Поиск по сайту

Три Великих Праздника Вадим Негатуров РОЖДЕСТВО Звезда Вифлеемская… Ангелов пенье… Великий торжественный час! Родился Христос! – Светлый путь ко Спасенью Открыт для любого из нас! ПАСХА ГОСПОДНЯ Христос Воскрес, мрак смерти попирая! Христос Воскрес – весь мир от смерти спас! Христос Воскрес! И эта Весть Благая Стучится в сердце каждого из нас! Христос Воскрес! Он верных созывает, Чтоб к Истинной Свободе повести! Христос Воскрес! И сердце замирает От предвкушенья Светлого Пути… ПРАЗДНИК ТРОИЦЫ Сердце успокоится Радостью чудесной - - Льётся Праздник Троицы Колокольной песней… Мчится Праздник Троицы Звёздною Доро'гой… Всё у нас устроится, Если будем с Богом…

ТРОИЦА РУБЛЕВА И ТРИНИТАРНОЕ МЫШЛЕНИЕ Три ангела под мамврийским дубом (Троица ветхозаветная) — один из самых поразительных сюжетов византийской иконописи. Даже посредственные реплики вызывают глубокий отклик. Напротив, я не знаю ни одного хорошего воплощения Троицы новозаветной (в виде седобородого Отца, чернобородого Сына и голубя — Святого Духа). В самом каноне Троицы ветхозаветной есть какое-то чудо, какое-то прикосновение к тайне. А в Отце и Сыне с голубем этой тайны нет. Непонятно, почему такую грубую и незаконченную композицию любят заказчики. Видимо, очень хочется ясно видеть, кто есть кто. Композиция Троицы ветхозаветной — одна из последних вспышек эллинского художественного гения. Так же как интеллектуальная икона Троицы, т.е. Символ веры и связанные с ним догматы, — последний великий взлет греческого философского гения. Языковой барьер отделил древнюю Русь от глубин византийского богословия (об этом писал Г.П. Федотов), но от «умозрения в красках» (Трубецкой) языковой барьер не ограждал, и русская иконопись не уступает греческой. В создании образа Богоматери византийцы остались непревзойденными. Но так же не превзойдены рублевский Спас и Троица. Судя по репродукциям, ничего лучшего и даже равного в Византии не было. Принято подчеркивать национальные особенности русской иконы. Я думаю, что наций, в строгом смысле слова, во время расцвета русской иконописи (XIV-XV вв.) не было. Был единый культурный круг православия с единым — созданным византийцами — каноном иконописи. Рублев кажется мне ближе к Византии (к Владимирской Божией Матери, например), чем к несколько вольному, красочно яркому искусству новгородцев и псковичей (где чувствуется скорее сходство со средневековым Западом). Но было что-то в воздухе времени, давшее искусству Рублева новое дыхание. Может быть, надежда, иссякшая у греков? И Спас и Троица Рублева суть Спас и Троица, а не символы единства Руси. Однако очень может быть, что молитва у рублевской иконы помогла Дмитрию Донскому собрать полки против Мамая. И сейчас созерцание Троицы, может быть, внесет бесстрастие духа в наши споры. Великие святыни не создаются для национальных или других политических целей. Но именно по своей воплощенной божественности, по своему общечеловеческому призыву они могут укрощать распри, вдохновлять мужество, объединять и мирить. Вернемся, однако, к нашей мысли: даже второстепенные реплики Троицы ветхозаветной дают чувство прикосновения к великой тайне. А двое мужчин с голубем не трогают сердца, не захватывают. Мы сразу понимаем, что голубь, порхающий над Отцом и Сыном, обозначает Святой Дух; но мы не чувствуем присутствия Святого Духа. Совершенно ясно, кто есть кто. Достаточно бросить беглый взгляд. И большего вы не увидите. Наоборот, Троица ветхозаветная неотразимо покоряет и приковывает к себе. Чем дальше, тем больше вы погружаетесь в наплывы смысла, в море оттенков духовной жизни, ощутимых и невыразимых. Вы познаете, но что? Это никогда нельзя выразить до конца. Что-то в вас входит, что-то превосходящее вас и покоряющее вас. Перед вами открываются глубины бытия, но их не осмыслишь, не перескажешь. Невозможно даже ответить на простой вопрос — кто есть кто. Больше того. Человек, действительно чувствующий рублевскую Троицу, непременно чувствует и то, что вопрос кто есть кто здесь праздный и отвлекающий от сути, что неслиянность и нераздельность ангелов — самая суть дела; а начав различать, мы тут же превратим Троицу «в трех коров» , как выразился Мейстер Экхарт. Именно этот вопрос был задан от имени царя Ивана IV Стоглавому собору: который из ангелов Христос? Кого подобает писать в нимбе с перекрестьем? Вопрос содержал в себе нелепость и кощунство, не замеченные ни царем Иваном, ни отцами Собора. Смысл нимба с перекрестьем — превосходство чести, которое дается Христу перед окружающими Его апостолами или святыми. Но ипостаси равночестны; так что надо бы писать с перекрестьем все три лица, всех трех ангелов; такие реплики Троицы есть, но их немного. Собор ответил, что Христос —средний ангел, сидящий выше двух других; писать с перекрестьем надо его. Это очень любопытное решение. Речь идет, правда, не о догмате (к словам Писания древние русские люди страшились прикоснуться), но о толковании иконы. Однако икону чувствовали тогда сильнее, чем туманные формулы богословия, и соборное решение — своего рода догмат поместной церкви, поставившей Сына даже не рядом с Отцом (как сделали католики, преданные анафеме), а выше Отца. Ибо положение фигуры на иконе имеет богословский смысл. С решением Собора согласился и видный искусствовед, проф. В.Лазарев. Он также считает возможным однозначно определить кто есть кто и признает Христом среднего ангела; ибо рука этого ангела ближе к чаше, обозначающей жертву, а чертами лица он похож на рублевского же Спаса. По-моему, в рамках рублевского творчества средний ангел скорее похож на архангела Михаила, но главное не это. Если говорить о сходстве, то прежде всего три ангела удивительно похожи друг на друга. У всех почти одно лицо — в разных поворотах, в разных духовных состояниях. Кроме того, на кого же и походить, кроме Христа? Бога не видел никогда и никто, Святого Духа также. И Спас — не портрет Христа, а символ Бога во всех Его ипостасях. Образ Спаса дает в Сыне почувствовать Отца и веяние Святого Духа. Антоний Блюм ссылался на богословскую традицию, признававшую в Иисусовой молитве обращение ко всем трем ипостасям, хотя непосредственно там обращение только к Сыну Божьему, и есть другие молитвы, обращенные к Отцу и Святому Духу. Тем более можно и нужно говорить о символическом присутствии всех трех ипостасей в иконе. Что касается расстояния между рукой и чашей, то перст среднего ангела, обращенный к чаше, можно понять и как указующий жест, как повеление взять чашу. А руки левого ангела как бы в напряжении, в готовности взять ее. Наконец, поиски сходства легче начать, чем кончить. Я прошу у читателя извинения за этот несколько грубый прием, но попробуем пойти по дороге, указанной проф. Лазаревым, и подумаем, на кого похожи другие ангелы. Мысленно закроем среднего и взглянем на них. Правый (от нас) весь погружен в созерцание, слушание-вбирание чего-то огромного, как голос из бури, нарастающего изнутри. Глаза полузакрыты: ангел глядит в Царствие Божие, которое раскрывается в духе. Иногда его лицо кажется запечалено страданием; но это страдание экстаза, по ту сторону просто страдания и просто радости, чувство блаженства на грани разрыва сердца и смерти, радость-страдание. Я знаю это суживанье глаз И взгляд, направленный к оси незримой - Не на себя, а внутрь себя. Не мимо Земных вещей, а сквозь земные вещи, внутрь нас. Вдыханье мира. Втягиванье в свод. Я знаю это застыванье — лед, Невозмутимость, полнота покоя... Снаружи смерть всецелая. А там, Внутри — как в небо чистое, пустое, Всецелость жизни входит внутрь к нам... Левый ангел уже побывал во всецелости — и выходит из нее. В глазах, взглянувших на наш мир, — тихая, грустная, но непреклонная решимость. Чем больше вглядываешься, тем больше видна эта непреклонность, этот огонь веры. Если кто-то из ангелов — Слово, то именно левый. Кажется, что сейчас он заговорит — и весь, всем собой станет Божьим глаголом. Если тихое восприятие женственно, а слово, мысль, действие — мужественны, то правый ангел — воплощение женственности духа, левый — его мужской, творческой силы. Отымем у правого ангела крылья, оденем в мафорий, покроем платком голову— и перед нами Богоматерь, принимающая «страстную весть» . А левый — вестник Творца — Гавриил. Если теперь снова посмотреть на среднего и попытаться решить, чего в нем больше — женственности или мужества, святого восприятия или святого порыва, то мне кажется, что ни то, ни другое в нем не перевешивает. Средний ангел как бы парит над порывами из мира внутрь и изнутри в мир, над радостью и над страданием, над всем, что может быть названо. Правый готов упасть в обморок, левый — встать и заговорить, средний ангел — в покое, глубину которого ничем не возмутить; в точке равновесия между страстным вниманием и страстной волей. Вспоминаются слова Евангелия от Фомы: если не позабудете разницу между мужским и женским, не войдете в Царство. Можно ли считать этого среднего ангела Христом? — И да, и нет. В нем есть и Христос, Христос во славе, созерцающий с небес, как Гавриил приносит весть о Его рождении... Или созерцающий, из недр Отца, Свою же готовность пойти на крест В обоих случаях Христос во славе, средний ангел, неразрывно сливается с Отцом. При таком чтении символов легко возникает приближение к Троице, которую представлял себе Мохаммед (упрекая христиан в многобожии): Отец, Мать и Сын. Если вспомнить огромную роль, которую Богоматерь играет в культе, и совершенно ничтожную роль Святого Духа, толкование Мохаммеда естественно. Не зная богословия, судя только по литургии, по молитвам христиан, по их иконописи, трудно