Поиск по сайту

Religion in the contemporary Russian society 28.10.2021 Baltic Rim Economies Professor, Belgorod State National Research University, Russian Federation Russian post-Soviet society is among the most secularized ones on the European scale. The long-term trend towards the departure from religious traditions first emerged in Russia 300 years ago, during the period of radical modernization by Emperor Peter the Great. The radical and systemic nature of secularization during the Soviet period (1920s-1980s), when religious doctrines and practices were rejected on the level of state ideology, led to the virtual displacement of religion to the periphery of public and, to a large extent, private life. Due to the natural departure of pre-revolutionary generations, mass religious culture had virtually disappeared by the 1970s (V. F. Chesnokova; Y.Y. Sinelina). ... https://sites.utu.fi/bre/religion-in-the-contemporary-russian-society/

Дмитрий Узланер. Конец «проправославного консенсуса»: религия как новый раскол российского общества Дмитрий Узланер (РАНХиГС, МВШСЭН; научный сотрудник Института общественных наук; главный редактор журнала «Государство, религия, церковь в России и за рубежом»; канд. философ. наук) Dmitry Uzlaner (Russian Academy of National Economy and Public Administration, Moscow School of Social and Economic Sciences, Researcher; Editor-in-Chief of the journal “Gosudarstvo, religiia, tserkov’ v Rossii i za rubezhom”; PhD) uzlanerda@gmail.com Ключевые слова: проправославный консенсус, религия в России, Русская православная церковь, антиклерикализм, атеизм, деконверсия Key words: pro-Orthodox consensus, religion in Russia, Russian Orthodox Church, anticlericalism, atheism, deconversion УДК/UDC: 316.48/.74 Аннотация: Статья посвящена феномену «проправославного консенсуса», сложившегося в России к началу XXI века, и его постепенному разрушению в 2010-х годах. Православие из фактора национального консенсуса постепенно превращается в фактор конфликта, раскалывающего российское общество. Этот процесс иллюстрируется целым рядом кейсов, начинающихся с дела «Пусси райот»: появление в публичном пространстве «бывших верующих», становление нового российского атеизма, конфликты вокруг музеев, выставок, фильмов, риторика «информационной войны» против Церкви и т.д. Конец «проправославного консенсуса» объясняется автором как следствие того противоречия, которое возникает между макро- и мезоуровнем этого консенсуса. Abstract: The article is devoted to the phenomenon of the proOrthodox consensus that has developed in Russia by the beginning of the XXI century and its gradual destruction in the 2010s. Russian Orthodoxy is gradually turning from a factor of national consensus into a factor of conflict that is splitting Russian society. This process is illustrated by a number of cases starting with the Pussy Riot case: the emergence of “former believers” in public space, the formation of a new Russian atheism, conflicts around museums, exhibitions, films, the rhetoric of “information warfare” against the Church, etc. The author explains the end of the pro-Orthodox consensus as a consequence of the contradiction that arises between the macro- and meso-level of this consensus. Dmitry Uzlaner. The End of the Pro-Orthodox Consensus: Religion as a New Cleavage in Russian Society [1] В своем знаменитом исследовании общественно-политических расколов Сеймур Мартин Липсет и Стейн Роккан включают разделение по линии «религиозное/секулярное» в число основных расколов современных национальных сообществ [Lipset, Rokkan 1967]. Противостояние секулярных и религиозных групп является важным фактором в общественно-политических конфронтациях [2]. Хотя этот тезис представляется достаточно убедительным, но все же постсоветская Россия до сих пор казалась любопытным исключением из этой закономерности. В результате советской секуляризации религия не утратила своей социальной значимости и не стала маргинальной. Наоборот, после падения СССР к ней оказалось приковано повышенное внимание. Однако едва ли она ассоциировалась с конфронтацией и противостоянием. Внутри различных религиозных организаций и между ними, конечно, всегда существовали разногласия [Костюк 2002]. Шли ожесточенные споры по поводу деятельности так называемых «сект» и «новых религиозных движений» [Shterin 2012]. Не заканчивается борьба с радикальным исламизмом. Но религия в целом — по крайней мере, в ее традиционных формах (прежде всего, в связи с Русской православной церковью) — до сих пор казалась фактором консенсуса, а не конфликта. Эта особенность постсоветской или «постатеистической» ситуации получила в академической литературе название «проправославного консенсуса». Ниже я собираюсь проанализировать этот особый консенсус, который, как мне представляется, в настоящий момент подходит к своему концу. Мы являемся свидетелями его медленного, но драматического разрушения. Что такое «проправославный консенсус»? Прежде чем перейти к детальному обсуждению проправославного консенсуса, я бы хотел прояснить некоторые вопросы, касающиеся теории. Вслед за Карелом Доббелере [Dobbelaere 2002; 2004: 230] я рассматриваю секуляризацию — и десекуляризацию — как многомерные понятия. Эти процессы могут происходить на трех разных уровнях: макроуровень [Dobbelaere 2002: 29—35] (уровень социальной структуры, или социетальная секуляризация/десекуляризация), мезоуровень [Dobbelaere 2002: 35—38] (уровень, где происходит взаимодействие между обществом и индивидуумом, например религиозная община или организация) и микроуровень [Dobbelaere 2002: 38—43] (индивидуальный уровень, или уровень личных верований и практик). Под мезоуровнем я понимаю не только секуляризацию/десекуляризацию применительно к организациям, как это было у самого Доббелере, то есть «изменения, происходящие в установках религиозных организаций… по поводу веры, морали и ритуалов» [Dobbelaere 2002: 25], но и нечто более широкое, включающее отношение населения к этим организациям, общественное одобрение или неодобрение их деятельности, доверие или недоверие к их представителям, желание или нежелание следовать их советам. В этом смысле понятие «проправославного консенсуса» имеет отношение к мезо- и отчасти макроуровню, если рассматривать последний как логическое продолжение первого. В данном тексте мы не будем касаться микроуровня. Термин «проправославный консенсус» был введен Дмитрием Фурманом и Киммо Каариайненом на рубеже XX—XXI веков [Фурман, Каариайнен 2000; 2007а]. Эти ученые рассматривают проправославный консенсус как одно из самых ярких проявлений так называемого «религиозного возрождения» в постсоветской России. При помощи этого понятия они пытаются выразить очень простую идею: «хорошее» и «очень хорошее» отношение к православию становится прочным и «безусловным» отношением подавляющего большинства, практически всеобщим [Там же: 20—22]. Этот консенсус является общенациональным, «поскольку удельный вес “хорошо” и “очень хорошо” относящихся к православию — значительно больше, чем удельный вес верующих» [Там же: 22]. Парадоксальным образом, «хорошо относятся» к православию не только верующие, но и подавляющее большинство тех, кто идентифицирует себя как «колеблющиеся», «неверующие» и даже «атеисты» [Там же]. Следовательно, согласно Фурману и Каариайнену, «атеисты и неверующие в той или иной мере входят в “проправославный консенсус”» [Фурман, Каариайнен 2007б: 81]. Таким образом, «проправославный консенсус» означает одобрительное отношение к русскому православию и Русской православной церкви (РПЦ) как институциональному воплощению православия со стороны населения, независимо от класса, пола, дохода, рода занятий и даже собственно веры или неверия. Сергей Лебедев, автор единственной статьи, в которой была предпринята попытка дальнейшей разработки этого понятия, выделяет три смысла «проправославного консенсуса»: «…доверие в обществе к церкви в лице РПЦ МП; преобладание позитивного имиджа православия и церкви; преобладание позитивных социальных ожиданий от религии и церкви и их взаимодействия с обществом» [Лебедев 2015: 14]. Это и есть «проправославный консенсус» на мезоуровне. Но как Фурман и Каариайнен концептуализируют макроуровень «проправославного консенсуса»? Они рассматривают его как логическое продолжение мезоуровня. Как бы проецируя этот консенсус в будущее, они пишут: По сути, Фурман и Каариайнен связывают «проправославный консенсус» с традиционной практикой тесных взаимоотношений между государством и церковью, считая мезо- и макроуровни взаимно усиливающими друг друга. Лебедев также рассматривает эти два уровня как тесно связанные: «Институциональная составляющая проправославного консенсуса базируется на согласовании интересов двух базовых социальных институтов: государства и церкви (в лице РПЦ МП) [Лебедев 2015: 15]. Как будет показано ниже, эта связка двух уровней весьма проблематична. В момент перехода от мезо- к макроуровню «проправославный консенсус» начинает давать трещины. Разрушение «проправославного консенсуса» на мезоуровне является одновременно причиной и следствием его перехода на макроуровень. Хотя понятие «проправославного консенсуса» не является столь уж важным для исследователей религии в России, поскольку оно не получило никакого особого развития с тех пор, как было сформулировано Фурманом и Каариайненом, все же оно чрезвычайно значимо в качестве «фоновой концепции». Религиозные процессы в России все еще анализируются на фоне имплицитных предпосылок о «проправославном консенсусе» и религиозном возрождении. Эти предпосылки принимаются за нечто само собой разумеющееся, слишком очевидное, чтобы обсуждаться в деталях в рамках конкретного исследования, например, религиозного образования, «поворота к традиционным ценностям» или же новых законодательных инициатив в религиозной сфере. «Проправославный консенсус» упоминается как нечто очевидное, а затем начинается детальное рассмотрение каких-то других вопросов, которым, собственно, и посвящена работа [3]. Однако если проблематизировать это допущение, показать, что «религиозное возрождение» окончено, а «проправославный консенсус» постепенно разлагается, то в таком случае многие другие идеи и события могут быть увидены в совершенно ином свете. Например, мы сможем увидеть религиозные процессы, происходящие в современной России, во всей их неоднозначной многомерности. Методологические размышления: что происходит с «проправославным консенсусом»? Для понимания религиозной ситуации в современной России чаще всего полагаются