Поиск по сайту

УФИМЦЕВА ЕКАТЕРИНА ИГОРЕВНА 1 НИУ «Саратовский государственный университет им. Н.Г. Чернышевского», Саратов, Россия Тип: статья в журнале - научная статья Язык: русский Том: 10 Год: 2021 Страницы: 61-68 ЖУРНАЛ: СОЦИОЛОГИЯ РЕЛИГИИ В ОБЩЕСТВЕ ПОЗДНЕГО МОДЕРНА Учредители: Белгородский государственный национальный исследовательский университет, Институт Общественных наук Белграда, Российское общество социологов ISSN: 2411-2089 КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: ОБРАЩЕНИЕ, РЕЛИГИОЗНОЕ ОБРАЩЕНИЕ, РЕЛИГИОЗНАЯ АФФИЛИАЦИЯ, АЛЬТЕРНАЦИЯ АННОТАЦИЯ: В статье представлен генезис понятия «обращение»: от зарождения в античной философии и ветхозаветной религии древних иудеев, через последующую христианизацию и интеграцию христианского толкования «обращения» в зарождающуюся психологию религии, к дальнейшей дехристианизации и секуляризации понятия «обращения» в социологических исследованиях, а также к поиску альтернативных понятий с целью определения и описания социологического ракурса изучения феномена «обращения». Выбор исследователем базовой научной категории для изучения феномена «обращения» и основного значения этой категории определяет не только конкретный предмет исследования, но также направление научной интерпретации самого феномена «обращения» и его различных аспектов. UFIMCEVA EKATERINA IGOREVNA 1 Saratov National Research University. N.G. Chernyshevsky, Saratov, Russia The article presents the genesis of the concept of " treatment»: from the origin in ancient philosophy and the Old Testament religion of the ancient Jews, through the subsequent Christianization and integration of the Christian interpretation of" conversion "in the nascent psychology of religion, to the further de-Christianization and secularization of the concept of" conversion "in sociological research, as well as to the search for alternative concepts in order to define and describe the sociological perspective of the study of the phenomenon of"conversion". The researcher's choice of the basic scientific category for studying the phenomenon of " conversion "and the main meaning of this category determines not only the specific subject of research, but also the direction of scientific interpretation of the phenomenon of" conversion " and its various aspects. Keywords: CONVERSION, RELIGIOUS CONVERSION, RELIGIOUS AFFILIATION, ALTERNATION СПИСОК ЦИТИРУЕМОЙ ЛИТЕРАТУРЫ: 1. Астахова А.С. Изучение процессов обращения индивида в новые религиозные движения // Ученые записки Института социальных и гуманитарных знаний. Казань. 2009. № 7. С. 3-11. 2. Астахова Л.С., Бухараев Я.В. Конверсионные интенции и современный ислам: попытки классификации "путей в духовную практику" (а основе мониторинга по Республики Татарстан)//Ислам в современном мире. 2017. Т. 13. №2. С. 125-136. EDN: UQCAZV 3. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности Трактат по социологии знания. М.: "Медиум", 1995. 323 с. 4. Бергер П. Л. Приглашение в социологию: Гуманистическая перспектива/Пер. с англ. под ред. Г.С. Батыгина. М.: Аспект Пресс, 1996. 168 с. 5. Бурнашёва А.А. Современные отечественные исследования религиозного обращения//Вестник Московского университета. Серия 7. Философия. 2016. №3. С. 109-120. EDN: WILWKB ТРАНСФОРМАЦИЯ ПОНЯТИЯ «ОБРАЩЕНИЕ».pdf

