Search the Community

Россияне теряют прежнюю церковь Раньше она занималась людьми, а не государством сегодня в 15:05, просмотров: 17258 Спутник любого кризиса — недоверие. Россия сегодня находится в глубоком политическом кризисе. Тотальное недоверие граждан к органам государственной власти — один из его главных признаков. Сейчас 56% населения по опросам «Левада-центра» не одобряют действия правительства, а 59% не одобряют действия Госдумы. Алексей Меринов. Свежие картинки в нашем инстаграм Можно пытаться восстановить доверие к власти, однако для этого придется пройти серьезный путь трансформации политической системы, открыть ее, обновить и реформировать. Такой готовности, очевидно, пока нет. Вместо этого мы наблюдаем попытки ухода от реальности и замены доверия населения слепой верой. Не углубляясь в философию отличий веры от доверия, отметим, что вера чаще всего не требует установления подлинности, да и вообще преимущественно иррациональна. Доверие же основано на знании и предполагает сомнение. Понятно, что использовать веками накопленный опыт по укреплению веры с помощью религиозных инструментов куда проще, чем реформировать институты государственной власти. Поэтому в нынешних условиях церковь в России и движется в сторону сращивания с государством. Точнее, власть все больше использует РПЦ в своих целях. Попробуем разобраться, к чему это привело и может привести в ближайшем будущем. До недавнего времени Русская православная церковь фактически обладала иммунитетом от любых недовольств: все конфликты, которые возникали на почве расширения полномочий, удавалось пресекать на корню. Будь то «Программа-200» в Москве, в рамках которой ведется активное строительство храмов (в том числе и в парках со скверами) или же передача Исаакиевского собора в Санкт-Петербурге. Никаких преград церковь, казалось бы, не встречала. Пока не случился Екатеринбург с протестами, драками и сносом заборов. Что же все-таки изменилось? Люди в большинстве своем благосклонно относятся к церкви, ибо она — как последний оплот утешения в обстановке царящего вокруг хаоса. Опросы ВЦИОМ показывают, что 64% россиян хотят видеть в стране больше храмов, а согласно опросам Фонда «Общественное мнение» (ФОМ), сейчас 66% россиян доверяют РПЦ. И сторонников церкви меньше не становится: в 2014 году опросы ФОМ показывали доверие на уровне 65%. С такой поддержкой церковь теоретически может делать все что угодно. Вот только есть нюанс: в стране все меньше остается людей, равнодушных к деятельности РПЦ. Ну, то есть церковь как таковая — хорошо, а вот то, что там сегодня творится, — уже вызывает вопросы. За последние 5 лет на треть, с 15% до 20%, выросла доля людей, которые не одобряют ее деятельность. Церковь именно как институт начинает раздражать людей. Причем до такой степени, что народ готов выходить на улицы даже без внятной организации. Это уже сам по себе уникальный случай, демонстрирующий крайнюю степень обеспокоенности населения происходящим. Естественно, сам факт строительства новых храмов (в последние несколько лет открывается в среднем по три храма в день) может сильно задевать разве что идейных противников церкви, коих совсем немного. Недовольство возникает совсем на другой почве: финансы и поведение отдельных представителей духовенства. Не удивительно: после того, как пять с лишним лет подряд падают доходы населения, условия жизни не улучшаются, любые происходящие события рассматриваются через призму денег. Люди смотрят вокруг и просто не понимают, почему на обеспечение больниц врачами и лекарствами, на детские сады, школы, ремонт аварийных домов, пенсии денег нет, а на строительство недешевых храмов — есть. А вопросы о том, откуда берутся деньги на строительство церквей, и прочие детали отходят на второй план. Слишком уж контраст очевиден. То, что храмы строятся не за счет государственных бюджетов, — это факт. За строительство отвечают различные фонды, которые собирают деньги в виде пожертвований от физических и юридических лиц. И недостатка в финансировании нет: хочешь вести спокойно бизнес в России — дай властям то, что хочет народ. И опять же возникает конфликт интересов: далеко не все одобряют деятельность компаний, спонсирующих строительство. В той же Свердловской области масса проблем с загрязнением окружающей среды компанией РМК. И само уже ее присутствие в процессе действует на людей, как красная тряпка на быка. Были похожие случаи и в Твери. Там тоже немало людей, недовольных строительством храма прямо напротив главной достопримечательности города — Путевого дворца. Особенно горожанам не понравилась акция местного хлебозавода: на упаковках с хлебом было написано, что часть выручки пойдет на восстановление храма. Резонный вопрос: почему все должны переплачивать за хлеб, независимо от