Search the Community

Имена кровавых князей Гардарики Даниил Кузнецов/ 19 июня, 15:0 Доктор филологических наук, замдиректора института славяноведения РАН, ведущий научный сотрудник лаборатории медиевистики НИУ "Высшая школа экономики" Фёдор Борисович Успенский рассказал Марии Бачениной об именах первых русских князей, об их скандинавских и половецких невестах и кровавых нравах той эпохи. Фото: © L!FE/Марат Абулхатин М.Б.: Здравствуйте! Ф.У.: Добрый вечер! М.Б.: Поговорим сегодня о традиции династических имён в домонгольской Руси, системе двоимённости и всём, что с этим связано. В какой момент сложилась традиция, что имена — это не просто так, а что-то важное и особенное? Такое ощущение, что кому-то было нечего делать, он посидел, подумал и для пущего авторитета взял и придумал столь весомую вещь. Когда это началось? Ф.У.: Мне кажется, это ложное впечатление, потому что особое отношение к имени, особый язык имён — это вещь исключительно древняя. Настолько древняя, что толком отследить её невозможно. Во-первых, нет культур, где не было бы личных имён. Ясно, что это — ровно то, что объединяет всё население планеты. Во-вторых, в ходе истории люди теряли такое отношение к имени. Мы не знаем где истоки, но начинали они как раз с исключительно сакрального и чрезвычайно высокого уважения к имени. Постепенно, конечно, это терялось. Сакральное постепенно растворялось и делалось всё более доступным. Но я бы сказал, что имена и сейчас играют особую роль. М.Б.: Я согласна. Не сакральную, но особую. Сакральность — это слишком громкое слово для нынешней ситуации. Понятно, что с приходом христианства на Русь Церковь приносит с собой целый корпус новых имён — совершенно чужих и ни с чем не ассоциирующихся. А какие имена были популярны до крещения? Ф.У.: Многие из этих имён дожили до наших дней, но не все. М.Б.: А сколько возрождается! Ф.У.: Это уже новая мода. Если говорить о том, что мне ближе всего, а именно — славянах и скандинавах, там был очень богатый дохристианский именослов. Тут история Руси и история Скандинавии развивалась разными путями, что нетипично для них, так как они во многом очень похожи. Но не в отношении имён. Когда появляется христианство, все имена дохристианского происхождения — Широслав, Добромир, Остромир, Мстислав, Изяслав — никуда не исчезают, но к ним добавляются христианские имена конкретных святых, связанных с церковным календарём. Так появляется система двуимённости. Но пока я бы не называл это системой, это станет системой внутри княжеского рода, где это начинает особым образом обыгрываться и переводиться на язык власти. Вообще у людей сохраняется их родовое имя, связывающее их с историей рода, но плюс к этому добавляется христианское имя, которое они получают при крещении по одной простой причине: церковь полностью игнорировала в восточной традиции языческие имена. Невозможно было представить ситуацию, чтобы некий Жирослав причащался в церкви под этим же именем. В Скандинавии с этим всё было иначе. Там церковь как раз сконцентрировалась на других аспектах. Например, на таком принципиальнейшем вопросе как поедание конины. М.Б.: А почему там так, а у нас по-другому? Ф.У.: Это разлетание некогда общей традиции. Конечно, в Скандинавии, при том, что они очень много взаимодействовали с Русью и многое переняли от восточного христианства, основной поток христианизации происходит из латинских источников, из западного христианства. Конечно, у них образуется некий причудливый симбиоз, но всё-таки они довольно быстро дрейфуют в сторону западного христианства, в том числе они и формально-бюрократически принадлежат к Гамбургско-Бременской епархии, а это вовсе никакая не Византия. Но так или иначе, они начинают расходиться в разные стороны. В Скандинавии никакого запрета на языческие имена не было. Есть случаи, когда какие-то люди получали дополнительные христианские имена, но это была редкость. Есть, например, знаменитый персонаж эпохи викингов Кнуд Могучий, который к крещению стал Ламбертом, но мы об этом как-то случайно узнаём. А у русских князей тут всё было довольно жёстко и последовательно. Как Владимир Святой стал Василием в крещении, так и всякий князь, обладающий мистическим именем — Мстислав, Изяслав, Святополк, Ярослав, Ярополк — обязательно получал христианское имя. М.Б.: Допустим, первое поколение — там понятно, у него было родовое имя, и необходимо было при крещении дать христианское. Но и дальше они придерживались этой традиции вместо того, чтобы просто отказаться от родовых и брать христианские. Какое имя было важнее? С. В. Иванов. "Съезд князей". Фото: © wikipedia.org Ф.У.: Интересный вопрос. Ответ на него зависит от того времени, о котором мы говорим. Если мы говорим про XI век, когда христианство на Руси уже укоренилось, но они ещё были неофитами, акцент во многом был всё-таки на родовых династических именах. А вот в XII веке, веке полностью просвещённого христианства на Руси, возможно акцент делался на христианские имена. Но здесь вопрос, о какой социальной страте мы говорим. Если это князья, то у них, конечно, христианские и родовые имена поначалу употреблялись в разных культурных нишах и регистрах. Если речь шла о власти, то там было важнее династическое имя, по которому видно, чей ты сын или внук. Князь, конечно, с одной стороны был связан с новой верой, которая приходит на Русь, а с другой — он должен всем и вся поддерживать свою укоренённость традиции. Он был и новатором, и архаистом одновременно. Поэтому в церковной жизни христианское имя было важнее. Сами Рюриковичи, видимо, и то, и другое имя считали одинаково важными. Видимо, там царило немножко наивное убеждение, что чем больше у человека имён, тем лучше. М.Б.: Он более защищён что ли? Ф.У.: В одной саге сказано, что чем больше у человека имён, тем больше ему сопутствует удача, без пояснений. М.Б.: К моменту крещения Руси у Рюриковичей было всего три поколения. Используются скандинавские имена, на русский манер это Олег, Игорь. Откуда они брали славянские имена? Из церковного свода? Или были другие источники? Ф.