на опросы общественного мнения. Опросы показывают лишь небольшие изменения в «проправославном консенсусе». В этом смысле позиции Русской православной церкви выглядят достаточно прочными [Религиозность 2017]. Не удивительно, что многие ученые продолжают говорить о «проправославном консенсусе» как об объективной данности. Что же заставляет меня думать иначе? Я твердо убежден в том, что опросы общественного мнения, хотя и являются источником важной информации, все же не позволяют фиксировать некоторые существенные трансформации. На наших глазах формируется новая реальность, еще не вполне очевидная, которая начинает подрывать статус-кво «проправославного консенсуса» и религиозного возрождения. Однако чтобы заметить эту новую реальность, необходимо изменить перспективу. Вячеслав Карпов в своем концептуальном анализе понятия «десекуляризация» проводит важное различие между «европейским» и «американским» пониманиями культуры: Этот второй, «американский» подход к культуре и изменениям в ней продолжает доминировать. Как пишет Карпов: В результате он делает следующий вывод: Он также приводит яркие примеры того, как чрезмерное доверие опросам общественного мнения может искажать наше понимание религиозных процессов [Там же: 126—127]. В моем анализе «проправославного консенсуса» я буду следовать интуиции Карпова и выйду за пределы стандартного анализа опросов общественного мнения. Меня будет интересовать более широкий культурный контекст, понимание которого позволит увидеть те новые тенденции и изменения, которые возникают начиная с 2012 года. Конец «проправославного консенсуса» Другие ученые уже успели обратить внимание на те проблемы, с которыми сталкивается «проправославный консенсус» [4]. Однако никто до сих пор не проделал систематического анализа этих новых тенденций и их влияния на «проправославный консенсус». Дело «Пусси Райот» как поворотный момент Согласно известному выражению Юргена Хабермаса, главный навык интеллектуала — это способность «первым почуять важное» (an avantgardistic instinct for relevances) [Habermas 2009: 55]. В российском контексте роль интеллектуалов все чаще выполняют художники, имеющие «толику храбрости, необходимую для поляризации, провокации и полемики» [Ibid.]. Соответственно, именно выставки и художественные перформансы становятся тем местом, где впервые обозначаются новые культурные веяния. Как писал Агаджанян: Однако эти перформансы оказались лишь прологом к куда более значимому событию. Всякий анализ современной религиозной жизни в России следует начинать с истории «Пусси Райот», ставшей ключевым поворотным моментом для многих процессов. Грейс Дэйви сравнивает религиозную ситуацию с айсбергом, небольшая, верхняя часть которого возвышается над водой, тогда как огромная подводная часть остается невидимой [Davie 2007: 127]. Эту надводную часть легко описать, но как быть с «массивной подводной частью, почти никогда не появляющейся на поверхности, — но без которой наблюдаемой верхушки просто бы не было»? Дэйви спрашивает: «Как… социолог может проникнуть в глубину, чтобы понять происходящее под поверхностью?» отвечая на собственный вопрос, она высказывает предположение, что задача социолога в «наблюдении за обществами в определенные моменты их эволюции, когда “нормальные” способы жизни по той или иной причине приостанавливаются, а на передний план выходит нечто намного более инстинктивное» [Ibid.: 127]. Социологу «следует быть внимательным к эпизодам, как индивидуальным, так и коллективным, в которых и через которые имплицитное становится эксплицитным» [Ibid.: 128]. Дело «Пусси Райот» в 2012 году стало тем самым эпизодом, который позволил увидеть подводную часть российского религиозно-политического айсберга. Он дал возможность узреть «социальные потроха», до тех пор сокрытые под гладкой кожей социальности. Речь идет не только и не столько о художественном достоинстве «панк-молебна», а о том, что развернувшаяся по его следам динамика стала основой для многих тенденций и процессов, имеющих непосредственное отношение к интересующей нас теме [Uzlaner 2014; Uzlaner, Stoeckl 2019]. Практически все культурные феномены, о которых речь пойдет ниже, восходят к «панк-молебну» — в широком смысле, то есть не просто к самому перформансу, а в том числе к спровоцированной им полемике, юридическим последствиям этой полемики и т.д. Эта история может быть рассмотрена как «социальная драма», которая, по словам Виктора Тернера: Инцидент с «Пусси Райот» раскрыл то, что Тернер называет «корневыми парадигмами» российского общества. Это парадигмы, касающиеся отношений между государством и церковью, присутствия религии в публичном пространстве и многого другого [см. Schroeder, Karpov 2013]. «Панк-молебен» состоялся в знаменательный момент: это был период массовых политических протестов против фальсификаций в ходе парламентских выборов 4 декабря 2011 года, ставших «водоразделом в политической истории постсоветской России» [Yablokov 2014: 622] и началом нового предвыборного периода, закончившегося избранием Владимира Путина президентом Российской Федерации на третий срок 4 марта 2012 года. Патриарх Кирилл, возглавляющий РПЦ с 2009 года, сделал ряд заявлений, которые были проинтерпретированы как поддержка возвращения Путина на пост президента и неодобрение антиправительственных гражданских протестов [5]. Здесь обозначились два ключевых момента: 1) новое качество государственно-церковных отношений (что в моей интерпретации соответствует продолжению «проправославного консенсуса» и его переход с мезо- на макроуровень); 2) все возрастающее напряжение между прорежимной церковью и той частью российского общества, которая активно участвовала в протестах 2011—2012 годов или же симпатизировала им. «Панк-молебен», являющийся водоразделом в религиозной истории постсоветской России, стал реакцией на этот ряд событий, что получило отражение в тексте перформанса [6]. Дело «Пусси Райот» выступило катализатором двух процессов. С одной стороны, отношения между церковью и государством интенсифицировались в связи с резким поворотом в сторону «традиционных ценностей», публичным продвижением имиджа России как последнего бастиона христианских ценностей в современном мире [Stepanova 2015; Agadjanian 2017], а также новой юридической реальностью, возникшей вместе с принятием законов, усиливающих позиции РПЦ: организация получила реальные юридические инструменты для борьбы со своими критиками, противниками и конкурентами [7]. Вероятно, Фурман и Каариайнен имели в виду именно это, когда писали о том, что «церковь и власть снова вместе» [Фурман, Каариайнен 2007б: 94], и рассматривали такой ход событий в качестве логичного продолжения проправославного консенсуса на макроуровне. С другой стороны, напряжение в отношениях между определенной частью гражданского общества и РПЦ также начало возрастать. «Панк-молебен» положил начало целой череде медиаскандалов, серьезно подорвавших репутацию церкви, — квартира с нанопылью [8], исчезающие часы патриарха марки «Брегет» [9], скандалы, связанные с педофилией и гомосексуализмом [10], а также ряд автокатастроф с участием нетрезвых священнослужителей [11]. Эта волна негативного медиавнимания была столь сильна, что официальные лица церкви начали говорить о ведении спланированной кампании и даже «информационной войны» против церкви [12]. Определенная часть российского общества была более чем недовольна этим новым этапом в отношениях между государством и церковью. Вопреки ожиданиям выход на макроуровень не стал следующим логическим этапом развития «проправославного консенсуса». Наоборот, он стал началом его конца. Вместо фактора консенсуса православие быстро превращалось в фактор постоянного напряжения и конфронтации. Патриарх Кирилл признал это обстоятельство, предложив в качестве объяснения начала «информационной войны» против церкви очень выгодную для своей организации интерпретацию: «Церковь стала “неудобной” для некоторой части общества, ведь она все громче возвышает свой пастырский голос, чтобы свидетельствовать миру об Истине, что есть правда божия, а что — ложь» [13]. До определенной степени патриарх вполне прав в своих рассуждениях. Ученые, занимающиеся изучением религиозных процессов в России, обращают внимание на «поразительное расхождение между динамикой и величинами… двух рядов данных: идейная религиозность резко возросла и приблизилась к среднему для Европы и всего мира уровню, при этом практическая религиозность сильно не увеличилась и остается на одном из самых низких уровней в мире» [Agadjanian 2006: 174]. Александр Агаджанян, которому, собственно, и принадлежит эта цитата, имеет в виду следующее: религия значима в качестве «работающего символического ресурса, который “вполне хорош для мышления” о базовых основаниях общества», однако эта размытая «семиотическая религиозность» [Agadjanian 2006: 174] оказывает очень слабое влияние на реальную социальную практику, на образ жизни людей и способы принятия ими важных решений. Патриарх Кирилл за годы своего нахождения во главе РПЦ попытался трансформировать этот символический ресурс — частью которого является «проправославный консенсус» — в нечто более осязаемое, более материальное: реальное влияние на принятие государственных решений, реальные юридические привилегии, реальное влияние на то, как люди живут, любят, занимаются сексом и воспитывают детей [Филатов, Малашенко 2011]. В этом смысле он нарушил постсоветский религиозный баланс, описанный Агаджаняном как высокая символическая значимость православия, компенсируемая почти полным отсутствием его влияния на повседневную жизнь. Неудивительно, что подобное нарушение баланса быстро привело к высокому уровню напряжения вокруг всего, что касается религии. Проправославный консенсус начал разрушаться, а религия — быстро превращаться в одну из наиболее взрывоопасных сфер российского общества. Все эти тенденции обнаружили себя в ходе дела «Пусси Райот», которое во многом сформировало новый религиозный ландшафт России. Ниже я опишу наиболее интересные культурные феномены, подкрепляющие мой тезис о том, что мы находимся в ситуации эрозии «проправославного консенсуса». Покидая церковь — феномен бывших верующих Один из наиболее значимых признаков серьезных перемен в религиозном ландшафте — это феномен бывших верующих. Люди часто уходят из церквей, но лишь во втором десятилетии XXI века эти бывшие верующие превратились в заметное культурное «событие». Под «бывшими верующими» я подразумеваю тех, кто до этого имел длительный интенсивный опыт нахождения внутри РПЦ — в качестве