отношения к церкви? Масла в огонь подливают отдельные отличившиеся попаданием в новостные ленты церковнослужители со своими не очень-то демонстрирующими христианское смирение инфоповодами: в Москве 35-летний священник потерял на рискованных инвестициях 19,4 млн рублей; в Орловской области постриженный в монахи священник обзавелся автомобилем за 6 млн рублей; в Екатеринбурге обокрали священника на 35 млн рублей и 140 тыс. евро; у митрополита Ярославского и Ростовского украли из сейфа 11 млн рублей, 30 тыс. долларов и 3 тыс. евро… Но все это полбеды. «Накопили» пожертвования — и ладно. Мало ли у нас состоятельных людей с неизвестным происхождением капитала? Этим никого не удивишь. Но главным раздражителем сейчас становится именно стремление к слиянию власти и церкви. Сложно представить высокопоставленного чиновника или депутата, который не отметится в храме на Пасху. Даже члены КПРФ под предводительством Зюганова дружными рядами идут ставить свечки, напрочь позабыв идеологию и прошлое своей партии. А сами церковные чины в ведущих СМИ страны выдают одну идею за другой, которые непосредственно касаются госуправления. Заявления о том, что настоящие мужчины остались только в спецназе, а в школах надо квотировать число женщин-учителей, поскольку они не могут как полагается воспитывать детей, и вообще в каждом областном центре стоит создать кадетский корпус (это все предложения главы Патриаршей комиссии по вопросам семьи, защиты материнства и детства протоиерея Димитрия Смирнова) — это непосредственное вмешательство в вопросы госуправления. Милитаризация общества по призыву церкви — вещь довольно-таки странная. Или вот вмешательство в вопросы демографии: недавно патриарх Кирилл призвал запретить аборты не из-за идеологических соображений, а ради того, чтобы увеличить численность населения страны за 20 лет на 20 млн человек. Картина получается примерно следующая: ищет человек, уставший от бесконечных «денег нет, но вы держитесь», хоть какой-то поддержки и надежды на свет в конце тоннеля, обращается к церкви, а там — «нет, ты недостаточно еще сделал для государства». И куда идти?.. Это очень опасные тенденции, потому что ощущение загнанности в угол, когда человеку уже нечего терять, — одно из сильнейших предпосылок проявления агрессии. В данном случае — в сторону власти. Истоки сращивания государства и церкви лежат на поверхности. В 1990-х годах новой власти, чтобы закрепиться, было выгодно играть на противопоставлении себя всему советскому. Тогда и началась не только реставрация церкви, но и восстановление «России, которую мы потеряли». Вот только нарочитая воцерковленность чиновников, которые даже и не думают жить по христианским принципам, вышла из-под контроля: РПЦ старается вернуть себе былое влияние, а власти стремятся еще сильнее сблизиться с церковью ради повышения своих рейтингов. Незавидное положение дел: грань разумного уже пройдена, и подобное слияние лишь усиливает раскол в народе. Да и действительно верующим не помогает: народ теряет прежнюю церковь, которая занималась людьми, а не государством. Путь цивилизованного мира — от веры к доверию. Именно доверие способствует сплочению общества, а соответственно, и его успешному развитию и в итоге — укреплению государства. Наши власти, к сожалению, выбрали обратный путь, который ведет лишь к деградации. Цена утраты общественного доверия будет слишком высока. Никакой верой его не заменить. Хоть всю страну застройте храмами — не поможет. Да и не по-христиански это как-то — так со своим народом поступать. Никита Исаев, директор Института актуальной экономики, лидер движения "Новая Россия" https://www.mk.ru/politics/2019/05/26/rossiyane-teryayut-prezhnyuyu-cerkov.html?utm_referrer=https%3A%2F%2Fzen.yandex.com

Церковь пересматривает отношения с государством перед президентскими выборами Исаакий задал тренд на отъем собственности в пользу РПЦ Текст Виктория Кузьменко Новый 2017 год Русская православная церковь начала с масштабных планов по реституции. Например, в воскресенье, 5 февраля, завершится передача церкви Сампсониевского собора в Санкт-Петербурге. На подходе — Исаакиевский собор, который отойдет ей в ближайшем будущем «в безвозмездное пользование» на 49 лет. В Санкт-Петербургской епархии также твердо намерены получить в долгосрочное пользование храм Спаса-на-Крови. Успехи РПЦ в Петербурге вдохновили на активные действия Симферопольскую и Крымскую епархию. Она собирается вернуть себе 24 объекта на территории музея-заповедника «Херсонес Таврический». С нетерпением ждут в РПЦ окончательной передачи ей Рязанского кремля в 2018 году. Но все это — крупные и резонансные проекты церкви. Есть и менее масштабные проявления этой новой волны реституции, которые представляются гораздо более спорными. Например, в Ставрополье