Search the Community

03.07.2021 Иван Павлюткин: Мы имеем сейчас не сокращение уровня религиозности, а дифференциацию разных групп верующих Что такое социология религии, как измерить религиозность и насколько опросы ВЦИОМ отражают реальную ситуацию в Церкви? Об этом и многом другом читайте в интервью с кандидатом социологических наук, старшим научным сотрудником Лаборатории социологии религии богословского факультета ПСТГУ Иваном Владимировичем Павлюткиным. В нашем университете с 2007 года проводятся исследования в такой малознакомой неспециалистам области, как социология религии. В 2015 году этот проект потребовал создания научной лаборатории «Социология религии», действующей на богословском факультете. Иван Владимирович, чем занимается Ваша лаборатория и как она связана с богословским факультетом? Дружат ли в наши дни социология религии и теология? Действительно, именно в 2007 году в ПСТГУ было начато исследование того, как люди в современном обществе относятся к рождению детей. Этот научный проект не был напрямую связан с исследованиями в области социологии религии, но в процессе его реализации мы поняли, что определенная связь с религиозностью здесь есть. Одним из плодов этого проекта стала наша первая книга – «Семья и деторождение в России: категории родительского сознания». Вскоре был организован научный семинар, пришли новые люди, и начались систематические исследования социальной работы Церкви, организации церковных приходов, распределения времени священников, эффектов религиозности и религиозной социализации и так далее. Основные этапы пройденного пути зафиксированы на сайте лаборатории. За прошедшие годы накоплен опыт более десятка исследовательских проектов, реализованных при поддержке различных научных фондов в партнерстве с российскими и зарубежными командами, в каждом из которых происходит обсуждение связи религии и общества. Если говорить о дружбе социологии религии и теологии, то это вопрос непростой. С одной стороны, теория и методология у них разные, но с другой стороны, надо иметь в виду, что и внутри себя эти дисциплины не монолитны и предполагают разные подходы и методы. В нашем коллективе в обсуждение тем и проектов включены теологи, социологи, антропологи, иногда психологи, и это объединение усилий делает более живым длительное общение и «медленную науку», дает интересные и содержательные результаты. В марте 2021 года были опубликованы данные опроса ВЦИОМ, которые многие священнослужители и миряне с огорчением восприняли как свидетельство сокращения числа православных верующих и увеличения доли неверующих. Насколько подобные опросы отражают реальную ситуацию в Церкви? Я бы предостерег от однозначности оценок, так как измерение религиозности в наше время – это проблема, на которую важно посмотреть с разных сторон. Нередко мы видим разные оценки по одним и тем же вопросам, касающимся принадлежности к Православию. Особенно неустойчивы данные по молодым людям (по более старшим возрастным группам нет таких колебаний): бывает, что люди резко меняют свое мнение о принадлежности к конфессии, потому что имеют в виду какое-то конкретное обсуждаемое публичное событие или же опрос близок по времени общеизвестному церковному празднику – Пасхе или Рождеству. Для примера: в 2019 году ВЦИОМ проводил касающиеся религиозности опросы и на вопрос «Последователем какого мировоззрения или религии Вы себя считаете?» в группе молодежи в марте, затем в августе, а потом в ноябре были даны совершенно разные ответы. Ответ «Православие» в марте выбрали 51% опрошенных, в августе – 23%, а в ноябре все вернулось на круги своя. Такое изменение в рамках одного года означает, что результаты опроса в определенный период были обусловлены неким контекстом, что-то повлияло на общественное мнение. Та же ситуация была с ответом на вопрос «Верующий вы или неверующий?». Ответы «неверующий» в марте составили 13%, в августе выросли до 37 %, в ноябре упали до 19 %. На основании августовского опроса было бы опрометчиво делать вывод, что есть тенденция, связанная с падением доли верующего населения. В наши дни Православие стало частью медийного пространства: это означает, что публично обсуждается большое количество связанных с жизнью Церкви вопросов, что в СМИ звучит много критики, многие священники стали медийными фигурами. Эта публичность влияет на то, как люди потом отвечают на опросы, на то, как они относятся к тем или иным темам. Опрос ВЦИОМ 2019 года, по-видимому, попал на события, которые были связаны со строительством храма в Екатеринбурге и собора во Владивостоке. Эти события широко обсуждались в публичном пространстве и даже стали предметом голосования. Показательно, что значительная доля падения по ответам о принадлежности к Православию и повышения доли неверующих связаны с федеральными округами, где находятся эти города и где происходили эти события. Серьезным фактором является и время проведения опроса: если вы делаете опрос в Великую Субботу, когда люди приходят святить куличи, или на Крещение, когда многие приходят за святой водой, – этот контекст обязательно повлияет на результаты опроса. Таким образом, получая новые статистические данные, имеет смысл обсуждать устойчивость результатов этих опросов. Внутри этих «магических» цифр зашито очень много разных контекстов, которые необходимо принимать во внимание. Это не значит, что такие оценки перестают иметь значение для определения религиозности населения, но следует признать, что для ряда категорий волатильность таких оценок может говорить о ненадежности методики измерения. На мой взгляд, на основании таких оценок сложно делать выводы о наличии или отсутствии кризиса веры. Есть ли у Вас предположение, что могло повлиять на снижение доли верующих в мартовском опросе 2021 года? Могу предположить, что снижение было связано с реакцией молодых людей на публичное обсуждение строительства новых храмов в нескольких крупных городах – прежде всего, в Екатеринбурге и Владивостоке. Если посмотреть на данные того же ВЦИОМа в разрезе федеральных округов и типов населенных пунктов, то снижение в сильной степени пришлось на эти города и регионы. В этом смысле мы фиксируем не столько индивидуальную религиозность людей, сколько реакцию на вхождение религии в публичную сферу. В данном случае следует различать эти вещи, поскольку они указывают на контекст сбора самих данных. Социологические организации можно назвать «фабриками общественного мнения»: их данные по теме или иным вопросам могут стать средством манипуляции общественным сознанием. В какой-то момент к публикуемым данным стали появляться достаточно радикальные комментарии со стороны экспертов о том, что у нас все плохо, что молодежь, да и не только она, уходит из Церкви. Потом появилась обратная позиция медийной повестки, что на самом деле все не так, что другие опросы студентов говорят другое. К сожалению, иногда за данными о религии, представляемыми широкой публике, и их интерпретацией не хватает профессионального обсуждения методологии исследований религиозности, используемых индикаторов и их адекватности. Например, нужно учитывать, в какой обстановке собираются данные. Когда мы приходим в высшие учебные заведения, раздаем людям анкеты, стоим перед ними и спрашиваем: «Ты православный?» ‒ то много ли вариантов ответов мы можем получить? Если у человека есть возможность свободно сказать: «Затрудняюсь ответить», ‒ скорее всего, он так и скажет. А, когда рядом с ним кто-то стоит и своим присутствием блокирует возможность свободного суждения, процент «верующих» будет неизбежно повышаться. Следует трезво относиться к этим измерениям и понимать, как и когда эти данные собираются, – это все влияет на ответы людей. В публичном обсуждении и анализе этих результатов не хватает трезвости. Иван Владимирович, у людей среднего возраста в памяти «церковная весна» 1990-х годов, когда шло бурное возрождение приходов и монастырей и многие люди – на общей волне оживления религиозной жизни в стране – называли себя верующими и православными. С точки зрения профессионала, умеющего работать с «магическими цифрами», что изменилось за последние десятилетия в обществе в плане религиозности и в восприятии понятий «верующий», «православный»? Еще лет 15 лет назад, когда люди на вопрос о принадлежности к конфессии отвечали «Православие», далеко не всегда это были воцерковленные люди, просто они имели в виду что-то конкретное для себя – например, идентичность, связанную со страной, или определенные взгляды на мир. Внутри цифры «70% православных» был огромный разброс разного рода внутренних объяснений того, почему человек относит себя к Православию. Сегодня доля идентифицирующих себя с Православием россиян несколько снижается, что видно по разным опросам, но в исследованиях религиозности все не может ограничиваться только этим показателем. Если взять социологические замеры, которые касаются не только одного признака религиозности (например, принадлежности к конфессии), но еще и религиозной практики (насколько часто человек ходит на службы, участвует в таинствах, насколько он знаком с членами того или иного прихода, насколько является его членом), то окажется, что картина начнет меняться. В социологии есть консенсус, который касается оценки практикующих верующих, – это люди, которые минимум один раз в месяц и чаще ходят в храм и посещают религиозные службы. Если учитывать частоту хождения в храм, то доля людей, которые раз в месяц и чаще ходят на службы (безотносительно венчаний и крещений), будет значительно ниже доли тех, кто идентифицирует себя с Православием. По разным оценкам, эта доля практикующих верующих сегодня не превышает 10–12 %. Отмечу, что «хождение в храм» не равнозначно «участию в таинствах»: вопрос об участии в таинствах задается довольно редко, а если взять крупные международные исследования, то в них почти не используется этот вопрос. В рамках наших исследовательских проектов мы сотрудничали с Фондом «Общественное мнение»: в 2011 и 2020 годах они проводили для нас общероссийские опросы по теме религиозности, где задавался вопрос о частоте причастия. Из опросов следует, что если в 2011 году доля причащающихся раз в месяц и чаще составляла 2%, то в 2020 году – 9%, и это результат, который требует взвешенного анализа и интерпретации. Чтобы оценить религиозность населения по ряду конкретных измерений, нужно обращать внимание не только на долю тех, кто посещает храм раз в месяц и чаще, но и на то, как в динамике эта доля изменилась за последние 15–20 лет. А эта доля в динамике выросла почти в два раза. Это значит, что 20 лет назад мы имели не 12% таких людей, а 5–6 %, при этом происходит плавное увеличение доли этих людей. То, что мы имеем сейчас, – это результаты тех процессов, которые происходили в течение 30 лет: начали открываться храмы, появились разные церковные институты (воскресные школы, православные школы, православные университеты), люди пришли в Церковь, стали родителями. Сейчас выросло новое поколение людей, которое имело немало возможностей приобщиться к церковной жизни. Как будут восприняты эти результаты учеными и экспертами, – это вопрос: для кого-то этот рост покажется большим успехом, для кого-то – наоборот. Имеет смысл обсуждать промежуточные итоги последних 30 лет, но пока я не видел серьезных обсуждений, кроме попытки сказать, что раньше все было очень хорошо, а теперь стало очень плохо. На самом деле, если задуматься, от какой точки мы начинаем считать динамику религиозности, то, вообще-то, не было ничего «хорошо». Нельзя сказать, что в 1990-е или в 2000-е годы доля людей, которые считались практикующими верующими, составляла хотя бы 30%, – этого не было. С точки зрения этого показателя («практикующие верующие»), мы имеем сейчас не сокращение, а прирост. Если вы посмотрите на молодые возрастные группы, то и там есть увеличение доли практикующих верующих – хотя менее интенсивное, чем в старших возрастных группах. Кроме того, можно посмотреть на долю тех, кто регулярно ходит в храм, и тех, кто отвечает, что никогда не ходит в церковь. За последние 20 лет доля тех (в том числе, среди молодых), кто никогда в церкви не был, упала вдвое. Это значит, что в конце 1990-х или начале 2000-х годов мы имели, условно говоря, 40% молодых людей, которые отвечали «никогда», а теперь имеем всего 20%. Сейчас происходит переход от экстенсивного к интенсивному, более качественному измерению религиозности.Раньше был важен масштаб, доминировал количественный подход: сколько православных в 1990-е годы, сколько в начале 2000-х гг. В 1991 г. принадлежность к Православию подтверждали 30%, а к концу 1990-х – началу 2000-х гг. вдвое больше. Казалось бы, из этих данных напрашивается вывод про религиозное возрождение. На самом деле это не всегда показатель религиозного возрождения. Внутри этих 60% или 80% люди очень разные по взглядам, практикам, воспитанию, составу и традициям своих семей. Для исследования и описания ситуации нужен дифференцированный подход, потом что за прошедшие десятилетия произошла дифференциация разных групп верующих. Выросла группа тех, кто является практикующими верующими, – это молодые православные христиане. Они включены в приходскую жизнь, в социальную работу, в различные медийные проекты. Появляются молодые блогеры, которые говорят о христианстве, их доля выросла. За счет чего она выросла? Можно предположить, что это подросшие дети тех родителей, которые когда-то пришли в Церковь и стали прихожанами – включились в воскресные школы, которых в стране сегодня 6–7 тысяч, в приходское общение, отдали детей в православные школы или классы, в православные высшие учебные заведения. Мы также имеем некую долю людей, которые были воспитаны в семьях, идентифицирующих себя с Православием, но сейчас отвечают, что они неверующие. Если обобщить, то сейчас пятая часть от молодежи, идентифицирующей себя с Православием, – это практикующие верующие, молодые прихожане. Еще одна пятая часть – это молодежь, которая скажет, что она не имеет отношения к Церкви. Вместе они дают уже 40%. Остается еще 60% так называемой православной молодежи, и внутри этих 60% тоже можно выделить несколько подгрупп. Часть – это молодежь, выросшая в семьях, которые хотя бы несколько раз в год приходят в храм – в основном в большие церковные праздники. Эта доля составляет примерно треть от идентифицирующих себя с Православием. За последнее время доля тех, кто стал периодически ходить в храм, выросла за счет того, что людей, которые никогда в церковь не ходили, стало вдвое меньше. Люди из этой группы не вовлечены в приходскую жизнь, но идентифицируют себя с Православием и на вопросы, касающиеся поста или празднования Пасхи, будут отвечать: «Да, конечно». И еще есть примерно четверть людей, которых некоторые называют «захожанами», но все же эти люди себя от Церкви не отделяют: они приходят в храмы, ставят свечки, участвуют в каких-то праздниках, но делают это редко. Таким образом, внутри большой группы, относящихся себя к Православию, за эти 30 лет возрождения церковной жизни в России произошла определенная дифференциация, и церковными считают себя люди с разным пониманием церковности. Это довольно интересное явление, и его стоит обсуждать, потому что внутри большой группы из-за этого разного самоопределения возникают определенные трения: одни «церковные» люди выражают взгляды, которые не соотносятся со взглядами групп других «церковных» людей по поводу важных вопросов церковной и общественной жизни. В 2016 году ваша лаборатория «Социология религии» выпустила сборник статей с интригующим названием «Невидимая Церковь». Чему посвящен этот сборник и для кого жизнь Церкви остается невидимой? Невидимая Церковь – это жизнь церковных приходов, жизнь семей внутри церковных общин. Эта жизнь оказывается невидимой для социологов, ограничивающихся формальными исследовательскими инструментами и методами – количественными опросами населения. Кроме того, средние социологические опросы, как правило, учитывают лишь так называемую публичную реальность, мало кто занимается изучением частных религиозных практик и приходской жизни. Например, у молодых людей, имеющих опыт общения со священником, и у тех, кто никогда его не встречал, будет совершенно разная реакция на образ священника в связи с той или иной публичной повесткой. Но есть скрытая от широкой публики жизнь Церкви, которая действительно помогает понять, как устроена церковная приходская жизнь, что такое частный опыт религиозности, которым живут воцерковленные люди. Все статьи, которые вошли в книгу «Невидимая Церковь», объединяет общий подход к тому, как наша лаборатория изучает религиозную и церковную жизнь. Мы стараемся посмотреть, что происходит на приходском уровне, который часто недоступен не только простым обывателям, находящимся вне Церкви, но даже ученым. Для нас странно, когда профессиональный социолог, занимающийся, например, темой семьи, не включает фактор религиозности в модель объяснения рождаемости. Нередко ученые просто незнакомы с тем, что происходит за этой поверхностью религиозности, не понимают, какие факторы нужно включить в модель, какие переменные имеют значение и позволят дать данным совсем иное объяснение. Эта проблема сейчас касается в России не только социологии религии, но социальных наук в целом. Наша лаборатория старается учитывать эти переменные в исследованиях, поэтому мы получаем гораздо более интересные результаты, чем те исследователи, которые эти подходы не применяют. Уже около десяти лет мы изучаем, как устроено на приходах общение, формы социальной работы, образовательные проекты, выясняем, почему на каких-то приходах не удается создать общину, что помогает создать «живой приход» – тот, который не закрыт для людей из внешнего мира. Описать социологическим языком это явление – довольно непростая задача, которая отличается от той, когда мы изучаем поверхностный слой публичной религии. Методология опросов по определению религиозности была придумана для того, чтобы опрашивать людей по политическим вопросам и прогнозировать те или иные исходы, связанные с выборами. А здесь мы имеем дело с совершенно другой сферой жизни, с другими практиками людей, поэтому эти исследования предполагают более сложные методы отбора респондентов, сложные методы доступа. Для своих исследований, сбора и анализа данных мы используем, в частности, методы сетевого анализа, исследуем социальную сеть прихода. Поясню, о чем идет речь. На приходе мы видим людей, которые формально могут быть носителями разных признаков религиозности, но при этом приход существует как нечто целое и выстраивает продуктивную социальную жизнь (семейные клубы, детские и молодежные лагеря и т. д.), в которую органично включаются новые прихожане. Одна из наших задач – выяснить, как этот приход собрался в такую плотную и живую общину, за счет каких связей (инициативность духовенства, родство, дружба, восприемничество и т. д.), почему он не распадается, что удерживает целостность прихода? Например, наш Университет тоже является результатом изначального приходского соработничества. https://pstgu.ru/news/main/ivan_pavlyutkin_my_imeem_seychas_ne_sokrashchenie_urovnya_religioznosti_a_differentsiatsiyu_raznykh_/?fbclid=IwAR1rF_ufJDHZHc645mDyWfS9v6D8Sn3egh4TsNiN89UYxfCcOyAdypFKVJ0

Роман Лункин 7 ч. · Не знаю, почему из снижения общего количества православных сделали сенсацию, ну было 70, стало 66%. В ближайшие годы, скорее всего, фицра общего количества православных в стране снизится до 60%, дойдет до 55% в будущем и так и останется. 1. Я не считаю, что количество верующих уменьшается. Соцагентства задают устаревшие вопросы, замеряют что то общеправославное, что вполне естественно уменьшается, так как общество становится более плюралистичным. При этом количество разного рода прихожан на деле увеличивается, как и численность общин, но это мало кого интересует. 2.В том же опросе число соблюдающих пост даже немного увеличилось или осталось тем же, никакого снижения нет, поскольку снижение численности церковной среды не касается вообще. Снижается число номинальных православных, которые традиционно отвечали, что по культуре и истории они православные. 3.Растет число людей верующих без конфессии (среди них есть и протестанты, которые набираю в случае четкого указания конфессии только 1%, а верующих без конфессии все таки 4 %), выросло с 2017 г. в два раза число неверующих. Только интересно, во что они неверующие ). https://www.facebook.com/romanlunkin/posts/4296824257045819?notif_id=1615969922733234&notif_t=notify_me&ref=notif

01.02.2021 00:01 Рубрика: Общество Процент веры 1 февраля - день интронизации Патриарха: Церковь в зеркале опросов Текст: Елена Яковлева Российская газета - Федеральный выпуск № 19(8370) Первое февраля - день интронизации Патриарха Кирилла. О том, что значат сегодня Церковь и Патриарх в жизни общества, как они выглядят в зеркале опросов, наш разговор с главой ВЦИОМ, социологом Валерием Федоровым. И Патриарх Кирилл, и Церковь остаются лидерами рейтингов доверия к общественным институтам. Фото: Григорий Сысоев / ИТАР-ТАСС Церковь в России уже лет 30 как легализовалась, возвратилась в жизнь общества. Социологические замеры показывают, что начиная с конца 90-х Церковь стала одним из самых авторитетных институтов. Как бы вы определили место Церкви сегодня? Валерий Федоров: Ситуация не изменилась. Русская православная церковь продолжает пользоваться высоким доверием и наряду с президентом и армией остается лидером рейтингов доверия к государственным и общественным институтам. Все другие институты, особенно связанные с политикой, располагаются сильно ниже. Как это объяснить? Валерий Федоров: Высокий авторитет набирался в два этапа. Первый этап - восстановительного роста - стартовал в конце 80-х годов, начиная с празднования 1000-летия Крещения Руси, и длился до середины 90-х годов. По сути произошла легализация Церкви, были признаны государственные ошибки и даже преступления по отношению к Церкви в атеистическое время, началась церковная реституция, ушли неформальные запреты на крещение, венчание, отпевание, началось массовое празднование Пасхи, Рождества и других церковных праздников. Стали восстанавливаться храмы. Эта волна перемен, движение к большей свободе, демократии, рынку было в то же время и движением к вере, религии, но это первый этап - восстановительный рост. Патриарх Кирилл об Александре Невском: Защищая Родину, он защищал веру Второй этап набора высокого авторитета Церкви начался примерно с середины 90-х годов и длился до середины 10-х годов. В эти годы, переживая кризис идентификации, мы начали искать себя - кто же мы? Оказалось, что мы не можем просто взять и стать одной из стран Запада, мало отличающейся от других. И нас такими не видят, да и нам самим такими быть не хочется. Это по большому счету была реакция на провал движения на Запад. Мы пробовали, пытались, у нас не получилось, мы оттолкнулись и пошли в другую сторону. Стали популярны идеи восстановления державности, укрепления суверенитета, импортозамещения, более жесткой и независимой политики по отношению к другим странам. В такой ситуации Русская православная церковь стала рассматриваться как элемент нашей идентичности, особости, непохожести на других. И в этот период произошло очень сильное сближение Церкви с государством. Клир во многом солидаризировался с этой линией, и это тоже сработало в плюс авторитету Церкви. Она стала восприниматься еще и как патриотический институт. Когда 70 процентов россиян говорят, что они православные, по-вашему, это и патриотическая идентификация? Валерий Федоров: Конечно. Мне кажется, что наша Церковь национальная. А я как церковный человек думаю, что Вселенская. Ну и по опыту известно, что в Русскую церковь за границей иностранцу войти куда легче, чем в другие православные церкви. Валерий Федоров: Может быть, вы и правы, и изнутри такие вещи виднее. Но есть вот этот разрыв - православными себя называют более 70 процентов граждан, а воцерковленными - 8. И он всего скорее указывает на то, что люди ищут в Церкви не столько религиозной жизни, сколько патриотической идентификации. Кроме тех, кто, не ограничиваясь одним крещением и постановкой свечек перед иконами, живет глубокой церковной жизнью, в храмах немало "захожан", для которых православие - важная, но оболочка. Духовный аспект нашего национального единства. Митрополит Вениамин напомнил молодежи об уроках истории Это очень долго привлекало людей к Церкви, и в этом, может быть, был главный секрет взрывного роста популярности православной идентификации. Было такое ощущение, что все, кто вчера называл себя атеистами, назвались православными. И более глубокое исследование такой православности неожиданно выявляло, что ее носители не верят в загробную жизнь, не читают православных книг, не причастны к таинствам церкви. Но кроме патриотической идентификации важна же еще и культурная. Скажем, в той же Польше, считающейся глубоко религиозной страной, далеко не все исповедуются и причащаются. Идти церковным путем не просто, это "тесный путь". А вот высокое культурное присоединение к религии (к католичеству или православию) очень значимо. Знаменитый религиозный ренессанс 70-х годов, о котором снял документальный сериал Александр Архангельский, как раз являл такое сочетание духовной, культурной и человеческой высоты. Валерий Федоров: Да, но ренессанс 70-х годов шел против течения. В остававшемся официально атеистичном государстве это все не приветствовалось. Но люди, искавшие какого-то более глубокого смысла и другого пути, преодолевали сопротивление. Для многих закрывались из-за этого жизненные пути. И поэтому на этот путь вступали люди сильные, ищущие, готовые на какие-то жертвы. А в 90-е годы сопротивление исчезло, и, наоборот, на протяжении четверти века было сложнее отвечать, что ты не православный. Но еще раз повторю - при таком обилии православной идентификации количество выросло, а качество и глубина веры упали. Православными себя называют более 70 процентов граждан, а воцерковленными - 8. И он всего скорее указывает на то, что люди ищут в Церкви не столько религиозной жизни, сколько патриотической идентификации Сегодня же заметно, что пик доверия к церковным институтам, как и пик внимания к ним, все-таки пройден. Обвала и падения нет, но некоторое снижение внимания и интереса мы фиксируем. С чем это связано? Валерий Федоров: Со скандалами и конфликтами. Как, например, вокруг строительства храма в Екатеринбурге, вокруг высказываний отдельных священников, вокруг каких-то законодательных инициатив. Похоже, что Церковь утратила положение "над схваткой" и вместо роли морального авторитета, с которым все соглашаются, стала одной из сторон конфликта. А конфликты по всем бьют, в том числе и по Церкви. Эти конфликты происходят в больших городах - многонаселенных, разнообразных, высокомодернизированных, столичных - Москва, Санкт-Петербург, Екатеринбург. Какой вам, как внешнему наблюдателю, видится фигура Патриарха? Валерий Федоров: Сразу после интронизации Патриарх Кирилл заявил себя как очень активный деятель. Я бы сказал, как церковный политик. Общественные темы были ему очень близки, он считал, что Церковь должна активно участвовать в общественной жизни.Его активность и проповедническая деятельность сразу понравились самым широком кругам населения. Он, конечно, сломал светский имидж Церкви как места, куда ходят только бабушки, думающие скорее о жизни вечной, чем нашей сегодняшней. Это был большой плюс в общественном мнении о нем. И рейтинг Патриарха был в начале его деятельности очень высоким. Святой Иоанн Кронштадтский: когда и зачем молятся праведнику А дальше, начиная с конца 2011 - начала 2012 года, во времена достаточно глубокого раскола накануне президентских выборов Патриарх занял очень твердую позицию, не понравившуюся какой-то части креативного класса, представителей массмедиа, деятелей культуры. Значительная часть тех, кто ассоциировал себя с движением на Запад и современным западным образом жизни, перестала ассоциировать себя с Церковью как наследницей того самого религиозного ренессанса 70-х и разошлась с нею. Ну и поскольку Патриарх был объективно очень сильной и авторитетной фигурой, к которому многие прислушивались, естественно, последовали атаки на него. На самом деле это во многом были атаки на режим, и в конце концов атаки на Путина. В последнее время, на мой взгляд, Патриарх стал менее активен в публичном пространстве, мне кажется, что фигура Патриарха ушла "из фокуса" актуального интереса. Я, кстати, думаю, что за этим, может быть, и его сознательное решение или поменявшаяся картина информационной политики Церкви или государства. Но еще раз повторю, в начале своего патриаршества Патриарх Кирилл был "сверхновой" звездой на нашей публичной сцене, столь быстро набранная высота не могла не пойти в обратную сторону и не обернуться критикой, в том числе иногда и не пойми за что. Но Церковь вообще-то обречена на несовпадение с логиками "мира сего". Это, что называется, вписано в паспорт при ее рождении. Валерий Федоров: А я бы обратил внимание на смену поколений. Сегодня у молодых людей другие кумиры - от Греты Тунберг до Моргенштерна, - и Церковь многим из них кажется чем-то архаичным, несовременным, непонятным. Опросы показывают резкое снижение у молодежи религиозности. Комментарий У поколения 30+ растет интерес к вере Владимир Легойда, председатель Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ: Не могу согласиться с тем, что "фигура Патриарха ушла из фокуса актуального интереса". Объективный анализ медиаполя показывает, что, несмотря на коронавирусные обстоятельства, церковная повестка продолжает оставаться одной из главных в публичном пространстве. И медийный интерес сконцентрирован, прежде всего, на предстоятеле Русской православной церкви. Лишь два медийных повода прошедшего года: патриаршая инициатива включения упоминания Бога в Конституции Российской Федерации и служение Церкви в условиях коронавирусной инфекции на Пасху, Рождество, Богоявление, как показывают цифры, обсуждались самым широким образом, и предстоятель Русской церкви был в центре этой дискуссии. Есть ли Бог в "Солярисе" и "Андрее Рублеве"? Кажется ли Церковь "архаичным институтом" для молодого поколения? Естественно, что молодежь чаще всего интересуется чем-то модным, прогрессивным, быстро текущим. Я готов поверить, что сейчас среди части молодого поколения Грета Тунберг (про нее, правда, что-то давно ничего не слышно) и Моргенштерн более популярны, чем поиски богословской истины. Но люди, которые сейчас слушают Моргенштерна, будучи в возрасте 16 лет, в 36, 46, а тем более в 76 будут искать новые смыслы. Тех, кто будет всю жизнь рассматривать его как предмет поклонения или нравственный ориентир, мало или нет совсем. А вот уверовать во Христа и оставаться верующим до смерти - это норма. Поэтому я бы не стал сравнивать скоромимоходящий интерес к каким-то новым веяниям с мировоззренческим выбором человека и делать из этого выводы. Кроме того, сейчас мы констатируем растущий интерес к вере в поколении 30+, который качественно отличается от "моды на веру", бывшую реальностью в 1990-е годы. https://rg.ru/2021/02/01/chto-znachat-segodnia-cerkov-i-patriarh-v-zhizni-obshchestva.html?fbclid=IwAR1J1G_MnS_KKzeOGMzpcAZ5kll4m68MYlrtcRtCjpJO159HvUhNRoGFFjU

