Поиск по сайту

Подробнее о мероприятии Этот круглый стол открывает Х Грушинскую конференцию, проходящую в этом году в смешанном (онлайн-оффлайн) формате. Открытость исследовательских данных становится все более привычным фактом. Уже практически не ведутся разговоры о том, нужно ли вообще открывать государственные и общественные данные. Фокус обсуждения – механизмы открытости, степень открытости и принципы анализа и представления информации. На этом фоне уровень дискуссии об открытости материалов социологических исследований остается крайне низким. Вопросы, выносимые для обсуждения на круглом столе: • Как сформировать культуру открытости социальных исследований и опросов общественного мнения? • Что мешает сделать исследования, проведенные за государственные средства, открытыми? • Инфраструктура открытости: единая площадка или множество разных? • Какие практические действия по повышению открытости исследований общественного мнения первоочередные и наиболее эффективные? • Кто/какие группы, кроме профессиональных исследователей, могут быть заинтересованы в открытости данных социально-политической тематики? По результатам круглого стола планируется вынести на обсуждение Декларацию открытости данных социологических исследований. Участники обсуждения: сотрудники российских и зарубежных исследовательских компаний, члены академического сообщества, представители федеральных органов исполнительной власти. Конференция будет проходить в Zoom с онлайн-трансляцией. Ссылка для регистрации будет опубликована. Запись круглого стола позднее будет выложена в открытый доступ. clock Завтра с 17:00 до 19:00 Завтра pin Х Грушинская конференция, Онлайн-пространство Модератор секции: Игорь Задорин (Igor Zadorin) Программные директора секции: Сергей Давыдов, Мария Мацкевич https://www.facebook.com/events/2681227895492411/?notif_t=plan_user_invited&notif_id=1589803538366142

САМОЛИКВИДАЦИЯ СУБЪЕКТА. Часть 1 (Попытка рефлексии во время тотальной паранойи, или как пережить вот это всё, чтобы потом не было стыдно) ЧАСТЬ 1 Примечание. Текст вчерне был подготовлен к вечеру 24 марта, но обращение Президента РФ внесло некоторые сомнения, как в справедливость высказанных тезисов, так и в необходимость публикации. Вечером 27.03 эти сомнения развеялись, как говорится, «без объяснения причин». В субботу-воскресенье текст был подредактирован в отдельных местах и дополнен некоторыми вставками, а затем разделен на две части (вторая часть публикуется отдельно). ( Свернуть ) Никогда не страдал иллюзией, что социальные сети, и особенно facebook, представляют все российское общество. В «мордокниге», судя по опросам, зарегистрировано меньше 20% взрослого населения страны, а уж активничает раза в два меньше. Вместе с тем следует признать, что эти условные 10% как раз та самая «просвещенная общественность», которая во всяком контексте склонна ощущать себя самостоятельным СУБЪЕКТОМ, старающимся понять ситуацию, рефлексирующим, публично самоопределяющимся и в той или иной степени действующим. В этой связи интересно и важно понаблюдать за тем, как эта публика самоопределяется в условиях, когда впервые за время существования современной России открыто ставится под сомнение сама возможность оставаться самостоятельным в таком до сих пор сугубо личном вопросе как собственное здоровье, а затем и вообще в социальной жизни, общении и профессиональной деятельности. Отчетливо видно, как мучается российский (и не только российский) интеллектуал, находясь, с одной стороны, под далеко не рядовым прессом навязываемых ему информационной повестки и новых норм поведения, а с другой - с отсутствием должной и убедительной аргументации этого навязывания. Он (как интеллектуал!) не может признать, что ограничил свою свободу и активность сам без должного на то основания (см. недавние высказывания Дж. Агамбена), что действует в состоянии непрерывного и затяжного аффекта, в которое его технологично ввели. Интеллектуал привык думать, что понимает действительность и сам принимает осознанные решения. А тут получается, он должен принять на веру сверхсерьезность угрозы некого непонятного covid-19 и необходимость беспрецедентных чрезвычайных мер тогда, когда никакие якобы пугающие цифры и графики не подтверждают чего-то из ряда вон выходящего, превосходящего до сих пор существовавшие угрозы, к которым он уже привык. Этот главный вопрос «Почему именно так?» (варианты: «С чего бы это?», «Зачем?!», «В чем смысл?») заставляет нашего просвещенного человека искать иные объяснения происходящего и порождать версии, несколько отличающиеся от доминирующей, но хоть как-то достраивающие картину мира до целостности и непротиворечивости. А главное, эти версии дают более приемлемые основания для осознанной адаптации к внешнему контексту без насилия над собой и своей субъектностью (или ощущением ее). Постараюсь сформулировать кратко те версии случившегося катаклизма, которые в том или ином виде порой фрагментами, а порой и весьма целостно, гуляют по Сети как результат мучительных размышлений над происходящим. Не могу сказать, что список исчерпывающий, и полагаю, что в ближайшее время в зависимости от развития ситуации будут рождаться новые объяснения или гибридные комбинации уже существующих. Для системной полноты опись «объяснений» происходящих процессов и стоящих за ними движущих сил надо начать, конечно, с «нулевой гипотезы» о естественности и значительности угрозы эпидемии коронавируса, а также ее необычной смертельной «эффективности». Нулевая версия. Коронавирус естественен и необычайно страшен. В рамку такой версии объяснения происходящего вполне укладываются чрезвычайные меры государственных машин всех стран мира, которые должны быть признаны оправданными, в той или иной степени разумными и соразмерными угрозе. То, что таких беспрецедентных и согласованных мер никогда не было ранее, объясняется в нулевой версии событий лишь тем, что со времени предыдущих смертельных эпидемий мир существенно изменился, и в отличие от губительных итогов прошлого (типа «испанки» 1918г.) правительства, во-первых, должны нести и принимают ответственность за каждую отдельную жизнь своих граждан, а во-вторых, сейчас знают, как эффективно предупреждать негативное развитие эпидемий на ранней стадии, и могут осуществлять соответствующие действия. Если согласиться с этими положениями данной версии, то можно признать оправданными временные (?) беспрецедентные ограничения самостоятельности и активности граждан. Все должны согласиться с рекомендациями и указаниями властей, по возможности самоизолироваться (а кто-то и более жестко «окарантиниться»), строго соблюдать обряды личной гигиены и по возможности пройти проверку на наличие SARS nCov-19 (ну, и на всякий случай на наличие еще всего разного для включения в единую базу данных). самоизоляция В настоящем тексте я не ставлю перед собой задачу подтверждения/опровержения «нулевой версии», доминирующей на сегодняшний день среди наблюдаемой общественности (хотя для меня эта версия не является убедительной изначально, и опровержений в сети куча). Но в любом случае полезно дополнить такое понимание мира другими описаниями, также имеющими право на существование. UPD. Далее я не предполагаю обсуждать собственно ПАНДЕМИЮ COVID-19, я буду обсуждать только ГЛОБАЛЬНУЮ ИНФОРМАЦИОННУЮ КАМПАНИЮ УСТРАШЕНИЯ «COVID-19» И СЛЕДУЮЩИЕ ЗА НЕЙ ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЕ МЕРЫ как явление параллельное пандемии, связанное с ней, но не объясняемое ею. По мнению многих наблюдателей, эта «непропорциональная» кампания страха не может быть понята как простая РЕАКЦИЯ массмедиа и общественного мнения на естественную угрозу. Есть предположение, что такая кампания по изменению массового сознания и социального поведения может являться ИНСТРУМЕНТОМ для достижения иных целей, нежели предотвращение пандемии. Собственно на таком базовом предположении основаны следующие версии-объяснения. Версия 1. Коронавирус как информационная «операция прикрытия» Это первая по времени происхождения версия, очень естественная для российского интеллектуала, уже привычного к информационным «бурям в стакане воды», раздутым для отвода глаз публики от действительно серьезных процессов, явлений, событий в политике и/или экономике (передел власти, собственности и т.