РПЦ претендует на бывшие монастырские земли, где сейчас стоит жилой дом. А в нем живет ветеран Великой Отечественной войны. В Рязанской области жертвой возвращения монастырских земель стала бывшая узница концлагеря. И это — только получившие огласку истории. Нынешняя активизация РПЦ в вопросе возвращения своей собственности — признак того, что отношения церкви с обществом и государством меняются, уверен профессор департамента политической науки НИУ ВШЭ Святослав Каспэ. И Исаакиевский собор вместе с «Херсонесом» — это пробные камни в оба огорода. ― Наблюдаемая нами волна возвращения церковной собственности ― это новый феномен или многолетний вялотекущий процесс, который получил такой резонанс в связи с передачей Исаакиевского собора? ― Эта история вяло течет уже четверть века, с тех пор, как была декларирована сама идея и необходимость возвращения «имущества религиозного назначения». В этой истории периодически случаются обострения, сейчас мы наблюдаем одно из них. Я думаю, что, с одной стороны, неслучайно это обострение несколько выходит по своим масштабам за рамки предыдущих эпизодов. С другой стороны — весь этот сюжет стоило бы рассматривать в более широком контексте, потому что он может быть предвестием неких значительных перемен в российских церковно-государственных, церковно-общественных и общественно-государственных отношениях. Проблема заключена именно в этом треугольнике — «Церковь-государство-общество». Вид на Владимирский кафедральный собор в национальном заповеднике «Херсонес Таврический». Фото: Наталья Гарнелис / ТАСС ― Чем нынешнее обострение выходит за рамки предыдущих? ― Все, что сейчас происходит в нашей стране, так или иначе находится в тени предстоящих президентских выборов и неясности их сценария. Эта ситуация повышенной неопределенности побуждает самых разных акторов пытаться играть на повышение ставок. В данном случае нельзя сказать, что играет именно РПЦ как субъект, ведь она не является монолитным актором. В случае с Исаакием понятно, что это личная инициатива патриарха (хотя есть версия, что кашу заварил петербургский митрополит Варсонофий, и ему же придется ее расхлебывать). По крайней мере, петербургские власти ссылаются на договоренности между губернатором Полтавченко и патриархом Кириллом. В случае Херсонеса ясности меньше, тем более что предыдущая попытка его обретения была неудачной. Видимо, рассчитывая, что в этой ситуации предвыборной неопределенности кремлевские власти не рискнут ухудшать отношения с Церковью. Но при этом, вероятнее всего, параллельно развиваются инициативы патриарха и патриархии — и самодеятельные инициативы «с мест». Которых, наверное, будет становиться все больше. ― Можно сказать, что раньше РПЦ было сложнее добиться передачи ей собственности, чем сейчас, или в таких вопросах власть всегда шла навстречу? Власти далеко не всегда шли навстречу. И сейчас не всегда идут. Видимо, имеет место прощупывание почвы со стороны Церкви — что удастся, что не удастся... ― На фоне историй с Херсонесом и Исаакием есть более мелкие январские инциденты — с ветераном Великой Отечественной в Ставрополе и узницей концлагеря в Рязанской области. Эти случаи — это такие производные от Исаакия, реакция на него? ― Нет. Русская православная церковь вообще не существует как единый политический, экономический или социальный актор и не должна таковой быть по своим же собственным канонам. Дисциплина, вертикаль власти в Церкви гораздо слабее, чем представляется светскому наблюдателю. Другое дело, что есть некая атмосфера. Каждый епископ, поп, настоятель монастыря улавливает в этой атмосфере что-то свое. И мы в основном обращаем внимание на тех священнослужителей, которые попадают в основной новостной поток, чьи частные действия рифмуются с макрособытиями вроде Исаакия или Херсонеса. Тем более что степень недовольства нынешним патриархом, и без того немалая, возросла после его встречи с Папой Римским. Поэтому я лишь в некоторой степени готов считать все эти события звеньями одной цепи. И уж точно это не такая цепь, которую разматывает и которой размахивает один-единственный субъект. Улица Октябрьская, 233, Ставрополь. Эта земля до революции принадлежала Иоанно-Мариинскому женскому монастырю. РПЦ хочет вернуть ее, выселив ветерана ВОВ ― В рамках этой реституции, как можно заметить, церковь возвращает себе только крупные и особо ценные культурные объекты. Возникает вопрос: мы просто не знаем о других случаях, когда она возвращала себе, например, разрушенные церкви в глубинках, или церковь этого не делает? ― Это один из самых недооцененных аспектов проблемы. Само слово «возвращение» некорректное. В случае с тем же Исаакием и со множеством других объектов Церковь не претендует (хотя по закону имеет на это право) на передачу этих объектов