Перейти к содержимому
Социология религии. Социолого-религиоведческий портал

Поиск по сайту

Результаты поиска по тегам 'вызовы'.

  • Поиск по тегам

    Введите теги через запятую.
  • Поиск по автору

Тип публикаций


Категории и разделы

  • Сообщество социологов религии
    • Разговор о научных проблемах социологии религии и смежных наук
    • Консультант
    • Вопросы по работе форума
  • Преподавание социологии религии
    • Лекции С.Д. Лебедева
    • Видеолекции
    • Студенческий словарь
    • Учебная и методическая литература
  • Вопросы религиозной жизни
    • Религия в искусстве
    • Религия и числа
  • Научные мероприятия
    • Социология религии в обществе Позднего Модерна
    • Научно-практический семинар ИК "Социология религии" РОС в МГИМО
    • Международные конференции
    • Всероссийские конференции
    • Другие конференции
    • Иные мероприятия
  • Библиотека социолога религии
    • Научный результат. Социология и управление
    • Классика российской социологии религии
    • Архив форума "Классика российской социологии религии"
    • Классика зарубежной социологии религии
    • Архив форума "Классика зарубежной социологии религии"
    • Творчество современных российских исследователей
    • Архив форума "Творчество современных российских исследователей"
    • Творчество современных зарубежных исследователей
    • Словарь по социологии религии
    • Наши препринты
    • Программы исследований
    • Российская социолого-религиоведческая публицистика
    • Зарубежная социолого-религиоведческая публицистика
    • СОЦИОЛОГИЯ РЕЛИГИИ В ОБЩЕСТВЕ ПОЗДНЕГО МОДЕРНА
  • Юлия Синелина
    • Синелина Юлия Юрьевна
    • Фотоматериалы
    • Основные труды
  • Лицо нашего круга Клуб молодых социологов-религиоведов
  • Дискуссии Клуб молодых социологов-религиоведов

Искать результаты в...

Искать результаты, которые...


Дата создания

  • Начать

    Конец


Последнее обновление

  • Начать

    Конец


Фильтр по количеству...