02.02.2021 16:50:00 Заповеди протеста Рядовое духовенство чувствует запрос на перемены в обществе Роман Лункин Об авторе: Роман Николаевич Лункин – доктор политических наук, заместитель директора Института Европы РАН. Тэги: навальный, протест, несогласные, церковь, пропаганда, перемены Христиане встают на защиту демократических ценностей не менее, а в чем-то и более смело, чем общество в целом. Фото Reuters Вслед за официальными лицами государства председатель Отдела внешних церковных связей РПЦ митрополит Иларион (Алфеев) заявил о недопустимости вовлечения подростков в акции протеста. Вместе с тем иерарх отметил наличие социальных проблем и коррупции в органах власти. Осуждает ли церковь протест или просто заботится о детях? В нынешней политической ситуации позиция клириков не так проста, как кажется. Многообразие российского общества, как в зеркале, отражается в церковной среде. Политическая турбулентность не только выявила способность отдельных христианских деятелей говорить свободно и открыто, но и показала, что религиозный мир встает на защиту демократических ценностей не менее, а в чем-то и более смело, чем общество в целом. Наиболее ярко и масштабно на протесты, идущие в стране, отреагировали православные и протестанты как два самых массовых христианских направления России. Перед глазами у россиян есть примеры нескольких типов протеста, которые приводили к революциям (как в Украине и Киргизии, Грузии, Армении), и один случай, когда выступления против власти были в той или иной форме подавлены (Белоруссия). Всегда хорошо, когда есть с чем сравнить и на что опереться. Во всех политических переменах на постсоветском пространстве духовенство и миряне принимали активное участие именно под религиозными лозунгами. Ни клановая борьба, характерная для Центральной Азии, ни идеологический раскол в украинском обществе не имеют аналогов в России. Господство одной православной конфессии с сильными группами инославных (протестантов и католиков) роднит нашу страну с Белоруссией, где, правда, католицизм более влиятелен, чем в России. Сходство ситуаций состоит в том, что в российской церковной среде политические роли религиозных деятелей распределены так же, как в Белоруссии. В ходе протеста и его мягкого или жесткого купирования со стороны силовых структур включается механизм, который можно назвать «революцией милосердия». Тогда духовенство не может не говорить о сострадании, а любое заявление о милосердии оборачивается против действующей власти и дискредитирует ее. Различие ситуаций в двух странах – в более рафинированном политическом сознании российских церковных деятелей и в резком контрасте их позиции с официальной пропагандой. Откровением стало выступление протоиерея Максима Козлова, главы Учебного комитета РПЦ (важно, что он не просто священник, а один из высших функционеров патриархии), на телеканале «Спас» 27 января с критикой политической ситуации в стране на фоне несанкционированных акций. Козлов подчеркнул, что российское общество отнюдь не монолитно, как думает власть, что всем надоели старые лидеры думских партий, что люди пережили момент эйфории после возвращения Крыма, но такого ощущения «большой правды» уже нет. По его словам, у молодежи нет никакого проекта будущего, официальные массмедиа ничему не учат, молодые люди, подростки думают: «И что, все будет так же до 2036 года – ни туда, ни сюда?» Священнослужитель ясно выразил христианскую точку зрения: Церковь, состоящая из общин активных граждан, открыта для представителей всех политических сил и никого не отвергнет. Патриарх Кирилл последний раз говорил об этом в начале 2012 года в большом рождественском интервью, еще до танцев Pussy Riot в храме Христа Спасителя, после которых патриархия явно противопоставила себя демократическому протесту. После 2014 года эта ситуация стала постепенно меняться: РПЦ не участвовала в пропагандистских шоу об Украине, в 2019 году около 200 священников выступили с открытым письмом с требованием справедливости к фигурантам «московского дела» (участникам протестов после выборов в Мосгордуму), в 2020 году несколько тысяч христиан разных конфессий подписали письмо солидарности с белорусским обществом, где лидер, использующий жестокие методы, был назван «царем Иродом». Без этих этапов поиска «большой правды» нынешняя ситуация была бы непонятна и неожиданна. Люди с демократическими взглядами в РПЦ проявляют себя достаточно разноообразной информационной кампанией. На фоне протестов появились характерные дискуссии, говорящие о поляризации общества. Либеральный богослов Андрей Шишков вступил в спор со священником Георгием Кочетковым, духовником многотысячного Преображенского братства, осудив его за высказывание о том, что христианин может бороться со злом не только в виде несанкционированных митингов. Сам Шишков сравнил Кочеткова с архимандритом Саввой Мажуко, популярным проповедником из Гродно, которого осуждали за «поддержку белорусского ОМОНа» (в реальности Мажуко говорил, что и силовики, и протестующие – это чьи-то дети, и их не надо бить). Целый ряд представителей духовенства выразили солидарность не лидерам, а самому духу протеста. К примеру, священник Воскресенского собора Твери Георгий Белодуров в социальных сетях отметил, что «Навальный отвратителен», но ему, священнику, «противна власть, уничтожившая гражданские свободы в стране». В этом же ключе выступили имеющие большое влияние в христианской среде литературовед Иван Есаулов, историк Феликс Разумовский (по его словам, «Смута – хроническая болезнь русского мира»). Иеромонах Феодорит Сеньчуков задал вопрос по поводу лидера протеста – «Азеф или Гапон?» Как давний критик карантинной политики властей, Сеньчуков внезапно поддержал писателя Захара Прилепина, который заметил, что те, кто требовал закрыть храмы из-за пандемии, сейчас массово вышли без масок на улицы. Иеромонах Дмитрий (Першин) также активно писал в защиту избитых на акциях людей, отметив, что в России «не сработал белорусский сценарий силового хамства». Он был отправлен служить в 2020 году из Москвы в Казахстан, скорее всего за слишком активную и эмоциональную поддержку осужденных по «московскому делу» и других диссидентов (он присутствовал на судебных процессах). Вместе с тем настоятель церкви Святой Троицы в Хохлах протоиерей Алексий Уминский, также поддерживавший в суде своих прихожан – участников несанкционированных акций и подписавший ряд политических обращений (к народу Белоруссии, например), никак не пострадал. Стоит отметить неочевидный для большинства интеллигенции и массмедиа тезис, что политических репрессий в РПЦ нет. Оказалось, что сотни священников, критикующих власть, ничем не рискуют, а митрополит Иларион (Алфеев) еще в 2019 году заявил, что духовенство имеет право на политические высказывания. Ярким примером, показывающим тренд политического поведения клириков, служит активность протоиерея Андрея Винарского, главы епархиального суда Биробиджанской епархии РПЦ и блогера (ведет стримы в Instagram). Начиная с 2020 года Винарский пикетирует суды и отделения полиции, выходит на улицы Хабаровска, отслеживает, кого из задержанных и куда повезли, морально их поддерживает. Открытых и прямых политических призывов священнослужитель не делает, но его уже 10 раз штрафовали за участие в несанкционированных акциях, а сам он ходит в шапке с надписью «ЯМы Сергей Фургал». Реакция консервативной части православной общественности представлена публикациями на портале «Русская народная линия», но и здесь авторы критикуют как сам протест, «инспирированный Западом и либералами», так и российскую власть. Примечательно, что на фоне многообразия мнений духовенства об откровенной поддержке властей говорил совсем не священнослужитель, а официальный публицист патриархии мирянин Сергей Худиев. Он в своих статьях наиболее близок к государственной пропагандистской трактовке протестов и облика их лидеров. Молчание патриарха Кирилла (его стали называть в социальных сетях «дедушка из Переделкина») предоставило поле для политического самоопределения духовенства. Не менее бурно, чем у православных верующих, политическое оживление в протестантской среде. Отличие в том, что евангелические лидеры более четко разделились на либералов и лоялистов. Критическую позицию по отношению к власти транслируют пастор-пятидесятник из Кемерова Андрей Матюжов (его штрафовали за призывы выходить на улицу в поддержку Фургала и за проповедь, где он обвинял власть в коррупции), баптистский пастор Юрий Сипко (он любит меткое и острое слово: «Очевидно, дело нечистое. Если бы чисто было, то таким дворцом стали бы гордиться. Как Навуходоносор гордился»), пастор-пятидесятник из Екатеринбурга Виктор Судаков. Пастор-пятидесятник и блогер из Калуги Альберт Раткин брал интервью у политолога Валерия Соловья и члена Правозащитного совета Петербурга Григория Михнова-Войтенко, участника протестов. Сын пастора Раткина Давид был осужден на 10 суток за участие в калужских акциях протеста в январе. Баптистский пастор из Тамбова Сергей Степанов стал одним из авторов обращения к властям в защиту политзаключенных. К Степанову, как и к Матюжову в Кемерове, приходили сотрудники полиции, предупреждая об уголовной ответственности за участие в акциях. Лояльную позицию представляют пастор Константин Субботин, настоятель прихода Евангелическо-лютеранской церкви Ингрии в Чебоксарах. В социальных сетях он отметил, что церковь намного более революционна в своей проповеди Евангелия, ее «молчание подобно крику». Пастор-пятидесятник из Ярославля Андрей Дириенко, лидер многотысячной Церкви Божией и один из руководителей крупного пятидесятнического союза, опроверг свое участие в организации протестов и обозначил цель своей общины как «молитву за власть, чтобы проводить жизнь тихую и безмятежную». Тенденция последних лет показывает, что протестанты – в особенности их официальные структуры – оказались намного более лояльными по отношению к власти, чем православные клирики. Это проявилось и в поддержке евангелистами «крымской весны», и в осуждении евромайдана, что не звучало в официальной риторике РПЦ. Причины политического пробуждения религиозного сообщества отчасти вызваны тем, что произошел поколенческий сдвиг, появились молодые священники и прихожане со своими интересами и надеждами. Общинная жизнь предполагает активную гражданскую позицию и опору на демократические правила устройства прихода и общества в целом - независимо от того, что думает на этот счет руководство. От этого зависит успех миссии, ведь верующие не могут жить без своего «проекта будущего». https://www.ng.ru/facts/2021-02-02/9_501_protest.html?fbclid=IwAR05z-bH4i2I05dAJwi-w7jLnT_FVrI3w6pW3zsBGs13sIB_wKov532d2dU

Запрос общества на социальную справедливость изменит состав Госдумы. Начнётся поворот к социал-традиционализму YouTube-канал Александра Щипкова: youtu.be/5ML7YCPcFjY Александр Щипков прогнозирует, что запрос общества на лево-консервативный, социал-традиционалистский поворот отразится на составе Государственной Думы после выборов в сентябре 2021 года. В обществе силён запрос на социальную справедливость, а не просто на абстрактное левачество. В 2020 году этот запрос вылился в конкретные решения Путина по поддержке семей, детей, бедной части населения. Эти финансовые действия необходимы, но недостаточны, потому что для полной реализации запроса нужно концептуализировать этот процесс. Нужно ответить на несколько принципиальных вопросов: что такое социальная справедливость? как совместить перераспределение благ с социальной стабильностью? Всё это наводит на мысль о необходимости сопряжения двух идей - идеи социальной справедливости и идеи традиции. Эти два направления неразрывны в русском национальном сознании. Предвыборные дебаты - прекрасная площадка для обсуждения идеологии, которая понадобится для развития России в ближайшее время. Поворот в сторону социального традиционализма, как предлагает назвать это идеологическое направление Александр Щипков, начал Владимир Путин в 2018 году во время предвыборной кампании. Это направление было подхвачено депутатами "Единой России" и "Справедливой России", которые вносили законодательные проекты, связанные с социальным и традиционалистским направлениями. Но есть и менее крупные политические силы, которые подхватывают идею социального и традиционного. В первую очередь надо назвать имена Сергея Михеева и Захара Прилепина, которые достаточно активно пользуются этой риторикой. Их слабое место, по мнению Щипкова, расчёт на технологию популизма. Аналитик считает, что эта технология не принесёт долгосрочный результат, что время популизма прошло, и пример Трампа ярко это подтверждает.

Епархиальный церковный суд лишил сана протодиакона Андрея Кураева. С апреля Кураев был временно запрещён в служении патриархом Кириллом. Теперь решение о лишении сана должен утвердить патриарх. Поводом для запрета Кураева в служении стала его запись в "Живом журнале" об умершем от коронавируса настоятеле Елоховского кафедрального собора Москвы протоиерее Александре Агейкине. Кураев тогда написал, что в его памяти Агейкин останется "как тупой карьерист, сделавший карьеру в сфере вип-сервиса". Он также раскритиковал Агейкина за его отношение к эпидемии коронавируса. В одном из последних интервью протоиерей, в частности, заявлял, что эпидемия чумы была остановлена молитвой. Закрытие храмов властями в некоторых регионах настоятель кафедрального собора назвал неразумным, так как светские власти не могут устанавливать запреты для церкви. В Русской православной церкви сочли запись Кураева в блоге публичным оскорблением памяти настоятеля собора. Андрей Кураев – один из самых известных миссионеров Русской православной церкви. Он регулярно собирал большие залы на проповеди, выступал на рок-концертах, телевидении и одним из первых в церкви пришел в интернет. Он был референтом патриарха Алексия II и одним из ближайших сподвижников митрополита Кирилла (Гундяева) перед избранием того предстоятелем РПЦ в 2009 году. В последние годы Андрей Кураев активно критиковал церковные структуры и патриарха, обвиняя церковь в отдалении от прихожан, бюрократичности и косности. Незадолго до решения церковного суда в Сети появилась петиция, обращенная к священноначалию РПЦ, с призывом лишить Кураева сана диакона. СМОТРИ ТАКЖЕ Кремлевские старцы. Что внушает Путину отец Илий? Андрей Кураев ответил на вопросы Радио Свобода. – Вы ждали подобного поворота событий? – Я не мальчик, поэтому имею представление о том, что бывает, если теленок начинает бодаться с быком. – 30 лет вы – одна из самых активно действующих и проповедующих фигур в русском православии. Изменилась церковная структура, изменились ваши взгляды. В чем причина того, что дело дошло до такого конфликта? – Пока мне кажется, что причина как раз в том, что я не изменился. Я слишком дитя своего времени, своего социокультурного круга, и поэтому гуманистические идеалы московской интеллигенции позднебрежневских лет мне очень важны. Для меня религия вообще – это, с одной стороны, то, что не может быть навязано по определению, дар Христа, и во-вторых, то, что помогает очеловечиваться. Это то, что помогает сохранить человечность в бесчеловечных условиях. – От какого времени отсчитываете начало своего конфликта с руководством Московской патриархии, может быть, так лучше сказать, или все-таки с церковью? На ваш взгляд, это конфликт шире или ýже, чем конфликт с руководством церкви, отдельными персоналиями? – Дело в том, что сама по себе неконгруэнтность, скажем так, была видна изначально. В советские времена объясняли все недостатки пережитками царского режима. А потом, в 90-е годы, объясняли все негладкости пережитками советского прошлого. У меня тоже был период, когда я надеялся: ничего, придут в церковь люди, пережившие Достоевского, Бердяева, митрополита Антония Сурожского, как-то церковь расправит свои крыла, отдышится, сбросит какой-то гэбистский баланс, и заживем, надо потерпеть, потерпеть. Как говорил отец Виталий Боровой, мы навоз, мы говно, вот наше поколение умрет, зато вырастет новое свободное племя христиан. Такие надежды у меня были. И я точно помню день, когда я понял, что на патриарха Кирилла у меня надежд никаких. Это был майский день 2009 года, когда прошла первая встреча новоизбранного патриарха с московской молодежью на стадионе "Измайловский". Я туда пошел, мне было интересно послушать, как он будет общаться с молодежью, поучиться, может быть, даже у него. Но оказалось, что никакого общения нет. Все вопросы задают заранее расписанные лица, зачитывают по бумажкам, это не диалог. Тогда мои надежды на то, что при патриархе Кирилле что-то произойдет доброе с церковью в миссионерском смысле, они погасли. Я еще до этого говорил, что у нашей страны и церкви есть только 10 лет, это я говорил в середине нулевых годов, и если в эти 10 лет мы не сможем влюбить молодежь в православие, то потом просто демографическая ситуация будет такой, что это будет какая-то другая совсем страна, с другой идентичностью, но никакая не православная Русь. И раз кирилловское правление не дает надежд, значит, естественно, это расширялось и на всю систему. Президент России Владимир Путин принимает патриарха Московского и всея Руси Кирилла в Ново-Огареве, ноябрь 2020 года – Вы упомянули отца Виталия Борового, я для наших читателей поясню, что это был священник, много лет работавший в отделе внешних церковных сношений, в начале 60-х представитель Русской церкви на Втором Ватиканском соборе, много лет служивший в Елоховском соборе как настоятель и духовный отец, наставник очень многих сегодняшних активных православных проповедников. Он дожил почти до ста лет, но настроен был в последние годы жизни, как вы отметили, довольно пессимистично. Но его пессимизм, как вы его процитировали, что мы – навоз, это ведь довольно оптимистический пессимизм. Почему вы даете только 10 лет? Церковь существует веками, и мы не знаем, когда Господь придет и поставит всех на свои места. Что должно так радикально ухудшиться, чтобы потерять надежду? – Это очень просто – изменится демографическая ситуация в стране, я это имею в виду, только это, не апокалипсис. Изменится ситуация с миграцией пресловутой. Я понимаю, что это проблема и западных обществ, но и для России. – Сегодня в новостях сообщали, что в Италии в двухстах, кажется, муниципалитетах за год не появилось ни одного новорожденного. В России, наверное, ситуация получше, но ненамного. Но во Христе нет ни иудея, ни эллина, и мы живем в мире, где перемешиваются этнические, национальные составляющие. Вы совсем пессимистически смотрите на возможность того, что мигранты, приезжие станут православными? Почему? – По закону больших чисел, кто-то из них станет. В более или менее открытом, мультикультурном обществе постоянно происходят переходы, и какой-нибудь русский, петербуржец становится буддистом, скажем, есть какие-то замечательные случаи, когда чуть ли не целое русское село принимает иудаизм или молоканами становятся и прочее, но есть и обратное, когда вдруг китаец или кореец принимает православие. Но это все разовые решения, это не есть что-то серьезное. А всерьез если говорить, то церковь достаточно старый организм, и боюсь, что она уже не очень в состоянии переваривать. В конце концов, если церковь не смогла меня переварить, как она переварит миллион китайцев? – Вас как раз в этой ситуации, так и хочется сказать, переварили и извергли, трагическая ситуация. – Я имею в виду то, что называется – воцерковление, я бы сказал, необратимо воцерковить – вот этого не удалось. Приватизировать мышление, эмоции, язык. – Вы начинали, во всяком случае активно, уже после учебы как референт патриарха Алексия II (Ридигера). На ваш взгляд, это сопоставимые фигуры? Или понтификат патриарха Кирилла значительно хуже в каких-то параметрах, чем предыдущий? – Нет, в смысле административном он, конечно, гораздо лучше. Патриарх Алексий, если честно, так и не понял, зачем он стал патриархом. То есть для себя он не понял, у него не было какой-то стратегической цели. Это Леонид Ильич Брежнев, который и сам живет, и другим не мешает. Как у Брежнева не было серьезной программы модернизации страны, ведения ее, как завелось, так и будет, вот и у Алексия было нечто подобное. Отсюда, кстати говоря, и множество его поездок в епархии, которым все радовались. Но просто я видел и понимал, что для патриарха Алексия эти поездки – это бегство от документов московских, от необходимости ежедневно принимать множество решений. Его в этом смысле тяготила власть, он пребывал в состоянии, я бы сказал, хорошей растерянности в те годы, когда я с ним работал, и поэтому он был открыт к выслушиванию разных точек зрения и так далее. И по-человечески было, конечно, гораздо более приятно и интересно с ним работать. Кирилл всю свою жизнь готовился стать патриархом, пусть если даже не лично, но готовился стать "кардиналом" при патриархе по имени Никодим (Ротов), а потом уже и сам лично. Поэтому у него, конечно, какая-то программа была, и по-человечески за него обидно, что он спустил ее в унитаз, став патриархом. Потому что я не сомневаюсь, что и у митрополита Никодима, и у Кирилла в юности была программа каких-то реформ не административного характера, а более серьезного, но политическая ситуация в стране и в той церкви, какой она стала во время понтификата Кирилла, показала, что никаких серьезных перемен быть не может. СМОТРИ ТАКЖЕ Патриарх Кирилл призвал не покупать "левые" свечи – Упомянутый митрополит Никодим вызывал большую неприязнь среди православного духовенства за симпатии к католичеству. Но один из православных публицистов заметил, что это были симпатии не к католичеству как догматике и истории, а к католичеству как жесткой вертикали власти. И в этом смысле можно предположить, что, если бы он не умер преждевременно – на приеме у папы римского от инфаркта, то он бы строил вертикаль власти наподобие той, которую строят в современной России. На ваш взгляд, это неизбежно для Русской православной церкви – формировать вертикаль власти? Или в церкви, в принципе, возможно то, что в Украине называют "народоправство", более демократичная модель, как в Американской православной церкви, например? – О Никодиме несколько слов. Да, есть некие дурные черты его наследия. Первое – то, что вы отметили, упоение властью, влюбленность во власть, зависть к Ватикану, именно, ему казалось, что это вертикаль власти, и поэтому Никодим был в него влюблен. Это понятно, униженной тогда церкви в России видеть издалека площадь Святого Петра, наполненную народом, понятно, какое впечатление это производит. А вторая вещь – это то, что он своим ученикам всегда завещал: надо исполнять все капризы и пожелания светских властей, и мы переиграем. То есть такой сервилизм предельный. Но была у Никодима еще черта, которой, я бы сказал, нет у его ученика. Никодим вошел в церковную жизнь, когда еще доживало свой век поколение архиереев царских времен, людей с более или менее добротным академическим образованием. У Никодима этого не было, он уже советский крестьянский парень, поэтому у архиереев поколения Никодима, я это видел, было уважительное, благоговейное отношение к интеллигенции, к образованным людям. Если это были миряне, они им тайно помогали, бывало, тот же митрополит Питирим, скажем. И Никодим тоже это делал. Если это были какие-то священники, то старались их тоже как-то защитить, приблизить и прочее. А Кирилл сам себя считает с усам. У него этой никодимовской черты – благоговения к книжникам – нет, он ее не наследовал. Он самодостаточным себя считает, и это не никодимовская черта. – Тем не менее, сегодня Общецерковная аспирантура – это сотни людей, защищающих диссертации, пишущих книги, у которых огромные тиражи. То есть количество православной, самой разнообразной, академической и популярной литературы сегодня сопоставимо с количеством марксистско-ленинской литературы при Брежневе, которого вы упомянули. Так, может быть, тут не вопрос личных взглядов одного патриарха, а все-таки создается церковная среда, которая бурлит, кипит и интеллектуально мыслит? – То, что среда такая создается, это несомненно. Но это нечто, что не зависит от патриархов, их личностей, их политики. Кстати, вчера же произошло еще одно такое печальное событие – Андрей Шишков, преподаватель как раз упомянутой вами Общецерковной аспирантуры, был уведомлен о том, что в его услугах больше не нуждаются. Это либеральный богослов, и сначала его из Академии выгнали, а теперь еще из аспирантуры. По всем направлениям идет стандартизация системы церковного образования. Тем не менее, независимо от этого объективно, конечно же, растет круг людей, которым интересно думать и рефлексировать над своей верой, и это само по себе будет менять атмосферу церковной жизни. Но вместо того чтобы учесть этот фактор и его по-доброму использовать, патриархия решила с ним конфликтовать. Это может дать временный эффект, но обернется пустыми семинариями, кризисом призвания, обернется тем, что та самая церковная интеллигенция будет расцерковляться, и уж точно она не будет ощущать своим долгом апологию церковной системы. И вот это уже чувствуется. – За последний год как минимум двое ярких священников ярко ушли – петербургский священник Анциферов и московский Федор Людоговский, который одновременно работал в Институте славяноведения. Отец Федор уехал за рубеж. Оба при этом не объявили, что снимают сан, но сказали, что прекращают как бы служить церкви. И оба, что любопытно, подались, и сами об этом сказали, на ниву психотерапии. У вас таких перспектив нет? Многие расцерковляются и говорят: "Я не хочу, чтобы ко мне относились с почтением, потому что я священник, я хочу, чтобы меня любили и ценили такого, каков я есть, без моего сана". У вас есть такое стремление? – Нет, нету. Я же довольно сознательно отказался и от священства, такая возможность была, и патриархом Пименом еще были подписаны документы о том, что я в священники рукополагаюсь, а я решил застрять в дьяконах. И одна из причин – это то, что я боюсь вторгаться в жизни других людей. Я не чувствую в себе сил и полномочий копаться в их душе и что-то там исправлять. И поскольку я не был священником, соответственно, у меня нет и пасторского опыта. – Но, тем не менее, у вас есть огромный опыт писательский, и это работа не на микроуровне, не на уровне психологии одного человека, но это работа пастырская и даже архипастырская, на уровне сотен тысяч людей, которые вас читают, слушают и смотрят, их огромное количество. В этом смысле вы намерены что-то изменить? Больше выступать с лекциями, меньше, уйти в затвор? – Мои тексты – это нечто, скажем так, дистанционное по отношению к человеку, что оставляет за ним право выбора своей собственной реакции на этот текст. Это не отношения врача и пациента, то есть они не предполагают такого рода жесткую иерархию. Лекции – это не от меня зависит. Я бы с радостью какие-то лекции читал, даже не в порядке просветительского энтузиазма, этого уже нет, а просто для интеллектуальной гигиены. Человеку нужны, конечно, живые глаза, уши, живая реакция людей, не только в интернете, но и в прямом общении. Поэтому я не отказываюсь, если будет возможность прочитать лекцию, понятно, что уже, наверное, не на церковной площадке. Что касается написания, не блогерства, а книг, да, такие планы есть. Буквально на прошлой неделе я сдал в издательство книжечку, она не совсем новая, но отработанная, на классическую для меня тему – миссиологии. И в этом направлении я надеюсь продолжать работать. 2001 год. Владимир Путин и два патриарха: тогдашний, Алексий II (справа), и будущий, Кирилл, в тот момент – митрополит Смоленский и Калининградский (слева) – А вы будете представляться как дьякон, протодьякон? Или будете как бы… исполнять решение суда? – Не знаю. С одной стороны, конечно, дьякон Андрей Кураев… протодьяконом я никогда не представлялся, но дьякон Андрей Кураев – называется "торговая марка". И я, опять же, еще сана не лишен, эта минута еще не настала. Я думаю, что если идет речь о переиздании книг, там, конечно, я думаю, это останется. Тексты писались мною в дьяконском состоянии, и, я думаю, так же и будут подписываться. – Вы упомянули о необходимости живого общения, живых глаз, человеческого тепла. Сейчас, во время карантина, все это звучит особенно болезненно, потому что удовлетворить эту потребность есть мало возможностей. Вы будете скучать по богослужению, в котором вы были действующее лицо? Потому что те люди, которые сейчас расцерковляются за последние годы, которых я упомянул, в той или иной степени говорят… вот совсем свежая запись Ильи Забежинского, был такой известный православный предприниматель на севере России, бизнес, к сожалению, не пошел, и сейчас он с некоторым отчаянием пишет, что ковид показал, что можно не ходить в церковь, не причащаться, достаточно по Зуму послушать, по телефону исповедаться, и все. Вы бы согласились с тем, что церковь, в принципе, должна отмереть и занять место где-то рядом с онлайн-прессой? – Поскольку я уже 8 месяцев лишен возможности участвовать в богослужениях из-за запрета, конечно, это есть. И я думаю, что это ощущение, скорее всего, даже будет нарастать. Что касается перемен, которые в церковное сознание внес карантин, это серьезно, и это, конечно, заставляет многих людей задуматься о том, что такое богослужение в моей жизни, мои личные потребности в нем, зачем я хожу в храм. Но я думаю, что для многих, скорее, это будет в пользу их воцерковления. Если появился дефицит общения, люди поняли, что хождение в храм – это не некая обязательная и всегда доступная опция, то многие станут этой возможностью дорожить. – Вы упомянули в начале нашей беседы идеалы московской, я бы сказал, российской, русской интеллигенции 1970–80-х годов, но она ведь была разная. Неслучайно Сергей Аверинцев любил цитировать слова отца Николая Голубцова, известного тем, что он крестил дочь Сталина, и за это КГБ довело его до преждевременной смерти от разрыва сердца, о том, что интеллигенция – это сословие, с которым священнику нужно мучиться, критичное, недоверчивое, мало дисциплинированное, потому что быть интеллигентом означает прежде всего комплекс Гамлета: во всем сомневаться. Была интеллигенция, которая ориентировалась на Запад, была интеллигенция, которая любила евразийцев, интеллигенция проправительственная и интеллигенция скорее демократичная. Как вы ориентированы на этом пространстве? Вы интеллигент, но у вас дрейф был, вы меняли какие-то свои концепции, свои позиции? Вы на сегодняшний день где? – Ну, интеллигенция, конечно, никогда не будет единомысленной. Но все-таки для церкви очень важно, чтобы хотя бы какая-то часть, какая-то группа интеллигенции считала бы своим именно человеческим долгом объяснять мир, самих себя с позиций христианства. Ну вот, грубо говоря, славянофилы в XIX веке – это не жандармы, не профессора на государственном или церковном содержании, это волонтеры, которые не получают денег в церковной кассе и при этом рассказывают о том, как они понимают православие, вызывая усмешки и косые взгляды со стороны иерархии. Такая группа для самой церкви и для интеллигенции страны нужна. Люди типа Честертона в Англии, Льюиса, Толкиена, Мунье, Марселя, вот такие вот. Это "пиджачники", которые составили славу христианства и европейской культуры ХХ века. Вот это нужно. Что касается моих экспериментов, изменений, я полагаю, что в главном перемен не произошло, а так… Я скажу так, я терпеть не могу слушать лекции дьякона Андрея Кураева и читать его тексты 90-х годов. – Это знакомое чувство: всегда кажется, что надо было бы лучше. Но можно тогда чуть переформулировать, такой микротест. Вот свобода совести, был закон 1991 года, потом были поправки и закон 1997-го, и наконец, три года назад так называемый пакет Яровой, который обернулся массовой посадкой Свидетелей Иеговы. И вы много писали о Свидетелях Иеговы как миссионер, критикуя их, анализируя их. Сейчас каково ваше отношение к тому, что с ними делают? И предложили бы вы изменить законодательство? Насколько вы сейчас видите пределы свободы совести? – Знаете, моя позиция в этом вопросе как раз не изменилась. Я и в 90-е годы говорил, что мое любимое блюдо – это мелко шинкованные сектанты, я никогда не откажу себе в удовольствии поругаться с сектантом, но при одном условии: если государство не будет подслушивать нашу дискуссию и не будет принимать никаких административных, полицейских мер по ее итогам. То есть я разрешаю себе критиковать чужую веру только при условии, что у моего оппонента есть аналогичное право в мой адрес, в адрес моей веры, если его уста не затыкаются полицейским кляпом. Когда-то Владимир Соловьев говорил, что самое бесправное сословие в Российской империи – это православное духовенство. Потому что у него государственно-полицейский статус, и поэтому оно лишено права на свободную полемику, никто не решается с ним открыто спорить, а значит, и они лишены права всерьез объяснить свою веру. Вот мне бы не хотелось повторения такой ситуации. Поэтому, как только начались аресты Свидетелей Иеговы, тут же я начал публично выступать в их защиту. Я не могу нигде добиться: покажите мне, на основании каких именно текстов, цитат, выражений Свидетели Иеговы объявлены экстремистами, угрожающими обществу? Нет нигде этих цитат. Точно так же и в суде со мной – ни одной моей цитаты не было приведено, чем я хулил церковь, как я оказался "турецким шпионом". Дьякон Андрей Кураев на пресс-конференции в Москве, 2014 год – Ну, вы в хорошей компании, потому что преподобный Максим Грек был посажен на 25 лет, кажется, именно как агент турецкого султана. Возвращаясь к тому, что вы говорили чуть раньше. Впереди Рождество, которое сейчас празднует уже, наверное, все-таки уже меньшинство, и не очень значительное. Маленький младенец на охапке сена. Вы боитесь, что культура, демографические взрывы, подвижки, что они этого маленького младенца задавят? Или вы все-таки думаете, что он сильнее? В общем, это риторический вопрос, и наверное, вы думаете, что Господь сильнее, а на чем ваша вера основывается? – Нет, вы знаете, здесь ровно та же ситуация, что с вопросом о том, можно ли заразиться в храме или во время путешествия. Христос не обещал выступать в качестве санитайзера. Да, он может творить чудо и защитить от угрозы, от ядовитой змеи может, конечно, но вот гарантии, что всегда христиане могут залезать на любой телеграфный столб, хвататься за любые провода и с ними ничего не произойдет – такой гарантии нет. То же самое, если говорить и о встречах с другими культурами – может быть чудо, и другая культура может быть воцерковлена. Но есть одно важное ограничение. За исключением греко-римской культуры, пожалуй, ни одна другая культура народов мира не была христианизирована, если она к моменту встречи с миссионерами имела свою письменность. Исключением можно считать население Египта, но египтяне сами к тому времени уже не могли читать свои иероглифы, они были эллинизированы. Есть некоторые сведения о том, что, кажется, у армян была своя письменность до христианизации, и всё. А дальше или миссионеры несли, создавали азбуку для язычников, как миссия Кирилла и Мефодия, или же… Вот, например, еврейский народ: у еврейского народа была своя письменность, своя культура, историческая память, и еврейский народ так и сохранился. Часть его, конечно, христианизировалась, но сохранился и собственный иудейский мейнстрим. Ну, и печальный совсем пример – это индейцы Центральной и Южной Америки, у которых письменность была, но в итоге судьба их была печальна, там был просто геноцид. – Геноцид и пандемия. Тем не менее, я так понимаю, что в Египте копты есть. – Они уже ко времени христианизации утратили свою письменность. Есть очень интересный рассказ Филосторгия, историка конца IV века, он рассказывает, как именно египтяне приняли христианство. А Египет удивительно принял христианство, без протестов, он стал родиной монашества, это удивляло даже современников. И появился такой апокриф, конечно, это сказка, но очень интересная, почему они приняли христианство так быстро. Потому что было землетрясение небольшое, и посыпалась посуда в домах, полки на пол, как всегда, а египтяне в это время использовали фаллический символ, но похожий на крест, очень любимый современными туристами петлеобразный крест, они его понимали тогда как некий оберег и вешали над дверной притолокой и над кроватками младенцев. И во время этого землетрясения, говорит Филосторгий, все другие амулеты упали, и только этот остался невредим. И это восприняли даже жрецы как знак того, что это есть знак истинной мощи и победы, а значит, знак креста, и поэтому жрецы сказали: идем и принимаем христианство. Это исторический миф, но тем не менее. – Но звучит очаровательно. С наступающим Рождеством Христовым! И дай Бог, чтобы ваше потрясение вы пережили, как египтяне, став ближе ко Христу. https://www.svoboda.org/a/31027194.html