п.). Кстати, не только в России (см. https://inbusiness.kz/ru/news/ekspert-koronavirus-eto-informacionno-psihologicheskaya-specoperaciya ). И в случае с коронавирусом многие диванные эксперты бросились искать эти реальные процессы, которые должна была бы скрыть «пандемия», и некоторые из них даже нашли таковые. В нашем российском пространстве это, безусловно, процессы «инвентаризации» и «переучета» собственности (от «Мелодии» до Сбербанка и «золотого запаса») в условиях Большого транзита власти (я, кстати, до сих пор думаю, что транзит осуществится в обозначенные первоначально сроки, если не ранее, но это отдельная тема). Ясно, что такие дела реальные субъекты не предполагают обсуждать вместе с широкой общественностью, дабы эта общественность не переругалась и не втянулась лишним образом в разборки больших людей. Причем, Россия в данном случае не уникальна, есть сигналы того, что и в других странах у элит есть такие же вопросы, к которым не хотелось бы привлекать лишнее внимание. Поэтому «управление дискурсом» переводит стрелки и внимание граждан (и мыслящих, и не очень мыслящих) на пандемию covid-19. При этом управление актуальной повесткой осуществляется старым многократно проверенным образом – через страх. Угроза – это самое эффективное средство в борьбе за главный ресурс XXI века – внимание. Версия 2. Коронавирус как Большая «отмаза» и/или Большой антракт В последние год было сказано много слов о перенапряжении многих отраслей мировой экономики и готовности некоторых активных субъектов сбросить это напряжение через «Большую отмену» – то есть по возможности тотальную отмену взятых обязательств, договоров, кредитов, накрученных дерривативов и разных обременяющих обязательных транзакций. Создается впечатление, что Мир («золотой миллиард»?) уже давно хотел найти какой-нибудь всеобщий форс-мажор (он же «Божья кара»), на который можно было бы списать накопившиеся недоделки, неудачи и пр., и, в конечном счете, как будто договорился сам с собой о том, чтобы сбросить напряжение нерешенных проблем, переведя стрелки на бедный covid-19. В этом смысле показательно согласие почти всех ведущих мировых агентов на Большой Антракт (отмену почти всех публичных взаимодействий, дискуссий и прочих совместных «ивентов»), в рамках которого можно было бы осуществить пересмотр приоритетов, «обнуление» и перезагрузку. Конечно, для части бизнеса и политической элиты «коронавирус» - безусловный форс-мажор (если не катастрофа), но очевидно есть и стейкхолдеры, которые заинтересованы хотя бы на время сбросить ответственность и выйти сухими из надвигающейся мировой рецессии за счет других. Мы это видели в ходе экономического кризиса 2008-2009 гг., когда ряд бизнес-субъектов активно продвигал тему катастрофичности кризиса в России, хотя никаких оснований именно для катастрофичности не было, но надо было форсировать тему, иначе трудно было бы списать на «обстоятельства непреодолимой силы» свои огрехи, чтобы получить господдержку. (См. «Спасать некого. Кризис как миф», http://www.zircon.ru/publications/publitsistika/spasat-nekogo-krizis-kak-mif-russkiy-zhurnal-vypusk-23-37/ ) Поразительная согласованность пандемии коронавируса и давно ожидаемого экономического кризиса (включая вхождение в зону турбулентности базовых параметров мировой экономики типа цен на ключевые ресурсы) естественным образом наводит на мысль, что пандемия является тем самым желанным форс-мажором, на который можно списать многие ближайшие катаклизмы, которые произошли бы и без нее, но тогда пришлось бы нести за них ответственность. "не выходи из комнаты..." Версия 3. Коронавирус – пятая мировая информационно-психологическая война между ведущими центрами силы Данная версия одна из самых очевидных. Главные мировые субъекты (государства) давно ведут информационно-психологические войны с целью ослабления чужих экономик и снижения эффективности их soft power (в первоначальном понимании этого термина как «привлекательности страны», в том числе привлекательности товаров и стилей жизни). Понятно, что приведение общей морально-психологической атмосферы в какой-либо стране в состояние тотального ощущения катастрофы, печали и безысходности просто «тупо» снижает производительность труда, креативность и мотивацию к социальной активности. Равно и форсированный показ слабости («неприличности», «нецивилизованности», «изгойности» и т.п.) какой-то страны снижает ее экспортно-коммуникационный потенциал. Поэтому когда в очередной раз внимание всего мира стало насильно приковываться к Китаю с негативными коннотациями по его поводу («третья загадочная эпидемия за два десятилетия», «отсталое общество», «летучих мышей едят», «не могут остановить инфекции», «все беды от китайцев» и т.п.), многие эксперты со скукой констатировали, что это Запад (США) опять пытается «опустить Китай». Ну, и еще Иран туда же за компанию…. Но в этот раз не «проканало». Китай уже оказался способным не только производить достойные товары, но и управлять общественным дискурсом, на что ранее монополия была у совсем другого мирового гегемона. Для начала Китай признал «страшность» инфекции и тяжесть положения (см. «36 китайских стратагем», стратагема 34 «Нанесение увечья самому себе»), потом классно показал образцовые «чрезвычайщину» и активность, на которую не все способны, задав при этом новый стандарт реагирования на биоугрозы, а после этого перекинул мячик на сторону конкурентов - «попробуйте и вы теперь так же, или слабо?». И вот, как уже бывало в первых двух «горячих» мировых войнах, начавший войну агрессор начинает отступать, более того - терпеть катастрофические (в данном случае репутационные) поражения на своей же территории (Европа). Китай начинает управлять мировым информационным полем, при этом великодушно помогая своими медицинскими разработками «отсталой» Европе. Россия в этой войне участвует пока на стороне Китая, немного подыгрывает ему в нагнетании мировой паранойи, проводит войсковые операции по демонстрации своих медицинских возможностей (Италия), и в чем-то даже копирует китайский опыт ведения войны (мы, например, тоже хотим построить новую мега-больницу, ну, хоть и не за неделю, так хотя бы за несколько месяцев, и продемонстрировать это реальное супер-достижение). А Запад со своим глобализмом, либерализмом и отсутствием социальной дисциплины, похоже, идет к капитуляции под лозунгами активизировавшихся новых левых о «конце капитализма». И вообще миру навязывается новое олимпийское соревнование, у кого круче не промышленность и товарное производство, а социальная инфраструктура и эффективность государственного управления. Не знаю, какие у нас шансы в таком соревновании, но повоевать на этом поле мы вроде готовы, и вообще «не догоним, так согреемся». Версия 4. Коронавирус - Большие военно-гражданские Учения Меры, предпринятые правительствами многих стран, настолько всеобщи и необычны для мирного времени, что ряд экспертов, принимая отчасти версию номер 3, идут дальше и допускают, что мировая война уже может быть не только информационной. Возможно, власти и спецслужбы знают что-то такое, что действительно оправдывает действия, на первый взгляд, несоразмерные угрозе. Возможно, есть угрозы реального биологического терроризма, а распространение коронавируса хороший повод (или способ) протестировать на прочность системы противодействия биологическому оружию. При такой версии экстраординарные меры по закрытию границ, изоляции, карантину, переводу граждан на домашнюю работу, закрытию мест общественного пользования, ограничения в перемещениях и т.п. могут быть интерпретированы как вполне необходимые Большие Учения по гражданской обороне. А раз это учения (в которых, как известно, порой тяжелее, чем в бою), то давайте проверять всё, в том числе готовность средств массовой коммуникации (включая «новые медиа») к оперативному и убедительному донесению сигнала угрозы до населения, готовность граждан действовать в соответствии с объявленной угрозой и согласованно (коллективно) следовать указаниям, готовность предприятий и учреждений оперативно перестраиваться на иной чрезвычайный режим работы, готовность органов управления к принятию жестких мер противодействия угрозе и контролю над их соблюдением. В рамках такой версии можно, конечно, попенять властям на очередное недоверие гражданам и предположение, что в случае открытого объявления Учений население в массе своей проигнорирует управленческие меры и призывы. Однако, возможно, в данном случае такое недоверие имеет основания, а значит, для реальной Проверки надо просто постараться по-настоящему «нагнать страху». Версия 5. Коронавирус – катализатор перестройки мирового порядка в сторону кибер-фашизма и цифрового тоталитаризма Пятая версия, конечно, самая радикальная, и ее не хочется сильно развивать. Вместе с тем многие большие интеллектуалы говорят о том, что операция «Коронавирус» это вполне ожидаемый комплекс мероприятий по переводу всего мира к новому мироустройству, к которому мир во многом уже подготовлен в ходе развития IT, AI и NBIC-технологий. Этот миропорядок, в котором поведение людей довольно сильно определяется соответствующими интеллектуализированными платформами (в свою очередь контролируемыми узкой «элитой»), их собственная субъектность и инициатива в общем уже не так необходима (по крайней мере, в массе) и может (должна?) быть ограничена, да и в целом количество людей для этого миропорядка в общем избыточно и могло бы быть сокращено. Для установления такого «нового мира» надо сначала поменять ценностные приоритеты (в том числе через сильные эмоциональные переживания и нейрофизиологические манипуляции), а затем «паттерны поведения» (устойчивые социальные практики), в том числе максимально десоциализировать (индивидуализировать) деятельность человека и его поведение. Социальное дистанцирование естественно для мира, где человек в основном общается с техноплатформами и с виртуальными партнерами. Надвигается тотальная «уберизация» человека. Тут можно многое повторить вслед за известными визионерами, но любопытно (и страшно) наблюдать, как на практике происходит реализация того, что еще совсем недавно казалось совершенной фантастикой. Дж. Агамбен почти кричит: «нам надо задуматься о той легкости, с которой все общество согласилось чувствовать себя зараженным, изолировать себя в домах и приостановить нормальные условия жизни, трудовые отношения, дружбу, любовь и даже отодвинуть свои религиозные и политические убеждения. Почему не было протестов и возражений, как это обычно бывает в таких случаях?». А Ю.