Search the Community

Сергей Воронин Аристарх Граф Грузия. Тбилиси. Троицкий собор. Все на лик Христовый устремляют взор. В золотистом свете он глядит на нас, Наш нерукотворный и нетленный Спас! Молимся: "О Боже! Сохрани народ! Коль не ты, то кто же Нас другой спасет?.." Слушает он стоны, И сквозь образа Проступает к людям Божия слеза... Ярким перламутром Изнутри горит. Ангел златокудрый Над Христом парит! То - знаменье свыше! Чтобы знал народ, Что Христос нас слышит. Значит, Бог придет! У нас в Ульяновске, в Поволжье, 18 января - канун Крещения - называют Боговлением, а воду - Богоявленской. И в народе она ценится так же, как и Крещенская. Люди потом целый год до нового праздника хранят сразу две больших банки, в одной вода - Богоявленская, в другой - Крещенская. И во время болезни пьют их по очереди как целебные. 11 лет назад 18 января в час ночи умерла моя мама. Она всю жизнь работала врачом. В 15 лет поступила на фельдшерское отделение нашего медучилища и после его окончания начала работать акушеркой в дальнем татарском селе Старая Кулатка, которое располагается между Ульяновском и Саратовом. Русская, она была вынуждена за 3 года выучила татарский язык, потому что до сих пор в этом огромном татарском селе живет множество людей, которые не говорят по-русски. Потом мама закончила куйбышевский медицинский институт, стала акушер-гинекологом. И после окончания института поехала опять в село, но теперь вообще в Иркутскую область. Там, в Сибири, близ Байкала, я и родился. Наш дом стоял в больничном городке, где в родильном доме работала мама. Поэтому всё мое детство было связано с терапией, хирургией и роддомом. Санитарки в роддоме кормили меня больничной едой, я играл там стетоскопами, глазел в лаборатории через микроскоп на покрашенныые синим цветом эритроциты и яйцеклетки, развлекался всякими побрякушками - стеклянными шприцами, делал плюшевым игрушкам, набитым опилками, уколы, мерил им температуру, ставил горчичники. Каждый день я десятки раз слышал из разговоров врачей фразы "раскрытие шейки матки три пальца", "схватки хорошие", "воды отошли"," преэклампсия","матка напряжена","будем кесарить", "разрыв влагалища,надо зашивать" и прочее. Все женские секреты и семейные драмы были для меня ежедневными разговорами, потому что многие женщины приходили к нам домой в гости, приносили торты, конфеты, благодарили маму за спасенного благодаря ее трудам ребенка, пили чай, потом, как и принято, поневоле начинали делиться с мамой подробностями своей женской жизни. Квартира у нас была однокомнатная, так что всё это я слышал и знал в мельчайших подробностях. Когда маму хоронили, то проститься с ней пришли сотни людей, будто она была не простым человеком, а большим общественным деятелем. Старушки с завистью говорили: - Умерла наша Сергеевна в хороший день - ее обмывали Богоявленской водой. Такую смерть надо заслужить! За несколько лет до смерти мамы я работал иподьяконом в церкви. Был в курсе всех мерзостей, которые вытворяли некоторые тамошние совсем уж бесчестные попы. О них я вскоре написал большую художественную книгу под названием "Сатана" и издал ее. Был большой скандал! Местный владыка повелел попам не пускать меня в ульяновские церкви. Но когда гроб с мамой привезли домой, то я все равно пришел в церковь, в которой недавно работал, и попросил священника, с которым дружил, прийти к нам и отпеть маму. Это было как раз в Крещение, в 6 вечера. Церковь была полна народу. Узнав мою просьбу, священник очень испугался и сказал: - Не обижайся, но не могу к тебе прийти! И вообще нам с недавних пор владыка запретил отпевать на дому - только непосредственно в часовне на кладбище - чтобы деньги мы клали не себе в карман, а люди отдавали их строго через церковную кассу.- Но потом он посмотрел на меня, увидел мое горе... и махнул рукой: А, ладно! Будь что будет! Через час приду. Ждите. И действительно пришел и честно отпел строго по канону. А потом я часто с ним встречался, он подробно рассказывал мне о том, какие беззакония продолжают твориться в их храме, и мне с его слов пришлось писать про ульяновскую церковь новую повесть. Но это уже совсем другая история...