монахов, священников или набожных мирян, — но по той или иной причине решил уйти из церкви. Более того, эти люди решили не просто уйти, но сделать свой негативный опыт достоянием общественности. Это явление связано с несколькими причинами. Во-первых, поколение, пришедшее в церковь в период религиозного возрождения и господства «проправославного консенсуса», начинает рефлексировать по поводу того, что же пошло не так с тем «чудом… возрождения веры», о котором говорит патриарх Кирилл [14]. Во-вторых, благодаря социальным медиа у нас теперь есть источники информации, находящиеся вне зоны контроля со стороны государства или церкви. В-третьих, что-то изменилось в самой атмосфере, вследствие чего люди решили не хранить молчание, но заговорить о своих переживаниях открыто и публично. Они чувствуют, что их жизненный путь значим не только для них самих, но и для более широкой аудитории. Можно привести массу примеров бывших верующих, которые решили сделать свой религиозный опыт достоянием гласности, однако я ограничусь обсуждением трех наиболее важных примеров. В 2017 году Мария Кикоть опубликовала ставшую бестселлером книгу «Исповедь бывшей послушницы» [Кикоть 2017]. Эта исповедь началась с серии постов в блоге, привлекших значительное внимание (тысячи комментариев под каждым постом) [Кикоть 2016]. Книга была опубликована крупным российским издательством. «Исповедь…» — это история молодой женщины, искренне и глубоко уверовавшей в православие и ставшей послушницей одного из наиболее известных монастырей в России. Вместо глубокой духовной трансформации она столкнулась с унизительным существованием в раздираемой ссорами женской общине, возглавляемой тиранической настоятельницей, создавшей настоящий культ самой себя. В итоге героиня решила уйти из монастыря, глубоко разочаровавшись в своих прежних идеалах и духовных наставниках. Популярность этой книги может быть объяснена глубоко личной манерой повествования, вскрывающего подноготную мнимого религиозного возрождения и триумфа христианской веры. «Исповедь…» — не единственная книга такого рода, опубликованная в последние годы. Бывший священник Дмитрий Саввин опубликовал в чем-то схожую книгу «Превыше всего. Роман о церковной, нецерковной и антицерковной жизни» [Саввин 2017], в которой описал повседневную жизнь типичной православной епархии. Григорий Баранов, монах-расстрига («монах Михаил»), проживший до своего ухода долгие годы в одном из удаленных монастырей, еще один характерный пример бывшего верующего. Порвав с православием, Баранов развернул энергичную медийную кампанию на YouTube. Он рассуждает о своем личном жизненном пути и приглашает других людей с похожими историями поделиться своим опытом с окружающими, проводит интервью с ведущими российскими атеистами (в частности, с Александром Невзоровым, о котором речь пойдет ниже) [15] и создает полулюбительские фильмы с говорящими названиями: «Православие как путь вырождения», «Православие в законе», «Православный талибан» [16]. В 2014 году баранов создал проект «Расцерковление», цель которого — «помощь в избавлении от православной зависимости» («расцерковление» — осознанная переделка слова «воцерковление», означающего усилия церкви по превращению номинальных православных верующих в активных прихожан) [17]. Проект предлагает психологическую помощь тем, кто решил порвать с православием, но столкнулся со сложностями на этом пути. Наш последний пример — онлайн-издание «Ахилла». «Ахилла» была создана в 2017 году бывшим священником Алексеем Плужниковым [18]. Основная цель проекта — «размышления о жизни Русской Православной Церкви, независимый взгляд как изнутри, так и со стороны» [19]. В манифесте «Ахиллы» мы сталкиваемся с типичной сегодня историей бывшего верующего, испытавшего разочарование на своем духовном пути и решившего не хранить молчание, но сделать свой негативный опыт публичным [20]. «Ахилла» публикует материалы, содержащие истории не только бывших священников и монахов, но и анонимных авторов, по-прежнему остающихся в церкви. Эти анонимные публикации — голоса тех, кто хочет говорить о религиозных проблемах, но пока не готов присоединиться к «бывшим» [21]. «Бывшие» далеко не однородны в своих воззрениях. Некоторые из них, подобно Баранову, обратились в атеизм и распространяют антирелигиозные идеи. Другие остались верны православию, но развернули серьезную публичную дискуссию о проблемах церкви и о том, что необходимо сделать для того, чтобы российское общество уже в ближайшем будущем не отвергло христианство полностью. Феномен «бывших» — это наиболее яркое свидетельство окончания «проправославного консенсуса», равно как и религиозного возрождения. Даже если не все бывшие верующие обращаются к атеизму или другим антирелигиозным течениям, наивное «доверие» и «позитивные ожидания» от христианства, характерные для периода формирования «проправославного консенсуса», становятся артефактами прошлого. Российский новый атеизм История Александра Невзорова, еще одного бывшего верующего, заслуживает особого рассмотрения. Он является самым ярким представителем так называемого «российского нового атеизма», который так до сих пор и не был систематически исследован [22]. Если опираться на опросы общественного мнения, то неверующие в России являются меньшинством. Более того, это меньшинство зачастую искусственно маргинализируется и противопоставляется в официальном дискурсе «народу России», твердо приверженному традиционным религиям (православное христианство, иудаизм, буддизм и ислам). Согласно опросам, это меньшинство составляет от 10 до 20 процентов населения [23]. Тем не менее, если сменить перспективу и вместо опросов общественного мнения обратить внимание на изменения, происходящие в культуре, то можно заметить определенные трансформации, свидетельствующие о начинающемся культурном сдвиге в сторону различных форм свободомыслия — от антиклерикализма до агностицизма и атеизма. Ключевой движущей силой этого культурного сдвига становится то обстоятельство, что сегодня свободомыслие воспринимается как тесно связанное с нонконформизмом, бунтарством, бросанием вызова истеблишменту, неотъемлемой частью которого в последние годы стала религия (в частности, православие и РПЦ). Если перечислять конкретные проявления этого культурного сдвига, то можно обратить внимание на востребованность книг новых атеистов (прежде всего, переводных), а также на растущую среди молодежи популярность антирелигиозных/антиклерикальных групп в социальных сетях [24]. Еще одним симптомом этого сдвига является появление в публичном пространстве крупных фигур, продвигающих атеистическую повестку. До недавнего времени — до 2010-х годов — атеистическая позиция была недопредставлена в СМИ, не было ни одного громогласного защитника атеизма общефедерального масштаба. Эту роль, собственно, и взял на себя Александр Невзоров во втором десятилетии XXI века. Популярность Невзоров обрел еще в конце 1980-х годов благодаря своей телепрограмме «600 секунд» [25]. Парадоксальным образом, Невзоров также может рассматриваться как один из «бывших». Он учился в семинарии и некоторое время пел в церковном хоре. Единственное упоминание Невзорова в научной литературе относится к 1990-м годам, когда в одной из статей он перечисляется наряду с Александром Прохановым и Александром Дугиным в числе ключевых представителей «неомессианского русского фундаментализма» [Yasmann 1993]. С тех пор многое изменилось. Теперь Невзоров — самый заметный выразитель взглядов нового атеизма в России. В 2000-х годах Невзоров на некоторое время исчез из публичного пространства, занимаясь в основном неполитическими проектами: иппология (изучение лошадей), исследование человеческой и лошадиной анатомии. В 2010-х годах происходит его яркое возвращение с серией «Уроки атеизма» на специально посвященном этому YouTube-канале [26]. Если учесть, что Невзоров, вероятно, лучший на сегодняшний день российский полемист, то вовсе не удивительно, что атеистические эскапады принесли ему скандальную славу, кульминацией чего стал запрет священникам РПЦ участвовать в любых публичных дебатах с ним [27]. Позиция Невзорова — это сочетание радикального антиклерикализма (направленного прежде всего против священников РПЦ) с радикальным атеизмом. Его атеизм — это повторение стандартного набора обвинений против религии, известного как минимум с XVIII века. Нападки подкрепляются многочисленными примерами из прошлого и настоящего России. Невзоров может быть рассмотрен как локальное преломление глобального интеллектуального движения, получившего название «новый атеизм». В своих статьях и интервью Невзоров ссылается скорее на западную, чем на советскую атеистическую и научно-популярную традицию. Он регулярно упоминает Ричарда Докинза, Стивена Хокинга, Нила Шубина и других. Основной посыл Невзорова может быть сформулирован следующим образом [28]: религия несовместима с научным мировоззрением. Его любимое высказывание звучит так: «Человек либо знает… теорию эволюции, либо он православный» [Невзоров 2015]. По мнению Невзорова, тех знаний, которыми располагает современная наука, включая теорию эволюции и Большого взрыва, достаточно для отказа от религиозности во всех ее проявлениях (даже в виде идеалистических философских мировоззрений). Невзоров не единственный представитель российского нового атеизма. Можно, например, упомянуть российское отделение движения «Брайтс» [29], зародившегося в США и связанного с именами наиболее известных представителей англо-американского нового атеизма (Ричард Докинз, Дэниел Деннет). Хотя «Брайтс» и отрицают свою приверженность атеистическому или какому-либо другому мировоззрению, ключевыми деятелями российского отделения являются люди, провозглашающие себя атеистами и агностиками. Становление нового российского атеизма и его превращение в заметное явление культуры — важный признак происходящих изменений. Вместе с движением «бывших» и теми явлениями, которые будут обсуждаться ниже, оно нанесло серьезный удар по «проправославному консенсусу». Среди российской молодежи, если судить по популярным каналам на российском YouTube, заигрывание с антирелигиозными взглядами становится модным занятием (об этом чуть ниже, когда мы будем говорить о деле «ловца покемонов»). Православие в воронке конфликтов Еще одним признаком новой реальности становится то, что религия оказывается в центре постоянных конфликтов, широко обсуждаемых в СМИ. Это любопытное и весьма недавнее явление [Филатов 2014: 17]. До самого последнего времени РПЦ была практически полностью защищена от критики и в этой связи располагала полной свободой действия. Однако ситуация меняется — и поворотным пунктом тут снова оказывается «панк-молебен». Конфликты стали многочисленными и повсеместными, они затрагивают самые различные сферы общества — политическую, юридическую, экономическую и т.