Зарегистрирован

  • Начать

    Конец


Группа


AIM


MSN


Сайт


ICQ


Yahoo


Jabber


Skype


Город


Интересы


Ваше ФИО полностью

Найдено 4 результата

  1. Программа международной конференции: «Усложняющаяся академическая мобильность в условиях новых геополитических вызовов человеческому капиталу научного сообщества» Москва, МГИМО-Университет МИД РФ, 21 ноября 2022 г. Мероприятие подготовлено в рамках гранта, предоставленного Министерством науки и высшего образования Российской Федерации (Соглашение о предоставлении гранта № 075-15-2022-327 от 22.04.2022). Регламент работы: Продолжительность выступления на пленарном заседании — до 15 минут, продолжительность выступления на секции — до 7 минут. Пленарное заседание Начало работы: 11:00 (по мск) Аудитория: 442 Приветственное слово Заведующего кафедрой социологии МГИМО МИД России, д.филос.н., профессора С.А. Кравченко. 1. Наука об образовании будущего! Докладчик: Farah Suhail (Ливан), д. филос. н., проф. Академик Российской академии образования. 2. Усложняющаяся научная мобильность: востребованность становления суверенной социологии. Докладчик: С.А. Кравченко (Россия), д.филос.н., проф. Заведующий кафедрой социологии МГИМО МИД России 3. Из мейнстрима – ad marginem? Динамика изменения зарубежных институциональных партнеров в российской научной и конференционной деятельности в условиях «культуры отмены». Докладчик: Барабанов О.Н. (Россия), д.полит.н., к.ист.н., профессор, профессор РАН. Профессор кафедры интеграционных процессов МГИМО МИД России, заместитель директора по научной работе Европейского учебного института. 4. «Блеск и нищета» интеллектуального неоколониализма против суверенности интеллектуального потенциала России. Докладчик: Василенко Л.А. (Россия), д.соц. н., проф. Член постоянной рабочей группы по вопросам гендерного равенства Российскоамериканской программы «Обмен социальным опытом и знаниями» (ОСОЗ). Сопредседатель исследовательского комитета по проблемам социальной информатики Российского общества социологов. 5. Цифровые инструменты и социальные факторы академической мобильности в условиях ограничения территориальных перемещений Докладчик: Назарова Е.А. (Россия) д.соц.н., проф. Профессор кафедры социологии МГИМО МИД России 6. Anxiety on the rise: the impact of daily activities and digitalization among university students in the age of COVID-19 Докладчик: Panarello Demetrio (Италия), Ph.D. Postdoctoral research fellow, University of Bologna, Department of Statistical Sciences. Полную программу конференции можно посмотреть в прикреплённом файле.
  2. Современная социальная реальность формирует информационный тип общества, в котором, по мнению А.М. Багаутдинова, открываются новые возможности и возникают новые риски [2, с. 8-9]. В информационном обществе, перспективным трендом которого является цифровая культура, происходит трансформация коммуникативного кода. На смену традиции диалога приходят модели многомодальной коммуникации, основанные на обработке цифровой информации, что в свою очередь, приводит к разрыву поколений - информационной культуры «детей» (digital native), которые являются коренными жителями цифровой эпохи и информационной культуры «отцов» (digital immigrant), иммигрировавших из предыдущего в цифровой век [14, с. 775-786 ; 15, с. XVIII; 20]. Более того, информационно-цифровое пространство всё чаще нарушает человеко-средовой метаболизм (Т.М. Дридзе, 2000), что неминуемо приводит личность к утере контакта со своей средой, мутации идентичности (социальной, национальной, культурной, религиозной) и забвению корневых ценностей. Мы согласны с точкой зрения Т.