Search the Community

26.03.2019 Ж. Тощенко, член-корреспондент РАН Наперстничество на поле нравственности Сами по себе этические (нравственные) отношения не существуют. Они непосредственно вплетены во все многообразие проявлений государственной политики, в деятельность экономических организаций и общественных учреждений, являются аспектом любых форм и видов коммуникации. И главное - они не существует без тех, кто олицетворяет их сущность и содержание в процессе их возникновения и функционирования. Поэтому, на мой взгляд, уместно специально рассмотреть те типы личностей, которые прямо или косвенно участвуют или претендуют на участие в государственной и общественной жизни и соответственно демонстрируют свою деятельность в публичном и частном пространстве. Но соблюдают ли они нравственные начала, руководствуются ли тем, о чем говорил великий философ И. Кант: «Две вещи поражают мое воображение: звездное небо над головой и нравственный закон внутри нас». Так соблюдают ли этот нравственный закон те, от которых зависит настоящее и будущее современной России? Моя глубокая убежденность, что наряду с профессиональной компетентностью и организационными способностями важнейшей стороной деятельности людей, причастных к принятию ответственных управленческих решений, является этический компонент. Однако реальностью является тот факт, что об этой стороне их деятельности не принято говорить ни в публичном, ни в приватном плане. Преобладает в основном экономический, реже политический и/или правовой аспект, когда о нравственной стороне дела вроде бы не стоит или даже неуместно говорить. Поэтому, когда характеризуются всяческие этические деформации, обычно ограничиваются описанием отдельных случаев, делают акцент на результаты нарушения экономических и финансовых законов, на несоблюдение политических предписаний, оставляя в стороне анализ поступков тех, КТО вовлечен в антинравственные действия, отношения, коммуникации. Поэтому можно попытаться дать научно-обоснованную картину того - а что представляют собой эти деятели с точки зрения морали, этики, когда они игнорируют или интерпретируют требования и правила морали в своекорыстных интересах на глазах общества и окружающего мира. Причем сравнение их действий и поступков позволяет мне назвать их наперстничниками, так как нравственными ценностями они манипулируют как шариками в этой игре, заранее рассчитанной на обман тех, кого они вовлекают в свои действия. Если попытаться выявить общие характеристики для всего многообразия этого типа деятелей, то их можно свести к следующему. Они олицетворяют специфические, порой аномальные, экстравагантные формы общественной (публичной) активности, оказывающих серьезное влияние на политические, экономические и социальные процессы. Во–первых, анализ поведения данных типов личности показывает, что многим из них присуще неуемное, неограниченное и даже патологическое стремление к обладанию властью. Власть для этих людей становится самоцелью, ради которых эти люди готовы сменить идеологические позиции, шагать через трупы, друзей превращать во врагов и наоборот. Этой категории людей присуща беспринципность, готовность пойти на всевозможные ухищрения ради обладания властью. Среди них немало тех, кто жаждет власти, но был ее лишен по тем или иным объективным обстоятельствам и субъективным причинам. И поэтому приход их к власти знаменует своеобразный реванш, как показатель достижения вожделенной цели. Эта общность людей нередко жаждет мести над теми, кто, по их взглядам, препятствовал им занять «властные» позиции. Нередко среди этой категории людей были и такие, которые в условиях советской власти были допущены к участию в руководстве политическими и общественными процессами, но считали себя обделенными, не достигших более желаемых высоких постов и более престижного социального положения, чем то, которое они занимали. С пониманием собственной «недооценки» они стремятся (претендуют, рвутся) к получению более ощутимых властных полномочий, чем они обладают в настоящее время. Во–вторых, наперстничникам присуще явное или скрытое (недекларируемое) стремление к славе, к известности, к паблисити. Для этой категории людей важно быть на виду, претендовать на выражение общественного мнения, на приоритетное слово в политике, на социальном поприще. Болезненная реакция этих людей на любое «умолчание», забвение их действий приводила нередко к эпатажу, к провокациям, возбуждающим общественное настроение. Этот тип личности готов на самые разнообразные акции, чтобы поддержать интерес к своей персоне и ради этого готовых осуществить такие действия, которые бы позволяли быть в центре общественного внимания. Такие эпатажные личности нередко выходят на широко признаваемое общественное поприще через серию скандалов, мобилизующих интерес общества или отдельных его слоев, по крайней мере, тех, от кого зависит дальнейшие перспективы в карьере. Это болезненное стремление к славе побуждало подобных персон участвовать во всех акциях, которая бы привлекали внимание любых аудиторий, желательно в больших масштабах. Этим можно частично объяснить «любовь» этих лиц к СМИ и особенно к телевидению, ибо они позволяют донести их идеи и фантазии, а порой и бред до миллионной аудитории, тем более, что и телевидение в свою очередь (ибо и там было немало невменяемых персонажей) поддерживало их эпатажное поведение, видя в нем расширение своей аудитории, своей поддержки. Стремление к паблисити у этих людей выступает как самодовлеющая величина, поглощающая все умыслы, все желания, все время и все усилия. В–третьих, показателем облика наперстничников выступает патологическая жажда обладания богатством, ради которого осуществляются различные махинации, организуются неблаговидные, а порой и преступные акции, используются различные лазейки и прорехи в законодательстве, мобилизуются личные и групповые связи. И если в других странах богатство достигалось долголетней и упорной работой, то в постсоветской России были использованы самые разнообразные способы его достижения: создавались финансовые пирамиды, организовывались ваучерные и залоговые аукционы, всемерно практиковались угрозы и насилие вплоть до физического устранения конкурентов или просто стоящих на их пути людей, осуществлялись лжебанкротства, добывались неоправданные льготы. Поэтому не удивительны такие феномены как портфельные инвесторы (банкиры), которые добивались своего могущества за счет «игр» на финансовых рынках, за счет многочисленных махинаций, достигая, таким образом, поразительных масштабов богатства, не вложив ни одного рубля в производство, в созидание материальных и духовных ценностей. Такая тенденция породила не только олигархов и близкие к ним круги, но и такие мистические личности как Полонский, богатство которого зиждилось на награбленных богатствах, на обнищании большинства населения, на слезах пенсионеров, но который ничтоже сумняшися говорил, что тот , кто не имеет миллиарда, пусть идет в ж… И наконец, нельзя сбрасывать со счета и личностные характеристики, которые можно выразить через властолюбие, тщеславие, необузданные амбиции. Эти персонажи легко меняли свои политические взгляды и пристрастия, активно использовали метод «надевания чужих масок». Но эти характеристики по-разному проявляются у различных типов деятелей – у кого-то можно обнаружить все эти характеристики, у кого две и/или одну из них. Остановимся на каждой из таких комбинаций этих черт. Опыт классификации Что касается классификации этих типов личности, то мы остановимся только на тех из них, которые характеризуют специфичность и особость проявлений их сознания и поведения. Эта первая предварительная оговорка. Вторая состоит в том, что мы берем для анализа не всех субъектов современного исторического процесса, а только представителей власти и капитала, общественных деятелей, ибо эта среда дала практически все формы и виды наперстнической деятельности. Таким образом, объектом анализа являются политические деятели, активные игроки рыночной экономики, представители СМИ, которые характеризуются специфическими, нетривиальными и аномальными (в современном смысле слова) формами сознания и поведения. Если еще больше конкретизировать задачи, то представляет интерес те общественно значимые черты как официальной, так и личной деятельности, которые оказывали(ют) деструктивное влияние на ход государственной и общественной жизни России. Следует особо подчеркнуть, что нравственное наперстничество многолико, многообразно. Оно как явление эпохи предстают перед нами во всем противоречивом обличье, так как причины, их порождающие, не являются однопорядковыми и однозначными. Но тем не менее можно с полной уверенностью утверждать, что именно это явление наряду с парадоксальностью и фантомностью олицетворяют современную эпоху в нашей стране. Они являются мощным дестабилизирующим фактором. Опасность этого явления заключается также и в том, что они активны и самым губительным образом участвуют в манипулировании общественным мнением. Для первого типа важны все три основных притязания – богатство, власть и слава. Этому типу соответствуют такой своеобразный тип сознания и поведения как «авантюристы» (типичным представителем которых в 1990-е годы выступал олигарх Б. Березовский), хотя число их значительно, и они проявляют себя только в меньших пропорциях и масштабах. Все три компонента в поведении этого типа не просто существуют наряду друг с другом, но они обеспечивают функционирование, взаимокомпенсацию и взаимодополнение друг друга. Причем все они олицетворяют безудержную страсть иметь сразу все эти черты, сопротивляясь каждой попытке со стороны посягнуть на хотя бы одну из них. Ради капитала, власти и славы они готовы пойти даже на преступление, на нарушение всех клятв и обязательств, лишь бы добиться желаемого. На любую попытку лишить их этих возможностей видеть себя на вершине экономического, политического и публичного поприща, они готовы ответить всеми возможными мерами – от подкупа нужных им людей до морального и даже физического устранения мешающих им персон. Так бывший губернатор Сахалинской области стремился не только бесконтрольному властвованию над регионом, не только к приобретению бесчисленному объектов недвижимости по всей стране и за рубежом – он хотел выглядеть респектабельным деятелем. Чего стоит его придание массовой огласке, в том числе и центральных СМИ, сооружение одного из самых значительных церковных соборов на Сахалине, за что он лично был удостоен ордена от Патриарха всея Руси, что также было широко разрекламировано. Примерно по этому пути пошли и бывшие губернаторы Удмуртской, Мари-эл и Ком республик, не щадящих финансовых ресурсов для демонстрации своих «человеческих» и «гуманных» устремлений. Чем не прием наперстничества - умело переставлять «шарики» так, чтобы на кону был тот, который прославлял нравственность этих деятелей. Для достижения своих хищнических целей наперстничники могут менять мировоззрение, идти на всяческие комбинации с капиталом, покупать влияние (через СМИ и «близкие» отношения с нужными им людьми. Второй тип наперстничников преследует достижение богатства и власти. Особенно наглядно он воплощается в таком типе личности, который можно условно назвать «нуворишами», которые нашли свое наиболее яркое и наглядное воплощение в идеологии ряда современных олигархов, различных комбинаторов в виде «эффективных управленцев», которых полным полно в государственных корпорациях, но не только в них. Эти деятели обычно не претендуют на известность, на паблисити – они удовлетворяются теневой властью и наличием, обладанием немалыми материальными и финансовыми ресурсами. К чему это приводит, говорят данные ежегодного доклада World Wealth Report: только за 2018 г. число мультимиллионеров с состоянием свыше 30 млн долларов в России выросло на 7%, показав самые высокие темпы прироста в мире. Что касается миллиардеров, то по итогам 2018 г. Россия заняла 5 место в мире – 101 человек. А если сопоставить с тем, что по официальным данным с 2012 г. реальные доходы среднестатического россиянина уменьшилось на 12%, а число бедных выросло с 14 млн до 22 млн. Отсюда становится понятным, почему многие из нуворишей стремятся стать депутатами если не Государственной Думы, то других выборных органов – это мощная и крепкая гарантия их неприкосновенности, благородный образ депутата и надежная защита собственности при всяких сомнительных попытках разобраться с путями и средствами ее приобретения. В этой ситуации поражает утверждение некоторых представителей этого круга, что хищение, присвоение национального богатства оправдывается «заботой» о будущем страны, народа. Именно от них можно слышать такие суждения, что, мол, построенные дворцы, накопленное богатство, хотя и принадлежит лично кому–то, но они все равно образуют национальное достояние, ибо они могут перейти и в другие руки и что, мол, общество, в конечном счете выигрывает от этого. Нередко «хищники» используют и такой прием: да, мол, первое поколение владельцев богатств (как, например, в Америке) – это поколение хищников, грабителей, но их дети, внуки (следующее поколение) – это достопочтимые члены демократического общества. Опасность этого типа связана и с тем, что многие из них с получением экономического могущества начинают претендовать и на политическую власть. Третий тип – мутанты - ориентирован на славу и богатство. Для мутантов характерен следующий алгоритм поведения. В течение значительной части жизни они придерживались одного мировоззрения, а затем – в период перелома – объявляют себя сторонниками прямо противоположных идей и убеждений. Ярчайший пример - бывший член Политбюро, секретарь ЦК КПСС А.