У.: Нет, если говорить о первых Рюриковичах, это был ещё дохристианский период. Там была княгиня Ольга, которая приняла крещение и стала Еленой. Ольга — это скандинавское имя, а Елена — это имя Святой Елены, матери Константина Великого. Но она оставалась правительницей в языческой стране. Так что как ответить на Ваш вопрос, я не знаю. Потому что мы живём в убеждении, что как пришёл Рюрик, так Рюриковичи и появились на Руси. А на самом деле, видимо, на Руси какое-то время конкурировали несколько разных династий и элит. М.Б.: Это Вы про какой век говорите? Ф.У.: Про X век, предкрестильное время. В составе древнейших летописей есть договор Руси с греками, там упоминается "всякое княжьё" и это вовсе не Рюриковичи, а какие-то элитарные фамилии. М.Б.: Так и сказано "всякое княжьё"? Ф.У.: Да. М.Б.: Прелесть какая. Ф.У.: На древнерусском ничего в этом уничижительного нет. Они явно конкурировали за власть. Или какая-нибудь Рогнеда Полоцкая, которая стала женой Владимира. В Полоцке был некий человек, который пришёл из "заморья", звали его скандинавским именем Рёгнвальд, по-русски — Рогволод. Владимир посватался к его дочери, она отказала, потому что Владимир был сыном рабыни. Потом произошли известные драматичные события, когда он опозорил её на глазах семьи, всю семью вырезал, взял её насильно в жёны. Но потом она, правда, стала прародительницей вообще всех Рюриковичей. Все Рюриковичи из Киева, Чернигова, Турова — это всё потомки Рогнеды. М.Б.: Стерпится — слюбится. Ф.У.: Я бы не назвал это браком по расчёту, но это был, безусловно, во многом искусственный брак. Тем не менее, от него пошла вся ветвь русских князей. М.Б.: Но ведь двуимённость до сих пор сохранилась. Вы говорите, что она ушла в прошлое, но сейчас если крестится человек с нехристианским именем, ему дают имя при крещении. Считается, что именно в этом сакральность — оно тайное, это имя, которое защищает. Так зачем эти хлопоты? Только для того, чтобы чтить свой род? С. А. Кириллов. "Княгиня Ольга (Крещение)". Фото: © wikipedia.org Ф.У.: Безусловно. Дело в том, что вся власть русского князя в домонгольское время и все властные полномочия строились только на одном аргументе — на праве крови. Он был сыном русского князя Рюриковича, членом рода Рюриковичей. Эта принадлежность по мужской линии к огромной семье была главным притязанием на власть — некое наследственное право на власть. А, например, у Мстислава Великого в конце XI — начале XII веков было вообще три имени. М.Б.: А третье откуда? Ф.У.: Сейчас расскажу. Вряд ли всякий раз, когда он вспоминал, что он Мстислав, он думал: "Ах, языческое имя!" Нет, конечно. Просто это имя было на одном культурном этаже, крестильное имя Фёдор — на другом. Оно было связано, прежде всего, с церковной жизнью. И, наконец, у него было имя, которое он получил от своей мамы, англичанки по имени Гида, которая была дочерью последнего англосаксонского короля. М.Б.: Он проиграл Англию? Ф.У.: Да, он в 1066 году проиграл Англию. Сначала он выиграл её у норвежцев в битве при Стэмфорд-Бридже, а потом проиграл в битве при Гастингсе. Этого короля звали Гарольд Годвинсон. И поскольку его дочь бежала из Англии, побывала в Дании, потом её выдали замуж на Русь за Владимира Мономаха, то её первенец Мстислав получил ещё одно имя — Гарольд, в честь деда по матери. М.Б.: Там, наверное, так и упоминается? Ф.У.: В западных источниках он довольно хорошо известен. Он был знаменитый, славный князь и упоминается исключительно как Гарольд, как внук этого Гарольда Годвинсона. М.Б.: Хорошее имя. Вы знаете о том, что сейчас Святополк и Мстислав — это популярные имена? Ф.У.: Да, это очень интересно. Я этим напрямую не занимаюсь, меня больше интересует древность, но это очень интересная тема для социолога, лингвиста — как появляется мода на имена. Почему, например, Святополк становится популярным, а какой-нибудь Ярополк, который ничем не хуже, — нет. М.Б.: Я думаю, что СВЯТОполк — это понятно и очевидно, а ЯРОполк — это немножко негативный вектор. Ф.У.: Хотя это связано не с яростью и гневом, а с тем, что мы знаем о солнце как о яриле. Так или иначе, мода на имена чрезвычайно интересна как на древнем материале, так и на современном. М.Б.: Ведь всегда есть популярные и непопулярные имена. Когда я была маленькой, все сплошь были Светами и Ленами. Маш было очень мало. Сейчас же всё перевернулось. В своё время было популярным имя Валера, сейчас оно совершенно не популярно. Ф.У.: Или Валентин и Валентина. М.Б.: Да. Почему тогда какое-то имя было модным, какое-то — нет? И вообще, можно ли говорить о моде, если одно имя считалось нехорошим, а другое — хорошим? Ф.У.: Как в древности была устроена мода на имена, сказать очень трудно, потому что нам не хватает источников. Какие-то замечания на полях сделать можно, потому что есть интересные эпизоды и моменты, которые говорят даже не столько о моде, сколько о силе родовой традиции, которая стоит за всем этим. Например, известный эпизод, когда были убиты два святых мученика — Борис и Глеб. Убил их, по официальной версии, персонаж по имени Святополк Окаянный, который был тут же предан анафеме, ни у кого не было идеи прославить его имя в веках. Но тем не менее, мы видим, что в следующих поколениях имя Святополк осталось. В честь этого Святополка продолжают называть, никаких проблем с этим не испытывая. М.Б.: Может быть, мы не совсем верно думаем о нём? Ф.У.: Может быть. Тем более, есть версии о том, что это не он убил, а Ярослав Мудрый руку приложил. Но это предмет отдельного разговора. Одна из древнейших икон, изображающая Св. Бориса и Глеба. Найдена в Новгороде, но скорее всего написана в Твери в начале 1300-х. Фото: © wikipedia.org Как устроены механизмы сохранения и исчезновения имени — очень интересно и в то же время очень загадочно. Надо сказать, что княжеские имена и имена простых людей на Руси разделены чёткой границей. Невозможно себе представить даже боярина по имени Мстислав. Эти имена принадлежали только князьям, это было их личное имущество. Имя вообще воспринималось как некий объект. Соответственно, никаких князей по имени Хотимир или Жирослав быть не могло, потому что таких имён у Рюриковичей не было. Мы видим закон, который хорошо известен историкам костюма, к примеру. Многие из них говорят, что то, что в начале столетия носит элита — дворяне, графья — к концу столетия носят их лакеи. То есть мода постепенно спускается вниз. Что-то похожее иногда случалось и с именами Рюриковичей. Например, в XII веке было много родовых княжеских имён — Ярополк, Мстислав. Постепенно часть из них уходит, вытесняясь христианскими. И имена, которые уходят из княжеского обихода, мы начинаем наблюдать у их ближайшего окружения, например, у галицких бояр. Представить себе такое в XI веке было невозможно. М.