– Интервью с Вильямом Шмидтом, Март 16, 2018 Какие перспективы открываются перед теологией, которая, как научная дисциплина, совсем недавно включена в перечень Высшей аттестационной комиссии России (ВАК); о сложностях и задачах, которые стоят перед теологией как новой для нашего Отечества предметной областью – новой научной специальностью, мы поговорили с российским религиоведом, издателем эпистолярного наследия Патриарха Никона, Вильямом Владимировичем Шмидтом. Он выступил научным руководителем Международной научно-практической конференции «Государство, общество и Церковь: укрепление межнационального и межрелигиозного согласия, развитие и совершенствование механизмов взаимодействия», прошедшей в городе Новосибирске с 11 по 13 мая 2016 г. - Вильям Владимирович, на конференции Вы выступали как преподаватель Российской академии народного хозяйства и государственной службы Новосибирска или Москвы? В.Ш.: Хорошо известно, что Российская академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации – одна из самых крупных образовательных организаций Европы, она имеет большую филиальную сеть – её филиалы есть почти во всех регионах России. В свое время, в период реорганизации системы, была утверждена программа развития Академии, в которой вкралась фраза: «Оптимизировать территорию Российской Федерации под потребности академии» (в этой шутке есть и доля правды). Академия – это крупнейшее образовательное учреждение, которое отвечает за подготовку кадров в сфере управления – государственного, муниципального, а также и в отраслях народного хозяйства. Хотя в гражданско-политической, политэкономической жизни страны многое изменилось, но принципы универсализации, стандартизации никто не отменял, так что сфера управления и подготовка кадров – стратегические задачи воспроизводства общества. Занятым в этой сфере важно знакомиться с достижениями коллег и теми новациями, которые нарабатываются на региональном уровне – вот мы и взаимодействуем в том числе и на подобных площадках, а семинары, симпозиумы, конференции – лишь некоторые из форм и инструментов обмена опытом и взглядами. – Вильям, если позволите: меня интересует вопрос, касающийся образовательного стандарта по Теологии. В.Ш.: Да, конечно – утвержден не только образовательный стандарт по Теологии, но также утвержден и паспорт научной специальности. Так что мы можем поговорить об этом подробнее. – Если он будет реализовываться, то будут необходимы и преподавательский состав, и сопутствующая научно-методическая база… Вы, как человек имеющий непосредственное отношение к специальности «Религиоведение», принимали участие в разработке этого стандарта? В.Ш.: Нет, я принимал активное участие лишь в конституировании Религиоведения как отрасли, имею небольшой опыт развития религиозного образования, включая элементы его системы, – это было в 90-е годы; становление же Теологии и системы теологического образования – это удел все же религиозных организаций, и ведущую роль здесь играла и играет команда Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. Наша Академия и ее базовая кафедра – кафедра государственно-конфессиональных отношений – мы последовательно выступали за введение Теологии в перечень научных специальностей, конституирование этой отрасли. Посудите сами: Религиоведение есть, а Теологии нет, и это при том, что религиоведение изучает те представление о Боге (богах), отношениях (диалоге) человека и Бога, которые формируются в рамках религиозных традиций и культур. Очевидно же, что если нет теологии – уникального научного объекта, то и религиоведение, и философия науки, и многие иные разделы отраслевой науки, изучающие религиозные феномены, вряд ли могут быть и состояться как научное знание. Так что Теологии, как науке, непременно быть, если мы признаем, что есть такой феномен бытия человека, как его религиозная жизнь, религиозная сфера. В последние годы я не перестаю обращать внимание коллег на уже ставший непреложным факт: в России религиозная сфера закончила свое формирование – мы более не видим в ней особой динамики – количественные показатели давно стабилизировались; сейчас мы в основном фиксируем качественные изменения – расширение и совершенствование форм работы с населением и гражданско-государственными институтами, наращивание культурно-идеологического и социально-политического потенциала и т.п. Да, все это закономерно и эти изменения качественно-количественных показателей в аспекте воспроизводства системы, а это ничто иное, как характеристики профессиональной среды – ее научный потенциал, повышение квалификации кадров и т.п., требуют не только осмысления – в этой реальности мы живем и ее развиваем. – Если позволите уточнение – Вы имеете в виду динамику религиозной жизни и сферы в пост-советский период? В.Ш.: Да, конечно, я говорю именно о динамике восстановления религиозной системы после смены государственно-политического строя, общественно-политической формации в целом. С точки зрения основных параметров системы, религиозная система в России восстановлена – общество определилось в своих религиозно-мировоззренческих предпочтениях – появилось даже близкое к нормативному понятие «традиционные религии», маркирующее православие (христианство), ислам, буддизм, иудаизм, но главное – каждая из бытующих в России религиозных традиций восстановлены: институционализированы и довольно устойчивы их структуры, а многие, как, например, Русская Православная Церковь и иные христианские конфессии, имеют высокого порядка централизацию. Поскольку система есть, а структурные элементы ее довольно устойчивы, то самое время обеспокоиться ее совершенствованием – повышением качества, эффективности функционирования и воспроизводства. А для воспроизводства, естественно, нужны инструменты. Как бы долго и много мы не рассуждали о разном и важном, никто не будет оспаривать, что традиция и наука – два крыла, которые определяют место и обеспечивают роль в будущем. Так и с религиозной сферой – без теологии она обречена оставаться суеверием, как без философии и научного знания любое мировоззрение – эклектичное мракобесие, никак не способствующее примитивно организованному сообществу достичь уровня цивилизации. Также никто не будет оспаривать, что опыт повседневности и его закономерности нужно осмыслять, нужно уметь эффективно управлять процессами, а также и реагировать на вызовы времени и прогнозировать будущее. И как все это делать, если для этого нет специального ресурса – научно удостоверенного знания, инструментов? Очевидно, что Теология – один из таких инструментов – специализированное знание с соответствующим методологическим аппаратом, который должен быть детально разработан, если общество желает иметь высокий уровень безопасности. Рассуждая о безопасности, мы четко понимаем, что всякое качество обусловлено уровнем стандартов и требований к их обеспечению. Когда многое в нашей жизни формализовано и стандартизировано, возможно ли это распространить и на такую деликатную сферу как религиозная? – Вполне, если мы согласились считать ее стратегической и базовой (фундаментальной). Но при этом нужно быть предельно аккуратными и осмотрительными именно из-за специфики природы этой сферы – ее аксеолого-аксиоматических (ценностных) начал, от стабильности которых зависит устойчивость человека и общества в целом. Кроме того, данная сфера все еще остается предельно политизированной – не только не удается преодолеть ее идеологизацию, а в последнее время наметилась и крайне опасная тенденция – криминализация за счет борьбы с экстремизмом, нетрадиционностью и инакомыслием. Как видим, сложнейший комплекс проблем приходится на период институционализации Теологии при невнятности подходов к конституированию ее как отрасли знания и определения задач на среднесрочную перспективу. – В связи с этим вопрос: насколько этот стандарт укоренен в традицию нашего богословия? В.Ш.: Думаю, никак. – Но ведь стандарты и модели существуют не только у нас, но и в мире. Вне зависимости от времени признания Теологии наукой есть же традиции? В.Ш.: Все науки родом из философии – с этим мало кто будет спорить, но при этом кто-то считает Философию царицей наук, кто-то – Теологию, а я, например, Религиоведение, поскольку именно оно способно учитывать инварианты видов систем, оказываясь при этом вне пределов этих систем. Мы можем углубляться в историю науки и специфику способов познания: многие как в прошлом, так и теперь правильно полагают, что в мире все давно известно, а мы лишь заново перетасовываем известные факты с учетом новой конфигурации пазлов – смыслов. Мы должны понимать, что реальность по большей части зависит от того, что мы хотим в ней увидеть – каким образом замечаем противоречия и формируем «природу», универсалии – как будем учитывать не только наши желания, но и условия их возникновения; важно еще и то, как мы будем совмещать нашу реальность с действительностью, частью которой мы являемся. Фантазировать о замках, создавать замки и эксплуатировать их – все это не однопорядковые явления, хотя все они в нашей власти – элементы нашей жизни: у кого-то они уже есть, кто-то о них лишь грезит, а кто-то давно разрушил их за ненадобностью. Россия – та из стран, народ которой скор на самые отважные эксперименты, он долго терпит, но быстро запрягает, неприхотлив к условиям, но если уж вошел во вкус, так до предела – чтобы больше ничего и никак не хотелось, и не напоминало… Так и с религией – сейчас это наше ВСЁ, а еще вчера – если ты с серьезным лицом сказал о своих религиозных чувствах, твое место, в лучшем случае – психиатрическая лечебница, а так – тюремная камера. Сегодня нам очень нужна Теология, которой в нашей отечественной традиции почти никогда не было. При этом у нас есть довольно неплохо разработанное Религиоведение, но оно нам почему-то оказывается «не надо», поскольку у него якобы дурное прошлое – оно атеистическое. Что такое атеистическое религиоведение понять невозможно (как атеистическое?), поскольку наука в отличие от мировоззренческих установок не может быть теистической или атеистической – она рационалистична, критична, фальсифицируема и т.д. Но если так – если даже допустить такие вульгаризмы, – то зачем вам нужна теология как наука, если критерии научности вы при этом отвергаете? А можно и еще категоричнее поставить вопрос: может ли быть теология атеистической, если она — наука? Это лишь небольшой срез тех «треволнительных» проблем, которые реально дискутируются – не дают покоя широкой научной общественности и, безусловно, тем, кто пытается формировать политику в этой сфере и участвовать в политиках более высокого уровня. Если по сути, то у Религиоведения и Теологии довольно серьезное, если не сказать категорическое, расхождение в объектах исследования, хотя отдельные элементы совпадают – например, институциональные формы религиозности и роль религии, религиозного фактора в социальности, а вот предметные области оказываются сближены настолько, что многие не видят особого в них различия как это бывает у неспециалистов, не способных отличить философию культуры от культурологии, или политологию от социальной философии. В этой связи возникает несколько крупных блоков проблем – проблемы классификации знания и структуры отрасли. Да, очевидно, что продукты научного производства должны быть определенным образом классифицированы – можно это делать по объекту или предмету исследования; в любом случае такая классификация окажется довольно сложной — разветвленной и многоуровневой системой. Нужно решить, что будет удобнее при использовании нарабатываемого знания – его идеологическая функция или академическая эффективность. Если идеологизация, – тогда в основу внутриотраслевой классификации будет положен религиозный/конфессиональный принцип – мы получим в структуре этой новой отрасли, с учетом отсутствия четких родо-видовых признаков и принципов типологии и классификации, немыслимое количество подлежащих учету религий, а внутри их – множество научных специальностей, соответствующих видам богословия конкретной религиозной традиции – так называемые теологии «родительного падежа», которые в итоге неизбежно будут сближаться с отраслевым знанием на уровне междисциплинарных связей и приведут к академической диффузии предметных областей, к хаосу. Если же в основу классификации будут положены установки на эффективность, качественные показатели, тогда в основу отраслевой классификации будет положен принцип предметности, который в логике «общее — частное» предпишет аккумулировать весь спектр религиозных явлений в объеме видового (религиозного) разнообразия — всей палитры религиозных традиций мира, никак не ранжируя эти традиции по степени важность/ ценность. В этом случае мы можем получить довольно стройную систему отраслевой науки, «архитектура» которой изначально опирается на межпредметные связи, а всё многообразие религиозных феноменов конкретных религиозных традиций образуют единый класс предметов, как полученных в рамках конкретно-научного подхода соответствующим методологическим аппаратом. Вторая проблема — отраслевая демаркация, которая в научном знании проходит исключительно по предметной области. В отечественной традиции Религиоведение как наука о религии(ях), сфере религиозного (религиозных явлениях) и роли религии в социуме (социальных функциях религии) сформировалась как междисциплинарная отрасль — исторически входит в отрасль философских наук, которые исследуют наиболее общие закономерности, фундаментальные вопросы бытия — вопросы о мире и человеке, включая и его место в нем. Да, можно рассуждать о Религиоведении как некой метанауке, но вместе с тем она не может существовать без или вне конкретно-научного знания — исторических, социологических, психологических, этнографических, литературоведческих, политологических, канонико-правовых основ знания, описывающих конкретную религиозную традицию. Безусловна, на этом фоне есть и известные претензии постмодернистского интеллектуализма, выдвигаемые к любому обществоведческому концептуализирующему знанию — знанию о наиболее общих закономерностях развития человека/общества, в особенности к философии, низводя ее до мировоззрения или модернизированных мифологем. Но вместе с тем, всякая Теология как теоретическое знание, формируемое в рамках конкретной религиозной традиции, при последовательной разработке методологического аппарата и межотраслевом взаимодействии, придет к обобщениям философско-методологического порядка, формируя свою собственную философию теологии или философскую теологию… Таким образом, Россия в своем опыте строительства Теологии как отрасли знания (науки) с очевидной неизбежностью должна будет генерализовать/систематизировать накапливаемое в отраслях, изучающих религиозные явления/феномены, знание о религии — сохранять его распыленным по отраслям, генерализируя в философской подотрасли — религиоведении, или же создать самостоятельную отрасль — Религиоведение / науку(и) о религии (Religionswissenschaf, la science de religion, science of religion, Religious Studies), в которой центральное место закономерно будет занимать Теология со всем ее сложно структурированным родо-видовым знанием — богословием различных религиозных традиций, а также и сопутствующие подотраслевые разделы — истории, географии, социологии, политологии, культурологии, антропологии, психологии религии и т.п. Сказанного вполне достаточно, чтобы понять уровень неопределенности, с которым столкнулось академическое сообщество после принятия решения о признании Теологии в качестве научной специальности и введя ее в систему профессиональной подготовки. С каждым годом уровни рисков будут все более ощущаться, поскольку структура воспроизводства профессиональных кадров, их аттестация, производство продуктов интеллектуального творчества будет требовать логически выверенного, четкого учета и контроля. На данном, начальном, этапе институциализации отрасли это не так ощутимо, поскольку в рамках содержания образования (перечень компетенций, наполнение учебных планов по направлению подготовки различного вида учебными дисциплинами) — все эти проблемы можно компенсировать за счет междисциплинарных связей, но вопросы обеспечения профильных, специальных учебных дисциплин детально разработанными учебниками и учебными пособиями — это серьезная проблема, во многом связанная с тем, как структурировано отраслевое знание. Эта проблема проявила себя во всем масштабе даже на уровне создания Паспорта научной специальности «Теология», который во многом дублирует Паспорт специальности «Религиоведение». Насколько критична ситуация — дело вкуса в оценке. На наш взгляд, это естественный и закономерный процесс на этапе перехода от институционализации к конституированию отрасли, на котором, по мере нарабатывания опыта отраслевого производства, происходит не только уточнение конфигурации самой отрасли под нужды практики и особенности производства, но и совершенствуется понятийно-категориальный аппарат, взрослеют акторы и развивается их корпоративная культура — расширяются ее горизонты, а она сама, отрасль, перестает быть узкопартикулярной и агрессивной. Здесь нет ничего нового — так проходило становление каждой новой научной отрасли – и психологии, и социологии, и политологии, например, выделявшихся из философии… Да, богословская традиция на Руси куда более древняя, нежели традиции академической учености, но так уж сложилось, что в России именно Теология стала самой молодой и в академическом смысле наиболее слабой и уязвимой. Этому есть множество причин, среди которых, в том числе: отсутствие практики вырастания университетов из монастырей; сугубое внимание в Духовных школах к формированию опыта послушания, а не академической учености; практики пастырского богословия и катехизации, а не научных изысканий и мировоззренческих диспутов. Даже те высокие достижения академического богословия, что сформировались к концу XIX — началу ХХ в., на корню были уничтожены в период революционного лихолетья и последовавшей за ним эпохой безбожного социализма; да и собственно факт, что Россия до сих пор не имеет на национальном языке полного свода патристических текстов, говорит о себе ярче всех иных фактов вместе взятых… Как видим, сегодня мы оказались в условиях, когда нужно сразу решить весь комплекс сложнейших проблем, усугубленных еще и тем, что Россия — мультрелигиозная и полиэтничная страна, укладные особенности которой довольно сильно разнятся при движении с севера на юг и с запада на восток. Развивалось ли богословие? – Да, развивалось на уровне мысли. Но оно не было таким, как в европейской традиции – оно не перешло на уровень высокой академической традиции, когда богословие и теология обслуживают само научное знание о системе. — Почему так произошло? – На наш взгляд, по той простой причине, что в русской религиозной традиции богословские школы были отделены от университетов: да. со временем были созданы Московская Духовная школа, Петербургская, Киевская, Казанская… но, по факту, семинарии оказались несвязанными с университетами, академическим знанием… — Вы упомянули о специфике условий, в которых развивались богословские традиции на Руси — Вы имеете в виду влияние реформ Петра Великого? В.Ш.: Нет, это куда более сложные проблемы, уходящие в глубь веков. Да, мы могли бы иметь коренную, автохтонную богословскую академическую традицию, чем-то напоминающую европейскую, если бы в стенах наших монастырей выросли университеты, а не только ремесленные школы. Но такие попытки предпринимались, например, в эпоху Патриарха Никона, правда, очень скоро, с окончанием его эпохи, случились необратимые для всей русской цивилизации перемены — мы не успели пройти свое «высокое» Средневековье, не успели доформировать свой национальный тезаурус культуры, сделали инокультурные и инославные прививки со всеми вытекающими из этого факта известными следствиями. О богословии можно сказать лишь одно — в массе своей оно ориентировалось на обслуживание хозяйственных укладов. — Я бы сказал, что не только хозяйственная, но и аскетическая школа существовала. Традиционно это связанно с Афоном. В.Ш.: Да, безусловно, но все это — практическое богословие, притом богословие весьма далекое от артикуляции и развития понятийно-категориального аппарата, на котором говорит ученость, не менее эффективно погружаясь в умное делание и «снимая» его ради пользы и возвышения многих иных, далече от старца-подвижника сущих. Сегодня, глядя на опыт строительства наших монастырей — богословие в камне, опыт нашего, русского, иконописания — богословие в красках, опыт нашего пустынножительства и исповедания веры на северах — евангелизации, а в современных условиях — и реевангелизации, мы пытаемся не только его понять, но и приобщить себя к этой истории и традиции. Нам вновь открывается не только опыт благовестия, но и богословствования, не так ли? — Без сомнения. — Богословие многогранно — есть и практическое, и мистическое, то есть чувственно-интуитивное, есть и формализованное в иконе или тексте. Его нужно уметь создавать, уметь постигать, уметь транслировать — нужно иметь этот мир и уметь его передать тем, кто идет вслед уходящим в вечность — передавать новому миру, новым поколениям, которые входят в жизнь, в Церковь и воцерковляются. На мой взгляд, задача современного этапа, — опираясь на многообразие накопленного опыта, четко формализовать запрос времени с учетом вызов. (Безусловно, есть проблема и в том — чтó мы понимаем под вызовами и каким мы пытаемся увидеть будущее.) На конференции в Новосибирске упоминалась идея «Третьего Рима». В целом, вообще, ее часто вспоминают в последнее время. Эта религиозно-политическая идея, возникшая в церковной среде — высказанная монахом Филофеем в первой трети XVI в., имела большое значение для внутригосударственных целей. Но в XVII в. Патриарх Никон говорит ей «нет», поскольку жизнь должна устраиваться сообразно законам духа, а потому Московия — это не столько Рим, сколько Иерусалим — Новый Израиль. И мы видим, как согласно этой установке начинает трансформироваться реальность — даже внешняя политика все более и более приобретает экклесиоцентричный характер. Мир завтрашнего дня формируется сегодня — нашими представлениями и чаяниями. И государство, и Церковь хотя и являются институтами высокого порядка, хотя и категорически различны в силу своей природы, но неизбежно соединяются в человеке — его существе, его бытийности — без человека, вне человека реализованы быть не могут. Задачи этих двух великих институтов в истории мира, их роль хорошо известны, как и их мощь, перед лицом которой человек — ничто. Но ведь и без человека они – ничто. Страшнее другое — от уровня духовно-интеллектуального развития человека во многом зависит социально-политический образ и характер этих институций — стиль эпох, уровни возвышенности и низменности. Великие трагедии ХХ века — плоды не только рук и воли, но и духа человека, раскрывающие мощь бытия — его диалектику. Сегодняшний день — та зыбкая грань, тот рубикон, за которым будущий образ нашего мира — мир с узкими границами, ориентированного внутрь себя, где вокруг сплошь враги, а может, и наоборот — мир экклесиоцентричный — мир широких границ, дружественных начал и партнерства. «Политика» (умонастроение) в отношении к Теологии — вот тот радикальный вызов-реакция, от ответа на который зависит формат нашей жизни на много поколений вперед. Вся суть, сущность богословия третьего тысячелетия — выбор умонастроения-«политики» — выбор принципа организации Теологии: оно может быть как робким, страха, вражды — богословием войны, так и порыва, творчества, торжества — богословием мира. Сделанный выбор откроет дверь в иную реальность — к следующему выбору такого же порядка, правда, уже в организации содержания. Одним словом, какие потенции актуализирует человек дня сего, таким получит свой лик во дне завтрашнем — этим ликом будущее будет смотреть ему в глаза, будет ковыряться в его душе, уме, в его повседневности. Так что на вопрос «каким будет русское богословие в XXI веке?» ответ простой — я не знаю, хотя «пророчество» просто — Христо-/антропо-центрично. А вот какими будут его аспекты — краски/камня/молитвы, мира/войны/пацифизма, логоса/начетничества/идеологемы — возможно всякое; главное — оно уже пришло в движение, а разовьется ли, зачахнет, в каких формах проявится — эти прогнозы/оценки оставим суду истории и Творца миров… https://igsu.ranepa.ru/news/p70337/ Источник — Живоносный Источник. 2017. №1 (12)

РЕЛИГИЯ И ОБЩЕСТВО НА ВОСТОКЕ: – Роман Николаевич, Вам, очевидно, хорошо знакома проблематика такого явления в религиозной жизни, как эскапизм, бегство в некую воображаемую реальность в ответ на вызовы религиозной группе со стороны государства. Но можно ли говорить, напротив, об угрозе со стороны таких "изолятов", пусть и фундаменталистского толка, светскому устройству общества? Р. Н. ЛУНКИН: – Воображаемую реальность в современном мире создают разного рода корпорации в рамках бизнес экосистем, а также в немалой степени социальные сети, не говоря уже о компьютерных играх. А в религиозной среде бегство от мира никогда не было в полной мере конструированием воображаемого мира. Хотя со стороны так может показаться - и светскому человеку, далекому от религии, и представителю конкурирующей религии или конфессии. Поведение христиан в Римской империи трактовалось как асоциальное, когда они отказывались воздавать почести императорам. Монашество в разных его проявлениях, безусловно, является эскапизмом. Но конечной целью такого рода поведения было стремление переделать мир вокруг и спасти людей в нем, а не покинуть этот мир вовсе. Верующие, которые сейчас противопоставляют себя окружающим, часто ищут свой путь спасения на основании предлагаемых обстоятельств. Когда им сложно вписаться в правила светского общества, они создают свои замкнутые общины и напряженно ждут конца света, как многие православные старцы и общины вокруг них. Бывает, что властям сложно понять то или иное новое религиозное мировоззрение и его интересы. В этом случае государство предпочитает превентивно ликвидировать такое движение или начать приучать его к своим правилам, к примеру, навязывать хартию светскости как во Франции. Является ли это образцом светского государства сказать сложно. Конечно, гонимым логично провозглашать преследуемых мучениками и говорить о будущей жизни и конце света. Опять же сложно назвать это эскапизмом, хотя любой неверующий или верующий иной веры может покрутить пальцем у виска. Почему же исламский фундаментализм да и протестантский и православный часто считают экскапизмом, иногда называя его постмодернистским? Я бы ответил так: светское, а именно - секулярное в публичном пространстве - общество не хочет видеть свое отражение в религиозном фундаментализме, который ярче всего отображает окружающие проблемы и большего всего предъявляет к нему претензий. Ведь религия никогда не сбегает от мира совсем, давая шанс ему спастись, потому что это мир опрометчиво бежит от нее. https://www.facebook.com/groups/790162064361943/permalink/3761872333857553

Дата публикации: 02.03.2016. Говорят, недавно состоялось совещание главных редакторов обществоведческих журналов по вопросам этики научных публикаций. Надеюсь, что выводы этого обсуждения будут доступны нашему профессиональному сообществу, потому что это – очень важная проблема. Ничуть не претендуя на всеохватность, хотел бы кратко изложить некоторые свои мысли по этому поводу. Первое, прежде чем говорить об этике написания научных статей, вероятно надо бы понять, каковы сегодня этические требования к социологу вообще. Периодически рецензируя статьи и книги российских социологов, предназначенные для публикации в России и за рубежом, прихожу к печальному выводу. Очень много работ, отражающих профессиональную неграмотность российских авторов. Профпригодность – основа нашей этики. Второе, это – не их вина, а результат общего состояния нашей науки и профессиональной подготовки молодых ученых. Несколько лет назад я, по поручению В.А. Ядова, вел семинар группы «продвинутых» студентов. Сегодня, спустя шесть лет могу констатировать: никто из них не стал ни ученым, ни преподавателем. Мои более удачливые коллеги говорят, что даже таких «продвинутых» потом нужно учить еще 5-6 лет. Значит, что-то не так в этических основах нашего цеха воспроизводства молодых специалистов. Третье, одна из очевидных причин этого отставания – сам принцип организации учебного процесса. Мы продолжаем учить «по предметам», а жизнь перед нами все время ставит проблемы. Но любая, даже мелкая бытовая проблема – всегда многосторонняя и, следовательно, междисциплинарная. Четвертое, временной разрыв между обучением и жизнью все время увеличивается, потому что в эпоху глобализации и информатизации скорость перемен все время увеличивается. Мир постепенно переходит к «третичным» формам обучения: краткосрочным курсам, летним школам, дистанционному обучению без отрыва от производства и т.д. Сама жизнь нас призывает: сочетайте процесс обучения с социальным действием, с обучением практикой (метод, именуемый нашими западными коллегами learning by doing). Пятое, великие русские ученые, естествоиспытатели и гуманитарии, всегда были не только исследователями, но и гражданами своей страны. Д.И. Менделеев, В.И. Вернадский, С.И. Вавилов и многие другие естествоиспытатели не только старались формулировать политические требования, но и сами становились политическими деятелями. Как, например, тот же Вернадский, который долгое время был земским гласным (уверен, что мало, кто из студентов-социологов знает, смысл этого термина). Шестое, наши Нобелевские лауреаты, П. Капица, Л. Ландау, А. Прохоров, говорили, что эксперимент важнее теории. Эту максиму не надо понимать буквально. Применительно к нашим дисциплинам она предполагает сочетание двух ролей: дистанционного исследования и включенного наблюдателя, то есть непосредственного свидетеля текущих событий. Да, вторая роль сложнее и подчас опаснее, но она необходима. Седьмое, мир изменяется все быстрее, причем самым непредсказуемым образом. Сейчас, в кризис, экономисты строят сценарии развития страны при возможных поворотах истории. А социальная прогностика, развивавшаяся в советские времена, исчезла как самостоятельная социологическая дисциплина. Мне возразят: уже проведенное исследование есть основание для прогноза. Но коль скоро Россия включена в глобальную систему, она должна учитывать ее возможные тренды и бифуркации. Теперь три замечания по поводу этики научных публикаций. Наша обязанность продвигать результаты наших исследований в международные гуманитарные издания. Профессионалы всего мира все еще очень плохо осведомлены о социально-политических процессах в России. Без знания английского туда путь закрыт. Пора, наконец, перестать копировать западные концепции и методики. Метод и теория всегда отражают реальность. Примеров достаточно: К. Маркс, М. Вебер, З. Бауман, М. Кастельс и все другие. Наконец, вас всегда опубликуют в международном он-лайн журнале, если вы продемонстрируете свою осведомленность о работах ваших предшественников и современников. Об авторе: ЯНИЦКИЙ Олег Николаевич, доктор философских наук, профессор, Руководитель сектора социально-экологических исследований http://www.isras.ru/blog_yan_91.html

Дмитрий Узланер: «Новые атеисты — это фундаменталисты» Главный редактор журнала «Государство, религия, церковь», доцент РАНХиГС Дмитрий Узланер рассказал «Метрополю» о деле «Тангейзера», православном поисковике, новых атеистах и Боге после ГУЛАГа. Дмитрий, давайте начнем с основ: как сегодня надо говорить о религии? И заслуживает ли она, чтобы о ней говорили серьезно? Когда имеешь дело с религией, надо учиться называть вещи своими именами. Как бы приземленно, цинично и, может быть, даже оскорбительно это ни звучало. Был такой Эдвард Саид (профессор Колумбийского университета, культуролог и активист палестинского движения. — Ред.), он написал критическую работу, посвященную феномену «ориентализма», то есть тенденции мистифицировать Восток, представлять его как загадочного, волшебного, иррационального Другого. Эта мистификация затем используется для всевозможных политических манипуляций как со стороны западных держав, так и со стороны местных элит. Ошибка ориентализма в том, что люди везде одинаковы — с теми же проблемами, с теми же чаяниями, с тем же нехитрым набором кнопок для их управления. Точно такой же ориентализм существует и в отношении религии, то есть происходит ее мистификация и формируется представление о ней как о чем-то потустороннем, запредельном, иррациональном, а потому и говорить о религии в этой логике нужно с придыханием и закатыванием глаз. Очень выгодная позиция: светские рациональные люди могут не принимать ее всерьез («это всего лишь религия!»), политики — использовать как инструмент сакрализации собственной власти, а религиозные предприниматели — обделывать любые дела, пребывая в тумане потусторонности. В ответ на этот религиозный ориентализм надо однозначно заявить: глупость, сказанная верующим, будь то священник или мирянин, — это именно глупость, а не особый вид религиозной «гибридной» мудрости. То же самое с лицемерием. То же самое с невежеством. То же самое с подлостью. Без сюсюканья, подмигиваний и снисходительных реверансов. Верующие — это совершеннолетние, разумные люди, и вести с ними диалог нужно исходя из этого. Никакая критика не способна поколебать убеждений человека, если эти убеждения чего-то стоят. Не так давно Юрий Грымов запустил первый в России поисковик для православных пользователей интернета. Это как сеть TOR — интернет в интернете. Что вы об этом думаете? Есть такой жанр в кинематографе — эксплуатационное кино. Это когда фильм пытаются пропихнуть за счет «эксплуатирования» того или иного культурного тренда, единственного стопроцентно работающего приемчика (например, много «крови и мяса») или же за счет ориентации на конкретное достаточно многочисленное сообщество. Такая же эксплуатация успешно применяется и в иных сферах. Например, есть православная литература. Там много ангелов, чудес и прочего субкультурного сленга, но мало собственно литературы — иначе приставка «православная» не требовалась бы. Есть пресловутый христианский рок, про который была снята одна из серий «Южного парка». Записываются альбомы, некоторые из них становятся «золотыми», «вдохновенными» и даже «снизошедшими». Но по большому счету это вторичная музыка. Православный поисковик — что-то из этого же ряда. А что вы думаете о недавнем инциденте, связанном с постановкой «Тангейзера»(имеется в виду дело в отношении режиссера постановки оперы Рихарда Вагнера «Тангейзер» и директора Новосибирского театра оперы и балета, которое было открыто по жалобе митрополита Новосибирского и Бердского Тихона, посчитавшего, что спектакль оскорбляет чувства верующих. — Ред.) и прямом вмешательстве Церкви в искусство? Это интересный кейс, который выводит нас на более фундаментальную проблему. Одним из следствий секуляризации Нового времени стало общество с достаточно жестким отграничением религии от нерелигиозных сфер: политики, экономики, культуры, искусства и т. д. В постсекулярном постсовременном (и особенно постсоветском) обществе эти границы начинают размываться — возникают так называемые постсекулярные гибриды, то есть всевозможные причудливые переплетения ранее отграниченных друг от друга сфер. Соответственно, борьба идет за то, какие именно очертания примут эти постсекулярные гибриды, где и как будет пересечена граница, например, между религией и искусством или религией и политикой. Ключевой вопрос: кто имеет право определять формат подобной гибридизации? Возьмем кейс панк-молебна Pussy Riot: политика и современное искусство вторглись в религиозную сферу, покусились на сакральное пространство. Это вторжение было объявлено церковными и светскими властями нелегитимным, кощунственным нарушением границ: на чистый пол, грязными ногами… Но мы знаем многочисленные примеры, когда гибридизация политики и религии, религии и искусства не просто не осуждается этими же властями, но, наоборот, всячески поддерживается. Я думаю, примеры тут каждый приведет самостоятельно. То есть дело не в пересечении границ, но в борьбе за то, какая именно гибридизация будет принята обществом как безальтернативная. «Тангейзер», равно как и целый ряд аналогичных кейсов, — это попытка со стороны ряда акторов — возможно, вполне искренняя (та самая «святая простота») — навязать определенный формат гибридизации религии и искусства. Естественно, другие акторы пытаются этой гибридизации сопротивляться. Что такое теология и зачем она нужна? Самое важное в теологии — это рефлексия над тем, что значит твоя вера в условиях вызовов сегодняшнего дня. Где, например, место христианства в мире новых технологий, современного искусства и войны на Донбассе? Я даже сказал бы, что это все в большей степени прикладная наука: к примеру, от теологического ответа, который последует в качестве реакции на «оскорбленные религиозные чувства», зависит количество и динамика дел, подобных уже упомянутому «Тангейзеру». Например, полуофициальная государственная теология сегодня выглядит примерно следующим образом: религия, если это, конечно, не какие-то сектанты, представляет собой набор сакральных, неприкасаемых, дорогих сердцу каждого россиянина символов и артефактов. Одна религия отличается от другой внешними формами символов (крест, полумесяц и т. д.) и ритуальными действиями, которые необходимо с ними совершать. Эти символы, если они намолены, могут исцелять и вообще обладают магическим потенциалом. Значат все они примерно одно и то же: патриотизм, нравственность, традиционные семейные ценности, ну и, может быть, что-то еще в зависимости от региональной и конфессиональной специфики. Если проводить параллель с компьютерными технологиями, то такая теология в истории богословской рефлексии примерно соответствует ручным счетам. Чтобы, условно говоря, проделать путь от ручных счетов до последних моделей макбуков, нужно пройти достаточно долгую интеллектуальную и духовную эволюцию. Не кажется ли вам, что верующие в последнее время невероятно активизировались на почве защиты традиционных ценностей и борьбы с геями, а могли бы заниматься спасением собственной души? Боюсь, это нервическое. Кипучая активность призвана скрыть одно обстоятельство: христианская традиция скукожилась на крохотном пятачке семейно-интимной сферы. То есть мы так заняты разными спектаклями, концертами и парадами, что нам просто некогда обращать внимание на по-настоящему важные вещи. Нужно очень стараться, чтобы не замечать тот ядовитый антихристианский бульон из лжи и ненависти, приправленный самым настоящим культом личности, который уже давно разлит по всем сосудам общества. Социальная этика — это слепое пятно русского православия. Естественно, оно вполне себе рукотворное. А как обстоят дела с плеядой «новых атеистов», вроде того же Ричарда Докинза? Есть ли от их сотрясания воздуха хоть какая-то ощутимая польза? Новые атеисты — это структурный аналог религиозных фундаменталистов. Это антирелигиозные фундаменталисты. Вообще, фундаментализм можно понимать и вне религиозного контекста. Он возникает как ответная реакция со стороны сообщества, чье спокойное, комфортное, размеренное существование было поколеблено радикальными социальными трансформациями. В основе фундаментализма стремление вернуть утраченную стабильность, восстановить поехавшую систему координат, с этим связана бескомпромиссность, любовь к простым решениям, поиск твердых, непоколебимых оснований и т. д. Но сегодня сама современность трансформируется таким образом, что внезапно религии и представляющие их сообщества выходят на первый план (по целому ряду причин). В этой связи говорят о постсекулярной современности. Неверующие чувствуют, как почва уходит у них из-под ног. Отсюда радикальность новых атеистов, безапелляционность их позиции, сочетающаяся с невежеством и удивительной глухотой по отношению ко всему, что связано со сферой «культуры». Одна «теория мемов» Ричарда Докинза чего стоит! Согласно этой теории, христианство — это просто полумеханическое нагромождение разрозненных бессмысленных идей, своеобразная колония мемов, паразитирующая на сознании ее носителя. Если незамутненными глазами прочитать книги того же Докинза, Кристофера Хитченса, Сэма Харриса, если послушать выступления Александра Невзорова, то нельзя не обратить внимания на крайнюю поверхностность аргументов, когда речь заходит о чуть более фундаментальных вещах, чем очередной церковный скандал. Обилие штампов и стереотипов, связанных с религиозными войнами, Средневековьем, охотой на ведьм. Представление о религии как об ущербном способе познания мира, как о некоей недонауке (характерное высказывание Невзорова: «Человек или знает теорию эволюции, или является верующим») — все это несерьезно даже по меркам научных представлений о религии начала XX века. Работы Докинза о религии — это аналог «новой хронологии» Фоменко и Носовского: видный представитель естественных наук пробует себя в гуманитарном пространстве, при этом высокомерно игнорируя уже имеющиеся в этом пространстве наработки. Надо сказать, что с медийной точки зрения оба проекта чрезвычайно успешны. Кстати, посмотрите ради интереса фильм «Неверующие» про Докинза и его коллегу Лоуренса Краусса — это же история странствующих проповедников, обращающих заблудшие души в свою веру! Впрочем, антирелигиозный фундаментализм полезен хотя бы тем, что он схлестывается с религиозным фундаментализмом, уменьшая тем самым вред, который наносится последним. У послевоенных философов существует пресловутая этическая проблема «нацизма Хайдеггера», которую пытался решить ряд авторитетных персонажей от Лиотара до Бодрийя­ра, и она до сих пор, что называется, «горяча». Существует ли в такой академической среде, как религиоведение, подобная проблема? Конечно. Самый известный религиовед XX века — румын Мирча Элиаде. Лет десять назад вышла книга о нем с характерным названием «Забытый фашизм». Но есть более серьезная проблема, масштабы которой философии и не снились, — нацизм Бога или Бог после нацизма. Ведь Бог был в Освенциме, он все видел — так почему же Он не вмешался? И как можно после этого верить в благого всемогущего Бога? Эти простые вопросы трансформировали теологию второй половины XX века. Много авторитетных людей сломали себе голову, размышляя над этим. Из таких размышлений возник, в частности, образ совсем другого Бога — слабого, обессиленного, опустошившего себя в мир и отныне присутствующего в нем в роли бессильного сострадающего свидетеля. После фактически ГУЛАГа, устроенного коммунистами на территории древней святыни? Монахов расстреливали прямо в монастырских стенах. Зная это, очень странно смотреть на огромную каменную плиту, установленную в соловецком лесу веке эдак в XIX. На этом камне высечен трогательно-поучительный рассказ о том, как на святой остров проникли рыбаки со своими женщинами. Они смеялись и предавались разврату. Тогда по молитве монахов явился ангел и прогнал рыбаков. На этом лубочная история заканчивается, но мы-то знаем продолжение: потом на остров высадились большевики, монахов убили, а монастырь превратили в концлагерь. И где, интересно, был ангел в тот момент? Чем он был занят? Вероятно, прогонял женщин с Афона. Как вы считаете, Церковь уже ассимилировалась в современной интернет-культуре? Нет. И для общественного спокойствия это благо. Представляете, какое количество сайтов оскорбляет религиозные чувства? А сколько людей в интернете сильно неправы? Интернет как революционное средство коммуникации оказывается чрезвычайно опасен. Это как машина времени, которая сводит воедино людей из разных культур, разных эпох, буквально с разных этажей эволюционного развития. Не готовы еще условные хипстеры и условные бородачи к соприкосновению друг с другом. Вот здесь не соглашусь: такие персоналии, как Дмитрий Смирнов или Андрей Кураев, давно стали культовыми мем-иконами среди условных хипстеров (можно уже стильные футболки с ними выпускать по 20 долларов и прочий православный мерч), а меж тем ни один тролльнутый утырок не вспомнит хотя бы одного религиоведа или социолога. Почему так? Элементы православия заметно украсили постмодернистский пейзаж. Маршалл Маклюэн отчеканил замечательный тезис: medium is the message, то есть средство передачи сообщения и есть само сообщение. Интернет подчиняет любое попавшее в него содержание своей логике. И Кураев, и Димитрий Смирнов, попав в мировую паутину, превращаются в виртуальных персонажей, а их слова и жесты — в мемы и демотиваторы. Интернет перемалывает любые интеллектуальные или образовательные иерархии, перестраивая их под свои приоритеты: мемы ранжируются по степени ржачности, а персонажи — по степени эпичности. В логике интернет-культуры это две равнозначные и одинаково «доставляющие» мем-иконы, изображения которых можно хоть помещать на футболки, хоть вытатуировать на ягодицах. Религиоведы и социологи не хотят быть вытатуированными на чьей-то заднице, поэтому и не светятся. Хотел бы затронуть немного заезженную, но важную тему: педофилия американских католиков — это проблема чисто христианско-рефлексивная? Снимите розовые очки-велосипед и прочитайте священные тексты мировых религий, изу­чите историю великих пророков и святых. Вы найдете там массу интересного — от полигамии до того, для чего я даже слова подобрать не могу. Сколько лет было Айше, когда она обрела мужа? По некоторым источникам — девять. А дальше невежественный человек рассуждает так: если великие отмеченные Богом люди делали так, то почему нам нельзя? Многие сомнительные ближневосточные традиции, регламентирующие взаимоотношения полов, сохранились до наших дней и по этой причине тоже. Был такой Дэвид Кореш из Америки, лидер злополучной «Ветви Давидовой», трагически уничтоженной в 1993 году. Он открыто заявлял, что берет пример с библейских царей (само его имя Дэвид — от царя Давида, а Кореш — от персидского царя Кира, или Куруша) и по этой причине имел много жен, в том числе и самого юного возраста. Тексты, написанные много сотен и даже тысяч лет назад, — не самые лучшие пособия по нравственному воспитанию. Особенно если их понимать буквально, не включая голову. Недавно Стивен Фрай выдал неполиткорректную проповедь о злобном маньяке и кровожадном отморозке Боге, наблюдающем за страдающими африканскими детишками. Помогите необразованным религиозным фундаменталистам, которые тоже имеются среди читателей «Метрополя», рационально ответить на столь суровые обвинения. Не переживайте за религиозных фундаменталистов: они найдут что ответить. Не сказал ли апостол Павел в Послании к Римлянам: «А ты кто, человек, что споришь с Богом? Изделие скажет ли сделавшему его: „зачем ты меня так сделал?“ Не властен ли горшечник над глиною, чтобы из той же смеси сделать один сосуд для почетного употребления, а другой для низкого?» (Рим. 9: 20–21). Просто африканские дети в этой логике — это горшки для низкого употребления. Вообще, Бог фундаменталистов величествен и солиден. Он ездит на небесном лимузине, подставляет под поцелуи свои толстые пальцы, украшенные драгоценными камнями, и не забывает периодически насылать на людей всевозможные кары. И плевал он на нас с нашими неполиткорректными проповедями. В беседе с Иовом, пытавшимся призвать Его к ответу, Бог метко заметил: «Такая ли у тебя мышца, как у Бога?» (Иов 40: 4). За такого Бога не жалко и голову отрезать. И почему вообще Бог должен вам нравиться? Кто кого будет судить, в конце концов? Сделали из Бога что-то типа Деда Мороза, а потом удивляетесь: а чего это он подарки не приносит? Скажите спасибо, что еще ножичком не полоснул.

