Поиск по сайту

Михаил Лермонтов ВЕТКА ПАЛЕСТИНЫ Скажи мне, ветка Палестины: Где ты росла, где ты цвела? Каких холмов, какой долины Ты украшением была? У вод ли чистых Иордана Востока луч тебя ласкал, Ночной ли ветр в горах Ливана Тебя сердито колыхал? Молитву ль тихую читали, Иль пели песни старины, Когда листы твои сплетали Солима бедные сыны? И пальма та жива ль поныне? Все так же ль манит в летний зной Она прохожего в пустыне Широколиственной главой? Или в разлуке безотрадной Она увяла, как и ты, И дольний прах ложится жадно На пожелтевшие листы?.. Поведай: набожной рукою Кто в этот край тебя занес? Грустил он часто над тобою? Хранишь ты след горючих слез? Иль, божьей рати лучший воин, Он был, с безоблачным челом, Как ты, всегда небес достоин Перед людьми и божеством?.. Заботой тайною хранима Перед иконой золотой Стоишь ты, ветвь Ерусалима, Святыни верный часовой! Прозрачный сумрак, луч лампады, Кивот и крест, символ святой... Все полно мира и отрады Вокруг тебя и над тобой.

Духовной жаждою томим,В пустыне мрачной я влачился, —И шестикрылый серафимНа перепутье мне явился.Перстами легкими как сонМоих зениц коснулся он.Отверзлись вещие зеницы,Как у испуганной орлицы.Моих ушей коснулся он, —И их наполнил шум и звон:И внял я неба содроганье,И горний ангелов полет,И гад морских подводный ход,И дольней лозы прозябанье.И он к устам моим приник,И вырвал грешный мой язык,И празднословный и лукавый,И жало мудрыя змеиВ уста замершие моиВложил десницею кровавой.И он мне грудь рассек мечом,И сердце трепетное вынул,И угль, пылающий огнем,Во грудь отверстую водвинул.Как труп в пустыне я лежал,И бога глас ко мне воззвал: «Восстань, пророк, и виждь, и внемли,Исполнись волею моей,И, обходя моря и земли,Глаголом жги сердца людей».

Отцы пустынники и жены непорочны, Чтоб сердцем возлетать во области заочны, Чтоб укреплять его средь дольних бурь и битв, Сложили множество божественных молитв; Но ни одна из них меня не умиляет, Как та, которую священник повторяет Во дни печальные Великого поста; Всех чаще мне она приходит на уста И падшего крепит неведомою силой: Владыко дней моих! дух праздности унылой, Любоначалия, змеи сокрытой сей, И празднословия не дай душе моей. Но дай мне зреть мои, о боже, прегрешенья, Да брат мой от меня не примет осужденья, И дух смирения, терпения, любви И целомудрия мне в сердце оживи. 1836 год