Б.: А что сделали бы? Казнили? Ф.У.: Вряд ли бы казнили. Просто в голову бы не пришло. Это немыслимая ситуация не из-за нравственной парадоксальности, просто так бы не получалось. Ещё интересная вещь — это взаимодействие русских и половецких князей. Вы знаете, что половцы в какой-то момент появляются, как саранча, на Руси. Сначала русские князья от них были в ужасе, потому что они набегали, были кровопролитные сражения. Но эти набеги для них тоже бесследно не проходили, потому что за войной всегда следовало примирение, за миром — опять война. Отношения с половцами — это такой строгий ямб или хорей. И в конце XII века мы вдруг видим половцев с именами русских князей. Там вообще много загадок, потому что половцы очень взаимодействовали с русскими князьями. То они воевали, то мирились, и половцы всё это время оставались некрещёнными. А христианам с некрещёнными взаимодействовать нехорошо. Тем не менее, были изобретены какие-то выходы, но русские князья бок о бок жили с половцами, взаимодействовали с ними и военным, и мирным образом. Если вспомнить неудачный поход князя Игоря на половцев, там главные действующие лица — сам князь Игорь и половецкий князь Кончак, который оказывается его лютым врагом. Вообще-то Игоря и Кончака связывали долгие годы дружбы, они с одного поля битвы бежали в одной ладье, когда их разгромили. Когда читаешь летопись, возникает странное подозрение, что они вообще были чуть ли не побратимы. М.Б.: А кто такие побратимы? Ф.У.: Это люди, которые не связаны кровным родством, но они приносят друг другу нечто вроде обета быть друг другу как братья. Это даёт не только массу преимуществ, но и налагает обязательства. Например, за побратима надо мстить, если с ним что-то случится. Я не хочу сказать, что князь Игорь и Кончак точно были побратимами, но подозрения такие есть. И они укрепляются, когда у Кончака родился сын, который известен в летописи как Юрий Кончакович, а князь Игорь в крещении был Георгием, то есть Юрием. То есть такое впечатление, что Кончак назвал своего сына в честь своего русского приятеля. М.Б.: А как это — мстить, если по заповедям мстить нельзя? И как наши женились на половчанках, если те были некрещёнными? Ф.У.: Половчанки перед свадьбой обязательно крестились. Немыслимая ситуация, чтобы русский князь взял в жёны язычницу. М.Б.: А почему они отдавали предпочтение половчанкам? Только из-за рыночных, экономических отношений? Ф.У.: Красоты ради. Они были очень красивыми. В летописи есть один загадочный эпизод. Конечно, половчанки крестились, когда выходили замуж за русских князей, но есть странный эпизод, когда одна русская княгиня овдовела, а было правило, что после этого она не может выйти замуж за другого русского князя, она бежала в половецкую орду и вышла там замуж за князя Башкорда. Как она вышла, непонятно, потому что она — христианка, а он — язычник. Этот эпизод уникален. Но тут важно другое — этот князь Башкорд помогает пасынку, он приводит полчище своих воинов на помощь маленькому сыну его жены. М.Б.: А он остался там? Ф.У.: Да, он остался княжить на Руси. М.Б.: Вот это история! Ф.У.: Да, загадочная. Но это — не то же самое, что бросить сына в современной жизни. Он был уже полноценным князем, и его взрослые дяди и прочие кровные родственники всё время пытались отобрать княжество. Так вот этот половецкий отчим присылал огромные полчища половцев, которые его защищали. И ни у кого это никаких возражений не вызывало. Так что этот эпизод необъясним. М.Б.: Давайте про женщин поговорим. Что известно про их двойственность имён, про крещение? Первая встреча князя Игоря с Ольгой. Худ. В. К. Сазонов. Фото: © wikipedia.org Ф.У.: Первой приняла крещение женщина — княгиня Ольга. Та система, о которой мы с вами говорим, когда есть родовое и христанское имя, была и у женщин. Другое дело, что у женщин, особенно у дочерей князя, были немного иные функции, нежели у мальчиков. У них, безусловно, были какие-то владения, наследственные права, но им не предстояло княжить. У них не было такой проблемы сцепки языка имён и языка власти просто потому, что их власть была куда более камерной и локальной. Женщина должна была либо связать две ветви Рюриковичей, либо она выходила замуж за границей. Таких случаев было очень много, весь XI век они выходили замуж за границей — в Венгрии, в Польше, во Франции, в Скандинавии. Везде были русские княжны, которые, кстати, приносили с собой много нового. Знаменитый случай с Анной Ярославовной, дочерью Ярослава Мудрого: она была во Франции замужем за королём, и в этом браке родился мальчик с именем Филипп. Сейчас это имя воспринимается как неотъемлемая часть французской династии, а тот случай был первым. Это греческое имя, явно она с собой его принесла. От этой Анны Ярославовны ведь осталась замечательная подпись — Anna Regina, королева Анна. Так что у женщин были другие задачи и другая социальная нагрузка. Поэтому вся эта система двуимённости существовала и в женской сфере, но на женщинах можно было экспериментировать. Например, христианские имена легче и быстрее приживаются именно в женской среде. М.Б.: Не всё так железобетонно, я это понимаю. Ф.У.: Да. Поэтому христианские имена очень быстро и легко распространяются в женской среде. А оттуда уже происходит влияние на мужчин. М.Б.: Не могу не спросить. Почему было удивительно, что она могла автограф оставить? Они образованием не славились? Ф.У.: Владимир Святой вообще, видимо, был неграмотным человеком. Писать он не умел почти наверняка, читать — тоже сильно сомневаюсь. Он, скорее всего, знал иностранные языки, но на бытовом уровне — греческий, скандинавские. Но грамотным он не был. А с другой стороны, проходит несколько десятилетий, и мы застаём его правнука, Владимира Мономаха, который оставляет завещание своим детям. Это такой невероятный полёт учёности и начитанности для того времени! Это остроумный, очень тонкий коллаж из разных цитат. Это говорит о том, что он был явно одним из самых образованных людей своего времени. "Крещение Руси". Фреска работы В. М. Васнецова в киевском Владимирском соборе. 