Яковлев. Причем, это отвержение происходит в форме не просто отречения, а их жесточайшей критики. При этом такие люди претендуют на обладание властью, независимо от того, какую окраску она приобрела. Своими «оракульскими» открытиями они нередко попирают нравственные начала, ибо отказ от прежних убеждений превращается в распродажу этого отказа, торговлю новыми убеждениями и критики старых идей. Они не руководствуются христианской моралью, что если «прогрешил», то останься наедине с богом, со своей совестью и только с ними размышляй об изменении своей жизненной позиции. В ином случае, эта мутация говорит не об изменении сознания и поведения, а о перерождении всех человеческих начал. И в этом процессе мутации они не забывают о своем благе, во всю торгуя своими новыми убеждениями. Этому типу наперстничников соответствуют «блуждающие форварды (шатуны)». Мы можем наблюдать многочисленные примеры «миграции» таких персон из одной партии (или общественного движения) в другую, затем в третью, четвертую и так до бесконечности. Причем, это почти всегда сопровождалось(ется) кардинальным изменением ранее провозглашенных принципов, отказом от прошлых приверженностей, славословиями в адрес новых предпочтений или выгодных для себя «открытий». И все это прикрывается тем, что очередные новые ориентации объявляются воплощением «гласа народа», отражением его чаяний и желаний. По сути же дела – это участие в борьбе за власть, за капитал, за жажду удовлетворить амбиции за счет народа. Именно этой категории людей присуще осознанное поддержание парадоксальности поведения и сознания населения, ибо сулит немалые выгоды и приносит значительное приращение личного благополучия. К этому типу можно отнести такого функционера партии «Единой России», депутата Госдумы Исаева, который начинал с движения анархистов в эпоху перестройки, затем был в ряде других партий (труда, социал-демократов) и окончательно решив «прислониться» к партии власти. Подобные примеры характерны и для представителей СМИ. Сколько таких «экспертов», «обозревателей» лихо меняли свои убеждения, переходя из позиции критичных обозревателей в проофициальных защитников всех акций законодательной и исполнительной власти. Четвертый тип, для которого важна ориентация на славу и власть, который находит свое наиболее яркое воплощение в поведении «нарциссов». Их поведение – это поведение персонажей, неустанно проявляющих самонадеянность, самолюбование. В свое время, этот тип личности особенно успешно олицетворяли А. Собчак, а в настоящее время В.Жириновский. Они любили(ят) изображать «заботу» об общественном благе, которая очень образно проявляется, с одной стороны, в риторике, в привлекательной, но безответственной болтовне (этому придавалось максимальное звучание), с другой стороны, в стремление любым путем получить или влиять на власть, что к тому же обеспечивало известность и безбедный образ жизни, хотя последнее тщательно скрывалось. Причем, этот тип личности болезненно реагирует на всякие признаки увядания внимания к их персоне: они готовы пойти на любые провокации, лишь бы поддержать к себе общественный интерес В настоящее время многие общественные и политические деятели постоянно используют такой прием - показуху, например, оказанием помощи одному дому престарелых или одному детскому дому, одной спортивной команде или больнице. Хотя такая помощь равнозначна карманным расходам обычных людей, но, как показывают результаты избирательных компаний, эта «забота» приносит весьма ощутимые дивиденды в виде депутатских мест или должностей глав администраций. Вместе с тем, есть и особые типы наперсточников, в сознании и поведении которых преобладает одна из названных выше ориентаций. Поэтому пятый тип устремлен только на достижение власти. Этот феномен многолик, многообразен, коварен. Для примера охарактеризуем поведение политических националистов - ксенофобы. Именно они породили различные виды «независимостей», «суверенитетов» или просто «подковерного» захвата власти. Они, с одной стороны, нередко декларируют общечеловеческие ценности – уважение к другим народам, признание их права на свой язык и культуру. Но, с другой стороны, в конкретных обстоятельствах они осуществляют политику ущемления прав и свобод других народов, раздувают и этническую и религиозную ксенофобию, а иногда являются вдохновителями убийств и унижений людей других национальностей, лишь потому, что они придерживаются других взглядов и «мешают» устройству «своего» народа. Именно они являются вдохновителями морального насилия. Именно они возрождают социальные мифы, тасуют историю, «на научной основе» доказывают претензии к другим народам и государствам. Именно готовы пойти на любое преступление ради того, чтобы добиться максимальной концентрации власти под флагом автономизации, суверенизации или полной независимости во имя воплощения претензий на вождизм. Такой тип поведения Ярко продемонстрировали первые президенты Азербайджана Эльчибей и Грузии Гамсахурдиа. Именно это гипертрофированное стремление к власти с полным набором антинравственных проступков проявилось в действиях националистических сил в ряде республик Северного Кавказа, в некоторых районах Поволжья и Сибири. Шестой тип зациклен на том, чтобы быть в центре общественного внимания, приобрести паблисити, болезненное стремление к славе. Эта черта наиболее характерна для такого типа, который получил достаточно широкое распространение и который можно назвать «политическими шутами», который в наиболее наглядной форме проявился в жизни В.Новодворской. Этот эпатажный тип поведения не раз демонстрировал К. Боровой, когда для поддержания своего имиджа и желания попасть в Госдуму имитировал покушение на себя. Этот фантомный тип личности готов пойти на все, ради того, чтобы стать известным, осуществить любую акцию вплоть до преступления и только затем, чтобы приобрести известность, оказать впечатление, выходящее за рамки принятого, не исключая и того, чтобы вписать свое имя в века. Данное поведение рождается у людей мнительных, самолюбивых до болезненности, уверенных в своей исключительности, неповторимости. Они не любят признавать поражения – для них весь путь усыпан победами и успехами, даже если они мнимые. Правда, в этом стремлении заявить о себе как политическом деятеле и/или сохранить себя на политическом происходит действия сродни анекдоту или психическому заболеванию. Например, депутат Заксобрания Ленинградской области В. Петров обратился в Следственный комитет РФ возбудить уголовное дело в связи с убийством Пушкина, которое , по его мнению, произошло в результате заговора. Для таких людей важно одно- чтобы о них говорили, обсуждали их предложения и, главное, заложить фундамент для дальнейшего пребывания во власти. И наконец, седьмой тип – мародеры, которые нацелены только на достижение богатства любыми методами и средствами, не взирая на их законность, не говоря о нравственных нормах. Ради этой цели они готовы разрушить страну, развалить организацию, сжечь дом и даже убить людей, стоящих на их пути. Этот тип людей пытается поживиться тем, что осталось от прошлого, не взирая на то, имеет ли оно какую–то ценность для сегодняшнего дня или нет. Для мародеров характерно отсутствие даже намек на достоинство, что связано с гражданственностью и патриотизмом. Особенно эта тенденция обострилась после распада СССР, обстановка на его бывшей территории напоминает поле битвы, когда еще не ясно, кто победил окончательно, и что ждет участвующих в ней завтра. Но есть короткий перерыв, когда еще нет четкого представления о результатах боя. И есть неразбериха и путаница в существующих правовых актах. Именно в этих условиях возникает стремление (в условиях экономической и политической неопределенности) урвать побольше и быть убежденным в своей безнаказанности. Наглядный пример – действия отца и сына Арашуковых, алчность которых поражает своим беспределом, убежденностью в своей безнаказанности и верой в том, что нравственные законы соблюдать не обязательно. Таким образом, анализ современного состояния политических и социально-экономических отношений позволяет говорить о многообразии этических аспектов их проявлений, деформации которых воплощаются в деятельности таких типах личности как наперстничники. Именно в них, в их действиях проявляются все деформирующие факторы нашей публичной и приватной жизни. Именно эти люди оперируют «шариком морали», умело оперируя им, обманывая людей под видом «честной» игры. И хотя бывают случаи, когда наперстничников бьют в повседневной жизни и даже наказывают в политико-правовом поле, но это скорее исключение, чем правило. Поэтому наперстничество процветает во всем возможных комбинациях, которое оборачивается не просто обманом, но и деформацией всего официального и частного пространства. Именно нравственный аспект существующих отношений и коммуникаций обнажил противоречивость сложившейся российского общества, сделал более определенной картину того, что мы сейчас собой представляем. Поэтому открытость, понимание сложившегося положения вселяет надежду, что правильно поставленный диагноз дает возможность преодолеть и не только политические и социальные, но нравственные недуги новой России. http://toschenko.ru/news/18/

ЧЕХОВФЕСТ 2019 ГЛАВНАЯГОРОДСТАТЬИМАРК ГАЛЕОТТИ: «В РОССИИ ЦЕННОСТИ БАНДИТОВ СТАНОВЯТСЯ КУЛЬТУРНОЙ НОРМОЙ» Марк Галеотти: «В России ценности бандитов становятся культурной нормой» Об особом пути России, билетной спекуляции и жутких историях воровского мира. Поделиться InnerVIEW — первая масштабная попытка взглянуть на современное искусство изнутри. В формате интервью-бесед ведущие театральные режиссеры, продюсеры, композиторы, менеджеры, кураторы, исполнители, музыканты, художники, драматурги и писатели делятся с шеф-редактором «Вашего Досуга» Inner Emigrant своими взглядами на профессию и размышлениями о происходящих тенденциях. Гостями уже были Максим Диденко, Кристоф Рок, Всеволод Лисовский, Ильдар Абдразаков, Томас Остермайер, Максим Виторган, Анатолий Васильев, Патрик де Бана, Владислав Наставшев, Виталий Полонский и Антониос Кутрупис, Жан-Даниэль Лорье, Мартин Жак и Филипп Григорьян. Четырнадцатым героем стал британский писатель, политолог, старший научный сотрудник Института международных отношений в Праге. В недавнем прошлом он — профессор Центра международных отношений Нью-Йоркского университета. Прославился как специалист по российским спецслужбам и вопросам преступности в России. В прошлом году он выпустил одну из самых скандальных и широко обсуждаемых книг — «Воры», посвященную анализу организованной преступности России и в оригинале так и называющуюся — «The Vory». На написание этой книги он потратил 30 лет изучения криминальных авторитетов, которые до сих пор называют его «тот самый английский профессор». Марк Галеотти (МГ) рассказывает Inner Emigrant (IE) о том, как ему пришла в голову идея заняться темой преступности, почему именно Россия, вспоминает самые страшные и комичные ситуации в процессе своего исследования и анализирует культурную жизнь нашей страны в контексте организованной преступности. 1. О ТОМ, ПОЧЕМУ ИМЕННО РОССИЯ? 