкви. Вместе они дают уже 40%. Остается еще 60% так называемой православной молодежи, и внутри этих 60% тоже можно выделить несколько подгрупп. Часть – это молодежь, выросшая в семьях, которые хотя бы несколько раз в год приходят в храм – в основном в большие церковные праздники. Эта доля составляет примерно треть от идентифицирующих себя с Православием. За последнее время доля тех, кто стал периодически ходить в храм, выросла за счет того, что людей, которые никогда в церковь не ходили, стало вдвое меньше. Люди из этой группы не вовлечены в приходскую жизнь, но идентифицируют себя с Православием и на вопросы, касающиеся поста или празднования Пасхи, будут отвечать: «Да, конечно». И еще есть примерно четверть людей, которых некоторые называют «захожанами», но все же эти люди себя от Церкви не отделяют: они приходят в храмы, ставят свечки, участвуют в каких-то праздниках, но делают это редко. Таким образом, внутри большой группы, относящихся себя к Православию, за эти 30 лет возрождения церковной жизни в России произошла определенная дифференциация, и церковными считают себя люди с разным пониманием церковности. Это довольно интересное явление, и его стоит обсуждать, потому что внутри большой группы из-за этого разного самоопределения возникают определенные трения: одни «церковные» люди выражают взгляды, которые не соотносятся со взглядами групп других «церковных» людей по поводу важных вопросов церковной и общественной жизни. В 2016 году ваша лаборатория «Социология религии» выпустила сборник статей с интригующим названием «Невидимая Церковь». Чему посвящен этот сборник и для кого жизнь Церкви остается невидимой? Невидимая Церковь – это жизнь церковных приходов, жизнь семей внутри церковных общин. Эта жизнь оказывается невидимой для социологов, ограничивающихся формальными исследовательскими инструментами и методами – количественными опросами населения. Кроме того, средние социологические опросы, как правило, учитывают лишь так называемую публичную реальность, мало кто занимается изучением частных религиозных практик и приходской жизни. Например, у молодых людей, имеющих опыт общения со священником, и у тех, кто никогда его не встречал, будет совершенно разная реакция на образ священника в связи с той или иной публичной повесткой. Но есть скрытая от широкой публики жизнь Церкви, которая действительно помогает понять, как устроена церковная приходская жизнь, что такое частный опыт религиозности, которым живут воцерковленные люди. Все статьи, которые вошли в книгу «Невидимая Церковь», объединяет общий подход к тому, как наша лаборатория изучает религиозную и церковную жизнь. Мы стараемся посмотреть, что происходит на приходском уровне, который часто недоступен не только простым обывателям, находящимся вне Церкви, но даже ученым. Для нас странно, когда профессиональный социолог, занимающийся, например, темой семьи, не включает фактор религиозности в модель объяснения рождаемости. Нередко ученые просто незнакомы с тем, что происходит за этой поверхностью религиозности, не понимают, какие факторы нужно включить в модель, какие переменные имеют значение и позволят дать данным совсем иное объяснение. Эта проблема сейчас касается в России не только социологии религии, но социальных наук в целом. Наша лаборатория старается учитывать эти переменные в исследованиях, поэтому мы получаем гораздо более интересные результаты, чем те исследователи, которые эти подходы не применяют. Уже около десяти лет мы изучаем, как устроено на приходах общение, формы социальной работы, образовательные проекты, выясняем, почему на каких-то приходах не удается создать общину, что помогает создать «живой приход» – тот, который не закрыт для людей из внешнего мира. Описать социологическим языком это явление – довольно непростая задача, которая отличается от той, когда мы изучаем поверхностный слой публичной религии. Методология опросов по определению религиозности была придумана для того, чтобы опрашивать людей по политическим вопросам и прогнозировать те или иные исходы, связанные с выборами. А здесь мы имеем дело с совершенно другой сферой жизни, с другими практиками людей, поэтому эти исследования предполагают более сложные методы отбора респондентов, сложные методы доступа. Для своих исследований, сбора и анализа данных мы используем, в частности, методы сетевого анализа, исследуем социальную сеть прихода. Поясню, о чем идет речь. На приходе мы видим людей, которые формально могут быть носителями разных признаков религиозности, но при этом приход существует как нечто целое и выстраивает продуктивную социальную жизнь (семейные клубы, детские и молодежные лагеря и т. д.), в которую органично включаются новые прихожане. Одна из наших задач – выяснить, как этот приход собрался в такую плотную и живую общину, за счет каких связей (инициативность духовенства, родство, дружба, восприемничество и т. д.), почему он не распадается, что удерживает целостность прихода? Например, наш Университет тоже является результатом изначального приходского соработничества. https://pstgu.ru/news/main/ivan_pavlyutkin_my_imeem_seychas_ne_sokrashchenie_urovnya_religioznosti_a_differentsiatsiyu_raznykh_/?fbclid=IwAR1rF_ufJDHZHc645mDyWfS9v6D8Sn3egh4TsNiN89UYxfCcOyAdypFKVJ0

Роман Лункин 7 ч. · Не знаю, почему из снижения общего количества православных сделали сенсацию, ну было 70, стало 66%. В ближайшие годы, скорее всего, фицра общего количества православных в стране снизится до 60%, дойдет до 55% в будущем и так и останется. 1. Я не считаю, что количество верующих уменьшается. Соцагентства задают устаревшие вопросы, замеряют что то общеправославное, что вполне естественно уменьшается, так как общество становится более плюралистичным. При этом количество разного рода прихожан на деле увеличивается, как и численность общин, но это мало кого интересует. 2.В том же опросе число соблюдающих пост даже немного увеличилось или осталось тем же, никакого снижения нет, поскольку снижение численности церковной среды не касается вообще. Снижается число номинальных православных, которые традиционно отвечали, что по культуре и истории они православные. 3.Растет число людей верующих без конфессии (среди них есть и протестанты, которые набираю в случае четкого указания конфессии только 1%, а верующих без конфессии все таки 4 %), выросло с 2017 г. в два раза число неверующих. Только интересно, во что они неверующие ). https://www.facebook.com/romanlunkin/posts/4296824257045819?notif_id=1615969922733234&notif_t=notify_me&ref=notif

01.02.2021 00:01 Рубрика: Общество Процент веры 1 февраля - день интронизации Патриарха: Церковь в зеркале опросов Текст: Елена Яковлева Российская газета - Федеральный выпуск № 19(8370) Первое февраля - день интронизации Патриарха Кирилла. О том, что значат сегодня Церковь и Патриарх в жизни общества, как они выглядят в зеркале опросов, наш разговор с главой ВЦИОМ, социологом Валерием Федоровым. И Патриарх Кирилл, и Церковь остаются лидерами рейтингов доверия к общественным институтам. Фото: Григорий Сысоев / ИТАР-ТАСС Церковь в России уже лет 30 как легализовалась, возвратилась в жизнь общества. Социологические замеры показывают, что начиная с конца 90-х Церковь стала одним из самых авторитетных институтов. Как бы вы определили место Церкви сегодня? Валерий Федоров: Ситуация не изменилась. Русская православная церковь продолжает пользоваться высоким доверием и наряду с президентом и армией остается лидером рейтингов доверия к государственным и общественным институтам. Все другие институты, особенно связанные с политикой, располагаются сильно ниже. Как это объяснить? Валерий Федоров: Высокий авторитет набирался в два этапа. Первый этап - восстановительного роста - стартовал в конце 80-х годов, начиная с празднования 1000-летия Крещения Руси, и длился до середины 90-х годов. По сути произошла легализация Церкви, были признаны государственные ошибки и даже преступления по отношению к Церкви в атеистическое время, началась церковная реституция, ушли неформальные запреты на крещение, венчание, отпевание, началось массовое празднование Пасхи, Рождества и других церковных праздников. Стали восстанавливаться храмы. Эта волна перемен, движение к большей свободе, демократии, рынку было в то же время и движением к вере, религии, но это первый этап - восстановительный рост. Патриарх Кирилл об Александре Невском: Защищая Родину, он защищал веру Второй этап набора высокого авторитета Церкви начался примерно с середины 90-х годов и длился до середины 10-х годов. В эти годы, переживая кризис идентификации, мы начали искать себя - кто же мы? Оказалось, что мы не можем просто взять и стать одной из стран Запада, мало отличающейся от других. И нас такими не видят, да и нам самим такими быть не хочется. Это по большому счету была реакция на провал движения на Запад. Мы пробовали, пытались, у нас не получилось, мы оттолкнулись и пошли в другую сторону. Стали популярны идеи восстановления державности, укрепления суверенитета, импортозамещения, более жесткой и независимой политики по отношению к другим странам. В такой ситуации Русская православная церковь стала рассматриваться как элемент нашей идентичности, особости, непохожести на других. И в этот период произошло очень сильное сближение Церкви с государством. Клир во многом солидаризировался с этой линией, и это тоже сработало в плюс авторитету Церкви. Она стала восприниматься еще и как патриотический институт. Когда 70 процентов россиян говорят, что они православные, по-вашему, это и патриотическая идентификация? Валерий Федоров: Конечно. Мне кажется, что наша Церковь национальная. А я как церковный человек думаю, что Вселенская. Ну и по опыту известно, что в Русскую церковь за границей иностранцу войти куда легче, чем в другие православные церкви. Валерий Федоров: Может быть, вы и правы, и изнутри такие вещи виднее. Но есть вот этот разрыв - православными себя называют более 70 процентов граждан, а воцерковленными - 8. И он всего скорее указывает на то, что люди ищут в Церкви не столько религиозной жизни, сколько патриотической идентификации. Кроме тех, кто, не ограничиваясь одним крещением и постановкой свечек перед иконами, живет глубокой церковной жизнью, в храмах немало "захожан", для которых православие - важная, но оболочка. Духовный аспект нашего национального единства. Митрополит Вениамин напомнил молодежи об уроках истории Это очень долго привлекало людей к Церкви, и в этом, может быть, был главный секрет взрывного роста популярности православной идентификации. Было такое ощущение, что все, кто вчера называл себя атеистами, назвались православными. И более глубокое исследование такой православности неожиданно выявляло, что ее носители не верят в загробную жизнь, не читают православных книг, не причастны к таинствам церкви. Но кроме патриотической идентификации важна же еще и культурная. Скажем, в той же Польше, считающейся глубоко религиозной страной, далеко не все исповедуются и причащаются. Идти церковным путем не просто, это "тесный путь". А вот высокое культурное присоединение к религии (к католичеству или православию) очень значимо. Знаменитый религиозный ренессанс 70-х годов, о котором снял документальный сериал Александр Архангельский, как раз являл такое сочетание духовной, культурной и человеческой высоты. Валерий Федоров: Да, но ренессанс 70-х годов шел против течения. В остававшемся официально атеистичном государстве это все не приветствовалось. Но люди, искавшие какого-то более глубокого смысла и другого пути, преодолевали сопротивление. Для многих закрывались из-за этого жизненные пути. И поэтому на этот путь вступали люди сильные, ищущие, готовые на какие-то жертвы. А в 90-е годы сопротивление исчезло, и, наоборот, на протяжении четверти века было сложнее отвечать, что ты не православный. Но еще раз повторю - при таком обилии православной идентификации количество выросло, а качество и глубина веры упали. Православными себя называют более 70 процентов граждан, а воцерковленными - 8. И он всего скорее указывает на то, что люди ищут в Церкви не столько религиозной жизни, сколько патриотической идентификации Сегодня же заметно, что пик доверия к церковным институтам, как и пик внимания к ним, все-таки пройден. Обвала и падения нет, но некоторое снижение внимания и интереса мы фиксируем. С чем это связано? Валерий Федоров: Со скандалами и конфликтами. Как, например, вокруг строительства храма в Екатеринбурге, вокруг высказываний отдельных священников, вокруг каких-то законодательных инициатив. Похоже, что Церковь утратила положение "над схваткой" и вместо роли морального авторитета, с которым все соглашаются, стала одной из сторон конфликта. А конфликты по всем бьют, в том числе и по Церкви. Эти конфликты происходят в больших городах - многонаселенных, разнообразных, высокомодернизированных, столичных - Москва, Санкт-Петербург, Екатеринбург. Какой вам, как внешнему наблюдателю, видится фигура Патриарха? Валерий Федоров: Сразу после интронизации Патриарх Кирилл заявил себя как очень активный деятель. Я бы сказал, как церковный политик. Общественные темы были ему очень близки, он считал, что Церковь должна активно участвовать в общественной жизни.Его активность и проповедническая деятельность сразу понравились самым широком кругам населения. Он, конечно, сломал светский имидж Церкви как места, куда ходят только бабушки, думающие скорее о жизни вечной, чем нашей сегодняшней. Это был большой плюс в общественном мнении о нем. И рейтинг Патриарха был в начале его деятельности очень высоким. Святой Иоанн Кронштадтский: когда и зачем молятся праведнику А дальше, начиная с конца 2011 - начала 2012 года, во времена достаточно глубокого раскола накануне президентских выборов Патриарх занял очень твердую позицию, не понравившуюся какой-то части креативного класса, представителей массмедиа, деятелей культуры. Значительная часть тех, кто ассоциировал себя с движением на Запад и современным западным образом жизни, перестала ассоциировать себя с Церковью как наследницей того самого религиозного ренессанса 70-х и разошлась с нею. Ну и поскольку Патриарх был объективно очень сильной и авторитетной фигурой, к которому многие прислушивались, естественно, последовали атаки на него. На самом деле это во многом были атаки на режим, и в конце концов атаки на Путина. В последнее время, на мой взгляд, Патриарх стал менее активен в публичном пространстве, мне кажется, что фигура Патриарха ушла "из фокуса" актуального интереса. Я, кстати, думаю, что за этим, может быть, и его сознательное решение или поменявшаяся картина информационной политики Церкви или государства. Но еще раз повторю, в начале своего патриаршества Патриарх Кирилл был "сверхновой" звездой на нашей публичной сцене, столь быстро набранная высота не могла не пойти в обратную сторону и не обернуться критикой, в том числе иногда и не пойми за что. Но Церковь вообще-то обречена на несовпадение с логиками "мира сего". Это, что называется, вписано в паспорт при ее рождении. Валерий Федоров: А я бы обратил внимание на смену поколений. Сегодня у молодых людей другие кумиры - от Греты Тунберг до Моргенштерна, - и Церковь многим из них кажется чем-то архаичным, несовременным, непонятным. Опросы показывают резкое снижение у молодежи религиозности. Комментарий У поколения 30+ растет интерес к вере Владимир Легойда, председатель Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ: Не могу согласиться с тем, что "фигура Патриарха ушла из фокуса актуального интереса". Объективный анализ медиаполя показывает, что, несмотря на коронавирусные обстоятельства, церковная повестка продолжает оставаться одной из главных в публичном пространстве. И медийный интерес сконцентрирован, прежде всего, на предстоятеле Русской православной церкви. Лишь два медийных повода прошедшего года: патриаршая инициатива включения упоминания Бога в Конституции Российской Федерации и служение Церкви в условиях коронавирусной инфекции на Пасху, Рождество, Богоявление, как показывают цифры, обсуждались самым широким образом, и предстоятель Русской церкви был в центре этой дискуссии. Есть ли Бог в "Солярисе" и "Андрее Рублеве"? Кажется ли Церковь "архаичным институтом" для молодого поколения? Естественно, что молодежь чаще всего интересуется чем-то модным, прогрессивным, быстро текущим. Я готов поверить, что сейчас среди части молодого поколения Грета Тунберг (про нее, правда, что-то давно ничего не слышно) и Моргенштерн более популярны, чем поиски богословской истины. Но люди, которые сейчас слушают Моргенштерна, будучи в возрасте 16 лет, в 36, 46, а тем более в 76 будут искать новые смыслы. Тех, кто будет всю жизнь рассматривать его как предмет поклонения или нравственный ориентир, мало или нет совсем. А вот уверовать во Христа и оставаться верующим до смерти - это норма. Поэтому я бы не стал сравнивать скоромимоходящий интерес к каким-то новым веяниям с мировоззренческим выбором человека и делать из этого выводы. Кроме того, сейчас мы констатируем растущий интерес к вере в поколении 30+, который качественно отличается от "моды на веру", бывшую реальностью в 1990-е годы. https://rg.ru/2021/02/01/chto-znachat-segodnia-cerkov-i-patriarh-v-zhizni-obshchestva.html?fbclid=IwAR1J1G_MnS_KKzeOGMzpcAZ5kll4m68MYlrtcRtCjpJO159HvUhNRoGFFjU

02.02.2021 16:50:00 Заповеди протеста Рядовое духовенство чувствует запрос на перемены в обществе Роман Лункин Об авторе: Роман Николаевич Лункин – доктор политических наук, заместитель директора Института Европы РАН. Тэги: навальный, протест, несогласные, церковь, пропаганда, перемены Христиане встают на защиту демократических ценностей не менее, а в чем-то и более смело, чем общество в целом. Фото Reuters Вслед за официальными лицами государства председатель Отдела внешних церковных связей РПЦ митрополит Иларион (Алфеев) заявил о недопустимости вовлечения подростков в акции протеста. Вместе с тем иерарх отметил наличие социальных проблем и коррупции в органах власти. Осуждает ли церковь протест или просто заботится о детях? В нынешней политической ситуации позиция клириков не так проста, как кажется. Многообразие российского общества, как в зеркале, отражается в церковной среде. Политическая турбулентность не только выявила способность отдельных христианских деятелей говорить свободно и открыто, но и показала, что религиозный мир встает на защиту демократических ценностей не менее, а в чем-то и более смело, чем общество в целом. Наиболее ярко и масштабно на протесты, идущие в стране, отреагировали православные и протестанты как два самых массовых христианских направления России. Перед глазами у россиян есть примеры нескольких типов протеста, которые приводили к революциям (как в Украине и Киргизии, Грузии, Армении), и один случай, когда выступления против власти были в той или иной форме подавлены (Белоруссия). Всегда хорошо, когда есть с чем сравнить и на что опереться. Во всех политических переменах на постсоветском пространстве духовенство и миряне принимали активное участие именно под религиозными лозунгами. Ни клановая борьба, характерная для Центральной Азии, ни идеологический раскол в украинском обществе не имеют аналогов в России. Господство одной православной конфессии с сильными группами инославных (протестантов и католиков) роднит нашу страну с Белоруссией, где, правда, католицизм более влиятелен, чем в России. Сходство ситуаций состоит в том, что в российской церковной среде политические роли религиозных деятелей распределены так же, как в Белоруссии. В ходе протеста и его мягкого или жесткого купирования со стороны силовых структур включается механизм, который можно назвать «революцией милосердия». Тогда духовенство не может не говорить о сострадании, а любое заявление о милосердии оборачивается против действующей власти и дискредитирует ее. Различие ситуаций в двух странах – в более рафинированном политическом сознании российских церковных деятелей и в резком контрасте их позиции с официальной пропагандой. Откровением стало выступление протоиерея Максима Козлова, главы Учебного комитета РПЦ (важно, что он не просто священник, а один из высших функционеров патриархии), на телеканале «Спас» 27 января с критикой политической ситуации в стране на фоне несанкционированных акций. Козлов подчеркнул, что российское общество отнюдь не монолитно, как думает власть, что всем надоели старые лидеры думских партий, что люди пережили момент эйфории после возвращения Крыма, но такого ощущения «большой правды» уже нет. По его словам, у молодежи нет никакого проекта будущего, официальные массмедиа ничему не учат, молодые люди, подростки думают: «И что, все будет так же до 2036 года – ни туда, ни сюда?» Священнослужитель ясно выразил христианскую точку зрения: Церковь, состоящая из общин активных граждан, открыта для представителей всех политических сил и никого не отвергнет. Патриарх Кирилл последний раз говорил об этом в начале 2012 года в большом рождественском интервью, еще до танцев Pussy Riot в храме Христа Спасителя, после которых патриархия явно противопоставила себя демократическому протесту. После 2014 года эта ситуация стала постепенно меняться: РПЦ не участвовала в пропагандистских шоу об Украине, в 2019 году около 200 священников выступили с открытым письмом с требованием справедливости к фигурантам «московского дела» (участникам протестов после выборов в Мосгордуму), в 2020 году несколько тысяч христиан разных конфессий подписали письмо солидарности с белорусским обществом, где лидер, использующий жестокие методы, был назван «царем Иродом». Без этих этапов поиска «большой правды» нынешняя ситуация была бы непонятна и неожиданна. Люди с демократическими взглядами в РПЦ проявляют себя достаточно разноообразной информационной кампанией. На фоне протестов появились характерные дискуссии, говорящие о поляризации общества. Либеральный богослов Андрей Шишков вступил в спор со священником Георгием Кочетковым, духовником многотысячного Преображенского братства, осудив его за высказывание о том, что христианин может бороться со злом не только в виде несанкционированных митингов. Сам Шишков сравнил Кочеткова с архимандритом Саввой Мажуко, популярным проповедником из Гродно, которого осуждали за «поддержку белорусского ОМОНа» (в реальности Мажуко говорил, что и силовики, и протестующие – это чьи-то дети, и их не надо бить). Целый ряд представителей духовенства выразили солидарность не лидерам, а самому духу протеста. К примеру, священник Воскресенского собора Твери Георгий Белодуров в социальных сетях отметил, что «Навальный отвратителен», но ему, священнику, «противна власть, уничтожившая гражданские свободы в стране». В этом же ключе выступили имеющие большое влияние в христианской среде литературовед Иван Есаулов, историк Феликс Разумовский (по его словам, «Смута – хроническая болезнь русского мира»). Иеромонах Феодорит Сеньчуков задал вопрос по поводу лидера протеста – «Азеф или Гапон?» Как давний критик карантинной политики властей, Сеньчуков внезапно поддержал писателя Захара Прилепина, который заметил, что те, кто требовал закрыть храмы из-за пандемии, сейчас массово вышли без масок на улицы. Иеромонах Дмитрий (Першин) также активно писал в защиту избитых на акциях людей, отметив, что в России «не сработал белорусский сценарий силового хамства». Он был отправлен служить в 2020 году из Москвы в Казахстан, скорее всего за слишком активную и эмоциональную поддержку осужденных по «московскому делу» и других диссидентов (он присутствовал на судебных процессах). Вместе с тем настоятель церкви Святой Троицы в Хохлах протоиерей Алексий Уминский, также поддерживавший в суде своих прихожан – участников несанкционированных акций и подписавший ряд политических обращений (к народу Белоруссии, например), никак не пострадал. Стоит отметить неочевидный для большинства интеллигенции и массмедиа тезис, что политических репрессий в РПЦ нет. Оказалось, что сотни священников, критикующих власть, ничем не рискуют, а митрополит Иларион (Алфеев) еще в 2019 году заявил, что духовенство имеет право на политические высказывания. Ярким примером, показывающим тренд политического поведения клириков, служит активность протоиерея Андрея Винарского, главы епархиального суда Биробиджанской епархии РПЦ и блогера (ведет стримы в Instagram). Начиная с 2020 года Винарский пикетирует суды и отделения полиции, выходит на улицы Хабаровска, отслеживает, кого из задержанных и куда повезли, морально их поддерживает. Открытых и прямых политических призывов священнослужитель не делает, но его уже 10 раз штрафовали за участие в несанкционированных акциях, а сам он ходит в шапке с надписью «ЯМы Сергей Фургал». Реакция консервативной части православной общественности представлена публикациями на портале «Русская народная линия», но и здесь авторы критикуют как сам протест, «инспирированный Западом и либералами», так и российскую власть. Примечательно, что на фоне многообразия мнений духовенства об откровенной поддержке властей говорил совсем не священнослужитель, а официальный публицист патриархии мирянин Сергей Худиев. Он в своих статьях наиболее близок к государственной пропагандистской трактовке протестов и облика их лидеров. Молчание патриарха Кирилла (его стали называть в социальных сетях «дедушка из Переделкина») предоставило поле для политического самоопределения духовенства. Не менее бурно, чем у православных верующих, политическое оживление в протестантской среде. Отличие в том, что евангелические лидеры более четко разделились на либералов и лоялистов. Критическую позицию по отношению к власти транслируют пастор-пятидесятник из Кемерова Андрей Матюжов (его штрафовали за призывы выходить на улицу в поддержку Фургала и за проповедь, где он обвинял власть в коррупции), баптистский пастор Юрий Сипко (он любит меткое и острое слово: «Очевидно, дело нечистое. Если бы чисто было, то таким дворцом стали бы гордиться. Как Навуходоносор гордился»), пастор-пятидесятник из Екатеринбурга Виктор Судаков. Пастор-пятидесятник и блогер из Калуги Альберт Раткин брал интервью у политолога Валерия Соловья и члена Правозащитного совета Петербурга Григория Михнова-Войтенко, участника протестов. Сын пастора Раткина Давид был осужден на 10 суток за участие в калужских акциях протеста в январе. Баптистский пастор из Тамбова Сергей Степанов стал одним из авторов обращения к властям в защиту политзаключенных. К Степанову, как и к Матюжову в Кемерове, приходили сотрудники полиции, предупреждая об уголовной ответственности за участие в акциях. Лояльную позицию представляют пастор Константин Субботин, настоятель прихода Евангелическо-лютеранской церкви Ингрии в Чебоксарах. В социальных сетях он отметил, что церковь намного более революционна в своей проповеди Евангелия, ее «молчание подобно крику». Пастор-пятидесятник из Ярославля Андрей Дириенко, лидер многотысячной Церкви Божией и один из руководителей крупного пятидесятнического союза, опроверг свое участие в организации протестов и обозначил цель своей общины как «молитву за власть, чтобы проводить жизнь тихую и безмятежную». Тенденция последних лет показывает, что протестанты – в особенности их официальные структуры – оказались намного более лояльными по отношению к власти, чем православные клирики. Это проявилось и в поддержке евангелистами «крымской весны», и в осуждении евромайдана, что не звучало в официальной риторике РПЦ. Причины политического пробуждения религиозного сообщества отчасти вызваны тем, что произошел поколенческий сдвиг, появились молодые священники и прихожане со своими интересами и надеждами. Общинная жизнь предполагает активную гражданскую позицию и опору на демократические правила устройства прихода и общества в целом - независимо от того, что думает на этот счет руководство. От этого зависит успех миссии, ведь верующие не могут жить без своего «проекта будущего». https://www.ng.ru/facts/2021-02-02/9_501_protest.html?fbclid=IwAR05z-bH4i2I05dAJwi-w7jLnT_FVrI3w6pW3zsBGs13sIB_wKov532d2dU

Запрос общества на социальную справедливость изменит состав Госдумы. Начнётся поворот к социал-традиционализму YouTube-канал Александра Щипкова: youtu.be/5ML7YCPcFjY Александр Щипков прогнозирует, что запрос общества на лево-консервативный, социал-традиционалистский поворот отразится на составе Государственной Думы после выборов в сентябре 2021 года. В обществе силён запрос на социальную справедливость, а не просто на абстрактное левачество. В 2020 году этот запрос вылился в конкретные решения Путина по поддержке семей, детей, бедной части населения. Эти финансовые действия необходимы, но недостаточны, потому что для полной реализации запроса нужно концептуализировать этот процесс. Нужно ответить на несколько принципиальных вопросов: что такое социальная справедливость? как совместить перераспределение благ с социальной стабильностью? Всё это наводит на мысль о необходимости сопряжения двух идей - идеи социальной справедливости и идеи традиции. Эти два направления неразрывны в русском национальном сознании. Предвыборные дебаты - прекрасная площадка для обсуждения идеологии, которая понадобится для развития России в ближайшее время. Поворот в сторону социального традиционализма, как предлагает назвать это идеологическое направление Александр Щипков, начал Владимир Путин в 2018 году во время предвыборной кампании. Это направление было подхвачено депутатами "Единой России" и "Справедливой России", которые вносили законодательные проекты, связанные с социальным и традиционалистским направлениями. Но есть и менее крупные политические силы, которые подхватывают идею социального и традиционного. В первую очередь надо назвать имена Сергея Михеева и Захара Прилепина, которые достаточно активно пользуются этой риторикой. Их слабое место, по мнению Щипкова, расчёт на технологию популизма. Аналитик считает, что эта технология не принесёт долгосрочный результат, что время популизма прошло, и пример Трампа ярко это подтверждает.

Епархиальный церковный суд лишил сана протодиакона Андрея Кураева. С апреля Кураев был временно запрещён в служении патриархом Кириллом. Теперь решение о лишении сана должен утвердить патриарх. Поводом для запрета Кураева в служении стала его запись в "Живом журнале" об умершем от коронавируса настоятеле Елоховского кафедрального собора Москвы протоиерее Александре Агейкине. Кураев тогда написал, что в его памяти Агейкин останется "как тупой карьерист, сделавший карьеру в сфере вип-сервиса". Он также раскритиковал Агейкина за его отношение к эпидемии коронавируса. В одном из последних интервью протоиерей, в частности, заявлял, что эпидемия чумы была остановлена молитвой. Закрытие храмов властями в некоторых регионах настоятель кафедрального собора назвал неразумным, так как светские власти не могут устанавливать запреты для церкви. В Русской православной церкви сочли запись Кураева в блоге публичным оскорблением памяти настоятеля собора. Андрей Кураев – один из самых известных миссионеров Русской православной церкви. Он регулярно собирал большие залы на проповеди, выступал на рок-концертах, телевидении и одним из первых в церкви пришел в интернет. Он был референтом патриарха Алексия II и одним из ближайших сподвижников митрополита Кирилла (Гундяева) перед избранием того предстоятелем РПЦ в 2009 году. В последние годы Андрей Кураев активно критиковал церковные структуры и патриарха, обвиняя церковь в отдалении от прихожан, бюрократичности и косности. Незадолго до решения церковного суда в Сети появилась петиция, обращенная к священноначалию РПЦ, с призывом лишить Кураева сана диакона. СМОТРИ ТАКЖЕ Кремлевские старцы. Что внушает Путину отец Илий? Андрей Кураев ответил на вопросы Радио Свобода. – Вы ждали подобного поворота событий? – Я не мальчик, поэтому имею представление о том, что бывает, если теленок начинает бодаться с быком. – 30 лет вы – одна из самых активно действующих и проповедующих фигур в русском православии. Изменилась церковная структура, изменились ваши взгляды. В чем причина того, что дело дошло до такого конфликта? – Пока мне кажется, что причина как раз в том, что я не изменился. Я слишком дитя своего времени, своего социокультурного круга, и поэтому гуманистические идеалы московской интеллигенции позднебрежневских лет мне очень важны. Для меня религия вообще – это, с одной стороны, то, что не может быть навязано по определению, дар Христа, и во-вторых, то, что помогает очеловечиваться. Это то, что помогает сохранить человечность в бесчеловечных условиях. – От какого времени отсчитываете начало своего конфликта с руководством Московской патриархии, может быть, так лучше сказать, или все-таки с церковью? На ваш взгляд, это конфликт шире или ýже, чем конфликт с руководством церкви, отдельными персоналиями? – Дело в том, что сама по себе неконгруэнтность, скажем так, была видна изначально. В советские времена объясняли все недостатки пережитками царского режима. А потом, в 90-е годы, объясняли все негладкости пережитками советского прошлого. У меня тоже был период, когда я надеялся: ничего, придут в церковь люди, пережившие Достоевского, Бердяева, митрополита Антония Сурожского, как-то церковь расправит свои крыла, отдышится, сбросит какой-то гэбистский баланс, и заживем, надо потерпеть, потерпеть. Как говорил отец Виталий Боровой, мы навоз, мы говно, вот наше поколение умрет, зато вырастет новое свободное племя христиан. Такие надежды у меня были. И я точно помню день, когда я понял, что на патриарха Кирилла у меня надежд никаких. Это был майский день 2009 года, когда прошла первая встреча новоизбранного патриарха с московской молодежью на стадионе "Измайловский". Я туда пошел, мне было интересно послушать, как он будет общаться с молодежью, поучиться, может быть, даже у него. Но оказалось, что никакого общения нет. Все вопросы задают заранее расписанные лица, зачитывают по бумажкам, это не диалог. Тогда мои надежды на то, что при патриархе Кирилле что-то произойдет доброе с церковью в миссионерском смысле, они погасли. Я еще до этого говорил, что у нашей страны и церкви есть только 10 лет, это я говорил в середине нулевых годов, и если в эти 10 лет мы не сможем влюбить молодежь в православие, то потом просто демографическая ситуация будет такой, что это будет какая-то другая совсем страна, с другой идентичностью, но никакая не православная Русь. И раз кирилловское правление не дает надежд, значит, естественно, это расширялось и на всю систему. Президент России Владимир Путин принимает патриарха Московского и всея Руси Кирилла в Ново-Огареве, ноябрь 2020 года – Вы упомянули отца Виталия Борового, я для наших читателей поясню, что это был священник, много лет работавший в отделе внешних церковных сношений, в начале 60-х представитель Русской церкви на Втором Ватиканском соборе, много лет служивший в Елоховском соборе как настоятель и духовный отец, наставник очень многих сегодняшних активных православных проповедников. Он дожил почти до ста лет, но настроен был в последние годы жизни, как вы отметили, довольно пессимистично. Но его пессимизм, как вы его процитировали, что мы – навоз, это ведь довольно оптимистический пессимизм. Почему вы даете только 10 лет? Церковь существует веками, и мы не знаем, когда Господь придет и поставит всех на свои места. Что должно так радикально ухудшиться, чтобы потерять надежду? – Это очень просто – изменится демографическая ситуация в стране, я это имею в виду, только это, не апокалипсис. Изменится ситуация с миграцией пресловутой. Я понимаю, что это проблема и западных обществ, но и для России. – Сегодня в новостях сообщали, что в Италии в двухстах, кажется, муниципалитетах за год не появилось ни одного новорожденного. В России, наверное, ситуация получше, но ненамного. Но во Христе нет ни иудея, ни эллина, и мы живем в мире, где перемешиваются этнические, национальные составляющие. Вы совсем пессимистически смотрите на возможность того, что мигранты, приезжие станут православными? Почему? – По закону больших чисел, кто-то из них станет. В более или менее открытом, мультикультурном обществе постоянно происходят переходы, и какой-нибудь русский, петербуржец становится буддистом, скажем, есть какие-то замечательные случаи, когда чуть ли не целое русское село принимает иудаизм или молоканами становятся и прочее, но есть и обратное, когда вдруг китаец или кореец принимает православие. Но это все разовые решения, это не есть что-то серьезное. А всерьез если говорить, то церковь достаточно старый организм, и боюсь, что она уже не очень в состоянии переваривать. В конце концов, если церковь не смогла меня переварить, как она переварит миллион китайцев? – Вас как раз в этой ситуации, так и хочется сказать, переварили и извергли, трагическая ситуация. – Я имею в виду то, что называется – воцерковление, я бы сказал, необратимо воцерковить – вот этого не удалось. Приватизировать мышление, эмоции, язык. – Вы начинали, во всяком случае активно, уже после учебы как референт патриарха Алексия II (Ридигера). На ваш взгляд, это сопоставимые фигуры? Или понтификат патриарха Кирилла значительно хуже в каких-то параметрах, чем предыдущий? – Нет, в смысле административном он, конечно, гораздо лучше. Патриарх Алексий, если честно, так и не понял, зачем он стал патриархом. То есть для себя он не понял, у него не было какой-то стратегической цели. Это Леонид Ильич Брежнев, который и сам живет, и другим не мешает. Как у Брежнева не было серьезной программы модернизации страны, ведения ее, как завелось, так и будет, вот и у Алексия было нечто подобное. Отсюда, кстати говоря, и множество его поездок в епархии, которым все радовались. Но просто я видел и понимал, что для патриарха Алексия эти поездки – это бегство от документов московских, от необходимости ежедневно принимать множество решений. Его в этом смысле тяготила власть, он пребывал в состоянии, я бы сказал, хорошей растерянности в те годы, когда я с ним работал, и поэтому он был открыт к выслушиванию разных точек зрения и так далее. И по-человечески было, конечно, гораздо более приятно и интересно с ним работать. Кирилл всю свою жизнь готовился стать патриархом, пусть если даже не лично, но готовился стать "кардиналом" при патриархе по имени Никодим (Ротов), а потом уже и сам лично. Поэтому у него, конечно, какая-то программа была, и по-человечески за него обидно, что он спустил ее в унитаз, став патриархом. Потому что я не сомневаюсь, что и у митрополита Никодима, и у Кирилла в юности была программа каких-то реформ не административного характера, а более серьезного, но политическая ситуация в стране и в той церкви, какой она стала во время понтификата Кирилла, показала, что никаких серьезных перемен быть не может. СМОТРИ ТАКЖЕ Патриарх Кирилл призвал не покупать "левые" свечи – Упомянутый митрополит Никодим вызывал большую неприязнь среди православного духовенства за симпатии к католичеству. Но один из православных публицистов заметил, что это были симпатии не к католичеству как догматике и истории, а к католичеству как жесткой вертикали власти. И в этом смысле можно предположить, что, если бы он не умер преждевременно – на приеме у папы римского от инфаркта, то он бы строил вертикаль власти наподобие той, которую строят в современной России. На ваш взгляд, это неизбежно для Русской православной церкви – формировать вертикаль власти? Или в церкви, в принципе, возможно то, что в Украине называют "народоправство", более демократичная модель, как в Американской православной церкви, например? – О Никодиме несколько слов. Да, есть некие дурные черты его наследия. Первое – то, что вы отметили, упоение властью, влюбленность во власть, зависть к Ватикану, именно, ему казалось, что это вертикаль власти, и поэтому Никодим был в него влюблен. Это понятно, униженной тогда церкви в России видеть издалека площадь Святого Петра, наполненную народом, понятно, какое впечатление это производит. А вторая вещь – это то, что он своим ученикам всегда завещал: надо исполнять все капризы и пожелания светских властей, и мы переиграем. То есть такой сервилизм предельный. Но была у Никодима еще черта, которой, я бы сказал, нет у его ученика. Никодим вошел в церковную жизнь, когда еще доживало свой век поколение архиереев царских времен, людей с более или менее добротным академическим образованием. У Никодима этого не было, он уже советский крестьянский парень, поэтому у архиереев поколения Никодима, я это видел, было уважительное, благоговейное отношение к интеллигенции, к образованным людям. Если это были миряне, они им тайно помогали, бывало, тот же митрополит Питирим, скажем. И Никодим тоже это делал. Если это были какие-то священники, то старались их тоже как-то защитить, приблизить и прочее. А Кирилл сам себя считает с усам. У него этой никодимовской черты – благоговения к книжникам – нет, он ее не наследовал. Он самодостаточным себя считает, и это не никодимовская черта. – Тем не менее, сегодня Общецерковная аспирантура – это сотни людей, защищающих диссертации, пишущих книги, у которых огромные тиражи. То есть количество православной, самой разнообразной, академической и популярной литературы сегодня сопоставимо с количеством марксистско-ленинской литературы при Брежневе, которого вы упомянули. Так, может быть, тут не вопрос личных взглядов одного патриарха, а все-таки создается церковная среда, которая бурлит, кипит и интеллектуально мыслит? – То, что среда такая создается, это несомненно. Но это нечто, что не зависит от патриархов, их личностей, их политики. Кстати, вчера же произошло еще одно такое печальное событие – Андрей Шишков, преподаватель как раз упомянутой вами Общецерковной аспирантуры, был уведомлен о том, что в его услугах больше не нуждаются. Это либеральный богослов, и сначала его из Академии выгнали, а теперь еще из аспирантуры. По всем направлениям идет стандартизация системы церковного образования. Тем не менее, независимо от этого объективно, конечно же, растет круг людей, которым интересно думать и рефлексировать над своей верой, и это само по себе будет менять атмосферу церковной жизни. Но вместо того чтобы учесть этот фактор и его по-доброму использовать, патриархия решила с ним конфликтовать. Это может дать временный эффект, но обернется пустыми семинариями, кризисом призвания, обернется тем, что та самая церковная интеллигенция будет расцерковляться, и уж точно она не будет ощущать своим долгом апологию церковной системы. И вот это уже чувствуется. – За последний год как минимум двое ярких священников ярко ушли – петербургский священник Анциферов и московский Федор Людоговский, который одновременно работал в Институте славяноведения. Отец Федор уехал за рубеж. Оба при этом не объявили, что снимают сан, но сказали, что прекращают как бы служить церкви. И оба, что любопытно, подались, и сами об этом сказали, на ниву психотерапии. У вас таких перспектив нет? Многие расцерковляются и говорят: "Я не хочу, чтобы ко мне относились с почтением, потому что я священник, я хочу, чтобы меня любили и ценили такого, каков я есть, без моего сана". У вас есть такое стремление? – Нет, нету. Я же довольно сознательно отказался и от священства, такая возможность была, и патриархом Пименом еще были подписаны документы о том, что я в священники рукополагаюсь, а я решил застрять в дьяконах. И одна из причин – это то, что я боюсь вторгаться в жизни других людей. Я не чувствую в себе сил и полномочий копаться в их душе и что-то там исправлять. И поскольку я не был священником, соответственно, у меня нет и пасторского опыта. – Но, тем не менее, у вас есть огромный опыт писательский, и это работа не на микроуровне, не на уровне психологии одного человека, но это работа пастырская и даже архипастырская, на уровне сотен тысяч людей, которые вас читают, слушают и смотрят, их огромное количество. В этом смысле вы намерены что-то изменить? Больше выступать с лекциями, меньше, уйти в затвор? – Мои тексты – это нечто, скажем так, дистанционное по отношению к человеку, что оставляет за ним право выбора своей собственной реакции на этот текст. Это не отношения врача и пациента, то есть они не предполагают такого рода жесткую иерархию. Лекции – это не от меня зависит. Я бы с радостью какие-то лекции читал, даже не в порядке просветительского энтузиазма, этого уже нет, а просто для интеллектуальной гигиены. Человеку нужны, конечно, живые глаза, уши, живая реакция людей, не только в интернете, но и в прямом общении. Поэтому я не отказываюсь, если будет возможность прочитать лекцию, понятно, что уже, наверное, не на церковной площадке. Что касается написания, не блогерства, а книг, да, такие планы есть. Буквально на прошлой неделе я сдал в издательство книжечку, она не совсем новая, но отработанная, на классическую для меня тему – миссиологии. И в этом направлении я надеюсь продолжать работать. 2001 год. Владимир Путин и два патриарха: тогдашний, Алексий II (справа), и будущий, Кирилл, в тот момент – митрополит Смоленский и Калининградский (слева) – А вы будете представляться как дьякон, протодьякон? Или будете как бы… исполнять решение суда? – Не знаю. С одной стороны, конечно, дьякон Андрей Кураев… протодьяконом я никогда не представлялся, но дьякон Андрей Кураев – называется "торговая марка". И я, опять же, еще сана не лишен, эта минута еще не настала. Я думаю, что если идет речь о переиздании книг, там, конечно, я думаю, это останется. Тексты писались мною в дьяконском состоянии, и, я думаю, так же и будут подписываться. – Вы упомянули о необходимости живого общения, живых глаз, человеческого тепла. Сейчас, во время карантина, все это звучит особенно болезненно, потому что удовлетворить эту потребность есть мало возможностей. Вы будете скучать по богослужению, в котором вы были действующее лицо? Потому что те люди, которые сейчас расцерковляются за последние годы, которых я упомянул, в той или иной степени говорят… вот совсем свежая запись Ильи Забежинского, был такой известный православный предприниматель на севере России, бизнес, к сожалению, не пошел, и сейчас он с некоторым отчаянием пишет, что ковид показал, что можно не ходить в церковь, не причащаться, достаточно по Зуму послушать, по телефону исповедаться, и все. Вы бы согласились с тем, что церковь, в принципе, должна отмереть и занять место где-то рядом с онлайн-прессой? – Поскольку я уже 8 месяцев лишен возможности участвовать в богослужениях из-за запрета, конечно, это есть. И я думаю, что это ощущение, скорее всего, даже будет нарастать. Что касается перемен, которые в церковное сознание внес карантин, это серьезно, и это, конечно, заставляет многих людей задуматься о том, что такое богослужение в моей жизни, мои личные потребности в нем, зачем я хожу в храм. Но я думаю, что для многих, скорее, это будет в пользу их воцерковления. Если появился дефицит общения, люди поняли, что хождение в храм – это не некая обязательная и всегда доступная опция, то многие станут этой возможностью дорожить. – Вы упомянули в начале нашей беседы идеалы московской, я бы сказал, российской, русской интеллигенции 1970–80-х годов, но она ведь была разная. Неслучайно Сергей Аверинцев любил цитировать слова отца Николая Голубцова, известного тем, что он крестил дочь Сталина, и за это КГБ довело его до преждевременной смерти от разрыва сердца, о том, что интеллигенция – это сословие, с которым священнику нужно мучиться, критичное, недоверчивое, мало дисциплинированное, потому что быть интеллигентом означает прежде всего комплекс Гамлета: во всем сомневаться. Была интеллигенция, которая ориентировалась на Запад, была интеллигенция, которая любила евразийцев, интеллигенция проправительственная и интеллигенция скорее демократичная. Как вы ориентированы на этом пространстве? Вы интеллигент, но у вас дрейф был, вы меняли какие-то свои концепции, свои позиции? Вы на сегодняшний день где? – Ну, интеллигенция, конечно, никогда не будет единомысленной. Но все-таки для церкви очень важно, чтобы хотя бы какая-то часть, какая-то группа интеллигенции считала бы своим именно человеческим долгом объяснять мир, самих себя с позиций христианства. Ну вот, грубо говоря, славянофилы в XIX веке – это не жандармы, не профессора на государственном или церковном содержании, это волонтеры, которые не получают денег в церковной кассе и при этом рассказывают о том, как они понимают православие, вызывая усмешки и косые взгляды со стороны иерархии. Такая группа для самой церкви и для интеллигенции страны нужна. Люди типа Честертона в Англии, Льюиса, Толкиена, Мунье, Марселя, вот такие вот. Это "пиджачники", которые составили славу христианства и европейской культуры ХХ века. Вот это нужно. Что касается моих экспериментов, изменений, я полагаю, что в главном перемен не произошло, а так… Я скажу так, я терпеть не могу слушать лекции дьякона Андрея Кураева и читать его тексты 90-х годов. – Это знакомое чувство: всегда кажется, что надо было бы лучше. Но можно тогда чуть переформулировать, такой микротест. Вот свобода совести, был закон 1991 года, потом были поправки и закон 1997-го, и наконец, три года назад так называемый пакет Яровой, который обернулся массовой посадкой Свидетелей Иеговы. И вы много писали о Свидетелях Иеговы как миссионер, критикуя их, анализируя их. Сейчас каково ваше отношение к тому, что с ними делают? И предложили бы вы изменить законодательство? Насколько вы сейчас видите пределы свободы совести? – Знаете, моя позиция в этом вопросе как раз не изменилась. Я и в 90-е годы говорил, что мое любимое блюдо – это мелко шинкованные сектанты, я никогда не откажу себе в удовольствии поругаться с сектантом, но при одном условии: если государство не будет подслушивать нашу дискуссию и не будет принимать никаких административных, полицейских мер по ее итогам. То есть я разрешаю себе критиковать чужую веру только при условии, что у моего оппонента есть аналогичное право в мой адрес, в адрес моей веры, если его уста не затыкаются полицейским кляпом. Когда-то Владимир Соловьев говорил, что самое бесправное сословие в Российской империи – это православное духовенство. Потому что у него государственно-полицейский статус, и поэтому оно лишено права на свободную полемику, никто не решается с ним открыто спорить, а значит, и они лишены права всерьез объяснить свою веру. Вот мне бы не хотелось повторения такой ситуации. Поэтому, как только начались аресты Свидетелей Иеговы, тут же я начал публично выступать в их защиту. Я не могу нигде добиться: покажите мне, на основании каких именно текстов, цитат, выражений Свидетели Иеговы объявлены экстремистами, угрожающими обществу? Нет нигде этих цитат. Точно так же и в суде со мной – ни одной моей цитаты не было приведено, чем я хулил церковь, как я оказался "турецким шпионом". Дьякон Андрей Кураев на пресс-конференции в Москве, 2014 год – Ну, вы в хорошей компании, потому что преподобный Максим Грек был посажен на 25 лет, кажется, именно как агент турецкого султана. Возвращаясь к тому, что вы говорили чуть раньше. Впереди Рождество, которое сейчас празднует уже, наверное, все-таки уже меньшинство, и не очень значительное. Маленький младенец на охапке сена. Вы боитесь, что культура, демографические взрывы, подвижки, что они этого маленького младенца задавят? Или вы все-таки думаете, что он сильнее? В общем, это риторический вопрос, и наверное, вы думаете, что Господь сильнее, а на чем ваша вера основывается? – Нет, вы знаете, здесь ровно та же ситуация, что с вопросом о том, можно ли заразиться в храме или во время путешествия. Христос не обещал выступать в качестве санитайзера. Да, он может творить чудо и защитить от угрозы, от ядовитой змеи может, конечно, но вот гарантии, что всегда христиане могут залезать на любой телеграфный столб, хвататься за любые провода и с ними ничего не произойдет – такой гарантии нет. То же самое, если говорить и о встречах с другими культурами – может быть чудо, и другая культура может быть воцерковлена. Но есть одно важное ограничение. За исключением греко-римской культуры, пожалуй, ни одна другая культура народов мира не была христианизирована, если она к моменту встречи с миссионерами имела свою письменность. Исключением можно считать население Египта, но египтяне сами к тому времени уже не могли читать свои иероглифы, они были эллинизированы. Есть некоторые сведения о том, что, кажется, у армян была своя письменность до христианизации, и всё. А дальше или миссионеры несли, создавали азбуку для язычников, как миссия Кирилла и Мефодия, или же… Вот, например, еврейский народ: у еврейского народа была своя письменность, своя культура, историческая память, и еврейский народ так и сохранился. Часть его, конечно, христианизировалась, но сохранился и собственный иудейский мейнстрим. Ну, и печальный совсем пример – это индейцы Центральной и Южной Америки, у которых письменность была, но в итоге судьба их была печальна, там был просто геноцид. – Геноцид и пандемия. Тем не менее, я так понимаю, что в Египте копты есть. – Они уже ко времени христианизации утратили свою письменность. Есть очень интересный рассказ Филосторгия, историка конца IV века, он рассказывает, как именно египтяне приняли христианство. А Египет удивительно принял христианство, без протестов, он стал родиной монашества, это удивляло даже современников. И появился такой апокриф, конечно, это сказка, но очень интересная, почему они приняли христианство так быстро. Потому что было землетрясение небольшое, и посыпалась посуда в домах, полки на пол, как всегда, а египтяне в это время использовали фаллический символ, но похожий на крест, очень любимый современными туристами петлеобразный крест, они его понимали тогда как некий оберег и вешали над дверной притолокой и над кроватками младенцев. И во время этого землетрясения, говорит Филосторгий, все другие амулеты упали, и только этот остался невредим. И это восприняли даже жрецы как знак того, что это есть знак истинной мощи и победы, а значит, знак креста, и поэтому жрецы сказали: идем и принимаем христианство. Это исторический миф, но тем не менее. – Но звучит очаровательно. С наступающим Рождеством Христовым! И дай Бог, чтобы ваше потрясение вы пережили, как египтяне, став ближе ко Христу. https://www.svoboda.org/a/31027194.html

– Интервью с Вильямом Шмидтом, Март 16, 2018 Какие перспективы открываются перед теологией, которая, как научная дисциплина, совсем недавно включена в перечень Высшей аттестационной комиссии России (ВАК); о сложностях и задачах, которые стоят перед теологией как новой для нашего Отечества предметной областью – новой научной специальностью, мы поговорили с российским религиоведом, издателем эпистолярного наследия Патриарха Никона, Вильямом Владимировичем Шмидтом. Он выступил научным руководителем Международной научно-практической конференции «Государство, общество и Церковь: укрепление межнационального и межрелигиозного согласия, развитие и совершенствование механизмов взаимодействия», прошедшей в городе Новосибирске с 11 по 13 мая 2016 г. - Вильям Владимирович, на конференции Вы выступали как преподаватель Российской академии народного хозяйства и государственной службы Новосибирска или Москвы? В.Ш.: Хорошо известно, что Российская академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации – одна из самых крупных образовательных организаций Европы, она имеет большую филиальную сеть – её филиалы есть почти во всех регионах России. В свое время, в период реорганизации системы, была утверждена программа развития Академии, в которой вкралась фраза: «Оптимизировать территорию Российской Федерации под потребности академии» (в этой шутке есть и доля правды). Академия – это крупнейшее образовательное учреждение, которое отвечает за подготовку кадров в сфере управления – государственного, муниципального, а также и в отраслях народного хозяйства. Хотя в гражданско-политической, политэкономической жизни страны многое изменилось, но принципы универсализации, стандартизации никто не отменял, так что сфера управления и подготовка кадров – стратегические задачи воспроизводства общества. Занятым в этой сфере важно знакомиться с достижениями коллег и теми новациями, которые нарабатываются на региональном уровне – вот мы и взаимодействуем в том числе и на подобных площадках, а семинары, симпозиумы, конференции – лишь некоторые из форм и инструментов обмена опытом и взглядами. – Вильям, если позволите: меня интересует вопрос, касающийся образовательного стандарта по Теологии. В.Ш.: Да, конечно – утвержден не только образовательный стандарт по Теологии, но также утвержден и паспорт научной специальности. Так что мы можем поговорить об этом подробнее. – Если он будет реализовываться, то будут необходимы и преподавательский состав, и сопутствующая научно-методическая база… Вы, как человек имеющий непосредственное отношение к специальности «Религиоведение», принимали участие в разработке этого стандарта? В.Ш.: Нет, я принимал активное участие лишь в конституировании Религиоведения как отрасли, имею небольшой опыт развития религиозного образования, включая элементы его системы, – это было в 90-е годы; становление же Теологии и системы теологического образования – это удел все же религиозных организаций, и ведущую роль здесь играла и играет команда Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. Наша Академия и ее базовая кафедра – кафедра государственно-конфессиональных отношений – мы последовательно выступали за введение Теологии в перечень научных специальностей, конституирование этой отрасли. Посудите сами: Религиоведение есть, а Теологии нет, и это при том, что религиоведение изучает те представление о Боге (богах), отношениях (диалоге) человека и Бога, которые формируются в рамках религиозных традиций и культур. Очевидно же, что если нет теологии – уникального научного объекта, то и религиоведение, и философия науки, и многие иные разделы отраслевой науки, изучающие религиозные феномены, вряд ли могут быть и состояться как научное знание. Так что Теологии, как науке, непременно быть, если мы признаем, что есть такой феномен бытия человека, как его религиозная жизнь, религиозная сфера. В последние годы я не перестаю обращать внимание коллег на уже ставший непреложным факт: в России религиозная сфера закончила свое формирование – мы более не видим в ней особой динамики – количественные показатели давно стабилизировались; сейчас мы в основном фиксируем качественные изменения – расширение и совершенствование форм работы с населением и гражданско-государственными институтами, наращивание культурно-идеологического и социально-политического потенциала и т.п. Да, все это закономерно и эти изменения качественно-количественных показателей в аспекте воспроизводства системы, а это ничто иное, как характеристики профессиональной среды – ее научный потенциал, повышение квалификации кадров и т.п., требуют не только осмысления – в этой реальности мы живем и ее развиваем. – Если позволите уточнение – Вы имеете в виду динамику религиозной жизни и сферы в пост-советский период? В.Ш.: Да, конечно, я говорю именно о динамике восстановления религиозной системы после смены государственно-политического строя, общественно-политической формации в целом. С точки зрения основных параметров системы, религиозная система в России восстановлена – общество определилось в своих религиозно-мировоззренческих предпочтениях – появилось даже близкое к нормативному понятие «традиционные религии», маркирующее православие (христианство), ислам, буддизм, иудаизм, но главное – каждая из бытующих в России религиозных традиций восстановлены: институционализированы и довольно устойчивы их структуры, а многие, как, например, Русская Православная Церковь и иные христианские конфессии, имеют высокого порядка централизацию. Поскольку система есть, а структурные элементы ее довольно устойчивы, то самое время обеспокоиться ее совершенствованием – повышением качества, эффективности функционирования и воспроизводства. А для воспроизводства, естественно, нужны инструменты. Как бы долго и много мы не рассуждали о разном и важном, никто не будет оспаривать, что традиция и наука – два крыла, которые определяют место и обеспечивают роль в будущем. Так и с религиозной сферой – без теологии она обречена оставаться суеверием, как без философии и научного знания любое мировоззрение – эклектичное мракобесие, никак не способствующее примитивно организованному сообществу достичь уровня цивилизации. Также никто не будет оспаривать, что опыт повседневности и его закономерности нужно осмыслять, нужно уметь эффективно управлять процессами, а также и реагировать на вызовы времени и прогнозировать будущее. И как все это делать, если для этого нет специального ресурса – научно удостоверенного знания, инструментов? Очевидно, что Теология – один из таких инструментов – специализированное знание с соответствующим методологическим аппаратом, который должен быть детально разработан, если общество желает иметь высокий уровень безопасности. Рассуждая о безопасности, мы четко понимаем, что всякое качество обусловлено уровнем стандартов и требований к их обеспечению. Когда многое в нашей жизни формализовано и стандартизировано, возможно ли это распространить и на такую деликатную сферу как религиозная? – Вполне, если мы согласились считать ее стратегической и базовой (фундаментальной). Но при этом нужно быть предельно аккуратными и осмотрительными именно из-за специфики природы этой сферы – ее аксеолого-аксиоматических (ценностных) начал, от стабильности которых зависит устойчивость человека и общества в целом. Кроме того, данная сфера все еще остается предельно политизированной – не только не удается преодолеть ее идеологизацию, а в последнее время наметилась и крайне опасная тенденция – криминализация за счет борьбы с экстремизмом, нетрадиционностью и инакомыслием. Как видим, сложнейший комплекс проблем приходится на период институционализации Теологии при невнятности подходов к конституированию ее как отрасли знания и определения задач на среднесрочную перспективу. – В связи с этим вопрос: насколько этот стандарт укоренен в традицию нашего богословия? В.Ш.: Думаю, никак. – Но ведь стандарты и модели существуют не только у нас, но и в мире. Вне зависимости от времени признания Теологии наукой есть же традиции? В.Ш.: Все науки родом из философии – с этим мало кто будет спорить, но при этом кто-то считает Философию царицей наук, кто-то – Теологию, а я, например, Религиоведение, поскольку именно оно способно учитывать инварианты видов систем, оказываясь при этом вне пределов этих систем. Мы можем углубляться в историю науки и специфику способов познания: многие как в прошлом, так и теперь правильно полагают, что в мире все давно известно, а мы лишь заново перетасовываем известные факты с учетом новой конфигурации пазлов – смыслов. Мы должны понимать, что реальность по большей части зависит от того, что мы хотим в ней увидеть – каким образом замечаем противоречия и формируем «природу», универсалии – как будем учитывать не только наши желания, но и условия их возникновения; важно еще и то, как мы будем совмещать нашу реальность с действительностью, частью которой мы являемся. Фантазировать о замках, создавать замки и эксплуатировать их – все это не однопорядковые явления, хотя все они в нашей власти – элементы нашей жизни: у кого-то они уже есть, кто-то о них лишь грезит, а кто-то давно разрушил их за ненадобностью. Россия – та из стран, народ которой скор на самые отважные эксперименты, он долго терпит, но быстро запрягает, неприхотлив к условиям, но если уж вошел во вкус, так до предела – чтобы больше ничего и никак не хотелось, и не напоминало… Так и с религией – сейчас это наше ВСЁ, а еще вчера – если ты с серьезным лицом сказал о своих религиозных чувствах, твое место, в лучшем случае – психиатрическая лечебница, а так – тюремная камера. Сегодня нам очень нужна Теология, которой в нашей отечественной традиции почти никогда не было. При этом у нас есть довольно неплохо разработанное Религиоведение, но оно нам почему-то оказывается «не надо», поскольку у него якобы дурное прошлое – оно атеистическое. Что такое атеистическое религиоведение понять невозможно (как атеистическое?), поскольку наука в отличие от мировоззренческих установок не может быть теистической или атеистической – она рационалистична, критична, фальсифицируема и т.д. Но если так – если даже допустить такие вульгаризмы, – то зачем вам нужна теология как наука, если критерии научности вы при этом отвергаете? А можно и еще категоричнее поставить вопрос: может ли быть теология атеистической, если она — наука? Это лишь небольшой срез тех «треволнительных» проблем, которые реально дискутируются – не дают покоя широкой научной общественности и, безусловно, тем, кто пытается формировать политику в этой сфере и участвовать в политиках более высокого уровня. Если по сути, то у Религиоведения и Теологии довольно серьезное, если не сказать категорическое, расхождение в объектах исследования, хотя отдельные элементы совпадают – например, институциональные формы религиозности и роль религии, религиозного фактора в социальности, а вот предметные области оказываются сближены настолько, что многие не видят особого в них различия как это бывает у неспециалистов, не способных отличить философию культуры от культурологии, или политологию от социальной философии. В этой связи возникает несколько крупных блоков проблем – проблемы классификации знания и структуры отрасли. Да, очевидно, что продукты научного производства должны быть определенным образом классифицированы – можно это делать по объекту или предмету исследования; в любом случае такая классификация окажется довольно сложной — разветвленной и многоуровневой системой. Нужно решить, что будет удобнее при использовании нарабатываемого знания – его идеологическая функция или академическая эффективность. Если идеологизация, – тогда в основу внутриотраслевой классификации будет положен религиозный/конфессиональный принцип – мы получим в структуре этой новой отрасли, с учетом отсутствия четких родо-видовых признаков и принципов типологии и классификации, немыслимое количество подлежащих учету религий, а внутри их – множество научных специальностей, соответствующих видам богословия конкретной религиозной традиции – так называемые теологии «родительного падежа», которые в итоге неизбежно будут сближаться с отраслевым знанием на уровне междисциплинарных связей и приведут к академической диффузии предметных областей, к хаосу. Если же в основу классификации будут положены установки на эффективность, качественные показатели, тогда в основу отраслевой классификации будет положен принцип предметности, который в логике «общее — частное» предпишет аккумулировать весь спектр религиозных явлений в объеме видового (религиозного) разнообразия — всей палитры религиозных традиций мира, никак не ранжируя эти традиции по степени важность/ ценность. В этом случае мы можем получить довольно стройную систему отраслевой науки, «архитектура» которой изначально опирается на межпредметные связи, а всё многообразие религиозных феноменов конкретных религиозных традиций образуют единый класс предметов, как полученных в рамках конкретно-научного подхода соответствующим методологическим аппаратом. Вторая проблема — отраслевая демаркация, которая в научном знании проходит исключительно по предметной области. В отечественной традиции Религиоведение как наука о религии(ях), сфере религиозного (религиозных явлениях) и роли религии в социуме (социальных функциях религии) сформировалась как междисциплинарная отрасль — исторически входит в отрасль философских наук, которые исследуют наиболее общие закономерности, фундаментальные вопросы бытия — вопросы о мире и человеке, включая и его место в нем. Да, можно рассуждать о Религиоведении как некой метанауке, но вместе с тем она не может существовать без или вне конкретно-научного знания — исторических, социологических, психологических, этнографических, литературоведческих, политологических, канонико-правовых основ знания, описывающих конкретную религиозную традицию. Безусловна, на этом фоне есть и известные претензии постмодернистского интеллектуализма, выдвигаемые к любому обществоведческому концептуализирующему знанию — знанию о наиболее общих закономерностях развития человека/общества, в особенности к философии, низводя ее до мировоззрения или модернизированных мифологем. Но вместе с тем, всякая Теология как теоретическое знание, формируемое в рамках конкретной религиозной традиции, при последовательной разработке методологического аппарата и межотраслевом взаимодействии, придет к обобщениям философско-методологического порядка, формируя свою собственную философию теологии или философскую теологию… Таким образом, Россия в своем опыте строительства Теологии как отрасли знания (науки) с очевидной неизбежностью должна будет генерализовать/систематизировать накапливаемое в отраслях, изучающих религиозные явления/феномены, знание о религии — сохранять его распыленным по отраслям, генерализируя в философской подотрасли — религиоведении, или же создать самостоятельную отрасль — Религиоведение / науку(и) о религии (Religionswissenschaf, la science de religion, science of religion, Religious Studies), в которой центральное место закономерно будет занимать Теология со всем ее сложно структурированным родо-видовым знанием — богословием различных религиозных традиций, а также и сопутствующие подотраслевые разделы — истории, географии, социологии, политологии, культурологии, антропологии, психологии религии и т.п. Сказанного вполне достаточно, чтобы понять уровень неопределенности, с которым столкнулось академическое сообщество после принятия решения о признании Теологии в качестве научной специальности и введя ее в систему профессиональной подготовки. С каждым годом уровни рисков будут все более ощущаться, поскольку структура воспроизводства профессиональных кадров, их аттестация, производство продуктов интеллектуального творчества будет требовать логически выверенного, четкого учета и контроля. На данном, начальном, этапе институциализации отрасли это не так ощутимо, поскольку в рамках содержания образования (перечень компетенций, наполнение учебных планов по направлению подготовки различного вида учебными дисциплинами) — все эти проблемы можно компенсировать за счет междисциплинарных связей, но вопросы обеспечения профильных, специальных учебных дисциплин детально разработанными учебниками и учебными пособиями — это серьезная проблема, во многом связанная с тем, как структурировано отраслевое знание. Эта проблема проявила себя во всем масштабе даже на уровне создания Паспорта научной специальности «Теология», который во многом дублирует Паспорт специальности «Религиоведение». Насколько критична ситуация — дело вкуса в оценке. На наш взгляд, это естественный и закономерный процесс на этапе перехода от институционализации к конституированию отрасли, на котором, по мере нарабатывания опыта отраслевого производства, происходит не только уточнение конфигурации самой отрасли под нужды практики и особенности производства, но и совершенствуется понятийно-категориальный аппарат, взрослеют акторы и развивается их корпоративная культура — расширяются ее горизонты, а она сама, отрасль, перестает быть узкопартикулярной и агрессивной. Здесь нет ничего нового — так проходило становление каждой новой научной отрасли – и психологии, и социологии, и политологии, например, выделявшихся из философии… Да, богословская традиция на Руси куда более древняя, нежели традиции академической учености, но так уж сложилось, что в России именно Теология стала самой молодой и в академическом смысле наиболее слабой и уязвимой. Этому есть множество причин, среди которых, в том числе: отсутствие практики вырастания университетов из монастырей; сугубое внимание в Духовных школах к формированию опыта послушания, а не академической учености; практики пастырского богословия и катехизации, а не научных изысканий и мировоззренческих диспутов. Даже те высокие достижения академического богословия, что сформировались к концу XIX — началу ХХ в., на корню были уничтожены в период революционного лихолетья и последовавшей за ним эпохой безбожного социализма; да и собственно факт, что Россия до сих пор не имеет на национальном языке полного свода патристических текстов, говорит о себе ярче всех иных фактов вместе взятых… Как видим, сегодня мы оказались в условиях, когда нужно сразу решить весь комплекс сложнейших проблем, усугубленных еще и тем, что Россия — мультрелигиозная и полиэтничная страна, укладные особенности которой довольно сильно разнятся при движении с севера на юг и с запада на восток. Развивалось ли богословие? – Да, развивалось на уровне мысли. Но оно не было таким, как в европейской традиции – оно не перешло на уровень высокой академической традиции, когда богословие и теология обслуживают само научное знание о системе. — Почему так произошло? – На наш взгляд, по той простой причине, что в русской религиозной традиции богословские школы были отделены от университетов: да. со временем были созданы Московская Духовная школа, Петербургская, Киевская, Казанская… но, по факту, семинарии оказались несвязанными с университетами, академическим знанием… — Вы упомянули о специфике условий, в которых развивались богословские традиции на Руси — Вы имеете в виду влияние реформ Петра Великого? В.Ш.: Нет, это куда более сложные проблемы, уходящие в глубь веков. Да, мы могли бы иметь коренную, автохтонную богословскую академическую традицию, чем-то напоминающую европейскую, если бы в стенах наших монастырей выросли университеты, а не только ремесленные школы. Но такие попытки предпринимались, например, в эпоху Патриарха Никона, правда, очень скоро, с окончанием его эпохи, случились необратимые для всей русской цивилизации перемены — мы не успели пройти свое «высокое» Средневековье, не успели доформировать свой национальный тезаурус культуры, сделали инокультурные и инославные прививки со всеми вытекающими из этого факта известными следствиями. О богословии можно сказать лишь одно — в массе своей оно ориентировалось на обслуживание хозяйственных укладов. — Я бы сказал, что не только хозяйственная, но и аскетическая школа существовала. Традиционно это связанно с Афоном. В.Ш.: Да, безусловно, но все это — практическое богословие, притом богословие весьма далекое от артикуляции и развития понятийно-категориального аппарата, на котором говорит ученость, не менее эффективно погружаясь в умное делание и «снимая» его ради пользы и возвышения многих иных, далече от старца-подвижника сущих. Сегодня, глядя на опыт строительства наших монастырей — богословие в камне, опыт нашего, русского, иконописания — богословие в красках, опыт нашего пустынножительства и исповедания веры на северах — евангелизации, а в современных условиях — и реевангелизации, мы пытаемся не только его понять, но и приобщить себя к этой истории и традиции. Нам вновь открывается не только опыт благовестия, но и богословствования, не так ли? — Без сомнения. — Богословие многогранно — есть и практическое, и мистическое, то есть чувственно-интуитивное, есть и формализованное в иконе или тексте. Его нужно уметь создавать, уметь постигать, уметь транслировать — нужно иметь этот мир и уметь его передать тем, кто идет вслед уходящим в вечность — передавать новому миру, новым поколениям, которые входят в жизнь, в Церковь и воцерковляются. На мой взгляд, задача современного этапа, — опираясь на многообразие накопленного опыта, четко формализовать запрос времени с учетом вызов. (Безусловно, есть проблема и в том — чтó мы понимаем под вызовами и каким мы пытаемся увидеть будущее.) На конференции в Новосибирске упоминалась идея «Третьего Рима». В целом, вообще, ее часто вспоминают в последнее время. Эта религиозно-политическая идея, возникшая в церковной среде — высказанная монахом Филофеем в первой трети XVI в., имела большое значение для внутригосударственных целей. Но в XVII в. Патриарх Никон говорит ей «нет», поскольку жизнь должна устраиваться сообразно законам духа, а потому Московия — это не столько Рим, сколько Иерусалим — Новый Израиль. И мы видим, как согласно этой установке начинает трансформироваться реальность — даже внешняя политика все более и более приобретает экклесиоцентричный характер. Мир завтрашнего дня формируется сегодня — нашими представлениями и чаяниями. И государство, и Церковь хотя и являются институтами высокого порядка, хотя и категорически различны в силу своей природы, но неизбежно соединяются в человеке — его существе, его бытийности — без человека, вне человека реализованы быть не могут. Задачи этих двух великих институтов в истории мира, их роль хорошо известны, как и их мощь, перед лицом которой человек — ничто. Но ведь и без человека они – ничто. Страшнее другое — от уровня духовно-интеллектуального развития человека во многом зависит социально-политический образ и характер этих институций — стиль эпох, уровни возвышенности и низменности. Великие трагедии ХХ века — плоды не только рук и воли, но и духа человека, раскрывающие мощь бытия — его диалектику. Сегодняшний день — та зыбкая грань, тот рубикон, за которым будущий образ нашего мира — мир с узкими границами, ориентированного внутрь себя, где вокруг сплошь враги, а может, и наоборот — мир экклесиоцентричный — мир широких границ, дружественных начал и партнерства. «Политика» (умонастроение) в отношении к Теологии — вот тот радикальный вызов-реакция, от ответа на который зависит формат нашей жизни на много поколений вперед. Вся суть, сущность богословия третьего тысячелетия — выбор умонастроения-«политики» — выбор принципа организации Теологии: оно может быть как робким, страха, вражды — богословием войны, так и порыва, творчества, торжества — богословием мира. Сделанный выбор откроет дверь в иную реальность — к следующему выбору такого же порядка, правда, уже в организации содержания. Одним словом, какие потенции актуализирует человек дня сего, таким получит свой лик во дне завтрашнем — этим ликом будущее будет смотреть ему в глаза, будет ковыряться в его душе, уме, в его повседневности. Так что на вопрос «каким будет русское богословие в XXI веке?» ответ простой — я не знаю, хотя «пророчество» просто — Христо-/антропо-центрично. А вот какими будут его аспекты — краски/камня/молитвы, мира/войны/пацифизма, логоса/начетничества/идеологемы — возможно всякое; главное — оно уже пришло в движение, а разовьется ли, зачахнет, в каких формах проявится — эти прогнозы/оценки оставим суду истории и Творца миров… https://igsu.ranepa.ru/news/p70337/ Источник — Живоносный Источник. 2017. №1 (12)

РЕЛИГИЯ И ОБЩЕСТВО НА ВОСТОКЕ: – Роман Николаевич, Вам, очевидно, хорошо знакома проблематика такого явления в религиозной жизни, как эскапизм, бегство в некую воображаемую реальность в ответ на вызовы религиозной группе со стороны государства. Но можно ли говорить, напротив, об угрозе со стороны таких "изолятов", пусть и фундаменталистского толка, светскому устройству общества? Р. Н. ЛУНКИН: – Воображаемую реальность в современном мире создают разного рода корпорации в рамках бизнес экосистем, а также в немалой степени социальные сети, не говоря уже о компьютерных играх. А в религиозной среде бегство от мира никогда не было в полной мере конструированием воображаемого мира. Хотя со стороны так может показаться - и светскому человеку, далекому от религии, и представителю конкурирующей религии или конфессии. Поведение христиан в Римской империи трактовалось как асоциальное, когда они отказывались воздавать почести императорам. Монашество в разных его проявлениях, безусловно, является эскапизмом. Но конечной целью такого рода поведения было стремление переделать мир вокруг и спасти людей в нем, а не покинуть этот мир вовсе. Верующие, которые сейчас противопоставляют себя окружающим, часто ищут свой путь спасения на основании предлагаемых обстоятельств. Когда им сложно вписаться в правила светского общества, они создают свои замкнутые общины и напряженно ждут конца света, как многие православные старцы и общины вокруг них. Бывает, что властям сложно понять то или иное новое религиозное мировоззрение и его интересы. В этом случае государство предпочитает превентивно ликвидировать такое движение или начать приучать его к своим правилам, к примеру, навязывать хартию светскости как во Франции. Является ли это образцом светского государства сказать сложно. Конечно, гонимым логично провозглашать преследуемых мучениками и говорить о будущей жизни и конце света. Опять же сложно назвать это эскапизмом, хотя любой неверующий или верующий иной веры может покрутить пальцем у виска. Почему же исламский фундаментализм да и протестантский и православный часто считают экскапизмом, иногда называя его постмодернистским? Я бы ответил так: светское, а именно - секулярное в публичном пространстве - общество не хочет видеть свое отражение в религиозном фундаментализме, который ярче всего отображает окружающие проблемы и большего всего предъявляет к нему претензий. Ведь религия никогда не сбегает от мира совсем, давая шанс ему спастись, потому что это мир опрометчиво бежит от нее. https://www.facebook.com/groups/790162064361943/permalink/3761872333857553