1896. Фото: © wikipedia.org М.Б.: Это можно связать с тем, что Русь крестили? Ф.У.: Несомненно. Уже в эпоху правления Ярослава Мудрого появляются школы. М.Б.: "В Чувашии было такое поверье: несколько имён давали ребёнку для того, чтобы смерть долго его искала", — пишет слушатель. Ф.У.: Это очень интересно. Это было и у славян. Только этот принцип выражался не в том, что давали несколько имён, а в том, что ребёнку могли давать отвратительное имя, например, Гнида, Бздун, именно для того, чтобы злой дух, придя к этому ребёнку и узнав как его зовут, с отвращением отвернулся и не забрал его. М.Б.: Это было уже второе или третье имя? Ф.У.: Нет, у простых людей такие имена могли быть основными. Это очень древний принцип, который был не только у славян, но и в самых разных культурах. Это называется апотропеическим именем, когда оно даётся как средство для того, чтобы отгонять злые силы. М.Б.: Но это не было смешно, раз давали такие имена? Ф.У.: Ничего смешного нет в том, что тебя зовут Шишка или Гнида. М.Б.: Откуда учёные узнают о вторых и третьих именах? Они же были тайными. Ф.У.: Они могли быть тайными. Вообще крестильных имён мы знаем гораздо меньше, чем родовых. Есть летописи, есть печати русских князей. Они устроены интересным образом: на одной стороне изображён святой владельца печати, а на другой — святой его отца. То есть это такое материализовавшееся имя-отчество. Проблема тут в том, как понять где сторона владельца, а где — его отца. Но этому посвящена целая наука, она называется сфрагистика. Начинал её выдающийся учёный Николай Петрович Лихачёв, а продолжил ныне живущий, тоже очень крупный исследователь — Валентин Лаврентьевич Янин. Кроме летописей есть кое-какие письменные тексты — грамоты, переводные тексты, где писец в конце мог приписать, что эта рукопись написана при правлении такого-то князя. М.Б.: У нас же практически у одних отчества есть. Ф.У.: Не только, у исландцев есть. У них нет фамилий. У нас есть триада — фамилия, имя и отчество, а у современных исландцев в паспорте указаны имя и отчество, фамилий нет. Более того, чтобы получить фамилию, надо получить специальное разрешение от комиссии. М.Б.: Вы серьёзно? Ф.У.: Абсолютно. Я был в шоке от того, как устроена телефонная книга в Исландии. Людей которых зовут Йон Йонсон, к примеру, огромное количество — из 300 тысяч их будет тысяч 50. И как понять, какой именно тебе нужен, невозможно. М.Б.: А почему же они не хотят фамилии придумать? Ф.У.: Это древняя традиция. Когда-то у скандинавов вообще не было фамилий, это довольно позднее явление, связанное с поздним временем. У домонгольских Рюриковичей тоже не было никаких фамилий. Фото: © wikipedia.org Сейчас не так много культур, где сохранилось отчество, а у нас оно сохранилось во многом благодаря тому, что, видимо, с того момента, как у нас появляется отчество, оно сразу становится инструментом некой элитарности, социального различия. В эпоху Екатерины были специальные указы кому с каким отчеством именоваться — кто имеет право на отчество на -ич, кто — на -ов, а кто вообще не имеет права на отчество. Это всегда каким-то образом регламентировалось именно потому, что отчество с самого начала ассоциировалось с некой элитарной выделенностью человека. Мы, желая в официальной обстановке обратиться к человеку, называем его по имени-отчеству, это эхо какого-то элитарного статуса. У князей отчества были, у новгородских бояр. А вот были ли у простых крестьян — большой вопрос. Думаю, что нет. М.Б.: В связи с какими событиями — решающая битва, свадьба и так далее — обращали внимание на имя? Допустим, тебе, Мария Сергеевна Баченина, не надо идти на эту битву, потому что Марии у нас никогда не побеждали. Ф.У.: Этот вопрос совершенно закономерен, потому что у каждого имени есть некоторая семантическая аура, оно с чем-то ассоциируется. Известны случаи в династии Рюриковичей XIII—XIV века, когда в княжеских семьях несколько раз подряд рождались мальчики, которых называли Даниилами, и они умирали в младенчестве. И с какого-то момента это имя на недолгое время исчезло из обихода князей. Потом снова начали так называть и всё было в порядке. Или другой пример: у Владимира Святого был сын, брат Ярослава Мудрого, по имени Судислав, полноценный русский князь. В результате борьбы за власть его посадили в поруб, и там он просидел 30 с чем-то лет. Его вывели из этого поруба племянники, хотя и опасались это делать, потому что он остался старшим в роду. Так вот это имя — Судислав — больше никогда не повторилось в княжеском роду, ни у кого не появилось желание назвать своего наследника этим именем. Оно просто исчезает из княжеского рода, а точнее — опускается на этаж ниже. Русские бояре по имени Судислав вполне встречаются. М.Б.: Когда невесту привозили из-за рубежа, её крестили и оставляли зарубежное имя и христианское? Ф.У.: Мы не всё про это знаем. До 1054 года вообще это неважно, потому что это год Великой схизмы. Да и после этого довольно долгое время последствия этой схизмы напрямую не мешали бракам. И католики, и православные довольно легко и свободно друг с другом взаимодействовали. В том числе, конечно, никто не перекрещивал, католичку не делали православной и наоборот. Хотя у Ярослава Мудрого была жена Ингигерда, шведка, которая приехала на Русь уже христианкой, но в русских источниках она известна под именем Ирина. М.Б.: Удобнее так. Ф.У.: Да, возможно, в этом дело. Имя Ирина просто было семейным в этом роду. Если представить ситуацию и сказать, что князь Мстислав Великий вдруг бы женился в Норвегии, там его бы, конечно, стали звать Гарольдом. Вот и с ней произошло примерно то же самое. Может, у неё была какая-нибудь тётка по имени Ирина где-то в Швеции и она взяла это имя и начала им пользоваться. М.Б.: Спасибо Вам большое! В гостях у нас был Фёдор Борисович Успенский, доктор филологических наук, профессор РАН, заместитель директора института славяноведения РАН, ведущий научный сотрудник лаборатории медиевистики НИУ "Высшая школа экономики". Ф.У.: Спасибо! https://life.ru/t/наука/421550/imiena_krovavykh_kniaziei_ghardariki

Эвальд Васильевич Ильенков (1924-1979) XVIII Международная научная конференция «Ильенковские чтения» ФИЛОСОФИЯ Э..В.. ИЛЬЕНКОВА И СОВРЕМЕННОСТЬ 28-29 апреля 2016 Белгород pr2016.pdf