В творчестве, мировоззрении и личности А. С. Пушкина тесно переплелись классическая античная образованность, европейская ученость, русская народность и христианская православная духовность. В совокупности они дали эффект необычного, уникального культурного явления, которое Ф.М.Достоевский кратко и точно охарактеризовал как всечеловечность. Всечеловечность Пушкина заключается не в том, что его творчество принадлежит всему человечеству, но в том, что он обладал гениальной способностью постигать и художественно изображать души других народов, внутренний мир всякого человека: от простолюдина до царя, от преступника-самозванца – до духовного пастыря и пророка. Всечеловечность Пушкина есть следствие не только его поэтического гения, но и духовной чуткости. О последнем свидетельствует, в частности, то обстоятельство, что Пушкин сумел преодолеть в себе дурные наклонности, переданные ему генетически от родителей; смог противостоять сомнительным нравам, господствовавшим тогда в его ближайшем окружении, будь то Царскосельский лицей, писательская среда или высший петербургский свет; нашел в себе силы увидеть соблазны вольнодумства, масонства и других духовно опасных явлений, ставших широко распространенными среди людей его круга. Пушкин сумел сохранить нравственные идеалы и приверженность традиционным духовным ценностям православия. В этом факте нельзя не усмотреть проявления Божьего промысла. Несмотря на избранничество, которое Пушкин чувствовал и со временем стал глубоко осознавать («небом избранный певец», «небесного земной свидетель»), духовная жизнь поэта была не простой, и далеко не все было в ней безупречно. Случались в его жизни нравственные падения, а в творчестве – откровенно кощунственные произведения (типа «Гаврилиады»). Однако одной из отличительных черт русского гения являлась его способность к раскаянию: он искренне и глубоко скорбел о своих грехах и произведениях, написанных в состоянии меланхолии, легкомысленного озорства или озлобленности. Конечно, не все творчество поэта следует рассматривать как плод положительной духовной жизни. Однако у А.С.Пушкина есть ряд произведений, которые было бы большой ошибкой воспринимать вне духовного и религиозного контекста. Сюда необходимо отнести такие его сочинения, как «Борис Годунов», «Маленькие трагедии», повесть «Капитанская дочка», стихотворения «Безверие», «В начале жизни школу помню я...», «Возрождение» и другие. Обратим внимание на стихотворение «Пророк». Пророк Духовной жаждою томим, В пустыне мрачной я влачился, И шестокрылый серафим На перепутье мне явился: Перстами легкими как сон Моих зениц коснулся он: Отверзлись вещие зеницы, Как у испуганной орлицы. Моих ушей коснулся он, И их наполнил шум и звон: И внял я неба содроганье, И горний ангелов полет, И гад морских подводный ход, И дольней лозы прозябанье. И он к устам моим приник, И вырвал грешный мой язык, И празднословый и лукавый, И жало мудрыя змеи В уста замершие мои Вложил десницею кровавой. И он мне грудь рассек мечом, И сердце трепетное вынул, И угль, пылающий огнем, Во грудь отверстую водвинул. Как труп в пустыне я лежал, И Бога глас ко мне воззвал: «Восстань, пророк, и виждь, и внемли, Исполнись волею Моей, И, обходя моря и земли, Глаголом жги сердца людей». В отечественном литературоведении были толкования этого поэтического шедевра и как метафоры гражданской и нравственной миссии поэта вообще, и как символа пророческого призвания самого А. С. Пушкина или его поэзии. Но нельзя не заметить, что это стихотворение великого поэта посвящено теме религиозного пророчества и в нем художественно достоверно изображена судьба пророка, т.е. земного человека, призванного ко пророческому служению. Известно, что поэт написал своего «Пророка» после одного из посещений Святогорского монастыря. В воспоминаниях А. О. Смирновой приводится эпизод, записанный со слов самого поэта, о том, как Пушкин, оказавшись в монашеской келье, увидел на столе Библию, открытую на Книге пророка Исайи. «Я прочел отрывок, который перефразировал в «Пророке». Он меня внезапно поразил, он меня преследовал несколько дней, и раз ночью я встал и написал стихотворение». В тексте «Пророка» широко используется церковно-славянская лексика, т.е. язык, на котором ведется православное богослужение и читаются молитвы, а описываемые события располагаются не в хронологическом порядке, т.