Господь! Сколь безнадежны все попытки... Господь! Сколь безнадежны все попытки Сквозь немоту приблизиться к Тебе. Средь многих прав, лишь право на ошибку Моей судьбой оправдано вполне. Как мотылек, что прянул, опаленный, Из пламени в сгустившуюся тьму — Так я бежал когда-то, ослепленный, От следования Слову Твоему. И мир померк, и духу стало тесно, И Бездна отворилась предо мной, Но верил я, что и для падших в Бездну Ты, недвижим, пребудешь за спиной. Когда же Страж на дверь обрушил молот, Закрыв мне отступ к Свету бытия, Я оглянулся, сердцем чуя холод, И вот, мой Бог, здесь не было Тебя. Так смерть опережает Смерть Вторая И делает бессмысленной канву. С тех пор я слышу — и не постигаю, С тех пор живу — как будто не живу. Лишь память, ненадежная обитель, Хранит залог надежды неземной. Я жду — разбивши ковы, Искупитель От Крестной Жертвы явится за мной. © С. Калугин 1998

Матвей Бим-Бад. ПОПЯРА Пол камеры блестел инеем. Он знал, что скоро придет буц-команда и, бросив его на этот пол, будет дубасить сапогами и деревянными палками. Это последний раз, потом он десять дней будет собирать силы и, если выживет, то выйдет на зону без ссадин и синяков. Отбитые в предыдущих экзекуциях внутренности дрожали, но, услышав в коридоре бура шаги, он встал. Все равно первый удар, пусть в пустоту, но его. ...Он дополз до кружки и, проломив ледок, попытался напиться. Не сумев глотнуть, перевалился на спину и, приоткрыв, насколько мог, рот, лил воду на лицо, на глаза, залепленные кровью и гноем. Он не смог забраться на нары и, лежа на полу, в полубреду понял, что это конец, что не встать ему больше с этого проклятого пола. Если бы кинули ему положенный по закону бушлат, тогда еще да, а так он тихо замерзал. Духа в нем было еще много, а вот жизнь потихоньку уходила, и от обиды на толстые стены, на крепкие решетки, на свою слабость он заплакал, и слезы жгли разбитое лицо, и он удивился: чего это я плачу... Он с бригадой грузил пароход козлятиной. Целый трюм козлятины. Пароход шел куда-то на север, навигация кончалась, и портовики гнали секцию за секцией, и конца краю этому видно не было. Все вымотались, но они отломили четыре козьих мороженых ноги и в двух ведрах передали наверх крановщице. Скоро ноги сварятся на жарких крановых обогревателях, и одно ведро они обменяют у соседей, разгружающих пьяный пароход из Вьетнама, на ром или водку, а вторым ведром закусят сами. Всем хватит горячего бульона и волокнистого козьего мяса. Он зачмокал губами и сильно потянул носом, но пахнуло на него не мясным ароматом, а запахом застарелой мочи. Ну да — он же в школьном туалете. Перемена. Он курит, пуская дым по стене, и ждет звонка, потому что ему надо выйти последним. Последним потому, что... Но тут память застопорило, этого он не хотел вспоминать. Словно помогая ему, загремел замок. — Снова, что пи? — безнадежно подумал он, но чьи-то незнакомые голоса бубнили над ним, кого-то называли «батюшкой», чьи-то руки поднимали его с пола — «не трепыхайггесь: в санчасть несем». И тогда он позволил себе роскошь потерять сознание. — Да какой ты мне отец? Я отсидел больше, чем тебе лет, это ты мне сынок, и не подъезжай ко мне со всей этой святостью. Я тебе, конечно, обязан. Расскажи лучше, как тебя в бур пустили. Священник действительно был не стар. Он сидел на табуретке, немного согнувшись, и, глядя священническим взглядом — как бы сквозь человека, говорил глухим голосом: «Да это не я. Целая комиссия была. Вы не волнуйтесь, я к вам ни с чем не подъезжаю. Болит у вас?» — Болит? — Он открыл тумбочку. — Ты смотри, в первые отсидки мне сало да чеснок приносили, а тут икра красная, икра черная, печень трески (очень полезна мне сейчас), крабы, водка в пластиковых бутылках («Белый орел» называется)... Сигареты «Кэмел» с фильтром и без фильтра, анаша (план по-нашему) и папиросы «Казбек» для нее... Лекарства шведские, французские, японские, япона мать... Тут захочешь помереть — не помрешь. Но