Дата публикации: 19.10.2013 В рамках Конкурса исследовательских работ молодых ученых «Вера и религия в современной России» служба «Среда» начала серию интервью с исследователями религии. Очередная беседа — с московским социологом Ириной Каргиной. Ирина Георгиевна Каргина имеет два высших образования — по специальностям физика (1983 г.) и социология (1991 г.). В 1998 г. закончила аспирантуру МГУ им. М.В. Ломоносова и защитила диссертацию на соискание степени кандидата социологических наук, а с октября 2003 года работает в МГИМО. Под ее руководством был осуществлен перевод и издание в 2003 году на русском языке Evangelical Dictionary of Theology / Edited by Walter A. Elwell («Теологический энциклопедический словарь» — 1468 с.). Сегодня Ирина Георгиевна занимает должность начальника Управления учебно-организационной работы МГИМО, является доцентом кафедры социологии, а также возглавляет исследовательский комитет «Социология религии» Российского общества социологов. О профессиональном пути: Социология – моё второе высшее образование.Я решила стать социологом уже в сознательном возрасте. Комбинация физико-математического образования с социологическим – для эмпирика очень хорошее сочетание. Социология была мне интересна ещё до того, как я получила это образование, ещё в начале 90-х гг. Диплом я делала по Максу Веберу и достаточно углубилась в его работы и идеи: изучение влияния религии на экономические, социальные и политические процессы. И это в большей степени предопределило траекторию моей работы в области социологии: комбинация эмпирики и фокус на изучение религии и протестантизма. Мой первый эмпирический опыт был связан с изучением российских протестантов. У меня была возможность изучать их жизнь, рост, распространение церквей изнутри (!) и эмпирическими методами по всей России и Украине и Беларуси и некоторых странах СНГ. В 1995 году я поступила в аспирантуру МГУ, и моя работа в первую очередь базировалась на результатах этих проектов. Некоторые из результатов исследований были опубликованы. Например, в 1998 году в журнале «Социс» (№6) вышла статья «О динамике развития христианских конфессий». В основу этой работы были заложены результаты довольно интересного и, на мой взгляд, уникального проекта, который начался еще в 1993 году. В то время практически ничего не было известно не только о деятельности, но и месте нахождения большинства религиозных групп, особенно за пределами больших городов. Поэтому проект преследовал две цели. Во-первых, сделать справочник религиозных организаций, во-вторых – получить информацию об их истории, содержании деятельности, людях. Это был почтовый опрос с выборкой по типу «снежного кома». Очень важно было разработать анкету так, чтобы не вызвать отторжения тех верующих и лидеров религиозных групп, к которым мы обращались. Постепенно, за два года была собрана информация почти о 2000 религиозных организациях. Особенно ценными были свидетельства, описывающие то, как, например, религиозные группы, созданные еще до и после 1917-го года, поддерживали свою деятельность. В статье «Самоидентификация верующих: социальная мотивация», опубликованной в журнале «Социс» в 2003 году, обобщаются результаты еще довольно масштабного эмпирического проекта (2000-2002). Проект назывался «Почему я не в церкви?». Целью исследования было выяснить, почему значительная доля населения, считая себя верующими , остается за пределами активной религиозной деятельности ? Что лежит в основе их мотивации ? Важно было понять , почему такой благоприятный для многих религиозных конфессий России период , каким стало последнее десятилетие прошлого столетия , несмотря на вложение средств в сегмент протестантов и широкое распространение православной религии, не привел к значительному росту активных религиозных последователей. Интерес к исследованию протестантов и возможность исследовать протестантские организации изнутри воплотились в ряде публикаций, в которых анализируется деятельность протестантских организаций и дается описание динамики социального портрета протестантских верующих. На мой взгляд, довольно полезным для тех, кто интересуется этой проблематикой, будет почитать, например «Protestants in the Former Soviet Union: What Survey Findings Reveal» (2002), «Протестанты в России — современные тенденции (по результатам социологических исследований)» (материалы II Всероссийского социологического конгресса. 2003 г.),«Российские протестанты в условиях религиозного плюрализма: анализ современных тенденций (по результатам социологических исследований)». О сфере научных интересов в настоящее времяПрежде всего, хочу сказать, что интерес к изучению российских протестантов у меня не угас. В конце 2013 года в Вестнике МГИМО- Университета будет опубликована статья, которую я сделала на основе выступления на 11-я конференции Европейской социологической ассоциации (ESA), проходившей в августе 2013 года в Турине (Италия). Статья выйдет под названием «Влияние кризиса на протестантские конфессии в современной России». В статье анализируется, как под влиянием кризиса изменились место и социальный облик протестантских религиозных организаций в России в контексте общих преобразований религиозного пространства и изменений отношения общества к религии. Эта статья не только о протестантах, но и о типичных чертах современной российской религиозности и мифах относительно «религиозного возрождения в России». Вместе с тем, на протяжении нескольких последних лет я фокусируюсь на изучении теоретического и эмпирического опыта западных социологов религии, процессов, происходящих в религиозной среде за пределами России, т.