С. Прониной, согласно которой: «В религиозной идентичности современных россиян наличествует ценностно-поведенческий диссонанс, проявляющийся в сочетании высоких показателей формальной религиозной самоидентификации в качестве последователей традиционных религий и незначительного влияния религии на оценки, мотивацию поступков и выбор жизненных практик россиян» [11, с.9]. По нашему убеждению, на сегодняшний день, как формализованная ортодоксия, так и отсутствующая ортопраксия, во многом обусловлены влиянием информационно-цифровой среды на личность. Полагаем, что указанные обстоятельства создают условия для «развода» религии и общества в будущем [1, с. 61]. В статье мы рассмотрим три основные вызова, которые, на наш взгляд, содержит в себе современная информационно-цифровая культура, представляющие угрозу для христианской традиции. Первый вызов – провокация. Информационно-цифровая среда обладает огромным потенциалом провоцирующих и ответных конфликтогенов, имеющих многоуровневую структуру. Мы полагаем, что сеть, как часть информационно-цифрового среды, содержит три основных уровня напряжения: «бытовой», «коммуникационно-средовой» и «ценностный». На каждом из указанных уровней сети возможно возникновение внутриличностных, межличностных и личностно-средовых конфликтов. Первый уровень – «бытовой». Возьмем, к примеру, феномен «Социальные сети» (в смысле платформы, онлайн сервиса или сайта). Опции, которые делают интерфейс сети комфортным для диалога, в то же самое время провоцируют пользователя: «Я лайкнул фотографию, а меня не оценили», «Я поздравил с днем рождения, а мне поздравление на стену не повесили», «Меня забанили», «Меня удалили из друзей», «Меня не приняли в закрытую группу» и т.п. Отсюда разочарование, раздражение и обида. Причём, негативная реакция в таком случае направлена как на других, так и на себя. Второй уровень – «коммуникационно-средовой». Пользователь отождествляет себя с предложенными сетью успешными проектами (событиями, людьми, компаниями, религиозными организациями и др.), вступая в «группы» и подписываясь на их «публичные страницы». Тем самым пользователь, овладевая необходимым инструментарием (лайк, смайлик, репост, решение кейса, опрос и т.п.), по умолчанию становится соавтором проекта и начинает активно проживать чужую жизнь. Отказ от реальности, равно как и последующее неожиданное соприкосновение с реальностью, создают необходимые условия для возникновения длительно и последовательно протекающего дисфункционального состояния стресс-невроз-депрессия. Одновременно с указанным непродуктивным состоянием у активного пользователя сети происходит постепенное формирование аддиктивного поведения (об этом ниже). Третий уровень – «ценностный». В информационно-цифровом пространстве исторически привычное этно-культурное и этно-религиозное противостояние переходит совершенно в иную плоскость. Теперь речь идёт не о конфликте государств, культур и наций. На повестке дня – глобальное форматирование системы традиционных ценностей с одновременной инсталляцией новых. Идеологи и проводники последних осознанно вступают в конфликт уже не только с чужими, но и со своими. Их цель – унификация всего того, что является уникальными традиционными ценностями (в т.ч. своей культуры, нации, группы (семьи)). Подобный поведенческий паттерн мировоззренческо-экономической экспансии в своих различных модификациях востребован hr-службами транснациональных финансово-промышленных корпораций. Следствием такого форматирования системы традиционных ценностей становится развитие «нормальной аномии» (С.А. Кравченко, 2015), т.е. «погружение членов социума в условия изначально ненормальные для индивидуумов в виде не-мест, не-людей, не-вещей, не-еды, не-услуг, не-знания и не-событий, что выражается в отсутствии их социальной и культурной специфики» [8, с. 17]. Заданный тренд на глобальный конфликт ценностей неминуемо затрагивает и религиозную сферу, в которой наблюдается процесс как переосмысления, так и переформатирования традиционных религиозных ценностей. Переосмысление ведет к конструированию новых смыслов. Сегодня, по мнению Т.С. Прониной, религиозность россиян «становится более многообразной даже при констатации формальной принадлежности к традиционным конфессиям. Данный процесс напрямую связан с ростом личностного фактора в религии и при этом выступает своеобразным способом сохранения религиозности в новых формах» [11, с.9]. В научных кругах возникают, осмысливаются и усваиваются понятия, фиксирующие латентные и одновременно привычные процессы в российской религиозной среде. Исследователи описывают новые феномены для российского религиозного контекста: «неконфессиональные верующие» [10, с.213], «диффузность религии» [9; 16], «этнодоксия» (В. Карпов, Е. Лисовская, Д. Барри, 2007, 2008, 2012) [19, с. 