Харари отвечает: «… да мы [общество] уже давно к этому готовы», определяя сегодняшнюю ситуацию с «пандемией» как нахождение мира между «1984», «451 по Фаренгейту», «Новым дивным миром» и «Заводным апельсином». Короче, приплыли. самоликвидация субъекта Итого Нетрудно видеть, что все представленные версии совсем не противоречат друг другу. Очень может быть так, что на наших глазах разворачивается смешанный сценарий, когда разные действующие лица играют свою роль в соответствии с разными стратегиями. Кто-то использует объявленную пандемию как «операцию прикрытия», кто-то как «большую отмазу во времена глобального форс-мажора», кто-то как инструмент «информационно-психологической и экономической войны», кто-то как тест на управляемость («учения»), кто-то, может быть, пытается играть в долгую, ориентируясь на кардинальную перестройку социальных практик и политического устройства. И по сути возникает та самая ситуативная «коалиция смыслов», которая на время объединяет общество (ну, или по крайней мере, элиты) в готовности к «борьбе» и «чрезвычайке». И что в таком случае делать т.н. просвещенному гражданину, которого при любом из представленных сценариев пользуют «в темную», запугивая и лишая воли к самостоятельному действию, призывая к «самоизоляции» (слово то какое подобрали символичное) и заставляя самого отказаться от собственной субъектности? Вообще-то все версии, включая нулевую, фактически подталкивают к Самоликвидации Субъекта. С чем мы никак не можем согласиться, несмотря на свои 60+. Совсем не хочется. И «об этом я подумаю завтра» (с). Не позднее. https://igor-zadorin.livejournal.com

Задорин И.В., Хомякова А.П. Религиозная самоидентификация респондентов в массовых опросах: что стоит за декларациями // Полития: Анализ. Хроника. Прогноз (Журнал политической философии и социологии политики). 2019. №3(94). С. 161-184. ISSN 2078-5089 DOI 10.30570/2078-5089-2019-94-3-161-184 Текст статьи на сайте журнала URL: http://politeia.ru/files/articles/rus/Politeia-2019-3(94)-161-184.pdf (дата обращения 19.12.2019) Аннотация В статье представлены результаты исследования «Измерение степени ценностной солидаризации и уровня общественного доверия в российском обществе», проведенного Исследовательской группой ЦИРКОН в конце 2018 — начале 2019 г. Основная цель исследования состояла в выявлении ценностных ориентаций россиян, определении объединяющего потенциала разных ценностей и измерении уровня общественного доверия. Специальный раздел исследования был посвящен религиозным ценностям, что позволило соотнести религиозную самоидентификацию респондентов с их ценностными ориентациями, идеологическими установками и отношением к актуальным вопросам социально-политической повестки дня. Полученные в ходе исследования эмпирические данные свидетельствуют о том, что декларируемая религиозность россиян зачастую носит поверхностный (номинальный), неустойчивый характер и не подтверждается ни соответствующей религиозной практикой, ни этическими воззрениями и ценностными ориентациями. Ее влияние на идеологический и политический выбор граждан минимально, и религиозные институты, похоже, не обладают серьезным потенциалом массовой политической мобилизации. По заключению авторов, общественное сознание россиян в высокой степени фрагментировано: если раньше отчетливо выделялись большие группы людей, отличающиеся целостным, логически непротиворечивым, внутренне связанным мировоззрением как неким общим комплексом идеологических взглядов (например, русский — православный — лояльный РПЦ — против абортов и т.п.), то сейчас подобной целостности нет. Идеологические построения-цепочки уже не объединяют людей в крупные общности. Общество распадается на довольно узкие и при этом очень разные по своим внутренним параметрам группы. Любое сочетание трех-четырех позиций (вопросов, ценностных идеологических конструктов) публичного дискурса делит российский социум на мелкие фрагменты.

Кому доверяют россияне? Как живет село? Какова роль веры в жизни современного человека? На эти и другие острые вопросы отвечает руководитель исследовательской группы ЦИРКОН Игорь Задорин.

3 Ноября 2019 Продолжается продвижение результатов масштабного исследования по общественному доверию и ценностям россиян Мы продолжаем презентовать итоги масштабного исследования ЦИРКОН «Измерение степени ценностной солидаризации и уровня общественного доверия в российском обществе», завершенного весной этого года. Специальный сайт проекта постоянно пополняется новыми данными. Здесь можно найти основные результаты всероссийского массового опроса по проекту, а также много дополнительных методических и презентационных материалов. Руководитель исследования Игорь Задорин подробно прокомментировал его итоги в серии интервью для телеканала «Союз», вышедших в эфир в конце августа: Часть 1. Возможна ли в России государственная идеология? Часть 2. Почему в обществе нарастают протестные настроения? Что нас объединяет, а что разделяет? Часть 3. Кому доверяют россияне? Какова роль веры в жизни современного человека? Кроме того, в журнале «Полития» №3 (94), 2019 г. вышла статья И.Задорина и А.Хомяковой «Религиозная самоидентификация респондентов в массовых опросах: что стоит за декларациями». В статье подробно освещается один из разделов проекта по доверию – распространенность и значимость религиозных ценностей в российском обществе, а именно: как соотносится религиозная самоидентификация респондентов с их ценностными ориентациями, идеологическими установками и отношением к актуальным вопросам социально политической повестки дня. Эта же тема стала лейтмотивом выступления А.Хомяковой на IX Международной научной конференции «Социология религии в обществе Позднего Модерна: межконфессиональные, межинституциональные, межкультурные аспекты», прошедшей 17-18 октября 2019 г. в Белгородском государственном национальном исследовательском университете. ЦИРКОН будет и дальше представлять результаты этого обширного проекта по общественному доверию. Так, в ближайшие месяцы на сайте проекта будет выложен первичный массив данных. Следите за новостями!

Третий элемент. Без гуманитарной основы интеграция в Евразии обречена Игорь Задорин Российский социолог Игорь Задорин Фото: Фото из личного архива автора В последние годы в моду вошли дискуссии о непредсказуемости мировой политики. Такие события как киевский майдан, брекзит или, например, референдум о независимости в Каталонии многим кажутся нелогичными и противоречащими «объективным интересам» даже самих их участников. Но так ли уж непредсказуемы и необъяснимы эти события? Может мы просто смотрим на них с привычной точки зрения, не замечая новые тенденции, которые все больше влияют на жизнь обществ и государств? Известный российский социолог, исполнительный директор Международного исследовательского агентства «Евразийский монитор» Игорь Задорин в своей статье рассказывает о том, почему ценности часто оказываются сильнее интересов, а евразийская интеграция не будет развиваться без общей идентичности и участия обществ, а не только элит. Когда ценности «рулят» интересами Среди трех главных направлений межстранового (межгосударственного) взаимодействия – военно-политического, экономического и социокультурного – последнее всегда занимало подчиненное «факультативное» положение. Понятно, что отношения между государствами традиционно относятся к компетенции национальных элит, а в элитном дискурсе межстрановое взаимодействие в социокультурной сфере и тем более на уровне рядовых граждан (гуманитарные связи) имело до последнего времени, как правило, лишь риторическое значение[1]. Вот решения о вступлении страны в военно-политические альянсы или выходе из них всегда принимаются в результате коммуникаций на самом высоком государственном уровне и на основе интересов элиты, понимаемых как интересы государства. Внешнеэкономические отношения хоть и затрагивают более широкие круги, но также остаются прерогативой довольно узкой части общества – бизнес-элиты и связанного с ней государственного аппарата. Для большинства же рядовых граждан внешняя политика и внешнеэкономические связи, как правило, являются лишь контекстом, к которому они должны адаптироваться, но на который почти никогда не могут влиять. Также и для элиты настроения масс по отношению к другим странам и народам – всего лишь фон, на котором происходит межэлитное взаимодействие и достигаются межэлитные договоренности. Вместе с тем в течение прошлого века в социально-политическом и экономическом устройстве многих стран произошли существенные изменения, которые резко повысили значение указанного гуманитарного «фона» при формировании и продвижении тех или иных решений о межгосударственном взаимодействии. Во-первых, развитие демократических институтов заставляет элитные группы при продвижении своих интересов все чаще апеллировать к массам, опираться на «глас народа», согласовывать (хотя бы частично и формально) свои интересы с ценностями и культурой населения. И хотя современные информационные технологии позволяют эффективно воздействовать на общество с целью принятия им уже принятых элитой решений, все чаще это сопровождается (особенно при несогласованности самих элитных групп) досадными «трудностями» типа непринятия европейской конституции на общенациональных референдумах 2005 г., волнительных референдумов в Шотландии 2015 г. и Каталонии 2017 г., наконец, брекзита-2016 (и это только европейские примеры), существенно повышающими издержки внешнеполитических договоренностей. Разнообразные «цветные революции» и «майданы», интерпретируемые как проявление «народной воли», я также отношу к того же рода казусам, зачастую подрывающим союзнические отношения государств, сформированные заинтересованными элитными группами. Причем неприятие таких союзов (а равно и принятие иных) выглядит как война ценностей и идентичностей на социокультурном уровне, а не как война интересов на уровне экономики и политики. Во-вторых, развитие глобальной экономики, связанное со свободным перемещением капитала, товаров и трудовых ресурсов, сталкивается с естественным сопротивлением именно на гуманитарном уровне, которое часто интерпретируется как culture clash, «столкновение цивилизаций» и выражается в неприятии рядовыми гражданами иностранных компаний, иностранных товаров (в т.