Search the Community
Showing results for tags 'протестантизм'.
-
ДИВИСЕНКО К.С. Тип: статья в журнале - научная статья Язык: русский Том: 8 Год: 2019 Страницы: 96-102 ЖУРНАЛ: СОЦИОЛОГИЯ РЕЛИГИИ В ОБЩЕСТВЕ ПОЗДНЕГО МОДЕРНА Учредители: Белгородский государственный национальный исследовательский университет, Институт Общественных наук Белграда, Российское общество социологов ISSN: 2411-2089 КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: РЕЛИГИОЗНЫЙ КОПИНГ, СТИЛИ РЕШЕНИЯ ПРОБЛЕМ, ПРОТЕСТАНТИЗМ, СОВЛАДАЮЩЕЕ ПОВЕДЕНИЕ, ЕВАНГЕЛЬСКИЕ ХРИСТИАНЕ, СОЦИОЛОГИЯ РЕЛИГИИ, RELIGIOUS COPING, STYLES OF PROBLEM SOLVING, PROTESTANTISM, SPIRITUAL WELL- BEING, EVANGELICAL CHRISTIANS, SOCIOLOGY OF RELIGION АННОТАЦИЯ: В статье изложены предварительные результаты эмпирическогоисследования взаимосвязи духовного благополучия верующих и способов совладания со сложными жизненными обстоятельствами. На основе шкалы «Религиозное решение проблем» (Religious Problem-solving Scale) была осуществлена попытка выявления стилей преодоления жизненных трудностей. Данные анкетного опроса верующих (евангельские христиане, n = 233) подтвердили наличие трех стилей, отличающихся степенью ответственности, возлагаемой индивидом на себя или на Бога, а также уровнем собственной инициативности. Выявлено, что верующие в большей мере используют совместный стиль, для которого характерно распределение равной ответственности и инициативности между Богом и человеком при решении проблем. Использование данного стиля значимо связано с уровнем духовного благополучия, который выражается в наличии у индивида чувства непосредственной связи с Богом и в положительной субъективной оценке качества собственной жизни. DIVISENKO K.S. The article reviews the preliminary results of the empirical study of theinterconnection between believers’ spiritual well-being and religious coping. Religious Problem- solving Scale was used to clarify the ways the believers deal with their life problems. The questionnaire data (Evangelical Christians, n = 233) approved the availability of the three styles of overcoming difficult life circumstances characterized by the level of responsibility that a person puts either on him/herself or on God, as well as the level of individual initiative. It was found out that the believers are more inclined to applying the common, or cooperative style characterized by the equal responsibility between God and person in coping. The application of this style is significantly connected to the spiritual well-being level that is demonstrated in a person’s sense of the direct connection with God and in the positive estimation of own life’s quality. СПИСОК ЦИТИРУЕМОЙ ЛИТЕРАТУРЫ: 1. Великий пост и Пасха. Пресс-выпуск АНО "Левада-Центр". 2 апреля 2018 г. URL: https://www.levada.ru/2018/04/02/velikij-post-i-pasha-4/ (дата обращения: 27.08.2018). 2. Павенков О.В., Шмелев И.М., Рубцова М.В. Корреляционный анализ социального и "совладающего" поведения религиозных личностей: проблемы социальной и психологической диагностики // Социодинамика. 2017. № 6. С. 30-40. URL: http://www.e-notabene.ru/pr/article_20531.html (дата обращения: 18.08.2018). EDN: YUIXSB 3. Религия в жизни россиян. Презентация выступления Валерия Федорова. 6 сентября 2016 г. URL: https://wciom.ru/fileadmin/file/reports_conferences/ 2016/2016-09-06- rpu.pdf (дата обращения: 27.08.2018). 4. Шмелев И.М. Образ мира в системе совладающего поведения людей с разной степенью выраженности религиозности // Вестник ГУУ. 2012. № 8. С. 279-282. EDN: PLCWWR т 5. God Help Me: (I): Religious Coping Efforts as Predictors of the Outcomes to Significant Negative Life Events / Pargament K.I., Ensing D.S., Falgout K., Olsen H., Reilly B., Van Haitsma K., Warren R. // American Journal of Community Psychology. 1990. Vol. 18. P. 793-824. 6. King M., Speck P., Thomas A. The Royal Free Interview for Spiritual and Religious Beliefs: development and validation of a self-report version // Psychological Medicine. 2001. Vol. 31. P. 1015-1023. EDN: FOPJCJ 7. Pargament K.I., Koenig H.G., Perez L.M. The many methods of religious coping: Development and initial validation of the RCOPE // Journal of Clinical Psychology. 2000. Vol. 56 (4). P. 519-543. EDN: GXBAGN 8. Patterns of Positive and Negative Religious Coping with Major Life Stressors / Pargament K., Smith B., Koenig H., Perez L. // Journal for the Scientific Study of Religion. 1998. Vol. 37 (4). P. 710-724. EDN: EQAGDD 9. Peltzer K. Factor structure of religious problem - coping styles in an African sample // Social Behavior and Personality: An international journal. 2002. Vol. 30. P. 509-514. 10. Religion and the problem-solving process: Three styles of coping / Pargament K.I., Kennell J., Hathaway W., Grevengoed N., Newman J., Jones W. // Journal for the Scientific Study of Religion. 1988. Vol. 27 (1), P. 90-104. СТИЛИ ПРЕОДОЛЕНИЯ ЖИЗНЕННЫХ ТРУДНОСТЕЙ И ДУХОВНОЕ БЛАГОПОЛУЧИЕ ВЕРУЮЩИХ.pdf
-
- религиозный копинг
- стили решения проблем
- (and 4 more)
-
I Младой францисканец безмолвно сидит, Объятый бесовским волненьем. Он книгу читает, он в книге чертит, И ум его полон сомненьем. И кажется тесная келья ему Унылей, угрюмее гроба, И скучно, и страшно ему одному, В груди подымается злоба. Он мало прожил, мало знает он свет, Но чудные знает преданья О страшных влияньях могучих планет, О тайнах всего мирозданья. Но все опостылело в жизни ему Без горя и радостей света. Так в небе, внезапно прорезавши тьму, Мелькает златая комета И, после себя не оставив следа, В пространстве небес исчезает, Так полная сил молодая душа Бесплодно в стенах изнывает. Младой францисканец безмолвно сидит, Главу уронивши на руки, Он книгу отбросил и в ней не чертит, Исполнен отчаянной муки. «Нет, полно, — вскричал он, — начну жить и я, Без радостей жизнь да не вянет. Пускай замолчит моей грусти змея И сердце мне грызть перестанет. Бегу из монашеских душных я стен, Как вор, проберуся на волю, И больше, о нет, не сменяю на плен Свободную, новую долю». II Суров инквизитор великий сидит, Теснятся кругом кардиналы, И юный преступник пред ними стоит, Свершивший проступок немалый. Он бегство затеял из монастыря И пойман был с явной уликой, Но с сердцем свободным, отвагой горя, Стоит он бесстрашный, великий. Вот он пред собраньем ведет свою речь, И судьи, смутяся, робеют, И стража хватается гневно за меч, И сам инквизитор бледнеет. «Судить меня смеют, и кто же — рабы! Прислужники римского папы Надменно и дерзко решают судьбы Того, кто попался им в лапы. Ну что ж! Осудите меня на костер, Хвалитеся мощью своею! Но знайте, что мой не померкнется взор, Что я не склоню свою шею! И смерть моя новых бойцов привлечет, Сообщников дерзких, могучих; Настанет и вашим несчастьям черед! Над вами сбираются тучи! Я слышал: в далеких германских лесах, Где все еще глухо и дико, Поднялся один благородный монах, Правдивою злобой великий. Любовию к жизни в нем сердце горит! Он юности ведает цену! Блаженство небес он людям не сулит Земному блаженству в замену! А вы! Ваше время давно отошло! Любви не вернете народа. Да здравствует свет, разгоняющий зло! Да здравствует наша свобода! Прощайте! Бесстрашно на казнь я иду, Над жизнью моею вы вольны, Но речи от сердца сдержать не могу, Пускай ею вы недовольны». Дата создания: до мая 1903 год
-
- литература
- поэзия
-
(and 7 more)
Tagged with:
-