к. они позволяют лучше понимать и интерпретировать преобразования религиозной среды в нашей стране, прогнозировать траектории будущего развития. На мой взгляд, исключительно интересные процессы происходят сегодня в странах «третьего мира». Думаю, имеет смысл обратить внимание на феномен стремительного роста христианства в странах Латинской Америки, Африки и основные тенденции, связанные с изменениями масштабов распространения христианства и его облика в мире под влиянием роста других мировых религий и экономических трансформаций. С этой темой я выступала на последнем Всероссийском социологической конгрессе в Уфе в конце 2012 года, у меня вышло несколько публикаций на эту тему. Например, «Метаморфозы христианства на фоне постмодернистского пейзажа» в журнале «Полис», 2012, № 5; «Феномен «Следующего христианского мира»: типичные черты и тенденции» в Вестнике Московского Университета. Серия 18: Социология и политология. — 2013. — № 1. Уверена, что даже те социологии религии, кто занимается только российской проблематикой, найдут в них немало того, что, возможно, заставит взглянуть на российское общество в контексте религии с иной точки зрения. Другое направление – это изучение трансформаций современной религиозности и размышления на тему секуляризации и десекуляризации. В силу того, что современная религиозность принимает все новые формы и становится все более разнообразной, диффузной, эклектичной и неопределенной, а религиозные организации вынуждены считаться с реальностью и использовать новые формы и способы «выживания» в условиях современного «текучего» и «турбулентного» социума, границы между «секулярным» и «сакральным» также становятся все более неопределенными и текучими. Этой проблематике посвящено несколько статей. Например, в журнале «Государство, религия, церковь в России и за рубежом» в 2009 году (№4) опубликована статья «Фуззи» религиозность как следствие трансформаций современного христианства в модернизирующемся обществе», в журнале «Социс» в 2010 году вышла статья «Новые формы сакрализации светского и секуляризация сакрального в христианских обществах : анализ природы качественных изменений религии в контексте модернизации» (2010), в журнале Вестник МГИМО-Университета в 2012 году (№2) опубликована работа «Новые религиозности: социологические рефлексии». Следующая проблема, которая меня интересует, тесно связана с предыдущей и – это то, какие эмпирические модели использовать при исследовании религиозности. Вопрос об измерении религиозности неизменно остается одним из ключевых в рамках как отечественной, так и западной социологии религии. Сложились определенные традиции как у российских, так и у зарубежных социологов. Однако, по моему убеждению, западная социология религии продвинулась далеко вперед в поиске и апробации новых алгоритмов измерения современной религиозности, причем, что очень важно, эмпирический опыт развивается на основе развития теорий религии и современного теоретического дискурса. К сожалению, наши социологи оторваны от этого процесса, а если дискуссии и возникают, то они все еще идут вокруг методик, предложенных еще в начале 90-х или более ранних. Важно, на мой взгляд, что общий их недостаток, заключается в том, что, во-первых, они существенно отстали от современных теорий и вообще в их основе отсутствует теоретическое начало, а во-вторых, они предлагают инструменты, которые не способны измерять современное религиозное разнообразие таким образом, как оно понимается ведущими теоретиками религии сегодня. Современное религиозное разнообразие проявляется в значительно более широком контексте, чем только лишь в разнообразии религиозной идентичности, религиозных практик и религиозных организаций. Оно — в разнообразии форм религиозности, смыслов, которые вкладывают люди в понятие «религия» и «вера», степени влияния религии и религиозных ценностей на повседневную жизнь. Поэтому я, например, не вижу никакого смысла в том, чтобы на основании частоты посещения богослужений, молитв и прочих видов практик, дискутировать о том, кто является «истинным» или «не истинным» верующим. С другой стороны, сами цели исследований тоже часто довольно ограничены. Большинство отечественных исследований нацелены на получение информации лишь об уровнях религиозной самоидентификации и религиозных практиках в определенных социальных группах или регионах, но эти сведения ничего не дают для понимания того, каким образом религия влияет на социально-политические и экономические процессы в нашей стране. Например, данные о высоком уровне православной религиозности и практически всенародных празднованиях религиозных праздников в России лишь мифологизируют представление о роли православной религии в нашем обществе. Реальность же далека от созданного образа. Например, анализ исследования вопросов национальной идентичности и национальной идеи, поведенные институтом социологии РАН показал, что когда российского гражданина не спрашивают напрямую о его религиозности, он о ней и не вспоминает. Я думаю, что в современных условиях исследование религиозной самоидентификации имеет смысл, если оно является частью достижения более широкой цели. Например, это может быть изучение влияния религиозной идентичности на процессы интеграции или риски российского общества. Было бы также очень интересно узнать, каким образом миграционные процессы влияют на трансформации и динамику религиозной идентичности. К слову сказать, исследования в области религии в разных странах все больше носят междисциплинарный характер. Уверена, что подобные работы в скором времени появятся и у нас. Можно взять за основу интересный опыт западных коллег и провести у нас эмпирическое исследование с использованием уже апробированной современной методики. Например, опыт Р. Хьюбера и его коллег. В настоящее время печати в журнале «Социс» находится моя статья «Измерение жизнеспособности религии: анализ опыта моделирования исследовательских стратегий», в которой я рассматриваю новые способы операционализации религиозности и стратегию измерения влияния религиозного плюрализма на изменение роли религии в жизни индивидов, представленные С. Хьюбером и его коллегами. В статье также приводятся результаты тестирования «Модели», которые представляют отдельный интерес, т.