...Каким же видели Грина в этот труднейший и сложнейший период его жизни? Вот что рассказывает писатель Ю. Домбровский: «В 1930 году после угарного закрытия тех курсов, где я учился (Высшие государственные литературные курсы — сокращенно ВГЛК), нас, оставшихся за бортом, послали в профсоюз печатников. А профсоюзные деятели, в свою очередь, послали нас в издательства, на предмет не то стажировки, не то производственной экспертизы: если, мол, не выгонят — значит, годен. Я попал в такое акционерное издательство «Безбожник». Там у кого-то возникла блестящая мысль: надо издать литературный сборник рассказов видных современных писателей на антирелигиозную тему. Выбор участников этого сборника был предоставлен моей инициативе. Так я сначала очутился у В. Кина, а потом у Александра Степановича. Кто-то — уж не помню кто — дал мне его телефон в гостинице. Я позвонил, поговорил с Ниной Николаевной и от нее узнал, что Грин будет 555 сегодня во столько-то в доме Герцена. Столовая располагалась в ту пору — дело летнее — на дворе под брезентовыми тентами. Кормили по карточкам. Там, под этим тентом, я и увидел Александра Степановича. Я знал его по портретам в библиотечке «Огонька» и сборника автобиографий, выпущенных издательством «Современные проблемы». Он оказался очень похожим на эти портреты, но желтизна, худоба и резкая, прямая морщинистость его лица вносила в этот знакомый образ что-то совершенно новое. Выражение «лицо помятое, как бумажный рубль», употребленное где-то Александром Степановичем, очень хорошо схватывает эту черту его внешности. А вообще он мне напомнил не то уездного учителя, не то землемера. Я подошел, назвался. Первый вопрос его был: «У вас нет папирос?» — папирос в то время в Москве не было, их тоже давали по спискам. Папирос не оказалось, мы приступили к разговору. Я сказал ему, что мне нужно от него. Он меня выслушал и сказал, что рассказа у него сейчас такого нет, но вот он пишет «Автобиографическую повесть», ее предложить он может. Я ему стал объяснять, что нужна не повесть, а антирелигиозное произведение, которое бы показывало во всей своей неприглядности... Он опять меня выслушал до конца и сказал, что рассказа у него нет, но вот если издательство пожелает повесть, то он ее может быстренько представить. Я возразил ему, что сборник имеет определенную целевую установку и вот очень было бы хорошо, если бы он дал что-нибудь похожее на рассказы из последнего сборника «Огонь и вода». Он спросил меня, а понравился ли мне этот сборник, — я ответил, что очень — сжатость, четкость, драматичность этих рассказов мне напоминают новеллы Эдгара По или Ам- бруаза Бирса. Тут он слегка вышел из себя и даже повысил голос. «Господи, — сказал он горестно, — и что это за манера у молодых всё со всем сравнивать. Жанр там иной, в этом вы правы, но Эдгар тут совсем ни при чем». Он очень горячо произнес эти слова, — видно было, что этот Эдгар изрядно перегрыз ему горло. Опять заговорили об антирелигиозном сборнике, и тут ему вдруг это надоело. Он сказал: «Вот что, молодой человек, — я верю в бога». Я страшно замешался, зашелся и стал извиняться. «Ну вот, — сказал Грин очень добродушно, — это-то зачем? Лучше извинитесь перед собой за то, что вы неверующий. Хотя это пройдет, конечно. Скоро пройдет». 556 Подошла Нина Николаевна, и Грин сказал так же добродушно и насмешливо: «Вот посмотри юного безбожника ». И Нина Николаевна ответила: «Да, мы с ним уже разговаривали утром». Тут я нашел какой-то удобный момент и смылся. «Так слушайте, — сказал мне Грин на прощанье. — Повесть у меня есть, и если нужен небольшой отрывок, то, пожалуйста, я сделаю! — и еще прибавил: — Только, пожалуйста, небольшой». Приведено по книге: Воспоминания об Александре Грине. Составление, подготовка текста, вступление, примечания, подбор фотодокументов — ВЛАДИМИРА САНДЛЕРА. Ленинград: Лениздат, 1972. С 555-557.