eLIBRARY ID: 26318698 CHALLENGES OF QUALITATIVE METHODOLOGY IN THE STUDY OF THE RELIGIOUS LIFE OF ROMA (ON THE EXAMPLE OF THE PROTESTANTIZATION OF ROMA IN SOUTHEASTERN SERBIA) TODOROVIĆ D.1 1 University of Niš Тип: статья в сборнике трудов конференции Язык: английский Год издания: 2013 Страницы: 197-206 ИСТОЧНИК: СОЦИОЛОГИЯ РЕЛИГИИ В ОБЩЕСТВЕ ПОЗДНЕГО МОДЕРНА (ПАМЯТИ Ю.Ю. СИНЕЛИНОЙ) Материалы Третьей Международной научной конференции. Ответственный редактор: Лебедев С.Д.. 2013 Издательство: ИД "Белгород" КОНФЕРЕНЦИЯ: СОЦИОЛОГИЯ РЕЛИГИИ В ОБЩЕСТВЕ ПОЗДНЕГО МОДЕРНА Белгород, 13 сентября 2013 г. КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: ROMA, RELIGIOUS LIFE OF ROMA, PROTESTANTIZATION OF ROMA, SOUTHEASTERN SERBIA, QUALITATIVE METHODOLOGY АННОТАЦИЯ: Previous research into the religious life of Roma in Serbia has mostly been based on questionnaires and surveys of sociologists of religion on their religious (current connection to religion and church) and confessional (belonging to a religion) self-identification, on the ritual celebration of two religious-ethnic holidays: Vlasuljica (January 14, St. Basil) and ĐurĊevdan (May 6, St. George), on the relationship between the religious majority and the Romani religious minority and religious discrimination against Roma, as well as on the influence of ethnic-religious factors on the social distance towards the Romani people. Researchers have not, however, engaged in more complex understanding of the Romani religious culture and nuanced systematization of the manner in which believers interpret their own religious experience in the context of their natural surroundings. Particularly in the case of more recent phenomena in the Serbian religious market, such as the conversion of Roma to small religious communities and the way in which this process has been unfolding: missionary activity (evangelization), conversion, that is, proselytism (drawing believers).The paper describes a substantial research effort to detect Roma as a religious-confessional reservoir of Protestantization and the ways in which qualitative methodology is used to study the factors of the Romani association with Adventists, Baptists, Pentecostals, and Jehovah‟s Witnesses, the most numerous and agile representatives of the “third” branch of Christianity in southeastern Serbia. D. Todorovich. CHALLENGES OF QUALITATIVE METHODOLOGY.pdf
-
- качественные исследования
- протестантизм
-
(and 2 more)
Tagged with:
-
Умное христианство Ульриха Цвингли: нужна ли в 21 веке новая Реформация? Христианскую Реформацию, обычно, ассоциируют с именем Мартина Лютера, однако его богословие, все-таки, не вполне последовательно и является чем-то промежуточным между католицизмом и последовательным очищением христианства от магизма и несвободы. На наш взгляд, более интересной с богословской точки зрения является позиция другого реформатора - Ульриха Цвингли. Как известно, Бог создал человека по своему образу и подобию. Разумеется, речь не идет о том, что Бог сам по себе имеет форму человеческого тела, но о том, что человек наделен разумом и свободой воли. Поэтому разумность и свобода являются теми основами, на которых, в том числе, стоит христианство. Однако к XVI веку в европейском христианстве сложилась совсем уж вопиющая ситуация как раз с разумностью и свободой. Папство присваивало себе все большую и большую власть, суеверия, поддерживаемые Католической церковью, превратили христианство в нечто карикатурное. Последней каплей стали обещания католических проповедников избавлять души из Чистилища за покупку индульгенций. Было понятно, что дальше так продолжаться не может, ведь деградация христианства, по сути, вела к его превращению в разновидность суеверного язычества. Реформация становилась неизбежной. Поэтому проповедники необходимости реформ в Церкви стали появляться практически одновременно в разных местах. Одним из них был швейцарский клирик Ульрих Цвингли. Главное внимание реформатор Цвингли уделил учению о таинствах. По католическому (да и православному) учению таинство - это обряд, при помощи которого призывается божественная сила (благодать) для определенной цели. Например, в таинстве крещения при окроплении водой и произнесении тайноустановительных слов человек очищается от всех своих грехов, в таинстве исповеди после произнесения специальных слов священником - от грехов, совершенных после крещения; в таинстве Евхаристии хлеб и вино, опять же, при совершении священником определенных действий и произнесении определенных слов пресуществляются в тело и кровь; в таинстве брака при совершении обряда венчания супругам посылается особая благодать и т.д. По сути дела, в основе такого представления о таинствах лежит магизм. Суть магии состоит в манипулировании сверхъестественными силами для решения тех или иных задач. Магу достаточно совершить правильный обряд в нужное время и в нужном месте, произнести правильный набор слов (заклинаний) - и тогда сверхъестественные силы сделают то, что ему нужно. Это можно сравнить со своего рода программированием потусторонних сил на определенные действия. При помощи магии язычники призывали силу духов и языческих божеств. И если в языческих религиях это выглядит вполне органично, ведь их божества и духи - это все лишь олицетворения могущественных сил природы, а силами природы можно манипулировать (по сути дела, манипулированием силами природы занимается и прикладная наука, но уже на основе рационального знания), то для христианства - неприемлемо. Христианский Бог - это не олицетворение силы природы, а всемогущая Личность, создавшая и саму природу, манипулировать ей невозможно. В Новом Завете ясно сказано, что Бог помогает не тем, кто совершает правильные обряды и произносит правильные слова-заклинания, но тем, кто пребывает в любви и обращается к Нему в духе и истине: «Иисус говорит ей: поверь Мне, что наступает время, когда и не на горе сей, и не в Иерусалиме будете поклоняться Отцу. Но настанет время и настало уже, когда истинные поклонники будут поклоняться Отцу в духе и истине, ибо таких поклонников Отец ищет Себе. Бог есть дух, и поклоняющиеся Ему должны поклоняться в духе и истине» (Ин. 4:21-23) «Ибо Я милости хочу, а не жертвы, и Боговедения более, нежели всесожжений» (Осия 6:6) Здесь же можно вспомнить притчу о фарисее и мытаре: фарисей выполнял все предписания Закона скрупулезно, в то время как мытарь был всеми презираем за свою профессию (собирать налоги в пользу римлян). Однако Бог фарисея отверг за его гордыню, а мытарю благоволил за его искреннее покаяние. В этой притче с предельной ясностью отвергается любой намек на магизм в отношениях человека с Богом. Вот почему учение о таинствах так волновало Цвингли. Ведь именно необходимостью совершения таинств Католическая церковь налагала на христиан обязанности, о которых ничего не сказано в Св. Писании, а также обосновывала необходимость существования привилегированной церковной иерархии (ведь большинство таинств могли выполнять только рукоположенные священники, а некоторых - только епископы). Более того, расхождения в деталях совершения таинств вели к нетерпимости и конфликтам между христианами. Например, известно, что вопрос о том, на каком хлебе должна совершаться Евхаристия - квасном или пресном, был камнем преткновения, способствовавшим расколу христианства на католиков и православных. Из этого же проистекали бесконечные споры, которые ведутся и до сих пор, о легитимности той или иной иерархии. Ведь нелегитимная иерархия не сможет, исходя из этой доктрины, совершать действительные таинства. Отсюда и взаимные анафемы. Таким образом, пересмотр учения о таинствах является ключом к освобождению христианской веры от пут рабства, нетерпимости и суеверий. Вот почему Цвингли уделял ему первостепенное внимание и настаивал на последовательном отказе от магического понимания таинств. В этом он разошелся даже с Лютером, который занял компромиссную и довольно путаную позицию по вопросу пресуществления. Доктрина пресуществления входит в непримиримое противоречие с разумом и являет собой яркий пример иррационализма. Она, соответственно, противоречит принципу