представить себе, что третья ипостась — Святой Дух. Третье место (а иногда даже второе) в христианском культе занимает Дева Мария. Положение Святого Духа напоминает положение Брахмы, отодвинутого в дальний угол Вишну и Шивой. С точки зрения догматического богословия, представление Мохаммеда о Троице должно быть резко отвергнуто. Но оно выразило собой дух практического христианства. Замена одной из ипостасей вечно женственным — постоянная тенденция, выступающая то в крайностях православного учения о Софии, то в экстатической мариологии. Теперь отбросим все прежние ассоциации и еще раз посмотрим на икону, на правого ангела. Можно увидеть в нем не женственность, а жертвенность. Агнца, готового к закланию. Тогда правый ангел определился бы как Исаак, а левый, полный решимости, — как Авраам, готовый занести нож над своим единственным сыном. Отец, вдохновленный на жертву, и Сын, кротко готовый к жертве. В решимости левого ангела — вся творческая энергия Отца, которую может вместить в себе человек. Средоточие творческой энергии в рублевской Троице — не средний ангел, а именно левый. И можно считать его образом Отца, но только отчасти. Если это просто Отец, то опять не выходит православной Троицы. Опять Христос во славе (средний ангел) созерцает, как Отец приносит Его, страдающего, в жертву. Опять две природы Христа стали ипостасями, вытеснив в незримую глубину Святой Дух. Я должен признаться, что разница между природой и ипостасью не кажется мне безусловной, непреодолимой. Эти категории, в моем понимании, тоже единосущны и равночестны. Неслиянность и нераздельность (форма связи, осознанная в спорах о двух природах Христа) целиком относится и к отношениям ипостасей (они тоже неслиянны и нераздельны). Можно указать на талантливую ошибку, сравнимую с ошибкой Мохаммеда: Г.Д.Гачев в одном из своих рассуждений относит догмат о неслиянности и нераздельности именно к ипостасям и приписывает его Константинопольскому и Никейскому соборам. Такие ошибки часто выявляют исторические возможности, оставшиеся невыявленными. Но нельзя представить себе, что подобным образом думали византийцы, создавшие канон Троицы. Они были строгие догматики. Я не сомневаюсь, что православные иконописцы посадили Сына одесную Отца (т.е. для нас слева). Средний ангел в каноническом свое значении — Отец. Мягкий Отец. Бесконечно сострадательный Отец. Не суровый Бог старых пророков, а Отец наш, к Которому обращается молитва: и остави нам долги наши, яко же и мы оставляем должникам нашим... Отец, раскрывающий свои объятия блудному сыну. Отец, принимающий молитву мытаря: Господи, буди милостив мне грешному. Отец сидит чуть повыше других (православие сохраняет неравенство Отца и Сына в отношении к Святому Духу). Ошую (т.е. от нас справа) — Святой Дух, исходящий от Отца. Отцы Стоглавого Собора не подумали, что, посадив Сына в центре, они заставили Святой Дух исходить от Сына, а не от Отца (отсаженного одесную Сына и отделенного от Святого Духа). С точки зрения моего вероятностного богословия, допускающего несколько образов одной непостижимой тайны, это не очень большая беда, но византийцы предпочли гибель своего государства и турецкое рабство католическому filioque. Православный Отец не может сидеть ниже Сына. Это решает. Полуоборот к Сыну, указующий перст, направленный к чаше, сострадание в чертах лица не противоречат образу евангельского Отца, отдающего Сына в жертву. В левом — готовом к подвигу — изображен Сын. Правый, восхищенный в духе, посильно изображает Святой Дух. В этом смысле можно понять и наклон его головы, повторяющий наклон головы среднего ангела, как бы удваивающего его лик своим ликом. Относительно правого ангела, впрочем, нет споров. В рамках церковного учения о Троице можно спорить о левом и среднем на иконе Рублева. В левом сливаются творческая решимость Создателя вселенной и решимость Христа к подвигу, в среднем — сострадательный Отец Евангелия и Его сострадательный Сын. В правом явно преобладает восхищенность в Духе, и лучший образ Святого Духа (который ведь как-то надо изобразить) невозможно представить. Однако, если смотреть на Троицу глазами нецерковного человека, разные смыслы снова наплывают друг на друга. И не только в иконе, но и в словесном образе Троицы. В каждом лице Ее как-то ощутимы, как-то присутствуют и другие лица. Если изобразить это формулой, выйдет А¹А=В=С. В Отце присутствует Дух, присутствует и Сын, единосущный Отцу и до всех времен пребывавший в недрах Отчих; в Сыне — Отец, волю Которого Он творит, в Духе — Бог, из Которого Он исходит. Или, если отбросить имена и богословствовать вместе с Мариной Цветаевой, — первая ипостась — Там (но не только там); вторая — Здесь (но не только здесь); а третья — Всюду (и нигде). Язык Христа и апостолов — обыкновенный человеческий язык, грамматика которого не впускает в себя ипостасное мышление. Сказано, что Бог есть Дух. Мария зачала от Святого Духа, но Христос — Сын Отца Небесного. Если приложить к этим отношениям элементарную логику, то выйдет, что различие между первой и третьей ипостасью вообще надуманно: А=С и С=А; есть Бог-Дух и есть Сын; место третьей ипостаси остается вакантным, и Даниил Андреев вводит на него Софию, Вечно женственное (подобным образом понимали Троицу и другие гностики). Как отнестись к этой ереси и к другим подобным ересям? Прежде всего мне хочется подчеркнуть, что Троица — Единое в трех лицах, в каждом из которых полностью присутствует Целое, со всеми его возможностями. Лица единосущны. А сущность — трехипостасна. Значит, каждое лицо Троицы само по себе ипостасно, внутренне подвижно, текуче — в известных рамках, в треугольнике, замкнутом в круг или овал. Сохраняя эту внутреннюю форму Троицы, можно видеть преимущественное выражение той или другой ипостаси или природы в любом из ангелов (преимущественное, но не исключительное). В среднем ангеле можно увидеть и Отца, и Сына, и Святой Дух. Последнее соответствовало бы ереси Иоахима Флорского, поставившего выше всего именно Святой Дух. Иоахим учил, что прошло время Отца, наступило время Сына, готовится время Святого Духа. Помыслив в центре Святой Дух, увидим одесную (для нас слева) Отца, ошую (для нас справа) Агнца, готового к закланию. Тринитарные отношения не подчиняются закону исключенного третьего. Разные возможности понимания, не останавливающие вечной смены наплывов, вечный ток любви, переполняющей ипостаси и переливающейся от одной к другой, не ложны. Они только иерархически соподчинены в структуре вероисповедания. Для церкви Сын богословски фиксирован одесную Отца; но второстепенные чтения могут и должны восприниматься на заднем плане, как обертоны к основной мелодии. Без этой смены наплывов, без текучести, без возможности ереси не будет и догмата единосущности. Единосущность — или пустое слово, за которым ничего не стоит, или символ некоторой внутренней игры, в которой лица меняются, могут меняться местами. По словам Мейстера Экхарта, «игра идет в природе Отца; зрелище и зрители суть одно» . Троица Рублева — символ этой игры. Она полна внутреннего движения, и три ангела как бы постоянно меняются в наших глазах, обмениваются своими поворотами единосущия. Круг этого движения Рублев совершенно ясно очертил. Все сказано линией и цветом. Но остается бесконечное множество оттенков, наплывающих и исчезающих, бесконечное множество невыявленных поворотов. Внутренне текучее остается таинственным, даже если оно с утра до вечера перед глазами. Познав его форму, мы только яснее видим непостижимость его глубин. Сколько оттенков зеленого цвета в дереве под окном? Сколько новых оттенков прибавят луч солнца, набежавшее облако? Названий цветов — семь, оттенков — тьмы. И неизвестно, что считать, где единица счета в качественной бесконечности. Вдумываясь в эту тайну, китайцы создали образ Дао, Пути, замкнутого в вечный круг, вечно постигаемый (названное Дао) и вечно непостижимый (неизреченное Дао). Троица — тот же круг, но не разлитый в природе, а парящий в небе, которое внутри нас. Образы творческой сердцевины мира могут быть разными, но их суть, их внутреннее движение сходны. Иногда это сходство становится даже внешним. Меня всегда поражало сходство Троицы ветхозаветной с буддийскими иконами (расположение фигур, общее настроение), и я сочувственно принял гипотезу Л.А.Лелекова, предположившего прямое влияние буддийской Троицы на христианскую. Лелеков (доклад которого я слышал в конце 60-х годов на конференции о каноне в искусстве) находит буддийские прототипы не только Троицы, но и еще двух икон: Деесиса и Успения. Посредствующим звеном он считает манихейство, точнее — манихейскую книжную миниатюру. Августин рассказывает, что сжег, став христианином, свои манихейские книги, многие из которых были роскошно иллюстрированы. Мани (III в.) почитал и Христа, и Будду, пытался соединить их учения. Манихеи, переходя в христианство, должны были трижды три раза отречься от Будды (свидетельствует византийский канон). Поэтому в каких-то манихейских миниатюрах должны были быть буддийские заимствования. Распространившись в Средиземноморье, реплики буддийских икон стали одним из источников христианской иконописи. Строго доказать гипотезу Л.А.