24 СЕНТЯБРЯ 2020, 16:50 «Подобной общины в России нет»: что религиоведы говорят о Виссарионе и его последователях Мнения ученых разделились кардинально Община существует уже почти 30 лет Фото: Артём Ленц / NGS24.RU Задержание членов общины Виссариона стало главной темой последних нескольких дней в Красноярском крае и даже в России. Мы следим за этой историей, все материалы по теме вы можете почитать в нашем специальном разделе на сайте. Безотносительно личных предпочтений, наличие такой общины представляет интерес с культурологической и научной точек зрения, ведь ее практически с самого ее появления изучали религиоведы, антропологи и историки. Мы опросили трёх ученых, чтобы узнать их мнение об общине и последних произошедших там событиях, а также понять, что вообще такое секта и чем она отличается от традиционных крупных религий. Мнения ученых разделились. Константин Михайлов, религиовед, кандидат культурологии РГГУ Фото: Константин Михайлов / Telegram СЮЖЕТ Задержания в Городе Солнца Виссарионовцы — одно из ярчайших явлений российской религиозной жизни постоветского периода. Это то, что называется «нью эйдж» — то есть новое религиозное течение, интересные религиозный синкретизм, соединяющий христианские и нехристианские теософские концепции в единое течение, которое за 30 лет, конечно, претерпело некоторые изменения. В современном российском религиоведении слово «секта» не используется — оно оскорбительное и неконкретное, поэтому говорят о новых религиях мы используем термин «новое религиозное движение». В старые времена под сектой принимали мелкие течения, отделившиеся от крупных, но про общину Виссариона этого сказать нельзя. Она ни от кого не отделялась и всегда была совершенно самостоятельной. Закон предполагает, что в России все религиозные течения равны, а слово «секта» вносит оценку. Его используют или по старой памяти, или те религиоведы, которые являются ангажированными и работают на РПЦ, но представляются религиоведами. Почему гонения на виссарионовцев начались именно сейчас? Это произошло не сию секунду, под них копали с февраля, но сейчас оживились, видимо, потому что в России в последние несколько лет власти активно преследуют религиозные движения — достается сайентологам, свидетелям Иеговы, протестантским группам, хотя между собой они ничего общего не имеют. Несложно понять: то, что происходит с виссарионовцами, — из того же ряда. Насколько я могу судить, община не представляет особой угрозы. Это самостоятельный и даже не особо изолированный мирок, где люди осваивают интернет, используют технологии. Конечно, когда община возникала, люди продавали квартиры, сдавали деньги руководству, когда переселялись в поселения, это можно осудить с точки зрения этики, но в этом нет ничего незаконного — взрослые люди делали это добровольно. Уходящие в православный монастырь делают то же самое — они жертвуют своим имуществом. Это не является преступлением, но отсекает возможность вернуться. 30 лет для общины — это много, это целая жизнь, там не одно поколение уже выросло. Далеко не каждая община выдерживает столько. Как правило, ключевой точкой является момент смерти основателя, здесь же мы посмотрим, что будет под гнетом полиции. Если их объявят экстремистами, а к этому всё идет, то они, конечно, испытают серьезные проблемы, но вполне вероятно еще сильнее сблизятся и сплотятся. К счастью, первоначальные обвинения, связанные с педофилией, видимо, не были доказаны, в последней итерации речь идет о психологическом насилии, очевидно, что это будет восприниматься как несправедливость. Подобной такой же общины в России больше нет, поэтому я не думаю, что они примкнут к кому-то еще, скорее всего, будут вести полуподпольный образ жизни. Вряд ли они захотят уезжать со своих земель, не думаю, что их будут массово арестовывать спецслужбы, так что, скорее всего, те, кто входит в общину, продолжат ее неофициальное существование. Роман Силантьев,заведующий лабораторией деструктологии МГЛУ, доктор исторических наук Фото: Роман Силантьев / Vk.com Я не являюсь исследователем общины, но имею представление о ней — это типичная секта, харизматический культ во главе с лидером, который провозгласил себя пророком, достаточно банальная идеология. Всё, что связано у них с представлением о конце света или пищевыми ограничениями, достаточно банально. Виссарион довольно большое количество людей выманил в тайгу, заставил продать недвижимость и это впечатляет. Секта старая — это нетипично, зачастую к этому времени секты уже исчезают. Виссарионовцы были последней такой общиной, до этого подобных ей было четыре — Белое Братство, Аум Синрике, секта Муна. Думаю, и секта Виссариона доживает свои последние месяцы. Потом, возможно, они уйдут к анастасийцам, так как те тоже живут в тайге, больше идти им некуда, так как они продали свое жилье. Возможно, модернизируют свою веру или вернутся в русскую православную веру, тем более, там недалеко есть приход. Я думаю, что действия правоохранительных органов там начались только сейчас, потому что вскрылись какие-то преступления и не у всех вышел срок давности, их начали предавать огласке. Эти обвинения я не считаю беспочвенными. То, что с виду там всё хорошо, — так в большинстве сект, это не аргумент. Если вы думали, что приедете, а там люди висят, то, естественно, такого не будет, из всего делается тайна. К тому же присутствует круговая порука, но позже могут появиться и какие-то свидетельские показания. Эта история — урок всем, которые думают, что могут надурить людей и скрыться от правосудия. Разница религии и секты в том, что в религии преступления пресекаются. Да, там могут вымогать и применять насилие, но за этим присутствует контроль, в сектах такого контроля нет. К тому же, секты имеют более бедное вероучение, даже если что-то заимствуют от разных религий, у них не хватает интеллекта сделать то же, что было сложено в традиционных религиях. Александр Панченко, религиовед, профессор факультета антропологии Европейского университета в Петербурге Фото: Александр Панченко / facebook.com Я могу сказать, что это движение с довольно длинной историей — все-таки ему уже почти 30 лет. Я там был несколько раз, занимался полевой работой, писал о них, и хотя сейчас занимаюсь немного другими темами, но за ними краем глаза слежу. Обвинения в отношении членов общины, на мой взгляд, очевидно ложные, и было бы важно понять, какие реально мотивы у тех, кто их преследует. Преследование идет вроде бы с достаточно высоких эшелонов власти. Вполне возможно, здесь есть идеологические причины, потому что последние годы политика в отношении религиозных меньшинств в России становится все более жесткой и агрессивной, уже запрещены свидетели Иеговы, мы знаем другие подобные примеры, поэтому, возможно, это следование какому-то общему тренду. Возможно, есть и какие-то экономические причины — высказывались уже предположения, что это может быть связано со строительством дороги от медного месторождения в Тыве. Я еще видел, что у виссарионовцев был небольшой бизнес по рубке эксклюзивных срубов из кедра, и кто-то может на этот бизнес решил покуситься, в общем, сложно сказать, какие причины. Что касается обвинений, понимаете, у нас с середины 90-х довольно заметный тренд антисектантской идеологии и борьбы. И если в конце 80-х — начале 90-х все религии считались хорошими, то потом постепенно отношение изменилось. В 90-е сформировалась мифология тоталитарных сект и деструктивных культов, на что я как специалист могу сказать, что таких сект и культов не существует, это выдумка. Их обвиняли в вещах, которые приписывают любой секте, — зомбирование и промывка мозгов, это скрытые финансовые махинации, якобы лидеры таких движений не просто зомбируют последователей, а хотят отобрать деньги. Но на самом деле, если говорить о деньгах и следовании рациональным идеям и практикам, то это можно про любой православный приход или монастырь рассказать то же самое. Любое религиозное объединение имеет свою внутреннюю экономику, основанную на пожертвованиях. И даже в православной церкви, покупая свечку, мы не получаем кассовый чек — ведь мы осуществляем пожертвование, а не акт купли-продажи. Такая экономика пожертвования есть во всех церквях, она осмыслена, ведь религия вещь не коммерческая. Мы видим, что гигантских финансовых потоков в Церкви Последнего Завета никогда не было. Там также никогда не было жестких форм вертикального социального контроля. Далеко не все из людей считали Виссариона воплощением Христа — я много брал интервью у последователей, и для кого-то он просто был духовным учителем. И более того, люди приезжали туда со своими сформировавшимися практиками — вегетарианство или веганство, альтернативное целительство. Это ведь не Виссарион-Христос рассказывал, как нужно заниматься целительством, они читали книги, которые многие читают и вне религиозных объединений. Это движение связано с нью-эйдж-культурой, которая является важной частью нашей жизни. Если мы принимаем православие, то мы принимаем обряд крещения — у виссарионовцев не было ничего такого. Там мог кто угодно поселиться. Виссарионовцы — самый успешный нью-эйджерский проект, который создал нормально существующую систему поселений, у них невысокие экономические запросы, и это уникальный эксперимент. Это часть религиозного разнообразия и культурного наследия России, пускай своеобразного. Так что можно сказать, что это печально и в смысле жизни современной России, и в смысле того, как у нас превратно используются законы и силовые органы власти. Если мы считаем, что реальные причины происходящего имеют отношение к финансам и коррупции, это говорит о коррумпированности нашей государственной системы в целом. Я считаю, что рано приговаривать Виссариона и соратников к тому, что они будут осуждены. Есть реальная возможность побороться за них, используя религиоведческую и психолого-лингвистическую экспертизы. https://ngs24.ru/news/more/69479383/?shareRecordImage=fa1aeb775c71005ed0de6d74a9d11c45&fbclid=IwAR3DpUGxMc_-EpnUKxi8hCDlH6AjLvxt-zCiZO9VLHfQagShG0S-7PRPrgI

22 Июля 2020 г. 18:55 Раскол в Черногории: к чему приведет противостояние властей и Сербской православной церкви Роман Лункин Фото: twimg.com Правительство Черногории и представители Сербской православной церкви не смогли разрешить разногласия вокруг Закона о вероисповедании, и 21 июля стало известно о провале переговоров. Ранее в поддержку СПЦ выступил патриарх Московский и всея Руси Кирилл, однако делу это не помогло. Подгорица считает позицию церковных иерархов нерациональным отказом подчиняться закону, в то время как духовенство обвиняет гражданские власти в шантаже и «политическом маркетинге». Почему стороны никак не могут договориться и какие уроки несет в себе сложившаяся ситуация, проанализировал доктор политических наук, заместитель директора Института Европы РАН Роман Лункин Политическая ситуация в Черногории, начиная с 2019 г., характеризуется радикальным и прямым противостоянием церкви и государства. Именно тогда президент Мило Джуканович предложил принять новый закон о религии, целью которого было создание новой национальной церкви с помощью переоформления церковной собственности в пользу новой лояльной власти структуры. Карантин на фоне пандемии коронавируса вывел борьбу церкви и государства на новый уровень, позволив властям прямо задерживать религиозных деятелей, угрожая им уголовным преследованием за проведение богослужений в нарушение санитарных норм. Казалось бы, теперь строительству национального государства со своей самостоятельной церковью, как символом независимости, ничего не мешает. Черногория подтверждает общемировой тренд на подчеркивание собственного суверенитета и традиций, часто своеобразно понимаемых политиками. Однако даже при столь победном шествии черногорского национализма государственная власть натолкнулась на целый ряд непреодолимых препятствий. Давний конфликт Прежде всего, стоит отметить, что православное духовенство и общественность к 2019-2020 гг. уже были психологически готовы к столкновению с властью. Инициировав новый закон о религии, президент Черногории просто перевел прежний конфликт (еще начала 2000‑х гг.) с руководством епархий Сербской православной церкви (СПЦ) в острую фазу. В законе «О свободе вероисповедания и убеждений и правовом положении религиозных общин» Черногории, принятом 27 декабря 2019 г. (против был Демократический фронт), прямо и бесцеремонно было выражено желание властей создать свою церковь. В качестве инструментов для этого были выбраны имущественный и кадровый вопросы. В законе говорится, что в собственность государства могут перейти те религиозные объекты, на которые у церквей нет документов о праве собственности (как правило, это храмы, возведенные до 1918 г.). В ст. 11 отмечается, что местонахождение религиозной общины, зарегистрированной и действующей в Черногории, должно быть в Черногории. Ст. 16 утверждает, что «название религиозной общины не должно включать название другого государства и его существенные особенности». Ст. 4 требует, чтобы до «назначения высших религиозных деятелей» религиозная община информировала об этом правительство Черногории. Лишь 7 февраля 2020 г. после обращений представителей СПЦ и многотысячных манифестаций в стране власти пообещали приостановить действие закона, затрагивающего статус церковного имущества. Такое заявление сделал премьер-министр Черногории Душко Маркович после встречи с Комиссаром по вопросам расширения ЕС Оливером Варгели. Личный фактор Личные отношения митрополита Амфилохия Радовича (главы Приморской епархии) и Джукановича неуклонно портились с конца 1990‑х гг., особенно активно – с момента обсуждения отделения республики от Сербии, которое произошло в 2006 г. Накануне референдума по отделению в 2005 г. СПЦ официально занимала нейтральную позицию. Столкновение произошло из-за того, что непризнанная Черногорская православная церковь (зарегистрирована в 2000 г.) активно выступала против федерации с Сербией по телевидению. Амфилохий обвинил власти в обмане населения, поскольку в виде православных в масс-медиа показывали не СПЦ, а «раскольников». Джуканович, в свою очередь, заявил, что СПЦ стала политической организацией. С тех пор взаимное пикирование Амфилохия и Джукановича не прекращалось в ходе продвижения Черногории по пути интеграции в европейские и американо-европейские структуры. Основными вехами в политической истории страны стали приобретение статуса страны-кандидата в члены Евросоюза в 2010 г. и вхождение в НАТО в 2017 г. Именно СПЦ регулярно служит молебны в память о бомбардировках НАТО в 1999 г., напоминая о неблаговидной роли Альянса. Борьба во время пандемии Борьба церкви и власти во время карантина показала гражданскую силу православного сообщества, умение выступать консолидированно. С одной стороны, намерение проводить массовые мероприятия (а именно, богослужения) во время действия строгих санитарных норм носило демонстративный политический характер. С другой стороны, совместная молитва, литургии и крестные ходы – это неотъемлемая часть жизни верующих, так же необходимые им, как поход в супермаркет или аптеку. В нарушении карантина черногорские церковные деятели были отнюдь не одиноки на европейском континенте. Можно с уверенностью сказать, что не было ни одной конфессии – ни в Европе, ни в России, ни в США – которая бы не нарушала или не старалась обойти правила самоизоляции. При этом в марте 2020 г. епархии Сербской церкви в Черногории (Черногорской и Приморской митрополии и Будимлянско-Никшичской епархии СПЦ) согласились соблюдать санитарные нормы. Поддержка церкви стала проходить через акцию «Каждый дом – церковь», когда верующие вместе молились по домам и включали колокольный звон по радио «Светигора». Однако полиция стала пресекать любые богослужебные собрания, даже не столь массовые, как крестные ходы. В монастыре Режевичи был задержан во время литургии настоятель монастыря архимандрит Хризостом (Нешич), гражданин Сербии. В Которе полиция арестовала протопресвитера Момчило Кривокапича за совершение молебна. В Никшиче задержания епископа Будимлянско-Никшичского Иоанникия и семерых священнослужителей кафедрального собора вызвали массовые акции протеста. Полиция применила слезоточивый газ и светошумовые гранаты. Противоборство продолжилось и после снятия карантина. 4 июня состоялся многотысячный крестный ход в рамках празднования дня святого мученика Иоанна-Владимира, князя Сербского (Х-ХI вв.) в Баре. Священник Гойко Перович обратился к премьер-министру Черногории: «не стоит бояться собравшихся граждан, они не заражены инфекцией, а несут Божью любовь». Шествия прошли также в Подгорице, Будве, Даниловграде, Биело-Поле, Которе, Жабляке, Плужине. В Никшиче власти запретили проведение крестного хода, но он собрал около 15 тыс. человек в шествии под лозунгом «Не отдадим святыни!». Акцией устрашения можно считать задержание и допрос Амфилохия в Подгорице 22 июня 2020 г. за организацию крестного хода, хотя правила карантина были значительно ослаблены еще в середине мая. Массовые публичные акции и богослужения, проводимые под эгидой церкви, вызывали болезненную реакцию властей. Причина была скорее не в реальном вреде здоровью граждан во время молебнов и крестных ходов, а в отсутствии возможностей договориться с церковными деятелями из-за сложившегося недоверия. Украина vs Черногория Конфликт в Черногории часто сравнивают в СМИ с тем, что происходило в Украине при президенте Петре Порошенко. В 2018-2019 гг. он также пытался создать национальную церковь, которая была бы автономна и независима от Московского патриархата. Безусловно, политическая мотивация глав государств в Черногории и Украине похожа, но есть целый ряд коренных различий в позиции церквей и в исходных данных ситуации. Во-первых, Украинская православная церковь Московского патриархата (УПЦ МП) фактически обладает автономией и является самоуправляемой, тогда как епархии в Черногории напрямую подчинены Сербской церкви. Между тем, и в том, и в другом случае наличие внешнего верховного центра играет только положительную роль, так как препятствует полной передаче церковных институтов под контроль местной власти. Во-вторых, в Черногории отсутствует раскалывающий общество политический фактор, как в Украине, где время от времени подогреваются антироссийские настроения. Такого рода антагонизма по отношению к сербам и Сербии среди черногорцев нет (по крайней мере, сравнимого с украинским). Отсутствие в Черногории конфликта, подобного украинскому, привело к одному политическому следствию. Представители Сербской церкви в Черногории не боятся раскола общества и гражданской войны, как в Украине. По этой причине церковные деятели свободно вступают в политическую борьбу с властью в качестве полноправных игроков, становятся частью оппозиции существующему режиму Джукановича. Это сильно контрастирует со стремлением главы УПЦ МП митрополита Онуфрия оставаться вне политики, быть нейтральным – не только для того чтобы не раздражать власть, но в основном чтобы и пророссийские, и антироссийские силы чувствовали себя в церкви как дома. На Украине православные лишь отвечали на вопиющие факты захвата храмов со стороны других юрисдикций при поддержке местных чиновников, а также реагировали на стремление Порошенко навязать томос от Константинопольского патриархата УПЦ МП. В Черногории православные выступают уже не как пассивная сила, а как инициаторы религиозно-политических акций. Выводы Черногорский конфликт является важным уроком для всех политиков, которые стремятся выстраивать национальный суверенитет на религиозном основании и легитимизировать себя и свою власть при помощи веры. Руководители государств, как показывает практика, считают церковь во многом «легкой добычей», но она рано или поздно выскальзывает из их рук. Долгосрочное противостояние Джукановича и Сербской церкви в Черногории, как и попытка церковного блицкрига со стороны Порошенко в Украине, показали, что административный ресурс не решает всех проблем, а только усугубляет их. Помимо гражданской силы самой церкви существует два чрезвычайно значимых фактора, которые играют не в пользу Джукановича. Это критика политики властей и черногорского закона о религии со стороны представителей Еврокомиссии за нарушение принципов религиозной свободы (в частности, за вмешательство во внутренние дела религиозной организации и дискриминацию). Это также нежелание Константинопольского патриархата поддерживать черногорские власти и создавать в Черногории еще одну национальную церковь с томосом, как в Украине. Наконец, урок черногорской ситуации состоит и в том, что религия довольно быстро способна стать политическим фактором, а конкретная церковь с ее деятелями – настоящими политическими игроками, прямо и открыто противостоящими существующей власти. Такого рода поведение церкви прежде всего отражает настроения верующих активных граждан. Роман Лункин, доктор политических наук, заместитель директора Института Европы РАН https://eurasia.expert/k-chemu-privedet-protivostoyanie-chernogorskih-vlastey-i-serbskoy-pravoslavnoy-tserkvi/?fbclid=IwAR2rRIfF85YSfJmA4_5y3HIzWzWrehWXc8wFeNQMwUBhJSihXkWe2Hdj0WE