разумности. С точки зрения этой доктрины, во время обряда Евхаристии и произнесении священником соответствующих тайноустановительных слов (причем в католичестве и православии они несколько различаются, что также порождает споры между этими двумя конфессиями), хлеб и вино изменяют свою природу и становятся физически телом и кровью. Однако общеизвестно, что характеристики евхаристического хлеба и вина на самом деле остаются неизменными. Если жидкость имеет вкус вина, цвет вина, молекулярную структуру вина, текучесть вина и все его прочие характеристики, то понятно, что эта жидкость – и есть вино, а не кровь. То же самое с хлебом. Верить в то, что нечто, имеющее все характеристики и проявления хлеба и вина «на самом деле» является человеческим мясом и кровью, значит, вступать в противоречие с элементарной логикой и проявлять сугубый иррационализм. Это понимал и Мартин Лютер. Однако он, имея классическое средневековое образование, а также поддерживая феодальную княжескую власть (которая ему покровительствовала), не желал полностью отказываться от присутствия реального тела и крови в евхаристическом хлебе и вине, поскольку это означало бы, во-первых, слишком резкий разрыв с иррационализмом Средневековья, а во-вторых, открывало бы путь к утрате феодалами контроля за религиозной жизнью населения (ведь тогда наличие духовенства становилось бы бессмысленным). Поэтому Лютер предложил доктрину «соприсутствия», в соответствии с которой истинные тело и кровь в Евхаристии присутствуют вместе, а не вместо, хлеба и вина. Тем самым Лютер надеялся снять логическое противоречие в доктрине пресуществления: хлеб и вино остаются хлебом и вином, однако в Евхаристии к ним неким образом добавляются тело и кровь. Такая компромиссная позиция, однако, ничего не дает, поскольку никаких доказательств присутствия в евхаристическом хлебе и вине тела и крови предъявить пока никому не удавалось. Магизм этого таинства также в данной доктрине никуда не исчезает. Ульрих Цвингли предложил единственное рациональное и последовательное объяснение Евхаристии, к тому же полностью согласующееся со словами самого Христа: «сие творите в Мое воспоминание». По Цвингли Евхаристия, как и все другие таинства, имеет символический смысл, она творится в воспоминание тайной вечери и жертвы, которую принес Христос за спасение людей. Никакого магического превращения в этом таинстве, как и в других, не происходит. Отсутствие в таинствах магизма и волшебных превращений делает бессмысленной и церковную иерархию. Если Лютер сохранил епископальную структуру Церкви, то Цвингли предложил демократический, сетевой принцип Церкви как равноправного союза всех верующих. Если для Лютера, как и для католиков и православных, принадлежность к Церкви определялась «правильным» причащением у «законных» служителей, то для Цвингли это было неважно. Позиция Цвингли отличалась терпимостью и экуменичностью: он предлагал руку дружбы Лютеру, однако последний уперся в Евхаристию. Таким образом, магическое понимание таинств ведет к нетерпимости и разделению в среде христиан, которые начинают спорить между собой, чья магия лучше и на чьи обряды Бог отвечает, а на чьи – нет. В XVI веке общество, в целом, оказалось еще не готово к принятию более радикальной, но и более последовательной позиции Цвингли. Лютеранство приобрело более широкое распространение. Однако сегодня, в XXI веке, в эпоху Интернета, сетевых структур, всеобщего образования и колоссального научного прогресса цвинглианство могло бы стать основой для новой Реформации. Ведь христианство в наше время, как и тогда, переживает кризис, вызванный примерно одними и теми же причинами: люди устали от магизма и суеверий, от иерархии, которую обвиняют в злоупотреблениях, начиная от использования религии для личного обогащения и заканчивая педофилией. Реформация XVI века оказалась незавершенной. Удастся ли завершить ее в нашу эпоху, или христианство окончательно дискредитируется иерархической магической Церковью и канет в лету? †Христианская традиция † 28 сен 2019Подписаться https://vk.com/@christian_tradition-umnoe-hristianstvo-ulriha-cvingli-nuzhna-li-v-21-veke-novaya
-
- протестантизм
- реформация
-
(and 4 more)
Tagged with:
-
В авиакатастрофе на Кубе погибли 20 священников Фото: Enrique de la Osa / AP Photo В авиакатастрофе лайнера Boeing-737 на Кубе погибли 20 священников. Об этом сообщает Associated Press со ссылкой на Кубинский совет церквей. Все они были членами протестанской церкви Назарянина. Пасторы возвращались домой после конференции в Гаване. Министр транспорта страны Адель Искьердо уточнил, что при крушении погибли 110 человек, трое выжили и доставлены в больницу в тяжелом состоянии. Спасатели обнаружили один из двух бортовых самописцев самолета. Самолет мексиканской компании Global Air упал на сельскохозяйственные поля в 13 километрах от города Сантьяго-де-лас-Вегас 18 мая. Обломки разбросало на территории диаметром примерно 20 километров. Лайнер осуществлял внутренний авиарейс из Гаваны в Ольгин и рухнул сразу после взлета. Источник: https://lenta.ru/news/2018/05/19/pastors/
-
- трагедии
- протестантизм
-
(and 1 more)
Tagged with:
-
Реформация неизбежна 5 ДНЕЙ НАЗАД ДИАКОН АНДРЕЙ БЕЛОУС Весь христианский мир, не считая РПЦ и РФ, отмечает в этом году пятисотлетие реформации. Протестанты его празднуют, католики пишут про «как мы дошли до жизни такой». Оценки самые разные: от начала эры свободы и экономического процветания до варварского уничтожения христианской культуры целых народов и причины религиозных войн. Раз так, то и нам нужно или повторить ее, или ни в коем случае не допускать. Например, сделать вид, что ее просто не было. Но мне хотелось бы сказать о том, что обычно забывают. Причины реформации Обычно среди них вспоминают о разврате вокруг папского престола, семейке Борджиа и прочих прелестях эпохи Возрождения. Но дело совсем не только в Риме. Дело в том, что это становилось нормой по всей Европе. Это был не первый случай, когда Католическая Церковь переживала подобный кризис, но раньше появлялись движения за возрождение церковной жизни, и перемены происходили изнутри. И в этот раз появилось «Общество Иисуса», но появилось оно через 15 лет. Здесь иные католики говорят «вот видите» и заявляют, что Лютер просто поторопился и реформация — чуть не роковая случайность. Если бы Лойола родился раньше Лютера, тот бы мог просто вступить в иезуиты. Ну, конечно, мог бы. А могло бы и не быть никакого «общества». Обычно, живущим в роскоши епископам не слишком нравится идея очищения церкви. И, если посмотреть с другой стороны, все предыдущие внутренние обновления католичества тоже начинались с внешних вызовов и разделений в ней. Время свв. Франциска Ассизского и Доминика — это эпоха альбигойских войн, когда пограничье Франции и будущей Испании стало государством гностиков, а их проповедники ходили по всей Европе. Реформы папы Иоанна XXII — это время «великой схизмы», когда половина европейских государств считала его самозванцем. Даже оба Ватиканских собора были ответами на кризис, а не его причиной. Сначала люди стали все меньше и меньше ходить на мессу, а уже потом случилась богослужебная реформа, включая и перевод на национальные языки. Через 450 лет после реформации, если что. Если что, эта тема обсуждалась и до реформации, и до Лютера, и раз за разом в этом отказывали. Теперь посмотрим на карту. Католические страны, в основном, говорят на романских языках. Латынь для них — тот же старославянский для нас. Что-то понятно почти без перевода, что-то нужно учить, но учить это им гораздо легче, чем жителям Германии или Скандинавии. В южных городах латынь знают не только юристы и врачи, но и купцы с их сотрудниками, дворяне (а процент дворян в республиках выше, чем в королевствах, и