Лелекова невозможно, пока не найдены манихейские книги, точно датированные и с уцелевшими иллюстрациями; а это маловероятно. Но я лично чувствую себя убежденным. Моим представлениям о внутренней близости высоких религий не противоречит гипотеза о круге средиземноморско-индийских влияний, и я верю, что образ Будды, сложившийся под влиянием образа Аполлона, участвует в формировании образа Христа. В центре буддийской иконы Троицы — сидящий Будда; справа и слева от него, чуть пониже, чуть меньше ростом, — сидящие бодисатвы. Это зримая троица — символ незримой Три-кайи (трех тел Будды): тела дхармы, тела превращений (нир-маньякайя) и тела блаженства (самбхогакайя). Слово «тело» здесь так же условно, как «лицо» применительно к третьей ипостаси. Речь идет о духовной сущности, символически представленной тремя существами. Христианизируя эту композицию, иконописцы избрали библейский сюжет о трех ангелах, возвестивших рождение Исаака. Средний ангел чуть выше посажен и кажется чуть крупнее по своей стати, чем остальные. (Бесспорных указаний на это в Библии нет.) Таким образом, основа буддийской иконы сохранена. Но чтобы отрезать ассоциации с нею, Троица изображалась с Авраамом и Саррою, подносящими хлебы. Таким образом фиксировался библейский контекст. У Рублева в этом не было никакой нужды. Не зная о буддизме, отделенный многими веками и морями странней Византии, в которой складывался канон, он чувствовал ненужность суетящихся маленьких фигурок с блюдами в руках. И Рублев (или, может быть, его неведомый предшественник) дерзнул отбросить лишнее. Три ангела как символ трехипостасного Бога предстали во всей своей ничем не заслоненной предмирной чистоте, едва прикасающейся к земле (остались только знаки земного: дуб, стол, чаша). Вершина греческого умозрения в красках была освобождена от искажавших ее исторических ограничений, и суть ее заблистала еще ярче. После Рублева здесь нечего прибавить и нечего отнять. Три ангела — одна фигура в трех ракурсах — лучше выразили единосущность, равночестность, неслиянность и нераздельность глубин бытия, чем Будда и бодисатвы. Греческая мысль вообще четче, конструктивнее индийской — ив слове, и в скульптуре, и в архитектуре. В философии индийского мистицизма (которую, впрочем, не надо смешивать с индийским рационализмом) все переходит во все любым образом, так что образ перехода остается сплошь и рядом непродуманным: например, нирвана есть сансара, йога есть бхога. (Т.е. покой есть суета, дисциплина есть упоение страстью. Единство достигается прыжком через абсурд без всяких мостков или перил для ума.) Примерно так осознавала себя в борьбе с римским разумом раннехристианская мысль: я верую, ибо это бессмысленно. Но потом греческие Отцы Церкви разработали формы ипостасного мышления, в которых сверхлогическое приобрело некую структуру текучих наплывов и перестало быть противоразумным, абсурдным. Рублевская Троица — наглядный образ этой высшей разумности. Однако различия христианской и буддийской Троицы и связанной с ними мысли менее существенны, чем сходство. Буддийская Трикайя тоже означает мистическое тождество трех аспектов духовного целого. Нирманьякайя — тело превращений — это Будда страдающий, проходящий свой земной путь. Самбхогакайя — тело блаженства — это Будда на седьмом небе. Бросается в глаза подобие Христу страждущему и Христу во славе, Христу Пантократору. Сходные мысли я нашел у двух исследователей (тоже, если не ошибаюсь, не повлиявших друг на друга): у Кумарасвами и Д.Т. Судзуки. Трудности возникают только с дхармакайей, не поддающейся простому уподоблению какому-нибудь элементу христианского богословия. Здесь перед нами, по-моему, другая структура Троицы, нечто вроде андреевской Троицы, в которой первая и третья ипостаси сливаются в едином Боге-Духе. Буддийский пример, выдержавший испытание веков, позволяет лучше понять андреевскую ересь. Всякая икона верна своей таинственной глубине, если достигнуто неслиянное и нераздельное единство Здесь и Там. Это относится и к зримым, и к интеллектуальным иконам (символам веры, догматам). Поэтому суть Троицы я вижу не в именах ипостасей, а скорее в их отношениях (единосущности, равночестности, неслиянности и нераздельности). Лица Троицы не суть атомы; они сами по себе ипостасны — или, в других терминах, неслиянно и нераздельно двуприродны. В христианской Троице двуприродность выявлена во втором лице, и только свободное умозрение постигает ее и в первом, и в третьем. В андреевской Троице подчеркнута двуприродность первого лица, Бога-Духа, а второе и третье, мужественное и женственное, тяготеют к одноприродности. Можно выразить это так, что двуприродность, уходя внутрь во втором лице, обнаруживается в первом. В каждом мысленном образе сверхмысленной Троицы что-то упущено. Только совокупность тринитарного богословия дает представление о том, что оно пытается познать. Предположительное вселенское учение о Троице включает в себя не только все догмы, но и многие ереси. Можно представить себе возведение в ранг ипостасей женственного и мужественного, но только как аспектов единого духа, а не двух противоположных полюсов, инь и ян, —женственности и мужественности, отделившихся и только дополняющих друг друга. Отделившееся не ипостасно. В рамках буддийской символики возможна Троица, где в центре Будда, а по сторонам его Праджня (аналог Софии) и Упайя (Метод, мыслимый в мужском роде). Будда, Праджня и Упайя неслиянны и нераздельны. Буддисты выражают это проще: Просветление (Будда), интуитивная мудрость (Праджня) и истинный путь к ней (Упайя) суть одно и то же, только в каждом из них это одно и то же выступает в разных своих поворотах. Мне кажется, допустим и таком способ выражения. Главное для меня — неслиянность и нераздельность Здесь и Там, человека и Бога, единство покоя в движении и движения в покое, т.е. живая ипостасная мысль сообщает движение любому образу, буддийскому или христианскому. Мистик-мыслитель видит, например, что человечность Христа не может быть от Него отделена и в недрах Отца, до всех времен. А потому человечность Сына становится и человечностью Отца. «Я без Тебя ничто, — сказал Ангелус Силезиус, — но что Ты без меня?» Для мистика двуприроден и Святой Дух; Вл.Соловьев познал в нем «общее сердце Отца и Сына» . В каждой ипостаси может быть познано единство идеи (тяготеющей к Единому, как истина, добро и красота у Платона) и ее личностного воплощения, тяготеющего к единству с личным Богом. То же и в буддизме. «Кто видел меня, видел дхарму, кто видел дхарму, видел меня» , — сказал Гаутама Будда монаху, захотевшему повидать его перед смертью. Эти слова (напоминающие слова Христа и слова Павла о Христе) мог повторить и бодисатва, воплощение Софии (Праджни) или Метода (Упайи). Каждый из них —- и личность, и принцип, и часть, и целое. В каждом из них просвечивается вся система ипостасей и природ. Без этого ипостасности нет и Троицы тоже нет. Буддизм мыслит ипостасно, созерцая дхармакайю как великую пустоту, т.е. чистый дух, и все порождающее начало (т.е. как бы Отца Небесного). Индуизм мыслит ипостасно, созерцая в высшем своем Боге единство Ниргуны Брахмана (непостижимого Абсолюта, сущего Ничто) и Сагуны Брахмана (сущего во всей твари, в блеске красок и полноте звуков). Здесь — это слишком здесь. Там — это слишком там. М.Цветаева Преодоленный разрыв Здесь и Там — тайна иконологического мышления, нашедшего свое наиболее совершенное воплощение в Троице. Этот дух веет и там, где слово Троица не произнесено и даже не мыслится: Здесь и Там едино. Ты в объятье двух миров. Так просто! Белизна нераздельна с белой тканью платья... Р.М.Рильке Здесь — имманентность, творческое присутствие в мире, сагуна; там — трансцендентность, внемирность, сверхмирность, ощутимая только в духовных касаниях, ниргуна. Единство сагуны и ниргуны, имманентности и трансцендентности — примерно то, что Отцы Церкви выразили словом «единосущие» . Трое-личье (тримурти) индуизма, по-моему, вообще не Троица, а распределение трех функций Отца: создания, хранения и разрушения мира. Но движение к тринитарности в индуизме есть; образ, найденный христианским поэтом Рильке, повторяет Рамануджу: верующий соединяется с Богом, как синева с синим цветком. Знакомство с ипостасным мышлением вне догматического христианства и вне христианства вообще помогает понять огромные, до сих пор не использованные возможности развития конфессиональной догматики. Суть ипостасного мышления не в одном числе «три» . Не менее важна неслиянность и нераздельность двух, толкающая к трем. Может быть, греческие отцы смутно чувствовали это, отстаивая нахождение Святого Духа только от Отца. Двуприродность Христа задана в Его богочеловечности, а Отец, без особой связи со Святым Духом, тяготеет к одноприродности. Таким образом, борьба против filioque имела духовный смысл — была борьбой за сохранение внутреннего движения в первой ипостаси, против окончательного оттеснения Отца Сыном. Но католики также были правы: дух совершенной любви не может исходить только от одного, взаимность не может быть односторонней. Тут спор не об условных знаках, а трудность выбора между двумя решениями, каждое из которых захватывает и покоряет. Может быть, сравнительное изучение тринитарного мышления позволит в конце концов выйти на уровень метатеологии, на котором оба решения будут релятивированы и потеряют свою непримиримость. Знакомство с ипостасным мышлением в Азии позволяет также лучше понять искушения софиологии. Женственное, которое только женственно, сводит нас с уровня чистого творчества на уровень сотворенного. Отцовство первой ипостаси не половое; это просто символ творчества. А отделенно женственное неполно и требует своего дополнения, мужа. Отсюда необходимость «брака ипостасей» — выражение Даниила Андреева, которое мне кажется нелепым. Пишу об этом с сожалением, потому что в «Розе мира» много прекрасных, вдохновенных страниц, много глубинно увиденного. Ипостаси именно потому ипостаси, что едины без всякого брака, предвечно едины. Они принадлежат уровню бытия, где нет обособления и не нужно преодолевать обособление, нет плюса и минуса, северного и южного полюса, нет силовых линий магнитного или полового напряжения. Всякое одно есть в то же время другое. Говоря языком китайской метафизики, это уровень Дао, в котором «именуемое и безымянное порождают друг друга» (Даодэцзин), не становясь отдельными. А отделенно женственное — с уровня двойственности, с уровня полярности, инь и ян. Инь — темное, текучее, восприимчивое, женственное; ян — светлое, твердое, активное, мужское. Троица, в которую вводится отделившееся женственное, тотчас теряет свою ипостасность, становится системой из трех родственных, связанных (хотя бы и браком), но разных элементов, т.е. не троицей, а триадой, троебожьем. Внутренне подвижное и замкнутое в себе единство превращается в начало множественности (одно, как сказал Лаоцзы, порождает два, два порождает три, три порождает тьму вещей). Однако этим дело не кончается. Тантризм правой руки (культ женственного, остающийся в рамках своего рода софиологии) очень легко переходит в тантризм левой руки. Упайя ассоциируется с мужчиной, Праджня — с женщиной, и просветление достигается в обряде яб-юм (ритуальный, подготовленный аскетическими упражениями половой акт). Я не отрицаю, что близость мужчины и женщины, соединенных любовью, может дать подлинное просветление; и возможно, что в некоторых случаях обряд, исполненный со всей верой, заменяет личное чувство. Но вероятность профанации здесь настолько велика, что практически все тантристские секты левой руки рано или поздно вырождаются. Андреев чутьем поэта угадал, что его Роза мира станет орудием антихриста и превратится в темный оргиастический культ (по его предвидению, в XXIII или XXIV веке). Изучение ипостасной мысли Востока позволяет также лучше понять ересь Иоахима Флорского. Религии Святого Духа, где на первое место выдвигается третья ипостась, вполне возможны; но не впереди, а рядом. Они давно существуют в Индии; это буддизм и ведантизм. Все высшие религии суть воплощения предвечной Троицы (с большей или меньшей степенью человеческого несовершенства). Ни одна из них не подлежит упразднению или отмене. Мир не может быть ни внешне христианизирован (за счет иудаизма, ислама, индуизма, буддизма), ни дехристианизирован. Возможно и нужно другое: переход от религиозной полемики к общению в духе любви, перенос акцента с качества символов на качество духовного опыта, переход от гордыни вероисповедания к смиренному сознанию своей нищеты и скудости. Троица — место будущей встречи всех высоких религий, не только христианства и буддизма, создавших учение о Троице, но тех, в которых это учение не сложилось и есть только элементы тринитарности (Дух Божий, носившийся над водами, и нераздельность Бога и ангелов в иудаизме, предвечность Корана в исламе и т.п.). Ни одна религия не воплотила Предвечную Троицу во всех Ее ипостасях и природах, и разница степени развития богословия может даже оказаться обратно пропорциональной духовной глубине: фарисеи, гордые своим восхождением, окажутся последними, а мытари, сознающие свою духовную убогость, — первыми. Если взглянуть на христианство трезвыми глазами аравийского купца, то это религия Сына, заслонившего Отца, и (добавлю от себя) с неразвитым зачатком понимания Троицы, оставшимся совершенно чуждым подавляющему большинству христиан и даже христианских богословов. Поэтому практическому христианству нечем гордиться перед религиями Отца (иудаизм, ислам) и религиями Святого Духа (буддизм, ведантизм). Ни одно вероисповедание не благодатно в своей гордыне; все благодатны в своем смирении. Все способны выйти на уровень метатеологии, с которого догматические религии будут познаны как отражения одной великой тайны в разных зеркалах. Для этого не нужно никакой верхушечной унии —только внутреннее развитие каждой религии вглубь, и в форме открытых вопросов Богу и антидогматических парадоксов (Иов, дзэн, Кьеркегор), и в форме творческого продолжения и углубления догматики. А главное — в духе любви, сочувственного внимания и понимания. Предвечная Троица духовна, и человек может войти в нее только восхищенным в духе. Понять Троицу, понять общее сердце Отца и Сына — значит войти в него. Суть Троицы — не три и не два, а неслиянное и нераздельное событие человека с Богом, одновременно личным (Бог есть любовь) и веющим повсюду Духом (Бог есть Дух). В этом, и только в этом событии преодолевается несовершенство языка, созданного христианством, или буддизмом, или индуизмом. То, что написано Святым Духом (учил Силуан Афонский), может быть прочитано только Святым Духом. И если оно будет так прочитано, исчезнет почва для ненависти и почвенничество, привязанность к старине, утратит свою фанатическую закрытость. Поэтому важнее всей мыслимой символики рублевской Троицы — ее непосредственное переживание. Троица может быть прочитана как простой образ духовной жизни личности. Правый ангел — образ созерцания, вбирания в себя света до самозабвения, до потери себя в свете. Средний — внутренний свет, озеро внутренней тишины, совершенная полнота внутреннего покоя. Левый — начало деятельной мысли, возникающей в озере тишины, в успокоившемся духе... Теперь ты знаешь — мы, как анемоны, Сомкнуться можем в предвечерний час, Вобрав в себя все то, что день принес, И вновь раскрыться, новый день встречая. И мы не только можем делать так, Нет, это долг наш. Мы должны Учиться замыкать в себе бездонность... Р.М.Рильке Каждая душа может осознать себя в образах, созданных живописью, или поэзией или музыкой, — и найти в них свою божественную форму: Я есмь орган. Он органист, не я. Во мне волна Его святого хмеля. И тот разрушит песню Бытия, Кто нас смешает — или нас разделит. По клавишам бесчисленным скользя, Он трогает мои живые раны. Я есмь орган, но мне самой нельзя Дотронуться до тайных труб органа. Я есмь орган, но лишь Создатель мой, Вдохнув свой дух, играет на органе. Я глубь и тайна для себя самой, Я оживаю от Его касаний. Вот он вошел, Предвечный Органист... О этот свет, вонзенный в темень ночи! Да будет звук мой первозданно чист, Чтоб передать все то, что Он захочет. Что значит смерть? Есть только Ты и я. Во мне волна божественного хмеля, И тот разрушит песню Бытия, Кто нас смешает или нас разделит. Не только Бог, но и мы сами едины в трех лицах: созерцания иконной красоты, овнутрения ее и творческой мысли. Учения о Троице — буддийское и христианское — возникают примерно в одно время, вскоре после первого осознания личности в философии и первой неудовлетворенности философией, неудовлетворенности жесткими логическими связями и различиями. Единосущность, равночестность, неслиянность и нераздельность ипостасей — лучшее достигнутое человеком осознание сверхсистемной структуры своего внутреннего мира и Божьего мира. Божьего бытия. Рублевская Троица — мандала, т.е. символическое изображение внутреннего мира, царствия, которое внутри нас. Мира, возникающего из тишины и возвращающегося в тишину. И поэтому созерцание трех ангелов у мамврийского дуба возвращает нас к себе, к своей глубине, на которой мы мало и редко живем. Или созерцание рублевского Спаса, в котором, по-моему, есть все то, что развернуто в Троице, и еще что-то, но еще тоньше, еще неуловимее сказанное и еще труднее поддающееся анализу. Или созерцание закатного луча, в котором тают горы и стеклянеют воды: Так наступает царство духа: Последний свет хранит вода, Твердыня стала легче пуха, А нежность, как гора, тверда. В ней есть такое средоточье, Такой недвижимый настой, Что можно увидать воочью, Почти пощупать Дух Святой... Два подступа к Троице Моя работа «Троица Рублева и тринитарное мышление» была впервые прочитана как доклад в Ленинграде летом 1978 г. Когда Самиздат стали печатать, текст (с некоторыми произвольными сокращениями) был опубликован в журнале «Страна и мир» (Мюнхен, 1989, N 6). Статья «Иконологические мышления как система и диалог семиотических систем» напечатана в сборнике «Историко-филологические исследования» (Памяти Н.И. Конрада), М., 1974. Термины «иконологические» , «ипостасное» и «тринитарное» я считаю синонимами. Имеется в виду мышление, основные категории которого — единосущность, равночестность, неслиянность и нераздельность. Общая черта ипостасного мышления — выход за рамки жестких отношений тождества и различия, текучая системность, в которой А¹А=¥= В¹В. Мой подход в чем-то перекликается, а в чем-то отличен от анализа «Троицы» Рублева и догмата о Троице, предпринятого Б.В.Раушенбахом ( «Вопросы философии» , 1990, 1993). Встретившись с Борисом Викторовичем на конференции в Киеве 24 мая 1993 г., я убедился, что мои работы до него не дошли. Тем более замечательно, что два человека, совершенно разных по складу ума, были захвачены одной темой. Замечательно и то, что оба мы — не богословы. Древняя традиция оказалась современной проблемой для эссеиста и конструктора ракет. Я шел от непосредственного медитативного восприятия рублевской «Троицы» и от ее структуры к структуре догмата. Борис Викторович шел от решений VII Вселенского собора к иконе, методически сопоставляя каждый пункт соборных постановлений (числом 8) с характером и расположением фигур. Я сравнивал христианский канон изображения Троицы с буддийским. Борис Викторович этого материала не привлекал. Следуя разными путями, мы, однако, оба доказываем, что композиция рублевской Троицы на порядок лучше передает суть дела, чем неканонические иконы, иногда называемые «Троицей новозаветной» , «Отечеством» и т.п. (мужчина с седой бородой, мужчина с черной бородой и голубь). Неканонические иконы не соответствуют ряду важных пунктов соборных постановлений, показал в своем докладе Б.