«Из него не хотят делать мученика» Как в России уживаются политика с религией и почему игумен Сергий до сих пор на свободе 00:03, 3 августа 2020Россия Фото: Александр Петросян / «Коммерсантъ» Пока опальный схиигумен Сергий продолжает удерживать уральский монастырь даже после лишения сана, в России не прекращается преследование протестантов, свидетелей Иеговы задерживает ОМОН, а вскоре всех зарубежных пасторов могут обязать получать российскую аттестацию. Какую роль играет сегодня «официальная» и «неофициальная» религия в российской политике, на самом ли деле все чиновники и депутаты — глубоко верующие люди и так ли сильны позиции РПЦ в государстве? На эти и другие вопросы «Ленте.ру» ответил социолог-религиовед, руководитель Центра по изучению проблем религии и общества Института Европы РАН Роман Лункин. «Лента.ру»: Почему схиигумен Сергий до сих пор на свободе и не изгнан из монастыря? Лункин: Начнем с того, что Урал всегда был центром бурной религиозной жизни. Там всегда была активная движуха в этом отношении. Даже те, кто протестовал против строительства храма в Екатеринбурге, не называли себя атеистами, не боролись с религией как таковой. Роман Лункин История с Сергием показала, что высказанные им диссидентские идеи в церкви популярностью не пользуются. ОТКЛЮЧИТЬ РЕКЛАМУ Разве? Есть мнение, что это и есть настоящее современное православие во всей его красе: то, о чем священники и воцерковленные люди говорят на кухнях. Смотрите, в стране был длительный период самоизоляции, когда среди прочего закрыли и храмы. Все это время епископы выступали с открытой критикой власти в отношении этих мер. Многие епископы, в том числе Екатеринбургский митрополит и митрополит Саратовский, например. Несколько высокопоставленных представителей церкви даже были оштрафованы. В Москве духовенство тоже выражало недовольство в соцсетях из-за того, что их перестали пускать в больницы. И вот плодом всего этого стал один лишь Сергий Романов с непонятным числом сторонников, в том числе людей, воевавших на Донбассе, а также, возможно, бизнесменов и силовиков, которые помогли ему построить этот Среднеуральский монастырь. Что значит «всего лишь»? В других православных странах мы увидели куда более массовые протесты против закрытия храмов. Но ему разве не сочувствуют? Некоторые идеи Сергия действительно имеют большую популярность в консервативной православной среде: о западном заговоре против России, цифровом концлагере, чипах, ИНН, экуменизме руководства РПЦ (сговоре с католиками— прим. «Ленты.ру»). Но весь этот коктейль, сложившийся в голове у Романова, никто поддерживать не будет. Есть впечатление, что силовики и церковное начальство просто растерялись. Они будто бы не знают, что делать с общиной Сергия, боятся ее разгонять. Реакция Екатеринбургского митрополита была достаточно взвешенной. Он написал подробное письмо с критикой схиигумена Сергия. Затем был проведен суд в несколько заседаний, на одном из которых Романов устроил перфоманс: зачитал свои проклятия и ушел. Но человек, лишенный сана, фактически захватил монастырь. Почему его не изгонят силой, как пытались бороться с защитниками сквера в Екатеринбурге? На самом деле монастырь он не захватывал. Ранее Сергий был духовником этого женского монастыря, а сейчас живет там как обычный монах. У церковного начальства нет повода силой его оттуда выдворять, пока Сергий еще чего-нибудь не натворит. Схиигумен Сергий Фото: Владислав Лоншаков / «Коммерсантъ» Игуменья этого монастыря покинула его в знак протеста против взглядов Романова, но в общем-то это все. То, что он, мужчина, живет в женском монастыре, не являясь больше священником, — это нормально? Ситуация остается в подвешенном состоянии. У него там была своя келья, и сейчас он в ней проживает. Никаких других решений екатеринбургская митрополия пока не принимает. А почему бездействует ФСБ, другие силовые ведомства? В случае с иеговистом Кристенсеном или якутским шаманом спецслужбы действовали жестко. Светская власть оштрафовала Сергия Романова на 18 тысяч рублей. Какой-то более жесткой реакции в его адрес, как я понимаю, церковники от силовиков не требуют. Возможно, они не желают делать из него мученика. А действовать по своей инициативе правоохранители не хотят? Может быть, из-за сочувствия его взглядам? Неизвестно. Возможно, они желают, чтобы сама Церковь жестко осудила Сергия, а вместе с ним всех ковид-диссидентов и противников президента. А что до взглядов, то многие российские силовики действительно искренне верят в конспирологические теории заговора против России. Судя по масс-медиа и соцсетям, иеромонах Сергий стал популярен как раз потому, что российскому обществу легче воспринимать современное православие через такой образ. А через какой еще? Люди помнят реплики отца Димитрия Смирнова, Всеволода Чаплина, лидера акции движения «Сорок сороков», борьбу с абортами и современным искусством и так далее. Все это представляется частями одного мировоззрения, которое многих пугает не только дремучестью, но и агрессивностью. Между тем все это не отражает реальной приходской жизни, взглядов и положения большей части духовенства. Люди хотят видеть православие как некую государственную религию с архаичным содержанием. То, что в эту канву укладывается, получает известность и становится предметом обсуждения. «Проправославный консенсус разрушается» Есть ощущение, что сейчас среди российских чиновников и депутатов совсем нет атеистов, способных заявить об этом не в частной, а в публичной беседе. О чем говорит такая тенденция, если она существует? У нас регулярно проводятся разнообразные общественные мероприятия, в которых участвуют и чиновники, и представители традиционных конфессий. Это уже вошло в обиход. Они носят чисто декларативный характер. От самой же религиозной жизни чиновники далеки, они ее избегают. Ситуация с коронавирусом показала, что светские власти готовы полностью, в директивном порядке закрыть все храмы и прекратить все службы, несмотря на возмущение верующих. Фото: Алексей Никольский / Reuters Кроме того, у некоторых власть имущих сохраняются негативные стереотипы о церковниках, сложившиеся еще во времена СССР. Но мы видим (или, по крайней мере, нам демонстрируется), что кроме общих речей на этих публичных мероприятиях священники и государственные деятели разговаривают как давние друзья. В начале 2000-х еще было достаточно много и пожилых, и молодых чиновников, интересовавшихся религиозной жизнью, проводивших встречи с епископами и так далее. Сейчас таких нет. Губернаторы теперь этим совсем не занимаются. Для них это лишнее. Само поле приложения сил резко сократилось, потому что регулирование религиозной жизни в значительной степени было отдано правоохранительных органам. Это противоречит тому, что мы видим в новостях. А как же новый главный воинский храм — разве это не символ гармонии светского и церковного? Это и есть чистый символизм. Ряд комментаторов в ходе просмотра церемонии освящения говорили, что все получилось очень натянуто. Духовенство было отдельно, а люди в погонах — отдельно, почти никто не крестился даже. А как действует на верующих освящение главного воинского храма? Освящение храма Великой Победы может быть очень важно для государства, но это кризис православно-милитаристской идеологии, а не ее расцвет. Разве? Присутствующая там советская символика очень многих покоробила. Среди духовенства даже есть те, кто с иронией относятся к некому конституированию института святых покровителей разных родов войск, о которых знали, но как-то молчали раньше. В сети даже есть статьи с открытой критикой храма со стороны священников. Когда такое еще происходило? И ничего им за эти выступления не было. Но влияние на политику государства церковь оказывает? Сейчас многие опасаются, что под давлением церкви аборты могут вывести из системы ОМС. Это даже не обсуждается. Православие интересует государство только как символический элемент патриотизма — и все. Чтобы церковь реально влияла на политику, она, во-первых, должна восприниматься как институт гражданского общества. Во-вторых, в государстве вообще должно быть развито взаимодействие чиновников с гражданскими институтами. У нас ни первого, ни второго нет. И пандемия стала весомым тому подтверждением: никакого диалога не было — только директивы. Крестный ход по рекам и каналам Санкт-Петербурга в поддержку общероссийского сбора подписей за запрет абортов Фото: Александр Петросян / «Коммерсантъ» В законодательстве у нас нигде православие не прописано, но многие считают, что по факту эта религия сейчас в России является не только официальной, но и государственной. По крайней мере, от мусульман можно слышать упреки в ущемленном положении их религии. Да, у РПЦ есть некоторые преференции, которые могут создавать такое впечатление. Патриарх стал их заложником. Что это за преференции? Возвращение и содержание государством церковной собственности по закону 2009 года. Поддержка теологии в вузах. Внедрение православия в школах. Формальная и неформальная поддержка крупного бизнеса, связанного с государством. Когда на смену позиции государства, что условный хороший гражданин — это атеист, пришла позиция, что он должен разделять православные ценности? Есть какая-то точка отсчета? В начале нулевых в российском обществе сложился некий проправославный консенсус. Большинство респондентов отвечали «да» на вопрос социологов, почитают ли они православие. Даже мусульмане рассматривали его как сакральную ценность. Этот консенсус пришел на смену квазикоммунистической идеологии. Как отмечал социолог Дмитрий Фурман, в позднесоветский период уже можно было быть православным, но марксистом-еретиком — еще нет. Сейчас проправославный консенсус разрушается, потому как он был выстроен вокруг декоративного, символического православия. Люди так и не были массово вовлечены в религиозную жизнь. Прихожан становится меньше? Нет, приходы растут, растет число активистов, но к массовой религиозности это не приводит и, скорее всего, не приведет. Сакрального восприятия православия больше нет. И это хорошо, это живой образ реальной церкви с ее вполне демократично настроенными прихожанами — гражданскими активистами. Чем больше становится церковных активистов, тем больше критиков. Да. Раздражение вызывает и когда представители церкви требуют исполнения предписаний, совершенно естественных для православных. К примеру, когда была введена обязательная катехизация перед крещением или венчанием. Также вызывает большую критику, когда движения наподобие «Сорока сороков» выходят на какие-то политические митинги. Хотя для церкви вполне естественно пытаться вмешиваться в политику, и тут нечему удивляться. Настоящая национальная церковь всегда берет ответственность за свою страну и ее общество. В Европе есть такие же околоцерковные протестантские и католические движения. В этом нет ничего зазорного. Фото: страница «Движение СОРОК СОРОКОВ | ДСС» во «ВКонтакте» Насколько вообще ситуация в России соответствует тому, что происходит в европейских странах, где официально закреплена государственная религия? Главное отличие — в прозрачности поддержки Церкви государством. Например, в Греции можно открыть и посмотреть, кто сколько получает. И в целом у государственной церкви есть финансовая прозрачность, которой нет у Русской православной церкви. Другими словами, в Европе существует общественный контроль за религиозными организациями, имеющими официальный статус. У нас этот вопрос стоит очень остро, о чем свидетельствует особое внимание к скандалам, связанным с каким-нибудь дорогостоящим имуществом. Примером можно назвать историю с мерседесом игуменьи Феофании в Покровском монастыре. Здесь нет ничего криминального. Может быть, это действительно очень богатый монастырь, но люди абсолютно не представляют, как устроена церковная экономика и вообще жизнь церкви как организации, и это только усиливает их неприязнь к такого рода вещам. А разве не фарисейство раздражает? Прихожанам говорят, что надо жить так-то, а сами проповедники живут иначе... Да, интересным отличием России от других европейских стран является то, что церковь там чаще критикуют атеисты, а у нас — верующие. Даже Pussy Riot позиционировали себя христианками. Многие считают, что эти претензии обоснованны. У нас люди ощущают себя православными, но при этом уровень знаний о церковной жизни и о настоящем православии у большинства очень низкий. Им хочется видеть нечто свое, как той же Ксении Собчак. В этом плане она похожа на [схиигумена] Сергия Романова, у которого тоже своя версия православия. «Каждый человек, желающий проповедовать, попадает под подозрение» Вы сказали, что люди хотят видеть православие как некую государственную религию с архаичным содержанием. Выходит, православные священники не могут проповедовать что-то другое, транслировать оппозиционные мнения? Вот в газете опубликована позиция секретаря Совбеза о том, что страна окружена врагами. Им остается лишь развивать эту логику, разве нет? По факту священники часто выступают с более либеральной точки зрения, и то, что происходит внутри православной церкви, уже начинает беспокоить государство. Как мы можем заметить то, о чем вы говорите? Если погрузиться в тему социального служения церкви, то видно, что оно очень активно развивается в последние пять-десять лет. И в тех же церковных программах по реабилитации инвалидов, наркозависимых людей активно используются самые передовые западные методики. Те, кто этим занимаются, ездят за границу на стажировки, в том числе в Италию. Из других стран люди приезжают на стажировки в Россию. Молодое духовенство, сформированное в течение десяти последних лет, оно даже если и придерживается каких-то консервативных взглядов, то применяет весьма либеральные подходы в своей работе и не верит ни в какие заговоры. В контексте всей страны это пока маловлиятельная сила, но в религиозной сфере это уже сформированное явление — демократически настроенное духовенство. Но в общественной жизни эти либералы-священники себя не проявляют. Они просто не хотят подставляться? Нет, почему же, еще в 2012 году такие люди даже участвовали в избирательном процессе в качестве наблюдателей и выступали за честные выборы. В прошлом году было коллективное письмо в поддержку фигурантов московского дела. Такого вообще никогда еще в истории не было. Этих священников наказали потом? Нет, никаких негативных последствий для них, насколько я знаю, не было. Но все же, если сравнивать с 90-ми, когда такие православные миссионеры, как диакон Андрей Кураев, могли дать фору иным либералам, выступая в скандальных ТВ-шоу и на рок-фестивалях... сейчас будто бы всем закрыли рты. Всем, кроме самых консервативных. Тогда был всеобщий интерес к религии, а сейчас, после принятия «закона Яровой», каждый желающий проповедовать попадает под подозрение. Контраст очень большой. Да, люди в церкви переключились на создание и развитие общин, какую-то более содержательную, менее заметную для масс-медиа работу. Один священник говорил в интервью (уже сейчас, после периода самоизоляции), что, посещая пациентов в больнице, он заметил, что они не способны воспринимать государствообразующую пафосную риторику, чувствуют в ней неискренность, считают, что надо говорить проще и доступнее, от сердца. А что патриарх Кирилл думает об этом молодом либеральном духовенстве? Патриарх пока обходит вопросы по поводу дальнейшего развития церкви, как и информационный отдел патриархии. Однако никакой внутренней борьбы с этими либералами не ведет. Ведь именно он [Кирилл] прежде развивал идею социальной активности церкви, но делал это главным образом с помощью административных реформ. Патриарх старается балансировать между более и менее консервативными силами, не занимать чью-то конкретную сторону. Но следовать в русле полной поддержки государственной политики РПЦ выгодно? Есть такой стереотип, что православная церковь всегда полностью поддерживает государство. Но по ситуации с коронавирусом и с приходом сотовых сетей нового поколения (5G) мы видим, что православные во всем мире ведут себя больше как какие-нибудь ершистые протестанты-харизматы, чем послушные во всем католики. Они с готовностью идут на борьбу, протесты с последующими штрафами. «Если русский становится язычником, это рассматривается как склонность к экстремизму» Недавний законопроект об аттестации всех иностранных проповедников — что это? Насколько возможно, что он будет принят? Для специалистов, которые работают в России, ничего удивительного в этом законопроекте нет. Он находится в одному ряду с другими нормативными документами, принятыми в последние годы, без серьезного обсуждения и корректировки, вслед за «законом Яровой». Несколько лет назад он бы еще вызвал возмущение и сопротивление в религиозной среде, а сейчас я ничего такого не вижу. Есть только отдельные реплики от членов Совета по правам человека. Почему именно «закон Яровой» вы считаете отправной точкой? Формально он был посвящен противодействию террористической деятельности и экстремизму. То, что касалось баз данных мобильных операторов, в жизнь так и не воплотилось. А вот положения о регулировании миссионерской деятельности религиозных организаций стали действовать практически сразу, начиная с 2016 года. Фото: страница Московская богословская семинария ЕХБ на Facebook Правда, светское общество обратило на это внимание и стало обсуждать только через пару лет, когда уже было более тысячи разных судебных дел и штрафов. Что еще общего у «религиозных» законопроектов последних лет? Они появляются будто бы из ниоткуда и принимаются практически без обсуждения. По крайней мере, широкий круг религиозных организаций к этому не привлекался, открытого обсуждения с экспертами тоже не проводится. В случае с «законом Яровой» только на последнем этапе документ показали юристу Московской патриархии, и по ее совету было добавлено, что священнослужители религиозных организаций могут проповедовать без какого-либо разрешительного документа. Думаю, нынешний законопроект будет принят так же, как и тот, первый. Собственно, в его продвижении участвуют те же депутаты Госдумы. Упоминание бога в новой редакции Конституции может стать отправной точкой для других изменений, как «закон Яровой»? Это упоминание носит характер сугубо декларативный и ни к чему не обязывающий. Для меня показательно то, что в конституциях разных европейских стран прописана, например, ответственность народа перед богом — в Греции, к примеру. У нас такого нет, зато есть феноменальная трактовка Конституционного суда, что это никак не противоречит светскому государству, свободе совести, а сама поправка носит ретроспективный характер, то есть направлена в прошлое. Да, речь о некой вере, переданной предками. Можно прийти лишь к некоему гипотетическому выводу, что государство делает акцент только на тех традиционных верованиях, которые были у предков жителей современной России. У каких именно, не уточняется. Что это значит на практике? На практике мы видим, что язычество включено в ряд таких защищенных государством традиционных религий, но только для марийцев, бурят и народов Крайнего Севера. Как вы это поняли? К примеру, в Марий-Эл языческий жрец официально входит в совет при губернаторе. И так далее. Где проходит граница законности? На практике, опять же, мы видим довольно четкие этнические границы. Каждому этносу соответствует своя религиозная традиция. Марийский карт (жрец) Фото: Максим Боговид / РИА Новости Откуда у государства такое видение? Это же не из советского прошлого, а какой-то отголосок Российской империи? Да, в каком-то смысле. Получается, что хороший подданный, если он русский, может быть только православным. Ислам, допустим, для татар и народов Кавказа. Буддизм — Тува, Калмыкия, Бурятия… А если русский становится язычником, то это уже рассматривается как негативная характеристика, склонность к экстремизму и национализму. Может, это просто совпадает с мировой практикой, когда националисты становятся язычниками в знак протеста против христианства как «еврейской» религии... Нет, в язычестве много направлений, и далеко не всегда они связаны с радикальным национализмом и антисемитизмом. В пример можно привести Евгения Нечкасова, который в Новосибирске возглавляет фонд традиционных религий, объединяющий язычников. Его же все равно рассматривают как экстремиста? Да, даже те распространенные среди славян языческие верования, которые не предполагают ни нацизма, ни антисемитизма, рассматриваются в качестве угрозы. Кем — Русской православной церковью? Да, Молодежный и миссионерский отделы РПЦ рассматривают славянское язычество как одну из основных сектантских угроз. Неужели жрецы где-то реально способны конкурировать с батюшками? Язычников, тем более убежденных, немного, но они есть. Десятки тысяч людей этим просто интересуются, отмечают день Ивана Купала и так далее. Есть капища и под Москвой, а в Петербурге язычников еще больше, чем в столице. Однако стоит учесть, что славянское язычество все же во многом реставрированное, придуманное заново. Вернемся к законопроекту об аттестации иностранных проповедников. Для мусульман, в том числе российских, насколько известно, наиболее авторитетными являются религиозные учебные заведения, находящиеся в арабских странах. Теперь их хотят вынудить учиться дома? Я не думаю, что новый закон будет направлен на исламских проповедников и тех, кто стремится ими стать. Это поле давно находится под пристальным наблюдением, и дополнительных законодательных мер здесь уже не требуется. Исламские учебные заведения в России уже очищены от каких-либо экстремистских или даже просто альтернативных традиционному исламу идей. Все проповедники, в том числе прибывающие из других стран, на учете. Фото: Виктор Коротаев / «Коммерсантъ» Значит, новый закон направлен на неких западных пасторов? Смотрите, после его принятия действующие религиозные образовательные учреждения в России получат право аттестовать всех приезжих миссионеров. Между тем Рособрнадзор в течение трех последних лет ведет, скажем образно, зачистку христианских образовательных учреждений баптистов, пятидесятников, евангелистов, но не РПЦ. И к чему привела зачистка? Они закрылись? Есть решения о лишении или приостановке действия лицензий, к примеру, баптистской семинарии и Кубанского христианского университета. Какие к ним были претензии? Их теологическое образование не соответствовало стандартам оформления, принятым в Рособрнадзоре. Надо признать, что некоторые недоработки у этих учреждений действительно есть, но все же жесткое требование привести их к единому стандарту некорректно. У каждой религиозной организации может быть свой стандарт теологического образования. Баптистская семинария долго судилась, но в результате ее закрыли окончательно, и не видно теперь никакого выхода из этой ситуации. Раз они закрылись, то и аттестовать никого не смогут. Значит, иностранным пасторам нельзя будет миссионерствовать, не получив некого дозволяющего это документа в православном вузе? А иначе — вон из страны? Да, и в Москве, Калуге, Брянске уже были случаи, когда приехавших с Запада протестантских миссионеров буквально высылали из России. Когда, условно говоря, протестант придет подтверждать свое теологическое образование к православному, действительно может возникнуть некая коллизия. Может последовать отказ просто по формальным признакам, мол, мы не можем судить о познаниях этого человека из-за разной конфессиональной принадлежности. С другой стороны, в стране действует одно протестантское учебное заведение, которое получило аккредитацию по специальности «теология», — Заокская духовная академия адвентистов. Все пойдут к ним? Баптисты и пятидесятники пойдут к ним, может, только в крайнем случае. Либо придется как-то договориться с государством и получать свою лицензию. «Раза два в месяц появляются новости о задержании свидетелей Иеговы с ОМОНом» Что происходит с официально запрещенными на территории России свидетелями Иеговы? «Лента.ру» уже писала о том, что в их случае речь идет практически о гонениях за веру, а не за принадлежность к экстремистской организации, которой признана их церковь. Правоохранителям было довольно трудно доказывать, что группы иеговистов, собирающихся по домам, — это продолжение деятельности запрещенной ранее организации. С новым законом им облегчат задачу. Достаточно найти среди верующих того, кто раньше был причастен к организации, а значит, к экстремистской деятельности. Присутствие одного такого человека уже делает все собрание незаконным. Фото: Александр Коряков / «Коммерсантъ» Как много иеговистов остается в России и почему они не уезжают? Пять тысяч человек уехали, остальные — это около 95 тысяч — остаются. Это простые, небогатые люди, обычные учителя, рабочие, инженеры. Они и за границей никогда особо не были, и у них нет средств, чтобы уехать. Их по-прежнему активно преследуют? Да, раза два в месяц в том или ином регионе появляются новости о задержании свидетелей Иеговы с ОМОНом. Напомню, что организация запрещена с 2017 года, но сама идеология не запрещена, то есть люди могут исповедовать ее лично. Это правительство России подчеркивало в своем ответе Европейскому суду по правам человека. Однако из-за постоянных задержаний иеговисты и лично не могут свою веру исповедовать. Я бы хотел отметить, что если у язычников-родноверов были случаи, когда кто-то устроил взрыв на Манежной площади в начале 2000-х годов, то у свидетелей Иеговы вообще никаких судебных процессов, связанных с насильственными или еще какими-то преступлениями, не было. Кроме тех, что были связаны с запретом на их деятельность. А обвинения в запрете переливать кровь, в том числе детям? По этому поводу тоже никаких судебных процессов не было. В целом же в России детям кровь переливают без согласия родителей, а взрослые у нас по закону могут от этого отказаться. Беседовал Сергей Лютых https://m.lenta.ru/articles/2020/08/03/teo/?fbclid=IwAR1bp_AeShyVyzdI_CPudZFea8DuOVemIVdCMcVPMTDk505ev8NRtE2N3rw

30.06.2020 16:13:00 Пример схиигумена Сергия вовсе не заразителен Может ли церковная общественность стать конструктивной оппозицией власти Роман Лункин Об авторе: Роман Николаевич Лункин – доктор политических наук, заместитель директора Института Европы РАН. Тэги: пандемия, ковид, самоизоляция, рпц, московский патриархат, сергий романов, владимир путин, патриарх кирилл, фундаментализм, либерализм, консерватизм, православные движения, реформы, гражданское общество, конституция Сергий (Романов) воплощает скорее карикатурный образ обскурантиста, чем настоящего народного заступника. Кадр из видео с канала Всеволода Могучева на YouTube Период самоизоляции и карантина в очередной раз поставил церковь в центр общественного внимания. Переоценка роли православия на крутых политических поворотах российской истории происходила всегда, но начиная с 2010-х годов это явление стало постоянной тенденцией. Причем критика в адрес РПЦ со стороны общества и – шаг за шагом – представителей власти только нарастает. Православная общественность и даже церковные деятели все более открыто отвечают тем же. Накапливается политическое напряжение. Разногласия внутри РПЦ из-за санитарных ограничений в борьбе с коронавирусом практически сразу привели к обвинениям в архаичности и асоциальности Московского патриархата. Однако на протяжении всего карантина было сложно найти что-либо дискредитирующее церковь (после Пасхи новой волны заболеваний не случилось, священники и епископы умирали, но не так массово, как в Италии). Не изменила ситуации даже полемика вокруг главного храма Вооруженных сил. Она показала, что церковные активисты вполне способны убрать из собора изображения Сталина и Путина (а с президентом и всю мозаику, посвященную возвращению Крыма). Совершенно естественно, что в этой ситуации главной фигурой – dues ex machine – стал схиигумен Сергий (Романов) из Екатеринбурга. Он олицетворял собой все то, что критики РПЦ и хотели увидеть в Московском патриархате. По существу, этот набор черт идеально отражает то, как карикатурно рисуют образ православия некоторые радикальные недоброжелатели церкви: невежественный тип с уголовным прошлым авторитарно и жестко порабощает слабых и экзальтированных верующих, для них вера – это борьба со всем новым и прогрессивным, а также непрестанный поиск заговоров. Поразительно, насколько легко общество воспринимает именно такой образ Русской церкви, а не какой-то иной, связанный с внутрицерковным развитием, социальным служением и христианской миссией. Между тем церковь объективно начинает играть новую политическую роль в обществе, и это отнюдь не связано с конституционной поправкой о Боге или особыми отношениями с властью. Во-первых, большую роль в церковной жизни стали играть социально-политические инициативы и заявления священнослужителей, что говорит о процессах демократизации внутри РПЦ. В социальных сетях клирики высказываются вполне свободно об олигархах, коррупции, о судьбе малого и среднего бизнеса. Рано или поздно все это выльется в более широкое публичное пространство. Епископы ярко проявили себя также во время карантина, критикуя власть (таких было около десятка). Один из противников жестких санитарных мер, митрополит Саратовский Лонгин (Корчагин), выступая 25 июня перед выпускниками духовной семинарии, отметил: «Мы увидели, как невысоко оценивается окружающим нас миром место церкви и веры в человеческой жизни. Выяснилось, что многие видят в этом нечто третьестепенное… И, судя по всем признакам, сложности в жизни церкви со временем будут только увеличиваться… Спокойные периоды в жизни церкви длятся обычно недолго, и в нашей с вами жизни этот период заканчивается. Это вовсе не значит, что надо бежать сломя голову с церковного корабля. Это значит, что надо быть более внимательными, более ответственными и самоотверженными». Причина политического подъема в церковной среде состоит не только в появлении молодого поколения духовенства, которое часто может быть даже более послушным, чем предыдущие поколения. Главное изменение касается самого прогресса христианской общины как института в большинстве епархий РПЦ по сравнению с отсутствием общинной жизни в советский период и стагнацией в этой сфере в 1990-е годы. Именно это потребовало независимости и смелости от духовенства, за которым теперь стоят прихожане и их проекты. Попутным фактором демократизации верхушки РПЦ стали административные реформы патриарха Кирилла. Возможно, он и хотел создать вертикаль власти, но, по сути, разрушил прежнюю кланово-родовую структуру. В центре глава церкви взял управление на себя лично, а на местах поставил полторы сотни новых епископов, обязанных патриарху, но де-факто самостоятельных. Недооцененным остается фактор церковного суда – только с приходом к власти патриарха Кирилла он стал собираться, а его решения - публиковаться. Это означает, что каждый священник может пожаловаться на епископа. Дело будет предано огласке, как и его неблаговидные подробности, на сайте РПЦ и в массмедиа (а теперь еще и в Telegram-каналах и видеоблогах, которые ведут сами священнослужители). Во-вторых, широкий спектр церковных и околоцерковных сил, связанных с РПЦ, в политическом смысле не является абсолютно лояльным власти. Заметная часть этих сил – консерваторы. Уважая президента Владимира Путина как носителя государственнической идеи, они выступают против «либерального правительства и олигархов» и против коррумпированной бюрократии. Консервативные силы представляют собой разношерстное сообщество с довольно причудливым и аморфным миром идей. Среди них есть фундаменталисты, отстаивающие чистоту веры от натиска либерализма, выступающие против введения ИНН и в целом «цифрового концлагеря». Есть те, кто боготворит Распутина, Сталина или Жукова, есть монархисты и почитатели царя Николая II и его семьи (движение «Двуглавый орел» и «За веру и Отечество» – его духовник игумен Никон (Белавенец). Политическим сообществом можно назвать и портал «Русская народная линия», который выступает с консервативно-патриотических (иногда с оправданием «советских побед») позиций, иногда критикуя церковное начальство за экуменизм без личных нападок на патриарха. В большей степени в социальную повестку вовлечено единственное общероссийское движение с отделениями в регионах «Сорок сороков» (лидер – Андрей Кормухин): они устраивали акции против закона о семейном насилии, за запрет абортов, выступали против закрытия церквей во время карантина и т.д. «Сорок сороков» прославились «выявлением антицерковных министров и депутатов», выступающих против семейных инициатив патриарха, а в ходе борьбы с коронавирусом и «антицерковных губернаторов». Несмотря на то что некоторые идеи Сергия (Романова) консерваторы разных категорий разделяют (в том числе и о «заговоре» Запада против России), и «Сорок сороков», и «Русская народная линия» сочли резкие заявления схиигумена об анафеме властям и требование отставки патриарха провокацией против РПЦ и дискредитацией патриотического движения. Почва, на которую опираются консерваторы, и так довольно неустойчивая – у каждого православного сообщества в епархиях свой набор идей и свои духовники. Одним из самых мощных общероссийских течений является, к примеру, братство святого Иоанна Кронштадтского с центром в Петербурге (духовник – протоиерей Николай Беляев). Либеральные политические силы внутри РПЦ так же фрагментированы, как и в российском обществе в целом. Существует круг журналистов и публицистов, священников и мирян, которые критикуют руководство Московского патриархата за советский стиль, авторитаризм, игнорирование христианских ценностей и отсутствие демократии. Практически любое явление, возникающее в недрах патриархии, рассматривается только с этой точки зрения. Поскольку РПЦ приписываются все черты государственной власти и «путинского режима», то они вместе выступают в качестве объектов критики. Критика власти и осуждение «системы РПЦ» со стороны таких деятелей совпадает с требованиями схиигумена Сергия и его маргинальной группы. Основой влияния либералов в церковной среде служат разоблачения несправедливости и аморального поведения клириков внутри РПЦ, что, например, «Сорок сороков» игнорирует. Их обвинения в адрес патриарха и «режима» – скорее для внешнего пользования. Условно либеральными с позиций консерваторов считаются те группы внутри РПЦ, кто выступает сторонниками перевода богослужения на русский язык, евангельской миссии и всеобщего покаяния за советское безбожие. Но по существу, их мировоззрение – это и есть фундаментализм, то есть возвращение к основам, а вовсе не либерализм. Источником церковного либерализма в смысле провоцирования внутренних реформ в РПЦ служит все же не маленькая группа недовольных, а социальное движение. Молодежные, добровольческие и просто приходские социальные и благотворительные проекты, православные НКО по всей стране изменили облик церкви уже в 2010-е годы. Это косвенная политическая сила, которая объективно поддерживает самостоятельный характер служения своих духовников, стремится получить больше независимости от епископской власти, видит несправедливость и нужды людей на местах. Социальное движение – самая массовая сила, которая не заинтересована ни в сломе государства, ни в разрушении патриархийной системы, ни в жизни в окружении заговоров и врагов с Запада или «пятой колонны». Это та самая конструктивная оппозиция власти и «золотой запас» РПЦ, отражающий самые здравые чаяния гражданского общества в России. Несмотря на малочисленность церковных движений, их гражданский потенциал достаточно велик – десятки тысяч активистов очень много значат в неопределившемся и дезориентированном обществе. При незаметном для большинства росте церковной демократии (а многие в это и не поверят никогда) критика в адрес РПЦ и ее руководства будет только нарастать. Православие занимает значительное место в представлениях россиян о своей культуре, истории и идентичности, и они к нему неравнодушны. К Московскому патриархату россияне пристрастны, так как многие не видят в нем воплощения чаемого образа церкви, ожиданий и надежд на будущее. Фундаменталисты – это естественное явление в любой конфессии (в новейшей истории РПЦ уже были изверженный из сана епископ Диомид Дзюбан или пензенские «закопанцы», ожидавшие конца света в землянках в 2008 году). На этом фоне такие, как Сергий (Романов), выстраивают свою тоталитарную идеологию по образцу советской. С другой стороны, у части общества, исходя из исторического опыта, возникает вполне объяснимое стремление вообще очистить церковь от связей с государством и любыми идеологическими символами ради евангельской миссии и чистой проповеди. В этом отношении патриарху Кириллу достался совсем не простой отрезок истории. Однако есть повод и для оптимизма. С учетом того что в российском обществе ничтожно мало количество атеистов и сторонников полного уничтожения православия, для большинства граждан даже критика церкви и ее руководства – это подсознательное стремление увидеть в РПЦ свое будущее в более честном и справедливом, а главное – более понятном и определенном виде, чем то, что периодически предлагает гражданам власть. О социальной справедливости, коррупции, лицемерном отношении чиновников к простым людям и к самой РПЦ все чаще говорят представители рядового духовенства и некоторые епископы. Преимущества этой церковной фронды в том, что ее практически невозможно обвинить в непатриотичности, в предательстве национальных интересов и связях с Западом. https://www.ng.ru/ng_religii/2020-06-30/9_489_sample.html?fbclid=IwAR0VXbVGlEsk3ij_AYZsDL-_zLjC6ZO0RscnmSiP8JmybQP4R4dMJYiiDy8

PR-продвижение и психологизация Православия О задачах религиозных консультантов в рамках греко-протестантских реформ 25 июня в "Парламентской газете" опубликована статья Александра Щипкова "PR-продвижение и психологизация Православия". Советник Председателя Государственной Думы РФ, заместитель Главы Всемирного Русского Народного Собора, профессор философского факультета МГУ им. М.В. Ломоносова, А.В. Щипков размышляет о новом явлении греко-протестантизма, отстаивающем идею трансформации православного богословия и предлагаемых новациях в сфере православного миссионерства, опирающегося на PR-технологии и секулярный психоанализ. Греко-протестантизм представляет собой комплекс идей секуляризированной протестантской этики, соединенный с символическим языком православия и повторяющий его внешнюю культурную форму, но, тем не менее, сформированный под влиянием секуляризма и неолиберальной идеологии. Определяющую роль в этом формировании сыграло радикал-модернистское учение Константинопольского патриархата о «греческом этосе православия», утверждающего, что православные всего мира должны следовать эталонам этого этоса, сформированного исключительно в поле исторического эллинизма… Направленность греко-протестантского реформизма выражается в предложениях провести корректировку содержания учебных дисциплин при подготовке священнослужителей. Необходимость изменений объясняют устарелостью традиционных форм миссионерской работы и проповедничества. Подгонка духовного образования под существующие светские образовательные стандарты ведёт к появлению в предметной сетке таких дисциплин как основы PR или секулярная психология. Речь идет о формировании принципиально нового типа священника — религиозного консультанта. Религиозный консультант в отличие от традиционного священника действует во время исповеди и личных бесед как психоаналитик, а в публичной сфере как пиар-агент, рассматривающий церковное наследие как своего рода «актив», подлежащий утилитаризации и монетизации. Новая методология работы пастыря в рамках постмодернистского греко-протестантского направления формируется на основе психоанализа, а PR-технологии предписывается использовать как основные приемы проповеди. Категории церковного и божественного тем самым перемещают в сферу денежно-символического (рыночного) обмена... Долгосрочной задачей греко-протестантской «образовательной реформы» является встраивание церковной жизни в сферу секулярной экономики услуг. То есть, в тот сегмент общественного поля, который подчиняется законам производства, потребления и обмена. Это попытка встроить святость в мир потребления. Религиозные ценности даны нам изначально, они не «производятся», не «потребляются» и ни на что не «обмениваются». Христианские истины не могут быть включены в область действия электорально-политических институтов. За Бога не голосуют, Ему проявляют верность. Любое «pr-продвижение» означает выбор из ряда альтернатив. Но альтернатива Богу только одна — дьявол, других альтернатив нет… Полностью статью Александра Щипкова "PR-продвижение и психологизация Православия" читать здесь: www.pnp.ru/social/pr-prodvizhenie-i-psikhologizaciya-pravoslaviya.html