получить дворянство проще). В общем, латынь знает не только элита, но и значительная часть среднего класса и даже простолюдин, регулярно ходящий в церковь, думает, что понимает богослужение. Он, конечно, много что понимает не так и половину додумывает, но для обычного жителя Бранденбурга это просто чужой язык, который он не понимает вообще. Конечно, есть франкоязычные протестанты (они, в основном, сохранились в Швейцарии) и германоязычные католики (Австрия, Бавария и не только), но в целом разделение получилось именно такое. А между ними — другие народы Европы, тянувшиеся то к одному, то к другому. Среди чехов огромное число протестантов, да и началось там все даже раньше, чем в Германии. В Польше победило католичество, а в Литве, которая была с ней в одном союзном государстве, утвердился протестантизм. В общем, что это значило-то? Идеи того же перевода богослужения и Библии обсуждали до реформации и получали в ответ отказ за отказом вместе с приказом «разобраться». Обычный механизм самоочищения перестал работать. Но почему? Есть простое объяснение, что люди прочитают из Писания, что епископ не должен жить в роскоши, что в Библии нет про индульгенции и, вообще, каждый начнет толковать все, как ему вздумается, и единству Церкви придет конец. Наверное, в нем есть определенная доля истины. Но дело не только в этом. Главный конфликт средневековья – спор о власти между церковной властью и королевской. Кто настоящий «наместник Христа» — Папа или Император. Спор начался примерно во времена Златоуста и закончился для католиков на Первом Ватиканском соборе. Победил Папа. Победил, отчасти от того, что исчезли его противники в споре. Император стал фактически королем Австрии, Испанская империя потеряла колонии, и даже Португалия вернула свою независимость, Французское королевство исчезло, и возвращение Бурбонов имело не больше сторонников, чем у нас сейчас реставрация Шуйских (а Василий Шуйский, между прочим, последний русский царь из династии Рюриковичей). Католические короли и сейчас получают священное помазание, но не могут тягаться с папой по влиянию на церковную жизнь даже в своих королевствах. Но тогда было не так. Священное миро и священная кровь казались не меньшим основанием власти в христианском мире, чем тройная корона Папы. А то и большим, потому как «сколько дивизий у Папы Римского»? У Папы была, возможно, самая сильная армия в Италии, но с армией Франции, Германии или Испании она тягаться не могла. Император хотел сам считаться главой церкви, а каждый Карл или Людовик – быть «почетным святым и почетным Римским папой нашего королевства». Ну, если не каждый, то каждый второй. Реформация попала на подготовленную почву, и короли ухватились за эту возможность. Одни прямо становились протестантами, другие угрожали этим и требовали от Рима уступок. А на это накладывался и национализм, только что ставший в Европе мейнстримом. Зачем нам подчиняться Папе, если мы можем иметь свою, национальную церковь. Например, Церковь Англии. Так и вышло, что реформация освободила церкви от далекой и относительной власти Рима, но подчинила ее местным правителям. Как молиться — решал теперь не далекий Римский папа, а король Англии, например. Свободу во внутренней жизни эти церкви получили не в XVI, а в XIX веке, и тоже из-за того, что власть монархов ослабла или вовсе исчезла. «Протестантизм уничтожил культуру»… Это тоже не совсем так. Конечно, погибло немало статуй и изображений, были разрушены некоторые церкви, но делали это чаще не традиционные протестанты, а фанатичные реформаторы. С традиционными же все немного сложнее. Очень многое они потеряли от того, что за «возрождение первохристианского богослужения» взялись люди, не имевшие представления об истории богослужения. Потому как наука такая была на уровне «если ап. Петр использовал опресноки, то он служил по римскому обряду». Соответственно, наоборот — если он использовал квасной хлеб, то по служебнику 1497 года, изданному в Венеции или в Москве. Вроде бы как в таких условиях то, что не нравится реформатору, он объявит поздними вставками, а то, что нравится – оставит. Кальвину не нравилось все, а Елизавете Тюдор почти все нравилось, Лютер был где-то посередине. Вроде как кошмар и ужас, но тут есть два момента. 1. Из-за этого в богослужении англикан и, в меньшей степени, лютеран остались местные особенности, которых в католичестве стало заметно меньше после Тридентского собора. 2. Католики возмутились и стали писать, что все вы правите неправильно, и Никон, собака, все святые книги извратил. Ой! Это не отсюда, но к месту. Если в Европе историю богослужения стали изучать из-за споров католиков и протестантов, то у нас процесс пошел из-за полемики со старообрядчеством. В истории богословских споров католиков и протестантов родились многие принципы и методы, которыми сейчас пользуются все гуманитарные науки. Например, критика источников, анализ текста. Споры о том, мог ли апостол Павел написать Послание к Тимофею и не подделка ли Послание Иакова, дали нам те методы, которыми сейчас определяют, написал ли оду Овидий или подражатель XV века. Реформация вывела богословие из университетских гетто, сделало его жизненным вопросом, чего не было в христианском мире (ни на Востоке, ни на Западе) уже тысячу лет. Можно было сказать, как во времена Григория Богослова: «Я иду в баню, а меня спрашивают о латыни. Спросишь, сколько стоит хлеб, а тебе говорят о пресуществлении». И так было не только в протестантских странах, но и в католических, а гравитационными волнами задевало и далеких православных. Скажем, наш Стоглавый собор не только начался во время продолжавшегося Тридентского, но и вопросы решал примерно те же. Увы, без кафедр теологии в университетах (да и без университетов, если на то пошло) решал он их гораздо хуже. Религиозные войны Европейские королевства всегда воевали друг с другом. Если посмотреть на историю, любая из стран Западной Европы воевала со своими соседями гораздо чаще, чем с Россией. Феодальные войны коалиции герцогов против своего короля тоже не были чем-то необычным, а в Германии так и вовсе было странно, если их не было лет 50. Но реформация дала им религиозную основу, вовлекла в них народные массы. Эти войны стали более жестокими, и если раньше местные крестьяне были ценным ресурсом, который во время войны старались не трогать (грабили, если денег на фураж не было, но не уничтожали), то теперь иноверные крестьяне были еретиками и врагами, которых нужно уничтожить. В общем, это был кошмар, который закончился законами о веротерпимости, когда стало ясно, что «окончательного решения религиозного вопроса» добиться невозможно, потому как силы обоих сторон в масштабе Европы примерно равны. Эти законы были несовершенны, часто в них была дискриминация религиозных меньшинств, но они гарантировали, что вот этими «еретиками» не будет заниматься ни королевское правосудие, ни даже местная инквизиция. Быть гугенотом во Франции XVIII века больше не преступление, равно как быть католиком в Пруссии, хотя уход из «господствующего исповедания» им очень даже может быть. Так что полная веротерпимость и равенство — это уже конец XIX века, но это тоже продолжение той истории. Реформация в современной России Она (реформация) не то, что невозможна, она идет. Просто о ней не принято говорить так. Возьмем, областной центр Н-ск. В нем есть двадцать православных храмов, в которые в среднем в воскресенье приходит по 200 человек. Итого – четыре тысячи. В некоторых из них две литургии и цифру можно поднять до 4 500 человек. Это люди, которые, в целом, принимают порядки в РПЦ. Кто-то из них хочет службу на русском, а кто-то требует запретить все вокруг, но уходить они не собираются и активно протестовать могут до определенного предела. А