Воспоминания о Юлии Юрьевне Синелиной Имя Юлии Юрьевны Синелиной я впервые услышал в конце прошлого – начале этого века, подготавливая библиографию для своей докторской диссертации на тему «Религиозные перемены в постсоциалистическу эпоху: сравнительный анализ на примере Югославии и России», которая была представлена на философском факультете Белградского университета и защищена на нем же в июне 2003 г. Наряду со скудной на тот момент российской социологической литературой, которую обнаруживали поиски в белградских библиотеках, интернет источники со свежими социологическими данными, освещавшими российскую ситуацию, дополнительно обеспечили систематичность диссертационного исследования. И именно в тех электронных источниках я натолкнулся на несколько текстов Юлии Синелиной, которым крайне обрадовался, ведь они были мне крайне полезны для определения основных теоретических и эмпирических проблем современной российской социологии религии. Между тем, никаких подробностей о Юлии, кроме прочитанных работ, я не знал: какой она закончила факультет, где родилась и где живет, какому поколению принадлежит, как выглядит... Это может показаться абсурдным, но некоторые другие подробности ее жизни я выяснил только тогда, когда Юлия ушла от нас из-за трагичного случая в ходе зимней поездки во Французские Альпы, оставив безутешными мужа и троих детей. Это тяжелая и непоправимая потеря для российского, а также для сербского социологического сообщества. В относительно недолгий период времени Юлия предоставила этому сообществу уникальный анализ религиозной ситуации в России, прежде всего анализ религиозной жизни православного и мусульманского населения. По окончанию написания и защиты диссертации, как это обычно происходит, автор на некоторое время оставляет свой труд, чтобы вернуться к нему позже и посмотреть на него другими глазами: пристрастнее, с холодной головой и меньшим самодовольством. Так и я отошел от своего произведения и ненадолго забросил литературные источники. Спустя несколько лет я с серьезными намерениями вернулся к работе и продолжил исследование и социологическое изучение религиозной ситуации в Сербии и России. Так для меня снова стали актуальны теперь уже новые работы российских социологов и религиоведов, и среди них непременно тексты Юлии Синелиной. Учитывая, что я не кабинетный социолог, мне было важно непосредственно познакомиться с обществом, выступающим предметом моего социологического исследования и теми специалистами, которые этим обществом занимаются. Развитие интернета и электронной почты позволило мне начать общение с авторами, без чьих работ мой интерес и исследование российской религиозной ситуации были бы невозможны. Так я решил написать своим «любимым» авторам, в первую очередь, Сергею Дмитриевичу Лебедеву и Юлии Юрьевне Синелиной. Впервые я написал Юлии в августе 2009 г. и скоро получил от нее позитивный ответ о предстоящем тесном сотрудничестве. Вплоть до марта этого года наше сотрудничество было плотным: мы находились в регулярной переписке, благодаря Юлии, я чаще наведывался в Москву, а она вместе с Сергеем Лебедевым в сентябре 2012 г. первый раз посетила Сербию и Белград и как ведущий гость выступала на одной международной конференции, организованной Центром религиоведческих исследований Института философии и общественной теории в Белграде. Далее, встреча, которая собрала много специалистов, занимающихся религиоведческой тематикой, открыла живую дискуссию о религиозности граждан Сербии и России. К сожалению, это был последний раз, как мы виделись с Юлией. В первые месяцы этого года мы планировали ее приезд в Белград и Ниш на юбилейную 20-ую ежегодную конференцию Югославского общества научного изучения религии. В конце марта 2013 г. одним ранним утром я открыл электронную почту и содержание письма, отправленного нашей общей коллегой Еленой Кублицкой из Москвы, лишило меня дара речи. В нем говорилось, что Юлия погибла под лавиной во Французских Альпах, а ее муж и дети выжили. Я тотчас написал другим российским коллегам в надежде, что они разуверят меня, но некоторые не были в курсе, что действительно произошло, другие подтвердили мне это известие. Спустя несколько дней никому уже не приходилось сомневаться в правдивости этой печальной новости. Не только я, но и вся моя семья были потрясены и отказывались поверить случившемуся. Юлия была гостем в моем доме и сразу, благодаря своей непосредственности, всем понравилась. Без устали мы искали в интернете то, что разубедило бы нас в подлинности этой вести, а потом пересмотрели совместные фотографии с конференции и из моего дома. Через несколько дней, 3-го апреля, на Трибуне Центра религиоведения я должен был говорить на тему «Возрождение религии и религиозности в Сербии: реальность или миф», и я решил это выступление посвятить Юлии Синелиной. Так и было: 3-го апреля перед лекцией в Институте мы провели траурную церемонию в присутствии многих людей, с которыми Юлия познакомилась, когда находилась с визитом в Белграде. Вспоминая биографию Юлии Синелиной и ее вклад в дисциплину, которая в посткоммунистическую эпоху динамично развивалась в России, мы отдали дань уважения минутой молчания. Видеоматериал с траурной церемонии и выступления доступен на сайте Института философии и общественной теории в Белграде. Это воспоминание о Юлии не было мною задумано как анализ ее теоретического и практического вклада в социологию религии. Это будет предметом другого, академического труда. Для меня воспоминание о Юлии – это в первую очередь воспоминание о неофициальных мгновениях, от нашего знакомства до нашей последней встречи в сентябре 2012 г., когда я показывал ей и Сергею Лебедеву нашу столицу, в которой они впервые оказались. Я старался сделать так, чтобы они смогли ощутить ту сербскую атмосферу, чувство, которое часто испытывают иностранцы, находящиеся в Сербии: на улице князя Михаила много красивой молодежи и красивых женщин, прекрасный вид из крепости Калемегдан на устье рек Савы и Дуная, галереи в центре Белграда, чудесные вечера под богемную музыку на улице Скадарлия. Пусть под завершения воспоминаний о Юлии в моей памяти навсегда останется одна картина: стол в кафане, полный сербских угощений, за столом Юлия, Сергей, коллега Драгана Чипаризович и я, в бокалах - красное вино. Сергей произносит тост за российско-сербское сотрудничество, а музыка в кафане играет для Юлии ее любимую песню «Лело врањанке». В Юлиных глазах наворачиваются слезы, а у меня, пока я это пишу, они текут по лицу. Пожаревац 20. VII 2013. Руководитель Центра религиоведческих исследований др. Мирко Благоевич.