ч. «культурной» продукции), и особенно иностранной рабочей силы (трудовых мигрантов). По этой причине стало почти само собой разумеющимся при продвижении экономических интересов либо все-таки учитывать ценности и культуру населения «интересующей» страны, адаптируя под него товары и услуги, либо внедрять свои «универсальные» ценности и практики, изменяя культуру (в т.ч. бизнес-культуру) и идентичность аборигенов и стимулируя таким образом потребление своей продукции. Естественно, что в таком контексте социокультурная экспансия, выраженная в продвижении определенных ценностей и культурных стереотипов (язык, литература, музыка, кино, дизайн, символические ценности, стили потребления и т.п.), давно рассматривается как важнейшая компонента и даже основа более широкой экономической и политической экспансии (т.н. «мягкая сила»). История развития Европейского Союза (ЕС) с очевидностью показывает, что с определенного момента глубокая европейская интеграция в сфере политики и экономики стала возможной только после формирования и усвоения общественностью всех стран ЕС концепта «общеевропейских ценностей» и распространения гражданской мета-идентичности «европеец». И противоположные дезинтеграционные процессы в постсоветском пространстве во многом имеют природу именно социокультурного и гуманитарного размежевания, в которой национальные ценности и идентичности начинают превалировать над «общесоюзными» («евразийскими» и т.п.) даже при высокой степени интегрированности и взаимозависимости экономик. Как говорят многие авторы, в современном мире «ценности рулят интересами». Вот Украина (на уровне большой части общества, а не только элиты) решила вроде бы абсолютно нерационально выйти из евразийского (постсоветского) экономического пространства и перейти в экономическое пространство ЕС (шире – Запада), хотя многочисленные расчеты показывали, что при высочайшем уровне связанности украинской экономики с постсоветскими странами такой переход экономически крайне невыгоден. Но «ценности рулят», и экономика начинает перестраиваться под социокультурный выбор (а это именно собственный ценностный выбор страны, даже если он инспирирован предварительными внешними «социокультурными интервенциями»). Резюмируя сказанное, можно утверждать, что в современном мире гуманитарные связи между странами и социокультурная близость не только являются важными факторами-условиями развития экономических связей и формирования политических альянсов, но и порой обязательно предшествует им. Напротив, без глубокого социокультурного взаимопроникновения и взаимосвязи стран и народов на гуманитарном уровне политическая и экономическая интеграция являются неустойчивыми, и, как показывает практика, могут быть легко повернуты в другую сторону. Гуманитарное сотрудничество – «мягкая сила» государств или «диалог обществ»? Понимая социокультурные отношения и гуманитарные связи между странами как проявление пресловутой «мягкой силы», национальные элиты начинают защищать социокультурное пространство своей страны даже с большим рвением, чем экономическое. Довольно отчетливо это проявляется как раз в случае новых независимых государств, возникших после распада СССР. При весьма либеральном отношении к развитию торговли и взаимообмену между экономическими субъектами взаимодействие в информационном пространстве, в сфере культуры, образования, науки, туризма и т.п. порой искусственно ограничивается. В рамках укрепления национальной и гражданской идентичности формируются новые языковые барьеры, происходит пересмотр общей истории, сопровождаемый войной с памятниками, корректировкой топонимики и существенным изменением пространства общезначимых символов. Сокращается взаимодействие в сфере культуры и искусства, а понятие «общее образовательное пространство» становится сугубо гипотетическим. В это же время институт т.н. «некоммерческих организаций» (НКО), призванный в том числе способствовать развитию межстранового гуманитарного сотрудничества, вместо интенсивного развития в правильном направлении подпадает под действие законов об «иностранных агентах», резко снижающих доверие к НКО и к самому сотрудничеству на уровне гражданского общества. В итоге формируется убеждение о том, что «евразийская интеграция в настоящее время может быть только экономической»[2]. Как представляется автору, понимание гуманитарного сотрудничества или сотрудничества на уровне рядовых граждан только как возможности применения «мягкой силы» со стороны «дружественного» государства имеет свои корни в распространяемой «западной» культуре противоборства, в которой все интеракции рассматриваются через призму конкуренции и соперничества, господства и подчинения. История западной цивилизации – это по большей части история борьбы, войн и соперничества, сформировавшая особую «культуру конфликта» и стремления к победе и господству (доминированию). В известной мере можно сказать, что эта культура являлась основой развития западной цивилизации и большинства ее достижений. Вместе с тем 20-й век с двумя мировыми войнами, появлением ядерного оружия и связанной с ним концепцией ГВУ (гарантированного взаимного уничтожения) показал пределы возможностей этой культуры как драйвера развития человечества. Весь послевоенный мир – это мучительный поиск обобщенным Западом альтернативы Конфликту в виде «мирного сосуществования», «толерантности», «мультикультурализма» и других подобных концепций как основы для новой культуры межнационального и межстранового взаимодействия. Однако процессы глобализации, связанные с интенсификацией такого взаимодействия и ростом взаимозависимости стран, показали, что «терпимость» и «сосуществование» зачастую являются не решением, а скорее уходом от решения проблемы взаимодействия в условиях пресловутого «столкновения цивилизаций». На смену таким пассивным решениям (являющимся к тому же порой способом сокрытия того же стремления к доминированию в новых формах) должна прийти активная «культура диалога» с открытым предъявлением и согласованием ценностей и интересов. Понятно, что культура диалога рождается не на пустом месте. В той или иной мере в разных странах формировались и развивались ценности открытости (без наивности), интереса к «иному» (без преклонения перед ним), доказательного убеждения (без принуждения), согласования интересов и договороспособности (без пораженчества), готовности к осознанному компромиссу и равноправному сотрудничеству и т.п., которые составляют компоненты культуры диалога. Предполагается, что в разных национальных и религиозных культурах, в разных обществах они развиты неодинаково и зачастую являются редкими исключениями в ситуации преобладания культуры конфликта и предпочтения силового разрешения противоречий между странами и народами. Вместе с тем, есть мнение, что в евразийском пространстве культура диалога является довольно распространенной и может быть основой межстранового общения и межгосударственного сотрудничества. Причем, похоже, что такая культура более свойственна именно общественным объединениям и институтам гражданского общества, нежели элитным группам, добившимся своего нынешнего положения в условиях жесткой политической борьбы последней четверти века и исповедующим соответствующие практики. Понятно, что любой диалог начинается там, где между его субъектами есть изначальный интерес друг к другу. И надо сказать, что наличие такого интереса и таких оснований для развития взаимодействия на уровне рядовых граждан подтверждается многочисленными социологическими исследованиями, в частности результатами проекта «Интеграционный барометр ЕАБР», осуществляемого совместными усилиями Евразийского банка развития и Международного агентства «Евразийский монитор». Так, по данным последней волны «ИБ ЕАБР», от 20% до 45% опрошенных в разных странах СНГ декларируют свой интерес к другим странам постсоветского пространства (к их истории, культуре, природе), 20% до 60% граждан хотели бы посетить другие страны СНГ с различными целями (трудовыми, образовательными, туристическими), а 50%-80% респондентов в разных странах подтверждают наличие у них постоянной коммуникации с родственниками, коллегами, друзьями в других странах постсоветского пространства. Указанный потенциал сближения стран, на мой взгляд, используется крайне слабо. Вместе с тем я полагаю, что развитие североевразийской интеграции, осуществляемой в пространстве стран бывшего «социалистического лагеря», может получить новый импульс только при активном включении в нее гуманитарной компоненты (межстрановой коммуникации на уровне рядовых граждан), интенсивного развития сотрудничества в социокультурной сфере (наука и образование, массмедиа, массовая культура и искусство, спорт, туризм и т.п.) и общественной дипломатии. К тому же только в рамках «диалога обществ» могут согласовываться общие ценности и складываться общая мета-идентичность, без которой, по моему глубокому убеждению, реального Союза на просторах Северной Евразии не создать[3]. Конечно, для некоторых национальных элит, бдительно охраняющих периметр своей суверенности, допуск общественности к межстрановому взаимодействию будет серьезным испытанием. И реальное включение социокультурного пространства в межгосударственное взаимодействие – это для них же тест на готовность к реальной интеграции. В некотором роде – даже тест на современность. Ближайшие годы покажут, насколько и кем этот тест может быть пройден. Как измерить гуманитарное взаимодействие? Безусловно, сам вопрос о развитии гуманитарного взаимодействия и социокультурного сотрудничества не нов, и многие читатели в этом месте могли бы вполне справедливо спросить: ну, и где решения? Где конкретные социально-политические технологии включения указанного сотрудничества в интересы элиты? Я попробую предложить одну из таких технологий, связанную с социологическим обеспечением интеграции. В социальной науке, особенно прикладной, многими коллегами (автор статьи не исключение) исповедуется довольно радикальный принцип: «если явление не измеримо, оно не существует». Гуманитарная близость и сотрудничество стран (как и любые другие социальные явления), на мой взгляд, настолько реальны и существуют не только на словах, насколько они измеримы. Вместе с тем в настоящее время гуманитарное сотрудничество стран региона СНГ, в отличие от экономического и военно-политического, практически не имеет общественно принятых индикаторов (показателей), которыми можно было бы оперировать при оценке состояния межгосударственного (межстранового) взаимодействия. Если экономическое сотрудничество постоянно мониторится в измеряемых показателях товарооборота, объема взаимных инвестиций, доли иностранных работников и т.п., то в области гуманитарного сотрудничества такой системы индикаторов нет, и речь идет в основном об отдельных мероприятиях. Между тем в условиях возросшего значения гуманитарного уровня отношений за рубежом различные показатели гуманитарного сотрудничества (включая туристические, научные, творческие и т.п. обмены) включаются в индексы cross-border cooperation, которые во многом определяют состояние обобщенной «близости» разных стран. Попытки выйти на регулярное измерение гуманитарной близости стран СНГ автор (вместе с разными коллегами) начал предпринимать с 2014 г. Эти попытки строились как на базе сугубо академических изысканий[4], так и на базе построения прикладных проектов в кооперации с некоторыми партнерскими фондами. Так, осенью 2015 г. Фонд «Диалог цивилизаций» инициировал разработку проекта под условным названием «Индекс диалогичности» (отмечу здесь тогдашнего директора Фонда В.И. Куликова, которому принадлежала инициатива). В рамках данного проекта под диалогичностью предполагалось понимать готовность (способность) всего общества конкретной страны воспринимать другую страну (другое общество, другой народ) в качестве равноправного субъекта диалога (взаимодействия) и вести себя по отношению к нему соответственно этому восприятию. При таком понимании «диалогичность» должна включать в себя две составляющие – универсальную, характеризующую соответствующие свойства и ценности конкретного общества-страны (например, России и ее населения), и специфическую, характеризующую отношение этого общества к определенному другому обществу-стране (например, к Украине, Турции, Китаю и т.п.). В таком случае можно было бы построить и рассчитать как страновой индекс диалогичности каждой отдельной страны-общества, основанный только на универсальной компоненте, так и парный индекс диалогичности, учитывающий специфические компоненты и характеризующий готовность двух конкретных стран вступать в равноправный «диалог» на уровне обществ (граждан, населения). Очевидно, что парный индекс диалогичности должен отличаться для разных пар взаимодействий (Россия-Украина, Россия-Китай, Россия-Турция и т.д.). Вместе с тем совокупность таких индексов для определенного множества стран будет в известной степени характеризовать культурную близость этой группы стран друг к другу и культурную удаленность (cultural divide) от других стран. Построение индексов диалогичности отдельных стран, пар стран и групп стран должно было стать серьезным прорывом в социальных измерениях ценностей и культурных особенностей разных стран и обществ. Вместо линейного ранжирования (рейтингования, т.е. разделения) отдельных стран предполагалось построение инструмента, ориентированного на многомерное измерение потенциала межстранового взаимодействия (культурной близости). Пилотный проект, ориентированный в большей мере на разработку методики измерения «диалогичности», должен был охватить только 5 стран, но единая методология позволяла затем присоединиться к проекту и другим странам, накапливать и периодически обновлять статистику измерений. К сожалению, проект, доведенный и согласованный до почти готового договора между Фондом «Диалог цивилизаций» и Партнерством «Евразийский монитор», после смены руководства Фонда был заморожен. Около года назад автор данной статьи на одном из круглых столов по гуманитарному сотрудничеству стран ЕАЭС, проводимых в Государственной Думе, выступил с предложением формирования списка ключевых показателей гуманитарного сотрудничества стран СНГ как своеобразных KPI для ответственных ведомств и организаций и запуска регулярного мониторинга этих показателей[5]. Чуть позже вместе с коллегами из АНО «Дискурс» был разработан проект исследования «Показатели и индексы межгосударственного гуманитарного сотрудничества: измерение и внедрение в качестве KPI ответственных ведомств», заявка на финансирование которого была подана в Фонд президентских грантов. В предложенном исследовании гуманитарное сотрудничество понималось как «диалог стран и обществ», т.е. готовность к коммуникации (коммуникационный потенциал) и собственно коммуникация между странами как государствами и обществами (гражданский, гуманитарный, культурный диалог) прежде всего на уровне населения стран. Проект, ориентированный в большей мере на разработку и апробацию методики измерения межгосударственного гуманитарного сотрудничества, во многом напоминал вышеописанный проект для Фонда «Диалог цивилизаций», но был ориентирован на охват 7 стран региона СНГ (Россия, Армения, Беларусь, Казахстан, Киргизия, Молдова, Таджикистан). Вместе с тем ожидалось, что проект и публичное представление его результатов стимулирует другие страны и заинтересованные фонды к проведению аналогичных исследований и таким образом будет способствовать продвижению бренда самого проекта, рожденного (что важно) в России. Верифицированные показатели гуманитарного сотрудничества предполагалось предложить в качестве KPI для государственных ведомств, ответственных за развитие гуманитарного сотрудничества между странами СНГ. К сожалению, и эта попытка (точнее две, т.к. заявка подавалась на конкурс ФПГ два раза) не увенчалась успехом. Вместе с тем неожиданная возможность хоть как-то продвинуться в реализации идеи количественного измерения гуманитарного сотрудничества открылась с помощью АНО «Евразийское содружество», при финансовой поддержке и организационном участии которого было проведено пилотное исследование «Показатели и индексы межгосударственного гуманитарного сотрудничества: возможности мониторингового измерения»[6]. Межгосударственное гуманитарное (и социокультурное) сотрудничество (МГС) в этом исследовании рассматривалось по 10 направлениям: образование и наука; культура (массовая); спорт; туризм; миграция; семья и брак; язык; религия; информационное поле, СМИ; массовое сознание (общественное мнение). В ходе реализации проекта первоначально на основе анализа литературы и экспертных интервью было сформировано около 170 показателей по 10 аспектам межгосударственного гуманитарного (социокультурного) сотрудничества. Далее 80 наиболее проработанных индикаторов были предложены специалистам в области гуманитарных наук для оценки их важности и измеримости. В ходе онлайн-опроса 60 экспертов из 10 стран оценивали указанные две характеристики показателей по пятибалльной шкале. По результатам исследования был получен рейтинг важности показателей и разработаны предложения по отбору показателей для мониторинга межгосударственного гуманитарного сотрудничества, в т.ч. построения интегральных индексов. Любопытно, что по результатам экспертного оценивания в целом более важными признаны показатели, отражающие аспекты взаимодействия стран на уровне межличностной коммуникации «широких масс населения» – это аспекты «язык» и «миграция». Вторую условную группу «средне значимых» составляют аспекты «восприятия и отношения» («информационное поле», «массовое сознание»), а также «религия» и «туризм». Наименее важными по итогам экспертной сессии названы аспекты «образование и наука», «культура», «спорт», в которых коммуникация между странами происходит на уровне институтов и особых профессиональных сообществ, а не населения. Сегодня взаимодействие в рамках указанной группы «аспектов» ведется, как правило, на профессиональном уровне (обмен профессиональными спортсменами, тренерами, артистами или квалифицированными научными кадрами и результатами их труда). Однако важность такой коммуникации эксперты в целом оценивают ниже, чем коммуникацию на низовом уровне взаимодействия между гражданами. Подробнее с результатами проекта можно ознакомиться в соответствующих отчетах, представленных на сайте «Евразийского монитора». В целом можно сказать, что в настоящее время исполнители проекта готовы к полноценному измерению ключевых показателей гуманитарного сотрудничества стран СНГ при условии финансовой поддержки со стороны государственных органов или профильных фондов-грантодателей. В заключение хотел бы резюмировать высказанные мысли следующими предложениями. Во-первых, важность социокультурного сотрудничества и гуманитарного взаимодействия между странами Северной Евразии для интенсификации реальной интеграции следует продекларировать на самом высоком политическом уровне лидеров государств – участников североевразийского интеграционного проекта. И эта декларация должна быть включена в соответствующие документы, определяющие вектора и приоритеты интеграции. Во-вторых, следует запустить развернутый и научно обоснованный мониторинг показателей социокультурного сотрудничества и гуманитарной близости стран постсоветского пространства. В-третьих, хотя бы некоторые показатели указанного мониторинга должны стать отчетными показателями эффективности деятельности (KPI) соответствующих министерств и ведомств в интегрирующихся странах, повышающими ответственность государственных чиновников за процесс социокультурного сближения стран. Безусловно, предложенными действиями не может быть исчерпан весь набор решений, но они по крайней мере могут стимулировать элитные группы к пересмотру отношения к такой важной компоненте межгосударственного взаимодействия. Игорь Задорин, исполнительный директор Международного исследовательского агентства «Евразийский монитор», с.н.с. Института социологии РАН [1] Понятия «социокультурное сотрудничество» и «гуманитарные связи» трактуются разными авторами и в разных странах по-разному (см. пояснения по этому поводу «Показатели и индексы межгосударственного гуманитарного сотрудничества. Методологическое обоснование и базовая модель предмета исследования», 2017 ). В настоящей статье под «социокультурным сотрудничеством» автор понимает межгосударственное сотрудничество в социокультурной сфере (наука, образование, культура, искусство, массмедиа, спорт, туризм), а «гуманитарные связи» использует как синоним коммуникации (наличия отношений) между странами на уровне рядовых граждан. [2] Данный тезис, произносимый со ссылками на лидеров государств, автор настоящей статьи неоднократно слышал в ходе встреч с коллегами из стран СНГ. [3] См. «Игорь Задорин: Евразийского союза не будет без общей идентичности» (http://eurasia.expert/zadorin-evraziyskiy-soyuz-identichnost/?sphrase_id=7149 ) [4] См. Задорин И.В. «Гуманитарная близость стран постсоветского мира. Подходы к измерению на основе опросных данных». Презентация к выступлению на VI Грушинской конференции (http://www.zircon.ru/upload/iblock/59c/gumanitarnaya-blizost-stran-postsovetskogo-mira-podkhody-k-izmereniyu-na-osnove-oprosnykh-dannykh-pr.pdf ) [5] См.http://eurasiamonitor.org/news/proiekt_po_opriedielieniiu_kpi_dlia_viedomstv_otviechaiushchikh_za_ghumanitarnoie_sotrudnichiestvo_stran_sng [6] При реализации проекта использовались средства государственной поддержки, выделенные в качестве гранта в соответствии с распоряжением Президента Российской Федерации от 05.04.2016 № 68-рп и на основании конкурса, проведенного Национальным благотворительным фондом (грантополучатель – АНО «Евразийское содружество») http://eurasia.expert/tretiy-element-bez-gumanitarnoy-osnovy-integratsiya-v-evrazii-obrechena/?fbclid=IwAR29VwIkQA7MwVM4uy1JLLD5Ll3KkkDniC8xiD5fqUC2aSltoXwzDsdeZa8

http://www.zircon.ru/publications/sotsiologiya-obrazovaniya-i-detstva/bolonskiy-protsess-chastnoe-mnenie-sotsiologa-fragment-intervyu-zadorina-i-v-po-teme-vysshee-i-postv/ Автор: И.В.Задорин (интервью) Дата: 01.07.2007

«ОБСУЖДАЕМ ТОЛЬКО БОЖЕСТВЕННОЕ» КАК УСТРОЕНО САМОУПРАВЛЕНИЕ В СЕЛЬСКИХ СТАРООБРЯДЧЕСКИХ ОБЩИНАХ АЛТАЯ И УРАЛА 14:47, 09 АВГУСТА 2017 13 В 2014 году исследователи из Ассоциации «Группа 7/89» отправились в полевые экспедиции на Алтай и Урал, чтобы найти практики самоуправления там, где они могли сохраниться с давних времен. «Заповедник» поговорил с одним из организаторов экспедиций, руководителем группы ЦИРКОН Игорем Задориным о том, что такое «археосоциология», чем поповские общины отличаются от беспоповских, и как бывшие коммунисты становятся духовными наставниками. Об идее экспедиции Известный в России клуб руководителей региональных исследовательских компаний «Группа 7/89» регулярно собирается на ежегодные конференции, на которых коллеги обсуждают самые разные вопросы развития индустрии прикладных исследований. В какой-то момент у членов клуба появилось желание дополнить свои интеллектуальные встречи совместной работой – выехать куда-либо для освоения нового исследовательского метода экспресс-экспедиций. Анжела Смелова (генеральный директор новосибирского центра маркетинговых исследований «ИнфоСкан». – Примеч. ред.) предложила отправиться на Алтай, и мы вместе вышли на замечательный объект исследования – староверов, которых там довольно много. Я подготовил предварительный проект исследования, в котором постарался соединить тему староверов с темой самоуправления. Старообрядцами занимаются многие, но в основном с историко-этнографическим фокусом. А для участников нашей экспедиции было важно, чтобы в этой теме появился именно социологический аспект. В результате родился новый метод – археосоциологические исследования. фото из архивов экспедиции Село Верх-Уймон Мы (компания ЦИРКОН. – Примеч. ред.) уже давно занимаемся исследованиями российского гражданского общества и некоммерческого сектора. И в рамках этой тематики постоянно возникает разговор о том, что в нашем обществе отсутствуют навыки самоуправления, потому что всё вокруг долгое время было «огосударствлено». Но может быть, есть такие места и такие социальные группы, где это самоуправление все-таки присутствует? Возникла идея провести социологические «раскопки» там, где – возможно, в законсервированном виде – сохранились очень старые практики жизни вне государства, и тогда мы их можем как-то реплицировать. Научный проект так и назывался: «Самоуправление в общинах староверов. Потенциал репликации (воспроизводства) старинных традиций низового самоуправления в современных социальных практиках». Фактически это было инициативное дело, в которое вложились все заинтересованные участники: были взносы в общий котел, плюс еще каждый оплачивал собственный трансфер. На Алтай в августе 2014 года поехала настоящая dream team – десять директоров исследовательских компаний. А потом еще трое съездили в сентябре в Верхокамье, на Урал. Поповские и беспоповские согласия Сначала мы поехали в Верх-Уймон и Мульту (Алтай) – там нас интересовали староверы-беспоповцы. А затем путешествовали в селах Верхокамья, поскольку там уже доминируют поповские согласия, РПСЦ (Русская православная старообрядческая церковь, т. н. белокриницкое согласие. – Примеч. ред.) Когда мы увидели разницу в практиках самоуправления разных старообрядческих общин, гораздо больше поняли в предмете исследования. Верх-Уймон – потрясающее село, где на шестьсот жителей – четыре музея. Это же не в каждом городе есть четыре музея! А там и краеведческий, и музей старообрядческой культуры, и музей Рериха, поскольку Рерих там тоже отметился, и еще лет пять назад местный мастер открыл музей камня, где представляет свои работы. Раньше я часто встречал такое понятие, как «место силы», но относился к нему с иронией. Это метафора, поэтический образ, все что угодно. Но на Алтае действительно возникает ощущение, что тут сконцентрирована особая энергетика. Я, в принципе, «ночной зверь», но когда приехал оттуда, целый месяц вставал в семь утра, обливался холодной водой, бегал – такой был заряд после этой поездки. Местные старообрядцы говорят про себя: «мы кержаки» (старообрядцы, изначально бежавшие за Урал из мест вблизи реки Керженец. – Примеч. ред.). Но вообще-то там есть веточка от поморцев – Древлеправославная поморская церковь, крупнейшее беспоповское согласие. В Мульте (соседнее село с Верх-Уймоном. – Примеч. ред.) есть поповцы и беспоповцы, и их религиозная жизнь устроена по-разному. Надо сказать, что беспоповские общины – это в основном старики. Они уже порой не знают, кому передавать традиции и управление. Оба наставника – и в Мульте, и в Верх-Уймоне – престарелые мужчины, в некоторых селах есть наставницы-женщины, чего раньше не было, но сейчас стало распространенным явлением, потому что, опять же, некому больше... Поповцы – одно из двух основных течений старообрядчества. Они признают необходимость священников при богослужениях и обрядах. Беспоповцы не признают духовенства. Для руководства общиной выбирают наставников из грамотных мирян. из архивов экспедиции Село Путино, где преобладают поповские согласия, Урал Из интервью с жительницей села Верх-Уймон (77 лет, беспоповское согласие) Скажите, на какой срок выбирается обычно наставник? Вот ведь помню, что нашему наставнику пять лет назад было восемьдесят. Он сказал: «Что вы скажете: убираете меня, отказываетесь, или оставляете меня?» У них закон положенный: в восемьдесят лет он имеет право отказаться <от наставничества>. Ну, я первая сказала: «А кого нам больше выбирать? У нас одни женщины. Тут был один мужичок, Иван Никитич, он ушел в мультинскую церковь, ездит туда молиться теперь. А больше нету людей подходящих. Неплохо бы, чтоб мужчина был, но нету, вообще нету у нас мужчин, одни женщины». Ну, вот он и остался, а нынче уж поговаривает: «Все, последний год». Ему нынче 86 будет. Как оказалось, молодежь идет в основном в поповские согласия, то есть в РПСЦ. Почему? Похоже, у российских граждан «правильная» картина мира обязательно должна иметь некий центр – внешний авторитет. А наставник, которого сами же и выбирают из своих, заведомо не обладает тем авторитетом, которым обладает священник, присланный откуда-то «сверху», с соответствующими атрибутами, с соответствующими статусами, полномочиями, знаниями и квалификацией. В РПСЦ есть священник, есть храм как точка сборки, и это для неофитов понятно и открыто, а беспоповцы по своим личным домам собираются, потому что не везде есть общие молельные дома. В Верхокамье деревня Соколово всегда была оплотом поморского согласия. И там местный наставник сказал нам, что они начали строить храм, потому что «белокриницкие наступают», а «раз у них есть храм – и у нас должен быть». Пути веры Сейчас я могу сказать, что по-настоящему мы в доверительный контакт со староверами не вошли. Понятно, что в экспресс-режиме это просто невозможно. К ним сейчас приходят многие со своими вопросами и интересами, они уже к этому привыкли и выставляют напоказ некоторую нормативную модель, иногда просто «дурят» и лукавят. Вот пошел я интервьюировать наставника в алтайском селе. И вроде, не пустым пошел, а с подарками и рекомендациями из поморского храма в Москве, где у меня дальние родственники. Пытаюсь что-то спросить, а респондент все время уходит от ответа, задавая совсем отвлеченные встречные вопросы: «Да, Москва… а там река-то есть?» Я спрашиваю: – Как у вас молодежь – она идет в общину? – Ой, нет, у нас молодежи нет, совсем нет молодежи, никакой. А на следующий день мы выясняем по другим каналам, что есть там молодежная секция, но они ее просто скрывают, прячут. И понятно, что такое лукавство в чем-то оправдано, это почти генетически, они все вышли из такой культуры, в которой всегда приходилось скрывать свою веру, прятать свои обычаи. Этот самый наставник рассказывает мне про тяжелую жизнь староверов при советском времени, а его такая же престарелая сестра, готовившая в это время что-то на стол, вдруг ему замечает: «Да ладно, что ты, сам же коммунистом был». То есть тогда он был при каких-то должностях, а сейчас он наставник старообрядческой общины. В селе Сепыч (это уже Верхокамье) заведующая музеем старообрядческой культуры – бывший председатель профкома. Председатель общины – бывший глава какой-то партийной организации, если я правильно помню. Вообще, довольно много людей из советской локальной элиты стали активом и староверческих общин. Их связывает социальная норма, которая восполнила утраченные советские ценности и цели. «Должно же что-то быть, во что мы верим. А здесь у нас все время было старообрядчество, мы в большинстве своем еще в детстве крещенные, значит, мы теперь старообрядцы». Община – десять человек, а на праздники в храм приходит около сотни. Почему эти еще девяносто не участвуют в постоянных, ежедневных молитвах, сходу непонятно. В массе своей они живут обычной жизнью современного российского селянина. Мы часто слышали такую любопытную норму жизненного цикла современного старовера: люди крещенные, как и положено, в младенчестве или раннем детстве и впитавшие тогда же от бабушек и дедушек религиозные нормы и правила, потом в молодом и среднем возрасте отходят от них, чтобы затем вернуться – с выходом на пенсию. Некоторые наши респонденты активного возраста говорили: «Ну, я, конечно, не настоящий старовер, я сейчас и молиться хожу только по праздникам, и посты не всегда соблюдаю, нет сейчас на это никакой возможности. Вот выйду на пенсию – обязательно начну выполнять все требования…» фото из архивов экспедиции Чтение книги на старославянском, Верх-Уймон Из интервью с жительницей села Верх-Уймон (75 лет, беспоповское согласие) Скажите, традиции отходят понемногу? Конечно, отходят. А раньше не разрешали, строго было. Окошки завешают, помолятся и скорее разбегутся, чтоб никто не видал. Посадят ведь, ты что. Боялись очень. А сейчас-то что? Спасибо Путину, благодарны ему, разрешил. Хочешь – молись, хочешь – подавай милостыню, хочешь – крест носи. А то раньше с крестиком ребятишки в школу придут, а которые не носят, те хохочут. Этим-то лучше здесь сейчас стало. Молись ты – хоть лоб разбей, тебя никто не посадит и никто ничего не сделает. Не осуди человека, не обругай человека – заповеди чти свои и исполняй. А вообще община, как думаете, она уже не угаснет, она будет возрождаться? Всё равно будет, до конца дней не исчезнет, всё равно будет. Богу верят даже больше, чем давно (ранее) верили. Религиозная идентичность на Алтае очень разнообразна. Есть, конечно, и радикалы «крепкой веры», у которых даже паспортов нет, которые отказываются от употребления лекарств, социального обеспечения, пенсии. Но в основном это люди, в которых присутствует удивительный замес религиозных культур. Заходим в маленький сельский магазинчик сувениров. Молодая девушка там продает разные религиозные атрибуты – от языческих амулетов и буддистских артефактов до православных иконок. Я спрашиваю: Как вы сами, кем себя считаете? – Да я староверка, как тут все мы. – А как это сочетается с буддистскими вещами в вашей лавке? – Ой, вы знаете, мне так нравится буддизм, это так интересно. Но я староверка, и я свою веру не брошу. И это у нее как-то очень естественно совмещается, без всяких внутренних противоречий. В этих местах есть укорененные староверы, есть «советский» слой, есть так называемые «рерихнутые» (так их местные называют), а есть и совсем «новые жители», которые просто приехали на «место силы». В поисках самоуправления У староверов довольно строгая практика молитв и вообще религиозной жизни. Они собираются на долгие, длинные молитвы либо в особом молельном доме либо приходят к кому-то в частный дом. Очень строго соблюдают нормы и обряды крещения, венчания, отпевания, поминовения, постов. Но у нас главный исследовательский вопрос был в том, выходит ли самоуправление за периметр сугубо религиозной жизни, управляют ли общины чем-то еще, каким-то социальным поведением, коллективными действиями. В общем, похоже, нет. Одна наша сравнительно молодая респондентка так и сказала: «Да что вы, мы уже давно все государственные люди». То есть в социальной жизни доминируют привычные для всей страны механизмы. Вот одна бабушка вспоминает, как в селе какого-то пьяницу или вора осудили. Я спрашиваю: – Ну и как осудили, какие санкции были приняты? – Да, ой, наказывали чуть ли не плетьми. – Когда это, расскажите! – Ну, это мне дедушка рассказывал. То есть, оказывается, это еще до октябрьской революции было. Раньше были довольно широко распространены так называемые «помочи» – это когда община помогает какому-то ее участнику в чем-то важном, например, в строительстве дома. Но сейчас это встречается редко. То есть в сегодняшней жизни практически нет никаких инструментов влияния общины на социальную жизнь вне религиозной практики. Как говорили нам наши респонденты: «Мы обсуждаем только божественное». Из интервью с жительницей села Верх-Уймон (77 лет, беспоповское согласие) А как думаете, много наставник тратит своего времени, чтобы поддерживать работу общины? Много. Вот, умер человек – приходют в первую очередь к наставнику. В Гагарке женщина умерла, смотрю, Фадеевич (наставник общины в Верх-Уймоне. – Примеч. ред.) бежит. В окошко увидела, иду, двери открываю. «Скорее, скорее собирайтесь все, бабка Матрена померла». Я говорю: – А я-то чё?! Оживлю ее, что ли? – Скорей, я зятя попросил, чтобы он нас увез. Зять на «Волге» увез нас в Гагарку <…>, молилися. Ну, когда человек помер-то, молются. Весь Псалтырь пока не прочитают (на чтение Псалтыря уходит в среднем 17 часов. – Примеч. ред.) <хоронить нельзя>. О семье и браке Есть, правда, один аспект, в котором явно присутствуют влияние и ограничения религиозной общины, – это семья и брак. Община этот вопрос все-таки старается регулировать. Есть два правила: надо, чтобы суженый был той же веры, но в то же время родство должно быть не менее чем через семь колен, чтобы не было никакого кровосмешения. И это очень сложная оптимизационная задача, которую трудно решить. Применяются разные практики по поиску невесты или жениха. Когда я в Москве общался со своими родственниками, мне говорили, что недавно приезжала семья из Уругвая. Они рассказали: выросла девушка, надо выдавать замуж – что делать? Садимся за телефоны, всех обзваниваем и в Боливии, и в Аргентине, ищем. Если находим, условно говоря, в Аргентине молодого человека, то собираемся