638-655] , «синтезированная религиозная идентичность», «замершая религиозная идентичность» и др. Переформатирование предполагает отказ от мира многообразия религиозных идентичностей, агрессивную замену прежних смыслов и форм существования традиционных религиозных ценностей, физическое устранение их носителей. Такое видение доминирует в среде миссионеров, в том числе и в системе сетевой вербовки новых членов для экстремистских и террористических организаций. Экономические, социальные, психологические и духовные предпосылки сегодняшнего дня создают благоприятные условия для успешного развития террористическо-религиозных миссий. В основе локальных и глобальных террористических проектов лежат переформатированные религиозные ценности, получившие новые смыслы и формы выражения, которые, по справедливому замечанию В.Н. Чайкина, «оказывают негативное воздействие на социальное, духовное, а во многих случаях и физическое здоровье личности» [13, с. 277-278]. Подобные тенденции представляют угрозу как для существования традиционных религиозных систем, так и для безопасности общества и государства. Второй вызов – формирование аддиктивного поведения. Погружение в сеть предполагает последовательное выполнение двух условий: необходимо отвлечься от враждебной реальности и развлечься в дружелюбной виртуальности. Таким образом происходит смешение реального и виртуального (информационного-цифрового, сетевого), что является характерной чертой наступившей эпохи спектакля (Г. Дебор, 1967)[1], в которой «действительность времени оказалась замещенной рекламой времени» [3, с. 57]. Более того, спектакль, являясь мировоззрением, «подчиняет себе живых людей в той мере, в какой их уже всецело подчинила экономика» [3, с. 13-15]. Человек становится зависим от бесконечно повторяющегося спектакля, и уже не представляет себе жизни без него. Информационно-цифровая среда содержит в себе мощный аддитивный потенциал. Интернет-аддикция (I. Goldberg, 1996) является нехимической, технологической (M.D.Griffiths, 1998), поведенческой формой зависимости, в которой «объектом зависимости выступает поведенческий паттерн, а не психоактивное вещество» [5, c. 65]. Однако сам механизм как химических, так и нехимических (поведенческих) аддикций, по мнению исследователей, одинаков. Более того, интернет-аддикция представляет собой не единичное диагностируемое расстройство, а целый комплекс клинических проявлений (K.S.Young, 1998), включающий в себя разнообразные поведенческие аддикции (компьютерная аддикция, киберсексульная аддикция, киберкоммуникативная аддикция и др.) [21, с.237-244], где компьютер, гаджет или даже сама сеть являются «лишь средством их реализации, а не объектом» [6, с.7]. По этой причине даже непродолжительное отсутствие в информационно-цифровом поле вызывает у аддикта абстинентный синдром («ломку»). В результате, для того, чтобы избежать состояние неудовольствия, аддикт вновь ищет удовлетворения в сети. Третий вызов – вседозволенность. Информационно-цифровая среда, предлагая многообразие смыслов вне подлинного Смысла, ломает границы христианской идентичности изнутри, создавая благоприятные возможности для возникновения, легализации и реализации страсти. С точки зрения христианской аскетической традиции, страсть (греч. πάθος) стремится овладеть умом и телом человека и стать его единственным хозяином (господином). Таким образом, обычная потребность, плененная страстью, очень быстро становится больше всего остального в жизни человека, подчиняя его себе и делая его зависимым от себя. Человек оказывается в ситуации, точно описанной ап. Павлом: «Ибо не понимаю, что делаю: потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю… Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю. Если же делаю то, чего не хочу, уже не я делаю то, но живущий во мне грех» (Римл. 7:15,19-20). С.Л. Рубинштейн даёт подробное описание страсти, которое отчасти созвучно с христианской аскетической традицией: «Страсть – это сильное, стойкое, длительное чувство, которое пустив корни в человеке, захватывает его и владеет им… страсть может давать вспышки, но сама не является вспышкой. Страсть всегда выражается в сосредоточенности, собранности помыслов и сил, их направленности на единую цель» [12, с. 580]. Вместе с тем, христианская традиция настаивает на том, что человек не должен быть рабом потребности, а тем более рабом греховной страсти: «Все мне позволительно, но не все полезно; все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною» (1-Кор. 6:12). Основная аскетическая задача христианина, по мнению прп. Исаака Сирина, «иметь попечение о чистоте души своей» [7, с. 693]. Безусловно, что человек не в силах избежать духовной атаки своих потребностей со стороны страстей. Однако, он способен не открыть этой двери, «которая суть страсти» [7, с. 693], и не пустить страсть в свою потребность [7, с. 680]. Если же страсть инфицировала потребность, христианин, прилагая собственные усилия и получая помощь свыше, в силах преодолеть и искоренить пришедшую страсть [7, с. 691]. Каким образом современный христианин может противостоять вызовам информационно-цифровой среды? Ответ: он должен быть всегда занят. «Делай постоянно что-нибудь доброе, - говорил блаж. Иероним Стридонский, - чтобы дьявол всегда находил тебя занятым». Чем же должен быть занят христиан? Во-первых, ежедневным разумным самоограничением посредством духовного, интеллектуального и физического усилия. Во-вторых, ежедневной самозанятостью богомыслием и доброделанием (ora et labora). В-третьих, трансляцией в сети ценностей своей религиозной идентичности. Игорь Малин Список литературы Аброчнов, А.М. В «разводе» религии и общества виноваты обе стороны // Христианское сообщество в России критический самоанализ на фоне духовной ситуации времени. Материалы круглого стола (27 апреля 2007 года). – М.: «Новая Европа», Асс. «Духовное возрождение», 2007. – С. 61-68. Багаутдинов, А.М. Амбивалентность духовности в информационном обществе : Автореф. диссертации ... доктора философских наук : 09.00.11. – Уфа, 2015. – 41 с. Дебор, Г. Общество спектакля. – М.: Логос, 1999. – 224 с. Дридзе, Т.М. Экоантропоцентрическая модель социального познания как путь к преодолению парадигмального кризиса в социологии // Социс. – 2000. – №2. – С. 20-28. Егоров А.Ю., Голенков А.В. Поведенческие аддикции // Вестник Чувашского университета. 2005. №2. - С. 56-69. Егоров, А.Ю., Современные представления об интернет-аддикциях и подходах к их коррекции // Электронный журнал «Медицинская психология в России». – 2015. – №4 (33) – С.1-17. [Электронный ресурс] // URL: http://mprj.ru/archiv_global/2015_4_33/nomer01.php(дата обращения: 02.08.2016). Исаак Сирин, преп. Подвижнические наставления // Добротолюбие в 5- тт.:Т 2. – М.: Свято-Троицкая Сергеева Лавра, 1993.– С. 645-760. Кравченко С.А. «Нормальная аномия» : производство «ничто» // Социологическая наука и социологическая практика. М: ИС РАН. – 2015. – № 3 (11). – С. 17-33. Матецкая, А.В. Диффузная религиозность в современном обществе // Свеча – 2013 : Религия, religio и религиозность в региональном и глобальном измерении. Международная конференция «Религия и религиозность в локальном и глобальном измерении» (30-31.10.2013, Владимир, ВлГУ). – Владимир, 2013. – С. 6-14. Петров, Д.Б. Неконфессиональные верующие : Историко-философский анализ // Известия Сочинского государственного университета. – 2015. – № 1 (34). – С. 213-217. Пронина, Т.С. Типология религиозной идентичности: аналитика религиозности современного российского общества : Автореф. диссертации ... доктора философских наук : 09.00.14. Санкт-Петербург, 2015. – 39 с. Рубинштейн, С.Л. Основы общей психологии. – СПб.: Питер, 2008. – 713 с. Чайкин, В.Н. Противодействие правоохранительных органов общественно опасным формам религиозных объединений. Проблемы и поиск решений // Роль религии в жизни современного общества. Сб. ст. Междунар. науч.-практ. конф. - Н. Новгород: Изд-во НИЦ Поволжья «Нижегородское религиоведческое общество», 2010. – С. 275-284. Bennett S., Maton K., Kervin L. The «digital natives» debate: A critical review of the evidence // British Journal of Educational Technology. 2008. Vol. 39 (5). P. 775–786. Castells, М. The Rise of the Network Society. Wiley-Blackwell, 2010. 