болит, поп, болит. Все болит. А больше всего болит, что сдох бы я там, если б не ты, а этот козел кум ходил бы поверх земли. Теперь все наоборот будет — я, вроде, похожу еще. — Оставьте, оставьте вы это. — Священник вскочил, дернулся к двери, вернулся обратно. — Бросьте вы это! — Что, стукануть хотел? Ну, шучу, шучу я. Тебя как зовут? Отец Анатолий? Ну, ладно, отец, так отец. Ты слушай, отец. Я святош никогда не трогал. Их раньше много сидело за веру. Крепкие ребята — все могли вытерпеть. Операм их дернуть было не за что, мы их особо не прижимали, но большевички все равно их кромсали, как хотели, а они молились за гонителей своих и тихо помирали, как я там, в трюме. Папаня, со мной это не пройдет, я ни левой, ни правой не подставлю. Ладно, ты иди. Я хочу водки выпить. Один. К жизни я еще не привык, не чувствую ее. Приходи, когда хочешь. Ты теперь навек в законе. Хочешь, девочек позовем? Ну, ладно, иди, иди, не в себе я еще. Он хлебнул из бутылки, и без того нывшую поясницу хватило огнем, но давно не обращавший внимания на боль, он помягчел и, быстро пьянея, повалился на койку. Прижал колени к груди, замер, и какая-то музыка звучала, и смерть быта рядом, и этот поп, и снова промерзлый пол, заляпанный его кровью, и он лениво подумал: «Проснусь или не проснусь?» Он проснулся в другой палате. На стуле дремал медбрат из зеков. — Эй! — позвал он. — Где это я? — А, Михалыч проснулся. Ты на центральной больничке. Тебе операцию делали, почку взяли. Заражение начиналось. Лепилы говорят, теперь опасности никакой. Еще чего-то тебе штопали. — Прикури мне сигарету. Есть? — Да у тебя полно в тумбочке. Он затянулся из рук зека несколько раз. — Возьми себе пачку. Возьми еще. Сколько я здесь? — Пятый день. Я пойду врача позову. — Поп приходил? — Каждый день. Попяра хороший, с понятием. Он был слаб, и голова кружилась от затяжки, но то, что было рядом, ушло. Он чувствовал это. Хотелось встать и что—нибудь сделать, но не было сил, и он просто радовался. Трудно он выздоравливал. Его часто трясло, он стал слезлив, немного капризничал, подсмеиваясь над собой, и не мог привыкнуть к теплу. Отец Анатолий приходил часто. В душу не лез, ничему не учил. Библию не приносил, и он с интересом ждал, когда же тот заговорит о главном, и репетировал этот разговор, был готов и знал, что не отступит от своего. Он представлялся себе старым, мудрым, опытным котом, который, лениво зажмурившись, следит за мышкой, кругами шныряющей вокруг него, и вдруг, раз, и мышка вот она, но не в когтях, а в мягкой лапе, и может гулять свободно и безбоязненно кормиться. Позорную баночку, привязанную к ноге, убрали. Приезжий зубной врач снял слепки, и новые зубы делались в столице. В тот день отец Анатолий пришел усталый и, поздоровавшись, сказал: «Крестил в новой нашей часовенке». — Ну вот, пошла преступность на убыль. Скоро и работать не с кем будет. Священник взял со стола кусочек хлеба и, с удовольствием понюхав, стал есть. — Да ты бери, батя. — Он принялся доставать припасы. — Благодарю, не надо — сейчас пост. — И мне, что ли, поститься? — Больным дозволено поста не держать. А вот поговорить нам надо. Вы все также думаете про то, о чем мы с вами тогда говорили? — Это про кума, что ли? — И о нем, и обо всем остальном... Вам инвалидность дают. Комиссуют скоро. Уедете вы отсюда. Неужто — после всех мук — опять в... эту... — Он замялся. — В грязь, — ты хочешь сказать. Это, батя, не грязь, это жизнь моя, жизнь моя это. А муки мне выпали не за то, что я плохой, это просто оперу ляпнули, что денежкой я распоряжаюсь, большой денежкой, такой, что его заломало. Ты видел, что он со мной: сделал. Так что, могу я его оставить? — Его уволили. Идет следствие. — Ты, отец, не понимаешь, у нас свой закон, и мы по нему живем. — Закон для всех один — Божий. — Батя, только про законы мне не говори. Я их изучил — от царя Хаммурапи до наших дней. Ты, вообще, знаешь, что, кроме фени и русского, я еще на двух языках с тобой говорить могу. У меня столько времени свободного было, сколько у немногих бывает, и я это время не только в стирки коцанные катал, я читал и думал, думал и читал. И еще слушал. Если б ты знал, какие люди мне лекции читали. Я думаю, что курс твой семинарский я превзошел. Меня посвящали в тонкости синтоизма. Индусы и кришнаиты, зороастрийцы и евреи, православные, католики и протестанты, баптисты разных мастей и толков. Не перечислишь всех, кто меня просвещал и обращал. — Читал я Веды и Пураны, руны и Каббалу, «Книгу мертвых» — и египетскую, и тибетскую. Философов религиозных и нерелигиозных, да ко всему этому комментарии и комментарии к комментариям, и просто книги — литературу. Библию я знаю и люблю, кроме «Чисел» и «Царств», а «Иова» и «Екклесиаста» — наизусть. Хочешь, я тебе про индийский след Христа расскажу? Законы... Законы меняются, а люди нет. Кто ошуюю и одесную Христа висели? Есть свет и тень, добро и зло. И одного без другого не бывает. Вот ты вытащил меня, а теперь маешься — добро или зло ты сделал. Ты не майся, этот пес — мало того, что вор, он еще и предатель, он своих предал, а я нет. И крови на мне нет. Я тебя люблю, но ты — как коммуняка: я всегда наперед знаю, что ты мне скажешь, потому что ты — догматик, и я в любом споре всегда у тебя выиграю, всегда. Ну, что молчишь ? Отец Анатолий все это время сидел, как-то скучая и даже вроде стыдясь за него, и, отвечая, первый раз назвал его на «ты». — Ну, и что же ты искал столько лет, у стольких людей и книг? Ответов или, может быть, оправданий? — А чего мне оправдываться? Что было, то было, я не жалею и не стыжусь. Ты представь себе сильного красивого гордого пацана. Весна, май месяц, к концу седьмой класс идет, а у меня штаны порвались на том месте, коим сидят. У матери до получки три дня. Три дня надо протерпеть. Можно, конечно, заштопать, но заштопать — значит признать. А так: — только что порвал. Как назло, вызывают к доске, и, когда мимо ее парты проходил, она взяла палец, сунула его в дырку и покрутила. Я и так бесился, меня весь класс ненавидел, девчонки плевались, а эта, дочка великого артиста, палец всунула. Ну, куда я мог, прикинь, после этого пойти? Я и пошел. Вот тебе вопросы и ответы, вот тебе жизнь и смерть, добро и зло. Вот тебе закономерность случайности, и вещь-в-себе, и все шесть доказательств. — Что я искал? Да ничего я не искал. Любознательный я просто. А в пост выпить можно? Они сидели за столом, низко склонив головы друг к другу, выпивали, и отец Анатолий тихо говорил: — Вся твоя мудрость — это хорошо. Только ни на что она не годится. Не надо ничего придумывать, побеждай ты меня в споре любом. Только я главное у тебя уже выиграл — жизнь твою выиграл. Ты там не за деньги воровские бился, ты за душу свою бился, и душа твоя всю жизнь томилась, и маялась, и искала. Ты не меньше меня верующий, только не знаешь это-то, и ничего ты больше не сделаешь. Выброси дуболомные мысли свои. — Ну, ты даешь, поп, ты в натуре даешь, попяра, — плакал он, — что же, мне теперь на инвалидную пенсию жить? — При Храме жить будешь, работы полно. Мне без тебя плохо теперь. — Да я не рукодельный. — Ничего, вот — деньги хранить умеешь. В эту ночь он плохо спал, все вставал, пил воду, курил и думал — ничего не решено, обмозговать все надо. Но все было решено.