к. проясняют, какие тенденции характерны для западных обществ в отношении роста религиозного разнообразия, а также то, какие их постулатов теории религиозной экономики действительно находят свое подтверждение в Западной Европе, а какие нет. Конечно же, для осуществления такого проекта нужны ресурсы. Возможно, эти планы можно осуществить, если объединить усилия заинтересованных специалистов. О парадигмахМне интересно наблюдать за развитием теоретической мысли в рамках западной социологии религии. Так, например, острые дискуссии конца 1990-х начала 2000 годов между сторонниками двух масштабных парадигм – секуляризации и новой маркетинговой парадигмы, перешли в фазу конструктивного диалога и признания необходимости применения полипарадигмального подхода к изучению современного религиозного комплекса. С одной стороны, неосекулярные теории переосмыслили парадигму секуляризации. В их рамках не говорят о всеобщности секуляризации и признается её многомерность и многоуровневость. С другой – в рамках «новой» парадигмы признается, что «неожиданные изменения, происходящие в религиозных экономиках, предполагают рост и падение религиозных фирм, но не взлет и падение религии per se.» (Р. Финке). «Новая» парадигма, или как ее еще называют «маркетинговая парадигма», «теория рационального выбора в области религии» или «теория религиозной экономики», весьма интересная, на мой взгляд. Она разработана американскими социологами Р. Финке, Р. Старком, У. Бейнбриджем и Л. Ианнаконе. Первые публикации, в которых зафиксированы основные постулаты, появились еще в конце 1980-х начале 1990- годов, но дискуссии вокруг новой парадигмы и дополнительные эмпирические исследования ее авторов способствовали развитию теории. В рамках нового подхода религиозное поведение индивидов и деятельность религиозных организаций анализируется с позиций теории рационального выбора, законов функционирования рыночной экономики и теорий обмена, что кардинально отличает ее от прежних теорий религии. Её смысл не в ответе на вопрос, что превалирует: рост религии или процессы секуляризации. Она даёт объяснение религиозного разнообразия. Стоит сказать, что «новая» парадигма вызвала к жизни стремление многих эмпириков переосмыслить свои методики и по-новому концептуализировать такие базовые понятия как «религиозность», «религиозное участие» и др. (Я совсем недавно сдала в печать довольно объемную статью о теории религиозной экономике в журнал «Социологическая наука и социальная практика», которая будет опубликована в начале следующего года.) Развитие современной теоретической мысли в рамках дисциплины социология религии связано целым рядом имен. Это – британский социолог Грэйс Дэйви, которая является автором «субсидарной теории религии», ее исследования внецерковной религиозности широко известны; Питер Бергер, известный классик тезиса секуляризации, чья работа 1999 года «Десекуляризация мира: возрождающаяся религия и мировая политика» внесла весомый вклад в переосмысление многих прежних представлений о секуляризации и стала назиданием ученым в отношении того, что слепое следование теории без опоры на реальность приводит к искажению представлений о мире. Далее я назову только имена наиболее видных, на мой взгляд современных западных социоогов религии: Томас Лукман, Хосе. Казанова, Карел Доббеларе, Дэвид Мартин, Детлеф Поллак, Брайэн Уилсон, Брайэн Тернер и др. О российских мэтрахЕсли говорить о российских коллегах, я бы выделила мэтров социологии религии, которые до сих пор являются для нас ориентирами и маяками. Их творческий научный путь начинался еще в советский период, им приходилось преодолевать многие идеологические запреты и ограничения в исследовании такой специфичной сфере как религия. Возможно, именно эти условия способствовали формированию у этих ученых исключительно демократичного и взвешенного подхода к оценкам современного состояния религиозной среды, где абсолютно отсутствует какой-либо намек на конфессиональную ангажированность. Они являются примером истинно научного подхода к исследованию религии, чего, порой не достает сегодня. Прежде всего, я имею в виду Ремира Александровича Лопаткина. Его вклад в отечественную социологию религии известен. Думаю, что нет ни одного российского социолога религии, кто бы не знал работы Ремира Александровича, связанные с исследованиями религиозности. На протяжении многих лет он возглавлял исследовательский комитет «Социологии религии» Российского общества социологов, сегодня он является почетным председателем комитета. Помимо этого, под его руководством выросли многие современные исследователи религии, сегодня работающие в разных регионах России. Конечно же, в число метров я включаю Виктора Ивановича Гараджу, Михаила Петровича Мчедлова, Матвея Григорьевича Писманика, Николая Александровича Митрохина. Если говорить о новом поколении, то есть разные работы, с ними можно соглашаться или не соглашаться, но они имеют зерно, которое интересно, и это выражение определённой позиции. Это работы Романа Лункина, Марины Мчедловой, Сергея Лебедева, Юлии Синелиной (Юлия Юрьевна трагически погибла 29 марта 2013 г. в возрасте 41 года — прим. ред.). Когда мы встречаемся на определённых мероприятиях, мы признаём позиции друг друга, можем спорить и не соглашаться, но работы их интересны, и их важно читать. Иначе невозможно двигаться вперёд, иначе произойдёт застой. У споров есть и другая сторона – нельзя останавливаться на одном мнении. О семинаре по социологии религииМы планируем проводить семинары Исследовательского комитета «Социология религии» Российского общества социологов регулярно. Их цель – собрать научное сообщество, людей, непосредственно изучающих религию, которым есть, что сказать, и готовых к обсуждению. Моя задача не только собрать людей, но и создать атмосферу, позволяющую свободно высказывать свою научную позицию. Обсуждать религию очень сложно, это часть идеологии. Многое зависит от аудитории, в которую попадаешь. Иногда лучше промолчать и ничего не говорить: доказывать не имеет смысла, ты можешь быть неправильно понят. Даже в среде социологов не всегда можно говорить о том, что происходит на самом деле, и это грустно. Порой и на конференциях, посвящённых изучению религии, а не социологии в целом, имеет место идеологически окрашенная атмосфера, определенная конфессиональная ангажированность. На семинар – это площадка, где можно встречаться и обсуждать наши научные проблемы, не обижаясь ни на кого, в атмосфере толерантности и понимания. Думаю, эта атмосфера будет сохраняться. Люди приезжают из разных городов, находят немалые средства для этого. Это радует. Значит, в таком диалоге есть потребность. О журнале по социологии религииОсновной источник знания о состоянии религии – это статьи, публикуемые в научных журналах, сборниках конференций, изредка в периодической печати, а также в интернете. За последние годы всего этого появилось немало. Однако проблема заключается в том, что все эти источники очень разрознены, о многих, возможно, очень интересных работах мало что известно, т.