еще в городе есть десяток протестантских церквей, в которых по нескольку служб за день, с утра до вечера. Если это центральная Россия, число их прихожан будет сравнимо с числом православных, если Сибирь – превосходить. Есть ниша и для тех, кому РПЦ не нравится, но хочется и русского языка, и традиции. Ее занимают католические приходы латинского обряда. Соответственно, человек, которого не устраивает ситуация в РПЦ прямо так же, как Лютера, может уйти куда угодно — от старообрядцев до баптистов, а не биться головой об стену. Остановить его может только убежденность, что вне РПЦ и признанных ей Поместных Церквей (список периодически обновляется) нет ни благодати, ни спасения. Собственно, поэтому-то иерархия РПЦ и свернула экуменизм внутри России. Если кардинал будет молиться в алтаре Храма Христа Спасителя, верующие могут подумать, что они такие же христиане, и уйти к ним. Поэтому же МП не борется с «борцами с экуменизмом». Им можно даже патриарха критиковать — пока они сами не объявляют об уходе из МП, никто их не преследует и не притесняет. Факт же в том, что люди «голосуют ногами», и число практикующих православных и протестантов в России примерно равно. Так что «реформация в России» и так уже случилась. Просто ее у нас не замечают ни РПЦ, ни государство (и слава Богу, хочется добавить, а то начнут запрещать). В общем, власти РФ не отмечают юбилей реформации, чем еще раз доказывают правоту старого гэбиста Андропова, и спустя 35 лет после его смерти они все еще не знают общества, в котором живут. http://ahilla.ru/reformatsiya-neizbezhna/
- 1 reply
-
- полемика
- православие
-
(and 5 more)
Tagged with:
-
Перерождение капитализма: чудовищный космос, угрожающий уничтожением мира 21 апреля 1864 года родился Макс Вебер – немецкий социолог, экономист и философ, изучавший зарождение капитализма и тенденции его изменения Дмитрий Буянов, 21 апреля 2017, 14:40 — REGNUM В последнее время к традиционным причитаниям на тему «загнивания Запада» стали примешиваться новые обертоны, выражающие некую оторопь и удивление: капиталистические страны, всегда игравшие на поле «свободы», «прогресса», гуманистических ценностей и человеческих свобод, все больше и больше то ли куда-то «поворачивают», то ли заходят в своих действиях слишком далеко. Нарушаются принципы, казалось бы, ключевые для западной цивилизации. Исчезает пиетет перед законом, как международным, так и внутренним (оказывается, что «коррупция» процветает не только в России), разрушаются традиционные основы западного общества, вроде семьи и полноценной частной собственности (люди живут в кредит, владельцы предприятий так запрятаны в хитросплетениях акций и долей, что их не отыскать). Интересы и границы национальных государств нарушаются по праву сильного, появляются транснациональные структуры, не связывающие себя проблемами каких-то конкретных народов, стран, культур, «Родин» и прочего. Демократия сводится к власти даже не двух партий, а двух родов — и попытка разорвать «порочный круг» ограничивается остающейся у власти, вне зависимости от выборов, экономической, спецслужбистской и политической элитой. В принципе, даже массовые протесты не игнорируются только в случае, когда за ними стоят «элитарии» с могущественной машиной СМИ. На повестке дня стоит мировая война, для которой политикам уже даже не нужна видимость объективных оснований, права меньшинств (и далеко не только ЛГБТ), поддержка Западом бандеровцев и террористов (с которыми, вроде как, нужно бороться), политическая травля в спорте и искусстве… Однако даже если отвязать (следуя призыву некоторых либералов) капиталистическую систему от «политической конъюнктуры» и «вкусовщины» (все меняется, а новизна всегда воспринимается враждебно), мы столкнемся с еще более фундаментальными проблемами — связанными не с неким недавним «поворотом», а с логикой развития капитализма как такового. Вернее сказать: с проблематичностью наличия этого самого развития. Если на рынке выживает не новаторский и сложнейший шедевр гения, а «конвейерный» продукт, копирующий предшественника и потакающий простым массовым вкусам. Если под разговоры о «правах человека» судьбу его определяет узкая когорта элит, создающая системы тотальной слежки, контроля, подавления. И это — наряду с все возрастающей ролью в формировании человека СМИ, контроль над которыми также сосредоточен в небольшом уже «пуле» международных концернов. Если реальное производство подчиняется виртуальным ценным бумагам, а они — силе авианосцев той или иной страны… Мы не можем не задаться вопросом: если капитализм — как и всякий преходящий общественный уклад — это инструмент, то в чьих руках он находится? И каким целям служит? О чем думали люди прошедших столетий, когда поддерживали создание именно этой политической и экономической системы — и был ли вообще у них выбор? Может ли так оказаться, что первое (и определяющее) «превращение» капитализм пережил уже давно, чуть ли не в начале своего существования — и все разнообразие проблем, встающих перед нами, являются на деле неизбежными этапами этого большого «нового» пути? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо обратиться даже не к именитым критикам капиталистической системы — а к ее родоначальникам, основным теоретикам, желавшим капитализму всяческих благ — и потому всматривающимся в тенденции его развития. Одним из таких авторитетов является Макс Вебер — социолог, экономист и философ, воплотивший в себе все положительные черты сторонника капитализма: рационализм, научность, уважение к личности, внимание к регулированию рыночной системы за счет правильного выстраивания общественных и правовых институтов. Он особенно ценен тем, что стоял не у самых истоков — и мог на фактическом материале проследить, куда двигается капиталистическая система в реальности. Его описание реальных основ и «духа» капитализма — вот что особенно интересует нас сейчас. Цели и задачи Эрих Фромм, как и значительная часть западной интеллигенции ХХ века, удивлялся парадоксальности капитализма: будучи призванным разрушить порабощенность человека традиционным обществом, дать ему свободу выбора и предпринимательства, он, на деле, вызвал у него желание «бегства от свободы». Люди не стали хозяевами своих судеб, а попали в рабство к системе, к беспощадной рыночной Машине — обеспечивающей не общее благоденствие человечества, а собственный рост. В ответ, кто-то выбрал судьбу «конформиста» — человека, пытающегося приспособиться к мнению «большинства» и найти в нем относительную защиту, или видимость этой защиты. Кто-то — рванулся еще дальше назад, в новый традиционализм, под власть диктатора-царя и его фашистской партии в том или ином обличье, лишь бы не иметь дело с обезличенным рыночным Механизмом. Вебер находит тот же парадокс в самом моменте зарождения капиталистической системы. Он пишет, что первоначальной целью капитализма было отнюдь не потребление и благоденствие. Напротив, эти ценности характерны, скорее, для традиционного общества: аристократы проиграли конкуренцию буржуазии, поскольку пускали деньги не «в рост», а на развлечения и повышение уровня жизни — еду, интерьер усадьбы, всяческую роскошь. Также и крестьянин работал не для того, чтобы больше заработать — а чтобы прокормить себя и семью. Когда пища оказывалась обеспечена — работа заканчивалась и начинался досуг. Капиталисты же были одержимы идеей накопления — бесконечного увеличения капитала как самоцели, не предполагающей никаких следующих за этим действий. Не было никакого предела, после которого можно было бы «расслабиться», — и использовать добытое богатство как инструмент для достижения истинной цели. Это было бы сумасшествием, или очень плохим расчетом, если бы не одно обстоятельство. Вебер отмечает, что развитием капитализма