Уважаемые коллеги! Вы можете обращаться здесь за консультацией по методологии и методике исследований, понятийному аппарату и организации проведения исследований по социологии религии.

Марина Гершенович А два бестолковых создания топтались под стенами здания, приметные всем за версту — топтались у Храма Христу. Один, припадая на ногу, молился вполголоса Богу, вышагивал, как арестант. Другой был как есть протестант. И оба томились, как угли в печи, у стен православного Храма в ночи и думали каждый из них о своём: "Зачем мы отправились к службе вдвоём..." "И как там без нас домочадцы..." А службе никак не начаться.... Открылись алтарные дверцы, и вот, запели во славу и за живот всех сущих и Духа Святого. За грешных замолвили слово. Читали акафисты. Вот и весь сказ. И слёзы текли у обоих из глаз. Они ж бестолковыми были. А может быть, свечи чадили и свет их искрился в церковной пыли... "Ах, Господи, ножка болит, исцели!"

Более 200 жителей Якутии приняли крещение в водах реки Чульман Якутия. 28 июля. ИНТЕРФАКС – Свыше 200 жителей Нерюнгринского района Якутии присоединились к Православной церкви в пятницу, в День Крещения Руси. В этот день архиепископ Якутский и Ленский Роман в сослужении священников совершил массовое крещение местных жителей в водах реки Чульман, сообщает епархия. Перед этим все, над кем был совершен обряд, прошли соответствующую подготовку. Ранее в этот же день епископ совершил литургию во Владимирском храме посёлка Чульман и разделил общую праздничную трапезу с прихожанами и гостями престольного дня. Источник: http://www.interfax-religion.ru/?act=news&div=67805

Дорогие коллеги, участники авторского коллектива Энциклопедического словаря социологии религии! Сердечно поздравляю всех с наступающим Новым Годом! Минувший год был для нас напряжённым, но успешным. Практически выполнен сбор всего статейного материала словаря. 420 статей 98 авторов, российских и зарубежных, написаны. Ещё идёт работа по уточнению, согласованию, приведению статей в требуемый формат. Очевидно, что в наступающем году всё будет завершено и останется финальная стадия издательских процедур. За те два года, что прошли со времени коллективного решения о создании словаря (31 января 2013), мы провели четыре очень содержательных семинара по тем вопросам социологии религии, которые нас как специалистов волнуют, требуют осмысления, заставляют шевелиться наши учёные мозги. Сейчас на очереди пятый семинар, 29-30 января (там же в МГИМО). Участвовали авторы словаря и в других важных научных делах, что явно повышало качество их вклада в создание словаря. Хорошо заметно, как работа над статьями словаря многих из нас побудила к активному обсуждению появившихся идей, формулировок, подходов. То есть научная мысль получила дополнительный позитивный импульс. Не менее важно и то, что за время участия в коллективном труде многие коллеги узнали друг друга не только по фамилии как авторов каких-то публикаций, но познакомились лично, стали сотрудничать, выступили в качестве соавторов. Такими небольшими шажками совместной работы мы постепенно приближаемся к состоянию сообщества, осознающего необходимость профессиональной консолидации и преодолевающего разъединяющие многих объективные и субъективные препятствия. Конечно, одним таким совместным трудом объединиться невозможно. Но хорошее начало положено. Я чрезвычайно горд тем, что все участники этой общей работы делают её бескорыстно, из научного энтузиазма и понимания профессиональной необходимости. Это значит, что мы убеждены - дело делается достойное и есть смысл вкладывать в него своё время и усилия. Большая признательность зарубежным коллегам - их вклад, также бескорыстный, способствует выходу нашего словаря за пределы сугубо российского научного масштаба. И очень ценно участие авторов из республик бывшего Союза - оно показывает, что союз учёных прочнее государственного. Всем желаю здравия телесного и ментального (очень нам всем это ещё пригодится - и в науках и в житейских делах), интересной работы, научных достижений. И побольше радостных мгновений жизни! С глубоким уважением. Михаил Смирнов