д. Я затрону только те конфликты, которые касаются культуры. В частности, борьбу за собственность с учреждениями культуры и попытки ограничения свободы самовыражения во имя охраны традиционной нравственности. a) Церковь против музеев Процесс реституции церковной собственности вызвал оживленные публичные дискуссии относительно разумности подобной практики [Köllner 2018]. Эта дискуссия приобрела ожесточенный характер в тот момент, когда речь зашла о возвращении РПЦ собственности, ныне принадлежащей музеям или, например, школам и университетам. Наиболее яркий конфликт развернулся в городе Санкт-Петербург вокруг известнейшего Исаакиевского собора. В настоящий момент в соборе находится музей — Государственный музей-памятник «Исаакиевский собор». В 2015 году РПЦ начала кампанию за возвращение этого собора под свой контроль. В январе 2017 года губернатор Санкт-Петербурга объявил о том, что вскоре Исаакий будет возвращен церкви. Союз музейных работников Петербурга расценил это заявление как начало процесса ликвидации музея. Прошли многотысячные демонстрации против решения властей города [30]. В итоге процесс заморозился, а судьба собора/музея находится в подвешенном состоянии. Полемика вокруг Исаакиевского собора — вероятно, наиболее известный пример интересующих нас противостояний, однако аналогичные истории развертываются и вокруг других знаковых музеев — например, на Соловецких островах [31] или в крымском Херсонесе [32]. Перед нами не просто конфликты из-за собственности. За этими конфликтами скрывается более серьезный вопрос о том, кто именно будет контролировать музеи и чья версия истории будет через эти музеи транслироваться. По этой причине эти конфликты привлеки к себе повышенное внимание, в том числе и со стороны тех, кто никак напрямую ни с каким конкретным музеем не связан. б) Свобода самовыражения против религиозных чувств Как отмечалось выше, первые конфликты вокруг религии были связаны со сферой искусства. Скандальные выставки «Осторожно, религия!» (2003) и «Запретное искусство» (2006) стали прелюдией к целой серии конфликтов, главным из которых стало дело «Пусси Райот» 2012 года. После «панк-молебна», приведшего не только к тюремному заключению для нескольких членов группы, но еще и к принятию особого закона, вводящего уголовное наказание за оскорбление религиозных чувств верующих, конфликты, связанные с задетыми чувствами, стали повседневной реальностью российского общества. До некоторой степени это признак того, что религиозная ситуация в России все больше напоминает западную. Как отмечает Агаджанян: Что придает российскому кейсу уникальность по сравнению с западными контекстами, так это число подобных конфликтов за сравнительно небольшой промежуток времени, равно как и интенсивность противостояния. Ниже я упомяну лишь самые громкие случаи. 26 января 2015 года Тихон, архиепископ Новосибирский и Бердский, направил официальное письмо прокурору Новосибирской области РФ. В этом письме он выражал негодование по поводу спектакля Новосибирского театра оперы и балета по опере Вагнера «Тангейзер» режиссера Тимофея Кулябина. В этой постановке Христос был изображен предающимся плотским утехам в гроте Венеры. По мнению архиепископа, этот спектакль унижает верующих и задевает их чувства [33]. В результате скандала и разбирательств на пост руководителя театра был поставлен новый православный директор, который быстро исключил спектакль из репертуара [34]. 14 августа 2015 года группа православных радикалов разбила некоторые работы советского скульптора Вадима Сидура, представленные на московской выставке «Скульптуры, которых мы не видим» [35]. Работы Сидура получили серьезные повреждения. Нападавшие объяснили свои действия тем, что эти работы оскорбляют их чувства в качестве верующих. Кинорежиссер Алексей Учитель снял фильм «Матильда» (вышедший на экраны в октябре 2017 года), посвященный роману будущего царя Николая II с балериной польского происхождения Матильдой Кшесинской. Поскольку РПЦ канонизировала царя Николая II, группа православных активистов, при поддержке некоторых депутатов Государственной думы, развернула кампанию с целью не допустить показа фильма в российских кинотеатрах. Наталья Поклонская, депутат Госдумы, даже угрожала зрителям фильма отлучением от святого причастия [36]. В августе 2017 года малоизвестная экстремистская группа «Христианское государство — Святая Русь» разослала прокатчикам фильма письма с угрозой поджечь те кинотеатры, в которых будет показываться «Матильда» [37]. 4 сентября 2017 года мужчина попытался поджечь кинотеатр в Екатеринбурге [38] — он врезался в витрину здания на автомобиле, наполненном газовыми баллонами, а затем попытался взорвать его. СМИ назвали этого мужчину «противником Матильды» [39]. Известный российский режиссер Кирилл Серебренников, часто затрагивавший тему религиозного фанатизма в своем творчестве [40], планировал поставить балет «Нуреев» (2017) в Большом театре. Балет посвящен известному советскому танцору Рудольфу Нурееву. В своей постановке Серебренников уделил большое внимание гомосексуальному аспекту жизни выдающегося артиста балета, что привело к отмене спектакля незадолго до премьеры в июле 2017-го [41]. 22 августа 2017 года российские власти арестовали Серебренникова по подозрению в хищении государственных средств через возглавляемую им театральную компанию. Причины, приведшие к его аресту, так до конца и не ясны, однако в общественном мнении распространена точка зрения, что это наказание свободомыслящего художника за его демонстративный подрыв «традиционных ценностей» [42] [Баунов 2017]. Было бы несправедливо интерпретировать эти конфликты как борьбу РПЦ против художников и свободы самовыражения. В большинстве случаев официальные представители РПЦ либо воздерживались от занятия четкой позиции, либо пытались быть максимально осторожными в своих публичных заявлениях. Однако во всех вышеприведенных примерах фигурировали группы, представлявшие как минимум часть православного сообщества, которые инициировали эти конфликты и пытались добиться желаемого для себя результата — закрытия выставки/спектакля и наказания оскорбившего их художника. В каждом случае была и противоположная группа — ресурсы которой тают с каждым годом, — пытавшаяся не допустить цензуры и защитить свободу творческого самовыражения. Общекультурные тренды До сих пор мы обсуждали те аспекты культурной жизни, которые имеют непосредственное отношение к религии. Но для того, чтобы картина стала более полной, необходимо посмотреть на ситуацию в российской культуре в целом. Например, был бы чрезвычайно полезен контент-анализ наиболее популярных пабликов Вконтакте (крупнейшая социальная сеть в России с 97 миллионами пользователей [43]), включая МДК или Лепра, а также наиболее популярных влогеров на YouTube. Этот анализ мог бы дать еще более целостное представление о ситуации с «проправославным консенсусом» [44]. Другие культурные явления, требующие дальнейшего изучения, включают музыкальную группу «Ленинград» (тесно связанную с Александром Невзоровым), рэп-баттлы (десятки миллионов просмотров на YouTube) и многое другое. Однако, поскольку на сегодняшний день таких анализов, насколько мне известно, нет, ограничусь рассмотрением только одного вполне показательного случая. В мае 2017 года Руслан Соколовский, достаточно популярный влогер на YouTube, был приговорен к трем с половиной годам тюремного заключения условно за оскорбление чувств верующих [45]. Этот приговор стал возможен благодаря новым юридическим нормам, возникшим после дела «Пусси Райот» [46]. По мнению суда, Соколовский в 2017 году сделал несколько видеороликов, оскорбляющих чувства верующих. Однако в общественном мнении утвердилось представление о том, что влогер был посажен за ловлю покемонов в церкви в ходе игры в PokemonGo (он действительно пошел в одну из церквей Екатеринбурга, чтобы поймать там парочку покемонов). У меня нет возможности детального анализа этого кейса, это только один из многих примеров подобных разбирательств, поэтому я сосредоточусь только на одной конкретной детали — мотивация блоггера. Когда судья Екатерина Шопоняк спросила Соколовского, почему он решил снять видео очевидно антиклерикального и антирелигиозного содержания, ответ обвиняемого был чрезвычайно интересным: Вопрос: Почему вы затронули тему религии? Соколовский: Потому что все ее затрагивают. Потому что много верующих сейчас в интернете, и сейчас идет общественный конфликт. Это остро обсуждаемая тема. Вопрос: Вы для чего взяли острую тему? Соколовский: Потому что она интересная, мне и людям. Вопрос: Потому что это просмотры? Соколовский: Да. Вопрос: Просмотры, чтобы получить славу и деньги? Соколовский: Да, и то, и другое. Вопрос: А другие мотивы? Соколовский: Других мотивов у меня не было. Вопрос: А какие еще есть остросоциальные темы [и обсуждаемые в интернете]? Соколовский: Их слишком много. Политическая ситуация в стране и как «Mentos» действует на колу — это миллионы просмотров [47]. В своих ответах Соколовский с поразительной прямотой проговаривает основной мотив, побуждающий блогеров и лидеров общественного мнения говорить о религии. Они делают это не только для того, чтобы выразить свои взгляды (атеистические или какие-то другие), но также чтобы получить внимание, популярность, деньги и миллионы просмотров — все это благодаря теме, находящейся в центре социального конфликта, столь же горячей, что и политика, и привлекающей такое же количество зрителей, как и видео, демонстрирующее химическую реакцию, происходящую при опускании конфеты «Mentos» в бутылку с кока-колой. Это еще одно подтверждение моего тезиса о том, что в культуре происходят глубокие изменения, касающиеся религии. Религия становится сферой постоянных конфликтов, напряжения и одновременно зрелища. «Информационная война»: реакция Русской православной церкви Конец «проправославного консенсуса» может быть увиден еще под одним углом: реакция официальных представителей РПЦ на эти новые культурные тенденции и явления. И снова дело «Пусси Райот» оказывается поворотным моментом — реакция на «панк-молебен» стала образцом для всех последующих реакций на критику. Вскоре после перфоманса в храме Христа Спасителя патриарх Кирилл начал говорить о том, что против церкви ведется «информационная война» [48]. Как пишет Илья Яблоков: Однако это был не просто церковный нарратив, это был новый идеологический маневр политического режима в целом: Это был переход к новому качеству церковно-государственных отношений, который в моей интепретации выглядит как попытка вывести «проправославный консенсус» на макроуровень. Тезис об информационной войне, сформулированный в ответ на «панк-молебен» «Пусси Райот», стал моделью для реакции на все дальнейшие события культурной жизни, описанные выше. Логика очень простая: происходит что-то неприятное, однако проблема не в отношениях между церковью и «народом», а в наличии небольшого числа врагов, подначиваемых Западом и нападающих не просто на церковь, но на саму русскую национальную идентичность и культуру. Подобная логика вдохновила государство на введение целого ряда ограничительных мер, включая меры против оскорбления чувств верующих, запрете «гомосексуальной пропаганды» и деятельности иностранных (а также российских) миссионеров и т.