к. они опубликованы на местном уровне и поэтому не доступны для широко круга социологов. Я думаю, что назрела необходимость создания междисциплинарного журнала по социологии религии. Журнал нам нужен – единое авторитетное издание под хорошей академической «крышей» (смеётся – прим. ред.). Ведь, по сути, публиковаться многим социологам негде или эти возможности ограничены. Есть огромное количество аспирантов, которым это необходимо. К сожалению, в «Социсе» (журнал Института социологии РАН «Социологические исследования» — прим. ред.) рубрика «Социология религии» не постоянна и ограничена максимум тремя статьями в соответствующем номере. Есть журнал, выходящий в РАНХиГСе – «Государство, религия, Церковь в России и за рубежом» — он интересен, но сегмент, выделенный для статей по социологии религии, незначительный. Журнал, в первую очередь, религиоведческий. А нам нужно издание именно по социологии религии, не по религиоведению. Надо работать в этом направлении! Может быть, кто-то услышит нас в этом интервью. Все, кто заинтересован в разработке и финансировании этого журнала, могут обращаться ко мне или к вам. Я обязательно буду работать в этом направлении. Об адресатах исследований религииКто может быть «потребителем» результатов исследования религии? Я лучше скажу, как это происходит на Западе. Они интересны государственным структурам для разработки программ миграционной политики, политики в области образования, семьи, рождаемости, любой гуманитарной сферы, социальной сферы, а также межнациональных отношений. О религиозной ситуации в РоссииЯ достаточно критично отношусь к эмпирике, которая публикуется сейчас, об этом я уже упоминала. Насколько достоверно то, о чём она говорит? Но если говорить обобщённо, думаю, что своего объёма религии Россия уже достигла. Он достигнут к концу 1990-х гг. Если говорить, к примеру, о протестантах, то «популяция» протестантов в России сформировалась к середине 1990-х гг. и достигла своего максимума и дальше увеличиваться не будет, несмотря ни на какие вложения. Это касается и православия. После так называемого «религиозного бума» люди, имеющие потребность в религии, пришли к ней, и предел достигнут, эмпирика это также показывает. Можно задать вопрос: на данный момент это те же самые люди или другие? Те, кто действительно живут религиозной жизнью в полной мере. Как показало наше исследование «Почему я не в Церкви», есть отток, и есть приток, люди меняются, но объём сохраняется тот же. На изменения сложившихся пропорций могут оказать влияние лишь демографические сдвиги – миграционные процессы и рост рождаемости. Кем бы Вы стали, если бы не нашли себя в социологии религии?Наверное, я была бы… дизайнером. Я в детстве закончила художественную школу, но, к большому моему сожалению, сейчас имею очень мало времени, хотя так хотелось бы заниматься творчеством. Когда завершу ряд своих профессиональных дел, то подойду к мольберту, который меня ждёт (смеётся – прим. ред.)! Какую книгу должен прочитать каждый человек?В голову приходит множество идей. Но, наверное, у каждого человека рано или поздно появляется «своя» самая важная книга или даже набор таких книг. Жизнь подскажет, рекомендации здесь мало чего стоят. Кого можно назвать выдающимся человеком современности?Для меня самое главное в человеке – это его человеческие качества, извините за тавтологию. И совсем не важно, чем он занимается. При наличии доли ума и образования можно добиться очень многого в профессиональной сфере. Человек может научиться многому, и человека можно научить делать многое. Но нельзя научить его оставаться человеком. Подготовила Мария Кузьмичева http://sreda.org/ru/2013/intervyu-s-irinoy-karginoy/30525

Как создаётся «Энциклопедический словарь социологии религии» / М.Ю. Смирнов, д.с.н., проф. кафедры философии АОУ ВПО «Ленинградский государственный университет имени А.С. Пушкина» 14: Религиоведческая рассылка «Перспектива» / №3 (15 августа 2014 года) ...Как показали все названные семинары Исследовательского комитета «Социология религии», в профессиональной среде существует устойчивое понимание необходимости консолидирующей деятельности. Все докладчики и другие выступающие на каждом семинаре обращали внимание прежде всего на научную составляющую работы социологов религии, указывая, что без решения теоретико-методологических проблем невозможно достичь основательности, а значит и востребованности, которые позволили бы российской социологии религии стать авторитетным источником адекватного понимания религиозной ситуации в современном обществе. Конечно, никакое специальное издание, вроде Энциклопедического словаря, не может само по себе что-то существенно изменить в положении российской социологии религии. Однако в ходе его создания возникает уникальный опыт научного взаимодействия между представителями самых разных сегментов социологического (и близкому к нему) изучения религии. Этот опыт закрепляется совместными обсуждениями на семинарах и конференциях и общими усилиями по созданию достойной научной продукции. В настоящее время формирование корпуса статей Энциклопедического словаря, который содержит 420 статей, завершено. Авторский коллектив переходит к стадии научного редактирования статей и подготовки словаря к изданию. При благополучном ходе событий и полной реализации плановых установок есть надежда, что в 2015 г. арсенал отечественной научной литературы пополнится фундаментальным «Энциклопедическим словарём социологии религии».

http://lib.uni-dubna.ru/search/files/soc_gapochka_hrestomatia/~soc_gapochka_hrestomatia.htm СОЦИОЛОГИЯ РЕЛИГИИ: КЛАССИЧЕСКИЕ ПОДХОДЫ СОДЕРЖАНИЕ Oт редакции Сведения об авторах Дюркгейм Э. Элементарные формы религиозной жизни. Тотемическая система в Австралии Зиммель Г. Религия: Социально-психологический этюд Вебер М. Социология религии (Типы религиозных сообществ) Вебер М. Хозяйственная этика мировых религий: Введение Трёльч Э. Религия, хозяйство и общество Манхейм К. Диагноз эпохи: Очерки военного времени, написанные социологом Вах И. Социология религии. Часть 1. "Методологические пролегомены" Менщинг Г. Сущность и задача социологии религии