Дата публикации: 02.03.2016. Говорят, недавно состоялось совещание главных редакторов обществоведческих журналов по вопросам этики научных публикаций. Надеюсь, что выводы этого обсуждения будут доступны нашему профессиональному сообществу, потому что это – очень важная проблема. Ничуть не претендуя на всеохватность, хотел бы кратко изложить некоторые свои мысли по этому поводу. Первое, прежде чем говорить об этике написания научных статей, вероятно надо бы понять, каковы сегодня этические требования к социологу вообще. Периодически рецензируя статьи и книги российских социологов, предназначенные для публикации в России и за рубежом, прихожу к печальному выводу. Очень много работ, отражающих профессиональную неграмотность российских авторов. Профпригодность – основа нашей этики. Второе, это – не их вина, а результат общего состояния нашей науки и профессиональной подготовки молодых ученых. Несколько лет назад я, по поручению В.А. Ядова, вел семинар группы «продвинутых» студентов. Сегодня, спустя шесть лет могу констатировать: никто из них не стал ни ученым, ни преподавателем. Мои более удачливые коллеги говорят, что даже таких «продвинутых» потом нужно учить еще 5-6 лет. Значит, что-то не так в этических основах нашего цеха воспроизводства молодых специалистов. Третье, одна из очевидных причин этого отставания – сам принцип организации учебного процесса. Мы продолжаем учить «по предметам», а жизнь перед нами все время ставит проблемы. Но любая, даже мелкая бытовая проблема – всегда многосторонняя и, следовательно, междисциплинарная. Четвертое, временной разрыв между обучением и жизнью все время увеличивается, потому что в эпоху глобализации и информатизации скорость перемен все время увеличивается. Мир постепенно переходит к «третичным» формам обучения: краткосрочным курсам, летним школам, дистанционному обучению без отрыва от производства и т.д. Сама жизнь нас призывает: сочетайте процесс обучения с социальным действием, с обучением практикой (метод, именуемый нашими западными коллегами learning by doing). Пятое, великие русские ученые, естествоиспытатели и гуманитарии, всегда были не только исследователями, но и гражданами своей страны. Д.И. Менделеев, В.И. Вернадский, С.И. Вавилов и многие другие естествоиспытатели не только старались формулировать политические требования, но и сами становились политическими деятелями. Как, например, тот же Вернадский, который долгое время был земским гласным (уверен, что мало, кто из студентов-социологов знает, смысл этого термина). Шестое, наши Нобелевские лауреаты, П. Капица, Л. Ландау, А. Прохоров, говорили, что эксперимент важнее теории. Эту максиму не надо понимать буквально. Применительно к нашим дисциплинам она предполагает сочетание двух ролей: дистанционного исследования и включенного наблюдателя, то есть непосредственного свидетеля текущих событий. Да, вторая роль сложнее и подчас опаснее, но она необходима. Седьмое, мир изменяется все быстрее, причем самым непредсказуемым образом. Сейчас, в кризис, экономисты строят сценарии развития страны при возможных поворотах истории. А социальная прогностика, развивавшаяся в советские времена, исчезла как самостоятельная социологическая дисциплина. Мне возразят: уже проведенное исследование есть основание для прогноза. Но коль скоро Россия включена в глобальную систему, она должна учитывать ее возможные тренды и бифуркации. Теперь три замечания по поводу этики научных публикаций. Наша обязанность продвигать результаты наших исследований в международные гуманитарные издания. Профессионалы всего мира все еще очень плохо осведомлены о социально-политических процессах в России. Без знания английского туда путь закрыт. Пора, наконец, перестать копировать западные концепции и методики. Метод и теория всегда отражают реальность. Примеров достаточно: К. Маркс, М. Вебер, З. Бауман, М. Кастельс и все другие. Наконец, вас всегда опубликуют в международном он-лайн журнале, если вы продемонстрируете свою осведомленность о работах ваших предшественников и современников. Об авторе: ЯНИЦКИЙ Олег Николаевич, доктор философских наук, профессор, Руководитель сектора социально-экологических исследований http://www.isras.ru/blog_yan_91.html

Дмитрий Узланер: «Новые атеисты — это фундаменталисты» Главный редактор журнала «Государство, религия, церковь», доцент РАНХиГС Дмитрий Узланер рассказал «Метрополю» о деле «Тангейзера», православном поисковике, новых атеистах и Боге после ГУЛАГа. Дмитрий, давайте начнем с основ: как сегодня надо говорить о религии? И заслуживает ли она, чтобы о ней говорили серьезно? Когда имеешь дело с религией, надо учиться называть вещи своими именами. Как бы приземленно, цинично и, может быть, даже оскорбительно это ни звучало. Был такой Эдвард Саид (профессор Колумбийского университета, культуролог и активист палестинского движения. — Ред.), он написал критическую работу, посвященную феномену «ориентализма», то есть тенденции мистифицировать Восток, представлять его как загадочного, волшебного, иррационального Другого. Эта мистификация затем используется для всевозможных политических манипуляций как со стороны западных держав, так и со стороны местных элит. Ошибка ориентализма в том, что люди везде одинаковы — с теми же проблемами, с теми же чаяниями, с тем же нехитрым набором кнопок для их управления. Точно такой же ориентализм существует и в отношении религии, то есть происходит ее мистификация и формируется представление о ней как о чем-то потустороннем, запредельном, иррациональном, а потому и говорить о религии в этой логике нужно с придыханием и закатыванием глаз. Очень выгодная позиция: светские рациональные люди могут не принимать ее всерьез («это всего лишь религия!»), политики — использовать как инструмент сакрализации собственной власти, а религиозные предприниматели — обделывать любые дела, пребывая в тумане потусторонности. В ответ на этот религиозный ориентализм надо однозначно заявить: глупость, сказанная верующим, будь то священник или мирянин, — это именно глупость, а не особый вид религиозной «гибридной» мудрости. То же самое с лицемерием. То же самое с невежеством. То же самое с подлостью. Без сюсюканья, подмигиваний и снисходительных реверансов. Верующие — это совершеннолетние, разумные люди, и вести с ними диалог нужно исходя из этого. Никакая критика не способна поколебать убеждений человека, если эти убеждения чего-то стоят. Не так давно Юрий Грымов запустил первый в России поисковик для православных пользователей интернета. Это как сеть TOR — интернет в интернете. Что вы об этом думаете? Есть такой жанр в кинематографе — эксплуатационное кино. Это когда фильм пытаются пропихнуть за счет «эксплуатирования» того или иного культурного тренда, единственного стопроцентно работающего приемчика (например, много «крови и мяса») или же за счет ориентации на конкретное достаточно многочисленное сообщество. Такая же эксплуатация успешно применяется и в иных сферах. Например, есть православная литература. Там много ангелов, чудес и прочего субкультурного сленга, но мало собственно литературы — иначе приставка «православная» не требовалась бы. Есть пресловутый христианский рок, про который была снята одна из серий «Южного парка». Записываются альбомы, некоторые из них становятся «золотыми», «вдохновенными» и даже «снизошедшими». Но по большому счету это вторичная музыка. Православный поисковик — что-то из этого же ряда. А что вы думаете о недавнем инциденте, связанном с постановкой «Тангейзера»(имеется в виду дело в отношении режиссера постановки оперы Рихарда Вагнера «Тангейзер» и директора Новосибирского театра оперы и балета, которое было открыто по жалобе митрополита Новосибирского и Бердского Тихона, посчитавшего, что спектакль оскорбляет чувства верующих. — Ред.) и прямом вмешательстве Церкви в искусство? Это интересный кейс, который выводит нас на более фундаментальную проблему. Одним из следствий секуляризации Нового времени стало общество с достаточно жестким отграничением религии от нерелигиозных сфер: политики, экономики, культуры, искусства и т. д. В постсекулярном постсовременном (и особенно постсоветском) обществе эти границы начинают размываться — возникают так называемые постсекулярные гибриды, то есть всевозможные причудливые переплетения ранее отграниченных друг от друга сфер. Соответственно, борьба идет за то, какие именно очертания примут эти постсекулярные гибриды, где и как будет пересечена граница, например, между религией и искусством или религией и политикой. Ключевой вопрос: кто имеет право определять формат подобной гибридизации? Возьмем кейс панк-молебна Pussy Riot: политика и современное искусство вторглись в религиозную сферу, покусились на сакральное пространство. Это вторжение было объявлено церковными и светскими властями нелегитимным, кощунственным нарушением границ: на чистый пол, грязными ногами… Но мы знаем многочисленные примеры, когда гибридизация политики и религии, религии и искусства не просто не осуждается этими же властями, но, наоборот, всячески поддерживается. Я думаю, примеры тут каждый приведет самостоятельно. То есть дело не в пересечении границ, но в борьбе за то, какая именно гибридизация будет принята обществом как безальтернативная. «Тангейзер», равно как и целый ряд аналогичных кейсов, — это попытка со стороны ряда акторов — возможно, вполне искренняя (та самая «святая простота») — навязать определенный формат гибридизации религии и искусства. Естественно, другие акторы пытаются этой гибридизации сопротивляться. Что такое теология и зачем она нужна? Самое важное в теологии — это рефлексия над тем, что значит твоя вера в условиях вызовов сегодняшнего дня. Где, например, место христианства в мире новых технологий, современного искусства и войны на Донбассе? Я даже сказал бы, что это все в большей степени прикладная наука: к примеру, от теологического ответа, который последует в качестве реакции на «оскорбленные религиозные чувства», зависит количество и динамика дел, подобных уже упомянутому «Тангейзеру». Например, полуофициальная государственная теология сегодня выглядит примерно следующим образом: религия, если это, конечно, не какие-то сектанты, представляет собой набор сакральных, неприкасаемых, дорогих сердцу каждого россиянина символов и артефактов. Одна религия отличается от другой внешними формами символов (крест, полумесяц и т. д.) и ритуальными действиями, которые необходимо с ними совершать. Эти символы, если они намолены, могут исцелять и вообще обладают магическим потенциалом. Значат все они примерно одно и то же: патриотизм, нравственность, традиционные семейные ценности, ну и, может быть, что-то еще в зависимости от региональной и конфессиональной специфики. Если проводить параллель с компьютерными технологиями, то такая теология в истории богословской рефлексии примерно соответствует ручным счетам. Чтобы, условно говоря, проделать путь от ручных счетов до последних моделей макбуков, нужно пройти достаточно долгую интеллектуальную и духовную эволюцию. Не кажется ли вам, что верующие в последнее время невероятно активизировались на почве защиты традиционных ценностей и борьбы с геями, а могли бы заниматься спасением собственной души? Боюсь, это нервическое. Кипучая активность призвана скрыть одно обстоятельство: христианская традиция скукожилась на крохотном пятачке семейно-интимной сферы. То есть мы так заняты разными спектаклями, концертами и парадами, что нам просто некогда обращать внимание на по-настоящему важные вещи. Нужно очень стараться, чтобы не замечать тот ядовитый антихристианский бульон из лжи и ненависти, приправленный самым настоящим культом личности, который уже давно разлит по всем сосудам общества. Социальная этика — это слепое пятно русского православия. Естественно, оно вполне себе рукотворное. А как обстоят дела с плеядой «новых атеистов», вроде того же Ричарда Докинза? Есть ли от их сотрясания воздуха хоть какая-то ощутимая польза? Новые атеисты — это структурный аналог религиозных фундаменталистов. Это антирелигиозные фундаменталисты. Вообще, фундаментализм можно понимать и вне религиозного контекста. Он возникает как ответная реакция со стороны сообщества, чье спокойное, комфортное, размеренное существование было поколеблено радикальными социальными трансформациями. В основе фундаментализма стремление вернуть утраченную стабильность, восстановить поехавшую систему координат, с этим связана бескомпромиссность, любовь к простым решениям, поиск твердых, непоколебимых оснований и т. д. Но сегодня сама современность трансформируется таким образом, что внезапно религии и представляющие их сообщества выходят на первый план (по целому ряду причин). В этой связи говорят о постсекулярной современности. Неверующие чувствуют, как почва уходит у них из-под ног. Отсюда радикальность новых атеистов, безапелляционность их позиции, сочетающаяся с невежеством и удивительной глухотой по отношению ко всему, что связано со сферой «культуры». Одна «теория мемов» Ричарда Докинза чего стоит! Согласно этой теории, христианство — это просто полумеханическое нагромождение разрозненных бессмысленных идей, своеобразная колония мемов, паразитирующая на сознании ее носителя. Если незамутненными глазами прочитать книги того же Докинза, Кристофера Хитченса, Сэма Харриса, если послушать выступления Александра Невзорова, то нельзя не обратить внимания на крайнюю поверхностность аргументов, когда речь заходит о чуть более фундаментальных вещах, чем очередной церковный скандал. Обилие штампов и стереотипов, связанных с религиозными войнами, Средневековьем, охотой на ведьм. Представление о религии как об ущербном способе познания мира, как о некоей недонауке (характерное высказывание Невзорова: «Человек или знает теорию эволюции, или является верующим») — все это несерьезно даже по меркам научных представлений о религии начала XX века. Работы Докинза о религии — это аналог «новой хронологии» Фоменко и Носовского: видный представитель естественных наук пробует себя в гуманитарном пространстве, при этом высокомерно игнорируя уже имеющиеся в этом пространстве наработки. Надо сказать, что с медийной точки зрения оба проекта чрезвычайно успешны. Кстати, посмотрите ради интереса фильм «Неверующие» про Докинза и его коллегу Лоуренса Краусса — это же история странствующих проповедников, обращающих заблудшие души в свою веру! Впрочем, антирелигиозный фундаментализм полезен хотя бы тем, что он схлестывается с религиозным фундаментализмом, уменьшая тем самым вред, который наносится последним. У послевоенных философов существует пресловутая этическая проблема «нацизма Хайдеггера», которую пытался решить ряд авторитетных персонажей от Лиотара до Бодрийя­ра, и она до сих пор, что называется, «горяча». Существует ли в такой академической среде, как религиоведение, подобная проблема? Конечно. Самый известный религиовед XX века — румын Мирча Элиаде. Лет десять назад вышла книга о нем с характерным названием «Забытый фашизм». Но есть более серьезная проблема, масштабы которой философии и не снились, — нацизм Бога или Бог после нацизма. Ведь Бог был в Освенциме, он все видел — так почему же Он не вмешался? И как можно после этого верить в благого всемогущего Бога? Эти простые вопросы трансформировали теологию второй половины XX века. Много авторитетных людей сломали себе голову, размышляя над этим. Из таких размышлений возник, в частности, образ совсем другого Бога — слабого, обессиленного, опустошившего себя в мир и отныне присутствующего в нем в роли бессильного сострадающего свидетеля. После фактически ГУЛАГа, устроенного коммунистами на территории древней святыни? Монахов расстреливали прямо в монастырских стенах. Зная это, очень странно смотреть на огромную каменную плиту, установленную в соловецком лесу веке эдак в XIX. На этом камне высечен трогательно-поучительный рассказ о том, как на святой остров проникли рыбаки со своими женщинами. Они смеялись и предавались разврату. Тогда по молитве монахов явился ангел и прогнал рыбаков. На этом лубочная история заканчивается, но мы-то знаем продолжение: потом на остров высадились большевики, монахов убили, а монастырь превратили в концлагерь. И где, интересно, был ангел в тот момент? Чем он был занят? Вероятно, прогонял женщин с Афона. Как вы считаете, Церковь уже ассимилировалась в современной интернет-культуре? Нет. И для общественного спокойствия это благо. Представляете, какое количество сайтов оскорбляет религиозные чувства? А сколько людей в интернете сильно неправы? Интернет как революционное средство коммуникации оказывается чрезвычайно опасен. Это как машина времени, которая сводит воедино людей из разных культур, разных эпох, буквально с разных этажей эволюционного развития. Не готовы еще условные хипстеры и условные бородачи к соприкосновению друг с другом. Вот здесь не соглашусь: такие персоналии, как Дмитрий Смирнов или Андрей Кураев, давно стали культовыми мем-иконами среди условных хипстеров (можно уже стильные футболки с ними выпускать по 20 долларов и прочий православный мерч), а меж тем ни один тролльнутый утырок не вспомнит хотя бы одного религиоведа или социолога. Почему так? Элементы православия заметно украсили постмодернистский пейзаж. Маршалл Маклюэн отчеканил замечательный тезис: medium is the message, то есть средство передачи сообщения и есть само сообщение. Интернет подчиняет любое попавшее в него содержание своей логике. И Кураев, и Димитрий Смирнов, попав в мировую паутину, превращаются в виртуальных персонажей, а их слова и жесты — в мемы и демотиваторы. Интернет перемалывает любые интеллектуальные или образовательные иерархии, перестраивая их под свои приоритеты: мемы ранжируются по степени ржачности, а персонажи — по степени эпичности. В логике интернет-культуры это две равнозначные и одинаково «доставляющие» мем-иконы, изображения которых можно хоть помещать на футболки, хоть вытатуировать на ягодицах. Религиоведы и социологи не хотят быть вытатуированными на чьей-то заднице, поэтому и не светятся. Хотел бы затронуть немного заезженную, но важную тему: педофилия американских католиков — это проблема чисто христианско-рефлексивная? Снимите розовые очки-велосипед и прочитайте священные тексты мировых религий, изу­чите историю великих пророков и святых. Вы найдете там массу интересного — от полигамии до того, для чего я даже слова подобрать не могу. Сколько лет было Айше, когда она обрела мужа? По некоторым источникам — девять. А дальше невежественный человек рассуждает так: если великие отмеченные Богом люди делали так, то почему нам нельзя? Многие сомнительные ближневосточные традиции, регламентирующие взаимоотношения полов, сохранились до наших дней и по этой причине тоже. Был такой Дэвид Кореш из Америки, лидер злополучной «Ветви Давидовой», трагически уничтоженной в 1993 году. Он открыто заявлял, что берет пример с библейских царей (само его имя Дэвид — от царя Давида, а Кореш — от персидского царя Кира, или Куруша) и по этой причине имел много жен, в том числе и самого юного возраста. Тексты, написанные много сотен и даже тысяч лет назад, — не самые лучшие пособия по нравственному воспитанию. Особенно если их понимать буквально, не включая голову. Недавно Стивен Фрай выдал неполиткорректную проповедь о злобном маньяке и кровожадном отморозке Боге, наблюдающем за страдающими африканскими детишками. Помогите необразованным религиозным фундаменталистам, которые тоже имеются среди читателей «Метрополя», рационально ответить на столь суровые обвинения. Не переживайте за религиозных фундаменталистов: они найдут что ответить. Не сказал ли апостол Павел в Послании к Римлянам: «А ты кто, человек, что споришь с Богом? Изделие скажет ли сделавшему его: „зачем ты меня так сделал?“ Не властен ли горшечник над глиною, чтобы из той же смеси сделать один сосуд для почетного употребления, а другой для низкого?» (Рим. 9: 20–21). Просто африканские дети в этой логике — это горшки для низкого употребления. Вообще, Бог фундаменталистов величествен и солиден. Он ездит на небесном лимузине, подставляет под поцелуи свои толстые пальцы, украшенные драгоценными камнями, и не забывает периодически насылать на людей всевозможные кары. И плевал он на нас с нашими неполиткорректными проповедями. В беседе с Иовом, пытавшимся призвать Его к ответу, Бог метко заметил: «Такая ли у тебя мышца, как у Бога?» (Иов 40: 4). За такого Бога не жалко и голову отрезать. И почему вообще Бог должен вам нравиться? Кто кого будет судить, в конце концов? Сделали из Бога что-то типа Деда Мороза, а потом удивляетесь: а чего это он подарки не приносит? Скажите спасибо, что еще ножичком не полоснул.