2. О НЕПЕРЕВОДИМОСТИ РУССКОГО ВОРА 3. О КРИМИНАЛЕ В КУЛЬТУРЕ, СЕРИАЛЕ «ФИЗРУК» И БОЛЬШОМ ТЕАТРЕ 4. О СПЕКУЛЯЦИИ И ПРЕСТУПНОСТИ В ТЕАТРАХ И МУЗЕЯХ 5. О КИРИЛЛЕ СЕРЕБРЕННИКОВЕ И ДЕЛЕ «СЕДЬМОЙ СТУДИИ» 6. О СТОЛКНОВЕНИИ С КРИМИНАЛЬНЫМ МИРОМ 7. О РЕАКЦИИ ЕВРОПЕЙСКОГО ЧИТАТЕЛЯ НА КНИГУ «ВОРЫ» 8. О РЕАКЦИИ РОССИЙСКИХ ЧИТАТЕЛЕЙ НА КНИГУ «ВОРЫ» 9. О ГЛАВНОМ ВПЕЧАТЛЕНИИ ОТ РОССИЙСКОГО ВОРОВСКОГО МИРА 10. О САМОЙ ЖУТКОЙ ИСТОРИИ ИЗ ВОРОВСКОГО МИРА 11. О САМОЙ КОМИЧНОЙ ИСТОРИИ ИЗ ВОРОВСКОГО МИРА 12. О ТОМ, КАК ПОНЯТЬ РУССКИЙ ВОРОВСКОЙ МИР 13. ОБ ОСОБОМ ПУТИ РОССИИ 14. О ПУТИНЕ И ВЫБОРАХ В РОССИИ Источник: из личного архива Марка Галеотти О ТОМ, ПОЧЕМУ ИМЕННО РОССИЯ? IE Марк, в первую очередь хочу поблагодарить вас за книгу. Я под большим впечатлением. МГ О, спасибо большое! IE Это была одна из самых интересных книг за последние несколько лет — пристальный взгляд со стороны на ту сторону России, которую мы внутри стараемся не замечать. Отсюда первый вопрос: почему вы решили писать книгу именно о российском преступном мире? МГ Если говорить том, с чего все началось, то это были последние три года советского союза, когда я писал кандидатскую о влиянии войны в Афганистане на Советский союз. Я опирался в том числе на то, что писали ветераны войны, стараясь по возможности встретиться с ними лично. Иногда даже выпадал шанс поговорить с ними сразу, как только они возвращались с войны, а потом, если получалось, встретиться с ними год спустя и посмотреть, насколько хорошо они адаптировались к мирной жизни. Конечно, большинство из них справились, была небольшая группа, которая медленно дрейфовала к другому миру. При взгляде из западных стран мы и подумать не могли, что в полицейском государстве, таком, как Советский Союз, может существовать организованная преступность. И вот мы увидели, что она все-таки есть, и, конечно, я сразу же подумал: «Хм, а это интересно!». Что-то интересное возникает на руинах Советского союза. Мой первый контакт с преступным миром тоже сыграл свою роль, потому что не так-то просто узнать этих людей. Вы ведь не можете просто зайти в бар и спросить: «Эй, кто из вас тут бандит?». В любом случае, эта книга родилась из природы моего 30-летнего исследования России. По большей части, причина в том, что это не совсем типичное исследование в университете, когда ты идешь в архив, собираешь все, что нужно в течение нескольких месяцев и как-то осмысляешь это. В моем случае информацию приходилось добывать по крупицам — немного тут, какой-то разговор там — параллельно с более академической работой. То, что больше всего меня поразило — помимо того, что бандиты всегда интересны — это то, что книга оказалась шире. Она оказалась историей обо всей России, но нетрадиционным взглядом сверху, со стороны политиков, а снизу. Потому что бандиты используют те пустоты и промахи, которые не заполняет система, построенная людьми наверху. Так что в целом, книга — это комбинация удачи (мне повезло оказаться в нужном месте в нужное время) и того взгляда, который позволил расширить ее и рассказать не только о бандитах. О НЕПЕРЕВОДИМОСТИ РУССКОГО ВОРА IE На английском ваша книга называется “TheVory”, что является транслитерацией русского слова «Воры». Что особенного в этом слове? Почему вы не назвали книгу «The Thieves»? МГ Мне кажется, что воры — это непереводимое слово. Да, в России это значит то, что по-английски называется thieves, но у слова есть и другая коннотация. Слово vory обозначает весь криминальный мир в целом. В то время как в английском, thieves означает узкоспециальных преступников, а бандитов называют gangsters. Если бы мне пришлось выбирать какое-то более-менее подходящее слово, я бы выбрал gangsters. Но тогда изменился бы смысл, потому что все-таки я написал книгу о субкультуре, которая типична именно для России. Довольно забавно, но издатели не были в восторге от того, что я предложил им неанглийское название книги. Поэтому мы в итоге пришли к тому, что поставили на обложке чуть более мелким шрифтом «Российские супермафиози». Это была сделка с издателем: они хотели английское название, а я хотел оставить «The Vory». Вдобавок ко всему, мне хотелось ввести это слово в английский язык, при том, чтобы оно сохранило первоначальную связь с Россией, подчеркивающую российские качества этой субкультуры. О КРИМИНАЛЕ В КУЛЬТУРЕ, СЕРИАЛЕ «ФИЗРУК» И БОЛЬШОМ ТЕАТРЕ IE Наше медиа пишет преимущественно о культуре и связанных с нею событиях. В своей книге вы лишь вскользь упоминаете криминалитет культурной жизни в России. Не могли бы вы чуть подробнее раскрыть это явление? МГ Это не совсем похоже на другие случаи, которые мне знакомы, как, например, в случае с японскими Якудза, которые спонсируют и проводят в прокат фильмы, которые им нравятся. Современная российская культура находится под большим влиянием криминала, начиная от радио «Шансон» и продолжаясь в образах киногероев культовых фильмов, как «Брат» и «Брат 2». Вещь, которая меня больше всего поразила – это не только тот факт, что персонажи-бандиты часто встречаются, но и то, что их ценности становятся культурной нормой. Конечно, помимо фильмов и сериалов о бандитах есть такие же и о полицейских. В книге я сделал акцент на сериале «Физрук», который, безусловно, не является великим искусством, зато хорошо показывает культурную норму в своей мейнстримовой и развлекательной форме. К тому же, сам способ рассказа истории другой. Если бы это был американский сериал, то к концу первого сезона мы бы увидели искупительную сценарную арку его персонажа — как бандит осознает свои ошибки, искупает свои грехи и становится законопослушным человеком, возможно, благодаря любви к хорошей женщине. В Физруке есть подобный задел, но, в целом, герой остается таким же бандитом, каким и был на протяжении всего сериала. Это тоже интересно, потому что показывает, что криминальный мир по-прежнему жив и не собирается исчезать. Мы видим это в культуре. IE Вы упомянули «Физрука», а знаете ли вы, что постер этого сериала был размещен на фасаде Большого театра России в Москве? МГ Ахах, действительно? К сожалению, я не могу знать всю страну от и до. IE Да телеканал купил рекламу в световом шоу на фасаде Большого театра. Не кажется ли вам, что это – определенный признак того, насколько широко популяризируется романтический образ бандита? МГ Да, думаю, что это так. Но,давайте будем честны, это не такой уж и уникальный случай. Вы можете услышать мелодию из «Крестного отца» на музыкальном фестивале в Альберт-холле, в Лондоне. Когда я писал книгу, одним из опасений было возможное впечатление, что преступность – уникально русская черта. Постсоветская Россия до сих пор находится в поиске своей идентичности, и, я думаю, что именно в такие переходные моменты граница между высокой и низкой культурами стирается. Так что, да, конечно, этот элемент романтизации бандитизма до сих пор присутствует. О СПЕКУЛЯЦИИ И ПРЕСТУПНОСТИ В ТЕАТРАХ И МУЗЕЯХ IE Слышали ли вы что-то о случаях криминала внутри театров или музеев? МГ Про театр слышал какие-то истории, но это было не что-то особенно интересное, чтобы я искал, с кем на эту тему контактировать. Музеи — интересная область, потому что опять-таки, если мы вернемся в 90-е, каждый человек был так или иначе в отчаянии. Если только вы не принадлежали к тем небольшим группам, которые занимались приватизацией или обслуживали это. В целом, большинство было в отчаянии. Так что все стали искать какие-то денежные каналы, через которые можно было получить финансирование. Это было время, когда открывалось множество благотворительных фондов, которые так или иначе были связаны с криминальным импортом и экспортом. С музеями похожая история. Есть ряд музеев — я не буду их называть, но московские в том числе — которые проводили различные выставки в разных странах. Они часто использовались для контрабанды произведений искусства и не только. Это могла быть самая обычная контрабанда, без специфики. Потому что у них была возможность ввозить и вывозить что-то через границу без жестких таможенных проверок. Вот такое было. В этом нет ничего уникального, практически каждая организация тогда пыталась зарабатывать любыми способами, которые у нее были. IE А что касается спекулянтов театральными и концертными билетам? В России этот рынок контролируется теми же преступными авторитетами, как и рынок краж или рынок попрошаек. МГ Хм, да, возможно это так. Есть кое-что о театрах и концертах, что абсолютно ясно. Даже сегодня, если у тебя есть связи с нужными людьми, то ты можешь взять довольно много билетов себе. Но даже если нет, то рынок перекупщиков контролируется по большей части бандитами. Кто-то из моих знакомых провел такую параллель — помните, в 90-х были приватизационные ваучеры, и повсюду были люди, которые стояли с табличками «Куплю ваучеры» и прочее. Чтобы провернуть такое, у вас должна быть большая организация, которая может поставить на улице людей, много наличных денег — потому что приходится платить сразу же – но кроме того, нужна еще и определенная репутация, чтобы люди, которые будут покупать ваучеры, не продали их потом сами. Так вот, ваучеры давно в прошлом, но мы видим похожую схему на примере билетов на спортивные мероприятия, концерты или любое другое крупное событие, куда продаются билеты. У этих людей есть четко отработанная схема, и это абсолютно то же самое. Возможно даже люди и организация та же, которая проводила операцию с ваучерами в 90-ых. Очередь за билетами с участием толпы перекупщиков О КИРИЛЛЕ СЕРЕБРЕННИКОВЕ И ДЕЛЕ «СЕДЬМОЙ СТУДИИ» IE Слышали ли вы что-то о деле Кирилла Серебренникова? Он почти два года провел под домашним арестом... МГ Да-да, знаю. IE И что вы думаете об этом процессе? МГ Ох, я думаю, что это очень сложное дело. Вещь, которая меня поразила — это то, что дело не имеет практически никаких связей с криминальным миром, а гораздо сильнее связано (мы это уже видели, и это медленно уходило, но начало возвращаться в Россию) с коррупцией, когда человек у которого есть определенный статус может использовать его для своей выгоды, с использованием расследований в качестве коммерческого оружия, и с использованием расследований в качестве политического оружия, чтобы приглушить голоса тех, кто не согласен. Это дело, похоже, располагается посередине этих трех процессов. Я имею в виду, что у меня лично нет никаких поводов думать, что Кирилл лично был вовлечен в какую бы то ни было криминальную деятельность, но в то же время это очень похоже на политику с маленькой буквы «п». Я не говорю, что Путин лично сказал посадить его в тюрьму, но были другие люди, которые хотели приглушить его и наказать. Вот в чем проблема. Мы снова видим случай политизирования закона и его использования в качестве инструмента для сведения счетов, работает против бизнеса. Это очень проблематичная среда, в том числе и для того, чтобы бороться с организованной преступностью. О СТОЛКНОВЕНИИ С КРИМИНАЛЬНЫМ МИРОМ IE Сложно ли было выйти на контакт с криминальным миром? Вы встречались с его представителями с самых разных ступеней иерархии. МГ В большинстве своем, да, было непросто. Сейчас это гораздо сложнее, чем в 90-е. Если бы я попытался провести свое исследование сейчас, в 2019-ом, я бы не смог этого сделать. Потому что 90-е были таким временем, когда ни один закон не работал. Люди были заняты тем, чтобы придумать свои правила, свою культуру и подход к жизни. Важно еще то, что в то время бандиты, очевидно, не так боялись государства. 