656 p. Chipriani, R. «Diffused Religion» and New Values in Italy // The Changing Face of Religion / J. A. Beckford, T. Luckmann, ed. L.; New Delhi, 1988. P. 28-48. Goldberg, I. (1996, July). Internet addiction disorder [Electronic mailing list message]. Retrieved from http://users.rider.edu/~suler/psycyber/supportgp.html(accessed: 03.08.2016). Griffiths M.D. Internet addiction: does it really exist? // Psychology and the Internet: Intrapersonal, interpersonal, and transpersonal implications / Ed. by J. Gackenbach. – San Diego, CA: Academic Press. – 1998. – P. 61–75. Karpov V., Lisovskaya E., Barry D. Ethnodoxy: How Popular Ideologies Fuse Religious and Ethnic Identities // Journal for the Scientific Study of Religion. 2012. Vol. 51. № 4. P. 638-655. Prensky M. Digital Natives, Digital Immigrants From On the Horizon / MCB University Press, Vol. 9. No 5, October 2001. [Electronic mailing list message]. Retrieved from URL: http://www.marcprensky.com/writing/Prensky%20-%20Digital%20Natives,%20Digital%20Immigrants%20-%20Part1.pdf(accessed: 04.08.2016). Young K.S. Internet addiction: The emergence of a new clinical disorder // Cyberpsychology and Behavior. 1998. V. 1. P. 237-244. [1] Или «тотальной симуляции» (Ж. Бодрийяр, 1972). - See more at: http://baznica.info/article/hristianstvo-pered-licom-vyzovov-cifrovoj-kultury/#sthash.5H1HrKEs.dpuf http://baznica.info/article/hristianstvo-pered-licom-vyzovov-cifrovoj-kultury/
  3. Что скажут мусульмане? Реального повода для крайнего алармизма по поводу ситуации в «национальных субъектах» РФ пока нет. Однако игнорировать рост этноконфессиональных вызовов в сочетании с регионализмом было бы легкомысленно. Алексей МалашенкоЧЛЕН НАУЧНОГО СОВЕТА МОСКОВСКОГО ЦЕНТРА ПРОГРАММА «РЕЛИГИЯ, ОБЩЕСТВО И БЕЗОПАСНОСТЬ» Системный экономический кризис настойчиво продолжает дестабилизировать обстановку в стране. Вопрос — где и когда нарыв лопнет. Относительно времени и места строятся разные предположения. Этапным моментом может оказаться и 2018-й — год президентских выборов. Независимо от того, сохранит ли Владимир Путин свой пост или у России появится новый президент, уже сейчас можно предположить, какие проблемы при этом возникнут в «национальных субъектах» РФ — на Северном Кавказе, в Поволжье, а также в регионах со смешанным этноконфессиональным населением. Исламский фактор Речь в первую очередь идет о мусульманах — гражданах России — их примерно 16 млн чел. В семи субъектах Федерации мусульман большинство: в Ингушетии — 98%, Чечне — 96%, Дагестане — 94%, Кабардино-Балкарии — 70%, Карачаево-Черкесии — 63%, Башкортостане — 54,5%, Татарстане — 54%. (Еще в девяти субъектах их более 10 %: в Адыгее — 21%, Астраханской области — 26%, Северной Осетии — 21%, в Оренбургской области — 16,7%, в Ханты-Мансийском автономном округе — 15%, Ульяновской области — 13%, в Челябинской — 12%, в Тюменской — 10,5%, в Республике Калмыкия — 10%.) В случае обострения ситуации в политическом поведении меньшинств усиливается этноконфессиональный акцент. В некоторых из перечисленных регионов нечто подобное уже имело место, хотя в условиях «строго» авторитаризма не всегда было заметно на поверхности, да и в официальной статистике результатов выборов не находило правдивого отражения. Население «мусульманских республик» связывает свои требования в социально-экономической сфере с апелляцией к этнокультурной и религиозной традициям. Все большее раздражение вызывает преследование исламского инакомыслия. В наибольшей степени это характерно для Северного Кавказа, но схожие настроения заметны и в Поволжье — в Татарстане, Башкортостане. Шаги, направленные на укрепление «вертикали власти», частью общества, например интеллигенцией, рассматриваются в том числе как гонения на идентичность, стремление к нивелированию, созданию некоего российского варианта «советского человека». Проблемы идентичностиВ многонациональной России присутствуют три вектора идентичности — гражданская (российская), этническая и конфессиональная. Иерархия принадлежности к ним различна: индивид может в первую очередь ощущать себя мусульманином, затем татарином (чеченцем, даргинцем и т.д.) и только потом гражданином России. В этом нет ничего необычного, тем более опасного. Проблема возникает, когда эти векторы оказываются разнонаправленными и, например, религиозная идентичность вступает в конфликт с идентичностью гражданской. Попросту говоря, индивиду комфортнее и престижнее осознавать себя мусульманином, чем россиянином. (Кстати, такой диссонанс порой возникает не только среди мусульман. Православная идентичность не всегда тождественна российской, причем последняя по сравнению с первой может представляться для русского человека вторичной.) Ярким и нежданным примером «диссонанса идентичностей» стало «огорчение» Татарстана по поводу краха российско-турецких отношений. Помимо негативных экономических последствий — до конфликта, начавшегося после того, как турки 24 ноября сбили российский Су-24, ежегодный объем турецких инвестиций в Татарстан составлял $1,5–2 млрд, а двусторонний товарооборот в 2013 году — $659,4 млн — безусловно, сказалась принадлежность татар к тюркскому миру. В ноябре 2015 года на татарстанском сайте Kazanreporter появился материал, в котором говорилось, что Татарстан и Турция «неразлучны, как ноготь и палец». Татарстанские политики не комментировали обострение между Москвой и Анкарой, соблюдая своего рода «нейтралитет». В то время как в Москве у посольства Турции явно с благословения властей прошла бурная демонстрация протеста, в Казани местная полиция всячески сдерживала страсти манифестантов. Антитурецкий курс, в частности закрытие турецких культурных центров, был болезненно воспринят и в других тюркоязычных республиках — Туве, Якутии, Башкортостане, где коренное неславянское население, особенно интеллигенция, восприняли его как унижение их этнокультурной самобытности. Татары, другие тюркские этносы остро ощутили свою тюркскую идентичность, оскорбленную политикой Москвы. Подобные чувства сохраняются в памяти надолго. И это вполне может сказаться на политических симпатиях, в том числе персонально к Путину, который и является главным проводником антитурецкого курса. По стопам КадыроваВ регионах все более распространяются настроения в пользу большей самостоятельности при принятии тех или иных политических решений. Да, знаменитый ельцинский лозунг «берите суверенитета, сколько проглотите» сегодня неактуален. Зато в условиях финансового дефицита он, похоже, может сэволюционировать в нечто иное, а именно в негласное обращение федеральной власти к регионам: «лопайте, что дают (из федерального бюджета), а уж дальше решайте свои проблемы, как хотите». В республиках хорошо понимают: «тучные годы» прошли, наступило «несытое время». И чем больше местные элиты это осознают, тем большей самостоятельности они начнут добиваться. Получил же гиперсамостоятельность Кадыров, который проводит в своей Чечне даже что-то вроде собственной внешней политики. «Фактор Чечни», а точнее, «фактор Кадырова» накладывает отпечаток на общее видение ситуации в стране. Региональные элиты понимают причины неформально эксклюзивного статуса Чечни, полученного ею в качестве компенсации за две войны, а также особые отношения между ее главой Рамзаном Кадыровым и Владимиром Путиным. Однако в психологическом плане вопрос «почему ему можно, а нам нельзя» витает в воздухе. Незаменимость Кадырова интерпретируется еще и как страх перед ним Путина, чего последний, возможно, даже не осознает. Сегодня Кадыров может гарантировать кандидату в президенты 100 и более процентов голосов, но в некоей гипотетически экстраординарной ситуации он может подобной «квоты» и не дать. Время от времени идущие в фейсбуке разговоры о возможном президентстве Рамзана Кадырова вызывают улыбку. Однако его политическая позиция созвучна думам значительной части российского общества, в том числе лиц славянской национальности, — не исключено, что в качестве кандидата на пост президента он может собрать голосов не меньше, а то и больше, чем сам Жириновский. Где самостоятельность — там больше, так сказать, «этницизма» и ислама, в котором, между прочим, наличествует концепт идеального общественного устройства, идеального государства социальной справедливости, т.е. всего того, чего сейчас так не хватает в России. Реакция на социально-экономическую напряженность в республиках хоть и в разной степени, но принимает и будет принимать религиозную форму. Ислам, особенно при нынешнем уровне его политизации, остается религией протеста. Что такое облеченный в религию протест, хорошо известно. И если последние два года ситуация в мусульманской России была относительно спокойна, то основные причины для дестабилизации сохраняются. На Северном Кавказе продолжают действовать множество больших и малых радикальных и экстремистских группировок. СМИ сообщают об уничтожении то одной, то другой из них, однако на смену погибшим боевикам приходят новые. Из Сирии возвращаются бывшие игиловцы*. Пока что их активность мало заметна, но потенциал велик, и в случае ухудшения общего положения они могут сыграть весьма заметную роль. Отсюда недалеко и до всплеска терроризма, который, как уже не раз случалось, может выйти за пределы северокавказского региона. В канун Сочинской Олимпиады этой угрозы удалось избежать. Однако можно предположить, что в настоящее время экстремисты начнут «готовиться» к президентским выборам. Мигранты как угрозаНа все это накладываются проблемы миграции из Центральной Азии, Азербайджана, а также внутреннего миграционного процесса с Северного Кавказа. Численность мусульманских мигрантов из ближнего зарубежья (термин постепенно устаревающий) колеблется в пределах от 4 до 5 млн человек. Когда политики, в том числе президент, говорят о количестве мусульман в России, то называют цифру 20 млн человек, то есть включают в нее выходцев из Центральной Азии и азербайджанцев. И это правильно, поскольку приезжие мусульмане стали частью российского общества. Мигранты вторгаются в экономическую жизнь, оказывают возрастающее давление на социальные сферы — медицину, образование; они, наконец, требуют создания условий для отправления религиозного культа. Все это вызывает раздражение у коренного населения. Негативная реакция усиливается демонстрационным эффектом — событиями в Европе, где волна беженцев с Ближнего Востока и из Северной Африки привела к небывалому всплеску межэтнической и политической напряженности, вызвала рост консервативных, националистических настроений в обществе. Подобный сценарий для России, несмотря на нынешнее относительное благополучие, вполне вероятен. Тем более что среди мигрантов, а в большинстве это молодые мужчины, есть немало радикально настроенных мусульман, которые активно взаимодействуют со своими российскими единомышленниками. Такое сочетание создает горючую смесь. Мигранты в России ратуют за соблюдение исламских традиций, в том числе в еде, в одежде, их отношение к женщинам в чем-то схоже с отношением к слабому полу у мигрантов в Европе. Среди этой публики есть сторонники Исламского государства-халифата*, а также и те, кто обрел, сражаясь на Ближнем Востоке, опыт джихада. Именно эта часть мусульман наиболее критично относится к внешней политике России на Ближнем Востоке. Мигранты-мусульмане становятся фактором формирования «великого исламистского пути», который начинается на Ближнем Востоке, пересекает Россию, некоторые близкие к ней государства и достигает Дальнего Востока. В преддверии президентских выборов проблема мусульманской миграции скорее всего обострится. Уже сейчас обыватель все чаще задается вопросом: а будет ли способна российская власть предотвратить эксцессы наподобие тех, с которыми уже столкнулась Европа? Отложенные вопросыНекоторые эксперты предрекают России скорый и неизбежный распад по этноконфессиональному принципу. Думается, реального повода для крайнего алармизма пока нет. Однако игнорировать рост этноконфессиональных вызовов в сочетании с регионализмом было бы легкомысленно. Может статься, что в канун выборов 2018 года президенту придется отчитываться не только за успехи во внешней политике — их может оказаться уже недостаточно. Тем более что на смену им могут прийти неудачи. Кто, например, поручится, что в Сирии наследник Башара Асада, сказав России спасибо , тут же не захочет с ней попрощаться? Подобный поворот будет выглядеть как поражение Москвы в мусульманском мире. С президента могут спросить за бедность, за рост цен, за все ту же коррупцию, за непреходящую межэтническую конфликтность, за непрофессионализм политики в области государственно-исламских отношений. Можно не сомневаться: свою особую обиду выскажут и «национальные субъекты». * ИГИЛ ( «Исламское государство», ИГ, ДАИШ) — группировка, запрещенная на территории РФ как террористическая.
×
×
  • Создать...

Важная информация