ЭКСПЕРТИЗА ДУГИНА 48: НАС ЖДЕТ ТРАВМАТИЧЕСКИЙ АПОКАЛИПСИС 26.02.2019 О теории социологического апокалипсиса по Питириму Сорокину. · Важно учение о социокультурной динамике Сорокина. Чтобы описать структуру или логику общественных систем, он предлагает концепцию трех типов общества: идеационный (идеациональный), идеалистический и сенситивный (чувственный). · Идеациональный – все ценности общества полностью трансцендентны. Земное бытие рассматривается как ничтожное, как иллюзия, а духовный мир, посмертное существование рассматривается как полнота. Человек может страдать на земле и быть лишенным всего, но это ничто перед тем духовным возмездием, которое он получает после смерти. Самым ценным становятся аскеза, простота быта. Общество с радикальной духовностью. Примеры - раннеисламское общество, средневековое европейское общество и другие. Идеал смерти, идеал посмертного бытия; важно небо, а земля не важна. · Идеалистическое общество стремится воплотить идею в материю, земля тоже учитывается, определенным образом культивируется. Смена идеационального порядка довольно существенна – это смешанная форма. · Чувственное общество признает только земное бытие, что есть лишь тело и наслаждение, гуляй и живи – все равно ничего не будет. Оно вынимает трансцедентальную ось. · По Сорокину, между тремя обществами есть логическая последовательность, строго определенная смена режимов. Первая стадия – полная доминация духа и брезгливость к материи, далее ослабление духовного начала, а затем материя преобладает и изгоняет дух. · С т.з. Сорокина, мы живем на последней стадии сенсационного общества. После сенситивной культуры никогда не приходит идеалистическое общество – обратное движение невозможно, по Сорокину. · Когда материализм дойдет до крайности, придет идеационный порядок, который просто уничтожит эту цивилизацию. Исправить это невозможно – можно начать заново. И то общество, которое будет построено на руинах глобалистской либеральной цивилизации, будет противоположным ей. Оно не просто ограничит одержимость матерлиальностью и комфортом, а просто под корень вычеркнет все материальное. · Так описал свой социологический апокалипсис Сорокин. Это очень неутешительный вывод для нашей цивилизации. В ответ на одержимость материей придет уничтожение этого ада и создание травматически жесткой реалии. Источник: https://www.geopolitica.ru/directives/ekspertiza-dugina-48-nas-zhdet-travmaticheskiy-apokalipsis

https://expert.ru/dossier/people/yuliya-sinelina/

Что же будет с долларом и с нами: Вся подноготная кризиса от академика Сергея Глазьева Фото: Jesus Merida/Keystone Press Agency/Globallookpress В эфире телеканала "Царьград" Юрий Пронько вместе с академиком Российской академии наук Сергеем Глазьевым анализировали ключевые темы и события последних дней. Безусловно, практически все они так или иначе связаны с пандемией SARS-CoV-2. А также с социально-экономическими и финансовыми последствиями, которыми грозит эта пандемия, как для российской, так и для глобальной экономики. Экономику заливают деньгами – Сергей Юрьевич, я хотел бы начать с мер, которые сейчас предпринимаются в глобальной экономике. Фактически запускаются очередные или внеочередные программы количественного смягчения. Уже речь идёт о триллионах. Но ведь бабахнет, и я имею в виду, бабахнет не в том виде, как сейчас это происходит, а в дальнейшем. Огромный денежный навес уже сложился в мировой экономике. Насколько это опасно? – Если говорить о классических представлениях, то очень опасно. Потому что инфляция, которая гигантскими масштабами набирала обороты на финансовом рынке, вполне может перекочевать и на рынок потребительский. Более того, те меры, которые предпринимаются, скажем, американской администрацией – закачка денег через бюджетные программы прямо на поддержку населения, –означают трансформацию денежной эмиссии сразу в платёжеспособный спрос. То есть это печатание денег ради потребления без всякого производства. То есть, с точки зрения классических представлений, это прямо путь к гиперинфляции. И наверное, она будет происходить. Я думаю, с одной стороны, что Америку очень скоро накроет инфляционная волна. С другой стороны, очень много людей потеряли свои сбережения в этих финансовых пузырях, которые лопнули. Для американской администрации сегодня характерна ориентация на краткосрочные цели. То есть им нужно сейчас показать населению, что типа о нём заботятся, а дальше как пойдёт. То есть налицо, мне кажется, полное расстройство всей американской системы управления воспроизводством экономики. Она реагирует так же, как реагировала в 2008-2009 годах на кризис, а именно так называемым количественным смягчением, то есть заливанием экономики деньгами. Это самое простое, что вы можете сделать, если у вас в руках мировой печатный станок. Деньги были розданы банкам. Банки их употребили на взаимозачёты между собой. И в управляемом режиме сдули финансовые пузыри. Затем точно так же их накачали снова. В эти финансовые пузыри опять втянулось большое количество сбережений людей, обычных граждан, пенсионных фондов. Сейчас потери составляют 15 триллионов - объём обесценения. Пострадали, скорее всего, опять миноритарии. Потому что технология денежной накачки представляет собой довольно-таки тонко настраиваемый механизм. Федеральная резервная система США деньги даёт не всем. А тем, кто к ней приближен, и правительству. Два триллиона – правительству, два триллиона – для себя. Вот для себя – это те самые крупнейшие финансовые монополистические кланы, которые господствуют в американской финансовой системе и контролирует ФРС. В прошлом акте мы их видели. Это 16, ну, может быть, чуть больше 16 триллионов долларов сэмитировано для поддержания примерно 20 банков. Они получили напрямую гигантскую денежную эмиссию для своих целей. Китай ждёт рост, Америку – хаос – Там ведь суммы астрономические... – В 2008-2009 годах обошлось. Тогда финансово-экономическая система, казалось бы, устояла. Но миллионы людей потеряли свои сбережения, потеряли жильё. Многие пенсионные фонды лопнули. И надо сказать, что 10 лет после этого финансового кризиса западный экономический мир топтался на месте. А Китай рос на 6-8% в год, продолжал наращивать производство. Поэтому в мире происходит очень быстрое дальнейшее смещение центра экономической активности – с Запада на Восток. Финансово-экономическая система Китая, в общем-то, вообще не подверглась сколько-нибудь серьёзным разрушительным последствиям этого рукотворного, с моей точки зрения, экономического кризиса, который списан на страх перед пандемией. Хотя китайцы первыми испытали на себе эту биологическую, скажем так, дестабилизацию и предприняли самые мощные меры по изолированию людей от инфекции. Но там не было такого обрушения финансового рынка. И в общем-то, сейчас они вышли на работу. – Но произошло замедление экономики. – Разумеется. Но я к тому, что у них никаких потрясений не произошло. Ну, кроме как того, что на месяц всё заморозилось. А сейчас они всё разморозили и дальше пошли вперёд. И снова идёт наращивание инвестиций, наращивание объёмов производства, восстанавливаются доходы населения. Я уверен, что к концу года китайская экономика раскрутится на полную мощность. А в Америке идёт нарастание хаоса. И разбрасывание денег с вертолёта – любимая, так сказать, аллегория монетаристов – в ситуации, когда нужно поддержать спрос, без роста производства, действительно, приведёт только к дальнейшей экономической дестабилизации. – На ваш взгляд, те меры, которые предпринимаются по поддержке обычных людей, домохозяйств, насколько они могут быть эффективны? То есть постоянно речь идёт о суммах, допустим, в 1000, 1250 долларов, 500 долларов на детей – это применительно к США. В Европе свои программы разрабатываются. Кстати, кризис показал, что фактически никакого европейского единства не существует, каждая из стран решает свои проблемы самостоятельно. Насколько эти механизмы эффективны? Или эта помощь сильно не повлияет ни на рост благосостояния, ни на стабилизацию? – Денежная помощь может быть эффективна только в случае, если деньги трансформируются в рост производства. Значит, если люди, получив деньги, потратили их на приобретение отечественных товаров, то тогда получается обратная связь, которая эти деньги нейтрализует наращиванием производства. Если же просто дают деньги, а производство их не получает, они не доходят до производственных цепочек – значит, они вливаются в инфляционное раздувание ограниченного количества товаров, которые находятся на рынке. Либо растут цены на товары, которые по производству не увеличиваются. Если производство не работает, значит, у вас рынок ограничен. Либо они уходят на внешний рынок, на импорт. Если они уходят на импорт – это давит на ваш валютный рынок и, соответственно, со временем неизбежно вызывает девальвацию национальной валюты. Поэтому самый главный вопрос – куда люди потратят эти деньги? Если удастся американцам замкнуть денежную помощь населению напрямую с ростом спроса на производство собственных товаров – тогда инфляционных последствий не будет. Фото: Michael Nagle/Xinhua/Globallookpress Наиболее эффективный вид помощи – это связанная помощь. Например, потребительские наборы. В Америке, кстати, это довольно-таки развитая форма. Она и до кризиса была. Там миллионы людей имели право получать потребительские наборы. То есть, если удастся американцам замкнуть денежную помощь населению напрямую с ростом спроса на производство собственных товаров – тогда инфляционных последствий не будет. Если же производство не будет работать, то тогда у населения, для того чтобы покупать товары, вариант либо столкнуться с повышением цен на товары внутреннего производства, которых будет не хватать, либо переключаться на импорт. А с импортом, в силу торговой войны с Китаем, проблемы возникли ещё до этого кризиса. Трамп своими санкциями против Китая сделал китайские товары в полтора раза дороже, уже подтолкнул инфляцию на импорт. И последние его заявления, что, мол, Китай мы ещё накажем за то, что оттуда пошла эпидемия, с угрозами на триллионы, так сказать, претензий, не очень-то стимулируют Китай, как главного поставщика потребительских товаров на американский рынок, дальше на него ориентироваться. Финансовые пузыри вместо производства – Возможно, это предвыборная риторика? Впереди же выборы. – Нет, я думаю, что всё гораздо глубже. Если есть 4 триллиона долларов, которые выплескиваются на необходимость заливания антикризисных проблем за счет наращивания дефицита бюджета, это неизбежно приведёт к росту государственного долга. Это один и тот же механизм. Увеличиваются бюджетные расходы, увеличивается дефицит, в два раза возрастает, достигает уже каких-то астрономических сумм, там более 5 триллионов долларов. Всё это закрывается печатным станком Федеральной резервной системы. И дальше встаёт вопрос: как обслуживать этот нарастающий долг? Ведь каждый американский президент практически начинал свою работу с того, что обещал прекратить рост государственного долга. А ничего не получается. Потому что американская экономика работает во многом вхолостую. Деньги вливаются больше в финансовые пузыри, чем в реальный сектор. Куда делась та гигантская денежная эмиссия количественного смягчения за последние 10 лет? Объём долларов вырос почти в пять раз с 2009 года. Куда эти деньги пошли? Ведь экономика таким образом не выросла. Они ушли в финансовые пузыри, которые сейчас схлопнулись. И на 15 триллионов эти деньги, которые раньше были закачаны, стерилизовались. Читайте также: Теневому правительству России дали под дых: Кто на самом деле контролирует властьПрезидент Путин выступил с третьим, пожалуй, самым сильным обращением к народу - ко всему народу, ко всем... Общество15:33 - 09 Апреля То есть вся эта система финансирования расходов государства через нарастающую денежную эмиссию в Америке работает во многом вхолостую. В Китае она работает очень мощно через рост производства. Поэтому в Китае монетизация экономики всё время растёт, и наращивание денежной эмиссии проходит через рост производства и инвестиций, связывают эти деньги нарастающим объёмом товарно-материальных ценностей. Поэтому нет инфляции и нет необеспеченных долгов. Любая эмиссия денег – это автоматически рост чьих-то долгов. Потому что деньги кто-то занимает у эмитента, берёт на себя обязательства. Но в Китае эти долги постоянно покрываются через расширение производства, и обязательства, таким образом, возвращаются теми, кто взял деньги. А в Америке они всасываются финансовыми пузырями. Поэтому и нет экономического эффекта с точки зрения роста производства, роста благосостояния. И в итоге эта система подпитывается за счёт дефицита платёжного баланса. То есть страны в Америку экспортируют свои товары, включая Китай, в обмен на доллары, которые означают не что иное, как обязательства США продать что-либо за доллары. Но поскольку роста производства нет, то нарастающий объём долларов уже не позволяет, даже в теории, надеяться на то, что на них можно будет купить эквивалентный объём материальных ценностей в США. Доллары девать некуда 0+Бесплатное обучение по COMSOLВебинары и мини-курсы ПО COMSOL Multiphysics! Регистрируйся прямо сейчас!ПОДРОБНЕЕCOMSOL.RU₽ – В этой связи сразу возникает вопрос по российской ситуации. Много шума произвёл ваш доклад. Где, конечно, коллеги-журналисты фрагментарно, скажем так, выделили основные моменты, и акцент был сделан на валютное регулирование: Глазьев вновь предлагает чуть ли не запретить доллар, Глазьев вновь предлагает обложить валютные операции дополнительными комиссиями, процентами и так далее. Сергей Юрьевич, вы уж простите, что с глобального на российскую тематику так перелетел, но всё взаимосвязано. На самом деле, что вы имеете в виду? – Чтобы завершить предыдущий сюжет, напомню слова Трампа о том, что надо выставить Китаю некий счёт за пандемию. Чем эти заявления в долгосрочном плане могут обернуться? Как я уже сказал, наращивание ваших долларовых резервов, в Китае их там 3 триллиона – это некие обязательства США оплатить эти деньги когда-нибудь, если вы что-то в Америке захотите купить. Но поскольку эти деньги не используются для импорта из Америки, то, соответственно, их объём нарастает без каких-либо последствий для США, но это не может бесконечно продолжаться. Я уже сказал: за последние 10 лет объём американских долларов вырос в пять раз. Практически больше половины этих денег сегодня за рубежом, у тех, кто держит доллары в качестве своих резервов. Если они Америке предъявят эти деньги с целью там что-либо купить – Америка не сможет расплатиться. Поэтому возникает следующая, я так понимаю, задумка. Предъявить Китаю счёт, скажем, на десяток триллионов. Ну, заведомо больше, чем у них есть валютных резервов. Ведь эти валютные резервы Китай держит в американских облигациях, по которым Америка обязана платить. Если вдруг окажется, что это не Америка должна Китаю, а наоборот, Китай должен Америке некие репарации за пандемию, которую, возможно, американцы сами там и запустили через сеть своих биолабораторий, то тогда баланс уже совсем по-другому выглядит. Но это уже другой мир. Где люди наконец начнут понимать, что американский доллар – это бумага, которая даёт вам право требовать от США поставить вам что-то за этот доллар материально. Но это ваше право может быть обнулено любым американским судом, который скажет, что вы нанесли Америке ущерб, вот в программе Царьграда что-то плохое сказали про американских олигархов. Вот и всё, плакал ваш доллар. – И вы предлагаете обложить валютные операции. – В чём причина чудовищной нестабильности российского валютно-финансового рынка? Ведь именно она порождает инфляционные волны. Любая девальвация рубля – это всегда инфляционная волна. Это видно, как дважды два четыре. Вот, скажем, в 2014 году, когда Центральный банк попустительствовал спекулянтам, которые обрушили рубль практически в два раза, это вызвало гигантскую инфляционную волну. И видно по цифрам, что три четверти роста цен в 2015 году были вызваны девальвацией рубля. Коль скоро у нас экономика открытая, мы половину потребительских товаров получаем по импорту – ясно, что любая торговля импортными товарами ориентируется на курс. Если у вас курс рубля падает – значит, торговая сеть сразу поднимает цены, пропорционально падению курса национальной валюты. Но дело в том, что торговля всегда заинтересована в максимизации краткосрочной прибыли. И торгаши не очень-то думают, хватит у людей денег что-то купить через две-три недели или через два года или не хватит. У них есть момент. Идёт удорожание всех импортных товаров. И вслед за этим начинают дорожать и отечественные товары. – Которые не связаны с валютным курсом. – Это ажиотаж. С той же гречкой, которая у нас символ, так сказать, паники. Панику можно измерять по очередям за гречкой. – Вы, как экономист, находите объяснение этому феномену, почему именно гречка? – Потому что гречка – особо ценный продукт питания. И он, на самом деле, достаточно ограничен. Мы его не можем, кстати, по импорту купить – это только наш, отечественный продукт. И то, что именно на отечественный продукт растут цены, больше, чем даже на импортные, говорит о том, что на курс рубля сегодня ориентируется вся торговля. Не только импортными товарами, но и всеми остальными. Поэтому, если Центральный банк допускает обрушение рубля больше чем на 2-3%, значит, ждите инфляционную волну. А когда это 10-20% – это инфляционный шок для экономики. А дальше начинается инфляционная волна, которая дестабилизирует все производственные процессы. А денежные власти вместо того, чтобы стимулировать расширение производства, создавая условия для получения кредитов на инвестиционные цели, наоборот, удорожают деньги и борются со спросом, исходя из того, что если спрос сократится, то и цены упадут. Но оборотной стороной – а мы об этом много раз говорили – такой политики становится падение инвестиций и уровня жизни населения. Защититься от спекулянтов – Но глава ЦБ буквально на днях заявила о том, что на апрельском заседании она не исключает снижения ключевой ставки. – Наконец-то, торжествует не столько, правда, здравый смысл, сколько экономическая ситуация. Никто в мире не повышает процентных ставок. Потому что лишь бы продержаться. Продержаться, а потом уже как-то будем разбираться. Это краткосрочное движение в правильном направлении должно быть усилено смыслом, пониманием того, для чего мы это хотим сделать. Но первое, отвечая на ваш вопрос – отгородиться. Да. Мы получаем шоки, которые вызывают турбулентность на нашем рынке, валютные, финансовые точки из-за того, что спекулянты манипулируют нашей валютой, нашим курсом рубля. Три четверти этих спекулянтов – это американские хедж-фонды. Соответственно, зачем мы отдаём свой валютно-финансовый рынок на откуп американским спекулянтам, которые раскачивают курс рубля, получают гигантские прибыли на этих "качелях", с этими прибылями уходят за рубеж, нас оставляют с обесценившимися активами и упавшей покупательной способностью и доходов, и сбережений? Если курс рубля падает – значит, торговая сеть сразу поднимает цены, пропорционально падению курса национальной валюты. Фото: Андрей Никеричев/АГН "Москва" Поэтому совершенно очевидно: и опыт Китая, и Индии, и всех стран, которых ни кризис 2008 года не коснулся особо, ни нынешние катастрофические события не сбили с их магистрального роста – у них всех налажено валютное регулирование и контроль. Их валютно-финансовая система работает по принципу ниппеля. Они пускают всех иностранных инвесторов, но выпускают всех по разрешению. Если ты деньги заработал честно, это твоя прибыль – ты можешь репатриировать прибыль за рубеж. Если тебе нужно купить импорт для поддержания производства или торговли – значит, покупай импорт. Здесь нет никаких ограничений. А если ты деньги просто так хочешь вывести из страны, обменять рубли на валюту, значит, возникает вопрос: а что хорошего в этом для нашего развития? Это путь к усилению зависимости и к снижению нашей устойчивости. Поэтому все успешно растущие страны сегодня для того, чтобы гарантировать себе стабильные условия роста, имеют валютное регулирование по счёту капитальных операций. Ну нельзя вывозить капитал как хочешь, куда хочешь, без всякого на то, так сказать, смысла для отечественной экономики. Поэтому введение ограничений против спекулятивных атак, против спекулятивных операций по вывозу капитала – это совершенно нормальная, разумная мера, которая гарантирует нам стабильность курса и сохранит наши валютные резервы от разорения атаками со стороны спекулянтов. В чём хранить деньги – А нужны ли такие резервы, в таких объёмах, которые мы сейчас имеем в России? Вы привели пример Соединённых Штатов и их внутренних проблем, которые они явно будут решать за счёт всего остального мира. Те же взаимоотношения с Китаем: мы предъявим вам на 10 триллионов претензии, обнулим те резервы, которые у вас есть, и вы ещё будете нам должны. У меня возникает тогда закономерный вопрос: а насколько эти все активы, конкретно американский доллар, действительно являются хеджем? То есть он действительно позволяет уверенно смотреть в завтрашний день? Или это такая общепринятая практика – когда всем плохо, все бегут в US Treasuries, в американский доллар, и ничего иного, в силу скудоумия, человечество не придумало. Или это не так? – Мы уже живём в условиях американских санкций пять лет. И я удивляюсь наивным нашим бизнесменам, которые по-прежнему хранят деньги в долларах и в долларах работают. Мы видели много примеров, когда операции в долларах блокировались американскими банками, когда эти сбережения арестовывались. Когда возникают требования: докажите законность происхождения денег и так далее. То есть вы можете там хеджироваться до тех пор, пока вам там разрешают. И не спрашивают… – Пока не задали вопрос... – А дальше вы должны понимать, что вы целиком у них в кармане, в ловушке, вы от них зависите. И в любой момент они могут эти деньги отобрать. Поэтому давным-давно уже нужно было отказаться вообще от использования доллара в качестве инструмента валютных резервов. Потому что рискованность хранения резервов в долларах очень высока: они могут быть заморожены в любой момент. Соседний Иран, например, уже проходил через эти вещи много раз. И многие наши компании находятся под ударами санкций. Все их счета в долларах арестовываются. Американцы за ними охотятся. Так что совершенно очевидно, что доллар не является сегодня надёжной валютой. Во всяком случае, для российских субъектов и для российского государства в особенности. Я удивляюсь, почему Центральный банк прекратил покупку золота. Они вышли на рубеж 20% валютных резервов. Хотя в других странах – 50%. В условиях такой турбулентности, как мы сегодня имеем, доля золота должна быть не менее 50% валютных резервов. – Но они остановили закупки. – Да, они остановили закупки и потеряли деньги. Потому что золото-то сейчас дорожает, делает это достаточно быстро. Тоже очевидно, что золото будет дорожать. Потому что каждый раз, когда расстраивается международная валютно-финансовая система, выстреливает золото. Поэтому в данной ситуации то, что Центральный Банк прекратил покупку российского же золота, вызывает просто недоумение. Наоборот, нужно наращивать долю золота в валютных резервах. Сколько нужно валютных резервов? Резервы нужны для того, чтобы обеспечивать стабильность национальной валюты, стабильность курса рубля. Если Центральный банк сбрасывает с себя ответственность за стабильность курса рубля, то ему, в сущности, резервы не нужны. Но на самом деле нам нужен стабильный курс. Сегодня объём резервов такой, что позволяет держать курс рубля на любом разумном уровне сколь угодно долго. Предположим, мы вышли на 75, а этот уровень был пробит еще в 2014 году. Вот если бы зафиксировали на 75, и жили бы мы пять лет при стабильном курсе. Что очень хорошо для инвесторов, для торговли, для кооперации производства. Но нет, нужно было устроить болтанку курса… – Потому что это деньги, они на этом зарабатывают. – На этом зарабатывают, опять же, спекулянты. А все остальные теряют. Невозможно планировать какие-либо инвестиции в открытой экономике с пляшущим курсом. Курс должен быть стабильным. Поэтому первое, что необходимо сделать – стабилизировать курс валюты. Для этого нужно отгородиться от валютных шоков, которые мы наблюдаем со стороны прежде всего американского финансового рынка. И надо ввести валютное регулирование и ограничения на вывоз капитала за рубеж. Одновременно необходимо добиться решения задачи, которую президент поставил уже довольно давно – о деофшоризации российской экономики. Наконец он принял политическое решение ввести дополнительные налоги на деньги, которые уходят в офшоры. Не мы первые, кстати сказать. Американцы ввели 30%-ный налог уже давно. И то, что мы всё пытаемся уговаривать бизнес вернуть деньги из офшоров, я думаю, эта тактика себя исчерпала. Уже нужно принимать конкретные меры стимулирования и понимать, что вывод денег в офшоры – это большое зло, которое делает нашу экономику крайне зависимой и уязвимой от любых агрессивных действий из-за рубежа. Если Центральный банк не предпринимает мер по защите нашего валютного рынка от спекулятивного давления, то так и происходит: курс рубля валится вслед за долларом. Фото: Aleksey Ivanov/ TV Zvezda/Globallookpress Сегодня в офшорах находится порядка триллиона долларов. Это огромная сумма, которая участвует частично в воспроизводстве нашей экономики. Потому что очень многие компании там зарегистрированы. В ситуации нарастающего хаоса в мире, конечно, необходимо вернуть деньги, как говорится, на базу. И те сферы, которые нам не нужны для воспроизводства экономики, нужно деофшоризировать. Следующий момент, от которого мы очень сильно зависим, – цены на нефть. И надо сказать, что нестабильность валютного курса и нестабильность нефтяных цен друг с другом взаимосвязаны. Поскольку финансовые алгоритмы, которые используют роботы, определяющие 99,9% операций на валютно-финансовом рынке, совершаются роботами. Именно алгоритмы роботов определяют поведение спекулянтов. Они легко просчитываются. И когда Центральный банк говорит, что мы добились того, что отвязали курс от доллара – помните, это было буквально год назад, они об этом сказали, – и вот опять, как говорил Черномырдин. ЦБ не понимает, что делать – Почему это происходит? Надо понимать, как устроен алгоритм работы спекулянтов. Он очень примитивный. Они привязываются к ценам на нефть. Цены на нефть падают. Они исходят из того, что видят роботы, в них закладываются ожидания того, что упадет курс рубля. Соответственно, они начинают работать на сбрасывание рублей и покупку валюты. Вот и вся история. Если Центральный банк не предпринимает мер по защите нашего валютного рынка от этого спекулятивного давления, то так и происходит: курс рубля валится вслед за долларом. Ну введите вы хотя бы недельное ограничение! Если есть заявка на покупку валюты – удовлетворите её через неделю, поставьте лаг – неделя. И роботы уже не смогут работать. Тогда принимать решения придётся уже людям. И вся эта алгоритмизированная машина по раскачке российского рынка остановится. Но люди в Центральном банке не понимают элементарных принципов того, как устроен рынок. Или не хотят понимать. Или не хотят видеть, как это работает. Они говорят о том, что не надо политизировать. Потому что останемся ни с чем. Но те меры, о которых я говорю, не требуют никаких резервов. Геращенко использовал простую меру – зафиксировал валютную позицию коммерческих банков. Потому что главными источниками домашних спекуляций всё-таки являются банки и связанные с ними финансовые компании. Значит, фиксируя валютную позицию коммерческого банка, вы не даёте банкам наращивать валюту. Это первый шаг. Второй шаг – временнЫе лаги между заявкой и поставкой валюты. Третий шаг – резервирование. На месяц можно резервировать деньги, если, допустим, хочешь купить валюту непонятно для чего. Зарезервировать такую же сумму – месяц будут проверять источник происхождения средств. И только наряду с этими мерами включается интервенция. Причём интервенции должны иметь цель. Если Центральный банк говорит о том, что цель у меня по курсу – 75 рублей за доллар или 70 и я буду этот курс держать. Ни один спекулянт не пойдёт против Центрального банка. К тому же с таким количеством резервов, как у нас. – Значит, они заинтересованы в другом... – Да, либо участвуют вместе со спекулянтами в раскачке рынка. Большие валютные резервы дают возможность проведения гибкой денежной политики. Если у вас правильно устроено валютное регулирование и не спекулянты определяют спрос на валюту, а импортёры, как и должно быть, тогда валютные резервы вам позволяют выдержать достаточно большие программы модернизации и развития экономики, связанные с иностранным оборудованием и технологиями. Вы вливаете в экономику целевые кредиты на финансирование инвестиций. Если у нас есть свои машины и оборудование – эти деньги идут в раскручивание своего машиностроения. Но если, предположим, у нас их нет, то придётся закупать машины и оборудование. Вот, советская индустриализация легла тяжёлым бременем на сельское хозяйство, на население тогда, когда англичане ввели эмбарго и разрешали нам получать валюту только за счёт экспорта зерна. Отсюда возник голодомор и так далее. Вот для того, чтобы не оказаться в такой зависимости от наших внешних "партнёров", валютные резервы помогают обеспечить устойчивость. Они дают возможность существенного увеличения кредитной поддержки экономики. До тех пор пока у вас есть достаточно валютных резервов, вы можете наращивать внутренний кредит, понимая, что часть этих денег уйдёт на покупку иностранного оборудования. Вот для этого нужны резервы – чтобы гарантировать стабильность курса валюты, ситуация роста спроса на валюту со стороны импортёров, которые занимаются развитием собственного производства. – Либо импортозамещением. Конечно, это более сложная задача. – Импортозамещением готовой продукции. Да, это очень важно, чтобы торговля работала на внутреннее производство, а не на импорт. Иными словами, для стратегии долгосрочного развития, которая основывается на долгосрочных инвестициях и на частно-государственном партнёрстве, где бизнес берёт на себя обязательства наращивать инвестиции в производство, а государство гарантирует стабильные условия функционирования и доступ к кредиту, нам наши валютные резервы позволяют сегодня, я думаю, увеличить объём инвестиций минимум в полтора, а может быть и в два раза. У нас огромные резервы для роста. Частично эти резервы, конечно, связаны с политикой высушивания российской экономики последних 10 лет. Центральный банк изъял из экономики порядка 13 триллионов рублей. Их сегодня нужно вернуть. И это не будет раздуванием денежной массы. Это просто возвращение тех денег, которые изъяты у предприятий, сегодня находящихся без оборотных средств. 40%-ная незагрузка мощностей в промышленности. Если мы свяжем кредитные потоки с конкретными заёмщиками, ориентированными на рост производства, а не на спекуляцию, тогда мы выйдем на устойчивое экономическое развитие с темпом не менее 10% в год. Это нам позволяют наши валютные ресурсы. Тяжёлая жизнь банкиров – То есть вы убеждены в том, что это абсолютно достижимый результат? – Да. – Потому что на фоне того, какие цифры мы с вами имеем по предыдущим годам, это достаточно серьёзные позиции... – Это достижимо. Опыт Примакова и Геращенко показывает, что это реально. Они в ситуации, ещё худшей, чем сейчас, добились роста промышленного производства на 20% в год. Мы же говорим о 10%... – Хотя бы. – Да. – Сергей Юрьевич, банкиры уже начали выть. Свои потенциальные потери они уже оценивают в 2,5 триллиона рублей. По всей видимости, в нужные кабинеты начинают выстраиваться очереди этих сирых и убогих. Кстати, такая интересная закономерность. Люди, которые ещё вчера говорили: государство – вон из экономики, сейчас поменяли своё мнение на диаметрально противоположное, они говорят: где государство, где помощь государства, где триллионы? Ну это так, лирика. А фактически я хочу с вами разобрать именно возможность помощи, поддержки банков и этих заявлений о том, что, если вы нас не спасёте, мы вам грохнем сейчас. Мы вам грохнем экономику, мы вам грохнем стабильность, мы вам грохнем ваш рубль. Хотя его грохают с завидной периодичностью, к сожалению. На ваш взгляд, кто действительно должен быть первым в очереди за поддержкой и помощью, а где те, кто больше на этом пытается заработать? Это же тоже нормальное явление. – Банковская система в классическом виде – это посредник. Она занимается перераспределением денег с тех мест, где их много, в те места, где их не хватает. Это трансмиссионный механизм в банковской системе, описанный в любом учебнике. Давать деньги банковской системе просто так, без обязательств, что деньги будут доведены до реального сектора – это раздувать финансовые пузыри, спекуляции и вывоз капитала. Мы это проходили. И в 2008-2009 году, когда было дано 2 триллиона рублей в банковскую систему – почти все они оказались на валютном рынке. И в 2015 году, когда банки получили дополнительное рефинансирование. И точно так же, параллельно финансовой поддержке коммерческих банков, шёл рост их валютных активов. То есть если банки не ограничить в использовании денег, то, скорее всего, они начнут играть против рубля: участвовать в этом спекулятивном безумии по раскачке курса валюты, стараясь получить краткосрочные прибыли, и на этом наживаться. – Этим они и занимаются. – Поэтому, если деньги впрыскивать в экономику сейчас через банковскую систему – нужно точно понимать, куда они пойдут. Вот, скажем, как работает Федеральная резервная система США. Они дают деньги через коммерческие банки. Которые доводят эти деньги до предприятий-заёмщиков. Но сначала есть заёмщик, который приходит в коммерческий банк и просит дать кредит. Допустим, по антикризисной программе. Только после того, как заёмщик взял на себя обязательства и коммерческий банк ему фактически выдал деньги, он приходит в Центральный банк и говорит: вот, я выдал деньги под антикризисные цели по специальной кредитной линии. Пожалуйста, меня прорефинансируйте. Дайте мне дополнительно деньги в покрытие того, что я выдал конечному заёмщику. Последние заявления Трампа, что, мол, Китай мы ещё накажем за то, что оттуда пошла эпидемия, с угрозами на триллионы претензий, не очень-то стимулируют Китай, как главного поставщика потребительских товаров на американский рынок, дальше на него ориентироваться. Фото: U.S. National Guard/Globallookpress Вообще, так работала вся банковская система Европы после войны. Центральные банки европейских стран вливали деньги в экономику под залог векселей производственных предприятий. Сначала коммерческий банк даёт, допустим, компании "Мерседес-Бенц" кредит, та даёт вексель в залог. Всё строится на доверии. Значит, коммерческий банк идёт в Центральный банк и перезакладывает вексель, получает кредит от Центрального банка в том же объёме. То есть система работает от спроса на кредит со стороны реального сектора. Есть, в принципе, отработанный опыт специального инструмента рефинансирования поддержки малого и среднего бизнеса, который предполагает, что Центральный банк создаёт кредитный ресурс, в наших условиях сейчас, предположим, под 0% годовых. Даёт коммерческим банкам. – Это фантастика, но предположим. – И ставит границу, что коммерческий банк, предоставляя кредит конечному заёмщику, не может накрутить больше 1%. Потому что риски нужно оценить, взять на себя частично эти риски. И тогда конечный заёмщик, получая деньги от коммерческого банка под 1%, выдаёт ему обязательство, под которое Центральный банк рефинансирует этот коммерческий банк. Система у нас отлажена, кстати. Есть корпорация поддержки малого бизнеса, есть отслеживание этих денег. То есть можно такую систему запускать достаточно широко даже на существующих технологиях. Читайте также: Смерть - это естественно: Силуанов продолжает дело Гайдара по зачистке нас с вами15 апреля 2020 года случилось… скажем так, неожиданное. На совещании с членами правительства Владимир Путин... Экономика09:08 - 17 Апреля А если мы перейдём к оцифровке денег и выпустим цифровой рубль – китайцы сейчас, кстати, начали эксперимент по цифровому юаню в нескольких провинциях, – тогда мы уйдём от субъективного фактора, вся система будет работать автоматически. Деньги, которые предназначены для малого бизнеса, получают соответствующий индекс. Они проходят по той цепочке, о которой я сказал. Но конечный заёмщик не может их потратить куда хочет. Он не может пойти на валютный рынок, купить валюту за эти деньги. Биржа их просто автоматически не примет, сделка не будет зарегистрирована. Он не может пойти купить абы что. Он может купить то, что ему нужно. Допустим, если это сельское хозяйство, то можно купить солярку, минеральные удобрения. Какую-то часть придётся потратить на зарплаты, там уже деньги выйдут из этого контура. Но в принципе, современные цифровые технологии позволяют такие механизмы крупномасштабного дешёвого кредитования конечных заёмщиков в реальном секторе экономики наращивать сколь угодно. Но именно Центральный банк сегодня тормозит у нас использование этих цифровых технологий. – Неожиданно. – Понимаете, наши банки коммерческие, хоть они и государственные на 80%... – Это ещё наша одна особенность. – Они почему-то себя ведут, как частные. Как будто они не подчиняются ни государству, ни правительству. Им президент говорит: доведите деньги до реального сектора – они кивают и вбрасывают на валютный рынок. То есть они превратились в таких самопровозглашённых царей в экономике. Хочу – дам кредит, хочу – не дам. И каждый кризис у нас оборачивается ещё более драматическими последствиями, чем на Диком Западе, где во время кризиса происходит перераспределение активов в пользу финансового олигархата. Когда одним дают кредиты на спасение, а другим не дают. Вот, допустим, ФРС в 2009 году выдала 16 триллионов долларов, но не всем, а только близким себе самим, по сути дела. А те, кто не получил финансовую подпитку – они столкнулись с банкротствами. Их активы были перераспределены. Банковское рейдерство – Можно провести аналогию с российской реальностью. – У нас в 2008 году, когда начался первый шок мирового финансового кризиса, банки, получив 2 триллиона денег, не довели их до реального сектора. Реальный сектор вынужден был деньги возвращать банкам, потому что пошли так называемые маржин-коллы. – Заложенные бумаги под выданные кредиты? – Переоценка бумаг. Значит, произошла девальвация, падение цен на финансовом рынке. То, что у вас в залоге, обесценилось. Вам банк говорит: иди сюда, дай-ка мне ещё денег, добавь залогового имущества или возвращай кредит. И многие предприятия не смогли ни увеличить залог, ни вернуть кредит и стали жертвой залогового рейдерства. То есть на фоне турбулентности, связанной с бесконечной переоценкой залогов, с переоценкой возможности рефинансирования кредитов, для недобросовестных людей в банковской системе наступают просто райские дни. Они произвольно манипулируют условиями выдачи кредитов, требуют от предприятий того, чего они не могут выполнить, и просто отбирают имущество. – Нынешняя ситуация с COVID-19 может спровоцировать очередной виток кризиса? – Я знаю уже сотни примеров, когда добросовестные заёмщики стали жертвами банковского рейдерства. Когда именно по вине банков они обанкротились. Те, кто пытались возражать, были осуждены и отправились в места не столь отдалённые за невозврат денег, за обман банков. А предприятия, которые были у них отобраны, просто ушли на свалку. Я не знаю ни одного случая, чтобы банковские рейдеры, отобрав предприятие через залоги, смогли бы им эффективно управлять. Как минимум в два, в три раза идёт падение эффективности. Вот, мы с вами разбирали "Стальинвест". Он стал жертвой. Один государственный банк прекратил его финансирование. Другой позвал: иди сюда, я тебе помогу. Пообещал 6 миллиардов, дал 4. Искусственно загнал предприятие в банкротство. Отобрал активы, перепродал третьему государственному банку. Сейчас банковские ставленники управляют этим предприятием, его эффективность упала в пять раз. Это было лучшее предприятие в Европе. А сегодня – так себе. Масштаб такого рода махинаций по перераспределению собственности в пользу банкиров – замечу, государственных банкиров – потрясает воображение. Это уже сотни или даже тысячи предприятий. Объём имущества, который сегодня находится в обороте этого криминального банкротства, составляет примерно 5-6 триллионов рублей. Это уже предприятия, которые стали жертвой рейдеров. А проблемных активов, которые могут потенциально стать жертвами рейдерских атак, порядка 50 триллионов рублей. То есть у нас больше половины экономики сегодня находится в зависимости от государственных банкиров. – Которые себя государственными не считают. – Которые ведут себя как хотят. Вместо того, чтобы помогать заёмщикам, как это положено. Если банк хочет, чтобы его бизнес развивался, должны быть заёмщики. Если он заёмщиков "убивает", то кто потом будет брать кредиты? Поэтому нормальный банк должен заёмщику помогать выходить из трудного положения. Проводить реструктуризацию долга при необходимости, если объективные условия ухудшились. Предпринимать действия, снижающие кредитное бремя. Идти на льготное кредитование. То, что сейчас от банкиров просят. И просит правительство. Немножко дайте вздохнуть заёмщикам, которые, по вине форс-мажорных обстоятельств, не могут дальше продолжать нормальное производство. Закрыто множество предприятий, точек общепита, ресторанов – практически вся сфера обслуживания сегодня, так сказать, находится в параличе. – Людей увольняют, они теряют доходы. – Это происходит не по вине руководителей и собственников этих предприятий. Так распорядилось правительство. И правительство говорит банкам: дайте людям возможность протянуть хотя бы до завершения этой пандемии, и затем они начнут дальше работать и будут обслуживать эти кредиты. А что банкиры говорят? Они говорят: ну, ладно, мы подождём два-три месяца, пусть они не платят. Но потом ты мне заплатишь. Ты начнешь работать – и потом заплатишь мне всё, что ты мне не платил эти два-три месяца. Ну что это такое? – Это наглость и цинизм. Они понимают, что рубят сук, на котором сами же и сидят? – Это вопрос… – Или они решили себя пупами земли объявить? – Они делают то, что им позволяет денежная власть. Если денежный регулятор принимает решение, что мы даём кредитные каникулы и предприятия могут не платить проценты, тогда денежные власти должны на себя взять обязанность организовать рефинансирование этих коммерческих банков в том объёме, который им нужен, для того чтобы самим не столкнуться с финансовым коллапсом. Потому что банк имеет и обязательства. Он платит по процентам вкладчикам. Поэтому если не будут платить заёмщики, значит, он не сможет платить вкладчикам. И он лопнет. Такое тоже может произойти. Поэтому система государственного регулирования сегодня проходит очень серьёзное испытание на необходимость кардинальной перестройки. Потому что если государство начинает глубоко вникать в экономические процессы и принимает решения, которые нарушают механизмы воспроизводства экономики, значит, оно должно компенсировать своё вмешательство соответствующими инструментами регулирования. Если банкам дана команда дать кредитные каникулы и поддержать малый и средний бизнес беззалоговыми кредитами, как это можно сделать, например, в Америке – там можно взять кредит без залога, просто под обязательства. Читайте также: Глазьев: Сегодня в руках госбанков в три раза больше денег, чем у государстваАкадемик Сергей Глазьев в эксклюзивном интервью Царьграду подвёл итоги уходящего года. Одним из них стало то,... Экономика09:40 - 19 Декабря Потому что, в принципе, все заёмщики потенциально известны, у них есть кредитная история. И что у него сегодня залог обесценился – это не его вина. У него всё, что в залоге, потеряло ценность, он не может взять кредит. Поэтому ФРС даёт кредитную линию на беззалоговое кредитование под 0,5% годовых. Коммерческий банк обязан провести эти деньги до конечных заёмщиков. Но он же эти деньги не сам создаёт, он их получает от Центрального банка. Он их всего лишь проводит. Поэтому, если государство влезает в эти вопросы, оно должно работать как кредитор последней инстанции. Мне кажется, что сегодня наше государство проходит экстренный, что ли, процесс обучения, как регулировать рыночную экономику. Чем мы особо не занимались и бросили на самотёк. Даже государственные банки вольготно себя чувствуют, не занимаясь кредитованием инвестиций, никого это не волновало. У государственных банков доля инвестиционных кредитов в портфеле – всего 5%, они не занимаются кредитованием экономики – считалось, что это их собственное дело. Это не так. Президент спрашивает, почему не растут инвестиции, и требует от властей создания условий для роста инвестиций. Но инвестиций без денег не бывает. Поэтому, если мы ставим перед страной задачу совершения экономического рывка, а мы говорили, что возможность для темпов роста не менее 10% в год у нас есть, нам необходимо организовать соответствующие денежные кредитные потоки. И коммерческие банки должны отчитываться не объёмом прибыли. Потому что прибыль у коммерческого банка, государственного – это лишь результат того, что он отобрал оборотные средства у предприятия, которому заломил сверхвысокий процент. Задача банков, как посредников, особенно государственных, заключается в том, чтобы доводить кредитные ресурсы до реального сектора экономики и финансировать инвестиционные проекты. Сверхзадача банковской системы – кредитование инвестиций. Это длинные деньги. Это деньги, которые не в полной мере могут быть обеспечены стабильными залоговыми требованиями. И этот механизм взаимоотношений государства, бизнеса и банковской системы должен работать как машина. Нам нужна сеть индикативного планирования, которая свяжет бизнес, государство и банки взаимными государственными обязательствами по росту производства, освоению новых технологий, созданию рабочих мест и так далее. В принципе, всё это предусмотрено. И теорией, и законодательством о стратегическом планировании, о промышленной политике. Но это нужно связать в систему. Медицинские маски как образец беспомощности – Вы думаете, что нынешний урок пойдёт впрок? – Я думаю, что инструменты, которые заставляют сегодня государство работать системно, для решения даже таких простых вопросов, как организация производства масок, средств защиты, дезинфицирующих веществ и так далее… Даже на этих маленьких примерах хорошо видно, что если вы не связали воедино производство, источник кредита, сбыт этого дела, контроль за ценообразованием, то у вас ничего не получается. Даже такую простую задачу вы не можете решить. На этих примерах, что называется, учатся. Просто нужно, чтобы процесс обучения имел долгосрочную перспективу. Чтобы мы понимали, что мы занимаемся освоением современных инструментов управления развитием рыночной экономики, которые блестяще работают в Китае, Индии и даже в соседней Европе, в принципе, неплохо работают, когда центральные банки напрямую кредитуют крупные корпорации, фактически принимая в залог всего лишь их обязательства. Если мы не научимся это делать, то мы и дальше будем, в общем-то, не субъектом экономического развития, а объектом конкуренции между разными силами, которые умеют это делать. – Последний вопрос. Он, может быть, будет неожиданным. Мы с вами встречаемся на Светлой седмице. Светлое Христово Воскресение в этом году праздновали в особых, скажем так, условиях. Давно хотел вам задать вопрос: православие, христианство, оно совместимо с рынком, с рыночной экономикой, с ростовщичеством? Либо это антагонизмы? Знаете, есть даже теория среди некоторых ваших коллег, что протестанты – они успешны, их экономики успешны, потому что они протестанты. Потом идут католики и, собственно, замыкают эту "тройку" православные христиане. Я очень часто слышу такую реплику: XXI век, ну, о чём вы, Юрий. Хочу вам переадресовать этот вопрос. – Замечу, что это расхожее мнение о связи протестантской этики с капитализмом уже давно не работает, потому что протестантской этики уже нет. Посмотришь на этих американских спекулянтов с "золотыми парашютами"… Есть хороший фильм "Инсайдеры", где конгресс пытается разобраться, кто же виноват в кризисе 2008 года. Они допрашивают воротил финансового рынка и банкиров, которые допустили крах. У тех прекрасно всё устроено – их банки разорились, люди потеряли все свои сбережения. Они благополучно "приземлились" на "золотых парашютах", получили бонусы. Банк лопается, а менеджер получает бонусы. Ну, какая тут вообще может быть этика? Протестантская или какая другая – неважно. Это этика рвачества, хамства, наглости и вседозволенности. Вот такая этика сегодня царит на финансовом рынке. – Причём, встречаясь друг с другом, они это обсуждают и прекрасно понимают. И простите, не парятся. Ну, и что, потеряли. Что, первый кризис, что ли? Я тоже смотрел этот фильм. И был потрясён. Но это же, действительно, правда. – Поэтому я бы сказал так: любая этика очень важна для экономики. Если у вас нет морального кодекса для работы в качестве руководителя каким-либо предприятием, корпорацией, то вряд ли стоит от такой корпорации ожидать долгосрочного успеха. Сегодняшняя экономика настолько высокоорганизованная, что если в каком-то звене происходит нарушение этических принципов и теряется доверие, которое тоже строится на этике, – мы предполагаем, что наш контрагент соблюдает элементарные моральные принципы… А если он вор, то ваши деньги, скорее всего, пропадут, вас обманут, и никакая кооперация с такого рода субъектами невозможна. Читайте также: Глазьев прав! За 25 лет олигархи вывели из России более триллиона долларов Пронько. Экономика18:00 - 14 Марта Поэтому люди, которые работают в производственной сфере, как правило, исповедуют свой этический кодекс, и это известно. У нас даже есть модельный кодекс корпоративного поведения. И на Западе это очень популярная тема. Каждая корпорация имеет свой моральный кодекс. Считается, что ли, неприличным не иметь своего кодекса поведения и его нарушать. Была известная история с французским менеджером японской автомобильной корпорации, который из Японии вынужден был бежать с позором. Японцы в такой ситуации делают себе харакири. Например, кризис 2008 года сопровождался серией самоубийств среди топ-менеджеров в финансовом секторе Японии, которые себе сделали харакири в соответствии с самурайской этикой. То есть не может быть эффективной экономической системы без этики, без жёсткого морального кодекса, который самодисциплинирует людей и позволяет друг другу доверять. Поэтому я бы сказал, отвечая на ваш вопрос, так. Во-первых, хороша любая религиозная этическая система. Это лучше, чем если её нет вообще. Чем отличалась православная этика от протестантской? Колоссальной благотворительностью наших купцов и промышленников. Есть хороший фильм по поводу эпидемии холеры в Москве. За счёт чего государство мобилизовало средства на борьбу с холерой в столице? Больше половины денег – это не государственный бюджет. Это пожертвования. Весь крупный бизнес – это середина XIX века – вложил гигантские деньги. До сих пор эти больницы стоят. Больницы, построенные на деньги частных благотворителей в период холеры. То есть, в отличие от протестантской этики, наши купцы, исповедовавшие православное мировоззрение, взяли на себя бремя ответственности по решению государственных задач спасения населения от холеры. Это только один из эпизодов. Посмотрите на памятники православного предпринимательства. Это не только крупные заводы и фабрики. Это и больницы, это и картинные галереи. Это жилые дома. Это, в общем-то, хорошие архитектурные памятники, даже исторические. То есть всё строилось добротно. И православные бизнесмены старались, чтобы рабочий люд жил прилично. В отличие от, допустим, протестантской этики, которая предписывала вешать бродяг в Европе. Англия особенно славилась социальным геноцидом против всех малоимущих, которые были неприкаянны, не пристроены к какому-нибудь капиталистическому заводу. – Которые не вписались в рынок? – Собственно говоря, ужасы первоначального накопления капитала, которые Маркс описывает – можно поднять эти драматические страницы "Капитала", – это Западная Европа тех времён. Протестантизм в действии. Он, конечно, позволил им сколотить большие состояния. Но на чудовищной классовой эксплуатации. Наёмных работников за людей не считали. Что уж говорить про колонии, про индусов, африканцев – для них это был расходный материал. Из которого выжимали всё, что можно. И торговали просто в физическом смысле. Конечно, в XXI век с этой людоедской этикой идти нельзя. Мы видим сегодня признаки этой людоедской этики. Вот американские олигархи, которые сегодня разглагольствуют на тему, что нужно сделать тотальную вакцинацию населения. Значит, всем привить вакцину. Каждому чип повесить. Тех, кто не привит, значит, не пускать ни в самолёты, ни в поезда, пусть сидят дома, и на работу их не принимать. Значит, исповедниками этой линии по превращению всей массы людей в такое человеческое манипулируемое стадо являются как раз представители этой протестантской этики, считающие себя богоизбранными, а остальных – просто толпой, которой нужно манипулировать и которых слишком много тут размножилось, и неплохо было бы запустить пару вирусов, которые, так сказать, сократят население. Они этим и занимаются сегодня. Вот это протестантская этика в действии. Она человеконенавистническая. А православная этика – нам ещё нужно, конечно, поучиться. Но в той части нашего делового сообщества, где православная этика восстанавливается, мы видим те же самые позитивные проявления. И ту же благотворительность, и то же человеческое отношение к людям, стремление людей поднять до своего уровня, обучить их, дать им возможность самореализоваться. А не пытаться из каждого высасывать прибавочную стоимость. https://tsargrad.tv/articles/chto-zhe-budet-s-dollarom-i-s-nami-vsja-podnogotnaja-krizisa-ot-akademika-sergeja-glazeva_249235

Джульетто Кьеза: «Этим миром правят 9 человек» Интервью российскому журналисту 2011 года «ИСТОРИЯ ПОСЛЕДНИХ ТРЁХ ВЕКОВ ПОДХОДИТ К КОНЦУ, ЦИВИЛИЗАЦИЯ ДЕНЕГ УЙДЕТ» — Мы находимся в начале переходного периода, который не имеет прецедентов в истории. Он мог наступить ещё десять лет назад, но США в 2001 году событиями 11-го сентября отложили кризис на 7 лет. Отложили – но не отменили. И в 2008 году он вернулся. Кому эта эпоха будет выгодна – сказать сложно, но уже ясно, что история последних трех веков подходит к концу. Сегодня ясно, что невозможно развитие внутри замкнутой системы ресурсов – мир достиг пределов развития. Все, кто говорят, что прежняя система сохранится — врут. Уголь, нефть, даже уран – все ресурсы планеты почти исчерпаны, и лишь вопрос времени, когда они окончательно закончатся. Все наши реалии, всё, к чему мы привыкли – будет меняться. Цивилизация денег уйдет. — Не рано ли вы ее хороните, г-н Кьеза? Критики современного общества несколько преувеличивают масштабы кризиса, вам не кажется? — Нет, это действительно глобальный кризис. В том числе, кризис энергетический. Даже воды мы сегодня используем больше, чем природа способна нам дать. И что будет, когда 300 миллионов человек в течение следующих десяти лет будут испытывать нехватку этого ресурса? Мы производим отходы с такой внутренней структурой, которые не могут быть переработаны в принципе. Мы изменили курс самой природы. — Об экологии говорят многие. Правительства тратят на нее огромные суммы, население голосует за экологические программы тех или иных партий… — Нужно понять, что прежняя демократия уже умирает. В Европе половина населения не ходит на выборы – и вовсе не из-за своей аполитичности. Огромному числу людей не хватает представительства их интересов во власти. Я вовсе не против парламентов, местных советов и т.д. Просто нужно создавать новую систему представительства, новые партии и движения. И это движение должно идти снизу. — Под каким флагом? — Под флагом самоограничения. Сегодня нужно начинать себя ограничивать, менять себя и свой образ жизни. Нужна культурная, организационная, политическая революция, нужно уменьшать затраты энергии. «МЫ ЖИВЁМ ДЛЯ РЫНКА» — Вы полагаете, в мире наберется достаточно людей, которые по доброй воле готовы себя ограничивать? В мире, большая часть которого элементарно недоедает? — Речь не о голодающих. Но даже те, кто мог бы себя ограничить, не начинают об этом думать. Потому что нами манипулируют, нас оболванивают! Людей превратили в инструменты покупки. Мозги абсолютного большинства контролируются. Мы живем для рынка, когда работаем и когда отдыхаем. Именно он диктует нам наши действия. Мы не свободные люди. Журналисты должны информировать об этом людей. Но СМИ об этом молчат. Телевидение 24 часа говорит нам, что надо покупать вещи, что наша шкала ценностей – это покупательная способность. Реально в современном телевидении непосредственно информации не более 8%. Все остальное реклама и развлечение. И формируют человека в итоге эти самые 92%. — Ну, это естественно, ведь телевидение существует за счет рекламы. Кто будет содержать ТВ, если оно перестанет продавать? Что вы предлагаете? — Для начала я национализировал бы СМИ. 50 лет назад личность человека формировалась в семье, школе, иногда – в церкви. Сегодня на 90% мышление молодых людей формируется телевидением. ТВ стало самой важной культурной структурой по всему миру, от США до Индии и Китая. Система СМИ – это фундаментальные права людей, и они не могут быть приватизированы. Их надо возвращать государству и народу. Рассказать о ситуации на планете людям без участия телеканалов невозможно. А вместо этого телевизор уговаривает нас купить ещё одну машину. Точно так же я уверен, что надо национализировать все банки, выпускающие деньги. Мы теряем контроль над деньгами. — «Мы» — это кто? — Государства, граждане государств. В середине декабря «Нью-Йорк Таймс» опубликовала на первой полосе статью – о том, что каждый месяц в каком-нибудь ресторане на Уолл-Стрит собираются руководители 9 мировых банков: «Голдман Сакс», UBS, «Бэнк оф Америка», «Дойче банк» и тому подобных. Каждый месяц эти девять человек принимают решения, касающиеся шести миллиардов человек: каким будет процент безработицы в мире, сколько людей умрут от голода, сколько правительств будет свергнуто, сколько министров будет куплено и так далее. Это респектабельные преступники, но они влиятельнее любого мирового политического лидера. У них реальная власть – власть денег. «США — ЭТО ХОРОШО ВООРУЖЕННЫЕ БАНКРОТЫ» - И все же сегодня нет оснований думать, что рост производства и потребления в обозримом будущем прекратится… — Конечно. Мало того, если миллиард китайцев начнут есть мясо и пить молоко так, как это делаем мы – через десять лет нам всем не останется места на этой планете. А когда не будет места – что это будет означать? Ещё в 1998 году в США был опубликован документ – «Project for the new American century». В этом документе пророчески написали, что в 2017 году Китай станет самой большой опасностью для безопасности США. Все сбывается. Мы живем в 2011 году – ещё осталось 6 лет. — Вы согласны с тезисом, что основная угроза планете исходит от Китая? — Нет, самый большой источник опасности сегодня – это Нью-Йорк, Уолл-стрит и США. Доллар сегодня уже умер, США – банкроты. Но при этом они — хорошо вооруженные банкроты. Кстати, экономические атаки против Греции и Ирландии спровоцированы лишь для того, чтобы уменьшить суверенитет европейской валюты и Европы в целом. Ведь реально сегодня евро сильнее, чем доллар – хотя бы потому, что долг ЕС ниже, чем у США. Поэтому, кстати, я и не думаю, что евро исчезнет. «ЕВРОПА КАК ПОЛИТИЧЕСКИЙ И КУЛЬТУРНЫЙ ФЕНОМЕН БУДЕТ СУЩЕСТВОВАТЬ И ДАЛЬШЕ» — Но у Европы тоже много слабых мест. Население стареет, власти вынуждены завозить мигрантов, а те – особенно мусульмане — не хотят ассимилироваться, напряжение растет… Меркель и Саркози уже признали, что политика мультикультурализма провалилась. — Я не верю в провал мультикультурализма. «Опасность исламского фундаментализма» – это изобретение США, старт которому был дан 11 сентября 2001 года. Мы сами создали эту идею об экспорте демократии. Ирак и Афганистан доказали нежизнеспособность этой схемы. Равно как и ошибочность мнения Запада, что все народы и страны должны проходить тот же самый путь, что и они. — Исламский мир живет в одном веке. Мы – в другом. Это их вина? Нет, просто чувство времени и ситуации совершенно иные. При этом именно мы создали глобализацию, мы захватили их ресурсы. — Сегодня очевидно, что Европе объективно нужны 20 миллионов мигрантов, а мы не в состоянии их воспринимать. В итоге они приходят без всякой возможности жить нормально. Поймите, глобализация – это движение людей, а, значит, и культур. — Вы не разделяете опасений, что Европа растворится в потоке мигрантов? — Я считаю, что Европа как политический и культурный феномен будет существовать и дальше. Конечно, процессы, происходящие на континенте, очень сложны. Ведь до сих пор в мире не было прецедентов, чтобы 27 стран объединялись мирным путем. При этом одна сегодня половина ЕС – «европейская», а вторая половина – «американская» (речь идет о Западной и Восточной Европе – прим. ред.). Нынешний кризис региона – это самый сложный момент его истории. Кстати, я думаю, что Россия могла бы играть большую роль в Европе. Более того, необходимо объединение усилий этих двух сил, интеграция интересов. Европа сегодня никому не угрожает. Россия также не станет никому угрожать, когда наступит дефицит ресурсов – хотя бы потому, что она имеет все эти ресурсы внутри страны. И вместе Европа и Россия могли бы играть огромную успокоительную роль для ситуации во всем мире. Пока же всех «успокаивают» США. «БЕССМЫСЛЕННО ПОКУПАТЬ БИЛЕТЫ НА ТОНУЩИЙ КОРАБЛЬ» — Вы около 20 лет проработали в Москве репортером газет l’Unita и La Stampa. Россия сегодня переживает не самые простые времена в своей истории. Куда, по-вашему, она дрейфует? — Трудно сказать. Я сам не достаточно понимаю, что происходит. Я с одной стороны вижу, что у России есть огромные возможности влиять на международную жизнь. С другой стороны, я, к сожалению, наблюдаю, что Россия пока продолжает действовать по-старому – защищая только себя. Как, кстати, она и воспринимается до сих пор в общественном мнении на Западе. Никогда за последние годы я не слышал масштабных идей от России об устройстве мира. Я приведу пример – американская империя была создана потому, что американцы смогли послать миру месседж: всё, что в их интересах – отвечает интересам всего мира. Они очень хорошо работали над идеей страны, которая говорит за всех. Так что если Россия продолжит давать сигналы о своей силе, при этом ведя речь о защите только себя самой – это мало кому будет интересно. Это не будет интересно той же Европе и в этом же – самый слабый момент политики вашей страны. Хотите претендовать на мировое господство в хорошем смысле слова, хотите иметь влияние в той переходной ситуации, в которой весь мир оказался сегодня – меняйтесь. Нужно выходить с месседжами об объединении, об ограничении потребления ресурсов – чтобы их хватало всем. На этом можно строить большую мировую политику. — Как может проповедовать самоограничение Россия, чей правящий класс демонстрирует миру самое разнузданное потребительство? Разве вы не видите, что этой страной руководят ревностные адепты мироустройства, с которым вы призываете покончить? — Мне кажется, что ваши руководители эту новую ситуацию ещё не осознали. Российское руководство сегодня много времени уделяет Америке и мало – тому же Китаю. Но 21-й век не будет веком Америки. И бессмысленно для России сегодня покупать билеты на тонущий корабль. Играть нужно по разным направлениям. «ЕВРОПЕ НУЖНА РОССИЯ» — Что, на ваш взгляд, ждет в ближайшем будущем российско-украинские отношения? — Они нормализуются. Был период Виктора Ющенко, когда было сильным влияние США и стремление включить страну в свою орбиту. Роковые ошибки. Сейчас, когда страница «оранжевой революции» перевернута, нужно создать нормальные отношения между суверенной, независимой, нейтральной Украиной, Россией и Европой. Но нужно, чтобы политические элиты Украины знали, что они не подчинены никому. — Похоже, они это начинают осознавать. Но это не отменяет желания украинских элит интегрироваться в Европу – хотя бы персонально. А Европе Украина нужна? — Если честно, то Европе больше нужна Россия. Европа на словах и, быть может, даже финансово будет поддерживать Украину, но она сегодня не сможет просто «переварить» эту страну. Европа должна сегодня думать о себе, и было бы ошибкой со стороны Украины ждать многого от ЕС. Если бы я был руководителем Украины – я бы создавал свое сильное государство. Кстати, я голосовал против включения Турции в ЕС – я знал, что Турция слишком велика для нас. Но политику добрососедства с этой страной мы развивать сможем. Как и с Украиной. Вообще — Европа, Россия и Украина могли бы играть большую общую игру. — Глобальный кризис только начался. Какими из него выйдут Украина и Россия? — Россия находится в относительно благополучном положении, потому что у этой страны есть все необходимые ресурсы. У того же Китая их нет. Европа тоже не имеет достаточных ресурсов. И в этом трудном и деликатном переходном периоде, который наступает из-за глобального кризиса, Россия будет находиться в очень хороших условиях. Поэтому она должна использовать эту ситуацию. Украина не имеет таких ресурсов. Но она, например, может играть большую роль в создании системы европейской безопасности. Не надо ждать предложений ни от России, ни от Европы. На месте украинского президента я бы создал центр, который бы занимался этим направлением. Здесь можно создать международный центр изучения безопасности нового мира. Нужно производить идеи. Завтра вещи будут стоить много, но идеи будут ещё дороже. ист. https://cont.ws/@cherchill/70848

АКАДЕМИК РАН А.Г. ЧУЧАЛИН: «ЧУВСТВО, ЧТО ПОСЛЕ ПАСХИ У НАС ПАНДЕМИЯ ПОЙДЕТ НА УБЫЛЬ» Ольга Орлова Делать прогнозы – дело неблагодарное, но Богу возможно и невозможное человекам (Мф. 19, 26). Если мы верим Господу и не искушаем Его. И делаем всё для нас возможное. Об этом – с передовой борьбы с коронавирусом – один из ведущих экспертов мира по заболеваниям легких, президент Российского респираторного общества, завкафедрой госпитальной терапии Российского национального исследовательского медуниверситета им. Н.И. Пирогова, академик РАН Александр Григорьевич Чучалин. Президент Российского респираторного общества, завкафедрой госпитальной терапии Российского национального исследовательского медуниверситета им. Н.И. Пирогова, академик РАН Александр Григорьевич Чучалин Мы сейчас на самом острие – Александр Григорьевич, на данный момент что известно о распространении короновируса в России? Как специалисты оценивают ситуацию? – Весь мир сейчас охвачен пандемией. Само использование этого слова свидетельствует о широком распространении коронавируса. В мире более 180 стран уже являются очагами заражения. У каждой страны – своя история. Китай, как вы знаете, уже вышел или выходит из пандемии. В США она еще только набирает обороты. Серьезнейшие проблемы в Италии. Что касается нашей страны, если посмотреть на происходящее сквозь призму того, что творится в других странах, то уровень заболеваемости в России гораздо ниже. Точно так же, как и уровень смертности по сравнению с показателями по миру. Но тем не менее для нас на сегодняшний день коронавирус – предельно актуальная проблема. Почему? Потому что мы находимся на пике, и то, на какой уровень распространенности заболевания выйдем далее, еще непонятно. Есть, конечно, математические модели, которые просчитывают возможные варианты, но это всё пока предположения. Мы сейчас на самом острие. Люди погибают… В основном те, у кого есть сопутствующие тяжелые недуги – такие, как ишемическая болезнь сердца, артериальная гипертония, сахарный диабет и хронические легочные заболевания. Болезнь касается преимущественно старшего поколения. Хотя в некоторых случаях поражает и молодых. Особенно тех наших молодых граждан, которые, во-первых, поздно обращаются за врачебной помощью, а во-вторых, имеют такие опасные для течения этого заболевания пристрастия, как табакокурение или курение т.н. «вейпов» (электронных сигарет – Ред.), – у них риск того, что болезнь будет протекать тяжело, высок. Итак, для России характерно то, что она – одна из последних стран, вошедших в эту пандемию. Это раз. Пока уровень заболевания не так критичен, как в других странах. Это два. На сегодняшний день нет и такой высокой смертности, как, скажем, в Италии, в Соединенных Штатах Америки. Это три. – А какой возможен все-таки прогноз? – Я уже сказал, что мы на пике, а выйдем ли мы на плато или пойдем вниз, – это как раз предстоящие Великая седмица и после – Светлая седмица за Пасхой прояснят. У меня есть такое чувство, что после Пасхи у нас пандемия пойдет на убыль. Нулевой пациент – Могли бы вы привести какие-то примеры из своей практики общения с заразившимися коронавирусом, лечения их? Что-то в назидание другим? – В истории с коронавирусом, которую мы с вами рассматриваем, всегда есть вопрос т.н. «нулевого пациента». Что такое нулевой пациент? В Китае, например, доктор Ли Вэньлян первым выявил послуживший причиной всей этой вспышки вирус и забил тревогу. К сожалению, сам доктор Ли заразился и умер. У нас в России таким нулевым пациентом явился молодой мужчина 40 с лишним лет. Прилетел он из Милана. Сейчас уже можно назвать его фамилию – Субботин. Диагностировали у него коронавирус очень быстро. Мы с главврачом специализированной больницы в Коммунарке Денисом Николаевичем Проценко и ставили ему этот диагноз, мы же назначили лечение. Очень рано увидели те осложнения, которые появлялись. Он первый, кто выздоровел от коронавируса в России. К сожалению, заболели его отец, мама – члены его семьи, с кем он контактировал. На примере этого первого пациента, чье заражение было выявлено 27 февраля, я хотел бы показать, насколько важны своевременная диагностика и лечение, чтобы болезнь не приобрела фатального характера и не стала причиной смерти человека. – А его родители как себя чувствуют? – Отец находился на искусственной вентиляции легких, мама нет. Это пожилые люди. Конечно, болезнь у них протекает тяжелее. Когда надо непременно обращаться к врачам? – Объясните, пожалуйста, как не упустить момент, когда надо обращаться к врачам? – Эта болезнь имеет четыре этапа своего развития. Первый этап, когда человек инфицируется, – он об этом не знает. У него нет никаких биологических механизмов, которые бы сигнализировали: заражен. Этому есть объяснение. Сами вирусные частицы очень мелкие по размеру – менее 5 микрон, – и когда они проникают в организм, человек еще не кашляет, у него нет вообще никаких признаков инфицирования. Этот инкубационный период длится где-то 5–7 дней. Через неделю начинается следующий этап. Человек может и не заболеть, и всё у него пройдет бессимптомно. Но если болезнь начнет прогрессировать, то налицо уже будут признаки простудного заболевания: из местных – это насморк и заложенность носа, а также умеренная боль в горле (как при ангине). То есть прежде всего дают знать о неблагополучии слизистые носа и глотки. Плюс, появляется несколько общих симптомов: температура, недомогание, боль в мышцах – то, что мы обычно испытываем при заболевании гриппом, – это т.н. гриппоподобные симптомы. Этот второй этап длится тоже неделю. То есть первый этап – стертая неделя инкубационного периода, вторая неделя – это уже проявление признаков простудного заболевания. А дальше опять развилка: два сценария. Человек и на этом втором этапе может выздороветь, то есть признаки простудного заболевания пройдут, и всё. Но есть категория лиц, у которых развивается фаза, которую мы, медики, называем вирусно-бактериальной пневмонией. Это уже третий этап. Признаками вирусно-бактериальной пневмонии является сухой кашель, назойливый, который нарушает сон, – человек никак не может уснуть, он кашляет, ворочается, не может снять этот нудный кашель-кашель-кашель… Но самое опасное, когда к этому кашлю присоединяется ощущение нехватки воздуха, – дыхательный дискомфорт. Тогда заболевший начинает испытывать, что ему не хватает воздуха, не может надышаться. Это два признака, на которые надо уже экстренно реагировать! Дальше никаким самолечением заниматься нельзя. Обязательно нужно обращаться за врачебной квалифицированной помощью. От врачей здесь очень многое зависит – вся дальнейшая судьба таких больных. – То есть если ты еще не обратился к этому моменту к врачам, то звонить уже надо срочно? – Да. Если все заражения взять за 100%, то в 90% случаев болезнь обрывается на второй фазе. А в 10% случаях переходит в вирусно-бактериальную пневмонию. Следующий, четвертый этап – это уже осложнение от вирусно-бактериальной пневмонии: развивается т.н. «шоковое легкое», – когда легкое теряет способность обеспечивать газообменную функцию, то есть транспортировку кислорода в кровь. Это очень серьезное поражение. Здесь уже не вирус играет главную роль, не бактерия, а те изменения, которые происходят на молекулярном уровне – в клеточном взаимодействии. Разрушается легочная структура, и человек не может ни вдохнуть, ни продохнуть, как говорится. Это очень серьезное состояние, требующее реанимационных мер – искусственной вентиляции легких и целого ряда других приемов легочной и сердечной реанимации. – Еще раз, чтобы людям было понятно, – когда надо обращаться к врачам? – Человек должен отреагировать уже на симптомы простудного заболевания. Потому что в дальнейшем это всё может стать серьезной проблемой. Но тем более – если у него появился сухой кашель и чувство нехватки воздуха, – срочно звонить. Особенно это всё касается тех, кто путешествовал или контактировал с вернувшимися из-за рубежа – Италии, Великобритании, Соединенных Штатов Америки. Коронавирус у нас называется «болезнью путешественников». Также под подозрением те, у чьих близких и знакомых, с кем вы непосредственно недавно общались, диагностирован коронавирус. Это очень заразная инфекция. Все должны быть начеку. И сразу же – обращаться за врачебной помощью. Особенно большие риски у тех, кто страдает – повторимся – артериальной гипертонией, ишемической болезнью сердца, сахарным диабетом, легочными болезнями, то есть имеет т.н. фон сопутствующих заболеваний. У них коронавирус будет протекать, это уже известно, тяжело. Надо особенно беречься. – Чтобы вы посоветовали тем, кто связался с врачами, но его оставляют на лечении дома? – Если у человека появляется такой грозный признак, как нехватка воздуха, одышка, никакого домашнего лечения быть не может. Нужна госпитализация. У нас в Москве выделены специальные больницы, такие как Коммунарка, институт Н.В. Склифосовского, 15-я больница. Но главное: понимать – если есть дыхательный дискомфорт, ни в коем случае нельзя тянуть, чем быстрее, тем лучше – в больницу. – Фиксируются ли какие-то осложнения у тех, кто переболел коронавирусом? – Надо наблюдать тех, кто переболел. Сегодня о каких-то данных говорить сложно. К этому вопросу надо вернуться через год. Годичное наблюдение переболевших поможет воссоздать реальную картину того, что происходит. Есть предположение, что будут нарастать легочные фиброзы, но это пока гипотезы – научной базы для таких выводов еще нет. На линии фронта – Что-то новое за время борьбы с коронавирусом уже в России в его лечении появилось? – Идей очень много. Каждый день знаменуется какими-то новыми открытиями. Предлагается много препаратов, решений. Но если ситуацию оценивать трезво, то на сегодня лекарство, которое лечило бы на всех этих четырех стадиях заболевания, отсутствует. Панацеи нет. Поэтому каждый этап требует своего лечения. Первые два этапа – это антивирусная терапия. Вирусно-бактериальная пневмония требует, наряду с антивирусной, еще и антибактериальной терапии. Четвертый этап – это уже реанимационные мероприятия в условиях реанимационных отделений. Это целая стратегия лечения. Поэтому сама система здравоохранения должна быть сейчас скоординирована так, чтобы оказывать помощь больным на всех этих этапах. Китайцы хорошо отметили, что это – в кавычках, конечно – «биологическая война». И на этой линии фронта солдатами являются врач и медицинская сестра. И они выиграют эту войну в том случае, когда им созданы соответствующие условия. – В своем интервью 2017 года вы говорили про свою отрасль: «Врачи ушли из специальности: на нашу большую страну сегодня только 2 тысячи пульмонологов! А в Италии или Испании, где население вдвое меньше, пульмонологов свыше 20–30 тысяч»... Как это бывает в нашей стране, армия, к сожалению, перед войной оказалась ослаблена? – Тут уж, извините, как говорится: жареный петух клюнул! Конечно, мы делали всё возможное. Создали целую систему, от Владивостока до Калининграда, – везде есть отделения пульмонологов. Я действительно предвидел и понимал, что стране потребуется гораздо больше врачей-пульмонологов… Но по разным причинам, которые сейчас не хотелось бы обсуждать, в стране разрушалась не только пульмонология, но и ревматология, а сейчас очень много стало ревматических болезней; разрушалась гастроэнтерология, а сколько больных гастроэнтерологического профиля; разрушалась гематологическая служба, а сколько тех, у кого заболевания крови… и т.д. и т.д. Поэтому, если говорить в целом, мы сегодня понимаем, насколько были неправильны меры по организации здравоохранения в последние годы: потеря научных школ, развал университетов, резко ослабло преподавание… Сейчас, когда уже идет пандемия, приходит осознание, как важно вкладывать в науку и непрерывно заниматься образованием медиков. Сейчас каждую неделю – новая информация. Надо ее донести до врачей – и так, чтобы они не просто ее услышали, но всё рациональное взяли на вооружение и далее лечили уже, исходя из того знания, которое есть на данный момент. Это целая система: если у нее нет подвижности, динамичности, мы можем оказаться неудачливы в оказании помощи больным. Но, слава Богу, Россия пока не находится в той черте, в которой оказались такие страны, как Китай, Италия, Соединенные Штаты Америки. Бог, говорят, Россию бережет. – Говорят, у нас сейчас в перечне Академии наук нет эпидемиологии? – Да, это так. Но эпидемиология – это очень сложная наука. И в мире эпидемиологов немного – тех, кто определяет стратегию развития здравоохранения, общества в кризисные моменты. Таких специалистов острейшая нехватка. Они всегда рождаются на стыке наук: медицины, математики, социологии, биологии, паразитологии и т.д. Вспышки заболеваний возникают от контакта человека с окружающей средой, с животным миром. Эпидемиолог – это всегда уникальнейшее явление. Это как математик И.М. Виноградов – такого уровня мышления и обобщения должен быть человек. К сожалению, в России к настоящему моменту таких выпестовано не оказалось. Принципиапльно новое решение в борьбе с коронавирусом – Расскажите, пожалуйста, о вашей разработке «термогелиокса». Она применяется при лечении коронавируса? – Да, мы применяем гелий при лечении тяжелых больных, у кого возникают осложнения течения коронавирусной инфекции. Это уже на стадии вирусно-бактериальной пневмонии, которая, в свою очередь, приобретает черты т.н. «шокового легкого», когда легкое теряет свою главную функцию – газообмена. Тогда в кровь уже не поступает кислород, из крови не выделяется углекислота и далее ни элиминируется. Для того, чтобы выровнять транспорт кислорода в организме человека и помочь элиминировать углекислоту, мы и применяем термический, то есть нагретый гелий. Он позволяет расправить легкие (обычно человек использует для дыхания всего 15–20% объема легких, а вдыхание этой субстанции позволяет включить весь их объем – Ред.). Гелий вообще-то относится к хладагентам. Его применяют в холодильниках, охлаждают им компьютерные томографы. В военных целях на различных установках тоже добиваются с его помощью охлаждения. А у нас стояла другая задача. Исследователи из Сингапура, Гонконга – хороших научных центров – отметили, что коронавирус при повышенной температуре, в 50–60 градусов, погибает. – А почему вы придумали нагревать именно гелий? – Он имеет относительно низкую теплоёмкость и позволяет при достижении высоких температур, вплоть до 70 градусов, дышать им и не обжигать при этом легкие. Мы сейчас применяем метод термогелиокса для лечения некоторых наших больных в институте Н.В. Склифосовского. Так что сейчас мы набираемся опыта, проводим оценку эффективности лечения термогелием больных с «шоковым легким». – Эту разработку уже называют принципиально новым решением, которое человечеству надо взять на вооружение в борьбе с коронавирусом. Насколько широко этот метод применяется? – На данный момент он применяется только в России. В других странах – нет. Но у них нет и технологии получения термического гелия. Это заслуга наших физиков и инженеров, которые смогли создать такую установку, чтобы можно было проводить ингаляции нагретым до нужных температур гелием. Это большое достижение наших инженеров. Побеждает тот, кто делает ставку на науку – В этом году мы отмечаем не только 75-летие Победы в Великой Отечественной войне, но и 40-летие избавления человечества от оспы. И тогда именно наши врачи предложили пути избавления мира от этой заразы. Какие сейчас, при коронавирусной пандемии, ведутся разработки нашими специалистами? – Хороший вопрос. 75 лет назад закончилась война, и мы до сих пор с гордостью и высоким чувством патриотизма говорим о том, какой огромный вклад в Победу над фашизмом внесли Россия и весь бывший Советский Союз. Это серьезное свершение в истории цивилизации. Но его не было бы без подвига врачей. Сама Победа в значительной степени обеспечена их неустанными трудами в госпиталях переднего фронта, эвакогоспиталях и в целой системе, которая была тогда отмобилизована и развернута. Хотя техническая оснащенность больниц была тогда, по сравнению с нынешними условиями, никудышной. Не было даже антибиотиков, никаких ИВЛ, гемодиализа и т.д. Но врачи, исходя из тех условий, в которых они находились, сделали все, что могли. И Победа была одержана. Даже один человек может сделать для приближения Победы колоссально много. У нас есть пример святителя Луки (Войно-Ясенецкого). Он написал замечательную книгу «Очерки гнойной хирургии». Ранения на фронте часто осложнялись гнойными процессами. А святитель, даже находясь в ссылке в Красноярском крае в поселке Большая Мурта, не прекращал своих научных исследований, закончил там этот труд. Он был опубликован. Его врачебное и научное подвижничество – это уникальнейший опыт для всех нас. Я читаю лекции о нем, показываю студентам, что им было сделано, рассказываю молодым врачам о том, в каких условиях он работал, и я горжусь, что в нашей истории есть такая страница, которая вписана в нее святителем-профессором Лукой (Войно-Ясенецким), несмотря на все чинимые ему препоны. На сегодняшний день мы все, конечно, тоже много работаем. Есть очень интересные мысли наших ученых. Но передовой фронт научных исследований сегодня не в России. Сейчас он находится в Китайской народной республике. Эта пандемия показала, насколько важна современная наука. Сколь значимы роль университетов и непосредственный контакт университетских профессоров со студентами, молодыми врачами, постдипломниками. Китай продемонстрировал всему миру, на каких он высоких стоит во всех этих отношениях позициях, – даже если сопоставлять то, что нам открылось, с тем, что было уже известно относительно университетов США, Великобритании, Германии. Сегодня исследования китайских ученых печатаются прямо сходу. Все престижные медицинские научные журналы просто гоняются за наработками китайских врачей. Они действительно показали миру те решения, о которых мы до этого и не знали. А то, что касается наших ученых, то, безусловно, разработки в разных направлениях ведутся. Это и оригинальные ноу-хау с термогелием, о которых мы уже говорили. Новаторские решения предлагаются и нашими ядерными физиками. С директором Российского федерального ядерного центра академиком Виктором Дмитриевичем Селемиром мы разработали установку «Электрохимический генератор оксида азота». В основе этого изобретения – теория взрыва. Множество наших химиков работает над новыми поколениями лекарственных препаратов. В институте имени И.И. Мечникова создана вакцина, которая действует на врожденный иммунитет, и это изобретение и сегодня уже поможет, а в будущем будет действовать на предупреждение вирусных атак. Российским ученым есть что сказать миру. И мир благодарен нам за наши научные труды. – Только избежать бы извечного: «Нет пророка в своем Отечестве» (Мф. 13, 57)… – Да, в той же Италии почему-то сразу не ввели карантин. Хотя некогда ценой своей жизни итальянец Карло Урбани (1956–2003), с которым мы были знакомы, способствовал локализации в начале 2000-х годов атипичной пневмонии SARS, именно добившись карантинных мер. Сейчас наши вирусологи работают в Италии. Развернули там госпиталь. Помогают критически больным. Посылаем мы медицинскую помощь и в Соединенные Штаты Америки. Это свидетельствует о том, что мы все-таки из себя что-то профессионально представляем – у нас есть то, чего в других странах пока нет. Как себя защитить? – Что сейчас требуется, чтобы выиграть в этой войне, в самой нашей стране, от каждого из нас? – Каждый очень многое может сделать. В первую очередь речь идет о личной гигиене. От того, как каждый сегодня будет за собой следить, зависит дальнейшее развитие событий. Об этом широко вещается. Есть основные пять правил: самоизолироваться, избегать непосредственных контактов; если надо выйти, выдерживать как минимум метр дистанцию друг от друга, а также носить маску, при кашле закрывать лицо, следить за гигиеной полости носа и горла. На последнем остановлюсь отдельно, так как «входными воротами» коронавируса является именно слизистая носа и глотки. Я настойчиво советую: каждый день – особенно если вам приходится выходить из дома – вернувшись, промойте нос, глубоко прополоскайте горло, – удалите слизь, которая там скопилась, с тем чтобы вместе с этой слизью удалить в том числе и вирусные частицы, пропускаемые нами через свои дыхательные пути. – Просто водой промывать, или какой-то раствор нужен? – Нет, не надо никаких солевых растворов, просто водой. Только проследите, чтобы она не была ни холодной, ни горячей. Добавлять в воду тоже ничего не нужно. Это элементарное механическое удаление скопившейся слизи. Точно так же, как мы моем руки, надо приучить себя ухаживать за своим носиком и за своей глоткой. Еще советую профилактически принимать витамин А, который способствует хорошей регенерации эпителиальных клеток, и витамин Е – это антиоксидант. Не помешают и витамины С и D. Нужны также некоторые солевые растворы, которые помогают управлять окислительным процессом в организме. К таким солям относятся цинкосодержащие, железосодержащие минералы. Это то, что помогает человеку усилить механизмы защиты слизистых от возможного проникновения вируса. – А из иммунных препаратов? – Те, что способны поднять мукозальный иммунитет (иммунитет слизистой носа, горла, трахеи и крупных бронхов. – Ред.). Названия называть не буду… – Так это же известный, разработанный вами «Ингавирин»! А в рационе на что обратить внимание? – Побольше ешьте фруктов, овощей. Как раз сейчас еще время поста. Морковь очень полезна при укреплении иммунитета слизистых. Лично я очень люблю мед, и всем особенно сейчас рекомендую его, потому что он позволяет хорошо очистить слизистые. «Не искушай Господа Твоего» (Мф. 4, 7) – Какие этические вызовы возникают при этой пандемии для пациентов, граждан, врачей, властей? – ЮНЕСКО подготовило специальный этический документ по поводу пандемии. Там напоминается, что этика – это наука о человеке. Из этого и надо исходить. Все те действия, которые предпринимаются на уровне всего общества, это всё – ради человека. Но в то же время в этом документе подчеркивается и то, что в нашей стране люди почему-то как-то плохо усваивают: общество-то гарантирует гражданам помощь, – как я уже говорил, выделены и оснащены специальные больницы, – но и от самого человека многое зависит. У нас привыкли относиться к больнице как к храму – здесь мне, если что, помогут. Но требовать чуда – при том, что ты сам не считался ни с кем и ни с чем – по крайней мере неэтично. У каждого из нас есть права, но есть и обязанности: соблюдать карантинный режим, заботиться о гигиене, если прописали определенные препараты, то принимать их и т.д. Нужен всегда баланс между требованиями или даже упованиями – и ответственностью. К вопросам этики относится и анализ на государственном уровне того, что произошло, а также выводы на перспективу: как надо организовать нашу систему здравоохранения, поддержать науку и медицину, позаботиться о кадрах, чтобы быть готовыми к таким испытаниям. То, что сейчас нас настигло, мы обязательно преодолеем. Но мы должны думать о будущем. В 2002-м году уже же была подобная проблема c атипичной пневмонией SARS. Так же, как и в 2012-м – с ближневосточным респираторным синдромом MERS. Это же всё вполне предсказуемая периодичность: 7–10 лет. Хватит испытывать общество… – И искушать Бога. – Да! – Что бы вы пожелали всем в нашей стране? Все-таки народ сплотился в беде. – Мы с вами входим в Великие дни, предшествующие Празднику праздников – Пасхе. Светлое Христово Воскресение, которое всем нам предстоит вот-вот пережить, выведет нас, уверен, из этих печальных событий (Пасха в переводе с древнееврейского и означает «переход» – Ред.). И мы, надеюсь, с этой Пасхой очень многое изменим в нашем обществе, выйдем окрепшими, светлыми и сделаем все, чтобы никогда больше подобные явления для нас угроз не представляли. – Спаси, Господи! Испрашиваем у наших читателей молитв за Александра Григорьевича и всех наших врачей на передовой. Тем более за заболевших – за главврача больницы в Коммунарке Дениса Николаевича. С Александром Григорьевичем Чучалиным беседовала Ольга Орлова 14 апреля 2020 г. https://pravoslavie.ru/130229.html?utm_referrer=https%3A%2F%2Fzen.yandex.com

293 Экономист М.Хазин о том, что приватизационные элиты 90-х годов инициировали в нашей стране "попытку сноса действующей власти" Известный макроэкономист и аналитик Михаил Хазин убежден, что сегодня в нашей стране осуществляется попытка государственного переворота. Ситуация, на его взгляд, во многом напоминает 1993 год. Об этом он рассказал в интервью журналисту и телеведущему Андрею Караулову. Кто же спровоцировал этот госпереворот? И кто является его главной действующей силой? Спровоцировал его, с точки зрения аналитика, не абы кто, а лично Владимир Путин, объявивший не так давно о своем отказе от либерального консенсуса. Владимир Путин, президент РФ. Иллюстрация с ресурса Яндекс.Картинки Данный отказ, как утверждает Михаил Хазин, это приговор большей части приватизационных элит 90-х годов: он лишает их источников существования. В ответ на столь неслыханную дерзость «прихватизаторы», по мысли аналитика, и инициировали «попытку сноса действующей власти» в России. В подтверждение своих слов он сказал буквально следующее: «Я смотрю, например, за тем, как несколько месяцев [в нашей стране] очень активно развивалась тема транзита [власти]». Однако когда осуществляется переформатирование мировой системы, то ни о каком транзите и речи быть не может. Михаил Хазин, макроэкономист, аналитик. Иллюстрация с ресурса Яндекс.Картинки «Потому что передача власти, - объяснил Хазин, - возможна только под новый порядок ее легитимизации. - Если [такого] порядка нет, то чтобы ты не передал, это будет ненадежно». «Поэтому я понимаю, - сделал вывод макроэкономист, - что тема транзита была [запущена] с одной единственной целью: Что интересно: Ухудшение санитарно-эпидемиологической обстановки в стране и в мире, как считает макроэкономист, сыграло на руку приватизационным элитам: они воспользовались им как поводом, чтобы ускорить процесс сноса более не отвечающей их интересам власти. «Логика была такая, - пояснил аналитик, - сейчас мы за счет [этой ситуации] создадим людям невыносимые условия, они выйдут на улицы, мы снесем действующую власть и предложим [вместо нее] себя. - Путин же им [на это] ответил: «Ребята, спокойно! Все расходятся на каникулы. Никто на улицы не выходит. Все закончится хорошо». «По этой причине, - заключил Михаил Хазин, - я склонен считать, что те, кто эту напряженность, [обусловленную сложившейся ситуацией], наращивают, - это противники Путина». Кто конкретно? ФИО в студию! Увы, но имен и фамилий сих славных деятелей макроэкономист так и не назвал. Сослался на недостаток информации. Вот такая пища для размышлений. В основу данной статьи положены материалы видео, представленного ниже: https://zen.yandex.ru/media/human_resources_inform/ekonomist-mhazin-o-tom-chto-privatizacionnye-elity-90h-godov-iniciirovali-v-nashei-strane-popytku-snosa-deistvuiuscei-vlasti-5e8f4806239c344cd9ec294f

Российский Университет Дружбы Народов Кафедра сравнительной политологии» ФНИСЦ РАН Центр «Религия в современном обществе» Интервью о взаимоотношениях религии и общества в России на современном этапе, о проблемах социальной и ценностной консолидации. 1.Как Вы думаете, почему любое событие, даже в самой небольшой степени связанное с религиозной проблематикой, вызывает такой пристальный интерес? Во-первых, потому, что религия в своей сущности связана с предельным и запредельным измерениями жизни, Тайной и мистикой, которые носят универсальный характер и потенциально касаются любого человека. Во-вторых, и это уже специфика современности (общества и культуры Modernity), потому что в наше время люди, воспитанные и сформировавшиеся в контекстах светской культуры и секулярных отношений, открывают для себя религию заново. Здесь срабатывает «механизм» культурной адаптации: перекодировки религиозных смыслов и символов в такие, которые близки и понятны светскому представлению. В этой связи религия воспринимается и позиционируется нами полярным, парадоксальным образом: либо редуцируясь к секулярным предметам и явлениям, либо, напротив, выносясь за скобки всего знакомого и привычного, как нечто радикально «иное». В тех случаях, когда происходит редукция, мы этого чаще всего не замечаем. Но во многих случаях светская культура, стоящая за нашим восприятием и мышлением, проявляет повышенную чувствительность к «маркерам» религии, что выражается в не всегда объяснимом явными причинами повышенном интересе общественности к тому, что ассоциируется с «религией». ________________________________________________________ 2. Сегодня религиозные лидеры все чаще высказывают свою позицию по различным проблемам. Как Вы считаете, должны ли религиозные лидеры высказывать своё мнение по социальным и политическим проблемам, или ограничиваться внутрирелигиозными проблемами? Религиозные лидеры не столько «должны», сколько имеют право и основания для подобных высказываний. Любое религиозное объединение объективно включено в систему (пост-)секулярных отношений «большого общества», а значит, что его касаются все основные проблемы этого общества – не только специфические вопросы общественно- и государственно-конфессиональных отношений. Они же с необходимостью в большей или меньшей степени включены и в культурно-смысловое пространство светского мейнстрима, не будучи замкнуты в своём специфическом дискурсе. Поэтому, как общественный, гражданский субъект они могут высказывать и отстаивать публично свои позиции, если им есть что сказать. _________________________________________________________________ 3. Социально-экономическая ситуация в России сегодня достаточно сложная. Растет бедность, увеличивается социальное неравенство. Что могли бы в данной ситуации сделать религиозные организации для облегчения ситуации? По большому счёту, они могли бы предложить социуму собственные культурные «know-how»: способы, подходы и «рецепты» преодоления или хотя бы смягчения неравенства и его последствий. Например, в «культурных запасниках» (термин В.Ф. Чесноковой) русского православия есть наследие нестяжателей – св. Нила Сорского и его школы, которое, будучи «активировано» сегодня, могло бы существенно помочь в решении проблем как самой православной церкви, так и всего общества в отношении экономического неравенства, причём на всех уровнях – от принципиально-концептуального до практико-прикладного. На концептуальном уровне подобные идеи развивал, в частности, знаменитый отечественный политолог А.С. Панарин. Как минимум – религиозные организации могут активно выступать против наиболее тяжёлых форм и проявлений социального неравенства с их осуждением с религиозно-нравственной точки зрения. _________________________________________________________________ 4. Одним из оснований политического единства является единство ценностное. С Вашей точки зрения, в чем состоит роль религиозных организаций? Должны ли религиозные организации ставить своей целью гражданственность и ценностное единство общества? Безусловно, религии призваны его поддерживать, легитимируя в обществе такое единство всеми доступными им средствами и, напротив, осуждая разобщённость и вражду. Они же призваны подавать общественности примеры конструктивной гражданской активности. _____________________________________________________________ 5. В российском обществе созрел запрос на перемены. Возникают стихийные протесты. Могут ли религиозные организации стать драйверами перемен? Должны ли религиозные организации и лидеры высказывать позицию по происходящим событиям? Теоретически религиозные организации стать «драйверами перемен» могут, но, во-первых, в конкретной религиозной ситуации они могут быть к этому не готовы, и не всегда они обязаны ставить себе такую задачу. Во-вторых, традиционные религиозные объединения – как правило, консервативные социальные «агенты». Если они ориентированы на перемены, то это перемены не радикального, а медленно-эволюционного характера. Но вот помочь обществу осознать происходящее и сформулировать его оценку они должны, так же как должны предлагать конструктивные сценарии решения общезначимых проблем. Данная работа была многообещающе начата около 20 лет назад «Социальными концепциями» РПЦ и других традиционных российских религий. В этой связи они призваны вырабатывать и высказывать свои позиции по текущим, в т.ч. политическим, событиям и процессам. _________________________________________________________ 6. Как Вы думаете, можно ли связать политическое развитие с повышением присутствия религии в жизни общества? Если да, то в каких формах? Если развитие понимать как прогресс, т.е. увеличение разнообразия и свободы, то роль религиозных объединений в политическом развитии общества мне видится не в качестве носителей непосредственной «жёсткой» власти, а как особого типа субъектов гражданского общества, имеющих в нём большой моральный авторитет и связанное с ним влияние по принципу «мягкой силы» (М.М. Мчедлова). Если развитие понимать как изменение вообще, то здесь возможны и регрессивные метаморфозы власти (Э. Тоффлер) – по типу клерикализма, теократии и т.п., связанные с возвращением отдельным религиозным объединениям функций прямого административно-политического управления в масштабах «большого общества». _______________________________________________________________ 7. Сегодня складывается ситуация, когда мораль и нравственность становится сферой деятельности только религиозных организаций. С Вашей точки зрения каковы могут быть следствия этой ситуации? Я не согласен с утверждением, что «только религиозных…». Светскую мораль и нравственность никто не отменял, и в повседневности подавляющего большинства современных людей именно они реально определяют их оценки, выбор и поведение. Хотя, надо признать, что это происходит в значительной мере по инерции: сверхценности, скрепляющие светскую мораль и светскую нравственность, сегодня размыты на концептуальном уровне, они деконструируются. И в этом отношении приоритет перехватывают религии. Следствия этой ситуации, на мой взгляд, зависят от успешности диалога религиозных и светских субъектов на поле морали и нравственности, от меры достигнутой ими в этом диалоге взаимопонимания и взаимного обогащения. Узурпация вопросов морали только религией чревата рисками «конфессиональной «приватизации» морали, которая в обществе секулярного мейнстрима лишь усилит процессы энтропии, «размывания» и «выветривания» нравственного сознания. Недостаточное участие религии в легитимации нравственных ценностей будет вести, с большой вероятностью, к тем же последствиям – светская культура, предоставленная самой себе в фазе «перестойной чувственной культуры» (П.А. Сорокин) и «деконструкции» (Ж.-Фр. Лиотар) своих универсальных ценностно-мировоззренческих систем, скорее всего, не справится с задачей морально-нравственной «перезагрузки» и даже простого «удержания» морально-нравственных образцов в обществе. 8. С одной стороны, сегодня частыми стали конфликты между светским и религиозным в области искусства. С другой стороны, религиозные организации используют современные форматы массовой культуры, например, реалити-шоу РПЦ «Остров». Не вызовет ли отторжения общества подобные проекты, и считаете ли Вы необходимой для снятия конфликтов цензуру в каких-либо формах и со стороны кого? Религиозные сообщества всегда осваивали «наличную» культуру тех социумов, в которых они существовали – в т.ч. и формы культурной коммуникации, рецептируя то, что имело ценность для существования, распространения и развития их религиозной традиции. Сейчас происходит активный поиск и «нащупывание» ими таких форматов и содержания в контекстах светской мейнстримной культуры. Это закономерный и «естественный» процесс. Какая реакция общественности на подобные эксперименты Православной церкви и других религиозных организаций устойчиво возобладает, и какие из них «приживутся» – покажет время. Цензура неприемлема в жёстких, принудительных, «командно-административных» формах. Однако в «мягких по форме, твёрдых по существу» вариантах она, по-видимому, необходима – как со стороны светской общественности, так и со стороны авторитетных для социума конфессиональных сообществ. Оптимальный вариант – «диалог цензур», институциализация регулярной «сверки часов» как взаимопонимающего соотнесения оценок между выразителями мейнстримно-светской и традиционно-конфессиональных ценностных систем на различных площадках цивилизованной по форме коммуникации. ______________________________________________________________ 9. Сегодня одним из доминирующих дискурсов является гендерный (однополые браки, трансгендерность, свободный выбор пола и т.д.). Многие религиозные организации формулируют свое видение и ответ. Можно ли это рассматривать как столкновение современности и традиции? На мой взгляд, этот дискурс может рассматриваться как столкновение между традицией и вырожденной («перестойной») Modernity, но не между «современностью» и «традиционностью» вообще. Скорее, это столкновение различных версий современности – традиционной и антитрадиционной. Можно сказать, что Традиция и антитрадиция конкурируют на поле современности, и какая версия современности возобладает – пока ещё неясно. Но представляется ясным, что победа антитрадиции в таком ключевом витальном вопросе, как гендерные ценности, убьёт человеческое общество, поэтому вопрос жизнеспособной интеграции традиционных (религиозных в своей основе) и современных (светских) ценностей и институциональных форм социальности есть вопрос сохранения и развития человеческой цивилизации. _______________________________________________________ 10. Много споров вызвали так называемые «поправки Яровой». Каково Ваше мнение о соотношении политической целесообразности, национальный безопасности и прав и свобод человека, в том числе на свободу совести и свободу вероисповедания, закреплённых в Конституции? Необходимо постоянно, систематически, с использованием всех интеллектуальных ресурсов и арсенала научных методов искать и находить оптимальное соотношение этих трёх параметров, исходя из динамики религиозной и в целом социокультурной ситуации. __________________________________________________________________ 11. Сфера милосердия и благотворительности, социального служения - традиционная сфера деятельности религиозных организаций. Как Вы думаете, возможны ли какие-либо иные формы присутствия религиозных организаций в жизни общества, в том числе в политической и гражданской сфере? Да, по большому счёту – в качестве институциализированных в «большом обществе» морально-нравственных авторитетов. _______________________________________________________________ 12. Согласно законодательству, в России запрещены партии, созданные по религиозному принципу, однако в других государствах они существуют. Есть ли потребность в современной России в снятии такого запрета, чтобы верующие получили возможность политического представительства? Как Вы считаете, есть ли сегодня необходимость наличия священнослужителей в числе народных избранников на различных уровнях и на постах в государственных и муниципальных органов власти? В сегодняшней российской ситуации снятие такого запрета на религиозно-политические партии может быть преждевременно; на мой взгляд, подобное решение необходимо длительное время основательно готовить, и, самое главное, потребность в этом должна созреть в самом обществе, и создание и деятельность таких партий должны руководствоваться устойчивым приоритетом общесоциальных интересов над частными интересами небольших социальных групп. Что касается допуска священнослужителей в законодательную и исполнительную власть, то это, на мой взгляд, допустимо и может быть целесообразным. _______________________________________________________________ 13. По Конституции РФ религиозные институты отделены от сферы образования. Сегодня много споров идёт о преподавании теологии в вузах и основ религиозных культур в школе. Каково Ваше мнение по данному вопросу? Эти образовательные практики в России уже почти четверть века устойчиво существуют по факту, имеют заметную поддержку в обществе и государстве и вряд ли могут быть отменены чьим-то решением. По существу, они превратились в институциализированную подсистему национальной системы образования. Вопрос состоит в том, что необходимо внимательно и системно изучать накопленный нашей школой опыт (позитивный и негативный) и живой процесс такого преподавания, и на основе этого постоянно искать и находить более оптимальные формы образовательной коммуникации на предмет религии, исходя из интересов и ценностей всех основных субъектов образования – прежде всего, обучающихся. То есть следует не отменять и не оставлять «на откуп» стихийным политическим умонастроениям решение вопроса «религия и современная школа», но максимально окультуривать и цивилизовать содержание и формы сложившегося присутствия знаний о религии в светской образовательной коммуникации. Этому призваны служить институциональные механизмы гражданского диалога, научной экспертизы и просветительства. ___________________________________________________ 14. Как Вы считаете, что должна включать в себя национальная идея России? Каковы, по Вашему мнению, наиболее релевантные идеи, символы, лозунги, которые могут способствовать преодолению противоречий в обществе? Национальная идея России непременно должна включать в себя идеи и ценности человеческого достоинства, социальной справедливости и человекосбережения. «Каждый ценен»; «Тебя не бросят (не оставят)»; «Помни: ты не один!» (Константин Битюгин, журналист); «Отдай, чтобы получить; получай, чтобы отдать»; «Берегите человека!» (Виталий Шенталинский, поэт). «Достоинство каждого + человекосбережение + справедливость = Соборность». В этой связи, на мой взгляд, должны получить актуальное переосмысление такие национальные православные святые, как Нил Сорский и Иосиф Волоцкий, предложившие альтернативные программы действия Церкви в мiру. Необходимо их современное прочтение и новый богословско-философский и социально-практический синтез, при приоритете нестяжательских и веротерпимых принципов Нила Сорского. __________________________________________________________________ С уважением – С. Лебедев Опубликовано в издании: Религия в современной России: контексты и дискуссии : монография / М.М. Мчедлова [и др.]; отв. ред. М.М. Мчедлова ; РУДН ; ФНИСЦ РАН. -- Москва: РУДН, 2019. -- 393 с.. : ил. С. 383-390.