В.Раушенбах. Неканонические иконы не передают отношения ипостасей друг к другу, переливов сущности в сущность, говорил я. Однако интересны и различия наших подходов. Борис Викторович доказывал, что соотношение ипостасей по-своему логично и сопоставимо с некоторыми научными моделями. Отталкиваясь от спора С.Трубецкого с П.Флоренским, он вместе с Трубецким настаивал, что никакой антиномичности в Троице нет (хотя не соглашался со способом доказательства этого Тезиса и предлагал свою аналогию Троицы в пространстве и времени — модель вектора. Ср. «Вопросы философии» , 1993, N 3). По-моему, системность Троицы выходит за рамки научной логики и за рамки любых отношений в пространстве и времени. В Троице запечатлена неразрывность Единого и единичного, бренного и вечного. По словам Августина, единожды рожден был Иисус Христос, единожды распят, единожды воскрес. И Он же пребывал в недрах Отчих прежде всех век. В рамках логики, где А=А¹В, это может быть названо антиномией или, на языке Тертуллиана, абсурдом. Вечность выходит за пространство и время. Вечное иногда просвечивает сквозь время, сквозь плоть — а иногда раскрывается в бездне, где плоть гибнет и смолкает «плотский ум» (ап. Павел), смолкает «эвклидовский разум» (Достоевский). Положения новой веры, становясь привычными, утратили свое качество «для иудеев соблазна, для эллинов безумия» , и Тер-туллианово чувство абсурдности вездесущего Бога, повешенного на кресте, было преодолено церковью; однако благочестие не позволило перечеркнуть слова Павла: «Мудрость века сего — безумие перед Господом» . Троица — итог эллинской духовной культуры, сохраняющей известное участие разума, умозрения, в созерцании духовных тайн. Но сравнение с научной логикой имеет свои границы. Проведенное дальше известной черты, оно уводит в сторону от тайны Целого и практически мешает медитативному созерцанию иконы. Логически последовательная модель явления в пространстве и времени закрыта, непрозрачна для вечности. Вечность скорее просвечивает через противоположную крайность, через чистый абсурд, перекликающийся с взаимной абсурдностью бренного и вечного: «Кто хочет быть мудрым в мире сем, тот будь безумным» . Однако прыжок через абсурд в духе Тертуллиана и буддизма дзэн — не единственный путь к вечному Абсурд — понятие относительное, связанное с характером разума, логики. Чем жестче логика, тем резче противоположность разума и абсурда. Чем логика гибче, тем они ближе друг к другу, даже до полного слияния; так же как свобода и рабство в понятии «раб Божий» , как безумие веры, ставшее мудростью, и т.п. В математике абсурд имеет значение, которое к Троице неприложимо. Мысль как бы движется по железнодорожной колее. Absurdum est — тупик, надо поворачивать обратно и переводить стрелку на другую линию. Такого абсурда в Троице нет, на иконе Рублева божественная любовь и божественная мысль зримо переливаются от лица к лицу. Однако в широком контексте культуры абсурд не имеет значения тупика. Скорее это знак перехода от одной системы к другой. Две системы, каждая по отдельности разумная, внутренне логичная, предсказуемая, могут быть взаимно абсурдны. Мы с вами живем в абсурдную эпоху, читаем литературу абсурда, ходим в театр абсурда. Мы понимаем язык абсурда, мы находим его точно соответствующим реальности нашей политики, нашей экономики, нашей культуры. Мы поняли абсурдность утопии и пытаемся перейти от нее к системе, которая, в свою очередь, упирается в тупик экологического кризиса и на каждом шагу обнаруживает свою духовную абсурдность. Итогом наших усилий будет, по-видимому, переход от местного абсурда во всемирный абсурд (и, надо полагать, во всемирную переоценку ценностей, подобную духовным сдвигам I-IV вв.). Абсурд не есть отсутствие смысла. Это знак смысла, вышедшего за рамки закона тождества. Все, что движется, абсурдно — это хорошо понимали элеаты. Закон тождества останавливает движение, чтобы разуму удобнее было разобраться в остановившихся предметах, но эта остановка — мысленная. На самом деле предметы движутся. A¹A=B. Демократы становятся диктаторами, коммунисты — защитниками парламента. В этом реальном мире абсурдное высказывание может быть совершенно точным описанием абсурдной ситуации, и с точки зрения практического разума оно разумно; но с точки зрения теоретического разума, признающего закон тождества, оно остается абсурдным. Абсурдность исчезает, когда мы выходим за рамки аристотелевской логики, геометрической, эвклидовской логики, где непременно А=А¹В. В индийской логике нет закона исключенного третьего (доводящего закон тождества до абсолютной незыблемости). В индийской логике возможны не два разумных суждения, а целых пять: S есть Р; S не есть Р; S есть и Р, и не Р; S не есть ни Р, ни не Р; S неописуем. Допустим, S — Родион Раскольников. Он не укладывается в закон тождества. О нем нельзя сказать ни «Раскольников добр» , ни «Раскольников не добр» . Скорее «Раскольников и добр, и не добр» ; «Раскольников ни добр, ни не добр» . Однако переход с уровня частностей на уровень Целого, от единичного к Единому непостижим в гораздо более глубоком смысле; здесь уместнее всего последняя позиция индийской логики: S неописуем. Из этого исходит крайняя форма восточной духовности, буддизм дзэн, разрушая все формы умозрения и делая прыжок через абсурд единственным путем к святыне. Я отрицаю единственность такого пути; но некоторые привычки разума действительно принадлежат только «веку сему» , и в понимании Троицы от них надо отказаться. Троица не постижима ни как прямолинейное движение от постулата к теореме, ни как разрыв и прыжок через пропасть. Рублевское «умозрение в красках» показывает нам скорее тихий духовный хоровод, в котором лица, свободные от предметной тяжести, все время переходят друг в друга и остаются самими собой в незыблемом вечном кругу. Троица парит над разумом и над абсурдом, она превосходит все наши понятия и представления и вся запечатлена в рублевской иконе как вечная текучесть и вечное единство сердец, в которых пульсирует сердце вселенной. Созерцая Троицу, мы освобождаемся от гнета логики тождества, удобной для решения математических задач, но убийственной для личности. Закон тождества совсем не безобиден. Напишем его немного подробнее — и тогда на первое место выступит разорванность, замыкание в себе (А=А) и отчуждение от другого: А=А ¹В¹С...¹N...¹ ¥ Все люди смертны. Кай — человек, следовательно, Кай смертей. Он равен себе, только себе, не равен ничему другому и не имеет с ним ничего общего. А потому справедлив каторжный афоризм: «Ты сегодня помри, а я завтра» . Или в «Записках из подполья» : «Миру ли провалиться, или мне сейчас чаю не пить? А я скажу, чтоб мир провалился, а мне чай всегда пить» . Напротив, высшее целостное сознание «сильно развитой личности» , пересекающее «эвклидовский разум» , можно описать формулой A¹A=B=C...N...= ¥ Абстрактная форма позволяет выразить общий смысл и Евангелия ( «душу свою положить за други своя» ), и упани-шад ( «то — высочайшее, то — Атман, и ты — это то, Шветакету» ), и хорошо известного стиха Тютчева: «Всё во мне — и я во всем» . Мне кажется, А ¹А= ¥ лежит в основе и догматической мысли, выразившей себя в словах «единосущность» , «равночестность» , «неслиянность и нераздельность» . Схоластика, вооружившись логикой Аристотеля, потеряла интерес к пониманию этих категорий. Православие тоже не обнаруживает к ним интереса. Оно сохраняет византийские открытия в узком кругу догматических формул и не прилагает к культуре. Исключения есть, но не в богословии, а в русской философии, православие которой спорно. Остается невыполненная задача — понять и заново истолковать ипостасное мышление, не отождествляя его с методами точной науки. В духе неслиянности и нераздельности могут быть поняты многие современные проблемы. Например, христианство нераздельно с культурой, но оно неслиянно с ней. Многие явления европейской и русской культуры выходят за рамки христианства, и эта неслиянность так же должна быть признана и принята, как и нераздельность. Неслиянны и нераздельны друг с другом все великие религии — неслиянны в догме и обряде, нераздельны в Святом Духе. Возражения против экуменизма и суперэкуменизма основаны на аристотелевской логике, а не на ипостасной мысли. Неслиянны и нераздельны дух и плоть, этническое и вселенское... Было бы, однако, злоупотреблением прилагать византийские категории к тысячам простых случаев, где 2х2=4. Умозрение в красках (также как интеллектуальные иконы богословия) уравновешивает элементарную логику тождества, не упраздняя ее, но давая почувствовать уровень целостного бытия, к которому мы едва прикасаемся в лучшие часы своей жизни. http://www.pomeranz.ru/p/pub_rublev.htm

Сергей Шелковый Троица Отгремела гроза, и до одури липы запахли. Снова Троицы дух собирает апостолов в круг. Снова каплют с ветвей послеливневой свежести капли - то ли высверки слёз, то ли дробных минут перестук. В полдень в церкви шуршит под ногами душистое сено. От кленовой охапки струится воздушная взвесь. Молодеет Твой храм, как жасминовый куст, неизменно. Дай побыть ещё, Отче, в саду Твоём - ныне и здесь! Я - Твоё ведь созданье, Твой певчий, воительно-слабый, ибо всё, что люблю,- невесомей слезы дождевой... Освежи моё сердце кленовой шумливою лапой и укрой меня на ночь хмельной, приалтарной, травой. Может быть, без похмелья удасться мне утром проснуться, помолиться в родные, промытые ливнем, глаза... Я - Твоё ведь подобье, не пришлый с летучего блюдца. Липы счастливы - в мокрых соцветьях. И стихла гроза.