90-е также интересные как время, когда в России сложился комплекс неполноценности по сравнению с западными странами. Запад был тем местом, где люди могли себе многое позволить, солнце сияло ярче и так далее. А слово anglijsky professor открывало много дверей. Конечно, если я понимал, что есть хоть малейший риск моей жизни, я не встречался с людьми. Иногда, после удачной беседы, меня просили об услуге. Например, однажды меня попросили передать посылку в Лондон. Разумеется, я отказался. Но в целом, удалось найти какие-то правила общения и люди были готовы говорить со мной. Так было на протяжении 90-х и нулевых, даже в начале десятых — до 2014-го года, когда в России произошла окончательная заморозка политики с Западом. Постепенно эти люди все меньше и меньше шли контакт и беспокоились за свою безопасность больше, чем за шанс поговорить с иностранным ученым. IE Вы говорили с ними по-русски? Насколько я слышу по отдельным словам, вы отлично им владеете, с минимальным акцентом. МГ С этим есть небольшая сложность: сейчас мой русский ужасен, потому что я жил в Праге 2 года и подумал: «О, чешский, почему бы и нет». Гигантская ошибка! Теперь мой чешский, и мой русский так близки, что, когда я был последний раз в Москве, пару недель назад, вместо машинального слова спасибо, я говорил дьякуеме (děkujeme – чеш. «спасибо» — прим. редакции). Я никогда свободно не говорил по-русски, что довольно странно, потому что мой русский хорош для некоторых очень специальных областей. Я довольно неплохо ориентируюсь в бандитском сленге, но вот прямо сейчас не могу вспомнить, как по-русски будет «хлеб». В целом, да, я говорил с ними по-русски. Некоторые из них знали иностранные языки, но чаще всего, мы говорили на русском. О РЕАКЦИИ ЕВРОПЕЙСКОГО ЧИТАТЕЛЯ НА КНИГУ «ВОРЫ» IE Я знаю, что скоро вы отправитесь в Словакию, в Братиславу, где выйдет очередной перевод вашей книги. Как европейская публика принимает ее? Насколько им это близко и понятно? МГ Реакция довольно интересная. Разумеется, она различна в разных странах. Например, если сравнивать Великобританию и Финляндию. Иногда так получается, что реакция на эту книгу похожа на то, как та или иная страна смотрит на Россию. В Британии, помимо это жуткой истории про убийство, Россия воспринимается как что-то очень далекое. Единственные русские, которых мы видим, — это олигархи, покрупнее и помельче, которые может и неприятные люди, отмывающие свои грязные деньги, но они не продают наркотики на улицах. Так что до сих пор есть определенный уровень романтичного и ужасающего, связанного с «The vory». С другой стороны, если смотреть на реакцию в Финляндии или в странах Балтии, где действующие лица – это вполне реальные персонажи, и нет романтического упоения и веселости, связанных с востоком. Там книгу воспринимают скорее, как инструкцию: «Окей, как нам этих людей понять и как взаимодействовать с ними». В целом, книгу там приняли хорошо. Это что-то знакомое, но непонятное, что хочется лучше узнать. Также это все укладывается в попытку лучше понять Россию, вместо того, чтобы думать: «Ох, уж эти смешные русские». Даже мы, из-за границы, видели, какой трудной была жизнь в 90-х, и теперь мы знаем, какую форму она придала остальному миру буквально при помощи ножа. Так что, да, русским интересно, как можно понять путь России, глядя на путь российского криминала, а иностранцам — прочитать книгу, чтобы лучше понять свое отношение к России. Мне было очень интересно узнать, что именно чувствуют люди. О РЕАКЦИИ РОССИЙСКИХ ЧИТАТЕЛЕЙ НА КНИГУ «ВОРЫ» IE А какой реакции вы ждали от российских читателей? В книге вы упоминаете, что нужно быть достаточно уверенным в себе и незакоплексованным, чтобы принять иностранный взгляд на свою страну. МГ Это довольно любопытно, потому что так сложилось, что я знаю несколько людей из правоохранительных органов. И меня приободрили отзывы от людей из академической или около академической среды. Я имею в виду, что они необязательно согласны с каждым утверждением в книге, но, в целом, считают, что это хорошая и объемная книга. Насколько я знаю, она неплохо продается, а издатели довольны и счастливы. Те, с кем у меня в действительности возникали сложности, — россияне, кто называют себя профессиональными специалистами по ворам, в медиа и в других областях. Они не особенно критиковали какие-то вещи, которые я написал. Их посыл был немного другим: «С чего это какой-то иностранец будет нам рассказывать про наших воров? Как он может понять российских преступников?» ну и так далее. Тут, конечно, дело или в том, что я захожу на их территорию, или в том, что ни один иностранец не может понять русскую душу, даже если это касается преступного мира. Мне это кажется очень интересным, потому что это люди, которые по сегодняшний день являются профессиональными интерпретаторами того, что принято называть vorovskoj mir. Это здорово, много хороших книг написано о русском криминальном мире, но также есть и множество плохих книг на эту тему. Так что, да, это та группа людей, которая приняла меня с наибольшим скептицизмом. О ГЛАВНОМ ВПЕЧАТЛЕНИИ ОТ РОССИЙСКОГО ВОРОВСКОГО МИРА IE Вы писали эту книгу на протяжении 30 лет, так? МГ Более-менее. Если считать всю подготовку, сбор материала, то да. Непосредственно написание заняло 2,5 года. IE За эти десятилетия, чтоо больше всего впечатлило вас в русских преступниках? МГ Ха! Будем честны, большинство из них — крайне неприятные люди, зачастую психологически поломанные разными способами. С другой стороны, я должен признать, что некоторые из них производили очень сильное и неожиданное впечатление. В книге есть пример чеченского наемного убийцы. Я не хочу никаким образом оправдывать то, чем он занимается, но как личность он был похож на… я бы сказал на дзен-убийцу. Я имею в виду, что он не был каким-то психопатом, который наслаждался убийством. Он убивал, да, это была его работа, но был при этом положительно впечатляющим человеком. Я встречал людей с очень хорошим образованием, которые попали в этот мир. Но если бы вы спросили, что меня больше всего потрясало в этом феномене, я бы ответил так: даже среди этого мира, хоть я и наблюдал его со стороны, я видел, как медленно и постепенно в него вторгается цивилизация. Конечно, уличная преступность — это уличная преступность, и она останется таковой, неважно, где вы, в Москве, в Манчестере или в Мюнхене. Банда есть банда. Но, с другой стороны, есть определенный сдвиг в том, как думают наиболее умные и способные люди, которые находятся наверху иерархии и с которыми мне довелось разговаривать. Сдвиг в том, куда они хотят двигаться, даже в буквальном смысле, в какую страну они хотят сбежать. В 90-е все жили сегодняшним днем, и никто не думал о будущем. Все воровали обеими руками все, до чего могли дотянуться. Теперь это немного изменилось. Возможно, это связано с тем, что нынешние бандиты богаче, старше, неповоротливее, у них есть дети, и они думают о будущем. Конечно же, они не альтруисты. Они не возьмут все свои деньги и не отдадут их в детский приют. Тем не менее, они чувствуют, что им следует так поступить, что им следует стать той структурой, которая так поступает. Так что это очень интересно, что даже в преступный мир проникает цивилизация. О САМОЙ ЖУТКОЙ ИСТОРИИ ИЗ ВОРОВСКОГО МИРА IE Наверняка за 30 лет вы выслушали массу пугающих историй от российских авторитетов преступного мира. Какая была наиболее жуткой? МГ Конечно, большинство из них были очень жестокими людьми и любили хвастаться своей жестокостью. В каком-то смысле только для того, чтобы произвести на меня впечатление. Вы наверняка слышали или читали о множестве жестоких убийств и так далее. Не все из них, я уверен, правдивы. Это довольно забавная штука. Когда я говорил с бандитами в западных странах, обычно, они были в тюрьме. И, как правило, мне приходилось начинать разговор с: «Послушай, я тебе не священник и не юрист. Ничего из того, что ты мне расскажешь, не останется тайной и со мной могут связаться и спросить, где я это узнал». Так что обычно они были осторожны в том, что говорили. Истории, которые они мне рассказывали, были обычно о «некотором одном друге друга». В России, вне зависимости от положения в криминальной иерархии, у тебя есть твоя krysha. И если твоя krysha рушится, последнее, о чем ты должен переживать — это что ты рассказал ученому из Британии. Так что, можно сказать, что на Западе разговорить бандитов — проблема, а в России проблема — попросить их замолчать. Потому что они будут хвастаться, рассказывать истории и так далее. Но есть одна история, которая пробрала меня больше всего, которая ни в коей мере не является наиболее кровожадной, но... В 90-е был целый криминальный бизнес, в котором использовали пенсионеров, у которых были квартиры. Происходило вот что: компании, управляемые мафией, приходили и говорили: «Если вы подпишете, что после вашей смерти ваша квартира достанется нашей компании, мы будем помогать вам, дадим солидную пенсию и так далее», что было абсолютно гнусно, потому что пенсии в то время были ничтожными. И пенсионеры подписывали такие контракты. А потом бандиты приходили и убивали их. Потому что лучше как можно скорее убить их и получить квартиру, чем платить им какую-либо сумму. Человек, который рассказал мне эту историю (а это составляет долю ужаса в истории!), думал о ней сугубо в деловом смысле. Он это описывал, как если бы принимал рациональное бизнес-решение. За этими холодными расчетами были дюжины нищих и слабых пенсионеров, в отчаянии искавших какую-то надежду прожить хотя бы следующие несколько лет в относительном благополучии. А в действительности их обманывали, а потом убивали. Даже на уровне идеи — понятно, что, когда происходит убийство, люди злятся или пугаются, но это была просчитанная бизнес-схема, и от этого кровь леденеет гораздо сильнее, чем когда происходили налеты на магазины и в случайной перестрелке кого-то убивали. О САМОЙ КОМИЧНОЙ ИСТОРИИ ИЗ ВОРОВСКОГО МИРА IE А какая история была самой забавной из тех, что вы узнали? Может, наиболее романтичной? МГ Ха! Романтичность истории, учитывая материал исследования, довольно специфичная вещь. Но самая смешная история — в ней много черного юмора, и я привожу ее в книге — это часто пересказываемая история «русского против азера». Когда они подходят друг к другу, лицом к лицу, и «азер» говорит: «Ну давай, выстрели в меня!», а русский говорит: «Окей» и застреливает его. Эта история была пересказана в разных вариациях. Я не должен смеяться, но это попадает в мое чувство юмора. Возвращаясь к вопросу, самые романтичные истории на самом деле очень прозаичны. Это не «Ромео и Джульетта». В большинстве своем я встречался с людьми низкого уровня, вы называете их shestyorki. Встречался с ними позже и следил за их криминальной карьерой. Большая часть из них так и осталась на этой ступени. Иногда они уходили в бизнес, но это всегда очень специфичный вид бизнеса. Хотя был один мужчина, которого я знал лично, когда он был в Москве, а потом он переехал куда-то, кажется в Мурманск или в Архангельск, из-за всех этих криминальных перестрелок. Он попал в другое окружение, изменился и стал учителем в школе. Это такая история, которую часто можно встретить в кино или сериалах, но в реальности такое бывает настолько редко, что сложно представить. Когда кто-то переходит из преступного мира в мир, который я бы назвал социально-положительным. При этом он не стал школьным учителем, чтобы торговать наркотиками и прочими плохими вещами. Это был по-настоящему положительный выбор, когда он выбрался из своего прежнего окружения и не знал, что делать дальше. Он просто остановился и задумался: «Чем я занимаюсь?». И выбрал другой путь. Меня очень вдохновляют такие истории, потому что, к сожалению, такое случается удручающе редко. О ТОМ, КАК ПОНЯТЬ РУССКИЙ ВОРОВСКОЙ МИР IE Если представить, что вы не проводили вашего исследования и не писали книгу, какое произведение искусства на ваш взгляд может помочь понять русский воровской мир. Быть может, романы Достоевского... МГ Достоевский пишет о преступлениях, но предмет его исследования — это нравственность, душа, и подобные вещи. Есть довольно банальный пример темы криминала в русской литературе, я скорее его приведу — «Одесские рассказы» Бабеля и герой Беня Крик. Во-первых, это просто очень смешная книга, которую увлекательно читать. Но там есть две важные вещи. Во-первых, криминальный мир, который существует в параллели миру закона. У него есть свои ценности, свои лидеры, и свое понимание правильного и ошибочного. Это не абсолютно аморальный мир. Это мир, который выбрал другую мораль. Во-вторых, каждый читатель сам для себя решает момент, когда симпатизировать Бене Крику. Потому что он восхитительный герой, а мир закона — неэффективный, скучный и коррупционный. Это тот момент, когда ты понимаешь, что Беня Крик — настоящий герой, но потом останавливаешься и понимаешь, что, откровенно говоря, нет, не герой. Вот этот момент выбора — он очень важен. Когда люди впервые попадают в криминальный мир, он кажется им потрясающим, роскошным — большая часть людей так думают, это подтверждают удивительные психологические исследования. Многие из них получали бы меньше, если бы делали карьеру в обычном мире, и они просто устали перекладывать бумажки. Но стратегически, это плохое решение с точки зрения экономики. Небольшая их часть сделает огромные деньги, но хотят этого большинство. Это такая же игра, как и покупка лотерейных билетов, когда есть шанс мгновенно разбогатеть. Вот такой выбор – готовы ли вы делать кажущуюся привлекательной карьеру или нет. На примере Бабеля этот выбор очень понятен. В то время как в более сложных сочинениях преступление рассматривается как вредная в своей сути вещь. И ты попадаешь на этот путь из-за моральных ошибок или сложных жизненных обстоятельств или еще чего-то такого. Беня Крик показывает этот мир привлекательным, но вопрос выбора остается. ОБ ОСОБОМ ПУТИ РОССИИ IE Вы наверняка знаете, что Россия находится в поиске своего «особого пути». Как вы считаете могут ли бандитские ценности воровского мира и оказаться тем самым путем? МГ Послушайте, я наполовину итальянец, с родины мафиози. Поверьте, нет ничего особенного в том способе, которым криминальные структуры попадают в публичное пространство. Каждая