в этом, характерном именно для Запада, смысле занимались вполне конкретные группы людей. В общем, их можно назвать «протестантами», но социолог уточняет: создателями капиталистической системы — и по «духу», и по факту, — были кальвинисты и близкие им протестантские секты. Сейчас модно говорить, что одной из капиталистических ценностей является «свобода» — личности, предпринимательства. Однако протестантизм как основа капитализма был связан с жестким религиозным регламентированием жизни, пришедшим на смену уже незримому, мало ощутимому, почти формальному господству католической церкви. То есть с сознательной несвободой. И в сектах, где эта преданность высшей цели была самой высокой и аскетичной — у квакеров или меннонитов — развитие капиталистического элемента шло особенно сильно. Более того, зачастую оно входило в противоречие с самим «прогрессом» (еще одной «классической» ценностью западного общества): лютеранство, как и протестантские секты, были враждебны многим сторонам и достижениям современной им жизни. Однако именно они положили начало идее, что безграничное умножение капитала — и есть высшая ценность, если не самоцель. Идея Мартина Лютера была проста: наличная жизнь — хоть крестьянина, хоть ремесленника, хоть помещика — является таковой по воле Бога. Поэтому нужно не отказываться от нее, уходя в аскетизм — а максимально реализовывать свое «профессиональное призвание». Если башмачник будет делать башмаки, а танцор — танцевать, то это будет большим следованием провидению, чем если те же башмачник и танцор бросят данное им Творцом дело и уйдут в монастырь. С течением времени это отождествление принятия своего профессионального и социального положения с повиновением божественной воле у Лютера только росло. У протестантских мистиков — предтеч сект — оно соединялось с требованием соблюдения аскетизма без отказа от жизни «в миру». Однако логическое завершение эта концепция получила у Жана Кальвина и в примыкающих к нему сектантских течениях — пиетизме, методизме, анабаптистском сектантстве. Общей для них была вера в то, что «грехопадение лишило человека способности направлять свою волю на какие-либо духовные блага или на что-либо, ведущее к блаженству», то есть, что человечество не способно сознательно стремиться к добру и улучшаться, «восходить». Только Бог, своим решением и усилием, может вывести человека из греха. «Для проявления своего величия», он изначально выбрал часть людей, которых предопределил к спасению, к вечной жизни в раю. Другим же Бог присудил вечную смерть, адские муки за их неискупленные грехи. Помимо очевидной идеи «избранности», зависящей не от действий человека в этом мире, а решенной еще до его рождения, — в этой системе есть еще один важнейший момент: «Не Бог существует для людей, а люди для Бога; все деяния человека (для Кальвина также является непреложной истиной, что для вечного блаженства предназначены лишь немногие) имеют смысл только как средство самоутверждения божественного величия. Прилагать масштабы земной «справедливости» к суверенным решениям Всевышнего бессмысленно, и к тому же оскорбляет Его величие. Ибо Он, и только Он один, свободен, то есть неподвластен закону, и решения Его лишь постольку могут быть поняты и даже просто известны нам, поскольку Он сочтет за благо сообщить их нам. Нам даны лишь эти фрагменты вечной истины, все остальное, и в частности смысл нашей индивидуальной судьбы, покрыто таинственным мраком, проникнуть в который нам не дозволено. Если бы отвергнутые Богом стали жаловаться на незаслуженную ими кару, они уподобились бы животным, недовольным тем, что они не родились людьми». Иначе говоря, расхожее обвинение капитализма в том, что в нем основной целью является не развитие человека, а беспредельный рост самой экономической системы — корнями уходит в это положение кальвинизма. Никто и не думает о свободе и благе людей: они являются лишь инструментом в руках прославления Бога. Ради своего развития, Система будет порабощать человека, ограничивать его, ставить в жесткие рамки, регламентировать — не потому, что это надо для развития личности или общества, а потому, что из человечества нужно выжать максимум усилий, предел эффективности, во благо Машины (или Бога). Но почему же протестант, в условиях, когда его действия никак не влияют на решение Бога о спасении, будет вообще работать, следовать провидению — а не займется кутежом и попыткой сорвать больше радостей земной жизни? Дело в том, что ситуация, когда душу нельзя спасти с помощью церкви и таинств, да и вообще каких-либо действий — раскрывает между человечеством и Богом непреодолимую пропасть. Люди не могут «достучаться» до Творца, он их не слышит — и верующий индивид внутренне погружается в непереносимое одиночество. Оно лишь усиливается учением о принципиальной оторванности Бога от нашего мира (его абсолютной «трансцендентности») и ничтожности Творения. Низкая оценка реального мира обеспечивает презрение к нему (то есть аскетизм), невозможность соединиться с Творцом — пессимистичный индивидуализм и беззащитность перед смертью, свойственные западной культуре. Обычным для этого протестантизма является наставление не полагаться на помощь людей, дружбу — естественно, что и речи не могло быть о важной для остального христианства исповеди. Всё это — индивидуализм, одиночество, страх смерти, презрение к реальному миру и его радостям, непредсказуемость спасения — создает в душе человека сильное напряжение. Единственным, что могло хоть как-то, хоть косвенно установить связь человека с Богом — это иступленное занятие предначертанной ему провидением деятельностью. Устойчивость веры, экономический и иной успех на профессиональном поприще — были признаками, по которым люди могли судить о своей «избранности» или, наоборот, обреченности на вечные муки. Порою протестантами прямо заявлялось: недостаточная уверенность в своем спасении — есть свидетельство неизбранности. Поэтому каждый должен жить так, будто он выбран Богом для искупления греха и благоденствия: исполняя его волю, славя его работой, видя в успешном ее продвижении знак, что все идет в правильном направлении. На труд «во славу Господа» протестанты возлагали и реализацию «любви к ближнему»: служить и помогать незначительной твари (конкретному человеку) — глупо. А вот прославление Творца непрерывной работой — лучшее, что может сделать верующий на благо всего рода человеческого. Короче говоря, все это накопление, умножение капитала, развитие капиталистической системы — было для протестантов не самоцелью, а единственным инструментом служения Богу и налаживания некоего подобия контакта с ним, преодоления мучительного одиночества и неопределенности посмертной судьбы. Превращение Итак, мы видим, что Машина капитализма выстраивалась не для развития человека, а для максимально эффективного принесения его усилий и труда в жертву специфически понимаемому, оторванному от мира Богу. Отсюда — феномен «отчуждения», важный для Маркса и ХХ века: человек работает не на собственное благо, а на благо оторванной и даже противостоящей ему, «жиреющей» за его счет Системы. Здесь же — и странный западный «рационализм», который постоянно подчеркивает Вебер. Капитализм связан с наукой, строгим расчетом, эффективностью — но не с точки зрения человека и его интересов, а с позиции того, как можно выжать из человека максимум результата. Это коммунисты говорят о «разумности» — им необходимо подчинить Систему потребностям развития человека, которые не сводятся к цифрам, а включают творчество, культуру, чувства. Протестанту же достаточно именно сухого, математического, «рационального» расчета роста капитала. Рядом — характерный для Запада диктат закона, общественных институтов: как протестантизм склонен подчинять жизнь