д. Эти идеологические ухищрения могут рассматриваться как отчаянная попытка сохранить «православное большинство» и нивелировать растущие внутренние противоречия, равно как и очевидные трещины в когда-то прочном «проправославном консенсусе». Заключительные замечания Концепция «проправославного консенсуса» была сформулирована на основании данных опросов общественного мнения. Соответственно, окончание этого консенсуса может быть с уверенностью провозглашено лишь в тот момент, когда те же самые опросы покажут серьезные изменения в отношении людей к РПЦ. Это пока дело будущего, так как, согласно опросам, «проправославный консенсус» все еще просматривается, хотя и с оговорками. Например, Левада-центр, один из основных российских центров, занимающихся опросами общественного мнения, недавно сообщил: Единственный аспект, в котором «проправославный консенсус» начала проседать даже согласно опросам, — это отношение к представлению о том, что церковь должна влиять на принятие государственных решений. Число людей, не одобряющих это представление, выросло с 27 процентов в 2005 году до 36 процентов в 2017-м, в то время как число тех, кто его одобряет, уменьшилось с 16 процентов в 2005 году до 6 процентов в 2017-м. Такая же тенденция очевидна в том, как индивидуумы оценивают влияние церкви на государственную политику в России. Число тех, кто думает, что это влияние чрезмерно, растет, в то время как число разделяющих противоположный взгляд уменьшается [Религиозность 2017]. В свете этих данных можно сделать аккуратный вывод о том, что тезис о конце «проправославного консенсуса» хотя бы частично подкрепляется результатами недавних опросов общественного мнения. Я предпочел не обсуждать достоверность этих данных по той причине, что других у нас пока нет. Однако, исходя из методологической рефлексии, изложенной в начале этого текста, я утверждаю, что расхождения между опросами общественного мнения и стоящей за ними реальностью не являются каким-то специфическим российским явлением, но встречаются часто и повсеместно. Таким образом, хотя данные опросов поддерживают мой тезис лишь отчасти, внимательное рассмотрение культурных тенденций и явлений позволяет говорить о серьезных трансформациях. РПЦ становится эпицентром практически непрекращающихся конфликтов. Негатив, ассоциируемый с православием, возрос настолько, что почти любой слух, любое обвинение — даже самое несправедливое — «раздувается» и привлекает широкое внимание общественности. Это верно по крайней мере в отношении СМИ, неподконтрольных церкви или государству. Официальная пропаганда, в свою очередь, интерпретирует этот негатив как «информационную войну» и даже глобальный заговор против церкви. В этом исследовании я избегал вопроса о социологических цифрах или демографическом субстрате, стоящем за концом «проправославного консенсуса». Я не утверждаю, что антирелигиозные настроения стали новым мейнстримом. Я не знаю в точности, какие именно социальные группы выпали из этого консенсуса. Не уверен я и в том, что описанные мной тенденции не будут, в конечном счете, жестоко подавлены и искоренены государственной властью (может быть, с подачи церкви) под флагами борьбы с чужеродной агрессией против российской цивилизации. Мой тезис более скромен: российское православие более не является фактором национального консенсуса. Оно становится фактором национального конфликта, еще одним расколом, разделяющим российскую нацию. Ученые, инициировавшие обсуждение «проправославного консенсуса», не предвидели этого парадокса. По мере того, как РПЦ все в большей мере сближалась с государством, она становилась ключевым идеологическим элементом «консервативного поворота» и получала юридические и материальные преимущества. Однако этот успех на макроуровне совпал с провалом на мезоуровне, том самом, на котором позиции церкви до сих пор воспринимались как сильные и непоколебимые. Этот текст начался со ссылки на классическое исследование Липсета и Роккана. Если использовать их оптику, то в таком случае конец «проправославного консенсуса» выглядит как нормализация религиозной ситуации в России: мы приходим к стандартному общественному расколу по линии отношения к церкви и религии. Таким образом, «проправославный консенсус» можно считать специфическим постатеистическим феноменом, который не мог продолжаться долго. Конфликт вокруг церкви и религии является знаком того, что Россия возвращается к стандартному паттерну западных наций, разделенных по вопросам религии. Однако Фурман и Каариайнен, авторы концепции «проправославного консенсуса», предлагают альтернативную оптику, в которой реакция российского общества на религию представлена в виде раскачивающегося маятника — от полного отвержения религии к ее полному принятию [Фурман, Каариайнен 2007а: 7—11]. В такой перспективе мы, возможно, являемся свидетелями обратного движения маятника — от гегемонистской религиозности к ее не менее гегемонистскому отрицанию. Так что же перед нами — нормализация или очередное колебание маятника? Оставим этот вопрос открытым. Библиография / References [Карпов 2012] — Карпов В. Концептуальные основы теории десекуляризации // Государство, религия, церковь в России и за рубежом. 2012. № 2(30). C. 114—164. (Karpov V. Desecularization: A Conceptual Framework // Journal of Church and State. 2010. Vol. 52. № 2. P. 232—270. — In Russ.) [Кикоть 2016] — Кикоть M. Исповедь бывшей послушницы // Живой журнал Марии Кикоть. 2016 (https://visionfor.livejournal. com (дата обращения: 11.05.2019)). (Kikot’ M. Ispoved’ byvshei poslushnitsy // LiveJournal of Maria Kikot’. 2016. Available online: https:// visionfor.livejournal.com (accessed: 11.05.2019)).) [Кикоть 2017] — Кикоть M. Исповедь бывшей послушницы. М.: ЭКСМО, 2017. (Kikot’ M. Ispoved’ byvshei poslushnitsy. Moscow, 2017.) [Костюк 2002] — Костюк K. Три портрета: Социально-этические воззрения в Русской православной церкви конца XX века // Континент. 2002. № 113. C. 252—287. (Kostiuk K. 2002. Tri portreta: Sotsial’no-eticheskie vozzreniia v Russkoi pravoslavnoi tserkvi kontsa XX veka // Kontinent. 2002. № 113. P. 252— 287). [Лебедев 2015] — Лебедев С. Проправославный консенсус в России начала XXI века как феномен религиозной ситуации // Научный результат. Социология и управление. 2015. № 1. C. 14—21. (Lebedev S. Propravoslavnyi konsensus v Rossii nachala XXI veka kak fenomen religioznoi situatsii // Nauchnyi rezul’tat. Sotsiologii i upravlenie. 2015. № 1. P. 14—21.) [Невзоров 2015] — Невзоров A. Уроки атеизма. М.: ЭКСМО, 2015. (Nevzorov A. Uroki ateizma. Moscow, 2015.) [Религиозность 2017] — Религиозность // Левада-центр. 2017. 18 июля (https://www. levada.ru/2017/07/18/religioznost (дата обращения: 11.05.2019)). (Religioznost // Levada-Tsentr. 2017. July 18 (https:// www.levada.ru/2017/07/18/religioznost (accessed: 11.05.2019)).) [Саввин 2017] — Саввин Д. Превыше всего: Роман о церковной, нецерковной и антицерковной жизни. М.: ЭКСМО, 2017. (Savvin D. Prevyshe vsego: Roman o tserkovnoi, netserkovnoi i antitserkovnoi zhizni. Moscow, 2017.) [Узланер 2013] — Узланер Д. Картография постсекулярного // Отечественные записки. 2013. № 1. С. 175—192.) (Uzlaner D. Kartografiya postsekulyarnogo // Otechestvennye zapiski. 2013. № 1. P. 175—192. [Филатов, Малашенко 2011] — Православная церковь при новом патриархе / Под ред. С. Филатова, А. Малашенко. М.: Московский Центр Карнеги, 2011. (Pravoslavnaia tserkov’ pri novom patriarkhe / Ed. by S. Filatov, A. Malashenko. Moscow, 2011.) [Филатов 2014] — Филатов С. Русское православие, общество и власть во времена политической турбулентности: РПЦ после осени 2011 года // Монтаж и демонтаж секулярного мира / Под ред. A. Малашенко, С. Филатова. М.: РОССПЭН, 2014. C. 9—41. (Filatov S. Russkoe pravoslavie, obshchestvo i vlast’ vo vremena politicheskoi turbulentnosti: RPTs posle oseni 2011 goda // Montazh i demontazh sekuliarnogo mira / Ed. by A. Malashenko, S. Filatov. Moscow, 2014. P. 9—41.) [Фурман, Каариайнен 2000] — Фурман Д., Каариайнен К. Религиозность в России в 90-е годы // Старые церкви, новые верующие: Религия в массовом сознании постсоветской России / Под ред. K. Каариайнена, Д. Фурмана. СПб.; М.: Летний сад, 2000. С. 7—48. (Furman D., Kaariainen K. Religioznost’ v Rossii v 90-e gody // Starye tserkvi, novye veruiushchie: Religiia v massovom soznanii postsovetskoi Rossii / Ed. by K. Kaariainen and D. Furman. Saint Petersburg, 2000. P. 7—48.) [Фурман, Каариайнен 2007а] — Фурман Д., Каариайнен K. Религиозность в России в 90-e годы XX — начале XXI века // Новые церкви, старые верующие; старые церкви, новые верующие: Религия в постсоветской России / Под ред. K. Каариайнена, Д. Фурмана. СПб.: Летний сад, 2007. С. 6—87. (Furman D., Kaariainen K. Religioznost’ v Rossii v 90-e gody XX — nachale XXI veka // Novye tserkvi, starye veruiushchie starye tserkvi, novye veruiushchie: Religiia v postsovetskoi Rossii / Ed. by K. Kaariainen and D. Furman. Saint Petersburg, 2007. P. 6—87.) [Фурман, Каариайнен 2007б] — Фурман Д., Каариайнен K. Религиозность в России на рубеже XX — XXI столетий // Общественные науки и современность. 2007. № 2. C. 78—95. (Furman D., Kaariainen K. «Religioznost» v Rossii na rubezhe XX—XXI stoletii’ // Obshchestvennye nauki i sovremennost’. 2007. № 2. P. 78—95.) [Agadjanian 2006] — Agadjanian A. The Search for Privacy and the Return of a Grand Narrative: Religion in a Post-Communist Society // Social Compass. 