е. во времени, но на стыке между временем и вечностью, между земным и небесным бытием. Пушкин не только имел развитое религиозное чувство, глубокие духовные переживания и органично жил в православной стихии, но и был человеком религиозно просвещенным. По его собственным признаниям, он прочитал Библию «от доски до доски», считал Евангелие «книгой, в которой все есть». Знаком он был с житиями и поучениями святых отцов Церкви. Каждая строчка стихотворения совершенно естественно наполняется многообразным религиозным содержанием, вызывает целый ряд религиозных ассоциаций. Пророчество сопрягается в этом стихотворении с глубокой сущностной трансформацией человека, его преображением и пресуществлением. Пушкинский пророк претерпел радикальные изменения, получив взамен человеческого языка и сердца «жало мудрыя змеи» и «угль, пылающий огнем». Человек, переживший Божественное откровение, умирает для этого мира («как труп в пустыне я лежал») и все свои упования связывает с Царством Небесным, постигает смысл жизни как служение Богу. Телесно-душевный человек становится духовным существом («сеется тело душевное, восстает тело духовное» (1 Кор. 15, 44). Пушкина, однако, не следует приравнивать к богодухновенным писателям-подвижникам; он только лишь пересказывает известный сюжет Священной Истории. Поэтическое вдохновение, великолепным плодом которого стало это знаменитое стихотворение, сродни религиозному откровению, но все же не тождественно ему. И после написания своего шедевра он остался привязан земному бытию, его не оставили греховные помыслы. Вспомним, в частности, известное стихотворение поэта, написанное в 1828 году: Дар напрасный, дар случайный, Жизнь, зачем ты мне дана? Иль зачем судьбою тайной Ты на казнь осуждена? Кто меня враждебной властью Из ничтожества воззвал, Душу мне наполнил страстью, Ум сомненьем взволновал?.. Цели нет передо мною: Сердце пусто, празден ум, И томит меня тоскою Однозвучный жизни шум. После опубликования этого стихотворения митрополит Филарет написал знаменитые строки: Не напрасно, не случайно Жизнь от Бога нам дана, Не без воли Бога тайной И на казнь осуждена. Сам я своенравной властью Зло из темных бездн воззвал, Сам наполнил душу страстью, Ум сомненьем взволновал. Пушкин высоко оценил снисходительность и необычную форму пастырского наставления и с покаянным христианским чувством написал замечательное стихотворение «Стансы». Стансы В часы забав иль праздной скуки, Бывало, лире я моей Вверял изнеженные звуки Безумства, лени и страстей. Но и тогда струны лукавой Невольно звон я прерывал, Когда твой голос величавый Меня внезапно поражал. Я лил потоки слез нежданных, И ранам совести моей Твоих речей благоуханных Отраден чистый был елей. И ныне с высоты духовной Мне руку простираешь ты И силой кроткой и любовной Смиряешь буйные мечты. Твоим огнем душа палима Отвергла мрак земных сует, И внемлет арфе Серафима В священном ужасе поэт. Митрополит Московский Филарет Окончательное и духовное преображение поэт претерпел после злополучной дуэли, в мучительных страданиях и предсмертной исповеди. А. С. Пушкин, как и хотел, умер христианином, и можно предположить, что откровение смерти было для него одновременно и откровением светоносной Истины. В.А.Жуковский в письме к отцу поэта писал: «Когда все ушли, я сел перед ним и долго один смотрел ему в лицо. Никогда на этом лице я не видал ничего подобного тому, что было в нем в эту первую минуту смерти... Но что выражалось на его лице, я сказать словами не умею. Оно было для меня так ново и в то же время так знакомо! Это был не сон и не покой. Это не было выражение ума, столь прежде свойственное этому лицу; это не было также и выражение поэтическое. Нет! Какая-то глубокая, удивительная мысль на нем развивалась, что-то похожее на видение, на какое-то полное, глубокое, удовольствованное знание... Я уверяю тебя, что никогда на лице его не видал я выражения такой глубокой, величественной, торжественной мысли. Она, конечно, проскакивала в нем и прежде. Но в этой чистоте обнаружилась только тогда, когда все земное отделилось от него с прикосновением смерти. Таков был конец нашего Пушкина»... По статье Владимира Сабирова в «Роман-газете», № 5, 1999 г. Источник газета "Мир православия" №6 (63) июнь 2003 http://palomnic.org/bibl_lit/obzor/pyshkin/pushkin_2/

Молитва В минуту жизни трудную Теснится ль в сердце грусть, Одну молитву чудную Твержу я наизусть. Есть сила благодатная В созвучьи слов живых, И дышит непонятная, Святая прелесть в них. С души как бремя скатится, Сомненье далеко — И верится, и плачется, И так легко, легко...