страна и без того имеет свой особенный культурный путь. Для России, так уж сложилось исторически, это существование внутри Европы, не будучи ее полноценной частью, но считая себя европейской страной. Я, кстати, тоже считаю Россию европейской страной. Россия давно пыталась встать на один уровень с Европой, и в разные исторические моменты в ней формировался комплекс неполноценности по сравнению с Европой. Отсюда срабатывает своего рода защитный механизм: «Да не очень-то мы и хотим быть частью Европы. Мы особенные, уникальные и так далее». Если речь заходит о внедрении организованной преступности, я думаю что удручающий, но неизбежный факт дрейфа. Когда вашу страну представляет президент, который не против использования mat в публичных выступлениях, конечно же, это влияет на региональную политику, все эти политические ponyatiya — очень похожи на криминальный мир. Но я думаю, в большей степени организованная преступность – это то, как функционировали государства до своего современного состояния. Ценности организованной преступности: личный авторитет (когда у вас есть один босс, такая фигура крестного отца), способы взаимодействия людей, кодекс чести (который важнее, чем написанные законы) — все эти вещи типичны для организованной преступности. И это то, как функционировали государства до модерна. Россия сейчас находится в процессе глобализации, нравится вам это или нет, и поэтому все эти проявления видны на контрасте, но нет ничего уникально преступного в русской ДНК. О ПУТИНЕ И ВЫБОРАХ В РОССИИ IE И мой последний вопрос: если бы вы жили в России, за кого бы вы проголосовали на выборах президента? Можете выбрать любого кандидата: Путин, Собчак, Навальный, КПРФ, ЛДПР... МК Буду честным, это был бы непростой выбор между Навальным и коммунистами. Навальный — потому что он борется с коррупцией, он ближе к моим личным политическим предпочтениям. Однако, что интересно в случае с коммунистами: в России сейчас две партии коммунистов. Есть партия Зюганова, которая выбрала путь фальшивой оппозиционной партии. А есть группа людей, в большинстве своем от 20 до 50 лет, которые не очень поддерживают Навального, но при этом недовольны тем, куда движется Россия. Они ждут своей партии, которую могли бы поддерживать, и коммунисты выглядят как наиболее естественная для России оппозиционная партия. Так что, возможно, я бы проголосовал вот за таких коммунистов — был бы такой тактический шаг. Ведь чем сильнее будут коммунисты, тем больший потенциал будет у этого поколения. Возможно, Навальному я отдал бы сердце, а холодный, практический разум достался бы коммунистам. https://www.vashdosug.ru/msk/city/article/2556910/?utm_referrer=https%3A%2F%2Fzen.yandex.com

Третий элемент. Без гуманитарной основы интеграция в Евразии обречена Игорь Задорин Российский социолог Игорь Задорин Фото: Фото из личного архива автора В последние годы в моду вошли дискуссии о непредсказуемости мировой политики. Такие события как киевский майдан, брекзит или, например, референдум о независимости в Каталонии многим кажутся нелогичными и противоречащими «объективным интересам» даже самих их участников. Но так ли уж непредсказуемы и необъяснимы эти события? Может мы просто смотрим на них с привычной точки зрения, не замечая новые тенденции, которые все больше влияют на жизнь обществ и государств? Известный российский социолог, исполнительный директор Международного исследовательского агентства «Евразийский монитор» Игорь Задорин в своей статье рассказывает о том, почему ценности часто оказываются сильнее интересов, а евразийская интеграция не будет развиваться без общей идентичности и участия обществ, а не только элит. Когда ценности «рулят» интересами Среди трех главных направлений межстранового (межгосударственного) взаимодействия – военно-политического, экономического и социокультурного – последнее всегда занимало подчиненное «факультативное» положение. Понятно, что отношения между государствами традиционно относятся к компетенции национальных элит, а в элитном дискурсе межстрановое взаимодействие в социокультурной сфере и тем более на уровне рядовых граждан (гуманитарные связи) имело до последнего времени, как правило, лишь риторическое значение[1]. Вот решения о вступлении страны в военно-политические альянсы или выходе из них всегда принимаются в результате коммуникаций на самом высоком государственном уровне и на основе интересов элиты, понимаемых как интересы государства. Внешнеэкономические отношения хоть и затрагивают более широкие круги, но также остаются прерогативой довольно узкой части общества – бизнес-элиты и связанного с ней государственного аппарата. Для большинства же рядовых граждан внешняя политика и внешнеэкономические связи, как правило, являются лишь контекстом, к которому они должны адаптироваться, но на который почти никогда не могут влиять. Также и для элиты настроения масс по отношению к другим странам и народам – всего лишь фон, на котором происходит межэлитное взаимодействие и достигаются межэлитные договоренности. Вместе с тем в течение прошлого века в социально-политическом и экономическом устройстве многих стран произошли существенные изменения, которые резко повысили значение указанного гуманитарного «фона» при формировании и продвижении тех или иных решений о межгосударственном взаимодействии. Во-первых, развитие демократических институтов заставляет элитные группы при продвижении своих интересов все чаще апеллировать к массам, опираться на «глас народа», согласовывать (хотя бы частично и формально) свои интересы с ценностями и культурой населения. И хотя современные информационные технологии позволяют эффективно воздействовать на общество с целью принятия им уже принятых элитой решений, все чаще это сопровождается (особенно при несогласованности самих элитных групп) досадными «трудностями» типа непринятия европейской конституции на общенациональных референдумах 2005 г., волнительных референдумов в Шотландии 2015 г. и Каталонии 2017 г., наконец, брекзита-2016 (и это только европейские примеры), существенно повышающими издержки внешнеполитических договоренностей. Разнообразные «цветные революции» и «майданы», интерпретируемые как проявление «народной воли», я также отношу к того же рода казусам, зачастую подрывающим союзнические отношения государств, сформированные заинтересованными элитными группами. Причем неприятие таких союзов (а равно и принятие иных) выглядит как война ценностей и идентичностей на социокультурном уровне, а не как война интересов на уровне экономики и политики. Во-вторых, развитие глобальной экономики, связанное со свободным перемещением капитала, товаров и трудовых ресурсов, сталкивается с естественным сопротивлением именно на гуманитарном уровне, которое часто интерпретируется как culture clash, «столкновение цивилизаций» и выражается в неприятии рядовыми гражданами иностранных компаний, иностранных товаров (в т.ч. «культурной» продукции), и особенно иностранной рабочей силы (трудовых мигрантов). По этой причине стало почти само собой разумеющимся при продвижении экономических интересов либо все-таки учитывать ценности и культуру населения «интересующей» страны, адаптируя под него товары и услуги, либо внедрять свои «универсальные» ценности и практики, изменяя культуру (в т.ч. бизнес-культуру) и идентичность аборигенов и стимулируя таким образом потребление своей продукции. Естественно, что в таком контексте социокультурная экспансия, выраженная в продвижении определенных ценностей и культурных стереотипов (язык, литература, музыка, кино, дизайн, символические ценности, стили потребления и т.п.), давно рассматривается как важнейшая компонента и даже основа более широкой экономической и политической экспансии (т.н. «мягкая сила»). История развития Европейского Союза (ЕС) с очевидностью показывает, что с определенного момента глубокая европейская интеграция в сфере политики и экономики стала возможной только после формирования и усвоения общественностью всех стран ЕС концепта «общеевропейских ценностей» и распространения гражданской мета-идентичности «европеец». И противоположные дезинтеграционные процессы в постсоветском пространстве во многом имеют природу именно социокультурного и гуманитарного размежевания, в которой национальные ценности и идентичности начинают превалировать над «общесоюзными» («евразийскими» и т.п.) даже при высокой степени интегрированности и взаимозависимости экономик. Как говорят многие авторы, в современном мире «ценности рулят интересами». Вот Украина (на уровне большой части общества, а не только элиты) решила вроде бы абсолютно нерационально выйти из евразийского (постсоветского) экономического пространства и перейти в экономическое пространство ЕС (шире – Запада), хотя многочисленные расчеты показывали, что при высочайшем уровне связанности украинской экономики с постсоветскими странами такой переход экономически крайне невыгоден. Но «ценности рулят», и экономика начинает перестраиваться под социокультурный выбор (а это именно собственный ценностный выбор страны, даже если он инспирирован предварительными внешними «социокультурными интервенциями»). Резюмируя сказанное, можно утверждать, что в современном мире гуманитарные связи между странами и социокультурная близость не только являются важными факторами-условиями развития экономических связей и формирования политических альянсов, но и порой обязательно предшествует им. Напротив, без глубокого социокультурного взаимопроникновения и взаимосвязи стран и народов на гуманитарном уровне политическая и экономическая интеграция являются неустойчивыми, и, как показывает практика, могут быть легко повернуты в другую сторону. Гуманитарное сотрудничество – «мягкая сила» государств или «диалог обществ»? Понимая социокультурные отношения и гуманитарные связи между странами как проявление пресловутой «мягкой силы», национальные элиты начинают защищать социокультурное пространство своей страны даже с большим рвением, чем экономическое. Довольно отчетливо это проявляется как раз в случае новых независимых государств, возникших после распада СССР. При весьма либеральном отношении к развитию торговли и взаимообмену между экономическими субъектами взаимодействие в информационном пространстве, в сфере культуры, образования, науки, туризма и т.п. порой искусственно ограничивается. В рамках укрепления национальной и гражданской идентичности формируются новые языковые барьеры, происходит пересмотр общей истории, сопровождаемый войной с памятниками, корректировкой топонимики и существенным изменением пространства общезначимых символов. Сокращается взаимодействие в сфере культуры и искусства, а понятие «общее образовательное пространство» становится сугубо гипотетическим. В это же время институт т.н. «некоммерческих организаций» (НКО), призванный в том числе способствовать развитию межстранового гуманитарного сотрудничества, вместо интенсивного развития в правильном направлении подпадает под действие законов об «иностранных агентах», резко снижающих доверие к НКО и к самому сотрудничеству на уровне гражданского общества. В итоге формируется убеждение о том, что «евразийская интеграция в настоящее время может быть только экономической»[2]. Как представляется автору, понимание гуманитарного сотрудничества или сотрудничества на уровне рядовых граждан только как возможности применения «мягкой силы» со стороны «дружественного» государства имеет свои корни в распространяемой «западной» культуре противоборства, в которой все интеракции рассматриваются через призму конкуренции и соперничества, господства и подчинения. История западной цивилизации – это по большей части история борьбы, войн и соперничества, сформировавшая особую «культуру конфликта» и стремления к победе и господству (доминированию). В известной мере можно сказать, что эта культура являлась основой развития западной цивилизации и большинства ее достижений. Вместе с тем 20-й век с двумя мировыми войнами, появлением ядерного оружия и связанной с ним концепцией ГВУ (гарантированного взаимного уничтожения) показал пределы возможностей этой культуры как драйвера развития человечества. Весь послевоенный мир – это мучительный поиск обобщенным Западом альтернативы Конфликту в виде «мирного сосуществования», «толерантности», «мультикультурализма» и других подобных концепций как основы для новой культуры межнационального и межстранового взаимодействия. Однако процессы глобализации, связанные с интенсификацией такого взаимодействия и ростом взаимозависимости стран, показали, что «терпимость» и «сосуществование» зачастую являются не решением, а скорее уходом от решения проблемы взаимодействия в условиях пресловутого «столкновения цивилизаций». На смену таким пассивным решениям (являющимся к тому же порой способом сокрытия того же стремления к доминированию в новых формах) должна прийти активная «культура диалога» с открытым предъявлением и согласованием ценностей и интересов. Понятно, что культура диалога рождается не на пустом месте. В той или иной мере в разных странах формировались и развивались ценности открытости (без наивности), интереса к «иному» (без преклонения перед ним), доказательного убеждения (без принуждения), согласования интересов и договороспособности (без пораженчества), готовности к осознанному компромиссу и равноправному сотрудничеству и т.п., которые составляют компоненты культуры диалога. Предполагается, что в разных национальных и религиозных культурах, в разных обществах они развиты неодинаково и зачастую являются редкими исключениями в ситуации преобладания культуры конфликта и предпочтения силового разрешения противоречий между странами и народами. Вместе с тем, есть мнение, что в евразийском пространстве культура диалога является довольно распространенной и может быть основой межстранового общения и межгосударственного сотрудничества. Причем, похоже, что такая культура более свойственна именно общественным объединениям и институтам гражданского общества, нежели элитным группам, добившимся своего нынешнего положения в условиях жесткой политической борьбы последней четверти века и исповедующим соответствующие практики. Понятно, что любой диалог начинается там, где между его субъектами есть изначальный интерес друг к другу. И надо сказать, что наличие такого интереса и таких оснований для развития взаимодействия на уровне рядовых граждан подтверждается многочисленными социологическими исследованиями, в частности результатами проекта «Интеграционный барометр ЕАБР», осуществляемого совместными усилиями Евразийского банка развития и Международного агентства «Евразийский монитор». Так, по данным последней волны «ИБ ЕАБР», от 20% до 45% опрошенных в разных странах СНГ декларируют свой интерес к другим странам постсоветского пространства (к их истории, культуре, природе), 20% до 60% граждан хотели бы посетить другие страны СНГ с различными целями (трудовыми, образовательными, туристическими), а 50%-80% респондентов в разных странах подтверждают наличие у них постоянной коммуникации с родственниками, коллегами, друзьями в других странах постсоветского пространства. Указанный потенциал сближения стран, на мой взгляд, используется крайне слабо. Вместе с тем я полагаю, что развитие североевразийской интеграции, осуществляемой в пространстве стран бывшего «социалистического лагеря», может получить новый импульс только при активном включении в нее гуманитарной компоненты (межстрановой коммуникации на уровне рядовых граждан), интенсивного развития сотрудничества в социокультурной сфере (наука и образование, массмедиа, массовая культура и искусство, спорт, туризм и т.п.) и общественной дипломатии. К тому же только в рамках «диалога обществ» могут согласовываться общие ценности и складываться общая мета-идентичность, без которой, по моему глубокому убеждению, реального Союза на просторах Северной Евразии не создать[3]. Конечно, для некоторых национальных элит, бдительно охраняющих периметр своей суверенности, допуск общественности к межстрановому взаимодействию будет серьезным испытанием. И реальное включение социокультурного пространства в межгосударственное взаимодействие – это для них же тест на готовность к реальной интеграции. В некотором роде – даже тест на современность. Ближайшие годы покажут, насколько и кем этот тест может быть пройден. Как измерить гуманитарное взаимодействие? Безусловно, сам вопрос о развитии гуманитарного взаимодействия и социокультурного сотрудничества не нов, и многие читатели в этом месте могли бы вполне справедливо спросить: ну, и где решения? Где конкретные социально-политические технологии включения указанного сотрудничества в интересы элиты? Я попробую предложить одну из таких технологий, связанную с социологическим обеспечением интеграции. В социальной науке, особенно прикладной, многими коллегами (автор статьи не исключение) исповедуется довольно радикальный принцип: «если явление не измеримо, оно не существует». Гуманитарная близость и сотрудничество стран (как и любые другие социальные явления), на мой взгляд, настолько реальны и существуют не только на словах, насколько они измеримы. Вместе с тем в настоящее время гуманитарное сотрудничество стран региона СНГ, в отличие от экономического и военно-политического, практически не имеет общественно принятых индикаторов (показателей), которыми можно было бы оперировать при оценке состояния межгосударственного (межстранового) взаимодействия. Если экономическое сотрудничество постоянно мониторится в измеряемых показателях товарооборота, объема взаимных инвестиций, доли иностранных работников и т.п., то в области гуманитарного сотрудничества такой системы индикаторов нет, и речь идет в основном об отдельных мероприятиях. Между тем в условиях возросшего значения гуманитарного уровня отношений за рубежом различные показатели гуманитарного сотрудничества (включая туристические, научные, творческие и т.п. обмены) включаются в индексы cross-border cooperation, которые во многом определяют состояние обобщенной «близости» разных стран. Попытки выйти на регулярное измерение гуманитарной близости стран СНГ автор (вместе с разными коллегами) начал предпринимать с 2014 г. Эти попытки строились как на базе сугубо академических изысканий[4], так и на базе построения прикладных проектов в кооперации с некоторыми партнерскими фондами. Так, осенью 2015 г. Фонд «Диалог цивилизаций» инициировал разработку проекта под условным названием «Индекс диалогичности» (отмечу здесь тогдашнего директора Фонда В.И. Куликова, которому принадлежала инициатива). В рамках данного проекта под диалогичностью предполагалось понимать готовность (способность) всего общества конкретной страны воспринимать другую страну (другое общество, другой народ) в качестве равноправного субъекта диалога (взаимодействия) и вести себя по отношению к нему соответственно этому восприятию. При таком понимании «диалогичность» должна включать в себя две составляющие – универсальную, характеризующую соответствующие свойства и ценности конкретного общества-страны (например, России и ее населения), и специфическую, характеризующую отношение этого общества к определенному другому обществу-стране (например, к Украине, Турции, Китаю и т.п.). В таком случае можно было бы построить и рассчитать как страновой индекс диалогичности каждой отдельной страны-общества, основанный только на универсальной компоненте, так и парный индекс диалогичности, учитывающий специфические компоненты и характеризующий готовность двух конкретных стран вступать в равноправный «диалог» на уровне обществ (граждан, населения). Очевидно, что парный индекс диалогичности должен отличаться для разных пар взаимодействий (Россия-Украина, Россия-Китай, Россия-Турция и т.д.). Вместе с тем совокупность таких индексов для определенного множества стран будет в известной степени характеризовать культурную близость этой группы стран друг к другу и культурную удаленность (cultural divide) от других стран. Построение индексов диалогичности отдельных стран, пар стран и групп стран должно было стать серьезным прорывом в социальных измерениях ценностей и культурных особенностей разных стран и обществ. Вместо линейного ранжирования (рейтингования, т.е. разделения) отдельных стран предполагалось построение инструмента, ориентированного на многомерное измерение потенциала межстранового взаимодействия (культурной близости). Пилотный проект, ориентированный в большей мере на разработку методики измерения «диалогичности», должен был охватить только 5 стран, но единая методология позволяла затем присоединиться к проекту и другим странам, накапливать и периодически обновлять статистику измерений. К сожалению, проект, доведенный и согласованный до почти готового договора между Фондом «Диалог цивилизаций» и Партнерством «Евразийский монитор», после смены руководства Фонда был заморожен. Около года назад автор данной статьи на одном из круглых столов по гуманитарному сотрудничеству стран ЕАЭС, проводимых в Государственной Думе, выступил с предложением формирования списка ключевых показателей гуманитарного сотрудничества стран СНГ как своеобразных KPI для ответственных ведомств и организаций и запуска регулярного мониторинга этих показателей[5]. Чуть позже вместе с коллегами из АНО «Дискурс» был разработан проект исследования «Показатели и индексы межгосударственного гуманитарного сотрудничества: измерение и внедрение в качестве KPI ответственных ведомств», заявка на финансирование которого была подана в Фонд президентских грантов. В предложенном исследовании гуманитарное сотрудничество понималось как «диалог стран и обществ», т.е. готовность к коммуникации (коммуникационный потенциал) и собственно коммуникация между странами как государствами и обществами (гражданский, гуманитарный, культурный диалог) прежде всего на уровне населения стран. Проект, ориентированный в большей мере на разработку и апробацию методики измерения межгосударственного гуманитарного сотрудничества, во многом напоминал вышеописанный проект для Фонда «Диалог цивилизаций», но был ориентирован на охват 7 стран региона СНГ (Россия, Армения, Беларусь, Казахстан, Киргизия, Молдова, Таджикистан). Вместе с тем ожидалось, что проект и публичное представление его результатов стимулирует другие страны и заинтересованные фонды к проведению аналогичных исследований и таким образом будет способствовать продвижению бренда самого проекта, рожденного (что важно) в России. Верифицированные показатели гуманитарного сотрудничества предполагалось предложить в качестве KPI для государственных ведомств, ответственных за развитие гуманитарного сотрудничества между странами СНГ. К сожалению, и эта попытка (точнее две, т.к. заявка подавалась на конкурс ФПГ два раза) не увенчалась успехом. Вместе с тем неожиданная возможность хоть как-то продвинуться в реализации идеи количественного измерения гуманитарного сотрудничества открылась с помощью АНО «Евразийское содружество», при финансовой поддержке и организационном участии которого было проведено пилотное исследование «Показатели и индексы межгосударственного гуманитарного сотрудничества: возможности мониторингового измерения»[6]. Межгосударственное гуманитарное (и социокультурное) сотрудничество (МГС) в этом исследовании рассматривалось по 10 направлениям: образование и наука; культура (массовая); спорт; туризм; миграция; семья и брак; язык; религия; информационное поле, СМИ; массовое сознание (общественное мнение). В ходе реализации проекта первоначально на основе анализа литературы и экспертных интервью было сформировано около 170 показателей по 10 аспектам межгосударственного гуманитарного (социокультурного) сотрудничества. Далее 80 наиболее проработанных индикаторов были предложены специалистам в области гуманитарных наук для оценки их важности и измеримости. В ходе онлайн-опроса 60 экспертов из 10 стран оценивали указанные две характеристики показателей по пятибалльной шкале. По результатам исследования был получен рейтинг важности показателей и разработаны предложения по отбору показателей для мониторинга межгосударственного гуманитарного сотрудничества, в т.ч. построения интегральных индексов. Любопытно, что по результатам экспертного оценивания в целом более важными признаны показатели, отражающие аспекты взаимодействия стран на уровне межличностной коммуникации «широких масс населения» – это аспекты «язык» и «миграция». Вторую условную группу «средне значимых» составляют аспекты «восприятия и отношения» («информационное поле», «массовое сознание»), а также «религия» и «туризм». Наименее важными по итогам экспертной сессии названы аспекты «образование и наука», «культура», «спорт», в которых коммуникация между странами происходит на уровне институтов и особых профессиональных сообществ, а не населения. Сегодня взаимодействие в рамках указанной группы «аспектов» ведется, как правило, на профессиональном уровне (обмен профессиональными спортсменами, тренерами, артистами или квалифицированными научными кадрами и результатами их труда). Однако важность такой коммуникации эксперты в целом оценивают ниже, чем коммуникацию на низовом уровне взаимодействия между гражданами. Подробнее с результатами проекта можно ознакомиться в соответствующих отчетах, представленных на сайте «Евразийского монитора». В целом можно сказать, что в настоящее время исполнители проекта готовы к полноценному измерению ключевых показателей гуманитарного сотрудничества стран СНГ при условии финансовой поддержки со стороны государственных органов или профильных фондов-грантодателей. В заключение хотел бы резюмировать высказанные мысли следующими предложениями. Во-первых, важность социокультурного сотрудничества и гуманитарного взаимодействия между странами Северной Евразии для интенсификации реальной интеграции следует продекларировать на самом высоком политическом уровне лидеров государств – участников североевразийского интеграционного проекта. И эта декларация должна быть включена в соответствующие документы, определяющие вектора и приоритеты интеграции. Во-вторых, следует запустить развернутый и научно обоснованный мониторинг показателей социокультурного сотрудничества и гуманитарной близости стран постсоветского пространства. В-третьих, хотя бы некоторые показатели указанного мониторинга должны стать отчетными показателями эффективности деятельности (KPI) соответствующих министерств и ведомств в интегрирующихся странах, повышающими ответственность государственных чиновников за процесс социокультурного сближения стран. Безусловно, предложенными действиями не может быть исчерпан весь набор решений, но они по крайней мере могут стимулировать элитные группы к пересмотру отношения к такой важной компоненте межгосударственного взаимодействия. Игорь Задорин, исполнительный директор Международного исследовательского агентства «Евразийский монитор», с.н.с. Института социологии РАН [1] Понятия «социокультурное сотрудничество» и «гуманитарные связи» трактуются разными авторами и в разных странах по-разному (см. пояснения по этому поводу «Показатели и индексы межгосударственного гуманитарного сотрудничества. Методологическое обоснование и базовая модель предмета исследования», 2017 ). В настоящей статье под «социокультурным сотрудничеством» автор понимает межгосударственное сотрудничество в социокультурной сфере (наука, образование, культура, искусство, массмедиа, спорт, туризм), а «гуманитарные связи» использует как синоним коммуникации (наличия отношений) между странами на уровне рядовых граждан. [2] Данный тезис, произносимый со ссылками на лидеров государств, автор настоящей статьи неоднократно слышал в ходе встреч с коллегами из стран СНГ. [3] См. «Игорь Задорин: Евразийского союза не будет без общей идентичности» (http://eurasia.expert/zadorin-evraziyskiy-soyuz-identichnost/?sphrase_id=7149 ) [4] См. Задорин И.В. «Гуманитарная близость стран постсоветского мира. Подходы к измерению на основе опросных данных». Презентация к выступлению на VI Грушинской конференции (http://www.zircon.ru/upload/iblock/59c/gumanitarnaya-blizost-stran-postsovetskogo-mira-podkhody-k-izmereniyu-na-osnove-oprosnykh-dannykh-pr.pdf ) [5] См.http://eurasiamonitor.org/news/proiekt_po_opriedielieniiu_kpi_dlia_viedomstv_otviechaiushchikh_za_ghumanitarnoie_sotrudnichiestvo_stran_sng [6] При реализации проекта использовались средства государственной поддержки, выделенные в качестве гранта в соответствии с распоряжением Президента Российской Федерации от 05.04.2016 № 68-рп и на основании конкурса, проведенного Национальным благотворительным фондом (грантополучатель – АНО «Евразийское содружество») http://eurasia.expert/tretiy-element-bez-gumanitarnoy-osnovy-integratsiya-v-evrazii-obrechena/?fbclid=IwAR29VwIkQA7MwVM4uy1JLLD5Ll3KkkDniC8xiD5fqUC2aSltoXwzDsdeZa8

Научный результат → Социология и управление → 2017 → Выпуск 3 (13) ИЗМЕНЕНИЯ В ОБЩЕСТВЕ И ОБРАЗОВАНИИ: ОБРАЗОВАТЕЛЬНЫЕ ПОЛИТИКИ И ХРИСТИАНСКИЕ ЦЕННОСТИ Trifunovic V.S. Aннотация. Глобально распространенная стратегия неолиберального развития, которая принимается современным обществом, требует принятия конкретных стандартов. Стандартизация законодательства и действий в разных секторах ставит перед локальным сообществом в одно и то же время вопросы соотношения в соответствии с его собственными традициями, культурой, идентичностью и необходимости разработки соответствующей политики развития. Сербское общество, стремясь к вступлению в Европейский Союз (ЕС), создает политику, основанную на стратегии неолиберального развития и широких, так называемых, ценностях западного культурного круга. Такая ориентация порождает необходимость пересмотра своих собственных традиций, истории и культурной самобытности: традиция теряет свое значение, исторические события подлежат переоценке, а культурная идентичность – фрагментации. Эти сложные процессы со всесторонними и далеко идущими последствиями поощряются с помощью политических сфер, таких как культурная политика и политика в области образования. Институциональное образование, как важный фактор в формировании культуры и социализации новых поколений, в силу своей общей эффективности устанавливает новое отношение к христианским ценностям, которое может быть описано как непонимание и отказ от них. Ключевые слова: культура, социализация, образование, культурная идентичность, христианские ценности, личность, гармонизация, сербское общество. Acknowledgements Prepared as a part of the project Sustainability of the Identity of Serbs and National Minorities in the Border Municipalities of Eastern and Southeastern Serbia (179013), conducted at the University of Niš – Faculty of Mechanical Engineering, and supported by the Ministry of Science and Technological Development of the Republic of Serbia. Introduction. After 2000, Serbian society passes through various stages of development with the ultimate aim to harmonize itself with the so-called European space, which comprises the European Union (EU), and which has led to demands that the “domestic” education is connected to the European. There are defined the new education policies, which represent the discontinuity with the established tradition of the socialist period of development and in the level of values are visible two main tendencies: 1) neoliberal ideology and values become dominant; 2) Christian values (under Christian values, in this paper, are included the values on which the Orthodoxy is based) have become part of the school curriculum after several decades. The ongoing education reform, however, has continued to strengthen the first tendency which is in the service of establishing a capital relations in all dimensions of society and constantly undermines Christian values, which seem to be incompatible with the new world order. The subject of analysis in this paper are (a) the place and role of Christian values in the process of secondary socialization of students covered by compulsory basic education, which is being conducted within the institutional educational framework which is exposed to a long term reform; (b) the manner of acceptance of the recommendations that come from the field of transnational education space, specifically the so-called Western cultural circle. The intention of the author is to highlight in this paper the relationship between social dynamics and educational reform that defines the relationship toward changes and their acceptance. The initial assumption is that “domestic” education reform leads to redesigning Serbian cultural identity and complete removal from the supporting element of its vertical – Christian values – by a pronounced tendency toward changes arising from the acceptance of transnational guidelines. Theoretical review. Globalization and educational policies. The neoliberal strategies of development lead to a series of permanent changes in different “local” societies, and to “globalization or the homogenization of education” in the field of education (Barlow and Robertson, 2003). Institutionalized education in different societies is becoming an important actor in promoting neo-liberal doctrine and developing conformist type of social integration, by accepting the so-called standards and “business models” of operation as an expression of compliance with supranational agenda on education. The social role and aims of education are reduced and they are in the function of economic growth. Education should transfer knowledge and create human resources by whose engaging in the economy and other sectors of society there will be enabled its prosperity (Lynch, 2006). Continuous education reforms over the past two decades have, globally, led to the abandonment of Humboldt’s model (Dobbins and Knill, 2009) which was dominant for almost fifty years and to the orientation to the market model (Dobbins, Knill and Vögtle, 2011), whose main objective is to prepare contingents of market competitive labour, for the purposes of capital, whose competences will be in the function of its further fertilization. Economic parameters in the sphere of education were declared to be the supreme quality parameters. It is all being quantified in order to determine with certainty the effectiveness of each factor and the subject of education in the creation of added value (profit) whose existence will, in fact, provide legitimacy to the survival of educational institutions and employees. Educational policies in Serbia are trying to harmonize “Serbian education” with “European education”, for more than a decade. In achieving this ultimate goal the important role have educational policies in the European Union (EU) that seek to respond to: (а) the challenge of preserving the specificity of the educational systems of the member states and coordination between the so-called general and professional education, and the sphere of work and the search for mutual understanding; (b) the challenge of action/influence on education policies of national education systems of the countries wishing to join the EU (Pack, 2011). Accession to the EU, for any country that wants to become part of this integration, represents a major challenge because it is necessary in the pre-accession period to implement huge number of legal norms, which are binding for the EU, in the national legal systems. The procedure of accession is long and may cause a certain fatigue, therefore, the Committee on Education and Culture of the European Parliament carried out the idea so that the EU educational programs become open to third countries with the prospect of accession, in order to realize their accession to EU in the field of education. Education was, therefore, given the role of the integrationalcontribution in the process of joining Serbian society to the EU, and education reforms are an expression of the political will of the ruling groups of neo-liberal orientation. The new education policies have led to changes in the organization and conception of education, redefining in that way many issues, among which stand out the attitude towards culture, cultural identity and Christian values. Research Results and Discussion. Education and identity formation. Identity, as a set of answers to the questions of who we are, who we belong to, what is worth, is based through the process of socialization, and socialization that takes place within the institutionalized education is particularly important. The aspect of identity, as a cultural and normative definition of desirable/right choice, will be taken as the basis for the analysis of identity policy, and as the most important in the current education reform. The formation of identity is enabled by important processes of self-awareness, comprehension and understanding of oneself and others. It is impossible to establish social interaction without formed identities, individual and collective ones, which are, in fact, related to meaning (Jenkins, 1996). Interaction is only possible with the act of distinguishing one’s own identity, identity of the group to which one belongs and the identities of other groups, that is, socially constructed meanings that are attached to them. Constant confronting of the individual and society, at the level of values, leads to de-formatting and re-shaping of personal and collective identities. Society transmits collective norms and models of behaviour that guide the individual, their choices of identity and make them more predictable, by different instruments of action, and one of them is the institutionalized education. It is being carried out socialization in the context of education that creates the basis for shaping the identity of participants in the educational process: it can strengthen the sense of belonging to certain groups as supports in the fragmented reality. Education policies that are in line with the ruling political will, however, create a