в собственность. Она просит передать их в пользование. И это понятно, потому что принятие в собственность означает и принятие на себя бремени всех расходов по содержанию. В случае с памятниками культуры и истории расходы колоссальные. В действительности же приходская жизнь — это чрезвычайно бедная жизнь. Это объективная реальность: у церковных приходов, малых епархий нет достаточных средств. Может возникнуть вопрос о том, насколько честно требовать себе то, что ты не можешь содержать. Я не хотел бы им задаваться — кто я такой, чтобы подвергать Церковь моральному суду? Более интересный вопрос — зачем? Зачем это вообще делать? В том же Исаакии богослужения совершались без каких-либо проблем (проблемы и протесты начались как раз сейчас). С другой стороны, все представители Церкви в один голос утверждают, что с передачей собора Церкви ничего не изменится, все его музейные функции будут исполняться в прежнем объеме. Если ничего не изменится, тогда зачем что-то менять? Я не понимаю. Вообще же Церковь — это огромное сообщество, которое живет своей многообразной жизнью. Мы знаем множество храмов, которые восстанавливаются чуть ли не по бревнышку нищими попами с помощью столь же нищих местных жителей. Статистически полной картины на этот счет нет ни у кого. Но говорить, что этого не происходит, нельзя. Да и в Херсонесе мы имеем дело, по сути, с тем же индивидуальным порывом местного протоиерея отца Сергия. Мы пытаемся собрать мозаику из этих индивидуальных порывов, но она не сможет получиться логически непротиворечивой. ― В начале разговора вы упомянули, что нынешняя активность РПЦ — это симптом перемен в треугольнике отношений «церковь-государство-общество». Что вы имели ввиду? ― У нас по Конституции, да и де-факто, светское государство. Оно находится в формальном партнерстве с Церковью, да. При этом РПЦ все чаще предъявляет к государству свои претензии и рассчитывает на их удовлетворение. Со стороны государства претензий к Церкви что-то незаметно. И есть общество: большая его часть безмолвствует, но в нем есть активные меньшинства — и «либеральных», секулярных критиков Церкви, и «православных» радикалов, к самой Церкви имеющих очень косвенное отношение. Государство оказывается меж двух огней, потому что оно не может однозначно склониться ни на одну, ни на другую сторону. Государство пытается маневрировать. Причем государство-то — это не только Кремль. Каждый губернатор выстраивает свою линию поведения, многие из них находятся в очень сложном положении... И у меня такое чувство, что тот раскол по линии религия-государство, который был системообразующим для большинства западных демократий, у нас тоже может выдвинуться на первый план. Уже выдвигается. Пока медленно. Но если в России, не дай Бог, стрясется что-нибудь посильнее Pussy Riot (а оно технически возможно не только в России, но всегда и везде, потому что для этого достаточно пары придурков — не будем забывать, например, недавнее нападение на мечеть в Канаде), то этот раскол будет моментально выявлен и проявит себя в очень жесткой форме. ― Есть ли какие способы урегулирования этих болезненных отношений РПЦ и государства? ― С одной стороны, их нужно терпеливо и мучительно выяснять, прояснять и регулировать. Быстро это никогда не получается. Во Франции это заняло примерно 100 лет. Столько времени потребовалось для того, чтобы заложить хотя бы основы сосуществования доминирующей светской и периферийных религиозных субкультур, прежде всего католической. Здоровые политические, гражданские нации рождаются только в результате и по итогам этого процесса. С другой стороны, есть некоторые способы, которые могут облегчить эти муки, хотя бы немного приблизить достижение консенсуса. У нас, например, была во многом наивная, но в целом разумная и полезная попытка Михаила Прохорова — когда он еще занимался политикой. Среди его тогдашних инициатив была разработка «Религиозного кодекса» — большого законодательного акта, который бы суммировал, переформатировал и оптимизировал структуру отношений между государством, религиозными организациями и обществом на началах взаимной честности и прозрачности. Конечно, одним законодательным актом такую проблему не решить, но это, мне кажется, был неплохой пример движения в верном направлении. Эта инициатива была свернута вместе со всей политической активностью Прохорова. Но она хотя бы была. ― Как вы думаете, после президентских выборов взаимоотношения РПЦ и государства будут меняться? — Они бы и без президентских выборов менялись, потому что они все время меняются. Так далеко никакой ответственный аналитик заглядывать не будет. Сегодня прямо на наших глазах идет проба сил. А какими в итоге окажутся силы и их баланс, сейчас сказать невозможно. Источник: https://openrussia.org/notes/706074/