индивида формальным правилам, так это делает и право. Западное общество не рассчитывает на сознательность людей, их понимание «целесообразности» ‑ и предпочитает формализованные системы, с минимумом свободы для интерпретаций. Оно загоняет греховных, неспособных стремиться к добру людей в жесткие формы, не оставляющие им никакого выбора. Так котел создают не из расчета на «сознательность» и добрые намерения пара, а из необходимости использовать его неотменяемые (в случае человека — злые) свойства во благо. В принципе, Вебер приходит к выводу, что протестантизмом была создана жуткая капиталистическая машина, которая просто по инерции перемалывает все новые и новые поколения людей (и здесь, как у Джека Лондона в «Железной пяте», нет различия между рабочими и капиталистами) — не важно, понимают ли они ее изначальное назначение, или нет: «Еще менее мы склонны, конечно, утверждать, что субъективное усвоение этих этических положений отдельными носителями капиталистического хозяйства, будь то предприниматель или рабочий современного предприятия, является сегодня необходимым условием дальнейшего существования капитализма. Современный капиталистический хозяйственный строй — это чудовищный космос, в который каждый отдельный человек ввергнут с момента своего рождения и границы которого остаются, во всяком случае для него как отдельного индивида, раз навсегда данными и неизменными. Индивид в той мере, в какой он входит в сложное переплетение рыночных отношений, вынужден подчиняться нормам капиталистического хозяйственного поведения: фабрикант, в течение долгого времени нарушающий эти нормы, экономически устраняется столь же неизбежно, как и рабочий, которого просто выбрасывают на улицу, если он не сумел или не захотел приспособиться к ним». Однако в том, понимает человек значение своей деятельности или нет, есть существенная разница. Протестантизм не только придавал накоплению капитала конкретный смысл, но и удерживал общество в этических рамках: трудиться надо было добросовестно, жить аскетично, производство — развивать, а прибегать к нечестным методам конкурентной борьбы, прямому вредительству — запрещалось. Это позволяло направлять бесчеловечную капиталистическую систему в сторону хоть какого-то общественного блага, реализовывать через нее пресловутую «любовь к ближнему». Так же и все нерелигиозные классики капитализма свои экономические теории дополняли этическим учением. Поэтому Адам Смит перед «исследованием о природе и причинах богатства народов» писал «теорию нравственных чувств». Он осознавал, что инструмент капитализма может быть повернут во зло, если у людей будут сняты все моральные ограничения. Однако первоначальный религиозный запал естественным образом остывал и в западном обществе в целом, и в протестантских сектах. Вместе с ним, отпадала и высшая цель (Бог), и система этических ограничений. Человечество оставалось один на один с формой, лишенной содержания. Накопление богатств, служившее инструментом для связи с Господом, становилось самоцелью. В психологии это называется «сдвиг мотива на цель»: человек сначала пьет, чтобы свободнее общаться с друзьями, а затем пьет, чтобы пить — и становится алкоголиком. И алкоголизм убивает и друзей, и семью, и работу — в общем, ломает всю жизнь. Вебер цитирует Бенджамина Франклина, сохраняющего какое-то представление о религиозных целях капитализма, но уже допускающего замену истинных добродетелей (честности, скромности, аскетизма) на их видимость, достигающую в обществе тех же целей. Пройдет время, и эти ограничения отбросят, как помеху на пути обогащения: окажется, что уничтожать конкурента — легче, чем развиваться самому; что воровать — эффективнее, чем производить. Что деньги лучше делать на войнах, чем на мире. Отсюда и берется известная формула английского публициста Томаса Даннинга, повторенная Марксом: «Обеспечьте 10% [прибыли], и капитал согласен на всякое применение, при 20% он становится оживлённым, при 50% положительно готов сломать себе голову, при 100% он попирает все человеческие законы, при 300% нет такого преступления, на которое он не рискнул бы, хотя бы под страхом виселицы. Если шум и брань приносят прибыль, капитал станет способствовать тому и другому. Доказательство: контрабанда и торговля рабами». Стоит ли удивляться, что в современном мире экономические и властные интересы уже настолько оторваны от всяких норм, этики, гуманизма, целей развития человечества? Если, чтобы удержать власть (и прибыль), капиталисту нужно объявить войну прогрессу — то он создаст фашистскую партию и станет ратовать за «новое средневековье», разделение человечества и сокращение населения. Буквально это происходило с конца XIX века (то есть уже во время Вебера) и весь ХХ век, оно же продолжается и сейчас. Вебер утверждает, что капиталистическая система с самого начала не была направлена на развитие человека, свободы, личности. Не предполагалось даже, что ее функционирование будет подконтрольно человечеству (как неподконтролен ему Бог). Вскоре в ней не осталось даже религиозного стержня — элемента, который и так не особенно соотносил ее с нуждами человека. Этике в ней теперь вообще не на что опираться — что мы и имеем счастье наблюдать. Остается вопрос: что с этим делать? Понятно, что все увещевания и призывы к «патриотизму» и «человеколюбию» — не выдержат столкновения с требованиями реальных интересов капиталиста. Практика ХХ века показала, что Запад думал о «государстве благосостояния» только потому, что ему нужно было как-то считаться с существованием СССР — при всех своих объективных минусах и недостатках, системы, дававшей простому человеку гораздо больше, чем капитализм. В локальном масштабе та же история разыгрывалась со всеми социальными достижениями человечества: восьмичасовой рабочий день, вменяемый уровень зарплат, социальные блага — все это было добыто долгой борьбой пролетариата и вообще «низов» капиталистического общества, а не «эволюционным» (сейчас любят этот термин противопоставлять революции) развитием западной системы. И никто не может гарантировать, что капитализм не будет постепенно отвоевывать эти «блага» назад — по крайней мере, фашизм был явной попыткой сделать именно это. Необходимо понять, что является целью экономической и политической системы — развитие человека или что-то другое? Ответив на этот вопрос, нужно установить, в чьих руках система должна находиться — всего народа или какой-то обособленной, элитарной группы, защищающей свои узкие интересы (есть же концепция развития не всех, а «избранных»)? Уже во времена Вебера многие философы и экономисты предупреждали, что капиталистическая система выйдет из-под контроля и будет становиться все более разрушительной. Похоже, мы являемся «счастливыми» свидетелями (и участниками) этого сбывающегося прогноза. Однако прогресс не стоит на месте — почему, с современными возможностями вычислительной техники, образования, производства, человечество не может взять отбившуюся от рук Систему под свой разумный контроль? Если сделать это возможно — то, значит, и нужно. Потому что перед лицом новых войн и попадающих в руки элиты технологий воздействия на общество это становится вопросом уже не просто передела власти и интересов бизнеса, а выживания самого человечества. Источник: https://regnum.ru/news/polit/2266277.html
-
- 1
-
- м.вебер
- протестантизм
-
(and 1 more)
Tagged with:
-