framework of the functioning of institutionalized education in the field of identity formation, making thus its role contradictory and complex. It is deemed contradictory if we take into account that collective identities (national, cultural) lose their importance in the conditions of globalization and the occurrence of fragmentation of identity (Haralambos and Holborn, 2002; Hall,2010). Collective affiliation is not as important to individuals as it used to be; they may have multiple identities at the same time and, depending on the challenges of the given environment, they can experiment with different cultural identities. In conditions, where the cultural identity is being negotiated between actors who come from different cultural areas, the role of education is also relative in the process of creating the basis for the formation of cultural identity (one or more). However, education policies can treat the problem of culture and identity in two ways: so as to impose a specific culture and identity, or waive organized action in this sphere. The document that sets directions of the development of all levels of education, that is, educational policies in the Republic of Serbia, is the Education Strategy by 2020. The Strategy defined the role of education in the level of the culture and formation of identity policies, which is reflected in the “persistent storage and nurturing of national cultural heritage and identity, the development of a tolerant and co-operative relationship to other cultures and strengthening the contributions of culture for the total quality of life of the population of the Republic of Serbia”[1]. Law on the Basis of Education Systems (2009)[2], shows a commitment to respect of diversity and respect of the needs arising from the diversity. Identical objectives are also formulated in the Law on Primary Education (2013)[3]. Educational policy that defines the role of education in the formation, development and preservation of cultural identity based on the characteristics of its own cultural heritage, and by highlighting and standardization of need for respect and understanding of cultural differences and other cultures that exist in society, shows that it complies with the Universal Declaration on Cultural Diversity (UNESCO, 2001) (The Universal Declaration…, 2002) which states that culture is at the center of contemporary debates about identity and that the defence of cultural diversity is an ethical imperative. Serbia, like all societies in transition, has the so-called identity problem - it searches for new identities, and as it seems, more for a confirmation of their acceptance by significant others (the so-called, international community and representatives of pursued integration). It is continuously moving in the direction of overcoming its own limits of identity, which indicate differences in relation to the others, experiencing them as limes which prevents connection with the others. This indicates the imperative of erasing differences of identity between us and others, and the desire for recognition by others that gives us, according to our own estimate, legitimacy to the survival among these different ones. This constant need for acceptance from others, which imposes the adoption of norms and values characteristic of the others, suppressed the primary identity process of self-identification, denying us the answer to the constantly present question of who we are. In the basis of the process that was initiated by the harmonization of Serbian with the so-called European educational space, assumingly, is intercultural understanding and respect, which makes it possible that the experiences which are typical of European space can be transferred to other areas, but do not need to be copied. This is the fine difference, in relation to transnational experiences in the field of educationthat reformers of national education systems do not recognize, especially in countries that have the intention to integrate into the EU. Thus, they miss the opportunity to recognize the specificity of national systems of education which are the expression of the historical and cultural development, bringing into question the ultimate effects of the reforms. Socialization and Christian values. It seems that globalism in Christian values recognizes the threat to its own strengthening. In the basis of global tendencies is clearly visible “hostility” toward Christian values: 1) the creation of supranational formations, like the EU, is based on values that are not Christian (Meyer, 2009): the free market, human rights and reason are the value bases on which the EU is founded; 2) international law imposes standards that enable individuals and minorities to act beyond the Christian value system, and even to develop the emphasised anti-Christian lifestyle; 3) Truth is being banished from public discourse and its place is taken by misinformation, which is aimed at creating New (or Fake) reality. Institutionalized education plays an important role throughout the whole story of rewriting and creating a new world because it has the capacity, human resources and methodology of action which may be in a function of: (а) creation of a brave new world according to the model given in the book of A. Huxley (1931) (Huxley, 2009) or (b) creation of the world that will respect Christian values and provide an opportunity for the individual to give their best and become a man. In the Serbian society today as well, the idea of education as a public good has been replaced by market paradigm of education. Questions of history, culture and religion have become second-class, and even redundant, while the entire educational system turns to requirements of capital. The introduction of religious education in schools in Serbia (2001) is also a requirement of capital: the new ruling groups, under false flag of establishing continuity with the tradition which was interrupted by establishing Socialist order (1945), conduct a reform of education that essentially collapses the reached quality and, in effect, disables the formation of the cultural identity. Classes of religious education, whose alternative are classes of civic education, and which are in line with the requirements of the class-hour system without participation in the liturgy, do not provide the school children with the fullness of life in the community. They represent a partial experience, interacting with school programs in the foreground and the so-called hidden programs, and they cannot significantly affect the socialization of school children. Application of the instruments, which establish the new world order, such as standardization and unification, and which redesign the local societies (their economy, politics, culture, education, etc.), is more successful if it easily and quickly deals with tradition, historical values and Christian values such as Truth, Love, Justice, Catholicity. Interest of global formal and informal centres of power – constant increase of profits, involves the establishment of order which will lead to: 1) atomizing of individual (their removal from the community and from participation in joint activities such as participation in public services such as the liturgy); 2) loss of capability to understand the positions of others and sympathy towards others, which may only derive from Love; 3) experimenting with identities, which always represents a “showdown” with tradition and traditional notions of Goodness and Justice; 4) the collapse of collective identities, also including the cultural ones; and redesigning the history so that the notions of Truth would fade away and Falsehood would become a New Truth. It is important for people to “join efforts in the search for the suppressed truth, because only it can direct the humanity to more certain future” (Radisic, 2015). The role of institutionalized education is particularly important for the formation of relationship of new generations to the truth – if it transmits the truth contained in the authentic historical sources and the Truth that is spread by Christianity. A prerequisite for the establishment of a new order is “formation” of the individual who will not step into maturity – will not develop the ability to make independent decisions, but they will systematically be prepared to reproduce the thoughts and ideas of others. By joining the institutionalized education that fosters no need for spiritual self-research, an individual is not prepared to question, to doubt, to investigate and trace. By taking away that personal effort, in the way of getting to know what is the Truth, from the individual is taken away the ability to achieve individuation (deification) (Jerotic, 2010), and they retain on a level of material and are prepared to act for the benefit of others, in this case, the world capital. The right education, however, is much more than mastering educational content: “the task of right education is to develop the capacity of young people to think ...; and Deification is a goal to be reached” (Matko, 2015) because any right knowledge has its origins in the knowledge of God in Whom areall the treasures of wisdom and reason hidden. The new generations will be able to feel the experience of Love and recognize the Truth to the extent that Christian values will become part of school curricula. Conclusion. Educational policies are always formed in accordance with a variety of choices of concrete social order. Selected development strategy of the ruling groups directly influences the formation of educational policies, as its implementation achieves reverse impact on the various dimensions of initiated social changes. Social role and goals of education depend on the choice of which right, the so-called political elite and the degree of their power to impose them as non-alternative. Reform of education in the Serbian society is being implemented as part of a “package” of overall social changes that have been initiated “from above” as an expression of the ruling political will. Changes in legislation, in the field of education, have been proposed and created by the most powerful political and highest state structures. The adopted policies of education, in the so-called contemporary Serbian society, provide the opportunity to present different identities within the “domestic” institutionalized education and greater synergy of education and other social actors in their promotion. At the same time, the adopted education policies are aimed at promoting new cultural values – values that contribute to the harmonization of Serbian culture with the cultures of the so-called Western cultural circle. Traditional value systems are being marginalized, suppressed and even declared unacceptable. Creators of development policies in Serbian society are creating for the last two decades the socio-cultural context in which it is ignored the need to preserve cultural continuity, including education, and they are primarily striving to the adoption of solutions that are in compliance with Western megatrends. Serbian society is looking for confirmation of their identity in the movement towards European integration, and “Serbian” education in European dimensions of its own reforms. Both the whole and its part show accommodation abilities - willingness to accept integration requirements to which they aspire and to adapt to the new environment. This, at the same time, means a new attitude toward Christian values – they are losing their crucial place within the institutionalized education. The introduction of religious education as a particular school subject (2001) is a screen behind which is smoothly and systematically strengthened atheistic and even anti-Christian view of the world as prevalent in the socialization of school children. [1]Education Strategy by 2020, 2012. URL: http://www.mpn.gov.rs/wp-content/uploads/2015/08/STRATEGIJA-OBRAZOVANJA.pdf (date of access: 31.5.2017). [2]Law on Basis of Education Systems, 2009. URL: http://www.paragraf.rs/propisi_download/zakon_o_osnovama_sistema_obrazovanja_i_vaspitanja.pdf (date of access: 31.05.2017). [3]Law on Primary Education, 2013. URL: http://www.paragraf.rs/propisi/zakon_o_osnovnom_obrazovanju_i_vaspitanju.html (date of acces: 31.05.2017). Информация об авторе: ТРИФУНОВИЧ Весна Светиславова, доктор социологических наук, одинарный профессор Крагуевачского университета (Сербия) Перевод на русский язык, список литературы и информация об авторе отсутствуют.