2006. Vol. 53. № 2. P. 169—184 [Agadjanian 2015] — Agadjanian A. Vulnerable PostSoviet Secularities: Patterns and Dynamics in Russia and Beyond // Multiple Secularities beyond the West: Religion and Modernity in the Global Age / Ed. by M. Burchardt, M. Wohlrab-Sahr and M. Middell. Berlin: de Gruyter, 2015. P. 241—260. [Agadjanian 2017] — Agadjanian A. Tradition, Morality and Community: Elaborating Orthodox Identity in Putin’s Russia // Religion, State and Society. 2017. № 1. P. 39—60. [Davie 2007] — Davie G. The Sociology of Religion. London: Sage, 2007. [Dobbelaere 2002] — Dobbelaere K. Secularization: An Analysis at Three Levels. Brussels: Peter Lang, 2002. [Dobbelaere 2004] — Dobbelaere K. Assessing Secularization Theory // New Approaches to the Study of Religion. Vol. 2: Textual, Comparative, Sociological, and Cognitive Approaches / Ed. by P. Antes, A.W. Geertz and R.R. Warne. Berlin; New York: de Gruyter, 2004. P. 229—253. [Fagan 2011] — Fagan G. Believing in Russia: Religious Policy after Communism. London: Routledge, 2011. [Habermas 2009] — Habermas J. Europe: The Faltering Project. Cambridge: Polity Press, 2009. [Jarzyñska 2014] — Jarzyñska K. The Russian Orthodox Church as Part of the State and Society // Russian Politics and Law. 2014. Vol. 52. № 3. P. 87—97. [Köllner 2018] — Köllner T. On the Restitution of Property and the Making of «Authentic» Landscapes in Contemporary Russia // Europe-Asia Studies. 2018. Vol. 70. № 7. P. 1083—1102. [Lipset, Rokkan 1967] — Lipset S.M., Rokkan S. Cleavage Structures, Party Systems, and Voter Alignments: An Introduction // Party Systems and Voter Alignments: Cross-National Perspectives / Ed. by S. M. Lipset, S. Rokkan. New York: Free Press, 1967. P. 1—64. [Schroeder, Karpov 2013] — Schroeder R.L., Karpov V. The Crimes and Punishments of the «Enemies of the Church» and the Nature of Russia’s Desecularising Regime // Religion, State and Society. 2013. Vol. 41. № 3. P. 284— 311. [Shterin 2012] — Shterin M. New Religious Movements in Changing Russia: Opportunities and Challenges // Cambridge Companion to New Religious Movements / Ed. by O. Hammer and M. Rotstein. Cambridge: Cambridge University Press, 2012. P. 286—303. [Stepanova 2015] — Stepanova E. «The Spiritual and Moral Foundation of Civilization in Every Nation for Thousands of Years»: The Traditional Values Discourse in Russia // Politics, Religion & Ideology. 2015. Vol. 16. № 2/3. P. 119— 136. [Turner 1975] — Turner V. Dramas, Fields, and Metaphors: Symbolic Action in Human Society. Ithaca, N.Y.: Cornell University Press, 1975. [Uzlaner 2014] — Uzlaner D. The Pussy Riot Case and the Peculiarities of Russian Post-Secularism // State, Religion and Church. 2014. Vol. 1. № 1. P. 23—58. [Uzlaner, Stoeckl 2019] — Uzlaner D., Stoeckl K. From Pussy Riot’s ‘Punk Prayer’ to Matilda: Orthodox Believers, Critique, and Religious Freedom in Russia // Journal of Contemporary Religion. 2019. Vol. 34. № 3. P. 427—445. [Verkhovskii 2014] — Verkhovskii A. The Russian Orthodox Church as the Church of the Majority // Russian Politics & Law. 2014. Vol. 52. № 5. P. 50—72. [Willems 2012] — Willems J. «Foundations of Orthodox Culture» in Russia: Confessional or Nonconfessional Religious Education? // European Education. 2012. Vol. 44. № 2. P. 23—43. [Yablokov 2014] — Yablokov I. Pussy Riot as Agent Provocateur: Conspiracy Theories and the Media Construction of Nation in Putin’s Russia // Nationalities Papers: The Journal of Nationalism and Ethnicity. 2014. Vol. 42. № 4. P. 622—636. [Yasmann 1993] — Yasmann V. Red Religion: An Ideology of Neo-Messianic Russian Fundamentalism // Demokratizatsiya: The Journal of Post-Soviet Democratization. 1993. Vol. 1. № 2. P. 20—40. [1] Изначальная публикация: Uzlaner D. The End of the Pro-Orthodox Consensus: Religion as a New Cleavage in Russian Society // Orthodox Religion and Politics in Contemporary Eastern Europe: On Multiple Secularisms and Entanglements / Ed. by T. Köllner. Routledge, 2018. P. 173—192. Более полная версия этого текста [будет] опубликована в книге: Узланер Д. Постсекулярный поворот: как мыслить о религии в XXI веке. М.: Издательство Института Гайдара, 2020. [2] Однако заметим, что в постсекулярной оптике, которой я придерживаюсь, говорить о такого рода противостоянии можно лишь с очень большой степенью условности, так как размываются сами границы секулярности и религиозности и, соответственно, тех групп, которые репрезентируют эти позиции. См.: [Узланер 2013]. [3] См., например: [Willems 2012: 30]. [4] См., в частности: [Agadjanian 2015: 254; Verkhovskii 2014: 69]. [5] В разговоре с Путиным патриарх Кирилл назвал правление Путина «чудом божиим» (http://www.patriarchia.ru/db/text/2005767.html [дата обращения: 11.05.2019]). Патриарх также сказал: «Православные люди не умеют выходить на демонстрации… их голосов не слышно, они молятся в тиши монастырей, в кельях, домах, но переживают всем сердцем за то, что происходит сегодня с народом нашим, проводя такие ясные параллели исторические с беспутством и беспамятством предреволюционных лет, с разбродом, шатанием, разрушением страны в 90-х годах» (http://www.bbc.com/russian/russia/2012/02/110802_russia_patriarch_rallies [дата обращения: 11.05.2019]). [6] http://pussy-riot.livejournal.com/12442.html (дата обращения: 11.05.2019). [7] Движение в эту сторону было заметно и ранее, однако начиная с 2012 года произошел качественный прорыв в целом ряде вопросов. Джеральдин Фейган подробно проанализировала то, как еще до этого прорыва Россия начала постепенный отход от принципа религиозной свободы в сторону постепенного введения ограничений и утверждения привилегированного положения РПЦ (и некоторых других традиционных религий) [Fagan 2011]. [8] Речь идет о женщине, которая жила в квартире, принадлежавшей патриарху Кириллу (вероятно, его «дальная родственница»), и у которой возник конфликт с соседом, делавшим ремонт. Пыль от ремонта якобы проникла в квартиру этой женщины и нанесла ей ущерб в размере примерно одного миллиона долларов (по оценке пострадавшей). На основании этого ущерба женщина попыталась отобрать квартиру соседа в качестве компенсации (см.: http://www.rosbalt.ru/moscow/2012/03/22/960327.html [дата обращения: 11.05.2019]). [9] http://www.nytimes.com/2012/04/06/world/europe/inrussia-a-watch-vanishes-uporthodox-leaders-sleeve (accessed: 11.05.2019). также см.: [Jarzyñska 2014]. [10] Самые известные истории — дело священника Глеба Грозовского, разоблачение о. Андреем Кураевым системы разврата в Казанской семинарии в 2013 году (см. многочисленные записи последних лет на: diak-kuraev.livejournal.com). [11] http://politsovet.ru/49100-top-10-skandalov-s-uchastiem-rpc.html (дата обращения: 11.05.2019). [12] http://www.pravoslavie.ru/58456.html (дата обращения: 11.05.2019). [13] Там же. [14] https://russian.rt.com/article/148812 (дата обращения: 11.05.2019). [15] https://www.youtube.com/watch?v=lXvZc43aObY (дата обращения: 11.05.2019). [16] См. его влог на YouTube: https://www.youtube.com/channel/UCE0LAd6n6Ew9-PmIZVzMAA. [17] См.: http://rascerkovlenie.ru. [18] http://www.colta.ru/articles/media/13974 (дата обращения: 11.05.2019). [19] https://ahilla.ru/kontakty/76-2 (дата обращения: 11.05.2019). [20] http://ahilla.ru/manifest-ahilly (дата обращения: 11.05.2019). [21] http://ahilla.ru/ya-nadeyus-na-revolyutsiyu-v-rpts (дата обращения: 11.05.2019). [22] См.: [Agadjanian 2015: 254]. [23] Согласно опросу общественного мнения, проведенному Левада-центром в 2017 году, число людей, называющих себя «полностью нерелигиозными», 13 процентов, а называющих себя «не очень религиозными» — 33 процента [«Религиозность» 2017]. [24] См. список книг, изданных Фондом «Династия»: http://www.dynastyfdn.com/about/books. Аналогичный список книг, изданных Фондом «Эволюция», доступен по ссылке: http://evolutionfund.ru/materials/. Наиболее популярные атеистические паблики в социальных сетях: «Атеист» (https://vk.com/atheist__blog), 612000 подписчиков, и «ДоКИНЗ» (https://vk.com/richard_dawkins_sam_harries), 105000 подписчиков, и многие другие. [25] Эта программа была невероятно популярна в конце 1980-х годов. [26] См.: Серия видео «Уроки атеизма» // https://www.youtube.com/watch?v=lK5ZiMG95bA&list=PLb8ATWo1XGcY7VAFPdq5EvJ5qtCY2ANAP (дата обращения: 11.05.2019). [27] http://www.pravmir.ru/vladimir-legojda-predstaviteli-cerkvi-ne-xodyat-na-programmykuda-priglashen-nevzorov (дата обращения: 11.05.2019). [28] Взгляды Невзорова реконструируются на основании его еженедельной радиопрограммы на «Эхе Москвы», а также его влога на YouTube «Уроки атеизма». [29] Официальный сайт: http://brights-russia.org. [30] https://www.gazeta.ru/comments/2017/02/13_e_10523465.shtml#page2 (дата обращения: 11.05.2019). [31] https://www.novayagazeta.ru/articles/2016/07/15/69269-glamurnyy-gulag (дата обращения: 11.05.2019). [32] https://lenta.ru/articles/2017/01/25/hersones (дата обращения: 11.05.2019). [33] https://lenta.ru/articles/2015/02/26/tangezerdoc (дата обращения: 11.05.2019). [34] https://iz.ru/news/584779 (дата обращения: 11.05.2019). [35] http://www.rbc.ru/politics/14/08/2015/55ce15bb9a79474f19c056c8 (дата обращения: 11.05.2019). [36] https://www.rbc.ru/society/21/06/2017/594a43609a794777237c25d7 (дата обращения: 31.03.2020). [37] https://www.znak.com/2017-08-26/pravoslavnye_aktivisty_vnov_ugrozhayut_podzhech_kinoteatry_iz_za_prokata_matildy (дата обращения: 11.05.2019). [38] Царь Николай II и его семья (вместе с их ближайшим окружением) были расстреляны в Екатеринбурге большевиками в 1918 году. [39] http://ria56.ru/posts/5424584582458245.htm (дата обращения: 11.05.2019). [40] Кирилл Серебренников снял фильм «Ученик» (2016), повествующий об опасности религиозного фанатизма. Это история школьника, который обращается в фанатичную христианскую веру и начинает терроризировать всю школу. [41] https://meduza.io/feature/2017/07/10/mozhet-vyzvat-nepriyatie-pochemu-bolshoy-teatrsorval-premieru-nureeva-baleta-o-velikom-russkom-tantsovschike-i-otkrytom-gee (дата обращения: 11.05.2019). Премьера балета все же состоялась, правда, гораздо позже. После премьеры балет исчез из репертуара. [42] https://www.youtube.com/watch?v=ZSsSfOuhvDY (дата обращения: 11.05.2019). [43] Статистику Вконтакте см.: https://vk.com/page-47200925_44240810. [44] Паблик МДК (https://vk.com/mudakoff) имеет 10,5 миллиона подписчиков (данные на 11.05.2019), паблик Лепра (https://vk.com/public30022666) — 4,8 миллиона подписчиков (данные на 11.05.2019). [45] В июле 2017 года приговор Соколовскому был смягчен до 2 лет и 3 месяцев, тогда же он был включен в российский федеральный список «террористов и экстремистов». [46] https://www.kommersant.ru/doc/3294094 (дата обращения: 11.05.2019). [47] https://zona.media/article/2017/27/04/pokemon_sokolovsky (дата обращения: 11.05.2019). [48] http://izvestia.ru/news/520710 (дата обращения: 11.05.2019); http://www.pravoslavie.ru/58456.html (дата обращения: 11.05.2019). https://www.nlobooks.ru/magazines/novoe_literaturnoe_obozrenie/163_nlo_3_2020/article/22227/