2 Февраля 2017 Когда 1 февраля 2017 года премьер-министр Д.А. Медведев поздравлял патриарха Кирилла с 8-летием патриаршества, глава Русской Церкви отметил, что взаимодействие Церкви и государства «направлено на то, чтобы наша жизнь становилась лучше и духовно, и культурно, и материально, потому что Православная Церковь — это Церковь большинства нашего народа». Однако на основании исследования Левада-Центра от 31 января 2017 года получается, что жители России не считают Церковь и религиозные организации влиятельными институтами. Более того, «Независимая газета» в своей редакционной статье поспешила объявить, что по итогам этого опроса Церковь теряет свое влияние как раз на пике самых острых дискуссий вокруг Исаакиевского собора и попыток запрета театральных постановок в ряде регионов по просьбе местных епархий. Как может сочетаться образ «Церкви большинства» и признание слабости ее роли в обществе? Дело в том, что в реальной жизни православие исполняет много разных функций в глазах граждан – оно может быть символом культуры, истории, государственности, патриотизма, великолепия Церкви, личного благочестия. Большая часть социологических опросов государственных центров (ФОМ, ВЦИОМ) о православии и Церкви приучало и приучает респондентов и читателей к неизбежности быть большинством и уважать православие, не обращая внимания ни на что другое. Опрос Левада-Центра показывает, что люди намного лучше разбираются в церковных вопросах, чем даже многие социологи. Обычные люди, которым задают вопросы о Церкви и религиозных организациях, и отвечают соответственно – не о православии вообще, а именно о роли церковных институтов. Влияние «Церкви и религиозных организаций», согласно опросу Левада-Центра, с 2001 года медленно росло. В 2009 году это влияние достигло пика – 3,42 по пятибалльной шкале, а вот по сравнению с 2016 годом влияние упало – с 3,26 до 3,15, что не является, конечно, столь большим падением. В графике о роли общественных институтов график влияния Церкви ближе всего к показателям графика влияния директоров крупных предприятий. В опросе о доверии «Церкви, религиозным организациям», проведенном в сентябре 2016 года Левада-Центром, всего 43 % заявили о безусловном доверии, а 38% скорее не доверяют религиозным организациям (19% затруднились ответить). Также важно подчеркнуть одно интересное обстоятельство из этого опроса – с 2014 год по 2016 год, судя по графику, доверие к Церкви падало. Насколько Левада-Центр корректно подходит к исследованию роли Церкви в обществе? Многие предыдущие исследования демонстрировали противоречивость картины религиозных предпочтений россиян и их связи с приверженностью к каким-либо религиозным общинам. Вопрос о членстве в Церкви только отпугивает граждан в опросах, хотя рано или поздно его нужно будет задать. Вместе с тем, социологи фиксируют довольно четко – люди отрицательно относятся к тому, что Церковь занимается политикой. Кроме того, своеобразная религиозность россиян, основана, прежде всего, на страхах (Опрос Левада-Центра показал, что употребление слов «секта» и «сектанты» формирует атмосферу враждебности и ненависти). А страхи – это не одно и тоже, что христианская или мусульманская, иудейская или буддистская вера. Ранее, в 2012 году, исследовательская служба «Среда» задавала вопрос о Церкви в новой формулировке в рамках Атласа религий и национальностей (проект «Арена») и предложила гражданам такую опцию: “Исповедую православие и принадлежу к Русской Православной Церкви”. Для тех, кто слышал только мантру про «большинство и 80% православных», стало неожиданностью, что лишь 41% респондентов подтвердили свою принадлежность к РПЦ. В более чем в десятке регионов России принадлежащих к Русской Церкви – около 20% или даже менее. В отличие от опросов Левада-Центра, исследование службы «Среда» было, действительно, массовым и охватило почти 57 тысяч человек. Примерно треть населения страны это и есть потенциальная база поддержки Русской православной церкви. Потенциальность в том, что эта часть населения считает православие не только культурной ценностью, но и связывает РПЦ с патриотизмом и властью, и полагает это чем-то естественным. Однако это не означает, что они являются прихожанами или они готовы выйти на уличную демонстрацию в защиту интересов какой-либо епархии (как отец Дмитрий Смирнов грозил тем, что РПЦ выведет миллион верующих за передачу Исаакиевского собора – реальность этого очень сомнительна). Приверженность к Русской Церкви как институту и как корпорации на деле проявляет не такой уж и большой круг людей. Во-первых, это православные чиновники и бюрократический церковный аппарат, который растет, но все же пока не столь огромен (тогда как не каждый священник поддерживает решения патриарха и готов за них бороться с плакатами на улицах). Во-вторых, это консервативная патриотическая общественность – православные фундаменталисты, то есть люди идейные, как в движении «Сорок сороков» или им подобных, которые выступают против фильма о Николае II и Матильде Ксешинской. Читатель может спросить, а как же прихожане? Они существуют, а их количество и правда растет в последние годы, как и количество приходов, у людей есть потребность в том, чтобы приходить в храм и общаться о духовных вопросах с хорошим добрым священником. Однако для руководства РПЦ работа с разными группами людей в рамках приходов не является приоритетом, поэтому все зависит, как и ранее, от личности настоятеля церкви или епископа, число которых также растет. Боязнь узнать реальное число верующих и их отношение к церковному руководству заставляет избегать проведения любых открытых опросов в епархиях (с речью в Госдуме выступить значительно легче). Вопрос о влиянии РПЦ на общество, на социальную сферу, на реальные нужды людей – также очень сложный, поскольку на этом поле православие конкурирует с другими религиями и конфессиями. Несмотря на массовость зарегистрированных общин РПЦ, количество граждански активных общин и постоянных верующих, социальных инициатив Московского патриархата сравнимо с силой других конфессий - католиков и протестантских церквей (от лютеран и баптистов до адвентистов и пятидесятников) или мусульманских организаций, которые не считают «большинством» (а протестантов считают «меньшинством»). У мусульман и протестантов в реальности по 10 тысяч общин по России и по 3-5 млн активных сторонников (как прихожан, так и людей, вовлеченных в деятельность общин). Но против них используют Закон Яровой и Закон о противодействии экстремизму. Представления о молитве или богослужении в постсоветском обществе настолько дикие и примитивные, что ничего не остается, как воспитывать религиозное чувство с нуля. Чем раньше государство поймет ограниченность политических общественных ресурсов РПЦ и социальную силу других религиозных традиций России, тем выше будет рейтинг Православной Церкви именно как Церкви. И христианство в целом будет восприниматься не как повод для борьбы с Западом, сектами и внутренними врагами, с музеями, а как вера, основанная на Евангелии. Роман Лункин. http://www.sclj.ru/news/detail.php?SECTION_ID=467&ELEMENT_ID=7461 Фото: patriarchia.ru
- 8 replies
-
- 2
-
- рпц мп
- социальная база церкви
- (and 7 more)
-
Социология глубин: Православие Лекция из цикла "Глубинное регионоведение". Православие как идеология. Православный логос и православный мифос. Католичество, протестантизм и православие как основы политического. Будущее русского Православия. Источник: http://dugin.tv/content/sociologiya-glubin-pravoslavie
-
- католичество
- мифос
-
(and 5 more)
Tagged with:
-
Кибер-религия: католики, протестанты и другие религиозные общины в интернете Могут ли религиозные общины существовать в интернет-пространстве? Как и почему люди приходят в сеть, чтобы говорить о вере, и что они там встречают? Что представляют собой заслуги в таких сообществах? Чем отличаются в интернете представители разных конфессий, и возможен ли диалог между ними? Источник: http://theoryandpractice.ru/videos/515-kiber-religiya-katoliki-protestanty-i-drugie-religioznye-obshchiny-v-internete
-
- протестантизм
- кибер-религия
-
(and 2 more)
Tagged with: