Поиск по сайту

Владимир Высоцкий. Баллада о бане Благодать или благословение Ниспошли на подручных твоих — Дай нам, Бог, совершить омовение, Окунаясь в святая святых! Все порок, грехи и печали, Равнодушье, согласье и спор — Пар, который вот только наддали, Вышибает, как пули, из пор. То, что мучит тебя, — испарится И поднимется вверх, к небесам, — Ты ж, очистившись, должен спуститься — Пар с грехами расправится сам. Не стремись прежде времени к душу, Не равняй с очищеньем мытьё, — Нужно выпороть веником душу, Нужно выпарить смрад из неё. Исцеленье от язв и уродства — Этот душ из живительных вод, — Это — словно возврат первородства, Или нет — осушенье болот. Здесь нет голых — стесняться не надо, Что кривая рука да нога. Здесь — подобие райского сада, — Пропуск всем, кто раздет донага. И в предбаннике сбросивши вещи, Всю одетость свою позабудь — Одинаково веничек хлещет. Так что зря не вытягивай грудь! Все равны здесь единым богатством, Все легко переносят жару, — Здесь свободу и равенство с братством Ощущаешь в кромешном пару. Загоняй поколенья в парную И крещенье принять убеди, — Лей на нас свою воду святую — И от варварства освободи!

В России их встретить достаточно сложно. Но стоит очутиться в Европе, и они смотрят на путешественников сверху вниз – со стен храмов и прочих зданий. Гаргульи – то страшные, то смешные, то агрессивные, то несчастные – обитают чаще всего на готической и романской архитектуре, но можно их встретить даже на современных зданиях. Легенда о Гаргулье появилась на территории современной Франции и датируется VII веком нашей эры. Согласно легенде неподалёку от Реана, в логове в болотах на берегу Сены жил то ли змей, то ли дракон. Он терроризировал местных жителей и нападал на суда, которые шли по Сене. Чудище извергало из пасти то огонь, то мощные потоки воды. Каждый год, чтобы как-то защититься от свирепого зверя, жители Руана приносили ему жертвы. Звали дракона Gargouille. И бесчинствовала Гаогулья до тех пор, пока не явился Святой Роман и не усмирил её. Гаргульи на Соборе Парижской Богоматери. Химеры Собора Парижской Богоматери. История эта весьма занимательна. Когда епископ Роман решил изловить Гаргулью, то прийти ему на помощь согласился только один человек – преступник, которому терять было нечего, поскольку его уже осудили на смертную казнь. Этого преступника и использовал Святой Роман в качестве приманки, отправив его в логово чудовища. Гаргулья учуяла человеческих дух и вышла из логова, чтобы полакомиться, но тут епископ лишил её воли при помощи святого креста и молитвы. Гаргулья с покорностью легла у ног святого, и он привёл покорившегося зверя в город, где нечисть была отправлена на костёр. Гаргульи Сен-Дени. Гаргульи на храме Sint-Petrus-en-Pauluskerk в Остенде, Бельгия (слева) и на Ульмском соборе, Германия (справа) Гаргулья Йоркского собора. Хвост и туловище Гаргульи сгорели, а вот глотка то ли оказалась жаростойкой, то ли епископ распорядился её не сжигать – сегодня не разберёшься. Голову с глоткой прикрепили в назидание другим драконам к Руанскому собору, чтобы продемонстрировать нечисти, что случается с теми, кто вредит людям. Вестминстерское аббатство в Лондоне. Начиная с XI века изображения гаргулий люди стали вырезать из камня на наружных стенах готических и романских построек. Не исключено, что делали такие фигуры и раньше из дерева, но этот материал не имел никаких шансов сохраниться до времён научного описания. Современная химера в Валенсии Испания. Люди не просто усаживали гаргулий на здания, а придумали им работу – извергать воду. Их изваяниями оформляли водостоки. Так, отводя потоки дождевой воды от стен зданий, они начали приносить пользу людям. Ведь вода, выбрасываемая из пасти гаргулий, падала на расстояние от стен, поэтому фундамент не подмывало. Правда, с XVIII века люди освободили гаргулий от тяжёлой работы по сливу воды, начав использовать водостоки. А старушки-гаргульи стали элементом архитектурного декора. Зато каким ярким! Гаргулья Сен-Жермен-л’Осеруа, 12-15 в.в., Париж. Стоит отметить, что с течением времени облик гаргулий существенно менялся – к змеям и драконам добавились различного рода угрожающие люди, птицы, мифические создания и их гибриды в самых невероятных сочетаниях. Гаргульи на фасаде Саратовской консерватории. P.S. По поводу гАргулья или гОргулья стоит отметить, что лингвистические словари не фиксируют это слово. В соответствии с этимологией следует писать через А (фр. gargouille). Но в Википедии это слово зафиксировано с написанием через О, что, на наш взгляд, не вполне верно. Источник

Эксперт: число христиан, посещающих храмы, составляет порядка 5% Религиовед Светлана Рязанова рассказала «Пермской трибуне» о современных веяниях в области сакрального, в котором есть неверующие православные, занимающиеся йогой. Возможной исповеди по Skype и низкой конкуренции атеизма. — Светлана Владимировна, как сегодня, в условиях постсовременности, постиндустриального общества и других «пост», чувствует себя религиозный человек? — Начнём с того, что я не считаю, что мы полностью живём в постиндустриальном обществе. Во всяком случае, религиозные люди в нём точно не находятся. Они как раз пребывают в пространстве традиционных ценностей и восприятия мира. Но от других сфер жизни они, разумеется, никуда не могут деться. И если смотреть конъюнктуру, то религиозные люди сейчас чувствуют себя комфортно. Религия сегодня полностью легитимирована в общественном сознании, и сейчас практически нет таких обществ, где за религиозные взгляды могут наказывать. Другое дело, что, будучи приверженцем религии меньшинства в условиях доминирования другой религии, человек может чувствовать себя некомфортно. Но здесь следует понимать — проблема не в том, что есть ислам или христианство, а в том, что большинство конфликтов на религиозной почве имеют политическую составляющую, когда решение таких вопросов приобретает так называемый религиозный антураж. Сами по себе мусульмане и христиане довольно комфортно сосуществуют, это показывает и пример Урала. — Мы сейчас переживаем период сакрализации или десакрализации в культуре? — Я считаю, что в истории не было периода упадка религий. В своё время была очень популярна концепция Питера Бергера о секулярном обществе. Но теперь от подобных взглядов стали отказываться, ведь анализ архивных документов показывает, что религия никогда не исчезала. Она приобретает какие-то новые формы, может отделяться от государства, уходить в подполье. Даже период советской власти нельзя считать упадком религии, тогда же появилось такое понятие, как «катакомбное православие». Изучив различные материалы, для себя я сделала вывод: доля верующих в обществе, характерная для советского времени, не изменилась. Когда мы говорим о религии, то чаще всего имеем в виду некую идеальную модель, в которой все люди придерживаются догматов, исполняют ритуалы, ведут определённый образ жизни. Но реально такая модель мало где реализуется. Хотя институциональная религиозность действительно падает и число тех, кто регулярно посещает храмы, присутствует на службах, соблюдают пост и т. д., составляет в христианстве порядка 4–5% (в исламе, говорят, примерно о 8% от числа считающих себя мусульманами). За примером далеко ходить не нужно: в храм на Архиерейском подворье (Феодосьевская церковь), на Троицу пришли порядка 500 человек, а в один из февральских понедельников на утренней службе было только 12 человек. Я прекрасно понимаю, дело не в том, что люди такие ленивые. Ведь служба начинается в 9 утра, многим в это время нужно быть на работе. Вечерняя служба начинается в 17 часов, и снова большое число людей физически не попадают в храм к этому времени. Но те, кто ходит в храмы только по праздникам, тоже считают себя православными, и это уже стало частью массовой культуры. На мой взгляд, люди, которые пытаются соблюдать все правила и каноны, одновременно прилагая усилия по духовному совершенствованию, и являются религиозной элитой, и это не обязательно священники. По моему наблюдению, сегмент истинно религиозных людей в социуме крайне мал. Большинство людей имеет либо синкретический тип мировоззрения, либо с ярко выраженным доминированием мифологического компонента. — Сегодня всё чаще можно услышать о появлении новых религий, с чем это связано? — Теперь отсутствуют прямые запреты на создание религиозных групп и объединений. Если вы захотите стать «пастафарианцем» и ходить с дуршлагом на голове, то единственная сложность, с которой вы можете столкнуться, — это дресс-код на работе. Почему, например, «копимизм» возник именно в Швеции? Потому что создание религиозной организации позволяло обойти закон о пиратстве и незаконном копировании информации. Один из наших сектоведов любит приводить в пример США, где, по его мнению, можно открыть «Церковь домашних тапочек». Но и у нас этому никто не сможет воспрепятствовать. С подобными «новыми религиями» ничего не получается делать. Это порождение современной культуры, в рамках которой человек свободен сам определять способ мировосприятия. — Но ведь в подобном можно встретить неприкрытый сарказм над религиозностью? — Сарказм есть в «пастафарианстве» и «копимизме». В религиях нью-эйдж или в неохристианстве его нет. И современная культура подставляет здесь некую светскую подножку религиозности. Как только в демократических государствах была заявлена свобода совести, то нужно было понимать, что за этим последует огромное количество производных этой свободы. Мне лично не мешают пастафарианцы. Они не бьют стёкла, не приходят ко мне на лекции с дуршлагом на голове, так же, как и представители «джедаизма», «толкинисты» и другие. Хотя есть и примеры трансформации взглядов на мир. Я знаю много примеров, когда люди начинали с натуральных продуктов и одежды, а приходили к тому, что называется «неоязычество». — Информационные технологии и религия — это вещи совместимые? Например, виртуальный храм? — Это можно считать новыми формами репрезентации религии. И когда у религии появляется возможность расширить свое присутствие в обществе, то эти новые возможности используются. При этом суть её не меняется, и информационные технологии могут только укрепить различные формы религиозности. Например, я являюсь полярником, и мне хочется исповедаться. Но у меня нет священника в шаговой доступности, и я могу попытаться это сделать по Skype. — Есть ли конфликты между местной православной церковью и верованиями, например, коми-пермяков? — Таких конфликтов нет. Коми-пермяки не дают каких-то ярких форм неоязычества. Больше распространяется славянское неоязычество, радноверы и иже с ними. Но так называемые неоязычники не выходят на улицы с лозунгами, а образуют так называемые родовые поместья. Насколько я знаю, есть они и в Пермском крае. Вообще на данный момент болевых точек и потенциальных конфликтов на религиозной почве в Пермском крае нет. — Какие тенденции в развитии религиозного сознания можно наметить в будущем? — Думаю, религиозное многообразие вырастет, а институциональная религиозность будет держаться на низком уровне, если не случится социальных катаклизмов. Останутся группы, устойчивые к новым религиям. Фундаментализм всех религиозных течений продолжит развиваться. Большинство людей сегодня формируют религиозное самосознание самостоятельно. Кто-то может считать себя православным, но при этом заниматься йогой. Более того, всё чаще сегодня можно услышать формулировку «я православный, но не верующий». То есть для человека принадлежность к православию равна принадлежности к русской культуре и для него подразумевается, что не обязательно при этом верить в Бога. — Если у нас большинство православных, означает ли это, что православие лучше всего ложится на русскую почву? — Нет, это результат, прежде всего, историко-политической обусловленности и централизованного распространения религии в рамках древнерусского государства. По моим данным, православными себя считают порядка 60% населения. А реально воцерковленных — 4–6%. Беседовал Максим Черепанов Источник: В-курсе

Какой староверы-традиционалисты видели новую Россию Кирилл Товбин, кандидат философских наук Какой староверы-традиционалисты видели новую РоссиюПресс-служба Минобрнауки России Церковная реформа патриарха Никона в середине XVII века была одним из знаковых проявлений наступления в России Модерна – Нового времени, появления и развития капиталистических отношений, секуляризации, развития институтов государства и, соответственно, отказа от предшествовавшего, традиционного общества. Реформа хорошо изучена историками и религиоведами. Гораздо меньше исследователи обращали внимания на изменения в мировоззрении общества, вызванные расколом. А они, как показывает исследование кандидата философских наук Кирилла Товбина из Южно-Сахалинского филиала Дальневосточного федерального университета, были значительными и имели серьезные последствия. По сути, в результате секулярных реформ Алексея Михайловича и, в еще большей степени Петра I, появились две «параллельные России». Петровские реформы не только оформили идейные контуры империи, но и спровоцировали построение своего антипода – системного традиционалистического проекта российской идентичности в старообрядческом ее понимании. Смена церковных вех По мнению русских традиционалистов-староверов, секуляризация выражалась в разрыве священного и политического. На первом этапе разделения светского и священного Алексей Михайлович притормаживал процессы, инициированные им самим. Политическая борьба его времени была борьбой идеологий и личностей. Однако затем наступает новый период – вычленение самостоятельного политического начала, которое ко времени правления Петра I пришло к классическому европейскому виду. При Петре I проводилось последовательное инкорпорирование религиозных структур в ткань государства. Однако вовлекались они в государство исключительно на светской основе – как орудия и механизмы государственной власти, переставшей восприниматься как послушание перед Богом. Самодостаточный институт церкви окончательно превращается в подсистему государства. Церковь начинает выполнять следующие функции в российском обществе: – культовую (богослужения, таинства, требы); – духовного окормления верующих; – социальной интеграции (ограниченную государством, которое взяло на себя эту функцию); – экономическую (строго контролируемую и ограниченную государством); – воспитательную (в духе поддержки и защиты самодержавия); – образовательную (организация при архиерейских домах цифирных школ); – социального служения, благотворительную (поселение на прокормление в монастыри инвалидов, солдатских вдов и сирот); – полицейскую (выведывать на исповеди и доносить о совершенных