"Троицыно утро, утренний канон..." Сергей Есенин Троицыно утро, утренний канон, В роще по берёзкам белый перезвон. Тянется деревня с праздничного сна, В благовесте ветра хмельная весна. На резных окошках ленты и кусты. Я пойду к обедне плакать на цветы. 3 https://stihi-russkih-poetov.ru/tags/troica

Регельсон Л.Л. Кто изображён на иконе "Троица" Андрея Рублёва? Из цикла "Пророчества древнерусских икон". Л.Р. Кто изображен на иконе "ТРОИЦА" Андрея Рублева? Икона Андрея Рублева «Троица» – вершина русского иконописного творчества, а по мнению некоторых специалистов, ей нет равных и во всем мировом изобразительном искусстве. Так или иначе, ее художественное значение неоспоримо. Что же касается содержания, то, пожалуй, нет иконы более загадочной. Речь идет о решении простейшего на первый взгляд вопроса: кто на ней изображен? В исследовательской литературе на этот счет существуют три гипотезы. Рассмотрим доводы "за" и "против", исходя из вероятных предположений о мировоззрении Андрея Рублева, о той богословской программе, которой он мог руководствоваться при создании этой иконы. И затем предложим нашу собственную, четвертую гипотезу. ГИПОТЕЗА ПЕРВАЯ На иконе непосредственно изображены три лица Св. Троицы: Бог Отец, Бог Сын и Бог Дух Святой. Ее неубедительность очевидна. Ученик Феофана Грека, воспитанный в строгих традициях византийского богословия, Андрей Рублев не мог и помыслить о возможности непосредственного изображения ипостасей (лиц) «триединого Бога». Отступление в этом вопросе было тем более недопустимо, что еретики – антитринитарии выдвигали на первый план учение священного писания о невидимости и неизобразимости божества. На этом основании они доказывали, что никаких икон, изображающих Бога, вообще быть не может. ГИПОТЕЗА ВТОРАЯ На иконе изображен Иисус Христос «по божеству» в сопровождении двух ангелов. Эта гипотеза соответствует наиболее традиционному в XV веке толкованию данного иконографического сюжета. Согласно Библии (Быт. Глава 18), Авраама и Сарру, живших в дубраве Мамре, посетили три странника. После трапезы и возвещения им о скором рождении сына, двое странников отправились в близлежащие города Содом и Гоморру, которые за их крайнюю развращенность подлежали уничтожению, а третий остался с Авраамом. Церковный историк Евсевий Кесарийский (IV в.) описал икону, находившуюся в его время возле легендарного дуба в Мамре. На ней была изображена трапеза трех странников, которым прислуживают Авраам и Сарра (отсюда этот сюжет получил название «гостеприимство Авраама»). Объясняя, почему центральная фигура странника крупнее двух других, Евсевий писал: «Это и есть явившийся нам Господь, сам Спаситель наш... Сын Божий явил праотцу Аврааму, каков Он, и дал ему знание об Отце». Один из крупнейших учителей церкви Иоанн Златоуст (конец IV в.) подтверждает это толкование: «В куще Авраама явились вместе и ангелы и Господь их; но потом ангелы, как служители, посланы были на погубление тех городов, а Господь остался беседовать с праведником, как друг беседует с другом, о том, что намерен был сделать». Этим особым преимущественным положением одного из странников Златоуст объясняет обращение к ним Авраама в единственном числе: «Владыка! если я обрел благоволение пред очами Твоими...» Быт.18:3. Наиболее распространенный, в особенности на христианском Востоке, иконографический тип «Троицы» соответствовал именно такому толкованию. Оно подразумевается и в том византийском изображении, которое является ближайшим прешественником "Троицы" рублевского типа: на двойном портрете Иоанна Кантакузина, где он представлен одновременно как Император и как монах, которым он стал после потери трона. Вместе с Патриархом Филофеем (Коккиным) и богословом Григорием Паламой он он активно внедрял в византийком обществе "исихастскую" традицию: обожение души и тела благодатным энергиями Святой Троицы. Здесь средняя фигура изображена с крестчатым нимбом, что служит указанием на Иисуса Христа, а фигура справа от нас заметно увеличена – указаание на то, что она символизирует Бога-Отца, "одесную" (т.е. по правую руку) Которого сидит Христос. Доводы в пользу Гипотезы 2: а. Андрей Рублев в силу его подразумевающегося богословского «традиционализма» не мог отклониться от общепринятого византийского канона. б. Боковые ангелы изображены как бы в готовности к движению (собираются идти наказывать Содом и Гоморру), тогда как средний ангел, в отличие от них, пребывает в покое (остается беседовать с Авраамом). в. Светлая полоса, так называемый «клав», на хитоне среднего персонажа – знак его особого достоинства, отличающий Иисуса Христа от ангелов. Возражения против доводов в пользу Гипотезы 2: а. Андрей Рублев, не выходя за пределы византийской традиции, сумел наполнить ее новым смысловым содержанием. Икона «Троица» Андрея Рублева резко отличается от предшествующих ей памятников, – считает один из современных исследователей творчества Рублева Г.И.Вздорнов. – Она имеет полемическое содержание и, несомненно, была направлена против еретических толкований догмата». Это утверждение верно лишь отчасти. Известно, что Рублев в своих богословских «новшествах» опирался на авторитет Сергия Радонежского – «тайновидца Святой Троицы», как его именует житийная летопись. Изображение Троицы на главном клейме иконы "Архангел Михаил с деяниями" на 10-15 лет раньше «Троицы» Рублева, показывает, что направление духовного поиска было уже задано. Рублев завершает его, с гениальным совершенством реализуя замысел, родившийся до него и хорошо ему известный. б. Как заметил М.В. Алпатов, средний ангел не выделен в смысле отсутствия движения: у него приподнято правое колено, то есть, как и боковые ангелы, он готов встать. Гармоничное сочетание покоя и движения характерно для всех трех фигур и для композиции иконы в целом. в. Несмотря на стертость изображения, на хитоне правого ангела также просматривается клав зеленого цвета. Правда, на левом рукаве, а не на правом, как у среднего ангела. Дополнительные возражения против Гипотезы 2: г. На иконе отсутствуют Авраам и Сарра. Этим иконописец дает понять, что содержание иконы не привязано к библейскому эпизоду «гостеприимства Авраама». д. Если бы средний ангел изображал Иисуса Христа, то, в соответствии с иконописной традицией, его нимб был бы восьмиугольным или крестчатым. Простой круглый нимб свойствен изображениям ангелов или святых. е. Нимб среднего ангела заметно меньше, чем нимбы боковых ангелов, что явно противоречит предположению о его более высоком иерархическом положении. Соображение искусствоведа А. А. Салтыкова о том, что уменьшенный размер нимба среднего ангела служит для создания впечатления «глубины» и, следовательно, значительности фигуры среднего ангела, совершенно не убедительно. На иконе Андрея Рублева применена, в соответствии с иконописной традицией эпохи, не прямая, а обратная перспектива, то есть удаленные предметы изображаются крупнее чем близкие. Если бы иконописец хотел создать для средней фигуры впечатление «глубины», он сделал бы его нимб более крупным! К тому же этим было бы подчеркнуто превосходство Иисуса Христа над ангелами. На других иконах того времени нимб средней фигуры изображался либо того же размера, либо крупнее нимбов двух других фигур. ГИПОТЕЗА ТРЕТЬЯ На иконе изображены три ангела, понимаемые как «образ и подобие» Св. Троицы. Этой гипотезы придерживается большинство церковных богословов и некоторые искусствоведы. Как пишет, например, А.А.Салтыков: «В этом произведении художник изобразил, конечно, не сами ипостаси, а ангелов, в действиях и атрибутах которых они (ипостаси) проявляются». Доводы в пользу гипотезы 3: а. Основная богословско-полемическая задача Рублева состояла в наглядном изображении «равночестности» трех лиц Св. Троицы; это возможно лишь в том случае, если все три фигуры на иконе являются существами одной и той же природы, в данном случае – ангельской. В ранней иконографии Троицы идея равночестности выражалась в так называемом «изокефальном» типе икон, распространившимся на Западе еще с IV в. и встречавшимся на Руси в эпоху Рублева. В соответствии с этой задачей три фигуры имели одинаковые размеры и были расположены рядом на одном уровне. У Рублева идея «равночестности» выражена одинаковыми размерами и сферически-симметричным расположением фигур. б. Ангельская природа фигур на иконе обозначена крыльями и круглыми простыми нимбами. в. «Непривязанность» изображения к библейскому эпизоду позволяет изменить расположение фигур, символизирующих собой лица Св. Троицы. Средний ангел может пониматься как образ Бога Отца: его центральное положение соответствует в таком случае богословскому учению о Св. Троице как о «соборе равночестных лиц» и в то же время как о «монархии Отца». Такой точки зрения придерживалась, например, столь авторитетный искусствовед, как Н.А.Демина. Однако большинство исследователей (В.Н.Лазарев и др.) считают, что Рублев расположил образ Отца слева от нас, т.е. по правую руку от центральной фигуры, символизирующей Сына. Решающий довод: повелительный жест руки левого ангела, выражающий идею «монархии Отца». Оригинальный вариант отождествления лиц предложил архиепископ Сергий (Голубцов), подчеркнувший, что, согласно Символу Веры, Сын должен сидеть «одесную» Отца, то есть по правую руку от Него. Если в центре находится образ Сына, то ангел, символизирующий Отца, должен располагаться по левую руку от Него, то есть справа от нас. Возражения против Гипотезы 3: а. Во времена Рублева (как и до него) не существовало устойчивой церковной традиции, выделявшей трех ангелов, равных по своей значимости. В богослужебных и библейских текстах, в иконографии и церковных сказаниях четко выделяются не три, а два высших архангела – Михаил и Гавриил. Поставить с ними в ряд какое-либо третье ангельское имя затруднительно. Учитывая своеобразную «конкретность» богословского мышления той эпохи, трудно представить, чтобы Рублев, изображая трех ангелов как образ Св. Троицы, не задался вопросом – какие именно ангелы могут служить Ее символом? В связи с этим неизбежно вставал более принципиальный вопрос: может ли вообще собор трех ангелов любого чина нести в себе полноту образа Св. Троицы? Речь могла идти, конечно, не о полноте образа в смысле совершенства (никакая «тварь Божия», ни человек, ни ангелы не могли претендовать на это), но лишь в смысле внутренней структуры, самого принципа триединства. б. Крылья в иконографии рублевской эпохи нельзя рассматривать как однозначное указание на ангельскую природу. Так, среди византийских и русских икон XIV-XV вв. нередко можно встретить сюжет «Иоанн Предтеча – ангел пустыни», где пророк