Основные проблемные зоны во взаимоотношениях общества, религиозных организаций и государства в 2017 году Ксения Сергазина Мы публикуем тезисы Ксении Сергазиной, эксперта Центра «Сова», доцента Учебно-научного центра изучения религий РГГУ, представленные на круглом столе «Современные религиозные рынки: теоретико-социологическое осмысление и эмпирическое измерение» в МГИМО. Мне бы хотелось сделать обзор основных проблемных зон во взаимоотношениях общества, религиозных организаций и государства в России в 2017 году. Мое сообщение основано на данных ежедневного мониторинга, который проводит Центр «Сова». Кейсы, которые я буду упоминать, доступны на сайте Центра «Сова». 1. На мой взгляд, самые заметные конфликты 2017 года, связанные с религией, возникают во взаимоотношениях православных верующих и общества – и здесь есть две основные тенденции: протесты верующих, чьи чувства задеты (а также защита этих чувств государством), и борьба за храмовые территории – в основном, против горожан и экологов, протестующих против строительства храмов на территории парков и лесопарков. Против строительства новых церквей в 2017 году выступили жители Красноярска (храм на стрелке), Чувашии (яблоневый сад и старое кладбище), подмосковной Черноголовки (поклонный крест), Екатеринбурга (храм-на-воде, набережная Исети), Нижнего Новгорода (парковая зона), Махачкалы (озеро Ак-Гель), Смоленска (Соловьиная роща), Ростова-на-Дону (сквер Анатолия Собино), Брянска (парковая зона), Каменска-Уральского, Томска (сквер), Пскова и, конечно, москвичи и петербуржцы. Из московских показателен конфликт между Высоко-Петровским монастырем и жильцами дома на Петровке, двор которого был передан в бессрочное пользование монастырю еще в 1998 году (дом 28 стр. 1 на ул. Петровка). Монастырь лишил жильцов парковки во дворе, ограничил доступ экстренных служб и пытается забрать подвальные помещения. Другой пример, вызывающий недоумение общественности, - это передача Церкви Всероссийского научно-исследовательского института рыбного хозяйства и океанографии (ВНИРО). Такое решениеприводит к закрытию 29 различных лабораторий и уникального экспериментального комплекса для наблюдения за рыбами, расположенного на цокольном этаже ВНИРО. Стоимость оборудования аквариального комплекса руководство института оценивает в несколько миллиардов рублей. В Петербурге самый значимый конфликт общества (включая церковных людей) с церковной администрацией – это, конечно, возможная передача Исаакиевского собора Петербургской епархии, которая повлекла за собой и волну протестов, и снятие директора, и какой-то паралич в музейной деятельности не только собора, но и города в целом. Почти за всеми конфликтами, похоже, стоят имущественные споры, которые прикрываются специфической риторикой о вере и традиции. По всей видимости, общество реагирует как раз на это противоречие – и рождается напряжение даже в тех случаях, когда конфликта могло бы и не быть. Против строительства новых церквей, как ни парадоксально, выступают довольно часто верующие люди, церковные, которые хотят сохранить экологическую ситуацию района и для которых важен этот конкретный парк, где гуляют дети или собачники. Они предлагают застраивать церковными зданиями пустыри и промзоны, но этого призыва никто не слышит. Что же касается защиты чувств православных верующих, то здесь, мне кажется, нужно упомянуть как главное событие года протесты против показа фильма Алексея Учителя «Матильда» и сопутствующие этим протестам инциденты. Приговоров, вынесенных в 2017 году по ст. 148 УК (нарушение права на свободу совести и вероисповеданий) именно за «оскорбление чувств», мы знаем не так много: приговор автору карикатуры на Христа (дело прекращено в январе 2018 года), трем «хабаровским живодерам», жителю Омутнинска, осужденному за атеистические высказывания, девушке, «прикуривающей» от свечи в храме, и блогеру Соколовскому, «ловцу покемонов». Кроме того по ч. 3 ст. 148 УК был вынесен приговор - штраф в размере 10 тысяч рублей - церковному рабочему за то, что он пришел в церковь требовать свой гонорар, – и тем самым прервал богослужение. В 2017 году православные граждане требовали также признать оскорбляющими чувства верующих: карикатуру Поклонской с фаллоимитатором в виде царя Николая, фотосессию в полупрозрачном платье для свадебного журнала на фоне церковной росписи, вертепное действо «Сказ о Егории Храбром» и, конечно, сценарий фильма «Матильда», но в этих случаях уголовные дела не были открыты. Реальных угроз срыва богослужения или порчи церковной утвари в 2017 году нет, а есть что-то другое – более эфемерное и связанное с разными традициями восприятия сакрального (особенно хорошо это видно в случае с протестом против вертепного действия – традиционной русской народной забавы). Все это вместе – и отдаленная от реальной жизни риторика патриарха, и ненужное упорство при решении вопросов строительства храмов в парковых зонах, и попытка через суд бороться с инакомыслием и атеизмом блоггеров, в некотором смысле маргинализуют Русскую православную церковь, превращая ее – в глазах нецерковного большинства – все больше и больше в субкультуру со своими четкими, но непрозрачными законами. Можно спорить, но мне кажется, что рубеж, положивший конец православному возрождению в России, – это 2012 год, дело Pussy Riot. 2. Второй блок проблем, лишь отчасти связанный с политикой Русской православной церкви, – это ограничение деятельности протестантских групп и новых религиозных движений (в первую очередь, Свидетелей Иеговы и саентологов, но не только их). Представители этих религиозных организаций страдают как от применения к ним антиэкстремистского законодательства, так и от «антимиссионерских» поправок к закону «О свободе совести» из так называемого «пакета Яровой». Впрочем, за «незаконное миссионерство» штрафуют теперь самых разных верующих. 3. Третий блок проблем связан с применением антиэкстремистского законодательства по отношению к российским мусульманам. В 2017 году по антитеррористическим и антиэкстремистским статьям вынесено более 20 приговоров мусульманам – главным образом, членам «Хизб ут-Тахрир», «Таблиги джамаат» и последователям Саида Нурси. Мы здесь имеем в виду тех людей, кто не был вовлечен ни в какую боевую деятельность. За организацию ячеек запрещенного исламского движения «Таблиги Джамаат» было вынесено 7 приговоров против 19 человек, многие из которых получили реальные сроки лишения свободы. Еще 4 приговора в отношении 9 человек было вынесено мусульманам, изучающим книги Саида Нурси - по обвинению в участии в «Нурджулар». Кроме того, в 2017 году было вынесено 14 приговоров против 37 последователей «Хизб ут-Тахрир» (cт. 205.2 УК или ст. 205.5 УК). Центр «Сова» считает эти приговоры неправомерными, а также считает неправомерным запрет религиозного объединения «Таблиги Джамаат» и запрет объединения «Нурджулар» (тем более что в России этого объединения не существовало вовсе: есть лишь отдельные верующие, которые сталкиваются с необоснованным преследованием за изучение книг Саида Нурси). Приговоры, вынесенные членам «Хизб ут-Тахрир» по антитеррористическим статьям только на основании информации об их принадлежности к партийной деятельности (то есть участие в собраниях, чтение литературы и прочее), мы также считаем неправомерными: при своей радикальной идеологии эта партия не вовлечена в террористическую деятельность. В целом, мне кажется, что религиозная политика государства в области религии ужесточается, возвращаясь к некоторым нормам советского законодательства, в числе которых - ограничение миссионерской деятельности, ограничение мест богослужения без уведомления властей, контроль над образованием духовенства (исламского прежде всего). При этом общество реагирует на изменение религиозной политики в целом равнодушно. Гораздо более острой оказывается реакция на конфликты с православными приходами и церковную риторику. И это, конечно, повод для современного православия подумать о своем образе на рынке религиозных услуг. Источник: http://www.sova-center.ru/religion/publications/2018/02/d38792/

Редакция «ФедералПресс» / Георгий Максимов Кремль отвернулся от РПЦ. Церкви грозит политический раскол Отношения между Администрацией президента и РПЦ (Русской православной церковью) серьезно охладели, сообщает «ФедералПресс» источник, близкий к АП. В Кремле спускают на тормозах инициативы церкви, в том числе вопрос о передаче Исаакиевского собора. На этом фоне позиции патриарха Кирилла ослабевают, а влияние епископа Тихона на Путина усиливается. Тихон пролоббировал несколько крупных федеральных назначений, в то время как Кирилл собирает закрытые встречи с политологами для решения проблем с имиджем. Все это уже привело к конфликту внутри руководства РПЦ. Подробности – в материале «ФедералПресс». Фактор раздражения Похоже, что политика РПЦ (Русской Православной церкви) стала раздражать не только общественность, но и Администрацию президента. Информационный шум, связанный с делом Соколовского, передачей Исаакиевского собора, законом о защите чувств верующих в Кремле оценили негативно. Об этом «ФедералПресс» сообщает источник, близкий к Администрации президента. По его словам, АП всячески тормозит решение вопроса о статусе Исаакия.1 «Они понимают, что церковь превратилась в фактор политической турбулентности. Она будоражит общественность, и если выполнять все просьбы, это будет способствовать углублению политического кризиса в России. Из прагматических соображений они пытаются затормозить передачу Исаакия церкви», – пояснил собеседник. Накануне депутаты Петербургского Заксобрания проголосовали против референдума о передаче Исаакиевского собора РПЦ. Также напомним, что вопрос о статусе Исаакиевского собора поднимался в ходе прямой линии с президентом. Тогда Владимир Путин заявил, что собор был построен как храм, а не как музей. Внешнеполитические враги Примечательно, что 12 июня патриарх Кирилл проводил закрытую встречу с политологами и философами. Сообщается, что мероприятие имело консультативный характер. На встрече обсуждались угрозы, с которыми может столкнуться РПЦ в ближайшем