24 СЕНТЯБРЯ 2020, 16:50 «Подобной общины в России нет»: что религиоведы говорят о Виссарионе и его последователях Мнения ученых разделились кардинально Община существует уже почти 30 лет Фото: Артём Ленц / NGS24.RU Задержание членов общины Виссариона стало главной темой последних нескольких дней в Красноярском крае и даже в России. Мы следим за этой историей, все материалы по теме вы можете почитать в нашем специальном разделе на сайте. Безотносительно личных предпочтений, наличие такой общины представляет интерес с культурологической и научной точек зрения, ведь ее практически с самого ее появления изучали религиоведы, антропологи и историки. Мы опросили трёх ученых, чтобы узнать их мнение об общине и последних произошедших там событиях, а также понять, что вообще такое секта и чем она отличается от традиционных крупных религий. Мнения ученых разделились. Константин Михайлов, религиовед, кандидат культурологии РГГУ Фото: Константин Михайлов / Telegram СЮЖЕТ Задержания в Городе Солнца Виссарионовцы — одно из ярчайших явлений российской религиозной жизни постоветского периода. Это то, что называется «нью эйдж» — то есть новое религиозное течение, интересные религиозный синкретизм, соединяющий христианские и нехристианские теософские концепции в единое течение, которое за 30 лет, конечно, претерпело некоторые изменения. В современном российском религиоведении слово «секта» не используется — оно оскорбительное и неконкретное, поэтому говорят о новых религиях мы используем термин «новое религиозное движение». В старые времена под сектой принимали мелкие течения, отделившиеся от крупных, но про общину Виссариона этого сказать нельзя. Она ни от кого не отделялась и всегда была совершенно самостоятельной. Закон предполагает, что в России все религиозные течения равны, а слово «секта» вносит оценку. Его используют или по старой памяти, или те религиоведы, которые являются ангажированными и работают на РПЦ, но представляются религиоведами. Почему гонения на виссарионовцев начались именно сейчас? Это произошло не сию секунду, под них копали с февраля, но сейчас оживились, видимо, потому что в России в последние несколько лет власти активно преследуют религиозные движения — достается сайентологам, свидетелям Иеговы, протестантским группам, хотя между собой они ничего общего не имеют. Несложно понять: то, что происходит с виссарионовцами, — из того же ряда. Насколько я могу судить, община не представляет особой угрозы. Это самостоятельный и даже не особо изолированный мирок, где люди осваивают интернет, используют технологии. Конечно, когда община возникала, люди продавали квартиры, сдавали деньги руководству, когда переселялись в поселения, это можно осудить с точки зрения этики, но в этом нет ничего незаконного — взрослые люди делали это добровольно. Уходящие в православный монастырь делают то же самое — они жертвуют своим имуществом. Это не является преступлением, но отсекает возможность вернуться. 30 лет для общины — это много, это целая жизнь, там не одно поколение уже выросло. Далеко не каждая община выдерживает столько. Как правило, ключевой точкой является момент смерти основателя, здесь же мы посмотрим, что будет под гнетом полиции. Если их объявят экстремистами, а к этому всё идет, то они, конечно, испытают серьезные проблемы, но вполне вероятно еще сильнее сблизятся и сплотятся. К счастью, первоначальные обвинения, связанные с педофилией, видимо, не были доказаны, в последней итерации речь идет о психологическом насилии, очевидно, что это будет восприниматься как несправедливость. Подобной такой же общины в России больше нет, поэтому я не думаю, что они примкнут к кому-то еще, скорее всего, будут вести полуподпольный образ жизни. Вряд ли они захотят уезжать со своих земель, не думаю, что их будут массово арестовывать спецслужбы, так что, скорее всего, те, кто входит в общину, продолжат ее неофициальное существование. Роман Силантьев,заведующий лабораторией деструктологии МГЛУ, доктор исторических наук Фото: Роман Силантьев / Vk.com Я не являюсь исследователем общины, но имею представление о ней — это типичная секта, харизматический культ во главе с лидером, который провозгласил себя пророком, достаточно банальная идеология. Всё, что связано у них с представлением о конце света или пищевыми ограничениями, достаточно банально. Виссарион довольно большое количество людей выманил в тайгу, заставил продать недвижимость и это впечатляет. Секта старая — это нетипично, зачастую к этому времени секты уже исчезают. Виссарионовцы были последней такой общиной, до этого подобных ей было четыре — Белое Братство, Аум Синрике, секта Муна. Думаю, и секта Виссариона доживает свои последние месяцы. Потом, возможно, они уйдут к анастасийцам, так как те тоже живут в тайге, больше идти им некуда, так как они продали свое жилье. Возможно, модернизируют свою веру или вернутся в русскую православную веру, тем более, там недалеко есть приход. Я думаю, что действия правоохранительных органов там начались только сейчас, потому что вскрылись какие-то преступления и не у всех вышел срок давности, их начали предавать огласке. Эти обвинения я не считаю беспочвенными. То, что с виду там всё хорошо, — так в большинстве сект, это не аргумент. Если вы думали, что приедете, а там люди висят, то, естественно, такого не будет, из всего делается тайна. К тому же присутствует круговая порука, но позже могут появиться и какие-то свидетельские показания. Эта история — урок всем, которые думают, что могут надурить людей и скрыться от правосудия. Разница религии и секты в том, что в религии преступления пресекаются. Да, там могут вымогать и применять насилие, но за этим присутствует контроль, в сектах такого контроля нет. К тому же, секты имеют более бедное вероучение, даже если что-то заимствуют от разных религий, у них не хватает интеллекта сделать то же, что было сложено в традиционных религиях. Александр Панченко, религиовед, профессор факультета антропологии Европейского университета в Петербурге Фото: Александр Панченко / facebook.com Я могу сказать, что это движение с довольно длинной историей — все-таки ему уже почти 30 лет. Я там был несколько раз, занимался полевой работой, писал о них, и хотя сейчас занимаюсь немного другими темами, но за ними краем глаза слежу. Обвинения в отношении членов общины, на мой взгляд, очевидно ложные, и было бы важно понять, какие реально мотивы у тех, кто их преследует. Преследование идет вроде бы с достаточно высоких эшелонов власти. Вполне возможно, здесь есть идеологические причины, потому что последние годы политика в отношении религиозных меньшинств в России становится все более жесткой и агрессивной, уже запрещены свидетели Иеговы, мы знаем другие подобные примеры, поэтому, возможно, это следование какому-то общему тренду. Возможно, есть и какие-то экономические причины — высказывались уже предположения, что это может быть связано со строительством дороги от медного месторождения в Тыве. Я еще видел, что у виссарионовцев был небольшой бизнес по рубке эксклюзивных срубов из кедра, и кто-то может на этот бизнес решил покуситься, в общем, сложно сказать, какие причины. Что касается обвинений, понимаете, у нас с середины 90-х довольно заметный тренд антисектантской идеологии и борьбы. И если в конце 80-х — начале 90-х все религии считались хорошими, то потом постепенно отношение изменилось. В 90-е сформировалась мифология тоталитарных сект и деструктивных культов, на что я как специалист могу сказать, что таких сект и культов не существует, это выдумка. Их обвиняли в вещах, которые приписывают любой секте, — зомбирование и промывка мозгов, это скрытые финансовые махинации, якобы лидеры таких движений не просто зомбируют последователей, а хотят отобрать деньги. Но на самом деле, если говорить о деньгах и следовании рациональным идеям и практикам, то это можно про любой православный приход или монастырь рассказать то же самое. Любое религиозное объединение имеет свою внутреннюю экономику, основанную на пожертвованиях. И даже в православной церкви, покупая свечку, мы не получаем кассовый чек — ведь мы осуществляем пожертвование, а не акт купли-продажи. Такая экономика пожертвования есть во всех церквях, она осмыслена, ведь религия вещь не коммерческая. Мы видим, что гигантских финансовых потоков в Церкви Последнего Завета никогда не было. Там также никогда не было жестких форм вертикального социального контроля. Далеко не все из людей считали Виссариона воплощением Христа — я много брал интервью у последователей, и для кого-то он просто был духовным учителем. И более того, люди приезжали туда со своими сформировавшимися практиками — вегетарианство или веганство, альтернативное целительство. Это ведь не Виссарион-Христос рассказывал, как нужно заниматься целительством, они читали книги, которые многие читают и вне религиозных объединений. Это движение связано с нью-эйдж-культурой, которая является важной частью нашей жизни. Если мы принимаем православие, то мы принимаем обряд крещения — у виссарионовцев не было ничего такого. Там мог кто угодно поселиться. Виссарионовцы — самый успешный нью-эйджерский проект, который создал нормально существующую систему поселений, у них невысокие экономические запросы, и это уникальный эксперимент. Это часть религиозного разнообразия и культурного наследия России, пускай своеобразного. Так что можно сказать, что это печально и в смысле жизни современной России, и в смысле того, как у нас превратно используются законы и силовые органы власти. Если мы считаем, что реальные причины происходящего имеют отношение к финансам и коррупции, это говорит о коррумпированности нашей государственной системы в целом. Я считаю, что рано приговаривать Виссариона и соратников к тому, что они будут осуждены. Есть реальная возможность побороться за них, используя религиоведческую и психолого-лингвистическую экспертизы. https://ngs24.ru/news/more/69479383/?shareRecordImage=fa1aeb775c71005ed0de6d74a9d11c45&fbclid=IwAR3DpUGxMc_-EpnUKxi8hCDlH6AjLvxt-zCiZO9VLHfQagShG0S-7PRPrgI

22 Июля 2020 г. 18:55 Раскол в Черногории: к чему приведет противостояние властей и Сербской православной церкви Роман Лункин Фото: twimg.com Правительство Черногории и представители Сербской православной церкви не смогли разрешить разногласия вокруг Закона о вероисповедании, и 21 июля стало известно о провале переговоров. Ранее в поддержку СПЦ выступил патриарх Московский и всея Руси Кирилл, однако делу это не помогло. Подгорица считает позицию церковных иерархов нерациональным отказом подчиняться закону, в то время как духовенство обвиняет гражданские власти в шантаже и «политическом маркетинге». Почему стороны никак не могут договориться и какие уроки несет в себе сложившаяся ситуация, проанализировал доктор политических наук, заместитель директора Института Европы РАН Роман Лункин Политическая ситуация в Черногории, начиная с 2019 г., характеризуется радикальным и прямым противостоянием церкви и государства. Именно тогда президент Мило Джуканович предложил принять новый закон о религии, целью которого было создание новой национальной церкви с помощью переоформления церковной собственности в пользу новой лояльной власти структуры. Карантин на фоне пандемии коронавируса вывел борьбу церкви и государства на новый уровень, позволив властям прямо задерживать религиозных деятелей, угрожая им уголовным преследованием за проведение богослужений в нарушение санитарных норм. Казалось бы, теперь строительству национального государства со своей самостоятельной церковью, как символом независимости, ничего не мешает. Черногория подтверждает общемировой тренд на подчеркивание собственного суверенитета и традиций, часто своеобразно понимаемых политиками. Однако даже при столь победном шествии черногорского национализма государственная власть натолкнулась на целый ряд непреодолимых препятствий. Давний конфликт Прежде всего, стоит отметить, что православное духовенство и общественность к 2019-2020 гг. уже были психологически готовы к столкновению с властью. Инициировав новый закон о религии, президент Черногории просто перевел прежний конфликт (еще начала 2000‑х гг.) с руководством епархий Сербской православной церкви (СПЦ) в острую фазу. В законе «О свободе вероисповедания и убеждений и правовом положении религиозных общин» Черногории, принятом 27 декабря 2019 г. (против был Демократический фронт), прямо и бесцеремонно было выражено желание властей создать свою церковь. В качестве инструментов для этого были выбраны имущественный и кадровый вопросы. В законе говорится, что в собственность государства могут перейти те религиозные объекты, на которые у церквей нет документов о праве собственности (как правило, это храмы, возведенные до 1918 г.). В ст. 11 отмечается, что местонахождение религиозной общины, зарегистрированной и действующей в Черногории, должно быть в Черногории. Ст. 16 утверждает, что «название религиозной общины не должно включать название другого государства и его существенные особенности». Ст. 4 требует, чтобы до «назначения высших религиозных деятелей» религиозная община информировала об этом правительство Черногории. Лишь 7 февраля 2020 г. после обращений представителей СПЦ и многотысячных манифестаций в стране власти пообещали приостановить действие закона, затрагивающего статус церковного имущества. Такое заявление сделал премьер-министр Черногории Душко Маркович после встречи с Комиссаром по вопросам расширения ЕС Оливером Варгели. Личный фактор Личные отношения митрополита Амфилохия Радовича (главы Приморской епархии) и Джукановича неуклонно портились с конца 1990‑х гг., особенно активно – с момента обсуждения отделения республики от Сербии, которое произошло в 2006 г. Накануне референдума по отделению в 2005 г. СПЦ официально занимала нейтральную позицию. Столкновение произошло из-за того, что непризнанная Черногорская православная церковь (зарегистрирована в 2000 г.) активно выступала против федерации с Сербией по телевидению. Амфилохий обвинил власти в обмане населения, поскольку в виде православных в масс-медиа показывали не СПЦ, а «раскольников». Джуканович, в свою очередь, заявил, что СПЦ стала политической организацией. С тех пор взаимное пикирование Амфилохия и Джукановича не прекращалось в ходе продвижения Черногории по пути интеграции в европейские и американо-европейские структуры. Основными вехами в политической истории страны стали приобретение статуса страны-кандидата в члены Евросоюза в 2010 г. и вхождение в НАТО в 2017 г. Именно СПЦ регулярно служит молебны в память о бомбардировках НАТО в 1999 г., напоминая о неблаговидной роли Альянса. Борьба во время пандемии Борьба церкви и власти во время карантина показала гражданскую силу православного сообщества, умение выступать консолидированно. С одной стороны, намерение проводить массовые мероприятия (а именно, богослужения) во время действия строгих санитарных норм носило демонстративный политический характер. С другой стороны, совместная молитва, литургии и крестные ходы – это неотъемлемая часть жизни верующих, так же необходимые им, как поход в супермаркет или аптеку. В нарушении карантина черногорские церковные деятели были отнюдь не одиноки на европейском континенте. Можно с уверенностью сказать, что не было ни одной конфессии – ни в Европе, ни в России, ни в США – которая бы не нарушала или не старалась обойти правила самоизоляции. При этом в марте 2020 г. епархии Сербской церкви в Черногории (Черногорской и Приморской митрополии и Будимлянско-Никшичской епархии СПЦ) согласились соблюдать санитарные нормы. Поддержка церкви стала проходить через акцию «Каждый дом – церковь», когда верующие вместе молились по домам и включали колокольный звон по радио «Светигора». Однако полиция стала пресекать любые богослужебные собрания, даже не столь массовые, как крестные ходы. В монастыре Режевичи был задержан во время литургии настоятель монастыря архимандрит Хризостом (Нешич), гражданин Сербии. В Которе полиция арестовала протопресвитера Момчило Кривокапича за совершение молебна. В Никшиче задержания епископа Будимлянско-Никшичского Иоанникия и семерых священнослужителей кафедрального собора вызвали массовые акции протеста. Полиция применила слезоточивый газ и светошумовые гранаты. Противоборство продолжилось и после снятия карантина. 4 июня состоялся многотысячный крестный ход в рамках празднования дня святого мученика Иоанна-Владимира, князя Сербского (Х-ХI вв.) в Баре. Священник Гойко Перович обратился к премьер-министру Черногории: «не стоит бояться собравшихся граждан, они не заражены инфекцией, а несут Божью любовь». Шествия прошли также в Подгорице, Будве, Даниловграде, Биело-Поле, Которе, Жабляке, Плужине. В Никшиче власти запретили проведение крестного хода, но он собрал около 15 тыс. человек в шествии под лозунгом «Не отдадим святыни!». Акцией устрашения можно считать задержание и допрос Амфилохия в Подгорице 22 июня 2020 г. за организацию крестного хода, хотя правила карантина были значительно ослаблены еще в середине мая. Массовые публичные акции и богослужения, проводимые под эгидой церкви, вызывали болезненную реакцию властей. Причина была скорее не в реальном вреде здоровью граждан во время молебнов и крестных ходов, а в отсутствии возможностей договориться с церковными деятелями из-за сложившегося недоверия. Украина vs Черногория Конфликт в Черногории часто сравнивают в СМИ с тем, что происходило в Украине при президенте Петре Порошенко. В 2018-2019 гг. он также пытался создать национальную церковь, которая была бы автономна и независима от Московского патриархата. Безусловно, политическая мотивация глав государств в Черногории и Украине похожа, но есть целый ряд коренных различий в позиции церквей и в исходных данных ситуации. Во-первых, Украинская православная церковь Московского патриархата (УПЦ МП) фактически обладает автономией и является самоуправляемой, тогда как епархии в Черногории напрямую подчинены Сербской церкви. Между тем, и в том, и в другом случае наличие внешнего верховного центра играет только положительную роль, так как препятствует полной передаче церковных институтов под контроль местной власти. Во-вторых, в Черногории отсутствует раскалывающий общество политический фактор, как в Украине, где время от времени подогреваются антироссийские настроения. Такого рода антагонизма по отношению к сербам и Сербии среди черногорцев нет (по крайней мере, сравнимого с украинским). Отсутствие в Черногории конфликта, подобного украинскому, привело к одному политическому следствию. Представители Сербской церкви в Черногории не боятся раскола общества и гражданской войны, как в Украине. По этой причине церковные деятели свободно вступают в политическую борьбу с властью в качестве полноправных игроков, становятся частью оппозиции существующему режиму Джукановича. Это сильно контрастирует со стремлением главы УПЦ МП митрополита Онуфрия оставаться вне политики, быть нейтральным – не только для того чтобы не раздражать власть, но в основном чтобы и пророссийские, и антироссийские силы чувствовали себя в церкви как дома. На Украине православные лишь отвечали на вопиющие факты захвата храмов со стороны других юрисдикций при поддержке местных чиновников, а также реагировали на стремление Порошенко навязать томос от Константинопольского патриархата УПЦ МП. В Черногории православные выступают уже не как пассивная сила, а как инициаторы религиозно-политических акций. Выводы Черногорский конфликт является важным уроком для всех политиков, которые стремятся выстраивать национальный суверенитет на религиозном основании и легитимизировать себя и свою власть при помощи веры. Руководители государств, как показывает практика, считают церковь во многом «легкой добычей», но она рано или поздно выскальзывает из их рук. Долгосрочное противостояние Джукановича и Сербской церкви в Черногории, как и попытка церковного блицкрига со стороны Порошенко в Украине, показали, что административный ресурс не решает всех проблем, а только усугубляет их. Помимо гражданской силы самой церкви существует два чрезвычайно значимых фактора, которые играют не в пользу Джукановича. Это критика политики властей и черногорского закона о религии со стороны представителей Еврокомиссии за нарушение принципов религиозной свободы (в частности, за вмешательство во внутренние дела религиозной организации и дискриминацию). Это также нежелание Константинопольского патриархата поддерживать черногорские власти и создавать в Черногории еще одну национальную церковь с томосом, как в Украине. Наконец, урок черногорской ситуации состоит и в том, что религия довольно быстро способна стать политическим фактором, а конкретная церковь с ее деятелями – настоящими политическими игроками, прямо и открыто противостоящими существующей власти. Такого рода поведение церкви прежде всего отражает настроения верующих активных граждан. Роман Лункин, доктор политических наук, заместитель директора Института Европы РАН https://eurasia.expert/k-chemu-privedet-protivostoyanie-chernogorskih-vlastey-i-serbskoy-pravoslavnoy-tserkvi/?fbclid=IwAR2rRIfF85YSfJmA4_5y3HIzWzWrehWXc8wFeNQMwUBhJSihXkWe2Hdj0WE

«Из него не хотят делать мученика» Как в России уживаются политика с религией и почему игумен Сергий до сих пор на свободе 00:03, 3 августа 2020Россия Фото: Александр Петросян / «Коммерсантъ» Пока опальный схиигумен Сергий продолжает удерживать уральский монастырь даже после лишения сана, в России не прекращается преследование протестантов, свидетелей Иеговы задерживает ОМОН, а вскоре всех зарубежных пасторов могут обязать получать российскую аттестацию. Какую роль играет сегодня «официальная» и «неофициальная» религия в российской политике, на самом ли деле все чиновники и депутаты — глубоко верующие люди и так ли сильны позиции РПЦ в государстве? На эти и другие вопросы «Ленте.ру» ответил социолог-религиовед, руководитель Центра по изучению проблем религии и общества Института Европы РАН Роман Лункин. «Лента.ру»: Почему схиигумен Сергий до сих пор на свободе и не изгнан из монастыря? Лункин: Начнем с того, что Урал всегда был центром бурной религиозной жизни. Там всегда была активная движуха в этом отношении. Даже те, кто протестовал против строительства храма в Екатеринбурге, не называли себя атеистами, не боролись с религией как таковой. Роман Лункин История с Сергием показала, что высказанные им диссидентские идеи в церкви популярностью не пользуются. ОТКЛЮЧИТЬ РЕКЛАМУ Разве? Есть мнение, что это и есть настоящее современное православие во всей его красе: то, о чем священники и воцерковленные люди говорят на кухнях. Смотрите, в стране был длительный период самоизоляции, когда среди прочего закрыли и храмы. Все это время епископы выступали с открытой критикой власти в отношении этих мер. Многие епископы, в том числе Екатеринбургский митрополит и митрополит Саратовский, например. Несколько высокопоставленных представителей церкви даже были оштрафованы. В Москве духовенство тоже выражало недовольство в соцсетях из-за того, что их перестали пускать в больницы. И вот плодом всего этого стал один лишь Сергий Романов с непонятным числом сторонников, в том числе людей, воевавших на Донбассе, а также, возможно, бизнесменов и силовиков, которые помогли ему построить этот Среднеуральский монастырь. Что значит «всего лишь»? В других православных странах мы увидели куда более массовые протесты против закрытия храмов. Но ему разве не сочувствуют? Некоторые идеи Сергия действительно имеют большую популярность в консервативной православной среде: о западном заговоре против России, цифровом концлагере, чипах, ИНН, экуменизме руководства РПЦ (сговоре с католиками— прим. «Ленты.ру»). Но весь этот коктейль, сложившийся в голове у Романова, никто поддерживать не будет. Есть впечатление, что силовики и церковное начальство просто растерялись. Они будто бы не знают, что делать с общиной Сергия, боятся ее разгонять. Реакция Екатеринбургского митрополита была достаточно взвешенной. Он написал подробное письмо с критикой схиигумена Сергия. Затем был проведен суд в несколько заседаний, на одном из которых Романов устроил перфоманс: зачитал свои проклятия и ушел. Но человек, лишенный сана, фактически захватил монастырь. Почему его не изгонят силой, как пытались бороться с защитниками сквера в Екатеринбурге? На самом деле монастырь он не захватывал. Ранее Сергий был духовником этого женского монастыря, а сейчас живет там как обычный монах. У церковного начальства нет повода силой его оттуда выдворять, пока Сергий еще чего-нибудь не натворит. Схиигумен Сергий Фото: Владислав Лоншаков / «Коммерсантъ» Игуменья этого монастыря покинула его в знак протеста против взглядов Романова, но в общем-то это все. То, что он, мужчина, живет в женском монастыре, не являясь больше священником, — это нормально? Ситуация остается в подвешенном состоянии. У него там была своя келья, и сейчас он в ней проживает. Никаких других решений екатеринбургская митрополия пока не принимает. А почему бездействует ФСБ, другие силовые ведомства? В случае с иеговистом Кристенсеном или якутским шаманом спецслужбы действовали жестко. Светская власть оштрафовала Сергия Романова на 18 тысяч рублей. Какой-то более жесткой реакции в его адрес, как я понимаю, церковники от силовиков не требуют. Возможно, они не желают делать из него мученика. А действовать по своей инициативе правоохранители не хотят? Может быть, из-за сочувствия его взглядам? Неизвестно. Возможно, они желают, чтобы сама Церковь жестко осудила Сергия, а вместе с ним всех ковид-диссидентов и противников президента. А что до взглядов, то многие российские силовики действительно искренне верят в конспирологические теории заговора против России. Судя по масс-медиа и соцсетям, иеромонах Сергий стал популярен как раз потому, что российскому обществу легче воспринимать современное православие через такой образ. А через какой еще? Люди помнят реплики отца Димитрия Смирнова, Всеволода Чаплина, лидера акции движения «Сорок сороков», борьбу с абортами и современным искусством и так далее. Все это представляется частями одного мировоззрения, которое многих пугает не только дремучестью, но и агрессивностью. Между тем все это не отражает реальной приходской жизни, взглядов и положения большей части духовенства. Люди хотят видеть православие как некую государственную религию с архаичным содержанием. То, что в эту канву укладывается, получает известность и становится предметом обсуждения. «Проправославный консенсус разрушается» Есть ощущение, что сейчас среди российских чиновников и депутатов совсем нет атеистов, способных заявить об этом не в частной, а в публичной беседе. О чем говорит такая тенденция, если она существует? У нас регулярно проводятся разнообразные общественные мероприятия, в которых участвуют и чиновники, и представители традиционных конфессий. Это уже вошло в обиход. Они носят чисто декларативный характер. От самой же религиозной жизни чиновники далеки, они ее избегают. Ситуация с коронавирусом показала, что светские власти готовы полностью, в директивном порядке закрыть все храмы и прекратить все службы, несмотря на возмущение верующих. Фото: Алексей Никольский / Reuters Кроме того, у некоторых власть имущих сохраняются негативные стереотипы о церковниках, сложившиеся еще во времена СССР. Но мы видим (или, по крайней мере, нам демонстрируется), что кроме общих речей на этих публичных мероприятиях священники и государственные деятели разговаривают как давние друзья. В начале 2000-х еще было достаточно много и пожилых, и молодых чиновников, интересовавшихся религиозной жизнью, проводивших встречи с епископами и так далее. Сейчас таких нет. Губернаторы теперь этим совсем не занимаются. Для них это лишнее. Само поле приложения сил резко сократилось, потому что регулирование религиозной жизни в значительной степени было отдано правоохранительных органам. Это противоречит тому, что мы видим в новостях. А как же новый главный воинский храм — разве это не символ гармонии светского и церковного? Это и есть чистый символизм. Ряд комментаторов в ходе просмотра церемонии освящения говорили, что все получилось очень натянуто. Духовенство было отдельно, а люди в погонах — отдельно, почти никто не крестился даже. А как действует на верующих освящение главного воинского храма? Освящение храма Великой Победы может быть очень важно для государства, но это кризис православно-милитаристской идеологии, а не ее расцвет. Разве? Присутствующая там советская символика очень многих покоробила. Среди духовенства даже есть те, кто с иронией относятся к некому конституированию института святых покровителей разных родов войск, о которых знали, но как-то молчали раньше. В сети даже есть статьи с открытой критикой храма со стороны священников. Когда такое еще происходило? И ничего им за эти выступления не было. Но влияние на политику государства церковь оказывает? Сейчас многие опасаются, что под давлением церкви аборты могут вывести из системы ОМС. Это даже не обсуждается. Православие интересует государство только как символический элемент патриотизма — и все. Чтобы церковь реально влияла на политику, она, во-первых, должна восприниматься как институт гражданского общества. Во-вторых, в государстве вообще должно быть развито взаимодействие чиновников с гражданскими институтами. У нас ни первого, ни второго нет. И пандемия стала весомым тому подтверждением: никакого диалога не было — только директивы. Крестный ход по рекам и каналам Санкт-Петербурга в поддержку общероссийского сбора подписей за запрет абортов Фото: Александр Петросян / «Коммерсантъ» В законодательстве у нас нигде православие не прописано, но многие считают, что по факту эта религия сейчас в России является не только официальной, но и государственной. По крайней мере, от мусульман можно слышать упреки в ущемленном положении их религии. Да, у РПЦ есть некоторые преференции, которые могут создавать такое впечатление. Патриарх стал их заложником. Что это за преференции? Возвращение и содержание государством церковной собственности по закону 2009 года. Поддержка теологии в вузах. Внедрение православия в школах. Формальная и неформальная поддержка крупного бизнеса, связанного с государством. Когда на смену позиции государства, что условный хороший гражданин — это атеист, пришла позиция, что он должен разделять православные ценности? Есть какая-то точка отсчета? В начале нулевых в российском обществе сложился некий проправославный консенсус. Большинство респондентов отвечали «да» на вопрос социологов, почитают ли они православие. Даже мусульмане рассматривали его как сакральную ценность. Этот консенсус пришел на смену квазикоммунистической идеологии. Как отмечал социолог Дмитрий Фурман, в позднесоветский период уже можно было быть православным, но марксистом-еретиком — еще нет. Сейчас проправославный консенсус разрушается, потому как он был выстроен вокруг декоративного, символического православия. Люди так и не были массово вовлечены в религиозную жизнь. Прихожан становится меньше? Нет, приходы растут, растет число активистов, но к массовой религиозности это не приводит и, скорее всего, не приведет. Сакрального восприятия православия больше нет. И это хорошо, это живой образ реальной церкви с ее вполне демократично настроенными прихожанами — гражданскими активистами. Чем больше становится церковных активистов, тем больше критиков. Да. Раздражение вызывает и когда представители церкви требуют исполнения предписаний, совершенно естественных для православных. К примеру, когда была введена обязательная катехизация перед крещением или венчанием. Также вызывает большую критику, когда движения наподобие «Сорока сороков» выходят на какие-то политические митинги. Хотя для церкви вполне естественно пытаться вмешиваться в политику, и тут нечему удивляться. Настоящая национальная церковь всегда берет ответственность за свою страну и ее общество. В Европе есть такие же околоцерковные протестантские и католические движения. В этом нет ничего зазорного. Фото: страница «Движение СОРОК СОРОКОВ | ДСС» во «ВКонтакте» Насколько вообще ситуация в России соответствует тому, что происходит в европейских странах, где официально закреплена государственная религия? Главное отличие — в прозрачности поддержки Церкви государством. Например, в Греции можно открыть и посмотреть, кто сколько получает. И в целом у государственной церкви есть финансовая прозрачность, которой нет у Русской православной церкви. Другими словами, в Европе существует общественный контроль за религиозными организациями, имеющими официальный статус. У нас этот вопрос стоит очень остро, о чем свидетельствует особое внимание к скандалам, связанным с каким-нибудь дорогостоящим имуществом. Примером можно назвать историю с мерседесом игуменьи Феофании в Покровском монастыре. Здесь нет ничего криминального. Может быть, это действительно очень богатый монастырь, но люди абсолютно не представляют, как устроена церковная экономика и вообще жизнь церкви как организации, и это только усиливает их неприязнь к такого рода вещам. А разве не фарисейство раздражает? Прихожанам говорят, что надо жить так-то, а сами проповедники живут иначе... Да, интересным отличием России от других европейских стран является то, что церковь там чаще критикуют атеисты, а у нас — верующие. Даже Pussy Riot позиционировали себя христианками. Многие считают, что эти претензии обоснованны. У нас люди ощущают себя православными, но при этом уровень знаний о церковной жизни и о настоящем православии у большинства очень низкий. Им хочется видеть нечто свое, как той же Ксении Собчак. В этом плане она похожа на [схиигумена] Сергия Романова, у которого тоже своя версия православия. «Каждый человек, желающий проповедовать, попадает под подозрение» Вы сказали, что люди хотят видеть православие как некую государственную религию с архаичным содержанием. Выходит, православные священники не могут проповедовать что-то другое, транслировать оппозиционные мнения? Вот в газете опубликована позиция секретаря Совбеза о том, что страна окружена врагами. Им остается лишь развивать эту логику, разве нет? По факту священники часто выступают с более либеральной точки зрения, и то, что происходит внутри православной церкви, уже начинает беспокоить государство. Как мы можем заметить то, о чем вы говорите? Если погрузиться в тему социального служения церкви, то видно, что оно очень активно развивается в последние пять-десять лет. И в тех же церковных программах по реабилитации инвалидов, наркозависимых людей активно используются самые передовые западные методики. Те, кто этим занимаются, ездят за границу на стажировки, в том числе в Италию. Из других стран люди приезжают на стажировки в Россию. Молодое духовенство, сформированное в течение десяти последних лет, оно даже если и придерживается каких-то консервативных взглядов, то применяет весьма либеральные подходы в своей работе и не верит ни в какие заговоры. В контексте всей страны это пока маловлиятельная сила, но в религиозной сфере это уже сформированное явление — демократически настроенное духовенство. Но в общественной жизни эти либералы-священники себя не проявляют. Они просто не хотят подставляться? Нет, почему же, еще в 2012 году такие люди даже участвовали в избирательном процессе в качестве наблюдателей и выступали за честные выборы. В прошлом году было коллективное письмо в поддержку фигурантов московского дела. Такого вообще никогда еще в истории не было. Этих священников наказали потом? Нет, никаких негативных последствий для них, насколько я знаю, не было. Но все же, если сравнивать с 90-ми, когда такие православные миссионеры, как диакон Андрей Кураев, могли дать фору иным либералам, выступая в скандальных ТВ-шоу и на рок-фестивалях... сейчас будто бы всем закрыли рты. Всем, кроме самых консервативных. Тогда был всеобщий интерес к религии, а сейчас, после принятия «закона Яровой», каждый желающий проповедовать попадает под подозрение. Контраст очень большой. Да, люди в церкви переключились на создание и развитие общин, какую-то более содержательную, менее заметную для масс-медиа работу. Один священник говорил в интервью (уже сейчас, после периода самоизоляции), что, посещая пациентов в больнице, он заметил, что они не способны воспринимать государствообразующую пафосную риторику, чувствуют в ней неискренность, считают, что надо говорить проще и доступнее, от сердца. А что патриарх Кирилл думает об этом молодом либеральном духовенстве? Патриарх пока обходит вопросы по поводу дальнейшего развития церкви, как и информационный отдел патриархии. Однако никакой внутренней борьбы с этими либералами не ведет. Ведь именно он [Кирилл] прежде развивал идею социальной активности церкви, но делал это главным образом с помощью административных реформ. Патриарх старается балансировать между более и менее консервативными силами, не занимать чью-то конкретную сторону. Но следовать в русле полной поддержки государственной политики РПЦ выгодно? Есть такой стереотип, что православная церковь всегда полностью поддерживает государство. Но по ситуации с коронавирусом и с приходом сотовых сетей нового поколения (5G) мы видим, что православные во всем мире ведут себя больше как какие-нибудь ершистые протестанты-харизматы, чем послушные во всем католики. Они с готовностью идут на борьбу, протесты с последующими штрафами. «Если русский становится язычником, это рассматривается как склонность к экстремизму» Недавний законопроект об аттестации всех иностранных проповедников — что это? Насколько возможно, что он будет принят? Для специалистов, которые работают в России, ничего удивительного в этом законопроекте нет. Он находится в одному ряду с другими нормативными документами, принятыми в последние годы, без серьезного обсуждения и корректировки, вслед за «законом Яровой». Несколько лет назад он бы еще вызвал возмущение и сопротивление в религиозной среде, а сейчас я ничего такого не вижу. Есть только отдельные реплики от членов Совета по правам человека. Почему именно «закон Яровой» вы считаете отправной точкой? Формально он был посвящен противодействию террористической деятельности и экстремизму. То, что касалось баз данных мобильных операторов, в жизнь так и не воплотилось. А вот положения о регулировании миссионерской деятельности религиозных организаций стали действовать практически сразу, начиная с 2016 года. Фото: страница Московская богословская семинария ЕХБ на Facebook Правда, светское общество обратило на это внимание и стало обсуждать только через пару лет, когда уже было более тысячи разных судебных дел и штрафов. Что еще общего у «религиозных» законопроектов последних лет? Они появляются будто бы из ниоткуда и принимаются практически без обсуждения. По крайней мере, широкий круг религиозных организаций к этому не привлекался, открытого обсуждения с экспертами тоже не проводится. В случае с «законом Яровой» только на последнем этапе документ показали юристу Московской патриархии, и по ее совету было добавлено, что священнослужители религиозных организаций могут проповедовать без какого-либо разрешительного документа. Думаю, нынешний законопроект будет принят так же, как и тот, первый. Собственно, в его продвижении участвуют те же депутаты Госдумы. Упоминание бога в новой редакции Конституции может стать отправной точкой для других изменений, как «закон Яровой»? Это упоминание носит характер сугубо декларативный и ни к чему не обязывающий. Для меня показательно то, что в конституциях разных европейских стран прописана, например, ответственность народа перед богом — в Греции, к примеру. У нас такого нет, зато есть феноменальная трактовка Конституционного суда, что это никак не противоречит светскому государству, свободе совести, а сама поправка носит ретроспективный характер, то есть направлена в прошлое. Да, речь о некой вере, переданной предками. Можно прийти лишь к некоему гипотетическому выводу, что государство делает акцент только на тех традиционных верованиях, которые были у предков жителей современной России. У каких именно, не уточняется. Что это значит на практике? На практике мы видим, что язычество включено в ряд таких защищенных государством традиционных религий, но только для марийцев, бурят и народов Крайнего Севера. Как вы это поняли? К примеру, в Марий-Эл языческий жрец официально входит в совет при губернаторе. И так далее. Где проходит граница законности? На практике, опять же, мы видим довольно четкие этнические границы. Каждому этносу соответствует своя религиозная традиция. Марийский карт (жрец) Фото: Максим Боговид / РИА Новости Откуда у государства такое видение? Это же не из советского прошлого, а какой-то отголосок Российской империи? Да, в каком-то смысле. Получается, что хороший подданный, если он русский, может быть только православным. Ислам, допустим, для татар и народов Кавказа. Буддизм — Тува, Калмыкия, Бурятия… А если русский становится язычником, то это уже рассматривается как негативная характеристика, склонность к экстремизму и национализму. Может, это просто совпадает с мировой практикой, когда националисты становятся язычниками в знак протеста против христианства как «еврейской» религии... Нет, в язычестве много направлений, и далеко не всегда они связаны с радикальным национализмом и антисемитизмом. В пример можно привести Евгения Нечкасова, который в Новосибирске возглавляет фонд традиционных религий, объединяющий язычников. Его же все равно рассматривают как экстремиста? Да, даже те распространенные среди славян языческие верования, которые не предполагают ни нацизма, ни антисемитизма, рассматриваются в качестве угрозы. Кем — Русской православной церковью? Да, Молодежный и миссионерский отделы РПЦ рассматривают славянское язычество как одну из основных сектантских угроз. Неужели жрецы где-то реально способны конкурировать с батюшками? Язычников, тем более убежденных, немного, но они есть. Десятки тысяч людей этим просто интересуются, отмечают день Ивана Купала и так далее. Есть капища и под Москвой, а в Петербурге язычников еще больше, чем в столице. Однако стоит учесть, что славянское язычество все же во многом реставрированное, придуманное заново. Вернемся к законопроекту об аттестации иностранных проповедников. Для мусульман, в том числе российских, насколько известно, наиболее авторитетными являются религиозные учебные заведения, находящиеся в арабских странах. Теперь их хотят вынудить учиться дома? Я не думаю, что новый закон будет направлен на исламских проповедников и тех, кто стремится ими стать. Это поле давно находится под пристальным наблюдением, и дополнительных законодательных мер здесь уже не требуется. Исламские учебные заведения в России уже очищены от каких-либо экстремистских или даже просто альтернативных традиционному исламу идей. Все проповедники, в том числе прибывающие из других стран, на учете. Фото: Виктор Коротаев / «Коммерсантъ» Значит, новый закон направлен на неких западных пасторов? Смотрите, после его принятия действующие религиозные образовательные учреждения в России получат право аттестовать всех приезжих миссионеров. Между тем Рособрнадзор в течение трех последних лет ведет, скажем образно, зачистку христианских образовательных учреждений баптистов, пятидесятников, евангелистов, но не РПЦ. И к чему привела зачистка? Они закрылись? Есть решения о лишении или приостановке действия лицензий, к примеру, баптистской семинарии и Кубанского христианского университета. Какие к ним были претензии? Их теологическое образование не соответствовало стандартам оформления, принятым в Рособрнадзоре. Надо признать, что некоторые недоработки у этих учреждений действительно есть, но все же жесткое требование привести их к единому стандарту некорректно. У каждой религиозной организации может быть свой стандарт теологического образования. Баптистская семинария долго судилась, но в результате ее закрыли окончательно, и не видно теперь никакого выхода из этой ситуации. Раз они закрылись, то и аттестовать никого не смогут. Значит, иностранным пасторам нельзя будет миссионерствовать, не получив некого дозволяющего это документа в православном вузе? А иначе — вон из страны? Да, и в Москве, Калуге, Брянске уже были случаи, когда приехавших с Запада протестантских миссионеров буквально высылали из России. Когда, условно говоря, протестант придет подтверждать свое теологическое образование к православному, действительно может возникнуть некая коллизия. Может последовать отказ просто по формальным признакам, мол, мы не можем судить о познаниях этого человека из-за разной конфессиональной принадлежности. С другой стороны, в стране действует одно протестантское учебное заведение, которое получило аккредитацию по специальности «теология», — Заокская духовная академия адвентистов. Все пойдут к ним? Баптисты и пятидесятники пойдут к ним, может, только в крайнем случае. Либо придется как-то договориться с государством и получать свою лицензию. «Раза два в месяц появляются новости о задержании свидетелей Иеговы с ОМОНом» Что происходит с официально запрещенными на территории России свидетелями Иеговы? «Лента.ру» уже писала о том, что в их случае речь идет практически о гонениях за веру, а не за принадлежность к экстремистской организации, которой признана их церковь. Правоохранителям было довольно трудно доказывать, что группы иеговистов, собирающихся по домам, — это продолжение деятельности запрещенной ранее организации. С новым законом им облегчат задачу. Достаточно найти среди верующих того, кто раньше был причастен к организации, а значит, к экстремистской деятельности. Присутствие одного такого человека уже делает все собрание незаконным. Фото: Александр Коряков / «Коммерсантъ» Как много иеговистов остается в России и почему они не уезжают? Пять тысяч человек уехали, остальные — это около 95 тысяч — остаются. Это простые, небогатые люди, обычные учителя, рабочие, инженеры. Они и за границей никогда особо не были, и у них нет средств, чтобы уехать. Их по-прежнему активно преследуют? Да, раза два в месяц в том или ином регионе появляются новости о задержании свидетелей Иеговы с ОМОНом. Напомню, что организация запрещена с 2017 года, но сама идеология не запрещена, то есть люди могут исповедовать ее лично. Это правительство России подчеркивало в своем ответе Европейскому суду по правам человека. Однако из-за постоянных задержаний иеговисты и лично не могут свою веру исповедовать. Я бы хотел отметить, что если у язычников-родноверов были случаи, когда кто-то устроил взрыв на Манежной площади в начале 2000-х годов, то у свидетелей Иеговы вообще никаких судебных процессов, связанных с насильственными или еще какими-то преступлениями, не было. Кроме тех, что были связаны с запретом на их деятельность. А обвинения в запрете переливать кровь, в том числе детям? По этому поводу тоже никаких судебных процессов не было. В целом же в России детям кровь переливают без согласия родителей, а взрослые у нас по закону могут от этого отказаться. Беседовал Сергей Лютых https://m.lenta.ru/articles/2020/08/03/teo/?fbclid=IwAR1bp_AeShyVyzdI_CPudZFea8DuOVemIVdCMcVPMTDk505ev8NRtE2N3rw

30.06.2020 16:13:00 Пример схиигумена Сергия вовсе не заразителен Может ли церковная общественность стать конструктивной оппозицией власти Роман Лункин Об авторе: Роман Николаевич Лункин – доктор политических наук, заместитель директора Института Европы РАН. Тэги: пандемия, ковид, самоизоляция, рпц, московский патриархат, сергий романов, владимир путин, патриарх кирилл, фундаментализм, либерализм, консерватизм, православные движения, реформы, гражданское общество, конституция Сергий (Романов) воплощает скорее карикатурный образ обскурантиста, чем настоящего народного заступника. Кадр из видео с канала Всеволода Могучева на YouTube Период самоизоляции и карантина в очередной раз поставил церковь в центр общественного внимания. Переоценка роли православия на крутых политических поворотах российской истории происходила всегда, но начиная с 2010-х годов это явление стало постоянной тенденцией. Причем критика в адрес РПЦ со стороны общества и – шаг за шагом – представителей власти только нарастает. Православная общественность и даже церковные деятели все более открыто отвечают тем же. Накапливается политическое напряжение. Разногласия внутри РПЦ из-за санитарных ограничений в борьбе с коронавирусом практически сразу привели к обвинениям в архаичности и асоциальности Московского патриархата. Однако на протяжении всего карантина было сложно найти что-либо дискредитирующее церковь (после Пасхи новой волны заболеваний не случилось, священники и епископы умирали, но не так массово, как в Италии). Не изменила ситуации даже полемика вокруг главного храма Вооруженных сил. Она показала, что церковные активисты вполне способны убрать из собора изображения Сталина и Путина (а с президентом и всю мозаику, посвященную возвращению Крыма). Совершенно естественно, что в этой ситуации главной фигурой – dues ex machine – стал схиигумен Сергий (Романов) из Екатеринбурга. Он олицетворял собой все то, что критики РПЦ и хотели увидеть в Московском патриархате. По существу, этот набор черт идеально отражает то, как карикатурно рисуют образ православия некоторые радикальные недоброжелатели церкви: невежественный тип с уголовным прошлым авторитарно и жестко порабощает слабых и экзальтированных верующих, для них вера – это борьба со всем новым и прогрессивным, а также непрестанный поиск заговоров. Поразительно, насколько легко общество воспринимает именно такой образ Русской церкви, а не какой-то иной, связанный с внутрицерковным развитием, социальным служением и христианской миссией. Между тем церковь объективно начинает играть новую политическую роль в обществе, и это отнюдь не связано с конституционной поправкой о Боге или особыми отношениями с властью. Во-первых, большую роль в церковной жизни стали играть социально-политические инициативы и заявления священнослужителей, что говорит о процессах демократизации внутри РПЦ. В социальных сетях клирики высказываются вполне свободно об олигархах, коррупции, о судьбе малого и среднего бизнеса. Рано или поздно все это выльется в более широкое публичное пространство. Епископы ярко проявили себя также во время карантина, критикуя власть (таких было около десятка). Один из противников жестких санитарных мер, митрополит Саратовский Лонгин (Корчагин), выступая 25 июня перед выпускниками духовной семинарии, отметил: «Мы увидели, как невысоко оценивается окружающим нас миром место церкви и веры в человеческой жизни. Выяснилось, что многие видят в этом нечто третьестепенное… И, судя по всем признакам, сложности в жизни церкви со временем будут только увеличиваться… Спокойные периоды в жизни церкви длятся обычно недолго, и в нашей с вами жизни этот период заканчивается. Это вовсе не значит, что надо бежать сломя голову с церковного корабля. Это значит, что надо быть более внимательными, более ответственными и самоотверженными». Причина политического подъема в церковной среде состоит не только в появлении молодого поколения духовенства, которое часто может быть даже более послушным, чем предыдущие поколения. Главное изменение касается самого прогресса христианской общины как института в большинстве епархий РПЦ по сравнению с отсутствием общинной жизни в советский период и стагнацией в этой сфере в 1990-е годы. Именно это потребовало независимости и смелости от духовенства, за которым теперь стоят прихожане и их проекты. Попутным фактором демократизации верхушки РПЦ стали административные реформы патриарха Кирилла. Возможно, он и хотел создать вертикаль власти, но, по сути, разрушил прежнюю кланово-родовую структуру. В центре глава церкви взял управление на себя лично, а на местах поставил полторы сотни новых епископов, обязанных патриарху, но де-факто самостоятельных. Недооцененным остается фактор церковного суда – только с приходом к власти патриарха Кирилла он стал собираться, а его решения - публиковаться. Это означает, что каждый священник может пожаловаться на епископа. Дело будет предано огласке, как и его неблаговидные подробности, на сайте РПЦ и в массмедиа (а теперь еще и в Telegram-каналах и видеоблогах, которые ведут сами священнослужители). Во-вторых, широкий спектр церковных и околоцерковных сил, связанных с РПЦ, в политическом смысле не является абсолютно лояльным власти. Заметная часть этих сил – консерваторы. Уважая президента Владимира Путина как носителя государственнической идеи, они выступают против «либерального правительства и олигархов» и против коррумпированной бюрократии. Консервативные силы представляют собой разношерстное сообщество с довольно причудливым и аморфным миром идей. Среди них есть фундаменталисты, отстаивающие чистоту веры от натиска либерализма, выступающие против введения ИНН и в целом «цифрового концлагеря». Есть те, кто боготворит Распутина, Сталина или Жукова, есть монархисты и почитатели царя Николая II и его семьи (движение «Двуглавый орел» и «За веру и Отечество» – его духовник игумен Никон (Белавенец). Политическим сообществом можно назвать и портал «Русская народная линия», который выступает с консервативно-патриотических (иногда с оправданием «советских побед») позиций, иногда критикуя церковное начальство за экуменизм без личных нападок на патриарха. В большей степени в социальную повестку вовлечено единственное общероссийское движение с отделениями в регионах «Сорок сороков» (лидер – Андрей Кормухин): они устраивали акции против закона о семейном насилии, за запрет абортов, выступали против закрытия церквей во время карантина и т.д. «Сорок сороков» прославились «выявлением антицерковных министров и депутатов», выступающих против семейных инициатив патриарха, а в ходе борьбы с коронавирусом и «антицерковных губернаторов». Несмотря на то что некоторые идеи Сергия (Романова) консерваторы разных категорий разделяют (в том числе и о «заговоре» Запада против России), и «Сорок сороков», и «Русская народная линия» сочли резкие заявления схиигумена об анафеме властям и требование отставки патриарха провокацией против РПЦ и дискредитацией патриотического движения. Почва, на которую опираются консерваторы, и так довольно неустойчивая – у каждого православного сообщества в епархиях свой набор идей и свои духовники. Одним из самых мощных общероссийских течений является, к примеру, братство святого Иоанна Кронштадтского с центром в Петербурге (духовник – протоиерей Николай Беляев). Либеральные политические силы внутри РПЦ так же фрагментированы, как и в российском обществе в целом. Существует круг журналистов и публицистов, священников и мирян, которые критикуют руководство Московского патриархата за советский стиль, авторитаризм, игнорирование христианских ценностей и отсутствие демократии. Практически любое явление, возникающее в недрах патриархии, рассматривается только с этой точки зрения. Поскольку РПЦ приписываются все черты государственной власти и «путинского режима», то они вместе выступают в качестве объектов критики. Критика власти и осуждение «системы РПЦ» со стороны таких деятелей совпадает с требованиями схиигумена Сергия и его маргинальной группы. Основой влияния либералов в церковной среде служат разоблачения несправедливости и аморального поведения клириков внутри РПЦ, что, например, «Сорок сороков» игнорирует. Их обвинения в адрес патриарха и «режима» – скорее для внешнего пользования. Условно либеральными с позиций консерваторов считаются те группы внутри РПЦ, кто выступает сторонниками перевода богослужения на русский язык, евангельской миссии и всеобщего покаяния за советское безбожие. Но по существу, их мировоззрение – это и есть фундаментализм, то есть возвращение к основам, а вовсе не либерализм. Источником церковного либерализма в смысле провоцирования внутренних реформ в РПЦ служит все же не маленькая группа недовольных, а социальное движение. Молодежные, добровольческие и просто приходские социальные и благотворительные проекты, православные НКО по всей стране изменили облик церкви уже в 2010-е годы. Это косвенная политическая сила, которая объективно поддерживает самостоятельный характер служения своих духовников, стремится получить больше независимости от епископской власти, видит несправедливость и нужды людей на местах. Социальное движение – самая массовая сила, которая не заинтересована ни в сломе государства, ни в разрушении патриархийной системы, ни в жизни в окружении заговоров и врагов с Запада или «пятой колонны». Это та самая конструктивная оппозиция власти и «золотой запас» РПЦ, отражающий самые здравые чаяния гражданского общества в России. Несмотря на малочисленность церковных движений, их гражданский потенциал достаточно велик – десятки тысяч активистов очень много значат в неопределившемся и дезориентированном обществе. При незаметном для большинства росте церковной демократии (а многие в это и не поверят никогда) критика в адрес РПЦ и ее руководства будет только нарастать. Православие занимает значительное место в представлениях россиян о своей культуре, истории и идентичности, и они к нему неравнодушны. К Московскому патриархату россияне пристрастны, так как многие не видят в нем воплощения чаемого образа церкви, ожиданий и надежд на будущее. Фундаменталисты – это естественное явление в любой конфессии (в новейшей истории РПЦ уже были изверженный из сана епископ Диомид Дзюбан или пензенские «закопанцы», ожидавшие конца света в землянках в 2008 году). На этом фоне такие, как Сергий (Романов), выстраивают свою тоталитарную идеологию по образцу советской. С другой стороны, у части общества, исходя из исторического опыта, возникает вполне объяснимое стремление вообще очистить церковь от связей с государством и любыми идеологическими символами ради евангельской миссии и чистой проповеди. В этом отношении патриарху Кириллу достался совсем не простой отрезок истории. Однако есть повод и для оптимизма. С учетом того что в российском обществе ничтожно мало количество атеистов и сторонников полного уничтожения православия, для большинства граждан даже критика церкви и ее руководства – это подсознательное стремление увидеть в РПЦ свое будущее в более честном и справедливом, а главное – более понятном и определенном виде, чем то, что периодически предлагает гражданам власть. О социальной справедливости, коррупции, лицемерном отношении чиновников к простым людям и к самой РПЦ все чаще говорят представители рядового духовенства и некоторые епископы. Преимущества этой церковной фронды в том, что ее практически невозможно обвинить в непатриотичности, в предательстве национальных интересов и связях с Западом. https://www.ng.ru/ng_religii/2020-06-30/9_489_sample.html?fbclid=IwAR0VXbVGlEsk3ij_AYZsDL-_zLjC6ZO0RscnmSiP8JmybQP4R4dMJYiiDy8

PR-продвижение и психологизация Православия О задачах религиозных консультантов в рамках греко-протестантских реформ 25 июня в "Парламентской газете" опубликована статья Александра Щипкова "PR-продвижение и психологизация Православия". Советник Председателя Государственной Думы РФ, заместитель Главы Всемирного Русского Народного Собора, профессор философского факультета МГУ им. М.В. Ломоносова, А.В. Щипков размышляет о новом явлении греко-протестантизма, отстаивающем идею трансформации православного богословия и предлагаемых новациях в сфере православного миссионерства, опирающегося на PR-технологии и секулярный психоанализ. Греко-протестантизм представляет собой комплекс идей секуляризированной протестантской этики, соединенный с символическим языком православия и повторяющий его внешнюю культурную форму, но, тем не менее, сформированный под влиянием секуляризма и неолиберальной идеологии. Определяющую роль в этом формировании сыграло радикал-модернистское учение Константинопольского патриархата о «греческом этосе православия», утверждающего, что православные всего мира должны следовать эталонам этого этоса, сформированного исключительно в поле исторического эллинизма… Направленность греко-протестантского реформизма выражается в предложениях провести корректировку содержания учебных дисциплин при подготовке священнослужителей. Необходимость изменений объясняют устарелостью традиционных форм миссионерской работы и проповедничества. Подгонка духовного образования под существующие светские образовательные стандарты ведёт к появлению в предметной сетке таких дисциплин как основы PR или секулярная психология. Речь идет о формировании принципиально нового типа священника — религиозного консультанта. Религиозный консультант в отличие от традиционного священника действует во время исповеди и личных бесед как психоаналитик, а в публичной сфере как пиар-агент, рассматривающий церковное наследие как своего рода «актив», подлежащий утилитаризации и монетизации. Новая методология работы пастыря в рамках постмодернистского греко-протестантского направления формируется на основе психоанализа, а PR-технологии предписывается использовать как основные приемы проповеди. Категории церковного и божественного тем самым перемещают в сферу денежно-символического (рыночного) обмена... Долгосрочной задачей греко-протестантской «образовательной реформы» является встраивание церковной жизни в сферу секулярной экономики услуг. То есть, в тот сегмент общественного поля, который подчиняется законам производства, потребления и обмена. Это попытка встроить святость в мир потребления. Религиозные ценности даны нам изначально, они не «производятся», не «потребляются» и ни на что не «обмениваются». Христианские истины не могут быть включены в область действия электорально-политических институтов. За Бога не голосуют, Ему проявляют верность. Любое «pr-продвижение» означает выбор из ряда альтернатив. Но альтернатива Богу только одна — дьявол, других альтернатив нет… Полностью статью Александра Щипкова "PR-продвижение и психологизация Православия" читать здесь: www.pnp.ru/social/pr-prodvizhenie-i-psikhologizaciya-pravoslaviya.html

ЭКСПЕРТИЗА ДУГИНА 48: НАС ЖДЕТ ТРАВМАТИЧЕСКИЙ АПОКАЛИПСИС 26.02.2019 О теории социологического апокалипсиса по Питириму Сорокину. · Важно учение о социокультурной динамике Сорокина. Чтобы описать структуру или логику общественных систем, он предлагает концепцию трех типов общества: идеационный (идеациональный), идеалистический и сенситивный (чувственный). · Идеациональный – все ценности общества полностью трансцендентны. Земное бытие рассматривается как ничтожное, как иллюзия, а духовный мир, посмертное существование рассматривается как полнота. Человек может страдать на земле и быть лишенным всего, но это ничто перед тем духовным возмездием, которое он получает после смерти. Самым ценным становятся аскеза, простота быта. Общество с радикальной духовностью. Примеры - раннеисламское общество, средневековое европейское общество и другие. Идеал смерти, идеал посмертного бытия; важно небо, а земля не важна. · Идеалистическое общество стремится воплотить идею в материю, земля тоже учитывается, определенным образом культивируется. Смена идеационального порядка довольно существенна – это смешанная форма. · Чувственное общество признает только земное бытие, что есть лишь тело и наслаждение, гуляй и живи – все равно ничего не будет. Оно вынимает трансцедентальную ось. · По Сорокину, между тремя обществами есть логическая последовательность, строго определенная смена режимов. Первая стадия – полная доминация духа и брезгливость к материи, далее ослабление духовного начала, а затем материя преобладает и изгоняет дух. · С т.з. Сорокина, мы живем на последней стадии сенсационного общества. После сенситивной культуры никогда не приходит идеалистическое общество – обратное движение невозможно, по Сорокину. · Когда материализм дойдет до крайности, придет идеационный порядок, который просто уничтожит эту цивилизацию. Исправить это невозможно – можно начать заново. И то общество, которое будет построено на руинах глобалистской либеральной цивилизации, будет противоположным ей. Оно не просто ограничит одержимость матерлиальностью и комфортом, а просто под корень вычеркнет все материальное. · Так описал свой социологический апокалипсис Сорокин. Это очень неутешительный вывод для нашей цивилизации. В ответ на одержимость материей придет уничтожение этого ада и создание травматически жесткой реалии. Источник: https://www.geopolitica.ru/directives/ekspertiza-dugina-48-nas-zhdet-travmaticheskiy-apokalipsis