Иоанн изображен с крыльями. На некоторых иконах (в частности, на иконе «Страшный Суд» или «Апокалипсис») с крыльями нередко изображаются монахи-преподобные. Таким образом, крылья в иконографии – это общий символ духовности, они могут принадлежать как ангелам, так и святым, достигшим особой степени одухотворения своей человеческой природы. в. При любом способе отождествления лиц по-прежнему остается непонятным уменьшенный размер нимба среднего ангела. Будь он образом Сына или, тем более, Отца, такое его «умаление» по сравнению с двумя другими ангелами было бы ничем не оправдано. г. Чаша с головой тельца на престоле – безусловно, символ евхаристии, т. е. «причащения телу и крови» Иисуса Христа как человека. Если Андрей Рублев хотел изобразить именно ангелов, то непонятно, почему он подчеркивает евхаристический характер трапезы. В рамках церковной традиции мысль о причащении ангелов плоти и крови Иисуса Христа представляется совершенно недопустимой, поскольку сами ангелы плоти и крови не имеют. Конечно, в библейском описании «гостеприимства Авраама» указывается, что странники ели и пили, но в этом эпизоде ангельская природа странников явным образом никак не подчеркивается. В тексте Библии говорится, что к Аврааму пришли «три мужа», так что у Авраама не возникает сомнения, что это – три человека, для которых надо приготовить трапезу. В другом эпизоде жители Содома не опознают ангелов в двух странниках и принимают их за обыкновенных людей. Лишь благодаря пророческому прозрению Авраам постигает, что к нему явился Господь в сопровождении двух ангелов, принявших человеческий образ: в некоторых преданиях утверждается, что это были Михаил и Гавриил. Одна из возможностей богословского понимания этого эпизода заключалась в том, что ангелы временно «вселились» в каких-то конкретных людей, живших при Аврааме. Поскольку все изложенные гипотезы встречают серьезные возражения, мы позволим себе высказать еще одну, и попытаемся ее обосновать. ГИПОТЕЗА ЧЕТВЕРТАЯ На иконе Андрея Рублева изображены три человека, являющие собой образ Св. Троицы. Доводы в пользу Гипотезы 4: а. Согласно текстам Священного Писания и учению Церкви, среди всех сотворенных существ полнота образа Божия принадлежит исключительно человеку. «И сказал Бог, – повествует Библия – сотворим человека по образу Нашему, и по подобию Нашему... И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его...». Быт. 1:26-27. Про ангелов же говорится: «Они суть служебные духи, посылаемые на служение для тех, которые имеют наследовать спасение». Евр.1:14. По учению отцов церкви, Бог, желая соединиться со своим творением, стал человеком, а не ангелом, именно потому, что только человек несет в себе полноту образа Божия и является «венцом творения». Вполне достоверно предположить, что для Андрея Рублева три человека, обретающие единство в духовной любви, представлялись наиболее совершенным и полным образом ипостасного единства Св.Троицы. В этом его должен был убеждать также один из важнейших новозаветных текстов – так называемая «первосвященническая молитва» Иисуса Христа во время «тайной вечери», где он впервые совершает евхаристию и причащает учеников (Ин. Главы 13 - 17). Обращаясь к Отцу со словами: «Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе», Иисус просит Отца об учениках: «Да будут едино, как Мы едино» Ин. 17:21-22. Икона Рублева служила, таким образом, зримым выражением новозаветного определения Бога: «Бог есть Любовь» 1 Ин. 4:8. б. Биограф Сергия Радонежского Епифаний Премудрый сообщает, что Сергий призывал «взиранием на единство святой Троицы побеждать страх перед ненавистной рознью мира сего». Единство Св. Троицы было для Сергия символом собирания воедино всех людей русской земли. Тот же Епифаний указывает, что Андрей Рублев свою прославленную икону «Троица» написал «в похвалу Сергию», по заказу игумена Никона, ближайшего ученика Сергия Радонежского. Можно утверждать, что в кругу преподобного Сергия возник определенный образ мыслей, самобытный стиль богословствования, и что Андрей Рублев являлся одним из выразителей на языке иконы богословской программы, сложившейся в этом кругу. Убеждение, что человеческая любовь, человеческое соборное единство является наивысшим воплощением Св.Троицы, должно было сообщить проповедям Сергия Радонежского и его последователей особое вдохновение и действенность. в. Получает естественное объяснение евхаристическая чаша, образующая духовный и композиционный центр иконы. Изображая ипостасное, личностное единение в любви, Рублев дополняет это духовное единение символическим образом единства телесного, достигаемого через причастие. Благодаря причастию, утверждает апостол Павел, «мы, многие, составляем одно тело во Христе» Рим. 12:5. г. Известна уникальная по своему богословскому содержанию икона Троицы конца XIV века, так называемая «зырянская», с рядом признаков, характерных для иконы Рублева: три фигуры за столомимеют одинаковые размеры; в центре стола евхаристическая чаша; древо расположено непосредственно за спиной средней фигуры, а не растет из горы, как обычно. Кроме того, у этой иконы есть две замечательные особенности. Во-первых, каждый из персонажей имеет крестчатый нимб, и,во-вторых, возле них помещены надписи на зырянском языке: у левого (от нас) "Сын", у центрального "Отец", и у правого "Дух"! Одинаковость нимбов указывает на тождественность природы трех изображенных лиц. Поскольку крестчатый нимб по традиции обозначал Иисуса Христа как человека, то отсюда можно сделать вывод, что «Сын» есть человек Иисус, тогда как «отец» и «дух» – два других, «равночестных» ему человека! На это указывает также надписание «отец», «сын» и «дух» вместо «Бог Отец», «Сын Божий» и «Дух Святой». Эта икона не представляет собой художественного шедевра, но ее принципиальное значение определяется тем, что она создавалась а крае, где в то время был епископом Стефан Пермский, знаменитый «просветитель зырян», ближайший соратник и друг Сергия Радонежского. Икона найдена среди личных вещей Стефана и, безусловно, написана по его заказу, если не им самим: надпись по-зырянски служила целям его проповеди. Можно с определенной уверенностью утверждать, что автор «Зырянской Троицы», как и Андрей Рублев, руководствовался богословскими идеями Сергия Радонежского. д. Работая вместе с Даниилом Черным в 1408 году во Владимире над росписью Успенского собора, Андрей Рублев имел возможность познакомиться с фреской Владимирского Дмитровского собора конца ХII века: «Авраам, Исаак, Иаков в раю». На этой фреске в центре изображен праотец Авраам, по правую руку – его сын Исаак, по левую – сын Исаака Иаков, ставший, согласно Библии, родоначальником двенадцати колен Израилевых. Даниил с Андреем, повторяя эту фреску, меняют расположение фигур: по правую руку от Исаака – Иаков, так что каждый оказывается по правую руку от своего отца. Поскольку в Библии часто употребляется именование «Бог Авраама, Исаака, Иакова», приводившееся учителями церкви в качестве доказательства троичности божества, то это изображение несло важную богословскую нагрузку. Авраам, Исаак, Иаков – три человека, являющие собой образ Св. Троицы. Центральное положение Авраама на фреске Дмитровского собора соответствовало основной идее богословского православного учения о Боге Отце как «источнике» Св. Троицы (Отец «рождает» Сына, Св. Дух «исходит» от Отца). Расположением фигур на фреске Даниила Черного и Рублева подчеркивается другое богословское утверждение: о том, что Сын Божий «восседает одесную Отца». Оба эти положения выражены в Никео-Цареградском («крещальном») символе веры, который верующие повторяют во время каждой литургии. В этих фресках Андрей Рублев имел дело с авторитетной церковной традицией, согласно которой три человека, связанные глубоким личностным и родовым единством, рассматривались как живой образ Св. Троицы. Развитие Гипотезы 4: Если на иконе Рублева изображены три человека, то неизбежно возникает вопрос: изображены ли здесь три святых человека вообще или три конкретных лица? В попытке ответить на этот вопрос мы вступаем в область предположений наиболее спорных, но в то же время наиболее интересных и важных... Наше предположение заключается в том, что Андрей Рублев изобразил три лица, которые он должен был считать высшими в иерархии человеческих ипостасей. Само наличие такой иерархии не могло вызывать сомнений у богослова той эпохи. «Иная слава солнца, – пишет апостол Павел, – иная слава луны, иная звезд; и звезда от звезды разнится в славе». «Так и написано, – продолжает Павел, – первый человек Адам стал душою живущею, а последний Адам есть дух животворящий... Первый человек из земли, перстный; второй человек – Господь с неба». 1 Кор. 15:41-47. Этот текст мог стать для Андрея Рублева ключевым. Итак, «первый человек» – праотец Адам, который, несомненно, среди всего человеческого рода имел наибольшие основания рассматриваться как ипостасный образ Бога Отца. «Второй человек», «Господь с неба» – это, конечно, Иисус Христос, который, согласно христологическому догмату, будучи Богом, послужил первообразом самого себя как человека. Кто же тогда «третий человек» – «последний Адам»? Помедлим с ответом на этот вопрос – рассмотрим сначала тему «Адам-Иисус» в контексте рублевской иконы. Параллель между «ветхим человеком» Адамом и «новым человеком» Иисусом часто встречается а текстах Нового завета, в догматических и литургических текстах, в творениях «отцов церкви» и церковных песнопениях. В иконографии человек Иисус Христос изображается рядом с Адамом в очень важном и распространенном в средние века сюжете – в иконе «воскресения Христа», которая иначе называется «сошествие во ад». Первое, что совершает Иисус Христос, сломивший «врата ада» – он выводит оттуда своего праотца Адама (вместе с Евой и рядом ветхозаветных праведников). В те времена довольно широко бытовало мнение, что это «изведение из ада» означало также телесное воскресение вместе с Христом целой плеяды ветхозаветных праведников. Адам и Ева, хотя и согрешили, но считались праведниками ввиду их искреннего покаяния. Это мнение подтверждалось текстом из евангелия от Матфея, описывающем события после смерти и воскресения Иисуса Христа: «И гробы отверзлись; и многие тела усопших святых воскресли, и, выйдя из гробов по воскресении Его, вошли во святый град и явились многим». Мф. 27:52-5. Согласно средневековому преданию, гора Голгофа, на которой распяли Иисуса, была местом захоронения Адама. Это отражено в распространенном иконографическом сюжете: голова (череп) Адама под голгофским крестом. Согласно церковному преданию, капли крови Иисуса, впитавшись в землю, достигли костей Адама и воскресили его. Как и все его современники, безусловно веря этому преданию, Андрей Рублев должен был представлять себе Адама уже искупленным от греха, воскресшим телесно и пребывающим на небесах у престола Божия. Итак, Андрей Рублев имел достаточно оснований в церковной традиции для того, чтобы поставить рядом (точнее, посадить за одной трапезой) Иисуса и Адама. Проводимая в Новом завете параллель между этими двумя лицами указывала на их человеческую «равночестность», на равенство «масштабов» в соборной иерархии человеческого рода. Разумеется, Иисус Христос «по божеству» мыслился бесконечно превосходящим не только Адама, но и самого себя как человека. Иисус и Адам изображены на иконе в своих воскресших, одухотворенных телах, что и подчеркнуто наличием крыльев как символа одухотворенного естества. Возможно, что, изображая крылья, Рублев имел в виду также текст евангелия от Луки о воскресших людях: «и умереть уже не могут, ибо они равны Ангелам...» Лк. 20:36. Предложенное толкование позволяет дать непринужденное объяснение ряду символов в иконе Рублева. Дополнительные аргументы в пользу Гипотезы 4: а. Уменьшенный нимб над головой Адама служит напоминанием о первородном грехе; этим как бы «компенсируется» центральное и доминирующее положение Адама по отношению к Иисусу. Конечно, здесь показан образ отношения Бога Отца к Богу Сыну, и Сам Иисус, согласно преданию, оказывал сыновнюю почтительность даже к приемному отцу Иосифу, тем более к праотцу Адаму... И в то же время для христианского сознания Андрея Рублева необходимость как-то «умалить» Адама перед Иисусом должна была казаться очевидной. б. Каменные палаты над головой Иисуса символизируют церковь и его самого как «домостроителя» и главу церкви. Некоторые исследователи усматривают в расположении колонн анаграмму IН, т: е. Иисус Назорей – имя, подчеркивающее, что здесь изображен Иисус именно как человек, а не как Бог. в. Древо над головой Адама, скорее всего, отражает излюбленный сюжет русских иконописцев той эпохи: «древо Иессеево». В основании древа изображался всегда Адам, на его ветвях располагались ветхозаветные праведники. Иногда «древо Иессеево» мыслилось как родословная Иисуса, восходящая к Адаму. Возможно также, что это одновременно есть символ райского «древа жизни»,также связанного непосредственно с Адамом. г. Может быть дано объяснение цветовой символики иконы. Красновато-коричневый цвет хитона (нижней одежды) Адама символизирует «персть земную», из которой, согласно Библии, Бог сотворил Адама: «И создал Господь Бог человека из праха земного и вдунул в лицо его дыхание жизни; и стал человек душою живою». Быт. 2: 7. Имя Адам в святоотеческих толкованиях часто переводилось с иврита как «красная земля», что и могло послужить основанием для выбора окраски хитона Адама. Клав на правом рукаве хитона, имеющий тот же цвет, что и крылья, возможно, указывает на «дыхание жизни», одухотворившее «персть земную». Голубой цвет хитона Иисуса символизирует его человеческую природу как природу «нового человека». Согласно церковному учению, Иисус-человек является по матери потомком («сыном») Адама; в то же время, будучи зачатым «не от семени мужа», но от Духа Святого, Иисус мыслился как родоначальник «нового человечества», в состав которого сыны Адама входят посредством причастия «телу и крови» Иисуса Христа. Происхождение Иисуса от Адама символизируется цветом жертвенного тельца (этот телец и есть Иисус Христос как Жертва) в евхаристической чаше, совпадающим с цветом хитона Адама. Голубой цвет гиматия (верхней одежды) Адама указывает на его принадлежность, через причастие, к «новому человечеству» Иисуса Христа. Золотистый цвет гиматия Иисуса символизирует его божественную природу: согласно Халкидонскому догмату, Иисус Христос понимался не просто как человек, но как Бог, который, оставаясь Богом, стал также и человеком. Нам остается самое трудное: дать истолкование третьему лицу, изображенному на иконе Андрея Рублева "Троица". Но это – тема следующей статьи. Советуем прочитать: ДЕМИНА Н.А. «Троица» Андрея Рублева. М. 1963. ЛАЗАРЕВ В.Н. Андрей Рублев и его школа. М. 1966. АЛПАТОВ М.В. Андрей Рублев. М. 1972. Либерий ВОРОНОВ (профессор-протоиерей). Андрей Рублев – великий художник Древней Руси. Богословские труды № 14. М. 1975. С. 77-95. ВЕТЕЛЕВ А. (профессор-протоиерей). Богословское содержание иконы «Святая Троица» Андрея Рублева. Журнал Московской патриархии 1972. № 8. С. 63-75; №10. С. 62-65. Архиепископ СЕРГИЙ (Голубцов). Воплощение богословских идей в творчестве преподобного Андрея Рублева. Богословские труды № 22. М. 1983. С. 3-67. ВЗДОРНОВ Г.И. Новооткрытая икона «Троицы» из Троице-Сергиевой лавры и «Троица» Андрея Рублева. Древнерусское искусство. Художественная культура Москвы и прилегающих к ней княжеств. XIV-XVI вв. М. 1970. С. 115-154. ИЛЬИН М.А. Искусство Московской Руси эпохи Феофана Грека и Андрея Рублева. Проблемы, гипотезы, исследования. М. 1976. САЛТЫКОВ А.А. Иконография «Троицы» Андрея Рублева. Древнерусское искусство XIV- XV вв. М. 1984. С. 77-85. Автор: Л.Л.Лебедев (Лев Регельсон) Наука и Религия 1988 г. №10 Андрей Чернов. ЧТО ЕСТЬ ИСТИНА? ТАЙНОПИСЬ В ТРОИЦЕ АНДРЕЯ РУБЛЕВА. http://chernov-trezin.narod.ru/TROICA.htm А.Чернов, следуя Н.А.Деминой, принимает то же истолкование фигур, что в Зырянской Троице, и подробно анализирует монограмму IН. К сожалению, я только недавно узнал об этой ценнейшей статье, опубликованной еще в 1989 г. ЛР 2011 г. ---------------------------------------------------------------------------------------------------------------------- Троица. Преп. Андрей Рублев. 1420-е гг. Третьяковская галерея. Гостеприимство Авраама. Кон. 12 в. Фреска монастыря Иоанна Богослова на о. Патмос. Гостеприимство Авраама. Афины, кон. 14 в. Двойная икона: Иоанн - Император и монах. Парижская национальная билиотека. Миниатюра из Богословского сборника Иоанна IV Канатакузина, 1375 г. "Отличительными особенностями изображения Троицы на данной миниатюре, характеризующими ее иконографическую новизну, является отсутствие фигур предстоящих Авраама и Сарры, а также наличие крестчатого нимба только у среднего ангела и далеко выступающий на передний план престол правого (от зрителя) ангела." Кантакузин в 4 Слове против иудеев пишет: «Желая показать, что Бог Отец безначален, человек же, которого его Сын Слово воспринял, имеет начало во времени, пророческое слово говорит: «сиди» (Пс. 109, 1), — являя таким образом свойственную плоти способность сидеть и пребывать, а с помощью образа седалища — величие чести. Воспринятая ведь Господом от нас плоть благодаря соединению с Божеством и освятилась, и сидения по правую руку от Бога Отца удостоилась» О.Г.Ульянов http://www.icon-art.info/book_contents.php?book_id=26 Далее О.Г, Ульянов продолжает: "Таким образом, согласно трактовке Иоанна-Иоасафа Кантакузина, правый (от зрителя) ангел Святой Троицы идентифицируется со Спасителем." ЛР, 2012г. Таким образом, О.Ульянов рассматривает среднего Ангела как образ Св. Духа, а левого (от нас) - как образ Отца. Однако ему не удалось доказать, что такая трактовка принадлежит Кантакузину, хотя его аргументы заслуживают серьезного внимания. Мы все же полагаем, что наши аргументы по поводу Троицы Рублева, доказывающие иное расположение персонажей, следует перенести также на те иконы, которые послужили для Рублева прототипом изображения Св.Троицы. Принесенный митр.Киприаном на Русь новый способ изображения, несомненно, сопровождался соответствующим толкованием, которое скорее всего, было сохранено как Рублевым, так и до него автором иконы "Архангел Михаил с деяниями". Отметим, что митр. Киприан был лично знаком с Сергием, руководил работой над иконой "Арх. Михаил", Андрей Рублев был при нем "митрополичьим иконником". Увеличенный размер левого (от нас) ангела можно рассматривать как способ подчеркнуть особую роль в грядущую эпоху князя Михаила, как человека, служащего высшим образом Третьего Лица Св.Троицы. Если это рассуждение верно, то надо признать, что преп. Сергий, а затем авторы русских икон "Троица" и "Архангел Михаил с деяниями" лишь углубили новое откровение о Троице, восходящее к Кантакузину, Паламе и Филифею! Троица. Коптская икона 6 в. Гостеприимство Авраама. Мозаика 532-547 гг. Церковь Сан-Витале, Равенна. Гостеприимство Авраама. Мозаика 532-547 гг. Церковь Сан-Витале, Равенна. Деталь. Крылатые монахи. Страшный Суд. Новгород 15 в. Фрагмент. Иоанн Предтеча - Ангел пустыни. Троица Зырянская, нач. 14 в. Предполагаемый автор: преп. Стефан Пермский. Троица Зырянская.Фрагмент. Н. А. Демина ... только указывает, что «нимбы всех трех ангелов отмечены перекрестиями с обычными греческими буквами, обозначающими Христа. В руках ангелов свитки, и, кроме того, на фоне возле них киноварные надписи на зырянском языке: у левого (от зрителя) “и Пи”, то есть “и Сын”, у правого (от зрителя), “и Пылтос”, то есть “и Дух”, надпись у среднего до реставрации читалась «Аи», то есть “Отец»...”». Вывод исследовательницы: «Расположение ангелов Зырянской Троицы очень близко к Троице Рублева, и, вероятно, значение их одинаково». http://chernov-trezin.narod.ru/TROICA.htm Авраам, Иссак, Иаков в раю. Андрей Рублев и Даниил Черный. Фреска 14 в. Владимир, Успенский собор. Сошествие во ад. Нач.15 в. Псковская школа. Абрис «палат Авраама» – зрительная реминисценция другого иконного изображения – таблички креста с надписью Пилата: «Иисус Назорей, Царь Иудейский» (От Иоанна. 19; 19). Монограмма IНЦИ и является колоннами рублевского храма. Мы ясно различаем лишь две буквы: левая от зрителя колонна – «I», а справа комбинация из колонны и колонки дают «Н». Буква «Ц» появляется как синтез «I» и «Н». Недаром нижний штрих горизонтальной перекладины «Н», если его мысленно продолжить, составит касательную к окружности венца. Верхняя часть этой окружности и соединяет две первые буквы монограммы в третью. Последняя буква монограммы – «И восьмеричное». В это время «Н» и «И» становились уже столь неразличимы в своих написаниях, что обычное для устава «И» с горизонтальной перекладиной было и в частичных лигатурах очень удобно для объединения его с «Н». Этим и воспользовался Андрей Рублев. Сейчас, когда реставраторы «перемыли» этот фрагмент, видны поиски иконописца – две или три его предварительные попытки найти оптимальное положение горизонтали, при котором не разрушалось бы ни «Н», ни «Ц». И в конце концов Рублев его нашел. http://chernov-trezin.narod.ru/TROICA.htm Поклонение Кресту. Нач. 12 в. В основании - голова Адама. Источник: http://www.regels.org/Rublev-Trinity-.htm P.S. Подбор материала и инициатива его размещения - С.Д. Лебедев.