будущем. Один из ее участников Олег Матвейчев заявил «ФедералПресс», что негативный фон от деятельности РПЦ преувеличен. Он считает, что в плане информационной политики церкви полезно было бы действовать более активно и наступательно. А нападки на РПЦ он связывает с действиями ее внешнеполитических врагов. «Если и есть негатив вокруг церкви, а он будет всегда, то он инициируется врагами геополитическими, в том числе врагами межконфессиональными. Это и католики, и старообрядцы, и новоязычники, и исламисты, и иудаисты, и пролиберальная общественность. Чтобы повысить позитив вокруг церкви, здесь единственный путь – усиливать РПЦ свою информационную работу. Те отделы, которые занимаются внешними отношениями, могут приложить больше усилий в этом направлении, действовать активно и наступательно», – отметил Матвейчев. Говоря о внешнеполитических врагах РПЦ, Олег Матвейчев упомянул старообрядцев. Ранее «ФедералПресс» писал о негласном конфликте между РПЦ и РПСЦ (Русская Православная старообрядческая церковь). В частности речь шла о борьбе за объекты недвижимости. Один из главных предметов имущественного спора между РПЦ и РПСЦ находится в Москве – церковь Тихвинской иконы Божией Матери. Храм до революции принадлежал старообрядцам, однако в 90-ых он был выкуплен бизнесменом Константином Ахапкиным, который решил передать этот храм РПЦ. Статус храма до сих пор остается спорным. Нельзя не вспомнить и о том, что президент России Владимир Путин дважды в этом году встречался с главой РПСЦ митрополитом Корнилием. Это первые за 350 лет встречи руководителя российского государства с главой старообрядческой общины. Путин пообещал помочь Корнилию с возвращением ряда объектов в пользу РПСЦ. О списке спорных зданий читайте в статье «РПЦ и старообрядцы борются за имущество. Список спорных зданий». При этом эксперты отмечают, что старообрядческой церкви не грозит общественное осуждение за реституцию. Политолог Константин Калачёв заявил «ФедералПресс», что общество сегодня к РПСЦ относится хорошо, чего нельзя сказать об РПЦ. «Те объекты, на которые претендует старообрядческая церковь, не являются настолько значимыми, как те, на которые претендует РПЦ. Процесс реституции здесь вряд ли приведет к протесту. Можно предположить, что отношение к старообрядцам у нас вполне положительное. В данном случае это вопрос церкви и государства. Именно активная роль РПЦ в культурной и политической жизни страны вызывает у некоторых граждан опасения по поводу клерикализации государства. А старообрядцы в этом смысле никому и ничем не угрожают», – заявил Калачёв. Проблемы с имиджем Многие российские эксперты действительно считают, что РПЦ испытывает серьезные проблемы с имиджем. Как отметил политтехнолог Дмитрий Фетисов, в этом есть вина самого патриарха. Скандалы вокруг церкви стали обыденностью. Отдельные священники всячески порочат церковь, что не может не сказаться на общественном мнении. «Церковь достаточно часто падает в скандалы. Отдельные представители церкви порочат откровенно облик и имидж РПЦ. Большая ошибка со стороны патриарха в том плане, что ничего не делается для разрешения этой ситуации. Нет системы работы над имиджем. Мы получаем ситуацию, когда определенного священника в регионе ловят за вождение в нетрезвом виде. Это отбрасывает тень на всю церковь», – заявил в беседе с корреспондентом «ФедералПресс» Фетисов. Имидж РПЦ подпортили не только пьяные священники. Достаточно вспомнить и историю об исчезающих на фотографии часах патриарха, которые были видны в отражении стола. Скандал вокруг Pussy Riot, дело Руслана Соколовского, откровения протодиакона Андрея Кураева о гей-лобби в Казанской духовной семинарии также отбросили тень на облик РПЦ. Претензии церкви на ряд объектов недвижимости, особенно в Москве и Санкт-Петербурге, провоцировали акции протеста. О проблемах с имиджем говорят и внутри церкви. Известный священник Всеволод Чаплин заявлял о том, что церковь в последние годы переживает серьезный кризис. Отметим, что после открытой критики патриарха Кирилла Чаплин в 2015 году был отстранен от должности председателя Синодального отдела по взаимодействию Церкви и общества. Он также осудил руководство РПЦ за связи с коррумпированными чиновниками в регионах. «Нужно обличить безнравственность чиновников, и речь не только о коррупции. Сейчас за нее сажают губернаторов, а сколько времени церковные люди лизали этим сидельцам пятую точку? В каждом регионе прекрасно знают, какая обстановка около губернатора, поэтому нужно осуждать происходящее или по крайней мере дистанцироваться от нечестных деятелей. Церковь обосновывает контакт с ними тем, что нужно строить храмы, поддерживать практическую составляющую церковной жизни. Но лучше оставаться вообще без всякой стройки и без денег, чем терять авторитет, расточая дифирамбы вороватым чиновникам и обвешивая их церковными наградами», – заявлял Чаплин в 2016 году. Смысл закрытой встречи патриарха с политологами, которая прошла 12 июня, как раз и заключался в поисках решения проблем с имиджем. Подобные мероприятия просто так не происходят. Тем более, что подобных встреч еще никогда не проводилось. «Мы слышали, что патриарх встречался недавно с политологами. Да, совещание это было закрыто. Но, вероятно, речь шла именно об участии РПЦ в жизни страны, как института в избирательной кампании, либо об исправлении имиджа и противодействии той кампании, которую развернули против патриарха», – заявил Дмитрий Фетисов. Кирилл против Тихона Позиции патриарха Кирилла на самом деле находятся под ударом, кампания против него развернута. Источник из окружения АП подтвердил эту информацию «ФедералПресс». Более того, по его словам, в руководстве РПЦ существует негласный конфликт. Действующие лица: патриарх Кирилл и его викарий (заместитель), архиерей Тихон. Конфликт вызван тем, что Кирилл обеспокоен влиянием Тихона на президента Путина. Именно Тихон пролоббировал несколько крупных федеральных назначений, в том числе кандидатуру Ольги Васильевой на пост главы Минобрнауки и кандидатуру Анны Кузнецовой на пост детского омбудсмена. «Епископ Тихон считается духовником Путина. Он пролоббировал назначение министра образования Васильевой и омбудсмена по правам ребенка Кузнецову. Существует латентный, но очень напряженный конфликт между Кириллом и Тихоном из-за влияния на президента. Эта ревность доведена до того, что патриарх звонит в Администрацию президента и спрашивает: «Почему президент встречался с Тихоном, а меня на встрече не было?». Хотя президент чувствителен к просьбам Кирилла, на все отвечает. Но Администрация президента тормозит», – сообщил собеседник «ФедералПресс». В самой РПЦ факты наличия каких-либо конфликтов в руководстве церкви отрицают. Но это вполне естественно. Сор из избы выносить никто не хочет. Многие представители экспертного сообщества в свою очередь убеждены в том, что сейчас идет внутриэлитная борьба в церкви, в том числе и за кресло патриарха. Все участники этого конфликта пытаются наладить отношения и с президентом и с его администрацией. «Да, внутри руководства РПЦ не все однозначно. Там тоже существует определенная борьба за должность патриарха непосредственно, за возможность контроля на теми ресурсами, которые есть у РПЦ. Эти лица тоже будут принимать участие в формировании будущей повестки. Точка в этом вопросе еще далеко не поставлена», – заявил политтехнолог Дмитрий Фетисов. Региональная оппозиция Угрозу трону патриарха представляет не только авторитет Тихона, но и церковная «оппозиция» в регионах и скандалы в субъектах РФ. Центрами такого протестного движения можно считать Казанскую и Екатеринбургскую епархии. Во главе первой в 2015 году Кирилл поставил владыку Феофана, который сразу же принялся за кадровые перестановки в местных храмах и монастырях. Всего лишь за год Феофан смог нажить себе врагов как внутри церкви, так и в миру. Священники заявляли о росте епархиальных налогов, о единоличном характере ведения политики РПЦ в Татарстане. Миряне жаловались на демонстративно роскошный образ жизни Феофана. В 2016 году православная общественность Татарстана решила пойти на беспрецедентный шаг – выйти на митинг против Феофана. Однако историю удалось замять, несмотря на то, что местные власти акцию протеста согласовали. В итоге заявка на проведение митинга была просто отозвана. Авторы этой заявки до сих пор неизвестны, но жалобы в отношении Феофана рассматривались даже на заседании Синода РПЦ. Отметим, что 1993 по 1999 годы Феофан был заместителем председателя отдела внешних церковных связей РПЦ митрополита Кирилла. Покемон или кот в мешке? Еще одним недовольным политикой Московской митрополии регионом можно считать Свердловскую область. В Екатеринбургской епархии обстановка неспокойная. Именно в этом регионе разгорелся самый крупный за последнее время скандал, связанный с РПЦ – дело Руслана Соколовского. Ловец покемонов мог стать котом в мешке, которого подбросили Кириллу высшие священники Екатеринбургской епархии. Такое мнение выразил бывший депутат заксобрания Свердловской области Нафик Фамиев. Он заявил, что дело Соколовского – это результат конфликта ряда деятелей местной епархии с московским митрополитом. «Здесь окопалась реакционная часть РПЦ и ее идеологи. Задача – не допустить приезда Кирилла Московского в июле 2018 года в Екатеринбург на 100-летие убийства семьи Романовых. Дело Соколовского лишь повод сделать Кирилла невъездным», – заявил экс-депутат. Отметим, что серьезное влияние на Екатеринбургскую епархию оказывает ее бывший глава владыка Викентий. С 1999 по 2011 годы он был там Архиепископом. К удивлению многих священников в 2011 году его в буквальном смысле отправили за пределы России. Указом патриарха Кирилла Викентия назначили митрополитом Ташкентским и Узбекистанским. Стоит отметить, что сразу после назначения в отношении Викентия началась травля. Прихожане местных храмов начали обвинять его в нарушении канонов православия, крещении за деньги, грубом отношении к женщинам, хамству, косноязычии. Письмо с соответствующими жалобами отправили патриарху Кириллу в 2016 году. Вряд ли можно говорить о том, что руководители страны станут в открытую критиковать РПЦ, а в самой церкви когда-нибудь публично признают наличие внутренних конфликтов. Но общественность осуждает церковь и ее аппетиты в открытую. В этих условиях на патриарха Кирилла оказывают давление и «снизу» и «сверху». Помогут ли ему советы политологов выбраться из очень непростой ситуации, пока неизвестно. Врагов, судя по всему, у патриарха немало. Источник: http://fedpress.ru/article/1813720