и планируемых преступлениях против государственной власти, о раскольниках, о не исповедующихся, не причащающихся прихожанах). Культурная функция минимизируется – литература, искусство выходят из-под контроля церкви и развиваются в светском контексте. Государство берет на себя функции церкви – император по закону является верховным защитником и хранителем догматов господствующей веры. Функции, права и обязанности церковной иерархической власти приписаны светской самодержавной власти. Таким образом, вместо Церкви (с которой еще недавно староверы вели полемику, призывая катехоническую, то есть временно препятствующую наступлению конца света, фигуру царя в арбитры) возникло совершенно новое образование – светское государство с церковью как обслуживающим аппаратом. «Русь зарубежная» Наступление политического на священное было столь быстрым и всеобщим, что в глазах староверов исчезало само российское христианство. Больше нет ни новообрядной церкви, ни христианского государства. Происходил выход из самой плоскости «праведный / неправедный государь», происходило уничтожение сакрального знака «царь». По ощущению староверов, произошла материализация «последнего времени», в котором торжествует «мерзость запустения на месте святом»: вместо «христианолюбивого царя» – светский император, вместо Церкви – государственный аппарат. Но с точки зрения традиции, не может быть пространства, освобожденного от святого и то, что имитирует «мирское», «светское», на самом деле является противобожеским, антихристовым, чужим, кощунством и богохульством, «Русью зарубежной». Именно такие оценки давались староверами (особенно беспоповцами) Петру, империи, синодальной церкви, служащей государству. От адекватных граждан до государственных преступников При заявленной сращенности греко-российской церкви с Российской империей любые антицерковные деяния можно было квалифицировать как антигосударственные, чем и пользовались гонители староверов. Но по этой же причине имел место и своеобразный идеологический кентавризм. В периоды активного противостояния светско-государственнического вектора клерикальному староверы («раскольники», противники церкви) воспринимались государством как вполне адекватные граждане и правительство было заинтересовано в привлечении их капиталов в оборот (особенно при Екатерине II). Окончательный отказ от такого кентавризма произошел при Николае I, воспринимавшем староверие однозначно как чуждое и вредоносное контргосударственное явление. Все староверы обязаны были быть внесены в специальные перечни. Они облагались двойными и тройными налогами, им запрещалось владеть богослужебными книгами, землей, домами; брак староверов объявлялся незаконным; обязательная для православных мужчин борода облагалась особой податью; предписывалось носить специальную шутовскую одежду и маркировку. Староверы, не внесенные в списки и уклоняющиеся от выполнения государственных «противораскольнических» законов, преследовались как преступники. Цена выживания Старообрядчество было дифференцировано на «толерантное» и «упрямое». Выбор был предельно прост. Считаешь государя антихристом, отказываешься от воинской службы, избегаешь переписи, противишься его воле в назначении преемника – будешь наказан или уничтожен. Не считаешь, не отказываешься, не избегаешь, не противишься – лишь крестишься по-другому и не принимаешь окормления от священников синодальной церкви – плати штрафные деньги и разбирайся сам с этой церковью, которой дается лишь меч духовный – увещевание. Если церковь в азарте борьбы иной раз и выходила за границы оставленных ей прав и самим Синодом установленных правил, то это были все-таки исключения. Чрезвычайная агрессия вынудила староверов по возможности удалиться от царя. Однако староверы увидели, что свое существование в новом государстве можно обеспечить посредством взяток или финансовой поддержки правительства, и тогда купечество стало преобладать в старообрядчестве. Начиная со времен Петра, образы купца и старообрядца тяготеют к сближению, которое будет достигнуто к ХХ веку. Появляется возможность как бы выкупить образ Старой Руси, люто ненавидимой Петром, и утвердить его на окраинах империи. При следующих за Петром правителях взаимоотношения старообрядцев и «внешнего мира» были неоднозначным и несколько раз менялись – от крайне напряженных (при Анне Иоанновне) до более либеральных (опять же по финансовым причинам). Но конфессионализация староверов и отгороженность от внешнего мира усиливалась. Такова была реакция старообрядцев-традиционалистов на наступление Нового времени в России. Позиция староверов, тонко прочувствовавших новую эпоху, особенно интересна сегодня, при вступлении в эру Постмодерна, когда скрытые изъяны программы Модерна дают серьезные ментальные трещины, расширение и динамика которых понятны только при обращении к его истокам и альтернативным Модерну сценариям развития.