и едем смотреть, знакомиться. Вот здесь еще некоторое влияние общины на социальные практики есть. Но это, по всей видимости, единственное, что осталось. Да и то тоже размывается понемногу… Из интервью с жительницей села Верх-Уймон (75 лет, беспоповское согласие) Скажите, было ли у вас сватовство, венчание? Да, конечно, обряд был, сводили нас. Ну, нарушники ставят и моются там. Кольца наставник одеёт. Поздравлял тоже. Потом, после этого, угощения. Это как, вместо свадьбы? Нет, это просто своды, а свадьба отдельно. Это когда божий закон. Сначала надо божий закон сделать, а потом уже сельсоветский – регистрироваться. У Бога благословение взять, венчают, а потом в сельсовет иди, пожалуйста, перед свадьбой регистрируйся. Сколько вам лет было? Мне 17. Вон на фотографии я стою со своим мужем. Современные технологии В Соколово рассказывали, что у них было специальное собрание лет пятнадцать назад, на котором постановили, что можно смотреть телевизор. Понятное дело, что они все равно его смотрели и смотрят, вне зависимости от общего решения, но для них важно было это коллективно согласовать и утвердить. В доме одного из респондентов в Верх-Уймоне телевизора нет – «мы телевизор не смотрим». А тем не менее он в разговоре апеллирует к новостям про Украину, причем словами из «ящика». «Откуда вы это слышали?» – «А у нас дети тут». А дети-то через забор живут. Вот и получается: у нас нет телевизора, мы соблюли все правила и нормы, но мы к детям зашли и что-то подглядели. Тут есть опять некоторое лукавство. При этом повторю, есть радикалы, которые действительно не принимают современные лекарства. Однако приходим к одному наставнику, больной человек, пожилой уже, и хотя он тоже говорит, «лекарства – зло», на холодильнике у него их куча, и мы это видим. Политическая жизнь Важный вопрос коллективного самоуправления – это принятие политических решений. Надо сказать, что выборы – это действительно личное дело каждого, в него община не вмешивается. Я сейчас не припомню точно по исследованиям, но мне кажется, в современной России религиозный статус никогда не управлял электоральным поведением. Хотя неожиданным образом сама светская власть иногда призывает староверов к общему решению. Некоторые респонденты алтайской экспедиции рассказывали, что как-то к ним приезжали государственные люди из Бийска и «заказывали» молебен против строительства ГЭС. Может показаться забавным (я думаю, что эти горе-чиновники и к алтайским шаманам тоже ездили, благо все рядом). Но по-моему, это неправильно, когда религиозные общины вовлекают в такого рода истории, связанные с принятием политических или экономических решений. О связях с внешним миром Села, где мы были, вообще говоря, вполне вписаны во все социальные коммуникации. На Алтае развивается туризм, а в Верхокамье всегда были сильные совхозы. Села не производят впечатления дальнего брошенного захолустья. Понятно, что староверы держат дистанцию, и есть обычаи, связанные с общением с так называемыми мирскими. Но в социальных связях они себя не ограничивают. Есть особенность по взаимодействию с людьми другой веры. Причем иногда для старообрядцев в общем-то православный «никонианин». (прим. ред. – последователь РПЦ, сторонник реформ Никона) больший грешник и еретик, чем условный католик или мусульманин. С последних спрос меньше, а вот со своих – больше. Повторюсь, в РПСЦ воспроизводится более привычная для нашего массового сознания модель: есть условный «секретарь парткома» – присланный священник. А вот с беспоповцами сложнее. Для многих российских людей самоуправленческая беспоповская модель – очень сложная вещь, в нее очень трудно как поверить, так и вписаться. Неужели можно самим выбирать духовного наставника, самим определять правила и нормы? Это же в подавляющем большинстве случаев и представить то трудно. А в РПСЦ все ясно: вот приехал молодой священник Никола, из старообрядцев Румынии, учился в Москве. Всем прихожанам понятно, что теперь они к нему должны приходить, он назначает время и устанавливает правила общины. Такая модель проще и привлекательнее. Вообще, для меня один из важных результатов исследования – именно в том, что я вдруг увидел ту самую «колею», в которой двигаются наши российские люди: их хоть совсем отпусти, абсолютно освободи от всего – они тут же воспроизведут модель общественной жизни с определенной иерархией и впишут себя в соответствующую социальную лесенку. фото из архивов экспедиции Село Мульта, Алтай Об экспедиционном методе По итогам работы мы поняли, что экспресс-экспедиции – это особый жанр, со своими плюсами и минусами. Этот формат обусловлен, прежде всего, решением задач прикладной индустриальной социологии, а не научно-академических. Мы приезжаем на «объект» на четыре дня, а не на четыре месяца, как часто происходит у этнографов. И за это время надо собрать необходимую информацию. Совершенно очевидно, что при таком быстром заходе первичного доверия респондентов к исследователям нет. Значит, мы должны искать способы, как добывать нужные сведения при соответствующем отношении к нам. Во-первых, при подготовке экспресс-экспедиции должны быть предварительные контакты с некоторыми информантами, которые, с одной стороны, могут «вывести» на нужных респондентов, с другой – не будут сами «готовить» объект к нашему приезду, то есть задавать какую-то установку для потенциальных респондентов. У нас в роли такого эксперта на Алтае была Раиса Павловна Кучуганова, хозяйка местного музея, она нас поначалу ориентировала: «Вот к этому надо сходить и вот к этому… только не говорите, что это я вас направила». Во-вторых, мы заметили, что некоторые наши респонденты информировали друг друга о вопросах, которые мы задавали, и некоторым образом пытались согласовать ответы. Поэтому хорошо, что на Алтай выезжала сразу большая бригада «интервьюеров» и нам удавалось так разбивать респондентов, чтобы они не успевали согласовать свою позицию. То есть в экспресс-экспедициях надо максимально разделять объект, а в последующих интервью пытаться верифицировать то, что получили в предыдущих. При возможности мы делали интервью вдвоем, потому что очень многое снимается в контексте, а не в словах, кто-то один ведет непосредственно интервью, а второй сидит рядом, смотрит на реакцию: как информант себя ведет, как и куда посмотрел, атрибутика, помещение – это очень важно. Ну и комплексность сбора информации. То есть пресловутая «триангуляция». У нас, помимо интервью, был еще дневник наблюдений, сбор разного рода видео- и фотоматериалов. Также мы совершенно однозначно поняли, что есть лакуна, которую мы не закрыли, – это анализ документов (формальные протоколы собраний, хозяйственные книги и т.п.). Каждый день мы устраивали «разбор полетов» – совещание по итогам дня с взаимным информированием, когда каждый рассказывал о сделанном и предварительных выводах, поэтому на следующий день мы выходили в поле с новым знанием. В такой ситуации понятие гайда интервью размывается. Корректировка инструментария, рефлексия проходила каждый день. фото их архивов экспедиции Исследователи «Группы 7/89» Безусловно, такие экспедиции – очень важный и запоминающийся опыт. Я не знаю еще таких примеров, чтобы десять директоров исследовательских компаний работали в одной команде полевиками. Это очень важный элемент автоэтнографии. Вообще, на каждом этапе профессиональной жизни нужно периодически тестировать себя: ты еще можешь это сделать сам, или уже «на тренерскую работу» пора переходить? Ну и, безусловно, экспедиция – очень важный эксперимент с точки зрения профессиональной коммуникации. Здесь поехала компания, в которой не было иерархии и командного управления, все было в высшей степени «горизонтально» и коллективно, можно сказать, соборно. Конечно, все, что я рассказываю, – это во многом мои субъективные впечатления, которые могут отличаться (и почти наверняка отличаются) от впечатлений других участников экспедиций. В этой связи в таких исследованиях очень важно организовать «объективацию» субъективных представлений, включая экспертизу основных результатов. Большинство участников алтайской экспедиции были больше ориентированы на овладение самим форматом, заканчивающимся проведением собственно экспедиции, без дальнейшей аналитики. Но мы все-таки написали итоговый аналитический отчет. И до экспедиции у меня было три интервью с экспертами по теме старообрядчества, и после экспедиции были беседы, на которых мы представляли предварительные результаты, тестировали предварительные выводы. И в заключение проекта был организован семинар в МГУ, на котором мы представили все результаты, получили оценку коллег-специалистов, давно занимающихся исследованиями старообрядчества. Скажу еще напоследок, что весь проект был реализован во многом на принципах collaborative open research (COR), продвигаемых содружеством «Открытое мнение». То есть все было сделано инициативно, на средства самих исследователей, в тесной коммуникации всех участников процесса, а главное – открыто. Основные материалы проекта все желающие могут скачать по ссылке. Также полный комплект материалов был передан в несколько специализированных лабораторий и научных коллективов. Будем рады, если эти материалы окажутся интересными и полезными для всех, кто реально интересуется староверами и их сегодняшней жизнью. http://zapovednik.space/material/obsuzhdaem_bozhestvennoe